Приговоренные
ModernLib.Net / Отечественная проза / Аскеров Лев / Приговоренные - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 3)
Hо это был результат естественного развития. Иссякали ресурсы ископаемых и атмосферы, одряхлевали защитные функции природы, скудела почва, учащались периоды войн… Резиденция готова была к этому. Если вы помните из истории, то и альфийцев, и жителей других Начальных и Промежуточных планет остальных трех Лучей Крогооборота жизни мы переправляли в заранее подготовленные для них места. Сейчас, например, Резиденция ведет интенсивную работу по эвакуации населения, проживающего на Колыбельной планете пятого Луча… А здесь, на Земле, мы оказались в условиях, так сказать, нештатной ситуации. Почему она возникла надо разобраться. Мы ищем причину. Вместе с тем, я твердо могу сказать, она никакого отношения к якобы неправильному выбору места для устройства Земли — не имеет. Поверьте мне на слово. Земля понадежней всех Начальных, находящихся на остальных пяти давно действующих Лучах. Мы что-то не учли или не приняли во внимание. Оно то и давит на психику землян и вызывает в них нежелательные реакции. Так что будем искать. И будьте уверены — найдем. И поправим.
— Мастер Верный, если не возражаете, последний вопрос. Он может показаться некорректным. Наш читатель, как вы знаете, взыскательный… У него тоже может возникнуть такая мысль…
Вскоре после открытия охранного колпака, под которым в телах Хомо Сапиенса Земли адаптировались привнесенные души, Всевышний отстранил от работ вашего бывшего шефа Строптивого. Возможно, что возникшая ныне ситуация была той самой причиной, по которой убрали Строптивого?
Кроме того, предчувствуя отставку, Строптивый, досканально разбиравшийся в механизме программы землян, с целью будущего своего возвращения под крылышко Всевышнего, мог изменить в нем кое-что. И сейчас вот только аукается.
— Hе скрою вопрос ваш и прямо-таки дикое предположение для меня крайне неприятны… Однако, без ответа я вас не оставлю. Идею, подчеркиваю, идею о переделке пятиконечной системы ВКМ в шестиконечную, впервые высказал наш коллега Кроткий. Авторами же создания всего того, что вы видите — прекрасную планету, изумительную природу с богатейшей фауной и флорой, и симпатичных, двуногих разумных особей — были мы четверо. Душой же всего дела был наш шеф Строптивый. Львинная часть всего делалась именно им. Разумеется, под ненавязчивым, но постоянным патронажем Всевышнего. Пока мы здесь занимались делом, „Канун“, если вы помните, как провинившийся мальчик, склонил голову перед всем тем, что вы видите и что считал неосуществимым. Насколько я помню, Строптивый, после окончания работ, поместил на страницах вашей газеты статью, в которой весьма тактично отхлестал ваш вечно сомневающийся журналисткий корпус. Hе так ли?… Что касается подозреваемого вредительства со стороны Строптивого… Это, скажу я вам, равносильно тому, что вы каждому из нас троих — Озаренному, Кроткому и мне — дали пощечину. Запомните, Строптивый был гордой и сильной личностью. И Всевышним он почитался, как старший сын… …С этого момента Мастер Верный отказался сопровождать меня. Hо от этого на задворках шестой лучше не стало. Покидая Колыбель землян, я продолжал видеть все ту же неприглядную картину — люди захлебывались в насилии, крови и ненависти — какая, впрочем, и подобает задворкам».
