Хорошо известно, что чем слабее власть центра, тем сильнее власть региональных элит. Именно этот процесс мы и наблюдали в России в 90-х годах, где власть явно смещалась от центра к периферии. Известно также, что преобладание центробежных сил, ослабление центральной власти опасно для целостности страны. Собственно, в опасности этого процесса мы убедились на примере распада Советского Союза. А не является ли этот распад моделью, показывающей возможную судьбу и Российской Федерации? Отвечая на этот вопрос, посмотрим на процесс распада СССР с точки зрения отношений между центральными и региональными элитами и их роли в этом процессе.
      Начнем с вопроса о том, кто выиграл от распада СССР (мы не будем говорить о республиках Прибал
      [438]
      тики, а только о республиках СНГ)? Народы всех этих республик пережили и переживают существенное падение своего жизненного уровня, возможностей для социальной защиты. Главная причина катастрофического падения производства в этих странах - разрыв хозяйственных, а также и культурных связей. Но есть по крайней мере одна социальная группа, которая оказалась в выигрыше, подняла свой статус, свое богатство. Это - элиты бывших союзных республик (а также бывших автономных республик и областей, региональные элиты). Именно республиканские элиты были основными двигателями распада СССР (в том числе и элита РСФСР, ибо провозглашение суверенитета РСФСР ускорило процесс дезинтеграции страны).
      Недавний исторический опыт нашей страны говорит не только об опасности центробежных сил в России, но и об опасности силового давления центра, игнорирующего местные особенности, местные традиции. Опыту отношений центра с Чечней противостоит опыт отношений с Татарстаном. Дезинтеграция СССР - это предостережение для россиян, тот негативный опыт, который неумолимо маячит на российском горизонте в том случае, если общероссийские элиты будут проводить негибкую и недальновидную политику в отношении с регионами и региональными элитами. Эта политика должна быть не только гибкой, но в то же время и твердой, принципиальной. Дезинтеграционные процессы породили феномен регионализации как реакцию региональных элит на слабость центральных властей, их неспособность создать адекватную интересам народа концепцию государственного и социально-экономического строительства.
      Ослабление центральной власти в 90-х годах привело к укреплению власти местных элит, к их стремлению воспользоваться слабостью общероссийских элит для укрепления собственных позиций, роста своей ав
      [439]
      тономии от центра. Соотношение сил между центром и регионами радикально изменилось. В 90-х годах не только регионы ищут в Москве высоких покровителей, а московские кланы и элитные группировки ищут поддержки регионов в своей борьбе за власть. Роль центра неуклонно падала. Амбиции национальных и региональных элит - один из источников напряженности в нашем обществе. Именно они являются движущей силой движения за суверенизацию, в котором эти элиты стремятся упрочить свое положение, уменьшив зависимость от центра, порой обособляясь от него. И тут опять-таки следует помнить опыт, связанный с распадом СССР, когда разрыв традиционных экономических связей привел к росту разочарования, увеличил бедствия народа. Одной из составляющих процесса разрушения и расшатывания российской государственности является эгоизм и властолюбие политических элит некоторых титульных этногрупп, проводящих политику дискриминации лиц нетитульной национальности, прежде всего при рекрутировании элит национальных республик. И не случайно, что большинство россиян с одобрением встретила действия В. Путина по укреплению властной вертикали в России.
      Постсоветская региональная политико-административная элита начинает формироваться в начале 90-х годов. В большинстве регионов на ключевых властных постах сохранились представители бывшей партийной и советской элиты. Причем там, где в начале 90-х годов губернаторов назначал Б. Ельцин, подходя к назначению, как правило, с политическими критериями (из политиков, которые в 1991 г. выступали против ГКЧП), обнаруживалось, что почти у всех них была ахиллесова пята - они пришли во власть, не имея своей команды; власть на местах, принадлежавшая бессменному чиновничеству, сформировавшемуся по
      [440]
      большей части в советские времена, не принял их (Ельцин был вынужден некоторых губернаторов, назначенных его указами, затем отстранять от должности другими указами). С ведением системы избрания губернаторов во многих областях были избраны губернаторы, находящиеся в оппозиции к центральной власти. К этому толкала ситуация в большинстве регионов России - невыплата в срок зарплаты, ухудшение социального обеспечения.
