Шутт (№1) - Шуттовская рота

Сержант молча понаблюдал, как выполняется его приказание, а затем повернулся к Шутту, все еще покачивая головой.

— Сожалею, капитан. Признаюсь, мы немного пошумели, но теперь все кончилось. Хорошо, что нашлась хоть одна спокойная голова, напомнившая нам, как следует себя вести.

— Не стоит благодарности, Г. Ш., — сказал Шутт. — Я уже запутался в том, что здесь происходит. Вся эта суета всего лишь из-за того, что здесь болтается какой-то репортер?

Гарри на минуту застыл и прищурил глаза. Затем покачал головой и весело рассмеялся.

— Черт возьми! — воскликнул он с удивлением. — Тут и на самом деле очень легко забыть, что вы офицер, капитан. Давайте просто скажем так, что у нас, добровольцев, есть некоторые проблемы, которых у вас, офицеров, нет, и остановимся на этом.

— Так не пойдет, — с мрачным видом возразил ему Шутт. — Я ведь уже говорил тебе, Г. Ш., что мы все один отряд и все отдельные трудности становятся нашими общими. Сейчас я, может быть, и не могу решить все проблемы, стоящие перед нами, но я не смогу решать их и в дальнейшем, если не буду знать, в чем они состоят. Поэтому, если ты не возражаешь потратить несколько минут, я весьма оценю твои усилия доходчиво объяснить своему бестолковому офицеру, что здесь происходит.

Сержант-снабженец удивленно заморгал глазами, затем, прежде чем ответить, бросил еще один быстрый взгляд в сторону отеля.

— Ну, понимаете, капитан, вы, офицеры, может быть и пришли на эту службу с исключительно чистым прошлым, но вот что касается некоторых из нас, то мы присоединились к Легиону, чтобы выпутаться из разных, порой весьма сомнительных, ситуаций. Некоторые из нас все еще боятся преследования со стороны людей, которые не прочь содрать с нас если не всю, то хотя бы часть шкуры. И самая последняя вещь, которую мы хотели бы здесь встретить, это репортеры, которые пишут заметки или делают фотографии, из которых становится ясно, где мы находимся и что делаем. Вы следите за ходом моих мыслей? Это все равно что указывать на кого-нибудь пальцем и вопить изо всех сил: «Хватай его».

— Понятно, — задумчиво сказал Шутт.

— Вот как бывает, капитан, — закончил Гарри, сопровождая свои слова энергичным движением плеч. — Иногда мы просто вынуждены бежать…

Капитан едва ли не с хрустом резко вздернул голову.

— Не говорите так, сержант, — холодно произнес он, растягивая слова. — Единственная вещь, которую вы никогда не должны даже пытаться делать, находясь под моим командованием, так это бежать без оглядки.

Затем он отвернулся от сержанта, и, повысив голос, обратился к группе легионеров, столпившихся в дальнем конце переулка.

— ЛЕГИОНЕРЫ! КО МНЕ… НЕМЕДЛЕННО! НАБЛЮДАТЕЛИ ТОЖЕ! ВСЕ СЮДА… НЕМЕДЛЕННО!

Беглецы, слегка успокоившись, двинулись вперед, обмениваясь смущенными взглядами, надеясь рассеять явно плохое настроение их командира.

— Мне показалось, что репортеры заставили вас нервничать… и что вы испугались, будто ваше прошлое может повредить вам, если станет что-то известно о вашем местонахождении. Прежде всего, я говорю вам, здесь и сейчас: «ПРИВЫКАЙТЕ К РЕПОРТЕРАМ». Они болтаются здесь потому, что кое-что из того, что мы собираемся делать, будет новостью. Не пытайтесь прятаться от них, а учитесь, как следует говорить с ними, чтобы их сообщение содержало именно то, что хотелось бы вам. Теперь, когда я осознаю существующую проблему, я уверен, что у вас будет возможность научиться, как правильно давать интервью и управлять самим этим процессом. А пока что вы можете поступить очень просто: вам следует лишь сказать «без комментариев» и отослать их к одному из офицеров. Чего вы не должны делать, так это позволять им или кому-то еще увести вас куда-то от вашего места: из казармы или, как в данном случае, из отеля.

