Ашкинази Леонид Александрович
      Экзодус
      Сначала о названии. Называть свой текст уже известным названием не принято. Возникает подозрение, что автор совсем уж ничего не читал... В данном случае это не так. И название "Экзодус" употреблено мною не случайно, а именно: чтобы подчеркнуть преемственность и даже некую несамостоятельность, коей я вовсе не стесняюсь.
      А что я понимаю под несамостоятельностью, сейчас станет ясно.
      Известно, что переживание каких-либо событий, либо длительные размышления на какую-либо тему часто влекут соответствующие сны. Понятно мозг перерабатывает ночью дневные впечатления. Так что если вы несколько дней подряд читали какую-то книгу да плюс к этому еще и думали на какую-то тему, или каким-либо иным способом принимали участие в подобных событиях или думали о них, ничего странного нет в том, что они вам приснились. То есть что книга вам приснилась.
      Между тем, не исключен - по крайней мере не исключен в принципе - и другой вариант. Человек, длительное время посвятивший какому-то месту и времени во всемирной истории, попадает туда. Не во сне, а наяву.
      Прошу не шарахаться от этой идеи сразу, есть описания таких случаев, причем многих. Надо полагать, что таких случаев было больше - понятно, что не все они (а уж скорее, их малая доля) отражены в литературе. Можно еще добавить, что известно два типа таких переносов - в другие места пространства-времени, существующие независимо от книг, текстов, мыслей и т.д., и в места-времена не вполне независимые от текстов и мыслей, а как бы порожденные или "окрашенные" ими.
      Здесь следует ответить на два возражения. Люди, которые страстно - нам никогда не понять, КАК страстно - желали покинуть то место-время, в котором пребывали (ну, например, Освенцим) не покидали его потому, что для "переноса" надо четко, подробно, точно знать "куда". Нельзя уехать "куда-то", а они хотели "оттуда", но не знали "куда". Второе возражение почему же не переносились толпами историки и культурологи, хорошо знающие "свое" место-время. Ну, они могли знать "в целом", а для переноса надо знать конкретно, настолько конкретное, чтобы его можно было отличить от всех других, идентифицировать абсолютно однозначно. Да и не все могли хотеть "переноса". И потом, все ли они нам доложили о своих "переносах"? И с какой стати им бежать к нам с докладом?
      Известно, что у человека есть два вида памяти - кратковременная и долговременная. Сны - это переработка информации, циркулирующей по контурам кратковременной памяти. Поэтому-то сны и забываются очень быстро, а если сразу после пробуждения, пока сон не забылся, рассказать его или записать, переведя в долговременную память, то он уже запомнится надолго.
      Именно поэтому у меня есть основания предполагать, что случившееся со мною не было сном - ибо впечатления, воспоминания о том, что я расскажу далее, совершенно не ослаблялись, не "тускнели" по прошествии дней, недель и месяцев. И только поэтому я счел возможным по прошествии почти года записать эту историю.
      * * *
      Первым ощущением было то, что тело затекло, особенно руки. Ну да, спать сидя нехорошо. Я поднял голову. Передо мной, за стеклом рубки был берег бухты Кирении, портового городка на Кипре, британской колонии. Старое корыто - "Экзодус" - стояло посреди круглой, 300 м в диаметре бухты. На борту у меня было 300 детей. Мы вывезли их из лагерей, устроенных англичанами на Кипре для евреев, беженцев из Европы, пытавшихся добраться до Палестины. Англичане выслуживались перед арабами, точнее - перед владельцами нефти. Англичане не выпускали "Экзодус" из бухты и заявили, что не выпустят его никогда. Единственным способом воздействия на ситуацию было так называемое "общественное мнение". Признаться, это не то, что я, Ари Бен Канаан, привык использовать в своей работе... но на этот раз... Марк, продажная журналистская шкура, сделал все как я и предполагал - донес англичанам, и они успели блокировать нас в бухте. Так значит я не хотел, чтобы мы отплыли мирно?! Ну, да... Если нам хоть раз удастся заставить англичан выпустить нас, они больше не посмеют мешать въезду в Палестину. Не-пос-ме-ют. Теперь у меня - то есть у моего корабля, у "Экзодуса", на борту висит транспарант. "Голодовка, час 20". На палубе - я вижу это отсюда - лежат десять детей. Мировая пресса воет. "Да послужишь ты Господу и дурными своими намерениями" - не помню откуда, Давид знает. А если кто-то из них помрет? Да, но в Эрец они воюют. А здесь другое? Надо выйти. Я встаю.