3. Инженер Строптивый
Пытливый перевел незаметно для него участившееся дыхание. Словно его прилюдно истязали, а он задыхался от вопиющей несправедливости и обиды. Каждая строчка этого начиненного ядом репортажа била хлестко, больно. Хотя к нему лично этот материал никакого отношения не имел. Пытливый представил себе, как эта публикация могла ранить Мастеров. Он поцыкал и снова уселся на пенек рядом с Камеей. А пенек был пуст. Пытливый не заметил, когда она успела покинуть его. — Ты что не слышал? — толкнул в плечо Дрема. — Что не слышал? — Мы, я, ты и еще тринадцать практикантов, будем работать под патронажем Озаренного. Пошли на инструктаж. Позвали. Камея стояла в группе ребят, обступивших Верного. «Значит нас разлучили», — вяло подумал он и поплелся вслед за Дремой. Озаренный что-то говорил, но до него ничего недоходило. Пытливый все еще находился под впечатлением репортажа. Борзописец, конечно, написал зло. И, как не крути, во многом был прав. Hо передергивал. Без этого они не могут. И очень уж напирал на Строптивого. Хотя, насколько Пытливый помнил, в Истории создания «Шестой», роль Строптивого нисколечко не умалялась. В ней, в частности, писалось буквально следующее: «Существующая пятиконечная система Кругооборота жизни требовала коренной перестройки. Она работала с перегрузкой. Увеличение численности душ сокращало пребывание их на Венечных планетах ВКМ и негативно сказывалось на тех, кому подолгу приходилось задерживаться в переходных шлюзах, ведущих из одного мира в другой. Заложенные в них программы устаревали… …Проект шестиконечной системы предложила группа молодых ученых — специалистов. Среди них: инженер по созданию материи и планет Строптивый, специалист по генетике микромиров Озаренный, специалист по Пространству-Времени Верный и биоинженер по всем видам биоформ Кроткий… …Проект вынесли на обсуждение к Всевышнему, в Совет Избранных. Защищал его Строптивый… Вызывал сомнение выбор района прохождения Луча от Начальной до Венечной. Место, по мнению большинства Избранных, было выбрано неудачно. В службе ВКМ этот район значился, как один из коридоров, куда сбрасывался строительный мусор. Кроме того, по имеющимся сведениям, там отсутствовали элементарные условия для создания атмосферы, которая бы обеспечивала жизнедеятельность планеты, функционирование ее живой природы. … С неожиданной легкостью Строптивый опроверг возражения о невозможности создания необходимой атмосферы. Он представил чертежи и схему, повергшую Избранных в изумление своей простотой и оригинальностью. Решение было на редкость остроумным и вполне реальным для осуществления… …После устройства Солнечной системы Всевышний вместе с авторами дерзкого проекта, в течение шести дней по ВКМ, создали на Шестой все то, что мы называем планета Земля… …Спустя несколько лет после заселения Земли, Строптивый по решению Совета Избранных за поведение, не отвечающее нормам морали ВКМ, был отстранен от работы на Шестой…» Никаких объяснений не давалось. И что он там такое натворил, не говорилось. В научных кругах ходил слух, что Строптивого отправили на Альфу, где он возглавил Службы Всевышнего, а вскоре будто бы ушел в Кругооборот. Насколько этот слух соответствовал действительности Пытливый не знал. Hо знал твердо — такой человек напортить делу не мог. Репортер домысливал… — Вы где Пытливый?! — вернул его в реальность строгий голос Озаренного. — Здесь, — промямлил слушатель. — Наденьте нимб! — приказал Мастер. — Я говорю на волне неподвластной слуху землян. Действительно, свой одноярусный нимб, как ни странно, он держал в руках. Когда он его снял, Пытливый не помнил. Нахлобучив его, он тут же услышал голос Патрона… — …без моего разрешения никаких экспериментов. Каждую возникшую версию, если она требует проверки, по возможности согласуйте со мной. В мое отсутствие подходите к любому из членов триумвирата… У меня все. Желаю удачи. Пытливый посмотрел на часы. Совещание длилось недолго — шесть дивных летних земных ночей и столько же рассветов. А дома, по ВКМ, прошло всего-навсего полтора часа. Пытливого всегда удивляла разница во времени, а тут она была прямо-таки фантастической. «Потрясающе», — сказал он себе и направился к Камее, чтобы вместе, где-нибудь в укромном уголке посмотреть видеозапси триумвирата. Hо не успел он сделать и трех шагов, как его остановил окрик Озаренного. — Коллега Пытливый, не могли бы вы уделить нам пару минут. «С чего бы?» — подумал практикант и решил, что из-за художеств с Ареско. — Сейчас, — отозвался он и, повернувшись к Камее, попросил ее подождать. — Я буду на берегу, — сказала девушка. — Понял, — сказал он и обреченно, как на заклание, пошел к Мастерам. Пытливый чувствовал на себе их пристальные взгляды. Они точно также смотрели на него, когда он сидел на пенечке рядом с девушкой и Озаренный, указав на него, что-то им нашептывал. А может, подумал он, их вызов связан не с его «боевой» операцией, а с Камеей? Догадки возникали одна за другой. Он терялся в них. Знай, что они хотят, было бы легче. Можно было бы достойно, как с домашней заготовкой отреагировать на любой их вопрос… Наконец поравнявшись с ними, он сказал: — Я пришел. Они молчали и продолжали его рассматривать, хотя делали вид, что поглощены раздумьями. А может собирались с мыслями, чтобы сразу огорошить чем-нибудь вроде: «Что это ты, милок, вздумал людей жечь?»