Он немного помолчал, чтобы провести взглядом по всем собравшимся, а затем продолжил:

— Все это подводит нас ко второму пункту. Кажется, группа, собравшаяся здесь, думает, что прошлой ночью я говорил с кем-то другим. Ну так вот, нет. Некоторые из вас, присоединяясь к Легиону, бежали или от людей, или от ситуаций, так или иначе чем-то им угрожавших. Я знаю об этом. Знает об этом и каждый в нашей роте. Моя реакция на все это будет такой: «Ну и что?» Если репортер узнает ваше новое имя и место службы, или если из-за этого получится так, что ваше прошлое начнет снова преследовать вас, ну так что? Теперь вы часть роты, и каждый, кто будет преследовать вас, будет вынужден столкнуться со всеми нами. Иначе говоря, то, что происходит в роте, касается всех. Теперь мы одна семья, и это означает, что никто из вас больше не останется со своими проблемами один на один. Понятно?

Последовали редкие шевеления голов и слабое бормотанье:

— Да, сэр.

— Я ВАС НЕ СЛЫШУ!

— ДА, СЭР!

Шутт усмехнулся, услышав такой громкий ответ.

— Вот так уже лучше. А теперь все мы идем назад, в наш отель. Я буду разговаривать с этим журналистом в баре, и если кто-нибудь из вас захочет, можете присоединиться к нам. Думаю, вряд ли найдется репортер или легионер, который откажется от бесплатной выпивки.

Эти слова были встречены беспорядочными возгласами одобрения, и легионеры, оставив свое укрытие в переулке, направились в отель. Большинство звучавших шуток были сугубо личными, предназначенными для того, чтобы поднять дух отдельных индивидуумов, еще не совсем уверенных в себе, помочь им позаимствовать у других смелости, но при этом все легионеры шли вперед, и шли они как единый отряд.

Шутт подождал, пока большая их часть покинет переулок, а затем двинулся и сам, стараясь идти в ногу рядом с сержантом-снабженцем.

— Ну как, Г. Ш., что ты скажешь теперь?

— Прямо не знаю, кэп, — ответил Гарри, чуть покачивая головой. — То, что вы говорите, очень хорошо на словах, но мне кажется, вы не представляете, какие уголовные дела могут тянуться за некоторыми из нас. Говоря по правде, я не поставлю много на тот шанс, который будет у нашей роты, если мы действительно в один прекрасный день завязнем в этом. Хотя, вероятно, я смогу всех в роте переплюнуть, если дело дойдет до этого, хотя был, в свое время, всего лишь одной из слабых сестричек нашего старого «клуба».

Командир вежливо пропустил ненамеренный экскурс в прошлое сержанта. Он с первого дня знакомства с Гарри подозревал, что тот никогда не был одиноким волком.

— В таком случае, полагаю, самым подходящим для нас будет работа над ротой до тех пор, пока они не получат настоящего превосходства над всеми остальными. Если дело только в этом, мы сможем обеспечить для них вполне приличную огневую подготовку, лучше, чем у большинства других. Правда, пока все, что мы можем сделать, это тренировать их на стрельбище.

Шутт хотел представить это свое замечание как шутку, но вместо того, чтобы рассмеяться, Гарри медленно кивнул.

— Это было бы неплохо для начала, — произнес он неторопливо. — Хотя будет нелегко. Вот что я скажу вам, кэп. Если это предложение все еще в силе, я, пожалуй, присоединюсь к вам и этому репортеру. Может быть, после выпивки мы еще немного поговорим об этом.

— Меня это вполне устраивает, Г. Ш., но не будешь ли ты нервничать рядом с репортером?

Сержант кивнул.

