Глава 16

В коробочке были два кольца — те самые два кольца, — а также малахитовая подвеска на довольно тяжелой золотой цепи, которая выглядела весьма дорогой; три кольца с тигровым глазом, которые пришлись бы впору изящной женщине; и пара серебряных серег с ониксом и нефритом. Менее интересными находками представлялись три маленьких белых камушка, похожих на гальку, и крошечных коробок с песком.

«Неплохо, — мурлыкал про себя Ганс. — Остальные вещички примиряют с дурацким песком и галькой!»

Он рассовал блестящие побрякушки в разные потайные кармашки на своей одежде и решил оставить шкатулку на месте. Но, подумав немного, пришел к мысли разобрать ее, чтобы убедиться, что не упустил никаких тайничков.

Напрасно. Все его изыскания привели лишь к полному разрушению красивой шкатулочки из тикового дерева, отделанной золотом и кожей.

— Ну, теперь отнесу все это Аркале, и, если вещички не заколдованы, мне кое-что перепадет.

— Аркала? А разве он еще жив?

— Жив и здоров.

— Я думал, Корстик давно убил его, — сказал Глаз и мрачно добавил:

— Или еще что похуже.

— Стало быть, Аркала более могуществен, чем тебе казалось. Кроме того, у меня будет кое-что и для Катамарки — его собственные уши после того, как я их отрублю!

— Бедный Ката-как-его-там. Я-то видел, как искусно ты умеешь рубить!

Шедоуспан очень медленно поднял голову вверх, чтобы посмотреть на своего компаньона.

— Глаз? Ты случайно не знаешь, как бы мне отсюда выбраться?

— Может, и знаю, — сказал Глаз, и Ганс вздохнул, заметив, что странное существо вновь заговорило с притворным смирением.

— Ну…

— Но я не вполне уверен, заслуживаешь ли ты дальнейшей помощи, — заметил Глаз с нескрываемым раздражением.

— Друг мой! Как ты можешь так говорить?

— Ты, со своим характером, напоминающим боевой топор, даже не удосужился спросить меня, как случилось, что я всего лишь Глаз и как я здесь оказался.

Ганс вздохнул, сдаваясь, и задал требуемый вопрос.

— Я рад, что ты спросил. Видишь ли, я был красивым молодым человеком, во всяком случае, мне все так говорили. И был один здоровенный безобразный верзила по имени Тулса Дум, приходившийся Корстику, кажется, кузеном, и, кроме того, в дело была вовлечена его жена, его дочь и его любовница.

— Чья?

— Чья кто?

— Чья жена, дочь и любовница? Голос Глаза сделался настороженным.

— А это имеет значение?

— Не для меня. Но, готов поспорить, для них это имело значение.

Глаз внезапно запрыгал вверх и вниз.

— Верно! Как это верно! Как трагически верно!

И он принялся разворачивать перед Гансом запутанную, волнующую и горестную картину, в которую были вовлечены личности по имени Тулса Дум, Корстик, Сателла, рыцарь с красными крестами. Мститель, трижды проклятая ведьма по имени Тарамис, безликое существо, называемое Железный Лорд, и еще одно, с отвратительным именем Оглан Не-Маг, некто, кого звали Роллан Ребенок, и чудесный, добрый, чувствительный и невинный человек по имени Афорислан, который был настолько безупречным индивидуумом, что Гане стал подозревать, будто именно его теперь зовут Глазом; в истории упоминалась битва, не завершившаяся чьей-либо победой, дуэль чародеев, в которой не было ничего захватывающего для Ганса из Санктуария, а также другие события, о которых он никогда не слышал, едва ли мог услышать в будущем и нимало не сожалел об этом. История струилась, изгибаясь прихотливыми зигзагами, подобно рыскающему бегу ищейки, и становилась все причудливее. Она длилась и длилась, не собираясь приходить к развязке, а именно: когда и чьим именно темным колдовством человек был превращен в Глаз.

