Альфред ВАН ВОГТ

СОН ЯСНОВИДЯЩЕЙ

Разбудил Сталвига душераздирающий крик, пронзивший кромешную темноту ночи. Он решил, наверное, как и любой другой житель этого древнего разрушающегося со временем города, что услышал вопль очередной жертвы ночного мародерства, случающегося время от времени в Лабиринте. Дикий крик нарастал, приближался и вот уже почти достиг его жилища, его оранжереи-теплицы на втором этаже, когда…

Сознание как бы отключилось, а затем из мрака мучительных рефлексий и угрызений совести пришло понимание происшедшего.

Опять, уже в который раз!

Ставший привычным для него ночной кошмар возникал, видимо, в том укромном уголке его подсознания, где хранилось не до конца осознанное воспоминание, которое, возможно, было не совсем реальным. А началось все в ту самую ночь, три года и четыре месяца тому назад, когда услышал он в полусне предсмертный крик своего отца. Вот и сейчас, сидя на краю постели, он вновь и вновь, в который раз, с непроходящим чувством вины, возвращался к одной и тон же мысли:

— Если б я тогда, в тот самый момент, вошел к нему и все выяснил!

Лишь утром обнаружил он труп отца, с жестоко перерезанным горлом и вызывающей ужас предсмертной гримасой на лице. Недоумение вызывало то, что не было видно никаких видимых следов борьбы или сопротивления при этом. Дело в том, что в свои пятьдесят лет его отец являл собой, с точки зрения искусства целителя, в которой успешно практиковали как отец, так и сам Альтен, образец физического здоровья. И на следующий день после смерти беспомощно распростертое тело отца выглядело таким же сильным и мощным, как тело его тридцатилетнего сына.

Постепенно живые картины воспоминаний о прошлом несчастье стирались в его сознании. Откинувшись на спину, Сталвиг удобно разлегся на овечьих шкурах, которыми потом и укрылся. В нескончаемой тьме ночи прислушивался он к порывам ветра, сотрясавшим стены его теплицы, всего его жилища. Какой сильный ветер! Сталвиг чувствовал, как ходуном ходит вся его спальня. Прошло еще какое-то время, Сталвиг начал дремать, когда услышал где-то в отдалении чей-то сдавленный крик — опять кого-то убивали в этом городе?

Странным образом эта мысль подействовала на него успокаивающе. Она привела его внутренний мир в относительное согласие с реалиями мира внешнего. Что поделаешь, именно здесь, в Санктуарии еженощно и ежечасно жизнь человеческая обрывается с той же легкостью и резкостью, с какой задувается пламя свечи.

В эти ранние предутренние часы он мог позволить себе расслабиться и не думать о непременной целесообразности чего бы то ни было, шла ли речь об этих темных, грязных, пыльных, насквозь продуваемых ветрами улицах, или вспоминал он о том своем печальном сне, который оказался для него таким шокирующим откровением.

Да не будет он ничего с этим делать, вот сейчас он повернется и…

Он вдруг проснулся, как от толчка. Давно уже рассвело, а во входную дверь его квартиры кто-то барабанил с улицы.

— Сейчас, сейчас, — поспешил крикнуть он.

Ему потребовалось несколько минут на то, чтобы высвободиться из ночного одеяния и облачиться в тунику, профессиональный халат лекаря, сунув ноги в шлепанцы.

И вот он уже торопливо проходит по залитой ярким солнечным светом теплице и оказывается в полутемной прихожей с тяжелой плотной дверью, в которой проделано небольшое отверстие на уровне рта человека.

Приблизив свои губы к этой разговорной трубке, Сталвиг спросил:

— Кто там?

И услышал в ответ женский голос:

— Это я, Иллира! Я одна.

