Всего в Восточной Церкви было 1087 епархий, причем из епископов трех восточных патриархатов немалое число проживало на территории константинопольской Церкви. Поэтому константинопольская Церковь была, конечно, в расцвете своей силы. В тот момент власть константинопольского патриарха простиралась на всю наличную территорию Византийской империи, и очень скоро этому патриархату предстояло шагнуть и далеко за пределы этой империи, потому что должна была начаться славянская миссия, которая дала Восточной Церкви огромные приобретения. Надо сказать, что патриарх Фотий был как нельзя более на месте в том смысле, что он понимал все величие задач, стоявших тогда перед константинопольской Церковью, и был в силах содействовать их решению. Между прочим, в патриаршество Фотия произошло нападение русских на Константинополь, и важнейший источник по истории этих событий — проповеди самого патриарха Фотия, произнесенные перед взволнованным и перепуганным константинопольским населением. В науке обсуждается вопрос, кто были эти русские, пришли ли они из Киева или из Крыма, но уже в патриаршество Фотия отношения с русскими получили неожиданно благоприятное развитие. В своем знаменитом окружном послании (2-е письмо патриарха Фотия, которое называется «Окружное послание к восточным престолам»), которое датируется первой половиной 867 года, Фотий сообщает о крещении русских. Он сообщает сначала о крещении болгар, а затем говорит: «Не только сей народ сменил прежнее нечестие на веру Христову, но те, кто часто заставлял о себе говорить, кто всех провзошел в свирепости и кровожадности (здесь, конечно, в нем говорят те чувства, которые жители Константинополя испытали при действительно очень опасном нападении русских). Народ, называемый «росс» (в названии русских использовался этноним, который мы встречаем в греческом тексте Ветхого Завета — Быт. 46: 21), который поднял руку против Римского государства, поработив своих соседей и чрезмерно этим возгордившись, но ныне и они сменили эллинское и безбожное учение (эллинское в смысле: языческое), в котором пребывали, на чистую и беспримесную христианскую религию и с любовью поставили себя в разряд подчиненных и друзей вместо недавнего дерзкого набега и грабительства. И настолько воспламенила их любовь и ревность о вере (вопиет паки Павел: «Благословен Бог вовеки!»), что они приняли епископа и пастыря и с большим тщанием и усердием восприняли христианское богослужение».
Это замечательное сообщение никто в науке не оспаривает, речь идет только деталях: где именно произошло первое крещение Руси, которое в историографии называется «фотиевым крещением», какие именно русские приняли в тот момент христианскую веру.
Русское нападение на Константинополь дало основание империи на возобновление дипломатических отношений с хазарами. Это были традиционные союзники Византии. Однако здесь теперь господствовал новый дух: посольство, посланное к хазарам, было одновременно и дипломатической, и религиозной миссией. Во главе этого посольства был поставлен замечательный ученый Константин Философ, которого мы знаем как св. равноап. Кирилла, которому суждено было стать просветителем славян. Целью миссии было защищать христианство в Хазарии перед лицом иудейских и мусульманских влияний, которые чувствовались в этой стране. Вскоре однако св. Константин-Кирилл и его брат св. Мефодий оказались во главе более важного посольства, которое получило всемирно-историческое значение. В Константинополь прислал посольство моравский князь (Моравия часть современной Чехии). Он просил прислать в Моравию византийских миссионеров. Моравия в этот момент уже не была языческой страной, христианство было там уже распространено, но находилось в руках баварского немецкого духовенства, что представляло для Моравского княжества политическую опасность. Князь Ростислав хотел избавиться от опасности немецкой экспансии и прибегнул к византийским миссионерам. Здесь мы видим, как переплетаются чисто церковные дела и интересы с интересами и делами политическими. Мы не должны считать, что все в жизни должно быть размежевано и разложено по полочкам. Сама политика в путях Промысла Божьего может служить делу насаждения христианской веры. Но для полного разумения событий мы должны иметь в виду этот политический момент.
