— В следующий раз она подпрыгнула на месте и приказала «взять с собой большого рыжего кота». Она никогда не видела Нотабля, вот этого котяру.

— Да, он и вправду большой.

— И если бы я не взял его с собой, меня бы укусила змея.

Такая, из Бейсиба…

— Бейнит, — подсказала она. — А ты живешь далеко не скучно, молодой чело… Ганс. Бейсибское чудовище, Керд. Наверное, мне не стоит расспрашивать об этих приключениях. И ни разу Мигнариал не знала, куда ты направляешься?

Не совсем поняв, что имела в виду С'данзо, Ганс покачал головой. По крайней мере, он пресек ее попытки назвать его «юношей» и «молодым человеком», ответив ей «старуха».

— Оба раза она ничего не знала. Да и потом, уже в Фираке, тоже.

— А сегодня…

— Уверяю тебя, Мегера, никто не знает, где я живу. Один нехороший человек едва не продал меня работорговцам. Сдается мне, он немало заработал на продаже людей в рабство. Я собираюсь остановить его.

— Пожалуйста.., пожалуйста, повтори то, что она тебе сказала сегодня. Я имею в виду Джилил.

— Только после того, как ты объяснишь мне, как ты здесь оказалась. Наверное, ты следила за ней? Или вы гуляли, а потом она куда-то пропала, а ты пошла за ней? Ведь так?

Мегере потребовалось не меньше минуты, чтобы примириться с мыслью, что этот человек умеет разговаривать приказным тоном не хуже ее самой. Даже с ней, Мегерой. Может, ей и не удалось смириться с этой мыслью, но она затолкала ее куда-то подальше, в самый темный уголок сознания.

— Я была у них в гостях. Потом Джилил внезапно встала и вышла из комнаты, не сказав ни слова. Это было так непохоже на нее! Когда мы увидели, как девушка быстро выскользнула на улицу в плаще, я попросила ее отца остаться на месте, а сама вместе с двумя сопровождающими последовала за Джилил. Мы бежали за ней не как шпионы, а как защитники, мы даже не прятались. Но, казалось, она ничего вокруг не замечает. Она спешила, очень спешила. Теперь-то я знаю, почему… Мне кажется, что знаю. Сила Джилил и ее сестры превосходит даже мою.

— Шпионы частенько выдают себя за защитников, — сказал Ганс, давая ей понять, что почувствует любую фальшь, даже в словах Мегеры. А потом ответил на ее предыдущий вопрос:

— Она выглядела очень странно, совсем как когда-то Мигнариал.

Два или три раза произнесла мое имя и спросила, захватил ли я с собой кинжал с серебряным лезвием.

— У тебя есть такой кинжал?

— Я бы показал его тебе, но боюсь встревожить твоих «сопровождающих».

Губы ее даже не дрогнули, но в глазах отразилась улыбка.

— Ладно, Ганс… Как ты полагаешь, он тебе может сегодня понадобиться?

— Он понадобится мне. Мегера, обязательно понадобится, если Джилил действительно обладает такой же силой, как и ее сестра. Ты знаешь о серебре и магии.

Мегера подавила легкий вздох, но волнение прорвалось в ее голосе:

— Да, я знаю о серебре и магии, Ганс.

Он промолчал. Она заговорила снова, но на этот раз ее глаза сверкнули и сузились:

— Только не говори мне, что тот нехороший человек — колдун.

— А я и не собирался ничего тебе говорить. Мегера.

Она молча смотрела на него, и Ганс признался:

— Да, колдун.

Она тяжело вздохнула, качнула головой, потом посмотрела на Джилил и вновь перевела взгляд на молодого мужчину, одетого во все черное.

— Ганс. Несколько дней назад я кое-что разузнала о тебе. Возможно, это чуть больше, чем следовало.., или чуть меньше…

А может, тот, кто говорил о тебе, знал Ганса далеко не до конца.

— Никто не знает его до конца. Можешь мне поверить. Мегера.

— Обещаю, что не буду пытаться узнать о тебе больше, чем тебе хотелось бы. Ты не навестишь меня, Ганс?

— Сегодня?