Ясновидящая! Сердце Сталвига бешено заколотилось. Еще одна возможность соблазнить ее! К тому же она одна, что выглядело, однако, довольно странным так рано утром. Он поспешно стал отпирать дверь, и, отступив немного назад, широко распахнул ее. В тусклом свете на верхней площадке лестницы стояла она, как и раньше в его воспоминаниях, облаченная в бесчисленное множество юбок и цветных шалей танцовщицы. Но прелестное личико, выглядывавшее из всего этого вороха нарядных тряпок, было уже скрыто под толстым слоем кремов и пудры.

Она сказала:

— Альтен, я видела сон о тебе.

Было нечто особенное в том тоне, которым были произнесены эти слова — какая-то смутная недоговоренность. Сталвига вдруг бросило в жар. Она явно старалась воздействовать на него своими чарами.

Казалось, ее появление здесь в одиночестве начинало обретать смысл. То, на что она намекала, выходило за рамки отношений между мужчиной и женщиной. И она надеялась, что он поймет это.

Все еще стоя там, в проеме входной двери, Сталвиг вдруг почувствовал, что весь дрожит. Вещий сон. Сон ясновидящей.

Он судорожно сглотнул. Прежде чем что-нибудь сказать, он откашлялся. Голос его застрял где-то в горле, и он хрипло произнес:

— Чего ты хочешь?

— Мне нужны три из твоих целебных трав.

И она назвала их: стипия, джерней, далин.

Вот теперь следовало поторговаться. И, конечно, воспользоваться подвернувшимся случаем. Исходя из своего богатого опыта, Сталвиг сделал предложение:

— Стипия и джерней — за вещий сон. За травку далин — часок у меня в постели вечером, ну как, договорились?

Молчание. Глаза ее, казалось, сузились.

— Что это? — спросил Сталвиг. — Неужели ты, со своим-то даром предвиденья, думаешь, что именно на этот раз тебе не удастся отвертеться?

Уже дважды до этого она с большой неохотой соглашалась на его предложение. И каждый раз обстоятельства самым невероятным образом менялись и складывались таким образом, что он вынужден был прибегать к ее помощи. В результате он расплачивался с ней тем, что освобождал ее от данного обещания встретиться с ним.

Сталвиг сменил тон и сказал почти с нежностью:

— Право, пора уже, моя красавица, открыть для себя, что это большое удовольствие для женщины почувствовать на себе тяжесть тела настоящего мужчины, а не той неимоверной массы мышц и мускулов твоего кузнеца, которому какой-то мистической силой удалось завоевать тебя как раз в тот момент, когда ты, будучи слишком юной, не могла иметь представления о чем-либо лучшем. Ну так как, по рукам?

Она все еще колебалась. Затем, видимо, подумав о цене третьей травки, она согласно, как он и ожидал, кивнула головой.

Обычная деловая операция. Товар должен быть налицо. А Сталвиг и не возражал.

— Подожди здесь! — посоветовал он ей.

Сам-то он не ждал. Наоборот, торопливо пошел через коридор в свою теплицу. Он не сомневался, что она, со своим внутренним зрением прорицательницы, знает, что он, в свою очередь, знает или догадывается, кому и для чего требуется трава далин. И постарался отнестись к этому спокойно. «Принц, конечно», — подумал он. Несмотря на все советы принимать во внимание способность женского организма по-разному, в зависимости от дня цикла, воспринимать мужское семя, юный любвеобильный властитель так часто, видимо, общается со своими наложницами, что они просто не в состоянии отвергнуть его домогательства даже в тех случаях, когда кто-то из них может с большой вероятностью забеременеть. В результате возникала необходимость сделать аборт, для чего и требовалась его травка.

С трудом подавляя в себе чувство крайнего возбуждения, от волнения почти совсем позабыв о сне, лекарь по очереди собирал заказанные травы.

Стипия была сорвана с огромного цветущего растения, широко раскинувшего свои стебли и занявшего собой почти четверть большой светлой комнаты. Она должна была помочь кому-то справиться с постоянными головными болями. Джерней представлял смесь двух корневищ, одного цветка и одного листа лекарственного растения, которая применялась в виде настоя после обработки сухой смеси кипящей водой с последующим настаиванием и употреблением в течение дня. Это было средство от несварения желудка.