4. Мама
— Я пришел, — повторил Пытливый. — Hу и хорошо, — сказал Озаренный и, сделав паузу, словно собравшись духом, спросил: — Ты извини, пожалуйста, но нас интересует кто твой отец? Вопрос сшибал с ног. По привычке все взвешивать, он перебирал в уме варианты ответов. Хотелось просто отрезать: «Мой отец Всевышний». Hо он его выбраковал. Такой ответ не подойдет. Hа ВКМ считают, что они — Озаренный, Верный и Кроткий — действительно Его сыны. И «сын Всевышнего» воспринимается гражданами Венечных не как кровное родство, а как не официальное и очень чтимое обращение к человеку, облеченному Его доверием. Пойди потом докажи, что он не надерзил, а в свои слова вкладывал совсем иной смысл. Мол, для него, безотцовщины, отцом может быть только Всевышний. Вообщем, пока Пытливый раздумывал, губы его сами выцедили: — То есть?… — Как зовут? Чем занимается? Где живет? — уточнил Озаренный. — У меня нет отца. — То есть?! — непонятно от чего взволновавшись, выдохнул Кроткий. — Я его никогда не видел. Впрочем, как и он меня. Мама не раз говорила, что папа пропал безвести. Он не знал даже, что она беременна мной. — Вот как!? А чем он занимался мать говорила? — буравя глазами Пытливого, с пристрастием следователя, спрашивал Верный. — А что это вас так интересует? — растерянно глядя на странно застывших в оцепенении Мастеров, сказал он. — Потом объясним. Отвечай! — потребовал Озаренный. — Мама у меня такая выдумщица. Она несколько раз говорила… Пытливый смущенно потупившись, умолк. — Hу что? Что говорила? — с явным нетерпением торопил Озаренный. — Это ее выдумка, Мастер. Она его, видимо, очень любила и придумывала о нем бог весть что. — Что придумывала?! Ты можешь говорить вразумительно?! — повысил голос Верный. «Да что это они, — подумал Пытливый, — с ума сошли что ли? Hа что им сдался мой отец и что им за дело о чем рассказывала мне мать? Неудобно даже повторять ее сказку…» — Видите ли это была сказочка для ребенка, спрашивающего: «Кто его папа?» — Пытливый, ты из нас душу вытягиваешь! Выкладывай сказку! — приказал Озаренный. — Суть ее в том, что отец был Его любимчиком, — Пытливый робко указал пальцем вверх. Мастера молниеносно обменялись между собой взглядами. — Это уже что-то, — серьезно говорит Озаренный и вкрадчиво, словно чего-то боясь вспугнуть, спрашивает: — Маму зовут не Чаруша? — Чаруша, — кивает Пытливый, и спохватившись, хочет спросить откуда он знает. Озаренный, однако, не дает раскрыть ему рта. — Имя отца она называла? — Называла. Странное имя… Ведун. — Где она живет? Чем занимается? — Зачем это вам? — Отвечай, прошу тебя. Потом объясним. — Мама — модельер. Никакого отношения ни к науке, ни к нашему делу не имеет. А жили мы всегда на Венечной третьего Луча. — Сейчас она там? Пытливый кивнул. Наступило долгое молчание которое нарушил Верный. — Соедини нас с ней. Немедленно! — резко приказал он. — Да! Да! — воскликнул Кроткий и многозначительно добавил: — Только так! Пытливый не знал, что думать и что они хотят от него и его матери. — Давай, давай, парень, — поторапливал Озаренный. — А как? Я не могу. — Успокойся, Озаренный. Он действительно не может. У него же одноярусный нимб, — говорит Верный. — Я совсем потерял голову, — соглашается он. — Возьми мой и вызывай город. Настойчиво. Моим именем. Без стеснения, — явно возбужденный распоряжался Озаренный. — Который час там? — интересуется Пытливый. — По ВКМ десять тридцать. Там самый разгар рабочего дня, — сказал кто-то из Мастеров. Пытливый представил, какой в городе поднимется переполох. По видеоканалу Избранных сам Озаренный, почитаемый за сына Всевышнего, требует Чарушу… Какие-то незнакомые люди с выражением недоумения и растерянности смотрят на Пытливого, Верного и Кроткого. «Ее ищут», — говорят они и просят извинения за задержку. Сначала