— Буду, но то, что вы сказали там, в переулке, имеет смысл. В конце концов, наши, из роты, будут знать, где я, и думать обо мне, что придаст мне достаточно сил, чтобы не обращать внимания на любого репортера. А кроме того — ну что может случиться из-за какого-то одного интервью? А?

— Сэр?.. Проснитесь, сэр!

Шутт все еще боролся с глубокой дремотой, через которую пробивался настойчивый голос дворецкого.

— Я… просыпаюсь, — не без труда выговорил он. — Боже! Который час, Бик? Мне кажется, что я только что закрыл глаза.

— На самом деле, сэр, прошло немногим больше двух часов, как вы отдыхаете.

— Действительно? Целых два часа? — Шутт изобразил изумление, заставляя себя подняться. — В таком случае, не представляю, почему я все еще чувствую такую слабость.

— Возможно, это как-то связано с количеством спиртного, которое вы приняли перед тем, как отправились спать, сэр, — с готовностью подсказал ему дворецкий. — Когда вы, так сказать, пришли, то были возбуждены несколько больше обычного.

Как большинство людей, привыкших хранить достоинство, Бикер вообще не одобрял склонности к выпивке, и поэтому даже не пытался скрывать раздражения в голосе.

— Гарри Шоколад и я сделали еще несколько заходов после того, как ушел репортер, — произнес командир, как бы в собственное оправдание, осторожно массируя лоб пальцами обеих рук. — А когда я собирался уже уходить, там появилась Бренди, и…

— Извините за то, что прерываю вас, сэр, — вновь заговорил дворецкий, — но в соседней комнате вас ожидает вызов по связи.

— Вызов?

— Да. Голографон. Из главной штаб-квартиры Легиона. Почему я и счел необходимым разбудить вас, вместо того, чтобы просто принять сообщение.

— Гляди-ка. Только этого мне с утра не хватало. Однако, им придется подождать, потому что сначала мне необходимо одеться.

— Должен заметить, сэр, что вы по-прежнему одеты, еще со вчерашнего вечера. Я обращал на это ваше внимание, когда вы собрались прилечь, но сон оказался сильнее.

Окончательно придя в себя, Шутт понял, что полностью одет. Более того, его форма оказалась в гораздо лучшем состоянии, чем голова или желудок. Быстро проведя рукой по подбородку и верхней губе, он решил, что может обойтись без бритья. Не стоит без крайней необходимости испытывать терпение главной штаб-квартиры.

— Ну, мне кажется, вроде бы не было никаких срочных дел, — пробормотал он, направляясь в другую комнату. — А какие у тебя есть соображения, Бик?

— Ну… Кроме обычных указаний на то, что они немного не в себе… — Дворецкий пожал плечами. Помолчав немного, так и не высказав никакого мнения, он добавил: — Да, сэр, учтите, что мне пришлось оставить линию включенной, когда я пошел будить вас, так что вы окажетесь «перед судьей» сразу, как только войдете в комнату.

Шутт задержал движение руки, уже готовой открыть дверь, и скорчил гримасу.

— Это ужасно, — сказал он. — Благодарю за предупреждение, Бикер.

— Я подумал, что вам необходимо знать об этом, сэр. А то вы бываете в моменты сильного удивления склонны к грубоватым жестам… особенно ранним утром.

Голографон являл собой устройство, формирующее трехмерное изображение абонента, посылающего запрос, прямо в комнате адресата, точно такое же изображение которого передавалось по обратному каналу. Этот способ связи не только всегда вызывал некоторое дополнительное беспокойство, но был еще и чрезмерно дорогим, поэтому обычно в Легионе пользовались более традиционными средствами для передачи приказов и сообщений. Обычные устройства связи действовали по следующему принципу: цифровая информация накапливалась, затем быстро передавалась в короткий сеанс космической связи, и полученные таким образом сообщения сохранялись в памяти вычислительных систем, откуда выдавались по запросу получателя. Средства связи с использованием голограмм применялись лишь в случае крайней необходимости, когда абонент хотел быть абсолютно уверен, что адресат своевременно получит его сообщение, или хотел лично переговорить с лицом на другом конце линии связи, скажем, например, для того, чтобы устроить ему очередную головомойку. Поэтому подобные вызовы воспринимались обычно с таким же энтузиазмом, как сообщение о чуме или очередной налоговой проверке.