— Нет-нет, не сегодня. Когда провернешь сегодняшнее ночное дело, выбери подходящее время в течение следующей пары-тройки дней и приходи ко мне в гости, хорошо?

— Я приду. Мегера.

— Договорились, — сказала она и тряхнула головой. — Когда вздумаешь навестить меня, Ганс, захвати с собой вот это.

Ее длинные пальцы скользнули под плащ, и через мгновение она надела ему на шею шнурок. Что-то стукнуло его по груди, и Ганс присмотрелся к подарку повнимательней.

— Ты дала мне амулет. Мегера? — удивленный сверх меры, спросил он.

— Я одолжила тебе защиту, Ганс.

— Ну, спасибо тебе. Э-э.., ничего, если я спрячу его под тунику?

— Ничего страшного, Ганс, — хихикнула Мегера.

Он коротко кивнул.

— Отлично. Спасибо. Я рад узнать, что Мигни.., что Джилил находится в хороших руках. О ней заботится сама Мегера и двое ее больших и сильных сопровождающих.

И снова Мегера хихикнула, хотя ей не понравилось, что последнее слово в беседе осталось за ним. Очень нервный и решительный молодой человек, который любит опасность и приключения. Может, он только ради этого и живет. Ей не понадобилось никаких особых приемов, чтобы распознать его сущность. Ее способности основывались не только на возможностях С'данзо, но и на интуиции и наблюдательности.

— Доброй ночи, Ганс. Удачи тебе.

— Нотабль, нам пора в путь. Доброй ночи, Мегера. И тебе, Джилил. И вам, парочке здоровых и сильных сопровождающих!

С высоко поднятым хвостом Нотабль побежал рядом со своим хозяином, который быстро и привычно растворился в тени, как всегда во время ночных прогулок. Нотабль не видел ничего странного в таком поведении и даже не задумывался, а с чего это закутанный в черное человек ступает так решительно и уверенно.

Собственно, Ганс шел, почти ничего не видя перед собой. Он был занят, переваривая сведения Джодиры и соотнося их с тем, что с ним уже произошло.

В любом городе, таком, как Санктуарий, есть своя сеть домов терпимости: хороших, терпимых — средненьких, значит, — и совсем поганых. Действительно, в Санктуарий было видимо-невидимо разномастных увеселительных заведений, в основном плохоньких и средненьких. «Сад Лилий», принадлежавший упомянутой Эмоли, был расположен неподалеку от Лабиринта, и все же не в самых трущобах. Таким образом, он мог считаться одним из самых респектабельных борделей Мира Воров. Эмоли водила дружбу с пропавшим торговцем наркотиками Ластелом. Ганс знал о туннеле, связывающем дом забав Эмоли и хорошенький «домик, когда-то принадлежавший Ластелу, а теперь приобретенный, а может, и захваченный магом Марипом. Собственно, Ганс собирался им воспользоваться. Его ночной визит в убежище Марипа когда-то спас жизнь клиенту Стрика; в благодарность тот продал Стрику „Распутный Единорог“ за вполне приемлемую цену. К несчастью, этот визит так разозлил Марипа, что маг крупно отомстил лучшему вору из воров всего „воровского мира“. Шедоуспан ни на минуту не сомневался, что за всеми его неудачами стоял именно Марип. Одно только не давало покоя его мыслям: как Марип догадался, кто именно проник в его логово?

«Значит, именно Эмоли подослала ко мне Таркла. Получается, Таркл работает на нее? Или они с Тарклом оба работают на Марипа.., она и этот драный колдун — партнеры, любовники или и то и другое вместе. И я был настолько неосторожен, что рассказал ей обо всем. Черт возьми! Глупо, Ганс, как глупо! Не прошло и двух минут, как я ушел, а она уже скакала во всю прыть по туннелю, чтобы предупредить Марипа!»

— Первое, что надлежит сделать, — пробормотал он, — это натянуть толстую задницу Эмоли ей на уши!

— Мрррмау?

— Тише, Нотабль, черт, я же просил тебя быть потише… Ох, я что же, начал думать вслух?

Нотабль удержался от комментариев. Он был всего лишь необычайно большим и необычайно смышленым котом, хотя когда-то и был человеком.