В конце концов терпение Шедоуспана лопнуло, и он имел глупость сказать об этом.

Не удостоив реплику Ганса каких-либо комментариев, Глаз рассерженно и гордо удалился с большой скоростью.

Шедоуспану еще никогда не случалось оказываться в столь глупом положении, как в тот момент, когда он начал выкрикивать извинения, обращенные к бестелесному глазу.

Тот смягчился и вернулся, предварительно выдержав паузу, достаточную для того, чтобы Ганс еще больше устыдился.

— Мудрость, — высокопарно изрек он, — состоит в том, чтобы знать, когда извиниться.

«Как хорошо, что я теперь это знаю», — подумал Шедоуспан и вновь заикнулся о возможности покинуть подземное убежище мертвого чародея.

Получив, во-первых, изрядную порцию извинений и, во-вторых, вежливо сформулированную просьбу, Глаз снизошел до нужд компаньона.

— Только подожди минуточку, — сказал Шедоуспан и расхрабрился настолько, чтобы вернуться в святая святых Корстикова убежища и захватить со стола сосуд с кислотой. У него было некое предчувствие: если бы Мигнариал была рядом, подумал он, она обязательно посоветовала бы ему сделать это.

Блуждающий Глаз показал своему новому другу путь к выходу. При этом Гансу пришлось еще немало прошагать по подземным коридорам и спуститься еще по двум лестницам. Всю дорогу Ганс проявлял повышенную осторожность по отношению к ноше, которую сам на себя взвалил — громоздкому и тяжелому сосуду со смертоносной жидкостью.

Шедоуспан не поверил своим глазам, когда, распахнув осклизлую и полусгнившую дверь, вдруг почувствовал дуновение свежего ночного ветра и вышел на поверхность у самого подножия длинного Городского Холма, озаренного сиянием полной луны. Он огляделся вокруг, задаваясь вопросом, какое же пространство под этим холмом изрыл Корстик.., и сколько же лиг довелось Шедоуспану прошагать в эту ночь. Ему казалось, что он провел в этом жутком подземелье не меньше месяца, наполненного ужасом, безумием и болью, но, судя по положению луны, ночь была на исходе.

— Хорошенько запомни, где мы находимся, — велел Глаз, — и закрой дверь.

Ганс послушно огляделся, отмечая в памяти ориентиры, и захлопнул деревянную дверь в небольшой возвышенности у подножия длинного холма. В ту же секунду дверь исчезла, и на ее месте возник низкий куст, широко раскинувший колючие ветки.

— Неверно полагают, — назидательно заявил Глаз, — что все чары колдуна умирают вместе с ним.

— Да уж, — отозвался Ганс, задумчиво и медленно кивая. — Надеюсь, что только нам одним известно, где находится эта дверь.

Он вновь почувствовал адскую жажду и волчий голод.

И еще ему пришло в голову, что здесь уже вряд ли потребуется сосуд с кислотой, который он тащил с такими предосторожностями. Хватит предчувствий. Это удел Мигнариал.., где бы она ни была. Ганс поставил сосуд на землю под заколдованным кустом.

Внезапно Глаз затрепетал, словно подхваченный восходящим потоком воздуха. Не нужно было быть чародеем или обладать даром ясновидения, чтобы распознать в этом движении гигантского одинокого глаза приступ неудержимого ликования.

— Позволь сказать, мой добрый Ганс: благодаря тебе я теперь свободен от Корстика и этого ужасного темного места, а у тебя, Ганс, теперь есть друг — Блуждающий Глаз.

Шедоуспан был серьезен.

Он вскарабкался на огромное сучковатое дерево с такой легкостью, словно оно имело ступеньки и нашел небольшое естественное углубление футах в двадцати над землей, где ствол разделялся на три большие ветви.

— Ты.., лазаешь по деревьям.., просто здорово! — произнес Глаз, слегка запыхавшись.

