— Пётр Иванович, — явно чем-то раздосадованный, говорил Киров, — донимает меня наш друг — подавай ему Персию, и всё тут. Он же — из другого мира, где не знают, что есть политика, формальности… Жизнь для него — Божья песня. А это по твоей части. У меня своих забот хватает…
      — Если позволите, Сергей Миронович, — по-заговорщецки вполголоса сказал Чагин, — я организую ему персидскую сказку. Тут же кругом Персия!
      И Чагин в подробностях изложил, как он намерен это сделать.
      — Ну, и когда вы собираетесь отправиться туда? — спросил он.
      — Можно даже сегодня в полночь. От клуба моряков. Там сейчас в честь него банкет.
      — Поедете на моей машине, — распорядился Киров. — Так мне будет спокойней. Шофёра о маршруте проинструктирую сам.
      Много времени ушло на разговоры и уточнения деталей в Театре русской драмы. Многое зависело от мастерства актеров, которым идея понравилась, и они тут же выдавали импровизации и сыпали экспромты. Развернувшееся действо так увлекло Чагина, что он едва поспел к концу банкета…
 
      — Петя, ждём только тебя, завидев вошедшего друга, кричал на весь зал Есенин.
      Он был в изрядном подпитии.
      — Вставай, Сережа, — зашептал он ему на ухо. — Едем в Персию. Прямо сейчас. Нелегально.
      Выезжали из города через ущелье Волчьих Ворот. Здорово трясло. Прильнув к холодному стеклу, Есенин во все глаза смотрел в темноту.
      — Камни… Камни… Да сухие дерева, — с тоскою в голосе сказал он и уснул.
      В пятом часу утра машину остановили «пограничники». После долгих препирательств с Сергеем рыжеусый майор наконец разрешил солдатам открыть шлагбаум.
      — Ребята, это Есенин, — бросил им майор.
      — Петька! — по-детски радостно голосил он. — И здесь, на краю света, меня, рязанского парня, знают. А тебя, редактора «Бакинского рабочего», — знать не хотят.
      В «Хорасане» Сергей чуть было не полез в драку с «чайханщиком», который не допускал свою «сестру» Лалу к их столу. Вышла и накладка. На четыре дня задержались в апшеронском глухом селе Шаганы. Туда приехали поздно ночью. На веранде дома — закутанная в цветной платок — келагай — стояла актриса по имени Сона… Ночь была дивной. И село, облитое золотом луны, казалось сказочным. И сказочно красивой была Сона.
      — Как зовут эту красоту? — выдохнул Сережа.
      — Шаганы, — ответила девушка, полагая, что он интересуется названием села.
      И влюбился он. И пролилась любовь его бессмертными стихами. И хотя «персиянка», нареченная им Шаганэ, не разделила с ним любви, он всё равно был счастлив…
      А по возвращении Сергей много дней провел в Мардакянах, на чагинской даче. И там он прочел «Прощай, Баку…» Одна из строф его выгравирована на памятнике поэту, стоящем в самом центре Мардакян:
 
«Прощай, Баку!
Прощай, как песнь простая!
В последний раз я друга обниму…
Чтоб голова его, как роза золотая,
Кивала нежно мне в сиреневом дыму».