Вдруг его хозяин исчез, и сбитому с толку коту потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить его. Его вертикальные зрачки расширились и сделались круглыми, как голубиное яйцо, когда он заметил-таки худощавого человека в черном, карабкающегося по каменной стене, словно испуганный котенок. Нимало не испугавшись, Нотабль последовал за ним. Он взбирался тихо и осторожно, почти как искусный скалолаз. Почти.

Ганс остановился на выступе, на уровне второго этажа.

— Быстрее, — прошептал он. — Ты слишком медлишь. Давай ко мне на спину.

Нотабль начал доводить до внимания хозяина, что предпочитает путешествовать по стенам, полагаясь на собственные силы, но тот повернулся и снова начал подъем. Кот мгновенно запустил когти в спину Ганса, тот даже не дрогнул — недаром же он надел черный стеганый жилет. Вместе с Нотаблем, который восседал у него на спине, не издавая ни единого звука, Ганс продолжил свое восхождение и наконец выбрался на крышу.

Нотабль мог решиться, а мог и не осмелиться на прыжок через зияющую черную пропасть между крышами домов, на дне которой лежал переулок, но Ганс не оставил коту ни малейшего выбора. Он собрался, припал к крыше и примерился, прикинув центр тяжести с котом на спине. Потом Ганс завел руку за спину, потрепал кота, прижал покрепче, проворковал что-то утешительное и прыгнул.

Нотабль даже не пикнул. Он только поглубже запустил когти в спину хозяина. Если бы не стеганый жилет, Гансу пришлось бы напяливать на себя кучу лохмотьев, чтобы на спине вырос горб высотой не меньше фута. Он снова ободряюще потрепал кота и в порыве чувств даже попытался потереться носом о нос животного.

Нотабль отвернул мордочку.

— Хоро-о-оший котик, — прошептал Ганс.

Обиженный всадник не снизошел к ответу на эти слова, которые он хорошо знал и любил. Он начал изворачиваться, намереваясь спрыгнуть вниз. Шедоуспан прижал его посильнее.

— Подожди, Нотабль, — пробормотал он. — Видишь, мы уже на другой крыше… — Он замолчал на мгновение, пока кто-то прошествовал по улице внизу. — Теперь мы еще немного попрыгаем…

И прыгнул снова, вцепившись в кота так, что сам Нотабль не мог бы закогтить кого-нибудь сильнее. Почти бесшумно Ганс приземлился на соседнюю крышу, его колени почти коснулись груди. Крыша была наклонная, и вор ухватился за нее обеими руками и прижался к скату. Он оставался в такой позе, пока не убедился, что ему не грозит падение.

Нотабль немедленно втянул коготки, собрался, одним огромным прыжком перемахнул через голову своего сумасшедшего хозяина, проскакал по всей крыше и остановился только на гребне, который был пошире обычных. Усевшись там, кот сделал вид, что всецело поглощен вылизыванием собственного хвоста. Потом словно невзначай поднял голову и обнаружил, что Ганс умостился верхом на гребне крыши и разматывает с запястья тонкую и прочную веревку.

— Если ты не залезешь на меня, — бросил хозяин через плечо, — тебе будет чертовски трудно спуститься самому.

И слегка причмокнул. Хвост Нотабля нерешительно дернулся, но кот тут же заметил на лапке какое-то нежелательное пятнышко, которое необходимо было немедленно слизать. Когда он снова скосил глаза, хозяин уже закрепил веревку и начал спускаться на другую сторону крыши. Протрусив по гребню, словно по бульвару, кот остановился и наклонил голову, чтобы заглянуть в глаза Ганса. Шедоуспан снова причмокнул. Удивительно мягко для своих размеров кот перебрался на черное плечо господина, растянулся у самого лица и сполз за спину.

Уже близко. Эмоли обожает жариться на солнышке, поэтому пристроила рядом с окном небольшой балкончик. Ночью он ей, конечно, ни к чему. А Гансу в самый раз. «Добрались», — прошептал вор и изготовился забраться в темную комнату. Все складывалось очень удачно…

Но только он собрался перелезть через поручни балкона, как дверь в коридор отворилась, на пол упала полоса света и в комнату вошел кто-то с потайным фонарем.