Пока в полном молчании, ловко и проворно укладывал он травы, каждую в отдельный мешочек, мысли его были целиком заняты попыткой представить себе, как покидала сегодня Иллира свое жилище. Выбрав подходящий момент, она раздвинула на окнах черные шторы, обычно скрывающие ее от любопытных глаз случайных прохожих. Перед его мысленным взором представало однокомнатное жилое помещение в одном из самых унылых районов Лабиринта. Он подумал, что хоть она и ясновидящая, никак нельзя считать разумным ее решение покинуть свое хлипкое убежище в столь ранние утренние часы. Она, разумеется, опиралась на некое путеводное знание, позволявшее ей со скоростью молнии перебегать от одного укрытия к другому, безошибочно выбирая тот самый момент, когда можно было избежать опасности. И вот когда, наконец, она оказалась на узенькой лестнице, ведущей к его долгожданному приюту, ей оставалось лишь с облегчением удостовериться в том, что никто не подстерегает ее здесь, на этой саман лестнице.

Закончив, он вынес три мешочка в коридор, и вручил ей два из них. И вновь он подумал об особом смысле ее визита к нему. Вещий сон. Про него.

Он медлил, не решаясь ничего сказать, вновь возникла какая-то натянутость и напряженность.

Но она, похоже, не нуждалась в напоминании. Она сказала просто:

— Во сне Ильс явился мне в облике рассерженного молодого человека и говорил со мной о тебе. Судя по манере разговора, он был разъярен. У меня сложилось впечатление, что он очень недоволен тобой. — И закончила: — У него длинные блестящие черные волосы, свободно раскинувшиеся по плечам.

Наступило томительное молчание. Глубокое чувство опустошенности, за которым скрывался страх, охватило все существо Сталвига, и оцепенение сковало, казалось, все его члены.

И наконец:

— Ильс?.. — простонал он. — Невероятно!

Существовало много преданий о том, что главное божество древних илсигов время от времени вмешивается в дела и судьбы людей. Но то, что он так поступил с Альтеном Сталвигом, вызвало у него предчувствие неотвратимо надвигающейся беды.

Казалось, Иллира поняла, что происходило в душе у Альтена в этот момент.

— Кажется, что-то связанное с твоим отцом… — тихо сказала она. — И в этом вся сложность… — Она протянула вперед руку, осторожно взялась за третий пакет с травой, потянула его к себе, и Сталвиг позволил ей сделать это. В полном оцепенении смотрел он ей вслед. Вот она повернулась и стала поспешно спускаться по лестнице. Затем на миг вспышка яркого света: это дверь на нижней площадке открылась и снова закрылась. Перед тем, как захлопнулась дверь, он успел заметить, что она пошла налево по переулку.

Бог Ильс!!!

На протяжении всего утра, когда, как обычно, стали подходить один за другим его пациенты, он безуспешно старался отогнать от себя мысли о божестве. Нескольких пациентов, без умолку рассказывавших о своих недомоганиях, он для разнообразия послал прогуляться. Хотя в этом был и свои плюс — каждый пациент своим рассказом так или иначе отвлекал его хотя бы ненадолго от мыслей о неотвратимости несчастья. У него уже выработалась профессиональная привычка проявлять внимание, выслушивать, сравнивать и решать, и он, несмотря на овладевшие им скованность и оцепенение, сохранил, к счастью, эту способность.

— Боли в желудке? Чем вы питаетесь?

И пациент получает в обмен на серебряную монету цветки агриса.

— Боли в груди.

— Как давно? Где именно? В каком месте?

Под его наблюдением корни меллеса темного разжевываются пациентом и проглатываются, и все это в обмен на маленькую золотую монету Рэнке.

— Постоянные кровянистые выделения.

— Как давно? Где, поточнее!

Пациенту вручаются цветки и семена розы, вместе со светло-коричневым порошком размолотых оболочек зерен и инструкцией: принимать по целой ложке утром и вечером.