он слышит мамин голос: — Тут какая-то ошибка, — кричит она, а потом, вдруг сникнув, шепчет: — Может что случилось с Пытлей? И вот она. — Она!.. Это — она! — в самое ухо Пытливому выдыхает Озаренный и, дергая его за рукав, по-мальчишески шипит: — Отдай мой нимб. — Потерпи, — просит Кроткий, — пусть мальчик пообщается. — Вот и я, мама! — выкрикивает он, не слыша своего голоса. — Здравствуй, сынок! С тобой ничего не случилось? Где ты? — В командировке. Все у меня хорошо. Просто представился случай связаться с тобой и я его не упустил… — Ты же весь город всполошил, мальчик мой. По такому каналу с нами соединяются самые-самые. Избранные. И по чрезвычайным поводам. — Повод чрезвычайный, — пробухтел, стоявший рядом Верный. — А это кто… — последней фразы — «с тобой» — она уже не выговорила. Взмахнув в испуге руками, она бледнеет и скорее стонет, чем произносит: — Сердитый Воин… — Он, он, — говорит Кроткий. Чаруша переводит взгляд на подтвердившего ее слова и, как от полученной внезапной раны, доставившей ей больше удовольствия, чем боли, протяжно выпевает: — О-о-о!.. Ты ли, Томный!? В это время Озаренный срывает с Пытливого нимб и, надев его, как сумашедший вопит: — Чаруша! Чаруша! И я, Багровый Бык, тоже здесь. Смеясь и плача Чаруша бросается к ним. — Мальчики!.. Мальчики мои родные… Она гладит экран с улыбающимися ей лицами мужчин. Целует их. Они жадно оглядывают друг друга. Хохочат. А сквозь смех тусклыми змеиными чешуйками мерцает глубокая печаль. Мужчины не плачут. За них плачет Чаруша. А сквозь слезы брилиантовыми камушками сверкает восторг. Радость узнавания. Счастье встречи. — Откуда вы? — Оттуда же! — отвечает за всех Озаренный. — А Ведун?! Где мой Ведун?… — Чаруша, милая, мы даже не знали где ты. Мы искали тебя на Промежуточных, — объясняет Озаренный, назвавшийся Багровым Быком. — Ведун скорее всего в Кругообороте. Только вот не знаем в каком Луче, — ответил Верный. — Неужели я никогда-никогда его не увижу… — Hу что ты, Чаруша? Когда-нибудь мы опять будем вместе, — успокаивает ее Кроткий. — Он даже не знает, что у него сын. — И мы были не в курсе, — говорит Кроткий. — Только сегодня узнали. — Это я его вычислил, — похвастался Озаренный. — Он вылитый отец. И родинка на горле — в форме ладони — тоже его. А манера говорить чуть кривя рот, прямо один к одному Ведуновская. — А где Пытля? Я его плохо вижу. Он что далеко? — Нет рядом, — успокоил Верный и, обратившись к практиканту попросил встать поплотнее к нему. — Пытля, это самые близкие друзья твоего отца, — горячо шепчет она. — Мы все вместе жили когда-то… Пытливый все никак не мог прийти в себя. Триумвират Мастеров, хрестоматийные герои ВКМ, с которыми быть только знакомым почиталось за великую честь, — оказались близкими для его семьи людьми. От них веяло родственным теплом. Оно словно мягкими губами и нежно-нежно касалось каждой клетки его существа. К матери они относились, как горячо любящие братья к сестре. Пытливый помнил, она рассказывала о них. И о Красном Быке, и о Томном, и о Сердитом Воине. И, конечно, об его отце — Ведуне. Он никогда не сомневался в том, что все услышанное от мамы было плодом ее образного воображения. Красивыми сказками сыну… Став повзрослей, и слушая мамины истории об отце и его товарищах, он думал о том, что ей надо было стать сказательницей легенд, а не модельером. В их сюжетах не хватало одной малости, классического начала: «в некотором царстве, в тридевятом государстве». Хотя место, где все происходило тоже не называлось. Hе потому, что она избегала называть его, а потому, что не помнила. Словно кто стер все из памяти. Сколько раз Чаруша пыталась припомнить, если не местечко, где все это происходило, то хотя бы планету… Hо, увы! Однако она точно знала, что та планета была не этой, где она сейчас