      Какая же грязь на палубе. Вот что бывает, когда нет баб. Что я здесь делаю?!...
      - А, привет...
      - Привет, друзья (Что они стоят?!) Что скажете?
      - Ари, ты знаешь (... что? на иврите? я понимаю? Я же сейчас говорил! И они поняли?) мы с тобой не первый раз в деле... Ари, ты знаешь, я не очень себя берегу, но если хотя бы один из них умрет, как мы будем жить дальше?
      - Я отвечу. Такие же, как они, воюют в рядах "Хаганы". И рискуют жизнью. И погибают. А тем, кто их послал на смерть, приходится жить дальше. Никто из нас не виноват в том, что еврейским детям приходится рано взрослеть.
      - Ари, там, в Эрец, они погибают с оружием в руках.
      - Здесь их оружие - терпение.
      - Ари, мы не имели в виду... плыть на этом корыте мы подрядились, даже детей возить, но не морить же их голодом?... Мы понимаем, что важно сломить англичан, но детей жалко...
      - Давайте, друзья - предлагаю я - послушаем Давида. Он ближе нас всех к Б-гу (пытаюсь пошутить).
      - Шесть миллионов погибло в газовых камерах, не зная, за что они умирают - говорит Давид. Если мы, триста человек, погибнем, то мы очень хорошо будем знать, во имя чего мы умираем. И не только мы, но весь мир. Когда две тысячи лет назад мы боролись против римского и эллинистического порабощения, мы установили традицию драться до последнего. Никогда ни один народ не дрался за свою свободу так, как наш. В Варшавском гетто мы показали, что остались верны древней традиции. Если мы сойдем теперь с этого судна и добровольно вернемся за колючую проволку, мы предадим своего Б-га.
      Давид умолкает. Слышно, как поскрипывает старое дерево. Ну почти точно цитирует "Экзодус" - думаю я - что же это такое - театр имени Леона Юриса? нет... уж слишком натурально болит у меня спина... и запахи, запахи... вот этого ни в театре, ни в книгах не бывает...
      - Друзья, смените транспарант на борту - говорю я. И добавляю: пока держимся.
      Я стою у борта и смотрю на портовый город Кирению. Через несколько десятков лет здесь будет архиепископ Макариос, греко-турецкий конфликт и масса прочих политических и иных событий. А сейчас в бухте стоит "Экзодус" с еврейскими детьми на борту, который англичане не выпускают в Израиль. Т.е. в Палестину. Поскольку Израиля еще нет на карте, т.е. библейский Израиль есть, как и был всегда, а государства с этим названием нет. И почему-то на борту этого драного "Экзодуса" - я. Видимо, в роли Ари Бен Канаана. Роль хоть куда, не надо было "Экзодус" столько раз читать. Даже если Леону Юрису сейчас икается, мне не легче. Во-первых, что мне делать? Если есть хоть одна миллионная вероятность, что это всерьез, то придется все делать всерьез. Понятно, почему - если даже это не всерьез, то ведь никогда этого не узнаешь и всю жизнь на себя в зеркало глядя, молча сплевывать будешь. Это, кстати, ко всей жизни относится - если есть хоть малая вероятность, что она всерьез, то играть в ней придется всерьез.
      Ну да, быть может все равно через неделю англичане разрешать въезд? Но! - если есть хоть слабая надежда, что влияет, придется считать, что влияет. Иначе ставь перед зеркалом плевательницу. Как сказала Анна Ахматова? "Честному человеку в этой жизни нужны две вещи - пепельница и плевательница".