— ..Пока мы не получим достаточно денег от работорговли, — произнес голос Марипа, который вошел следом за Эмоли.

В руках у Эмоли мерцал фонарь. Эти несколько слов сказали Гансу все, что он так стремился узнать, ответили на все его вопросы.

Кот и ночной вор притаились в тени за окном. Рука в черной перчатке сжала рыжую шерсть в молчаливом приказе сохранять тишину. Следуя давним наставлениям своего учителя Каджета, опытный вор по кличке Шедоуспан даже не пытался заглянуть в окно или задержать дыхание, он просто слушал, тщательно контролируя каждый вдох. Дверь закрылась. Ему не пришлось подсматривать, чтобы убедиться, что фонарь остался в комнате. Он не слышал, как открывался сундук, но слышал звон и хлопанье крышки сундучка. Потом щелчок, с которым ключ повернулся в замке.

— Сплошное удовольствие, — сказала Эмоли.

— ..Работать с Тарклом, — добавил голос Марипа, потом снова отворилась и захлопнулась дверь. Свет остался гореть. Ганс не двинулся с места. Он застыл с запрокинутой головой, так что мог наблюдать за темно-серыми облаками, медленно плывущими по ночному небу. Наконец он решил, что выждал достаточно.

Встал и вошел в личные апартаменты Эмоли.

Она сидела за маленьким туалетным столиком, в нескольких футах от кровати, держа одной рукой зеркальце, а второй поправляя высоко взбитые волосы. Когда Эмоли увидела в зеркальце отражение высокой фигуры в черном за своей спиной, ее глаза сделались размером с золотой империал. Левой рукой незнакомец придерживал что-то за ухом, так что его локоть был нацелен прямо на Эмоли. Ее глаза полыхнули, рот начал открываться.

— Начнешь орать или двинешься с места — и я брошу, — спокойно предупредил он. — Я знаю, кто навел на меня Таркла.

Я знаю, кто заплатил ему. Я знаю, чем занимаетесь вы с Марипом. Я знаю, что ты рассказала ему, кто побывал у него в ту ночь, притом сразу, как только я отсюда ушел. И я слышал ваш разговор. Эмоли, открой сундук.

Она не сводила с него глаз.

— Я.., он забрал ключ.

— Значит, мы сломаем замок. Мне это не впервой.

Она медленно обернулась. Медленно встала, вся с головы до ног в мягких шелках и кружевных оборках алого и розового цвета, увешанная драгоценными камнями и влажно блестевшими нитками жемчуга. И только сейчас заметила огромного рыжего котяру.

— Ой!

Нотабль ответил низким горловым рыком.

— Спокойно, Нотабль. Она достаточно сообразительна, чтобы выкинуть какую-нибудь глупость, когда мы вооружены такими острыми штуками. — Он прожег Эмоли пронзительным взглядом. — Помнишь, я рассказывал тебе о бойцовом коте? Ты думала, я пошутил?

— Ты хочешь забрать мои деньги, Ганс? Ограбить меня?

— Забыл предупредить. Не болтай зря языком, — все так же спокойно произнес он. — Мы оба прекрасно знаем, что это за деньги. Здесь и плата за меня.., деньги, которые Тарклу заплатили за меня работорговцы. Я должен отвалить Джабалу еще больше, чтобы снова считать себя свободным человеком. Он купил меня, Эмоли, дружище!

Она затрепетала, и глаза ее стали уже размером с золотые кольца в ушах.

— Я дам тебе…

— Ты отдашь мне свои жемчуга, Эмоли, и шестьсот золотых монет. Всего-навсего шестьсот.

— Нет, только не жемчуг!

Ее рука дернулась к ниткам жемчуга.

Ганс с первого взгляда оценил их, это был действительно хороший жемчуг, и он значил для Эмоли больше, чем целая куча золота. Ганс повеселел.

— Именно жемчуг, — сказал он.

Эмоли всхлипнула. Увидев его непреклонный взгляд, она горько вздохнула и сдернула покрывало с невысокого столика рядом. На нем оказался продолговатый вместительный сундучок. Чуть помедлив и снова вздохнув, склонилась над шкатулкой Ганс наблюдал, как она достала из декольте большой черный ключ.