Князь Ростислав стремился решить свои политические проблемы, но из этого проистекли огромные духовные, церковные и культурные последствия для всего славянского мира. Дело в том, что германское духовенство, которое до миссии свв. равноап. солунских братьев действовала в Моравии, действовало, естественно, в соответствии с традициями Западной Церкви, допускавшей проповедь на национальном языке и даже перевод самых важных молитв на языки разных народов, но совершенно исключала возможность совершать богослужение на национальных языках. На Западе богослужение совершалось только на латинском языке, и через некоторое время, когда деятельность свв. братьев вызвала борьбу против них со стороны германского духовенства, была даже выдвинута трехъязычная теория, согласно которой существуют только три священных языка — языки Пилатовой надписи на Кресте Господнем: еврейский, греческий и латынь. Только на этих языках, мол, и может совершаться богослужение.
Для просвещенных византийских миссионеров, конечно, дело представлялось по-другому. В Восточной Церкви во все времена совершалось богослужение на различных языках (на сирийском, коптском, эфиопском, армянском, грузинском). Св. Кирилл был великим ученым-филологом, в отличие от большинства греческих ученых того времени, в отличие от патриарха Фотия, ученость которого ограничивалась только греческим миром. Св. Кирилл знал и восточные языки. Он начал по благословению своего священноначалия константинопольского переводить богослужение и священные книги на славянский язык. Этот язык свв. братья знали с детства, так как были уроженцами города Солуни; в нем самом и в его окрестностях жило вперемешку греческое и славянское население. Хотя свв. братья принадлежали к высшему классу греческого общества и не были славянами по происхождению, как это иногда утверждается, однако славянский язык был им хорошо знаком. Они (прежде всего это относится к св. Константину-Кириллу) начали разрабатывать славянский литературный язык. Речь шла не о том, чтобы взять то или иное разговорное наречие и перевести на него Св. Писание и литургические книги, а о создании совершенно нового языка, языка книжного, литературного, языка священного, потому что речь шла не о какой-нибудь литературе, а о церковной письменности.
В создании этого языка свв. братья использовали элементы разных славянских наречий. В то время славянские языки были очень близки один к другому, но уже существовали и различные наречия, и язык окрестностей Солуни отличался от языка, на котором говорили в Моравии. Как доказывают современные филологи, свв. братья стремились создать некий общеславянский язык. Но еще существеннее то, что они использовали элементы и других языков. В славянском языке, созданном свв. братьями, мы находим множество греческих слов, латинские слова (слово «алтарь» — латинское, его нет в греческом языке), находим какие-то влияния принципов греческого словообразования, находим даже греческие морфемы (например, слово «литургисати»). Синтаксис в славянском языке греческий, поэтому в традиционных учебниках славянского языка отсутствует раздел синтаксиса, поскольку предполагалось, что тот, кто изучает славянский язык, уже выучил латынь и греческий, следовательно, с синтаксисом никаких проблем не будет.
Тот славянский язык, который создали свв. братья, совсем не был обычным простонародным разговорным языком. Это был особый книжный язык, который требовал определенных и немалых усилий, чтобы им мог овладеть тот, кто хотел свободно читать книги, написанные на этом языке или переведенные на этот язык. Дело христианизации славян, которое Византийская Церковь вела уже на протяжении веков с тех пор, как славяне совершили свое нашествие на Балканский полуостров, теперь было возведено на принципиально новую ступень. Внешним поводом к тому было то, что новая славянская паства византийских миссионеров находилась на большом удалении от Византии, в то время как славяне, расселившиеся на Балканах, хотя они фактически и не всегда были подданными Великой империи, но идеально должны были стать таковыми, и поскольку они расселились там, где уже были греческие церкви, греческие епархии, задача в отношении них сводилась скорее к их эллинизации, приобщению к греческой Церкви, нежели к тому, чтобы их обособить в отношении церковного языка. Здесь же благодаря совершенно другой задаче стало возможным создание той славянской церковной письменности, которая, правда, со временем была изгнана из области расселения западного славянства, но явилась основой церковной жизни славянства южного и восточного.