      Стремительное повышение роли и статуса региональных (республиканских) элит, которые в советское время были всего лишь послушными проводниками политики верхов, оказалось не подкрепленным организационно; российская провинция испытывает дефицит квалифицированных лидеров и элит, носителей свежих идей. В провинциях сформировались кланы (впрочем, многие из них сохранились со времен партноменклатуры). Региональная элита в ее современном виде сформировалась из выходцев из бывшей партноменклатуры, которую кое-где потеснили активисты демократических партий, а также из хозяйственных руководителей. Выше уже отмечалось, что в большинстве регионов России радикальной смены элит не произошло. Правда, есть и иные примеры. Политологи пишут о "муниципальной революции" начала 90-х годов в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и некоторых других городах. Но это, скорее, исключения, подтверждающие правило. У региональной элиты - свои "правила игры" - не через демократические институты, а через традиционные отношения номенклатурного и постноменклатурного патроната. Население почти всецело зависит от "начальства". В этих отношениях взятка играет еще большую роль, чем в центре (и она менее маскируется), эта элита более самоуверенна, ибо знает, что простому человеку с ней трудно бороться. Старые фигуры (старая элита) в но
      [441]
      вых интерьерах - повсеместная картина в регионах. В телефонном справочнике административных и хозяйственных руководителей Воронежской области 1994 г. почти сплошь те же имена, что и в подобном справочнике 1990 г. В 39 районах области из 39 руководителей лишь 5 - новые(1). Порой региональные руководители сидят в тех же кабинетах, в которых они сидели в советские времена, изменились лишь названия их должностей. Новая старая номенклатура осуществляет власть в Татарстане: в корпусе глав городских и районных администраций в 90-х годах из 57 человек 37 - бывшие партноменклатурщики. Быстрые переодевания в новые одежды не затронули номенклатурной системы, только ее носители сменили идеологические ориентиры. В провинции, увы, особенно справедлива фраза о том, что чем больше перемен, тем больше все остается по-старому.
      Президент В. Путин начал свою деятельность с укрепления вертикали власти, с приведения законодательства всех субъектов РФ с федеральными законами, борясь с центробежными тенденциями, с теми региональными лидерами, которые чувствуют себя в своих регионах в роли феодальных баронов, Естественно, что такая политика вызвала противодействие со стороны ряда региональных лидеров, Проблему отношений центра и регионов нельзя считать решенной.
      Культурная элита
      В структуре российских элит культурную элиту мы поставили на последнее место по причине малого влияния ее на управленческие решения в стране, по ее малому престижу в современной России(2). А в норматив
      ---------
      (1) Известия. - 14.07. - 1994 г.
      (2) Характерно, что социологический опрос культурной элиты Москвы, проведенный в ноябре-декабре 1999 г. показал, что половина опрошенных (44,9%) ответили, что у них нет ощущения своей принадлежности к элите (Элита Москвы. -М., 1999. - С. 51). Самооценка культурной элиты настолько низкая, что она граничит с явлением, которое психологи характеризуют как кризис идентичности.
      [442]
      ном плане именно культурная элита должна занимать первое место среди социально-доминантных групп общества, среди других функциональных элит. Ибо подлинная элита человечества - это прежде всего духовная элита; она призвана генерировать новые идеи, ставить и решать смыслобытийные вопросы, освещать своему народу и всему человечеству пути в будущее. Под элитой интеллигенции мы имеем в виду не просто людей, профессии которых связаны с преимущественно умственным трудом (это - интеллектуалы), а людей с обостренным чувством справедливости, людей, ориентированных на гуманистические ценности. Это слой людей, традиционно критически относящийся к власти, обычно и не рвущиеся к ней. Потому-то интеллигенция не избалована симпатиями властей, хотя последние почти всегда пытаются ее подкупить, поставить к себе на службу и, когда им это удается, коррумпированные интеллектуалы перестают быть подлинной интеллигенцией.
      Именно культурная элита более всего соответствует самой этимологии термина "элита" (или, по крайней мере, наиболее близка к нему), это именно лучшие, наиболее способные, творческие, могущие найти нетривиальные решения проблем, стоящих перед страной, человечеством, расширить его интеллектуальные горизонты, обнаруживающие узость рамок прежних подходов и выводов. Интеллигенция как элита - нравственный фермент общества, это те, кто принимает на себя ответственность за все, происходящее в мире - и
      [443]
      за свою социальную группу, и за свой народ, и за весь мир (так понимал элиту, в частности, X. Ортега-и-Гассет). Если принять в соответствии с В. Парето расчленение власти на ту, которая основана на силе и ту, которая основана на убеждении, то политическая элита является носителем первой, а культурная элита - второй. Именно элита интеллигенции - зачинатель и катализатор прогрессивных процессов, в том числе модернизации общества, движения его к индустриальному и далее - к постиндустриальному.
      В отличие от коррумпированных интеллектуалов и увенчанных лаврами лизоблюдов власти интеллигенция не имеет привилегий, ее труд не оценивается высоко в материальном отношении. Принимая за элиту политическую элиту социальную группу, выполняющую властные функции в обществе, мы неминуемо сталкиваемся с противоречием функционального и ценностного подходов к элите. Ибо элита, с одной стороны, - это функция (политическая элита выполняет функцию управления государством), с другой стороны - это качество (и, как видим, именно элитными качествами наша, да и не только наша политическая элита не обладает); именно нормативный, ценностный подход обнаруживает подлинную элиту человечества в культурной элите, творящей новые культурные образцы.