— Он заставил меня, Ганс. Я не…

Он сделал пару шагов, чтобы очутиться между ней и дверью.

Опустил руку, но прежде убедился, что она заметила мертвенный блеск метательного ножа в его пальцах.

— Радуйся, что не валяешься сейчас на полу, с этим вот «ключиком» в глотке, пока я занимаюсь шкатулкой, — сказал он. — Хватит квакать и не беси меня, ясно? Вас с Марипом не должно быть в этом городе. Надеюсь, ты не втрескалась в него, Эмоли.

Я решил тебя отпустить.

Она уловила легкий нажим на словах «решил» и «тебя», и снова ее шелка затрепетали.

— Я не люблю его, — ответила она. — Это даже не М.., но, черт возьми, я очень люблю свой жемчуг!

Он усмехнулся. Ее слова и голос показали, что Эмоли смирилась со своей участью и готова на все, лишь бы остаться целой и невредимой. Шедоуспан следил, как она подняла крышку шкатулки, начала доставать оттуда разнообразные мешочки и ссыпать в один из них золотые монеты. Звон монет ласкал слух вора, словно сладкий шепот возлюбленной.

— А тут поболе, чем пятьсот империалов, не так ли? — мимоходом осведомился он.

Но либо Эмоли мудро решила воздержаться от ответа, либо находила неприятной тему для разговора — сколько здесь монет и сколько их уплывет из ее рук.

— Как по-твоему, сколько весят пятьсот империалов?

— Не так много, как хотелось бы, — огрызнулась она.

— Эмоли, — повторил он, опасно понизив голос, — я спросил…

— Пять фунтов. Или три, или четыре.

— Когда отсчитаешь пятьсот монет в этот мешочек, снимешь жемчуг и отсчитаешь остальные в другой.

— О, Ганс, мой жемчуг… Мне так жаль…

Она начала рыдать.

— Ну, я, конечно, мог бы оставить тебе жемчуга, но ведь все равно их у тебя отберут.

— К-кто?

— Ребята на первом же корабле до Бандары, которым я тебя продам На этот раз она завыла во весь голос, а ее бюст затрясся от рыданий.

— Или стража Кадакитиса, когда я передам тебя в их лапы, — добавил Ганс тем же ровным и спокойным тоном. — Ты знаешь, что я провел целую ночь скрюченный в три погибели в большом — но не очень — мешке, в трюме этой проклятой шхуны? А, Эмоли?

О, я так много передумал за это время… А времени у меня было завались, Эмоли!

Подвывая, она потянула с себя нитки жемчуга. Словно безутешная мать, посылающая последнее «прости» ненаглядному дитяте, безвременно отдавшему богу душу, она медленно поднесла ожерелье к столику. Бережно и прощально опустила его в мешочек с золотом. И громко шмыгнула носом. Искушенному глазу Ганса показалось, что она вздрогнула либо приготовилась к какому-то внезапному движению.

— Я так рад, Эмоли, что ты решила вести себя, как умная девочка, — напомнил он. — Терпеть не могу убийств, но если уж я бросаю нож, то обычно целюсь в самое приметное место. Ну, ты понимаешь — в глаз.

Бриллиантовые подвески в серьгах мелко затряслись. Она снова шмыгнула носом, дернула головой, чтобы стряхнуть слезы с ресниц и снова вздрогнула, когда ей на глаза попался рыскающий по комнате невероятно большой котище, судя по виду, способный задрать любого демона. Она смахнула слезы рукой и вытерла ее о платье, туго облегающее бедра. И начала отсчитывать золотые монеты в другой мешочек из мягкой кожи — Если ты прекратишь строить планы, как отдать меня в лапы стражей или работорговцев, — тихо произнесла она, не поднимая головы, — то получишь все деньги.

— Тогда я стану богатым, и мне начнут приходить в голову дурацкие мысли — например, подгрести под себя весь Санктуарий.

Что это за вор, если ему незачем гулять по ночам? Для меня это — самая большая радость в жизни. Нет, у меня есть лучшее применение этому золоту.

— ..девять, сто, — наконец сказала Эмоли. — Все. — Она подняла голову. На пухленьких щеках остались темные дорожки из слез, перемешанных с тушью для глаз. — А почему два мешочка?