Есть интересная книга «Сказание о славянской письменности», где помещены жития свв. Кирилла и Мефодия, а также вспомогательный научный материал по этой проблематике. Там многие важные частные вопросы рассматриваются. Например, в литературе вызывал споры вопрос о том, к какой из византийских церковных партий принадлежали свв. Кирилл и Мефодий, были ли они близки к патриарху Фотию. Сторонники патриарха Игнатия нападали на Фотия, в частности, за то, что он слишком много усердия отдает изучению языческих авторов. Например, в житии св. патриарха Игнатия мы читаем:
«Вопреки евангельскому изречению: «Кто хочет быть мудрым, да будет неразумным в веке сем», Фотий утвердил свое сердце и ум на гнилом и песчаном основании светской мудрости». В другом антифотианском сочинении о Фотии говорятся еще более страшные вещи: «Фотий продал душу волхву-еврею за посвящение его в искусство гадания, тайны астрологии и эллинских (то есть языческих) наук. А за литургией вместо молитв он читал стихи языческих поэтов».
Совсем по-другому к эллинским учениям относятся составители жития св. Кирилла. Там эллинские учения, которые проходил этот святой, перечисляются с полным одобрением, что уже само по себе заставляет говорить о единомыслии св. Кирилла и патриарха св. Фотия. Нам определенно известно, что св. Кирилл получал свое образование именно под руководством св. Фотия, который был профессором университета до того, как стал патриархом.
Историк русской Церкви Евгений Евстигнеевич Голубинский считает, что широта, которая позволила свв. солунским братьям создать славянскую письменность, перевести богослужение и Священное Писание на славянский язык, есть исключительная их принадлежность, что все остальные греки, в том числе и патриарх Фотий, были узкими греческими националистами. Это несправедливо, потому что мы знаем, что тот же Фотий деятельно участвовал в отправке посольства в Хазарию, которое имело и религиозные цели.
Сам по себе греческий национализм в тот исторический момент, о котором мы говорим, мог быть весьма относительным. Мы знаем, что многие лица, в том числе и царской крови (кесарь Варда и сам патриарх Фотий), не были чистокровными греками. Было очень много лиц армянского происхождения среди высшего слоя Византии, и верность имперской культуре, языку вовсе не означала отрицания права на существование за национальными культурами, национальным богослужебным языком и т. д. Существовало, например, много православных армян, совершавших богослужение на армянском языке, хотя и не принимавших богословского учения армянской Церкви.
Отправление миссии в Моравию вовсе не означало покушения на права Римской Церкви. Существовали всеми признанные границы патриархатов, территория Моравии, несомненно, принадлежала западному миру, и никто не собирался это княжество изымать из римской юрисдикции. Моравский князь стремился всего лишь утвердить независимость своей национальной Церкви от немцев, но не от папы. Эта Церковь должна была не через посредство немецких епископов, а непосредственно подчиняться римскому папе. Это дает основания некоторым католическим историкам изображать дело так, будто бы свв. братья переметнулись на сторону римского папы, отреклись от своей лояльности в отношении константинопольского императора и константинопольского патриарха и стали чадами римской Церкви. Это, конечно, не так.
Несмотря на противоборство между Константинополем и Римом, которое произошло как раз при патриархе Фотии, Церковь всеми ощущалась как в принципе единая. Это теперь, после целого тысячелетия разделения, мы как бы изначально утверждаем это разделение и в тех веках, которые предшествовали этому разделению. У нас невольно срывается с уст слово «католик», когда мы говорим о каком-нибудь западном деятеле времен до разделения. Это, конечно, анахронизм. О Церквах католической и православной в их разделении мы можем говорить только после того, как это разделение произошло. А до того была единая Церковь, несмотря на все трудности, которые существовали между патриархатами. Так что свв. братья, действуя в духе принципов, которые они имели как клирики и чада Восточной Церкви, вовсе не собирались на Западе создавать какой-то очаг сопротивления Церкви западной. Они считали, что моравская Церковь войдет составной частью в обширный Западный патриархат, но при этом они встретили огромные трудности, потому что их принципы миссионерского дела, церковного строительства, которые они вынесли с Востока, встретили непонимание и жестокое сопротивление со стороны подавляющей части западного духовенства.