— Да, полковник Секира, — сказал Шутт, узнавая спроецированное в его комнату изображение. — Чем могу служить в столь ранний час?

Голографическое оборудование, используемое Легионом, без надлежащего технического обслуживания обеспечивало весьма сомнительное качество передач и имело гораздо меньшую мощность, чем системы обычной космической связи. Не был исключением и сегодняшний день. Изображение временами двоилось или распадалось на отдельные фрагменты, что никак не улучшало состояние Шутта, когда тот, глотнув в очередной раз воздух, пытался сфокусировать глаза на этом исчезающем призраке. Если бы он мог быть уверен, что его собственное изображение не передается, то, разумеется, не стал бы тратить силы на такие попытки.

— Что ж, капитан Шутник, — заговорила полковник, не тратя время ни на приветствия, ни на обычное в таких случаях вступление, — вы можете начать прямо с того, что объясните появление вот этой статьи в сегодняшних новостях.

— Статьи? — нахмурившись, произнес командир. — Боюсь, что вы ставите меня в неудобное положение, мэм. У нас еще слишком рано, и я не успел ознакомиться с сегодняшними новостями.

Он бросил короткий взгляд в сторону дворецкого, который проскользнул в комнату вслед за ним. Бикер понимающе кивнул и полез в карман за компьютером, чтобы сделать запрос по поводу обсуждаемой статьи.

— Не успели? Тогда позвольте мне зачитать вам кое-что из нее… например, то, что зачитал мне мой непосредственный начальник, когда обратил на эту статью мое внимание.

В руках у Секиры появился блокнот, и ее голова чуть склонилась над ним.

— Давайте посмотрим… Так, начнем с заголовка, который звучит: «Генерал — плейбой?», а строкой ниже читаем: «Наследник „Мьюнишн“ Уиллард Шутт возглавил элитные войска на Планете Хаскина». Собственно, с этих слов и начинается сама статья.

Вне досягаемости передающей камеры, Бикер прервал свои безнадежные попытки привлечь невероятными движениями глаз внимание Шутта. Тот был сосредоточен только на одном: представлял себе, как он собственными руками берет этого репортера за горло.

— Да, могу понять, что этот факт действительно расстроил вас, мэм. Позвольте мне уверить вас, полковник, что ни разу в течение интервью я не сделал даже намека на то, что имею генеральский чин. Могу лишь предположить, что репортер просто ошибся или добавил это преувеличение от себя для большего эффекта. Я принимаю это на свой счет и обязуюсь проследить, чтобы необходимое разъяснение ему обязательно было сделано, а так же извиняюсь перед всеми генералами, бывшими, настоящими и будущими, за это недоразумение.

— О, но это еще далеко не все, капитан. Я умираю от желания услышать ваши объяснения по поводу остального материала статьи.

— По поводу чего именно, мэм? — произнес Шутт, изучая экран компьютера, который протянул ему Бикер. — Теперь я имею эту статью прямо перед собой и не вполне понимаю, что еще требует прокомментировать полковник.

— Вы это серьезно? Для начала, почему вы вообще устроили это интервью?

— Ну, это очень просто. — Командир слегка улыбнулся. — Я ничего не устраивал. Похоже, что кто-то из администрации отеля проболтался журналистам, что мы зарегистрировались там, и тут же появился репортер, охотясь за интервью. У меня нет такого богатого опыта встреч с журналистами, какой, наверное, имеет полковник, но я всегда был убежден, что раз уж журналисты ищут материал для очередной истории, то самое лучшее — дать его им. Иначе они вынуждены будут придумать ее сами. Если кто-то дает им материал добровольно, они искажают лишь некоторую часть его, например, мой чин, в противном же случае весь сочиненный ими рассказ будет сплошным враньем. Осознавая все пятнистое прошлое наших легионеров, о котором я имею некоторое представление, я решил, что будет гораздо разумнее, чтобы интервью замкнулось на мне, чем позволить ему распространиться на те области, которые мы не хотим предавать огласке.