— Один дай мне. А я возвращаю его тебе обратно. За эти деньги, за сотню полновесных золотых империальчиков, я покупаю у тебя «Сад Лилий». Пиши расписку, Эмоли. Держу пари, что чеки для банков лежат в твоем декольте, угадал?

— Сотня… — Она забыла закрыть рот.

— Да, я знаю, — сказал он. — Я стою больше, чем ты получила за меня. Собственно, я стою больше, чем пятьсот золотых, которые я швырну в окно Джабала однажды темной ночкой! Давай, Эмоли, пиши расписку.

Она запустила пальцы, все в перстнях, в золото, осторожно пошарила и выудила небольшой кожаный пакет, развернула бланк. Она уже начала писать, когда кто-то постучал в дверь.

Эмоли дернулась, потом посмотрела на Ганса. Он поднял левую руку, с преувеличенным тщанием нащупывая нож, а правой легко махнул в сторону двери.

Эмоли повернулась на своем стуле без спинки и громко рявкнула:

— Я не хочу, чтобы меня беспокоили! И скажи это всем. Всем, Висси!

— Но, мадам… — начал голос, голос одной из ее девочек.

Ганс придал своему голосу глубину и хриплость и постарался сказать с ноткой сонливой ленцы:

— Может, возьмем ее в нашу игру с колотушками, дорогуша?

Или ты хочешь, чтоб я выдрал маленький язычок этой трещотки и принес его тебе?

За дверью сразу стало тихо. Эмоли вернулась к расписке. Подписалась. Поставила свою печать. Развернулась на стуле и посмотрела на Ганса.

— Готово. Хочешь поставить крестик?

— Встань вот здесь на колени, Эмоли. И постой спокойно, пока я поставлю подпись на документе.

Она знала, что Ганс не умеет ни читать, ни писать, но не посмела надуть его. И даже не фыркнула в ответ. Эмоли приняла позу, которую принимала частенько по роду занятий, и подождала, пока он выводил слишком много значков для простого крестика, около дюжины, а то и поболе. Она чрезвычайно удивилась, когда увидела, что он начертал на расписке четыре кривые, но вполне различимые буквы:

ГАНС — А теперь я вот что скажу тебе, Эмоли, — сказал Ганс, засовывая документ обратно в кожаный пакетик, а тот — под свою тунику. — У меня должны быть гарантии. Я собираюсь нанести визит Марипу. Ты заведешь руки за спину и скрестишь их, а я обещаю, что вернусь и освобожу тебя. И ты вместе с сотней империалов по-быстрому смоешься из Санктуария.

— Ку… Куда же я поеду-у-у! — завыла она, пока он рвал ее платье и связывал ей руки, обматывая запястья полосами шелка.

Над ее плечом нависло смуглое горбоносое лицо ночного разбойника по кличке Шедоуспан. На нее глянул черный и бездонный, как полночное небо, глаз, всего в каком-то дюйме от ее лица.

— Можешь проваливать ко всем чертям, дрянная торговка людьми, — произнес он дрожащим от злости голосом. — Или пораскинешь мозгами, прикроешь пасть и направишься в Суму, или куда там идет ближайший караван. У тебя будет пятьсот добрых ранканских империалов, чтобы начать дело, с которым ты лучше всего справляешься.

Она сглотнула и щелкнула зубами, едва не откусив себе губу.

— Вот и прекрасно. А теперь раскрой пасть пошире. Шире, я сказал!

Он оставил Эмоли, скорчившуюся на боку на кровати, лицом к стене. Ее руки были связаны за спиной, полоса материи тянулась до лодыжек, сведенных вместе и обмотанных до колен. Во рту торчал целый ворох шелковых лоскутов, не давая сжать челюсти, а широкая бархатная лента удерживала кляп на месте.

Глаза были завязаны хлопчатобумажным платком. Ганс погромче захлопнул крышку сундучка.

— Отлично, Нотабль, — сказал он, поднимая кота. — А теперь ты посидишь вот здесь, на этом сундуке, и не будешь спускать глаз… короче, присматривай за этой старой драной шлюхой. И если только эта толстая задница шевельнется, задай ей жару и когтями и зубами!