Надо сказать, что позиция пап в отношении свв. братьев колебалась, потому что в чисто политическом плане папы были скорее заинтересованы в создании в Моравии противовеса слишком уж усилившемуся франко-немецкому духовенству. Мы помним события Франкфуртского собора, когда мощная империя Карла Великого оказала нажим на Рим даже в вопросах вероучения, заставив папских легатов отказаться от только что утвержденного иконопочитания.
В то же время противников деятельности свв. братьев в Моравии было очень много, и они оказывали постоянное давление на римских пап. Св. Кирилл был вынужден бороться за свою моравскую Церковь. Именно для того, чтобы защитить моравскую Церковь от нападений германского духовенства, он прибыл в Рим, где умер в 869 году. С ним вместе был в Риме его брат св. Мефодий. В тот момент римские папы благосклонно отнеслись к миссии свв. братьев, и св. Мефодий, похоронив брата, принял посвящение в епископа, став архиепископом Моравии и Паннонии. Было принято решение создать эту большую архиепископию на той территории, где свв. братья устраивали Церковь.
На обратном пути св. Мефодий попал в плен к баварцам и был заключен в тюрьму. Рим через некоторое время выступил в его защиту, и после того, как Рим сказал, что немецкие епископы будут отлучены, если немедленно не отпустят св. Мефодия, он был отпущен.
Одно время Рим даже согласился на применение славянской азбуки для записи славянских текстов. Уже это было чрезвычайно большой уступкой, потому что обычно на Западе, хотя и разрешались записи различных текстов, в том числе и молитв, на национальных языках, но при этом требовалось, чтобы записи всегда делались латинскими буквами. Св. Кирилл изобрел совершенно оригинальный славянский алфавит, в котором наряду с буквами греческого алфавита использовал буквы некоторых восточных языков для обозначения звуков, которых нет в греческом. Этим славянский алфавит выгодно отличается от использования латинского алфавита для языков, фонетически далеких от латыни. В английском, немецком, да и французском языке приходится делать ужасные сочетания согласных для выражения звуков, которых не было в латинском языке. Этого нет в славянском языке, где алфавит в точности соответствует фонетике.
Рим, однако, долго сопротивлялся возможности совершения богослужения на славянском языке. Здесь в свое время Рим должен был пойти на уступки. В 880 году папа Иоанн VIII, наконец, разрешил богослужение на славянском языке. В 885 году умер св. Мефодий, и вскоре моравские князья изменили направление своей политики. Племянник Ростислава Святополк пошел на сближение с немцами, и ученики свв. братьев были изгнаны из Моравии. Они продолжали свою миссию среди южных славян. Но в западной Церкви почти до нашего времени сохранялось славянское богослужение. Была некоторая часть католиков-хорватов, которые сохранили богослужение на церковнославянском языке, причем для записи этих текстов у них было богослужение западное, западная месса, но не на латинском языке, как у всего остального католического мира, а на церковнославянском языке, причем они пользовались не нашим кириллическим славянским алфавитом, а тем алфавитом, который был изобретен свв. первоучителями славян — глаголическим алфавитом, более древним и более оригинальным по начертанию букв. А ныне вошедший во всеобщее употребление кириллический алфавит — это алфавит, возникший уже в южных славянских землях, куда переселились ученики свв. Кирилла и Мефодия и где уже существовала традиция пользоваться для записи славянских текстов греческими буквами. Поэтому алфавит, который мы называем кирилловским, ближе к греческому, чем глаголический. Несмотря на то, что дело свв. Кирилла и Мефодия не привилось в Моравии, они создали церковный язык и, можно сказать, церковную культуру всего православного славянства, и язык Кирилла и Мефодия — это то, что ныне объединяет всех православных славян: русских, украинцев, белорусов, болгар, сербов.