— Минуточку. Давайте вернемся к тому, что вы сказали буквально секунду назад — о том, что персонал отеля сообщил журналистам о вашем прибытии. Почему вы сообщили репортеру ваше настоящее имя, а не полученное в Легионе?

— Она уже знала его…

— Она?

— Совершенно верно. Репортером была женщина… даже слишком привлекательная для такой роли. Разумеется, я не позволил сработать этому фактору или дать захватить себя врасплох во время интервью.

— Гм-мммм… Это может создать проблему.

— Мэм?

— Нет, ничего. Ну так, продолжайте свою историю, капитан. Я уже начинаю примерно понимать, что, собственно, произошло. Так что же насчет вашего имени?

— Так вот, она разыскала меня по имени. Это обычная история, которая частенько происходит со мной. Журналисты часто рыщут по отелям в поисках знаменитостей, и такое имя, как мое, не могло не привлечь их внимания, даже если бы это был просто слух.

— А почему вы указали в отеле свое настоящее имя?

— Оно было на моей кредитной карточке, мэм. Банковская система довольно консервативна и не выпускает кредитных карточек для людей, носящих прозвища. Но несмотря на то, что, как полковнику известно, я довольно богат, у меня редко бывает наличная сумма, достаточная для платы за проживание в приличном отеле целой роты легионеров. Однако хочу обратить ваше внимание, мэм, на то, что хотя в Легионе и используются исключительно прозвища и псевдонимы, я не уверен, что где-то в Уставе написано, что легионерам запрещается пользоваться своими настоящими именами.

— Гм-ммм… Интересная точка зрения, капитан. Давайте на минуту отложим ошибку с использованием вашего имени и разберемся с этим самым отелем. Почему вы перевели вашу роту в такой дорогой отель?

— И опять-таки, полковник, я не уверен, что есть такой пункт Устава, который запрещает командиру размещать своих солдат там, где он пожелает, особенно если он берет на себя все расходы.

— Я ведь не спрашиваю, имеете или не имеете вы право делать это, — прервала его Секира. — Я спрашиваю вас: почему вы сделали это?

Шутт снова посмотрел на устройство, которое держал в руке.

— Так об этом же написано в самой статье, мэм. Наши казармы будут перестраиваться, что и послужило основанием для временного переезда всей роты.

— Так, значит, эта часть статьи не содержит никаких ошибок?

— Да, мэм.

— А вы уверены, капитан, что мы действительно арендуем эти казармы и землю, на которой они стоят, у местного владельца? И если это так, то уверены ли вы, что мы не должны получить разрешение арендодателя, прежде чем производить какую-либо реконструкцию его собственности?

— Совершенно уверен, мэм. Более того, полковник, я купил и строения и землю, сданную сейчас в аренду Легиону, у местного владельца. Так что разрешение на реконструкцию — не проблема. А заодно, раз уж об этом зашла речь, я хочу поскорее заверить уважаемого полковника, что не собираюсь поднимать цену аренды по сравнению с той, которую Легион сейчас имеет здесь по контракту.

— Это делает вам честь, — чуть скривившись заметила полковник. — Все это очень интересно, капитан. Но, строго между нами, что вы собираетесь делать с этим вашим новым приобретением, если мы когда-нибудь оставим это место?

— Естественно, что в таких случаях я нанимаю кого-нибудь из местных для управления моей собственностью, — пояснил Шутт. — А в этом конкретном случае, к тому же, есть и дополнительный интерес: у меня уже есть предложение о покупке перестроенных зданий, если я надумаю их продать. Кое-кто уже видел архитектурные наброски и планы, и решил, что здесь можно устроить прекрасный загородный клуб.