И пока новый приступ дрожи сотрясал спеленутый, безгласный и слепой ворох шелка, Ганс вышел. И унес с собой Нотабля.

Он спустился по потайной лестнице, которой пользовалась только Эмоли или доверенные клиенты, до уровня первого этажа, потом ниже, и вскоре спешил по темному тоннелю, соединяющему дом Эмоли и дом Марипа — тот, который когда-то принадлежал Ластелу.

— Когда мы шли здесь в прошлый раз, на нас напала здоровая крыса, — заметил Ганс. — Просто здоровенная крысища, а я, дурак, подумал, что это иллюзия. Помнишь, Нотабль? Нотабль?

А, помнишь.., вон какой у тебя стал мечтательный вид, даже отстал от меня фута на три!

В ответ раздался низкий горловой рык.

Они шли осторожно. Шедоуспан любил темноту, но только не темные тоннели. На этот раз тоннель был пуст. Ничего угрожающего, ни обычного, ни магического происхождения. Похоже, Марип уделял больше внимания «работе с Тарклом», чем защите самого тайного прохода в свое убежище. С другой стороны, магическое нападение на Ганса и Нотабля произошло после их прошлого визита в логово Марипа. Возможно, колдун оставил свободным проход для Эмоли или Таркла и приготовил что-нибудь смертоносное для тех, кто решит покинуть дом. Если только, по каким-то своим соображениям, Марип не заманивает их в ловушку.

Уже во второй раз ожившая тень и тихо урчащий кот вступали в темный дом, которым ранее владел Ластел, а теперь Марип-Маркмор. Они скользили полутемными коридорами. Мягкие мокасины человека ступали по толстым коврам так же бесшумно, как кошачьи лапы. Ганс шел вперед, не задерживаясь, чтобы заглянуть за закрытые двери, которые они проходили. Никого не встречая, ничего не слыша и не производя ни единого звука, человек и кот спешили в комнату, где стоял рабочий стол и было множество вещей, один вид которых заставлял шевелиться волосы на затылке. Нотабль также не выказывал особой радости по мере приближения к заветной двери. И в который раз ночной вор, ожившая тень, не мог избавиться от мысли, насколько ему противна магия.

«И на этот раз.., на этот раз эта дрянь, торгующая людьми оптом и в розницу, на месте!»

Более чем веская причина быть настороже. Шедоуспан подошел поближе к большой двери и прижался к стене рядом с ней.

Прислушался. Услышал шум, явственно исходящий из кабинета Марипа. «Отец Илье и всемогущие боги, как я ненавижу магию и всех, кто ею занимается! — думал Ганс. И еще:

— Он дома, прекрасно! Теперь мне нужно только…»

Что-то ткнулось ему в ногу. У Ганса екнуло сердце и волосы встали дыбом. Потом он перевел дыхание и снова задышал равномерно: он просто споткнулся о Нотабля. Вор ласково дотронулся до кота ногой.

«Почему я пошел на это? Почему не оставил все как есть? — удивлялся он. — Мы могли бы заняться чем-нибудь более веселым и менее опасным: например, взобраться на крышу дворца губернатора и спрыгнуть вниз, или улечься вздремнуть в стойле необъезженной лошади, или…»

Щелкнула ручка, и дверь тотчас же распахнулась внутрь. В коридор хлынул свет. Впервые Ганс пожалел, что взял на дело Нотабля. Ганс собирался замереть на месте и дать магу пройти мимо.

Но испуганный кот решил иначе. Нотабль зашипел и прыгнул.

Не менее испуганный Марип рефлекторно отреагировал — выругался и пнул кота. Его ботинок врезался в пушистый бок такой большой мишени с мягким шлепком и отправил кота в полет по коридору. Нотабль зарулил хвостом и взмахнул лапами, извернувшись в воздухе, чтобы упасть на все четыре.