И еще дюжина подобных рекомендаций. Все встревожены и взволнованы. Все утро он занят только делами. Потом поток посетителей вдруг резко сокращается. И сразу возвращаются неотвязные мысли о всемогущем Ильсе.

— И что все-таки ему нужно от меня? Вопрос, на который нет ответа. Какой выход из этой сложной ситуации может найти для себя Альтен Сталвиг? Какие намерения по отношению к нему имеет сверхъестественное существо, и что требуется ему от самого Альтена?

Наступил полдень, когда, наконец, в нервозной обстановке, постоянно ожидая дальнейших событий, выявилось и обрело форму нечто определенное.

«Нужно было что-то предпринять самому. Это то, что мне нужно.

Я должен с кем-то посоветоваться и даже — если удастся — получить новую информацию.»

В этот момент он принимал последнего пациента. И как только эта высокая женщина, с крепко зажатой в грязноватой руке маленькой кожаной сумочкой, удалилась, Сталвиг поспешно сменил домашние тапочки на ботинки, схватил деревянный посох и через несколько минут спускался уже вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки.

Оказавшись внизу, он перевел дыхание, поднял глаза и посмотрел вдаль. Только теперь он заметил, что узкая улочка, по которой удалилась Иллира, в конце расходилась направо и налево. Ближайшим к нему был левый переулок. Вспомнив то, как она уходила от него утром, Сталвиг решил, что Иллира свернула именно в этот переулок.

Не совсем, правда, понятно, почему свернула налево, ведь ее дом как раз в противоположной стороне. Выходит, возвращаясь домой, она выбрала окольный путь…

Следуя туда, куда он решил направиться, Альтен неизбежно должен будет пройти мимо ее дома. Так с посохом в руке он отправился в путь и уже довольно скоро вышел на оживленную улицу. Сталвиг остановился и оглянулся назад, а затем посмотрел вперед. Не то чтобы ему стало страшно, просто как-то не по себе немного, хотя перед ним плескалась, как море, обычная уличная толчея. В этой толпе сновали маленькие жители провинции Каронна, в своих сверкающих на солнце нарядах, смешиваясь с более высокими, одетыми в темные туники выходцами из самых отдаленных южных районов Империи. Непринужденно галдели отпущенные на берег матросы в ярко-красных костюмах. Попавшаяся несколько раз на глаза женщина в богатом одеянии профессиональной танцовщицы напоминала ему Иллиру. Здесь чувствовался иной ритм жизни, иным был и внешний вид людей. Обращали на себя внимание мелькавшие тут и там в толпе в чем-то неуловимо схожие друг с другом бродяги, нищие, воры.

За те несколько минут, что стоял Сталвиг на улице в неподвижной задумчивости, его главная личная проблема отступила как бы на второй план, уступив место ощущению, уже не раз испытанному им прежде — чувству глубокого изумления.

Изумления от осознания себя частицей этого удивительного фантастического мира?

Эта толпа людей здесь. Эта улица со старинными зданиями, с ее башнями и минаретами. Легендарная история их происхождения уходит в глубь веков!

Стоя здесь, на этой шумной улице, Сталвиг чуть было не забыл, куда он направляется.

Очнувшись от размышлений, он понял, что стоящая перед ним цель обрела иные очертания, стала более реальной, конкретной, как бы первым этапом на пути осуществления того, что?..

Он снова глубоко задумался. И понял, что это было первым смутным указанием на то, что его задача не ограничивается получением информации. Конечно, в первую очередь необходимы конкретные факты. Те, которые ему предстоит раздобыть.

Так или иначе, все вдруг в значительной степени прояснилось. И когда он вновь был готов отправиться в путь, у него было ощущение, что цель, стоящая перед ним, заключает в себе и пути ее достижения.

Вскоре он миновал дом Иллиры, испытав при этом легкое разочарование от того, что черные шторы на ее окнах были задернуты.