— Это приобретение, в итоге, принесет вам прибыль.

— Разумеется.

— А, собственно, чему я удивляюсь? Но давайте вернемся к статье, капитан, и, возможно, вы все-таки объясните, почему надо было перевозить роту для временного проживания в один из лучших отелей на планете? А заодно объясните, пожалуйста, с какой это стати вы назвали свою роту элитной частью?

— Вот это как раз и есть еще один домысел, вина за который лежит целиком и полностью на журналисте. Я сказал лишь о том, что нахожусь здесь по «специальному назначению», а уж она сделала из этого свои собственные выводы. Что же касается качества нашего временного жилья… могу ли я говорить прямо, полковник?

— Пожалуйста, извольте. Если вы сможете прояснить ситуацию без затягивания этого… дорогостоящего разговора, это будет принято во внимание… хотя, как следует из услышанного, мне следовало бы сделать этот вызов с переводом оплаты на получателя.

— Что касается перестройки казарм, дорогого отеля для временного проживания и еще некоторых вещей, о которых вы, без сомнения еще услышите в будущем, то они часть моего плана по перевоспитанию роты. Вы должны понимать, что эти люди были унижены как собственным сознанием своей неполноценности, так и внушением этого со стороны, причем происходило это так долго, что у них почти не было возможности не поверить в это, и потому они вели себя и действовали в соответствии с этим. Все что я хочу сделать, так это относиться к ним так, будто они — избранные войска, как поступают с атлетами при подготовке к соревнованиям. Держу пари, что в ответ они проявят себя победителями, потому что будут видеть себя таковыми.

— Если и дальше следовать вашей теории, то получается так: если они будут выглядеть как отборные войска и вести себя как отборные войска, то и сражаться они будут как отборные войска. Ваше пари как-то слишком теоретизировано, капитан.

— Однако мне кажется, что это оправданный риск, — твердо заметил Шутт. — А если это не так… ну, что ж, ведь это мои деньги, которыми я рискую, не так ли?

— Достаточно справедливо. — Полковник Секира задумчиво поджала губы. — Хорошо, капитан, я дам вам возможность заниматься этим некоторое время. Если ваша идея сработает, Легион от этого только выиграет. Если же нет, мы останемся с тем, с чем были. Разумеется, сейчас, когда известно ваше настоящее имя, в случае, если вы облажаетесь так же, как и на предыдущем месте службы, вам останется только исчезнуть с глаз долой.

— Разумеется.

— То, что я хочу сказать, капитан Шутник, так это что в данном случае вы уязвимы гораздо больше, нежели Легион.

В голосе полковника звучала неподдельная заинтересованность, которая согревала его в эти ранние утренние часы.

— Да, разумеется. Благодарю вас, полковник.

— Очень хорошо. Я попытаюсь прикрыть весь шум вокруг вашего дела. А вы займитесь перевоспитанием вашей роты. У меня есть подозрение, что это займет все ваше время и силы. Но на будущее, во всяком случае, постарайтесь предупреждать меня, если пресса соберется вновь проявить внимание к вам или к делам вашей роты. Вы не единственный, кого не устраивают вот такие утренние вызовы.

— Да, мэм. Я постараюсь это учесть.

— И еще, капитан…

— Да, мэм?

— Относительно перестройки ваших казарм. Как вы думаете, сколько на это уйдет времени?

— По моим прикидкам, две недели, мэм.

Улыбка триумфа озарила лицо полковника.

— Я так и предполагала. Вам, может быть, будет интересно узнать, капитан, но точно такой срок назвала моя сестра, когда решила пристроить новую веранду к своему загородному дому. Секира закончила!

Шутт подождал, пока передаваемое изображение полностью погасло, и только затем облегченно вздохнул.

— Все прошло значительно лучше, чем я надеялся, — заявил он.