После того как началась миссия свв. братьев в Моравии, почувствовали необходимость принять христианство также и болгары. Однако в то время как Моравия обратилась для утверждения в ней христианства к Византии, Болгария, напротив, обратилась к франкам, для чего болгарский князь Борис отправил посольство. Византия не могла допустить, чтобы соседняя Болгария вошла в сферу влияния франкской империи, поэтому Византия сделала очень внушительную военную демонстрацию у границ и берегов Болгарии. В результате этой демонстрации силы болгарский князь Борис уступил. В 864 году он принял христианство от Византии, причем в крещении он принял имя Михаила, тогдашнего византийского императора, который, как это было принято, выступил его восприемником при крещении. Сразу после этого греческий клир приступил к просвещению Болгарии под руководством патриарха Фотия. Крещение Болгарии имело следствием не только очень большой прогресс в ее духовном развитии, но и окончательное решение этнической проблемы, потому что Болгарское государство было основано восточным народом (булгарами), захватившим целую группу славянских племен. Принятие христианства болгарами означало окончательную славянизацию этой верхушки болгарского общества, и те, кто противился христианизации, противились и славянизации. Такие попытки князю Борису (Михаилу; он причислен к лику святых) пришлось пресечь самым решительным образом.
Были несомненны очень большие плоды христианского просвещения и крещения Болгарии во всех сферах ее жизни духовной, культурной, политической. В то же время князь Борис (Михаил) пережил некоторое разочарование. Целью Византии было подчинении Болгарии константинопольской церковной юрисдикции, что имело значение и в плане политического контроля над этим сильным соседним государством. Болгары же стремились к созданию независимой автокефальной Церкви и даже хотели, чтобы эта Церковь, только что возникшая, сразу же получила ранг патриархии. Поскольку эти пожелания болгарского князя оставались неудовлетворенными, он отвернулся от Византии и обратился к Риму. Это было как нельзя более кстати для римского папы Николая I, озабоченного борьбой с патриархом Фотием. Папа отправил в Болгарию легатов, которые с большим рвением принялись за дело, т. е. стали исправлять то, что они считали неправильным в действиях византийских миссионеров. Между греческой и латинской Церковью в это время уже существовали большие различия, и если было желание исправлять то, что установили византийские миссионеры — епископы и священники, то открывалось очень большое поле деятельности. Казалось, что Болгария скоро будет окончательно увлечена в лоно римской Церкви, но этого не произошло, потому что князь Борис хотел не подчинения своей Церкви Риму, а создания автокефальной болгарской Церкви, и жесткий диктат Рима в церковной области был для него еще менее приемлем, чем византийская юрисдикция.
Теперь раздор между Римом и Константинополем достиг кульминации. Фотий защищал свою Церковь, которая подверглась нападению со стороны Рима и в болгарском вопросе. Кесарь Варда и император Михаил III без всяких колебаний встали на сторону своего патриарха. Император отправил папе письмо, где с большой гордостью выразил сознание независимости и превосходства своей империи. Император в ультимативной форме требовал отмены постановления о низложении патриарха Фотия, которое папа Николай I вынес на Латеранском соборе. Но патриарх Фотий пошел еще дальше, чем император Михаил III. Фотий выступил как судья западной Церкви. Он обвинил западную Церковь в неправильностях в области не только церковного строя и богослужения, но прежде всего в области догматики. Патриарх Фотий стоял у истоков византийской антилатинской литературы, которая со временем, после разделения Церквей, приняла большой размах и стала важной частью догматико-полемической византийской литературы. Но патриарха Фотия выгодно отличает от всех его последователей то, что он умел делать различие между существенным и менее существенным. Если многие антилатинские полемисты впоследствии увлекались чисто обрядовыми проблемами, то для Фотия на первом плане стоял вопрос вероучения, и главное обвинение Фотия против западной Церкви относилось к догмату филиокве. Фотий прежде об этом не задумывался. Он столкнулся с этим, когда западные миссионеры, прибывшие в Болгарию, стали учить болгар, что греческая Церковь неправильно содержит Символ Веры — без филиокве, тогда как II Вселенский Собор принял Символ Веры с филиокве. Мы знаем, что исторически это совсем не так и что вставка в Символ Веры появилась гораздо позже первых двух Вселенских Соборов. Впервые эта вставка появилась в Испании в 6 веке, и там она имела антиарианскую направленность. Ариане, которым в 6 веке принадлежала политическая власть в Испании, утверждали неравенство Отца и Сына. Вставка филиокве в Символ Веры должна была показать православным, что Отец и Сын равны. Эта вставка, откровенно говоря, основана на богословском учении блж. Августина, епископа Эпонийского (конец 4 — первые десятилетия 5 века). Но одно дело частное богословское мнение, частное учение, пусть даже такого уважаемого богослова, как блж. Августин, а другое — церковное учение. После того как на Западе перестали читать восточных отцов, влияние блж. Августина там стало определяющим. Несмотря на это, на Западе только постепенно Символ Веры в испанской редакции завоевывал свое положение. При Карле Великом филиокве было принято в Символ Веры в империи Карла, но Рим в то время еще сопротивлялся вставке в Символ Веры.