Сталвиг продолжал свой путь, направляясь на запад от города, по мосту, соединяющему берега реки Белая Лошадь, миновал Подветренную сторону с ее жалкими лачугами, стараясь не замечать устремленных на него пристальных взглядов их обитателей с ввалившимися глазами, и замедлил шаг, лишь подойдя вплотную к месту назначения, а именно, к огромному обнесенному глухой стеной дворцу. При входе в большой, простиравшийся далеко вглубь двор, стоял вооруженный охранник. Сталвиг знал, как следует разговаривать со стражей. Он нашел у себя и протянул две медные монеты.

— Передай Джабалу, что Сталвиг Альтен хочет видеть его.

Медные монеты были тщательно ощупаны, после чего переместились в прорезной карман облегающей фигуру стража тоги, и он выкрикнул послание Сталвига низким баритоном.

Сталвиг вошел в приемный зал дворца, в глубине которого на троне восседал чернокожий человек с лоснящимся лицом. Сталвиг почтительно поклонился в сторону трона, а Джабал, приветствуя гостя, махнул рукой, после чего, сидя и немного нахмурившись, выслушал его повествование.

Несмотря на хмурый вид, в ясном и умном взоре Джабала не было ни протеста, ни враждебности по отношению к гостю — чувствовался лишь живой интерес к самому рассказу.

Когда, наконец, Сталвиг умолк, работорговец произнес:

— Если я правильно понял, ты считаешь, что кто-то из моих многочисленных соглядатаев мог что-то слышать в тот момент, когда умер твой отец, возможно именно то, что могло бы дать ключ к разгадке. Короче говоря, ты хочешь получить сведения, которые не смогла дать тебе гадалка.

— Именно так, — согласился Сталвиг.

— Тогда скажи, сколько ты мог бы заплатить, если бы я, по возможности точно, пересказал тебе то, что рассказали мне более трех лет тому назад?

Сталвиг несколько растерялся, надеясь, однако, на то, что на его огрубевшем от солнца лице смятение чувств никак не отразилось. Одним из несомненных преимуществ огрубевшей кожи на лице человека было то, что она помогает скрывать истинные чувства. Он понимал, что цена интересующей его информации достаточно высока. Однако сейчас ему было гораздо выгоднее сделать вид, что он интересуется этим исключительно из любопытства.

— Это может быть, — сказал он равнодушным тоном, — цена за лечение в счет двух твоих будущих визитов ко мне.

— Я согласен, — сказал чернокожий крепыш, — но только в том случае, если ты прибавишь к этому большую золотую монету Рэнке. Такова цена того, что я вспомню для тебя.

Наступила долгая тягостная пауза. Такие расходы и треволнения для фактически невинного человека, ничего по сути дела не совершившего! Ему казалось это несправедливостью.

— Быть может, — наконец рискнул высказаться Сталвиг, — если бы я узнал, какую именно информацию я смогу получить, мне было бы легче определить, чего она стоит. — Его слегка удивило то, с какой легкостью Джабал согласился с его предложением.

— Пожалуй, это разумно, ведь мы с тобой оба держим свое слово, — Джабал задумался, закусив губу. Затем сказал:

— На следующее утро после смерти твоего отца бродяжка, который ведет для меня наблюдение в ночные часы, видел, как из твоего дома выбрался Вашанка, но не через дверь, а как бы сквозь нее. В облике огромного снопа ослепительно вспыхивающего сияния он проследовал вниз по улице, затем, полыхнув ярким светом, исчез, оставив после себя яркое слепящее глаза свечение. Эта мощная вспышка была отмечена еще несколькими свидетелями, не знавшими, правда, ее происхождения, — Джабал продолжал свой рассказ.

— Должен сказать тебе, что существует древняя легенда о том, что божественный дух способен пройти сквозь стену или дверь лишь в том случае, если где-то поблизости с другой стороны находится еще один дух. Поэтому можно считать, что Вашанка смог выбраться из дома таким образом только потому, что с другой стороны находилось в тот момент другое божество. Однако мои соглядатаи никого не смогли увидеть.