— Да, сэр, — поддержал его Бикер. — Но я обратил внимание, сэр, что вы не удосужились сказать полковнику о том, что купили не только казармы и землю, но и строительную фирму, которая будет заниматься реконструкцией.

— Мне показалось, что был не самый подходящий момент ставить ее об этом в известность. — Командир подмигнул. — При случае напомните мне, что надо посадить кого-нибудь специально на связь, чтобы вы не забивали себе этим голову.

— Хорошо, сэр… и спасибо вам.

— Не нужно никаких благодарностей, Бик. Я просто не хочу взваливать на тебя еще и дополнительную заботу о всякой военной технике.

Шутт потянулся и выглянул в окно.

— Итак… что сегодня на повестке дня?

— Минуточку, сэр… как вы сами заметили, было слишком рано, когда я разбудил вас.

— Да, но теперь-то я уже встал. Так что давай приниматься за работу. Позвони офицерам и сержантам, и, в первую очередь, Гарри Шоколаду. По какому праву они должны валяться в постели, когда я работаю?

6

«Я не буду делать даже попыток передать все ощущения, связанные с дежурством роты на болоте, хотя впечатления моего шефа от того первого дня, когда он присоединился к ним для участия в этом задании, могли бы, без сомнения, кого-то и заинтересовать. Это мое решение объясняется не столь недостатком желания или способностей передать всю глубину его чувств, сколь просто недостатком сведений, в силу того, что я так никогда и не сопровождал роту на болото, — факт, который я стал чрезвычайно ценить после того, как увидел состояние их формы в конце того самого дня.»

Дневник, запись номер 024

Песивец почти смирился с пребыванием в его отеле легионеров. При этом не следовало игнорировать и тот желанный денежный поток, который хлынул после затянувшегося периода застоя, да и то, что сами солдаты доказали, что на деле они не так уж и беспокойны, как он опасался. Он даже поймал себя на искренней попытке потратить часть собственного энтузиазма на улучшение их быта. Однако эти благие намерения в момент улетучились, когда в конце дня он увидел приближавшихся к дверям отеля легионеров, описать которых можно было только если сравнить их со стадом свиней, заполонившим тротуар.

Начиная от пояса, а в отдельных случаях только от подмышек, в них можно было узнать тех самых людей, которые вчера поселились в отеле. Но, к сожалению, вниз от этой «границы бедствия» любой намек на наличие формы терялся в густом слое серо-зеленой мерзости. Липкая на вид, эта грязь, как заметил Песивец, не имела достаточной вязкости, чтобы оставаться на своих владельцах, и комьями падала на тротуар, а, следовательно, с явной неизбежностью, будет падать и на ковер, расстеленный в холле.

— СТОЙТЕ ТАМ!

Это прозвучал голос командира легионеров, или, как Песивец был склонен о нем думать, главаря банды. Резкий, как удар хлыста, он заставил эти декорированные грязью фигуры если не замереть, то по крайней мере не двигаться дальше порога холла.

Управляющий с некоторым удивлением наблюдал за тем, как Шутт, чей мундир был столь же измазан болотной грязью, как и у сопровождавших его солдат, протиснулся сквозь передние ряды и предстал перед столом дежурного, осторожно пройдя через холл, словно через минное поле.

— Добрый вечер, Песивец, — вежливо произнес он, оказавшись в непосредственной близости от управляющего. — Не могли бы вы пригласить заведующего вашим хозяйством присмотреть за… Впрочем, нет, не нужно. Они будут вести себя очень аккуратно.

С этими словами он прихватил со стола две пачки газет, отпечатанных на бумаге, как их предпочитали видеть еще многие, а затем вытащил из относительно чистого кармана рубашки несколько купюр.

— Вот… этого должно быть достаточно. Да, и еще, Песивец…

— Слушаю, мистер Шутт, — с отсутствующим видом отреагировал управляющий, обдумывающий, как взять деньги, не замарав при этом рук. Переложить это на кого-нибудь другого казалось ему единственным выходом.