Шедоуспан откликнулся: «Угу».

Сюда, в развилку, Ганс спрятал содержимое кожаной шкатулки вместе с кольцом, создающим иллюзии, завернув все это в узелок из обрывка туники.

Забрав с собой только два кольца, интересовавшие Ката-марку, но которые он предварительно хотел показать Аркале, Ганс спустился и обернулся, чтобы бросить последний взгляд на поместье магистра магов.

Он решил не возвращаться туда; едва ли граф и его слуга все еще дожидаются его там, и уж вовсе маловероятно, что они оставили там Железногубого и Нотабля.., вряд ли Нотабль согласился остаться с ними.

«Я только загляну в гостиницу к Катамарке и выскажу сукину сыну все, что я о нем думаю, — решил он. — Либо они уже там, либо я их подожду».

Он посмотрел вверх и огляделся кругом. Блуждающий Глаз исчез. Возможно, Глазу захотелось побыть одному. Ганс решил, что переживет это.

— Отправился блуждать, — пробормотал Шедоуспан и зашагал прочь.

Глава 17

Едва ли кто-нибудь смог бы угадать, что Гансу было суждено обнаружить, когда он вошел во вторую комнату апартаментов Катамарки. Он считал, что для него с ужасами покончено навсегда.

Однако он различил запах ужаса еще до того, как перешагнул порог распахнутой двери: вокруг все было забрызгано кровью. Она стекала по стенам и была даже на потолке, куда, должно быть, артерия выпустила алый фонтан. Тоненькие ручейки бежали по полу, словно следы улиток, выпачканных в красном. А в центре, в красно-коричневой луже, лежала Джемиза. Она была обнажена. И обезображена. Чудовищно. Единственный оставшийся глаз был широко раскрыт, но ничего не видел. Ганс сразу понял, что смерть наступила не мгновенно, но после долгих мучений; запястья все еще были связаны за спиной, а на распростертом теле, которое было когда-то самим совершенством, всюду были видны следы избиения и порезы.

Гансу с первого взгляда стало ясно, что она мертва. Он судорожно вздохнул. Мурашки теперь переселились в желудок.

— Проклятие, Джемми, прости, что не отдал тебе ту серьгу, — сказал он тихим-претихим голосом. Он смотрел на лежащее тело, не в силах оторвать взгляда. Губы пересохли, а желудок готов был вывернуться наизнанку.

— Это не иллюзия, Ганс, — сказал голос.

Ганс машинально дернулся, хотя и узнал голос. Блуждающий Глаз вернулся.

Ганс не откликнулся и даже не кивнул. Конвульсивно содрогающийся желудок не дал ему возможности произнести хоть слово. Ганс едва успел отвернуться и извергнул все его скудное содержимое вперемешку с обжигающей рот желчью как раз в тот момент, как в номер, шумно топая, вошли трое Красных.

Глаз предусмотрительно исчез при виде грозного трио городских стражей, двое из которых держали наготове взведенные арбалеты. Стрелы были нацелены на Ганса.

— Стало быть, доносчик был прав, — сказал долговязый худой малый с безобразными трехцветными усами и странными желтоватыми глазами. Он смотрел на чужеземца так, словно ждал команды спустить тетиву.

Младший сержант, командовавший тройкой, ткнул пальцем в сторону Ганса. Он не отличался огромным ростом, но был достаточно крепок, кривоватый рот наводил на мысль о том, что он был по меньшей мере однажды крепко бит.

— Повернись и заведи руки назад, парень, чтобы я мог их связать.

— Послушайте, — сказал Ганс, вглядываясь в злые глаза. — Я только что вошел и увидел ее. Разве вы не видите, что меня только что вырвало.., видите? — Он незаметно огляделся. Блуждающий Глаз вновь отправился блуждать, вероятно, весьма поспешно. Ганс понял, что рассчитывать на него, как на свидетеля, не приходилось.