— Н-н-но!.. — как бы со стороны услышал Сталвиг чей-то запинающийся голос.

И лишь в тот момент, когда этот безумный звук резко оборвался, он понял, что бессвязное бормотанье вырывается из его собственного рта.

У него просто рвалась с языка осенившая его мысль, которую пытался выразить словами — что раз Вашанке удалось проникнуть в теплицу через забаррикадированную дверь, значит в доме уже находился какой-то бог. Тот, кому удалось-таки каким-то невероятным способом найти лазейку, несмотря на все усилия отца, пытавшегося противодействовать появлению в доме ночных визитеров!

У него путались мысли и слова. Эта невероятная логика развития событий не давала Сталвигу возможности разобраться в сути происходящего.

Ошеломленный этим открытием, с трудом сдерживая волнение, он рылся у себя в карманах. Нащупав пальцами нужную монету, он вынул ее и положил на протянутую ладонь. Это была крайне невысокая плата, и с этой истиной, казалось, соглашался и его внутренний голос.

Вскоре после того, как Сталвиг покинул апартаменты Джабала, у него появилось ощущение, граничащее с уверенностью в том, что он сделал то, что действительно следовало сделать. Столь желанная для него информация теперь у него в руках. Что же теперь предстоит ему? Вернуться домой и… и…

Да, вернуться к нормальной повседневной жизни.

Вряд ли, конечно, можно считать это удачным способом напомнить самому себе о грубых реалиях жизни. Перед его мысленным взором предстала картина возвращения к повседневным будничным занятиям, будто и не было никакого предостережения… Но он не мог отделаться от вселяющего страх предчувствия, что его еще что-то ожидает, или от него что-то ждут. Но чего? И что это может быть?

Был уже полдень.

Сияющее высоко в небе светило обжигало Сталвига своими лучами. Лицо его, и так уже нещадно обожженное солнцем, время от времени искажала гримаса страдания, он то и дело почесывался, кляня себя при этом и думая, каким в сущности наказанием стала для него сверхчувствительная к солнечным лучам кожа: ведь ему практически не помогали ни мази, ни целебные травы. А тут еще приходится тащиться под палящими лучами, делая себе только хуже.

Неуверенной походкой продолжал он брести по солнцепеку, почти ничего не видя перед собой и из-за полного физического дискомфорта, и еще в большей степени — из-за сумбура в мыслях и душевной сумятицы, практически не замечая бурлящую и клокочущую вокруг него толпу. И вдруг!.. та часть его существа, которая, позволяя ему избежать резких столкновений, как бы направляла его и помогала прокладывать путь сквозь бурное море людской толпы, именно эта, осуществляющая неусыпное наблюдение за всем происходящим часть его существа, обратила внимание Сталвига на мелькнувшее в толпе знакомое мужское лицо.

Альтен остановился, как вкопанный. Но человек уже скрылся из виду, и звук шагов и скрип уличного песка под его ногами, оставшийся как воспоминание о нем, сразу слился с монотонным дыханием и шуршанием песка под ногами спешащих по улице других прохожих.

В другое время Сталвиг дал бы ему уйти. Но не сейчас! Опершись на свой энергично воткнутый в землю посох, он круто развернулся и, сделав всего четыре размашистых шага, нагнал его!

Осторожно, почти ласково прикоснувшись к рукаву его одежды, он почувствовал под ним сильную мужскую руку.

— Каппен Варра! — окликнул его Сталвиг.

Молодой человек, с длинными, спадающими на плечи черными волосами, обернулся. В голосе и интонациях Сталвига не было ничего угрожающего, и поэтому Каппен Просто остановился. И даже не сделал попытки схватиться за рукоять кинжала у себя на поясе.

Не сразу, казалось, а лишь через несколько мгновений узнал он того, кто осмелился его окликнуть. И сказал:

— А, это ты, лекарь? — фраза прозвучала с некоторым недоумением.