живет и работает, где родила сына и где они долгое время жили вместе, пока мальчик не встал на крыло. Зато Чаруша помнила такие детали из своей жизни на той планете, которые, подчас, ей самой казались игрой воспаленного сознания. И вот… Если, конечно, представшее перед ней не бред на яву… Перед ней стояли все те, кто были героями, так называемых ее сыном, выдумок. Они смотрели на нее до слез родными и любящими глазами. И тогда все они были влюблены в нее. А Чаруша любила другого. Их товарища. Он был у них за старшего. И звали его Ведун… И Чаруша все вспомнила. В темнущих закоулках ее памяти, где хранилось давным-давно забытое и перезабытое, вспыхнул свет. Разрывающий голову ослепительный свет. Она зажмурилась… И на ветке дуба, свисающей над крыльцом их земного жилища, как когда-то давным-давно Чаруша увидела белого-белого, как снег, сокола…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1. Ментор
— Сожалею, Пытливый, но у меня нет больше времени на вас, — не сводя тяжелого взгляда со слушателя, поднялся Карамельник. — Все. Разговор окончен. По всему декану осточертело разговаривать с ним. Что хотел сказать — он сказал. Черта подведена. Продолжать беседу не имело смысла. Долг он свой выполнил. Битый час так и эдак растолковывал: выпускник ты или нет, есть заслуги у тебя или ты без них, все равно, за обман, что в перечне непрощаемых ошибок Высшей Школы Удостоенных стоит на первом месте, он подлежит безоговорочному отчислению. Декан не стал протягивать ему руки. С бывшего достаточно и того, что он поднялся с кресла. — Стало быть, — угрюмо усмехается Пытливый, — приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Карамельник кивнул. — Впрочем, об отчислении вам скорее всего объявят после обсуждения и подведения итогов результатов работ, проделанных практикантами на Земле… Я уполномочен был провести лишь предварительную беседу. С трудом передвигая налитые свинцом ноги, Пытливый поплелся к выходу. Уже открывая дверь, он что-то вспомнил. — Простите. Мне хотелось бы присутствовать на подведении итогов. Это мне еще можно? Вопрос явно застал декана врасплох. Он знал, обсуждению придавалось большое значение. Hа нем, как сообщили преподавательскому составу, изъявил желание присутствовать сам Всевышний. И стоило ли уже в принципе бывшему слушателю Школы являться на столь важный форум? Из уст его чуть не вырвалось: «Hе думаю, что это вам нужно». Но поразмыслив, Карамельник сдержался. Вместо этого он потянулся к кнопке телесвязи. Экран высветил погруженного в чтиво ректора. — Слушаю, — не отрываясь от лежащих перед ним бумаг, проговрил Ментор. — Пытливый настаивает присутствовать на обсуждении, — передернул декан. Оторвавшись от чтива, ректор рассеяно посмотрел на декана, а потом, заметив Пытливого, без особого удивления, как бы для самого себя, отметил: — И ты здесь, коллега… Обдав Пытливого взглядом полным увещеваний, мол, «Как ты мог?» — он добавил, обращаясь только к нему: — А почему би нет, коллега? — Спасибо, — буркнул Пытливый и, забыв о свинце в ногах, выбежал из декановского кабинета. Объятый с ног до головы огнем стыда, он не помнил, как выскочил из Школы, запрыгнул в «стрекозу» и куда приказал ей лететь. Он не заметил даже, как она взмыла в небо. Пытливый был в шоке. Лучше еще бы час ему слушать выворачивающие душу, занудистые нравоучения Карамельника, чем один раз и всего на секунду встретиться с глазами Ментора. Они ведь были друзьями. Было время общались почти каждый день. Он, Камея и Ментор. Если, конечно, Ментор не покидал по делам Резиденции. Ментор и Камея любили море. Пытливый же к нему был равнодушен. Он предпочитал горы. Hо из-за девушки и Ментора, которого любил слушать, забрасывать вопросами и спорить, мирился со столь не обременительным для него дискомфортом. Сколько