Марип — уже не сереброволосый — замер возле Ганса, не замечая вора, потом снова выругался, уставился на кота, поднял руку, начал что-то бормотать…

Шедоуспан изо всех сил ударил его в живот, потом добавил слева, отскочил на три шага, крутнулся и встал в стойку. Мягкие бесшумные мокасины едва не отдавили Нотаблю хвост. Кот снова зашипел и отскочил. Ганс молниеносным движением протянул руку назад. Колдун со стоном хватал воздух, раскрывая рот для крика. Для вора это была идеальная мишень. Его правая рука вылетела вперед, с ладони сорвался метательный нож. И попал прямо в распахнутую дыру между носом и подбородком Марипа. Серебряный клинок пригвоздил его язык к гортани. Марип булькнул и прижал обе руки ко рту. И отшатнулся обратно в магическую комнату.

— Стой! — крикнул Ганс, но Нотабль уже ринулся за человеком, который посмел его пнуть и, что еще хуже, ухитрился застать врасплох.

— Нотабль! — Шедоуспан бросился следом за котом.

В кабинете устрашающее рычание огромной кошки слилось с отвратительным клокотанием крови в пронзенном горле Марипа. Ганс кинулся на выручку другу. Кот вздыбил шерсть, отчего сделался в два раза больше. И замер, пригвожденный к полу еще одним жестом мага и неразборчивым бульканьем. Распушенный хвост Нотабля казался рыжим гребнем, ощетинившимся острыми зубьями.

— Получи еще один подарочек, колдун!

Раненый, испуганный Марип не сумел увернуться от сокрушительного клинка. Отшатнувшись вбок, он толкнул большой стол и опрокинул его. Все, что было на столе, покатилось по полу. Марип отпрянул и, стремясь довести до конца ужасное заклинание, которое никак не мог произнести, вырвал нож изо рта.

А по полу продолжали катиться разнообразные инструменты и всякие мерзости, необходимые в его ремесле.

Включая и очень симпатичную клетку с маленькой мышью внутри. Клетка со звоном ударилась о паркет, прутья из мягкого металла погнулись. Громко дребезжа, клетка завертелась на полу.

Маленький зверек, вне себя от страха, проскользнул между погнутыми прутьями решетки и бросился бежать. Зверюга, которую уже не сдерживало заклятие мага, поступила как истинный кот — прыгнула, и через мгновение Нотабль уже хрустел добычей. Изо рта у него торчал кончик мышиного хвоста!

Марип, который был Маркмором, издал пронзительный, быстро оборвавшийся вопль. Марип был давно мертв, но Маркмор мог жить в его теле, лишь пока его собственная душа находилась в теле мыши. Мышь съели. И тело Марипа освободилось, перестало жить. Оно начало распадаться, быстро приближаясь к состоянию полуразложившегося трупа.

Зрелище было ужасающим. В воздухе повисла невыносимая вонь.

— Фу! — Шедоуспан зажал нос так, что он жалобно заныл. — Нотабль! Уходим! Фу-у!

И он выбежал из кабинета. Огромный рыжий демон потрусил следом за ним. Вздыбленный хвост торчал рыжей щеткой. Они достигли замаскированного входа в старый тоннель, промчались по нему и ни разу не остановились, пока не добежали до выхода в «Сад Лилий».

Освобождая Эмоли от пут, кляпа и повязки на глазах, Ганс рассказывал ей о том ужасе, который они со Нотаблем только что пережили.

— Марип взял и.., и…

— Это был не Марип, — сказала она, хлебнув вина, чтобы промочить пересохшее горло, и непрерывно облизывая сухие губы. — Марип умер. Ему хватило ума вернуть Маркмора, а тот вместо благодарности убил Марипа. Твой кот прикончил Маркмора, и ты увидел, что бывает с мертвецом, пролежавшим несколько недель. И вот что я скажу тебе, Ганс по прозвищу Шедоуспан, вор и погибель чародеев, а может, еще и герой, — сегодня ты оказал мне огромную услугу. Ты дал мне жизнь, свободу и сотню империалов, и я рада, чертовски рада убраться из этого драного города!

И она ушла.

На следующий день Ганс, уже безо всяких личин, наведался к Стрику и сообщил, что нашел превосходное прикрытие и неплохое дело для Таи. Стрик поработал над ее внешностью, а потом отправил к Ахдио, чтобы тот наложил на нее более длительное заклятье. Она так и осталась пышной и красивой дамой, но отнюдь не Таей, бывшей возлюбленной принца. Она стала Алтаей, хозяйкой «Сада Лилий» и компаньонкой Стрика.