— Прекрасно, — сказал младший сержант равнодушно. При каждом слоге его рот странно дергался. Глаза смотрели холодно из-под мохнатых, словно коричневые гусеницы, бровей. — Ты собираешься повернуться, как я велел, или подождешь, пока тебя продырявят?

У Ганса не было желания поворачиваться спиной к этой троице разъяренных мужчин. Неважно, были ли они городскими стражниками в форме или нет, эта компания производила впечатление людей, которым доставит колоссальное удовольствие избить его в кровь. Богатый опыт подсказывал ему, что настало время выказать повиновение. Изо всех сил стараясь выглядеть кротким, он медленно повернулся и завел руки назад.

— Свяжи-ка ему запястья, Нэт, да хорошенько. А потом позаботься освободить его от всей стали, которая на нем висит. Так кто ты такой, парень?

— Ганс с юга. Ой! Я с уважением отношусь к арбалетам, и совершенно необязательно пытаться перерезать мне запястья кожаными ремнями!

— Для тебя, может, и необязательно, — пробурчал человек позади него и сделал еще один оборот ремня, да так, что заставил Ганса вздрогнуть и присесть.

Ганс перебрал в уме несколько ругательств и решил, что будет мудрее оставить их при себе.

— Продолжай рассказ, парень.

— Мое имя Ганс. Я прибыл сюда.., с юга, но живу здесь уже несколько месяцев. У меня здесь есть друзья.., один из них Аркала. А еще Гайсе и Римизин. Я одно время жил вместе…

— Та-а-ак. Стало быть, ты знаешь некоторых из Красных по имени, во всяком случае, говоришь, что знаешь. Честные люди редко бывают знакомы с полицией. А кто эта бедняжка.., или, вернее, кем она была до того, как тебе вздумалось с ней развлечься?

— Ее имя Джемиза, но я к этому не имею никакого отношения. Я просто нашел ее здесь. Только что. Клянусь.

— Разумеется.

Связав Гансу руки, так что они мгновенно затекли, трое Красных начали снимать с него оружие. Они были неприятно удивлены богатством его коллекции. При этом не заметили две смертоносные звездочки и метательный нож.

Потом тот, кого звали Нэт, обошел пленника кругом и нанес ему сокрушительный удар в живот. Кулак отскочил от сильных напрягшихся мышц, однако Ганс рухнул на пол, не в силах удержаться на ногах и что-либо предпринять, чтобы избежать следующего удара. В исполнении пары кованых сапог.

— Ладно, хватит с него, Нэт. Подними ублюдка и выведи отсюда. Пепел и Угли, хорошо же ты поработал над бедной маленькой девочкой! — Усы младшего сержанта извивались, когда он дергал ртом.

— Я сказал, что я…

Нэт не отказал себе в удовольствии оборвать никому не интересные излияния невинной души ударом кованого сапога в бок. Задохнувшись от боли, Ганс решил молчать.

— Тив! Я слышал об этом парне, — сказал третий Красный, вооруженный арбалетом. — Сдается мне, он и впрямь друг сержанта Гайсе. Может, нам просто отвести его в караулку и отнестись повнимательнее к его словам?

— О, — сказал младший сержант, — я всегда очень внимателен к убийцам, которые пытают и режут своих жертв, прежде чем прикончить! И к чужеземцам тоже.

— Господин, — прохрипел Ганс с пола, — не позволите ли мне сказать кое-что…

Младший сержант скорчил кислую мину, но все же взвесил предложение.

— Ладно, Нэт, подними его на ноги и дай своим сапогам отдохнуть. Говори, парень.

— Э, господин младший сержант.., посмотрите на кровь. Посмотрите на нее.

— Смотрю. И это просто сводит меня с ума!

— Меня тоже, — прорычал Нэт. — Сдается мне, что я слабо затянул эти ремни!