— Вы не знаете, все ли готово в главном танцевальном зале?

— В некоторой степени, сэр, да. Один из ваших сержантов решал, что надо бы поставить перегородку, чтобы как-то разделить мужчин и женщин, и поскольку понадобилось дополнительное помещение, пришлось открыть одну из соседних комнат для приемов…

— Да, да, — перебил его Шутт. — Но они готовы?

— Да, сэр. Если хотите, я сообщу им, что вы уже прибыли.

— В этом нет необходимости, Песивец. Но, все равно, спасибо, — сказал командир, начиная пробираться к дверям.

— ВНИМАНИЕ! СЛУШАЙТЕ МЕНЯ!

Легионеры выжидающе молчали.

— Вот чего я хочу от вас: назначенные в наряд легионеры возьмут вот эти газеты и разложат их на ковре от дверей к лифтам. Остальные должны медленно двигаться за ними, по возможности не сходя с этой дорожки. Часть газет нужно оставить для лифтов, и я хочу, чтобы вы захватили их еще и с собой, чтобы разложить на этажах. Давайте постараемся свести весь беспорядок к минимуму, чтобы потом поменьше делать уборку. Понятно?

— ДА, СЭР!

— А что случилось с прислугой?

Свист, раздавшийся откуда-то из задних рядов, был сопровожден смехом и беспорядочными репликами. Шутт в очередной раз пытался утихомирить роту.

— Позвольте мне ответить на этот вопрос раз и навсегда, — заявил он. — Пока мы гости этого отеля, в нашем распоряжении будет и прислуга и даже прачечная.

Крики, готовые хлынуть подобно новой волне энтузиазма, были остановлены очередным взмахом руки.

— Однако я напоминаю вам, что это в некотором смысле привилегия, и злоупотреблять этим не следует. Если я замечу, что кто-то из вас вынуждает обслуживающий персонал выполнять лишнюю или малоприятную работу, или, хуже того, задерживаться на работе из-за лени или неосмотрительности тех, кто находится под моей командой, будут предприняты соответствующие меры. Во-первых, персонал отеля получит дополнительную плату, в соответствии с проделанной работой. Во-вторых, эти деньги будут вычтены из вашего жалованья, а не включены в общие расходы, которые я выплачиваю на содержание вас в этом отеле. И, наконец, обслуживание будет прекращаться, а работы будут распределяться между вами, как дополнительное дежурство, всякий раз, когда я замечу, что вы относитесь к их труду без должного уважения. Я выражаюсь достаточно ясно?

— ДА, СЭР!

— Хорошо! А теперь я хочу, чтобы вы поднялись наверх, привели себя в порядок, а затем спустились в танцевальный зал…

Новый взрыв криков и свиста прервал слова командира, хотя причиной этому был вовсе не он. Остановившись на середине фразы, он повернулся, чтобы взглянуть, чем было привлечено внимание роты.

— О-оооЙ-ИИИ!

— Берегитесь, девочки!

— Как насчет поцелуя, милочек?

В дверях отеля стоял Гарри Шоколад, хотя слово «стоял» едва ли могло полноценно передать ту картину, которую он собой являл. Он держался прямо, словно оружейный шомпол, несмотря на свою полную, почти грушевидную фигуру, а с его лица не сходила самодовольная улыбка богатого барона, наблюдавшего за своими вассалами. Но главным объектом внимания окружающих и причиной его удовольствия была его новая форма.

Вместо обычной полинявшей и изношенной формы Гарри щеголял в комбинезоне из вельветина глубокого черного цвета. Перемены в его облике были просто сногсшибательны, и контраст между ним и его облепленными грязью обожателями делал его похожим на только что сошедшего с рекламного щита новобранца. Доходящие почти до колен высокие сапоги с низкими широкими каблуками, выглядевшие так, будто были сделаны из мягкой замши, словно добавляли ему рост, когда он, встав по стойке «смирно», отдавал своему командиру честь так, будто находился на учебном плацу.