раз, споря с Ментором, Пытливый ловил себя на том, что его заносит. Ему-то возражал и не соглашался не какой-то там сокурсник, а маститый ученый. Ментору же, по всей видимости нравилось затевать диспуты у моря. Юноша ставил отнюдь не глупые вопросы. И не раз его возражения заставляли задумываться ученого и рассматривать обсуждаемую проблему с неожиданного для него ракурса. Он сам зачастую искал с ним встреч, чтобы подбросить ту или иную заковыку, которую начинал исследовать, чтобы обсосать ее со всех сторон. Лучшего оппонента не надо было и искать. Ученый того же уровня не годился. Он также зациклен на известных и многое объясняющих истинах. Отойти от них бывает трудно, а этому парню не надо было говорить: «Отойди от известного». Парадоксальность его мышления прямо-таки обескураживала. Как-то Ментора вызвали на одну из планет для консультации по возникшей проблеме в развитии простейших организмов. Их высеивали, пестовали, берегли, как зеницу ока, а они никак не приживались. Судя по тому, что на первых порах споры простейших развивались бурно и активно с природной средой было все в порядке. По истечению времени, в период взросления, они также активно начинали хиреть. И в конце концов погибали. Что только не делали, ничего не помогало. Понаблюдав за всем, что происходило и, пообещав подумать, Ментор вернулся в Резиденцию. Сел за компьютер. Поднял массу литературы. Он искал аналогов. Hо тщетно. Ничего похожего. Мысль, как решить эту задачку, не давала ему покоя, ни днем ни ночью. Ничего путного в голову не лезло. С этой же мыслью он встал и в то утро, чтобы перед началом работы совершить свой обычный моцион. Прибой действовал на него чудодейственно. Успокаивал. А тут еще о чем-то нейтральном щебетала Камея, гулявшая со всегда насупленным и взъерошенным на ветру пареньком. — Где ты был, Ментор? Расскажи, — заглядывая в лицо ректору просит девушка. — Да ну! — машет он рукой, а сам, незаметно для себя, начинает рассказывать. И так втянулся, что выложил всю донимавшую его «занозу». — Так вот почему ты мрачный? — тянет Камея. — Тут я тебе не помощница. — Догадываюсь, — говорит он и, повернувшись лицом к морю, с неподдельным удовольствием глубоко втянул в легкие свежего бриза. Жмурясь и слушая волны, он скорее ради того, чтобы что-то сказать, спросил: — Может ты, Пытливый, сможешь помочь? — Hе знаю, — тихо отзывается тот. — Hо мне кажется в этом деле нет палки. — Что?! — переспрашивает он. — Стержня в процессе не видно. — Ерунда, парень. Конструкция развития идет по вертикали и она сама по себе служит стержнем. — Hе думаю. Возьмите растущую лозу. Hе приставь к ней шпалеру, что будет? Она ляжет на почву. Другая рядом тоже начнет стелиться. Между ними начнется свара. — Да причем тут виноградники? — откровенно разочарованный говорит Ментор. — Как причем!? — вскидывается Пытливый. — Если бы развитие простейших протекало равномерно, тогда другое дело. Тогда для процесса поступательного развития по вертикали всего вида мы наблюдали бы устойчивость. Она была бы самодостаточной. Hо ведь простейшие обладают индивидуальностью. И поэтому получается следующее… Пытливый поднимает голыш и на песке чертит разнозубую по сторонам и, устремленную вверх, зигзагообразную линию. — Может ли такая башенка удержаться? — спрашивает он и сам же отвечает: — Hи за что! Ей нужна подпорка… А если быть точным, то простейшим для стройного движения нужна железная дисциплина. Им нужен капрал с палкой. Чтобы мог твердой рукой управлять ими. — Капрал с палкой, — раздумчиво повторяет Ментор. Ему эта идея уже не кажется вздорной. Что-то вроде его осенило. — А знаешь, Пытливый, как ни странно, но над «капралом» стоит подумать. — сказал он и, словно потеряв ориентир, как сомнамбула, пошел в противоположную от парочки сторону.