— То, что осталось от этой девушки, уже остыло и окоченело, — заметил Ганс, стараясь говорить убедительно, — и посмотрите на кровь. Вы знаете, как выглядит старая кровь.., она коричневая, как прошлогодний каштан, и затвердевшая. Кто бы это ни сделал, он сделал это давно — много часов назад. Если бы это сделал я, неужели я остался бы здесь, чтобы меня поймали и пытали?

— Он прав, Тив. — Эта реплика исходила от того дозорного, который рекомендовал отнестись к Гансу повнимательнее. — Клянусь Пламенем, эта кровь похожа на застывший воск.

— Что ты имеешь в виду — пытали? — спросил Нэт. Ганс постарался придать голосу кротость и придерживаться правды.

— Так называется, когда кого-нибудь лупцуют, связав ему руки. И именно это я сообщу Гайсе, а также Аркале.

Лицо Нэта налилось кровью, а голос стал похож на рычание:

— Дай-ка я откручу этому ястребу его здоровенный клюв, Тив.

— Черт тебя дери, Нэт, — сказал младший сержант Тив, распрямляясь после осмотра безобразных останков, принадлежавших когда-то милой девушке, — он прав. Она холодная. Она мертва уже несколько часов.

— А может, этот чужеземец забыл здесь что-то и пришел забрать, — с надеждой предположил Нэт.

— Эй, что дает тебе право предположить, будто я замучил и убил эту бедную беззащитную девушку?

— Ничего такого я о нем не знаю, Тив, — сказал высокий худой стражник. — Скажи-ка… Синглас толковал об этом Гансе давеча вечером. Пепел и Угли!.. Уж не ты ли имеешь отношение к смерти Корстика, Ганс?

Проклятие! Аркала обещал сохранить все в тайне! Неужели в этом святопламенном городе обо мне знает каждая собака?

Ганс заупрямился:

— Никогда о таком не слышал. Но теперь-то вы трое знаете, что я не то чудовище, которое вы ищете.

— Может быть, и нет, — медленно проговорил младший сержант, задумчиво оглядывая комнату, — но сам видишь, что тебе так или иначе придется пойти с нами.

— Угу. А как насчет того, чтобы ослабить ремни, прежде чем мои руки почернеют и отвалятся, а? Тив пристально посмотрел на него.

— Не гони лошадей, Ганс. — Он повернулся и помахал рукой. — Нэт, останься здесь и не пускай никого, пока мы не пришлем за ней другую повозку. Арлас, давай-ка отведем его в штаб, и пусть там с ним повозятся.

— Почему, черт возьми, я должен оставаться здесь? — обиженно спросил Нэт.

— Потому что я не хочу, чтобы ты ехал в одной повозке с этим, — мрачно ответил начальник, указывая на арестованного.

Ганс с облегчением покинул комнату, где ужас не был иллюзией. Поскольку Нэт выглядел так, словно был способен сжевать наковальню, не то что Ганса, тот позволил себе невинное озорство, подмигнув здоровяку и послав ему ехидную мальчишескую ухмылку. Лицо Красного перекосилось от ярости, и он сделал было шаг вперед, но младший сержант одернул его, а Ганс вслед за Арласом вышел из комнаты. Тив замыкал шествие. Ганс обнаружил, что спускаться по лестнице со связанными за спиной руками не так уж трудно, если держать спину прямой. Он решил, что это хорошее упражнение для поддержания равновесия.

Когда его погрузили в повозку и отвезли в штаб городской стражи, расположенный в нескольких кварталах от гостиницы, он узнал, что троица Красных появилась столь быстро и была так агрессивна потому, что некто неизвестный письменно донес о том, что на постоялом дворе творится что-то ужасное.

Здесь, в штабе, он сделал еще одно открытие, которое потрясло его настолько, что он долгое время не мог вымолвить ни слова: оказывается, Шедоуспан пробыл под землей не три часа, а двадцать семь.

Глава 18

Ни Гайсе, ни Римизина не было в штабе, когда туда доставили пленника в зловещем черном костюме.