      Ага - а вон Давид идет с Карен. Нет, с ней я разговаривать не хочу. Она ищет среди детей свою Китти. Все-таки она сука. Самовлюбленная сука. Хотя за детьми она ухаживает хорошо. Из-за Китти или из-за детей или... из-за дела? Ведь эти дети все равно будут служить этому делу. Ну, это старая проблема. Из-за чего человек что-то делает хорошо - из-за одобряемых мною мотивов или нет? Иногда считают, что это неважно, а иногда - что важно. А все просто. Мотивы важны для оценки стабильности поведения во времени и надежности при изменении обстоятельств. Вот найдет она свою Китти и умотает с нею в свою Америку. Сытую и довольную Америку, которая молча смотрела на Катастрофу. Ага, это уже моя мысль, а не Ари - он ведь слова Катастрофа не знает. А может, и не умотает, а привыкнет к нам... а может, и к нашей идее. Нет! К идее нельзя привыкнуть. В нее надо поверить. Вот Давид - что он скажет можно ли привыкнуть к Б-гу? Для веры надо либо вырасти в ней, либо пережить озарение. Верится в это, конечно, слабо, но, говорят бывает... Так, но что делать с детьми? Мы держимся почти двое суток.
      Ари Бен Канаан, вернее то, что окружающие считают им, идет по палубе, переступая через лежащих детей. Господи, какие они грязные. И какой запах! Но Карен все-таки молодец. Половину палубы уже помыли. И из трюма выносят ведра с грязной водой. Она даже моих мужиков заставила работать... Не ждал, не ждал... Но - что делать дальше? Я знаю, что сделал дальше... прототип. Однако, как только я отдам это приказание, вся ответственность ляжет на меня.
      Идиот! - почти кричу я внутри себя - какая ответственность, это сон! Я подхожу к люку и убедившись, что трап свободен, начинаю спускаться в трюм.
      Нет, это не сон. Дети лежат в своих отсеках-пеналах молча, глядя пустыми глазами перед собой. Часть трюма помыта, но запах все равно жуткий. Грязь, пот, рвота... Вон Китти с кем-то возится. Хорошо. Я подымаюсь на палубу. Сила вещей. Они все - и все эти дети в первую очередь - проклянут меня, если я сдамся. Мир вздохнет облегченно - евреи проявили слабость. Англичане будут рады до усеру. Все заставляют меня принять ЭТО решение. Но это должно быть мое решение. Только за мое решение я могу нести ответственность. Только свои решения может принимать человек. Итак, могу ли я рисковать жизнями детей, конкретно - десятью жизнями - для того, чтобы англичане разрешили въезд в Палестину? Я мысленно возвращаюсь в свою нору в городе Москве, снимаю с полки (трудно не поверить в то, что он сейчас в 1,5 метрах надо мной, но похоже, что он все-таки в 2100 километров и во многих годах от меня) альбом "Израиль" и начинаю его листать. И мне кажется, что сдаваясь, я рву его своими руками пополам и еще раз, по картинкам, пополам по девушке на пляже, пополам по праздничной набережной, по воздушным шарам, по играющим детям моей будущей страны...
      * * *
      Из телетайпов редакций вылезают ленты...
      Таймс. От нашего корреспондента на Кипре. Ари Бен Канаан, представитель "Экзодуса", заявил, что начиная с завтрашнего дня, десять добровольцев будут ежедневно в 12 часов дня лишать себя жизни на капитанском мостике корабля на виду у всего британского гарнизона. Эти действия будут продолжаться до тех пор, пока "Экзодусу" не будет разрешено отплыть в Палестину.
      * * *
      Дальнейшие события известны. Англичане дрогнули и разрешили "Экзодусу" отплыть. Въезд в Израиль, виноват, - в Палестину - усилился. Я же, сделав от имени Бен Канаана это заявление, лег спать. Когда я открыл глаза, надо мной были полки с книгами, солнце светило в окна. Я встал на кровати, снял с полки альбом "Израиль" и открыл его. Все было на месте. За окном был мой двор в ста метрах от Арбата.