В голове мало по-малу уже складывалось решение. Кое-какие концы не связывались. Hо это его не беспокоило. Он знал во время работы они соединятся сами по себе. Главное нащупан принцип. Как дико просто, удивлялся он. «Ай да, Пытливый! Ай да, сукин сын!» — бормотал Ментор, созерцая в умозрении весь механизм, исключающий обреченность простейших… «Кстати, а где студент?» — спросил он себя и только тут заметил, что прогуливается один. Придя в Школу, Ментор распорядился вызвать к себе третьекурсника по имени Пытливый, освободив его на месяц от занятий. Спустя четверть часа вопросительная физианомия слушателя всунулась к нему в кабинет и робко испросила разрешения войти. Ухватив его за ворот, он затащил к себе. — Сколько тебе лет, коллега? — Двадцать восемь. — Я почти втрое старше тебя и потому, не без восхищения, могу сказать тебе: «Ты большой сукин сын!» Пытливый рассмеялся. — Отлично! А теперь пошли в мою лабораторию.
2. Эффект Капрала
Дней двадцать пять два фаната — молодой и старый — дневали и ночевали в ней. Ментор все больше и больше поражался природной сноровке этого зеленого, в сравнении с ним, парня. Для него, умудренного опытом ученого, выражение — «Схватывать на лету» — было красным словцом из области литературных упражнений. А вот оказалось заблуждался. Есть значит такие. Одного он имел честь лицезреть перед собой. Приступил к незнакомой казалось бы работе, а делал ее так, как будто занимался этим не впервые… Если сталкивался с какой-либо теоретической трудностью, брал его нимб, находил нужное ему, прочитывал, а потом с новым рвением набрасывался в оставленное дело. Именно тогда Пытливый впервые по достоинству оценил громадные возможности нимба. Без него на всю работу, включая и теоретическую часть, ушло бы месяца три. Если не больше. Мог он обходиться и без нимба. Ментор непреминул проэксперементировать это. Под видом того, что его ждут неотложные дела, Ментор, прихватив нимб, спустился к себе в кабинет. Уже оттуда позвонив, сказал: — Я очень извиняюсь, коллега, но судя по всему, я буду здесь пришит до вечера. Надеюсь, тот узелок, что мы с тобой начали, ты к этому времени завершишь? — Постараюсь, — пробухтел Пытливый. Ментор то знал, что представляет из себя то устройство, названное им легковесным словечком «узелок». Что правда, то правда, устройство должно было быть небольшим по размеру, зато важнейшим для функционирования всей системы. Чтобы сварганить такой «аппаратик» без помощи нимба, не без добродушной издевки думал ректор, мальчику понадобится в лучшем случае два полных дня. Ментор хотел, чтобы Пытливый, как можно дольше ломал голову. Ему же на пользу. Ученый на все сто был уверен, что его молодой коллега ни за что не дойдет до уже придуманного ими механического принципа действия аппарата. Ректор предвкушал неудачу своего молодого партнера. Видел выражение беспомощности на его лице. Слышал себя, как он подтрунивает над ним. «Вот что значит не знать механики», — скажет он ему. А потом усадит рядом и по своим чертежам они вместе соберут этот злосчастный аппарат. Понемногу все эти мысли отодвинулись на задний план. И он все чаще и чаще обращался к бумагам на письменном столе, пока не ушел в них с головой… Разногласия в Ученом Совете… Звонки из учебных заведений Венечных планет с просьбой принять участие в научно-практических конференциях… Жалобы на несвоевременное исполнение заявок, каждая из которых представлялась заказчикам жизненно важной, чрезвычайно срочной. Действительно, пара таких заказов как выяснилось, не исполнены. Ментор стал разбираться почему. И в самый разгар разборки пропел зуммер. Ментор машинально ударил по клавише и, не глядя на экран, бросил: — Слушаю! — Я наверное не вовремя? — спросили с экрана. — Конечно! — раздраженно было начал он и, подняв голову, лицом к лицу встретился с торжествующими глазами Пытливого. — Узелок готов, Ментор! Пытливый поворотом головы показал на аппарат, стоявший на стенде. Собранный вчерне он представлял из себя цепочку расставленных по всему стенду и соединенных между собой механических приспособлений. Внешне все вкривь и вкось. Жалкое зрелище. Hо оно работало. Hа самой середине пульта, что стоял под рукой юноши маячком голубого пламени горел огонек. — Так, — объяснял Пытливый, — он работает от солнечных лучей И точно также… Посмотрите… Пытливый щелкает тумблером. Лаборатория наполнилась ломким золотистым светом. И в аппарате снова вспыхивает голубой огонек. — Точно также работает при искусственном освещении… Hо это еше не все. Вот где фокус!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
Страницы: 1, 2, 3
|
|