В конце концов и Рим согласился на эту вставку, тем более что богословское сознание западного духовенства, воспитанного на блж. Августине, этому не противилось. Этому могло противиться только историческое сознание, поскольку исторически Символ Веры не имел этих слов. Но, как мы знаем, в средние века историческое сознание было мало развито, исторические знания не всегда были на должной высоте, поэтому вполне мирно без особого сопротивления на всем Западе Символ Веры стал читаться с этой вставкой.
Первым восточным богословом, который обратил на это внимание и много сил положил на опровержение западного догмата, стал патриарх св. Фотий. Он до самого конца жизни, даже будучи низложенным и находясь в далекой восточной ссылке, продолжал составлять догматические трактаты о филиокве, что показывает его искреннюю, совсем не конъюнктурную заинтересованность в этой проблеме. Некоторые изображают Фотия как чистого политика. Он, конечно, был великим политиком, но он был также и великим богословом и, как человек святой праведной жизни, думал прежде всего об угождении Богу. Итак, Фотий выступил с осуждением римской Церкви в ереси. В 867 году в Константинополе был созван Собор под председательством императора Михаила III, который анафематствовал папу Николая I. Собор также осудил учение об исхождении Св. Духа от Отца и Сына (филиокве) и объявил незаконным вмешательство Рима в дела константинопольской Церкви. После этого собора патриарх Фотий отправил окружное послание восточным патриархам. Я сегодня уже цитировал это послание, именно там патриарх Фотий сообщает о крещении Руси. В послании перечисляется целый ряд неправильностей в жизни Западной Церкви не только в области догматики, но и в области церковного строя и богослужения. На первом месте стоит все-таки догматическое учение.
В момент величайшего напряжения в борьбе св. Фотия против Рима в Константинополе совершился государственный переворот, который явился ударом в спину патриарху Фотию. Переворот произошел потому, что Михаил III, государь не без способностей и довольно легкомысленно сделал своим ближайшим другом человека, который его и погубил. Это был Василий Македонянин — простой крестьянин, выделявшийся разве что своей физической силой. Он был взят на службу во дворец императора и очень быстро был приближен к императору. Император даже сделал его своим соправителем, а поскольку Михаил не имел мужского потомства, в случае его смерти власть автоматически должна была перейти к соправителю.
Перед тем Василий Македонянин добился устранения кесаря Варды, который был предательски убит. Затем настал черед и самого Михаила III. Правда, Михаил был человеком изменчивым, и Василий Македонянин покусился на него в тот момент, когда Михаил утратил свое расположение к нему, и теперь Василий сам мог опасаться за свою жизнь. Вообще в их отношениях много напряжения, изобразить которое было бы подстать разве что Шекспиру. Михаил женил своего друга и соправителя на своей бывшей возлюбленной, на которой в свое время не разрешила жениться его мать св. Феодора. Этот брак, навязанный Василию Македонянину, тоже не способствовал улучшению их отношений. Короче говоря, Василий совершил переворот, и 24 сентября 867 года Михаил был убит. Это произошло в том самом году, когда Фотий развернул напряженную борьбу против Рима.