Очень вежливо Сталвиг ответил ему:

— Я хотел бы поговорить с тобой, господин! Я припоминаю, что однажды ты обращался ко мне за помощью. И, как я слышал, ты будто бы уезжал недавно из Санктуария к себе, в родные места?

Уличный певец ответил не сразу. В мыслях своих он уже был где-то далеко отсюда, вдали от этого мощного бесконечно движущегося людского потока. Мысленно он вернулся к тому фруктовому дереву, под которым стоял стол, с множеством небольших ящичков на нем, в каждом из которых было около полудюжины подвижных и шумных маленьких съедобных птичек…

Сталвиг все не отставал от него, и наконец, Каппен тихо сказал:

— Это был поворотный момент в моей жизни. Травы, которые ты дал мне тогда, перевернули все у меня внутри, и, возможно, это спасло мне жизнь.

— Мне нужно посоветоваться, — сказал Альтен Сталвиг.

— Мы можем поговорить прямо здесь, — ответил Каппен.

Нелегко дался целителю этот разговор. Несколько раз он мучительно откашливался после того, как песок из-под ног прохожих чуть ли не горстями летел ему в лицо. И все это на фоне уличного шума и гама. Но вот повествование его подошло к концу. И тут его собеседник, с широко раскрытыми глазами, как бы пораженный внезапно осенившей его мыслью, сказал:

— Ты хочешь сказать мне, что на полном серьезе преследуешь убийцу своего отца, несмотря на то, что тебе стало известно, что убийца — не кто иной как один из двух самых могущественных богов Рэнканской Империи?

Впервые суть дела была сформулирована так точно. Сталвиг почувствовал, что взволнован и потрясен не меньше, чем сам вопрошающий. И прежде, чем он успел заговорить, симпатичный худощавый менестрель продолжил свою мысль:

— Подумай! Ну, что, что произойдет, если он все-таки позволит тебе поймать себя?

Тон, которым были произнесены эти слова, странным образом добавил Сталвигу уверенности в себе.

Он ответил:

— Как известно, Вашанка может появиться у меня в любое время, как сам того пожелает. Для меня проблема заключается в том, что я не знаю, зачем он приходил к отцу, и, тем более, не знаю, зачем ему приходить ко мне. Если бы я смог это понять, я пошел бы к священникам и попросил бы у них помощи.

Каппен нахмурился, затем сказал:

— Коль скоро у тебя такие серьезные намерения, я, пожалуй напомню тебе одну легенду, — и продолжил. — Ты должен знать, что Вашанка — это бог войны и сражений, бог огня и прочих разрушительных сил. Тебе известно это?

— Да, но я никак не могу понять, — расстроенно ответил ему Сталвиг, — зачем понадобилось всемогущему божеству убивать моего отца?

Слегка пожав плечами, собеседник сказал:

— Может быть, они добивались благосклонности одной и той же женщины, и стали соперниками.

И дальше:

— Уже давно известно, что боги часто принимают человеческий облик, чтобы насладиться любовью земных женщин. — При этих словах прекрасное лицо мужчины исказилось гримасой, и он устремил пылающий взор прямо на Сталвига, встретившись с ним взглядом. — Многие рассказывали мне, что ты, как и твой отец раньше, часто принимаешь женские ласки в качестве благодарности и платы за свои профессиональные услуги. Женщине, не имеющей ни гроша за душой, приходится расплачиваться собственным телом. В результате повсюду на этих улицах ты то и дело сталкиваешься со своими бесчисленными единокровными братьями, а от тебя самого — так мне говорили

— зачаты не менее дюжины сыновей и дочерей, не признанных конечно, потому как ни один человек не может с уверенностью сказать, кто именно является отцом всех этих беспризорных детей, не считая, конечно, очень редких случаев поразительного внешнего сходства. — И вновь пожал плечами. — Я это не к тому, чтобы осуждать тебя. Такова печальная правда жизни. Но… — Он умолк. Затем, рывком дотянувшись рукой до деревянного посоха Сталвига, пощупал его. — Прочное дерево!