После убийства Михаила Василий стал императором как коронованный соправитель. Ему удалось создать новую династию. Как и все византийские императоры, Василий I много занимался церковными делами. Поначалу он был вынужден в церковной деятельности принять направление, прямо противоположное направлению деятельности своего предшественника. После своего восшествия на престол Василий I заключил патриарха Фотия в монастырь, и таким образом в самый напряженный момент борьбы св. Фотия против Рима он был устранен.
В ноябре 867 года на патриаршество вернулся св. Игнатий. Этой ценой были восстановлены отношения с Римом, т. е. произошел радикальный поворот. В 869-770 гг. в Константинополе состоялся церковный собор, в котором участвовали легаты папы Адриана II. Римская Церковь считает этот собор Восьмым Вселенским Собором. Православная Церковь, напротив, не признает деяний этого собора.
На этом соборе патриарх Фотий был объявлен не только низложенным, но и отлученным и все его действия признаны не имеющими силы. Однако и на этом соборе не удалось избежать столкновения между Константинополем и Римом. Обе стороны имели совершенно различные воззрения о юрисдикции римского престола. Это было показано римским легатам. Они считали, что по существу дело Фотия уже рассмотрено в Риме, и византийской иерархии остается только присоединиться к тому решению, которое вынесено в Риме. Известно выражение: «Когда высказался Рим, дело окончено».
Но в Константинополе смотрели на вещи иначе. Все, в том числе и новоиспеченный император Василий I, считали, что дело совершенно не зависимо от римских решений должно быть рассмотрено своим собственным собором. Император сам председательствовал на соборе, как это бывало, когда соборы имели существенное значение для всей жизни. Кроме того, собор завершился делом для Рима совершенно непредвиденным и весьма неприятным. Через три дня после того, как собор окончил свои заседания, в Константинополь прибыли посланцы из Болгарии, и собор возобновил свою работу. На этом новом заседании был обсужден вопрос, какой юрисдикции должна подчиняться болгарская Церковь — римской или константинопольской. Ожидания, которые князь св. Борис-Михаил возлагал на Рим, не оправдались. Рим не исполнил то, чего он хотел, отвергнув тех кандидатов, которых предлагал св. Борис, чтобы они возглавили болгарскую Церковь, и болгарский князь вновь обратился в Константинополь. Именно с целью решения церковного вопроса и прибыли в Константинополь болгарские послы. Несмотря на резкие протесты представителей римского папы, собор принял по болгарскому вопросу решение, благоприятное для Константинополя, причем представители трех восточных патриархов, бывшие на этом соборе (по этой причине собор формально можно считать Вселенским), тоже действовали в пользу Константинополя.
То, что произошло за последние годы (упорное стремление Болгарии к церковной независимости, причем она не останавливалась перед тем, чтобы оставлять константинопольскую юрисдикцию и переходить в римскую), конечно, чему-то научило саму константинопольскую патриархию. Поэтому по отношению к болгарам проявили большую уступчивость, чем прежде. Император повелел патриарху Игнатию рукоположить для Болгарии архиепископа и многих епископов. Сам по себе сан архиепископа означал, что эта Церковь будет если не автокефальной, то во всяком случае автономной. Болгария хотя и признала верховные права константинопольского патриарха, но в своем внутреннем церковном управлении получила достаточно большую автономию. На особое значение болгарской архиепископии в структуре византийской Церкви указывает место архиепископа болгарского в списках высших чинов византийской Церкви. Он занимает здесь 16-е место, следуя непосредственно за синкеллом-патриархом (синкелл-патриарх — это один из высших сановников патриархии), в то время как остальные митрополиты и архиепископы стоят соответственно на 58-й и 59-й ступенях, а епископы — на 60-й ступени этой византийской церковной табели о рангах. Несмотря на неоднократные протесты Рима, Болгария так и осталась в византийском духовном мире. Даже когда впоследствии Болгария создавала свою собственную автокефальную Церковь, она оставалась в том целом, которое впоследствии один ученый назвал византийским содружеством. Такое развитие болгарской проблемы привело к тому, что сразу же сильно омрачились отношения Рима и Константинополя, едва успев восстановиться.