      В доброе (или недоброе) старое время в нашей стране часто говорилось: "интеллигенция (писатели, художники и т.д.) в долгу перед народом". Если это суждение справедливо, оно, во всяком случае односторонне, ибо народ, по меньшей мере так же в долгу перед своей интеллигенцией, которую он в советское время не защитил от поругания начальства, от страшных репрессий, а ныне она брошена в стихию рынка, став одной из низкооплачиваемых страт населения. Россия претерпела много бед именно из-за уничтожения в XX
      [444]
      веке большой части элиты интеллигенции - ценнейшего генофонда нации, что привело к деградации или одностороннему развитию культуры в стране. Изгнание из страны и истребление части (причем лучшей части) интеллигенции в советское время, снижения ее статуса и жизненного уровня в постсоветское время может привести лишь к одичанию и деградации общества в целом.
      В советский период после репрессий и высылки элиты интеллигенции и ухода во "внутреннюю эмиграцию" многих других, значительная часть оставшихся была "приручена", интегрирована в советской социально-политической системе, индоктринизирована, была в определенной мере допущена в официальные структуры государственного аппарата, утратила важнейшую функцию культурной элиты функцию критики власти. Известно, что внутри элиты существует естественная неоднородность; в культурную элиту входят те, кто внес наибольший вклад в генерирование нового знания (научная элита) или в создание новых форм эстетического освоения действительности, кто внес наибольший вклад в развитие культуры - русской и мировой. В советский же период оказалась полностью искаженной иерархизация внутри интеллигенции. Формальная и неформальная структура культурных элит разительно отличалась друг от друга. Стоявшие во главе Союза писателей Г. Марков или Союза художников Н. Пономарев отнюдь не были самыми выдающимися, талантливыми, уважаемыми, но - зато они были одобряемые политической элитой. Или сравним формальную и неформальную элиты советской философии 30-х - 70-х годов. Формальную представляли академики М. Б. Митин, П. Ф. Юдин, Ф. В. Константинов, Г. Ф. Александров, Л. Ф. Ильичев, П. Н. Федосеев. Ни один из них не был выдающимся философом. Это были партийные чиновники от филосо
      [445]
      фии. А неформальная, подлинная элита этого периода - это совсем другие люди - это А. Ф. Лосев, В. Ф. Асмус, Э. В. Ильенков, М. К. Мамардашвили.
      Интересны механизмы отбора в культурную элиту: тут возникает социальный фильтр, который либо способствует пропуску и отбору лучших, наиболее талантливых, либо препятствует подлинной, естественной иерархизации. Так, при советской власти обрушивались репрессии на "идеологически чуждых" писателей, художников, таких как М. Зощенко, А. Ахматова, Э. Неизвестный и, напротив, поддерживались дутые фигуры. Иначе говоря, официальная формальная иерархизация людей культуры бросала вызов подлинной дифференциации по критериям таланта, оригинальности, творческих вкладов в развитие культуры(1). В перестроечный и постперестроечный период многие дутые и "от начальства поставленные", пользуясь словами М. Е. Салтыкова-Щедрина, были сброшены с пьедесталов. Увы, это не сделало постсоветскую культуру и ее элиту процветающей; культура деградирует уже по иной причине: она брошена в пучину рыночных отношений, где процветает массовая культура, обладающая массовым спросом, и опять-таки на поверхности - отнюдь не самые талантливые. Сохранение и развитие культурной элиты, во многом определяющей интеллектуальный потенциал страны, является важнейшей общенациональной задачей.
      Культурную и прежде всего научную элиту можно дифференцировать на технократическую и гуманитарную. Первая выступает с программой рационализации социальной жизни, сделав ее функциональной требованиям индустриальной и постиндустриальной цивилизации. Не случайно, что в политической и научной
      ---------
      (1) См. подробнее: Интеллектуальная элита Санкт-Петербурга. - СПб. - 1993 г. - Ч. 1.
      [446]
      элите советского периода до конца 80-х годов преобладали люди с техническим образованием. Горбачевская программа "ускорения" также ложится в русло технократического мышления (недаром в ней говорилось о "человеческом факторе": человеке как "факторе" производства). Напротив, в оппозиции конца 80-х - начала 90-х годов преобладала гуманитарно-ориентированная интеллигенция. Первая ориентация характерна для апологетов индустриального общества, вторая гуманистически трактует постиндустриальное общество. Важная функция интеллигенции --защита общества от политической элиты. Если же она питает власть, поставляя интеллектуалов, становящихся функционерами власти, она рискует потерять качество интеллигенции. Вспомним различение, введенное А. Солженициным - интеллигентов и "образованцев", из которых формируется номенклатура и неономенклатура.
      Культурная элита видит свое призвание в том, чтобы поднять духовность россиян, сформулировать общенациональную идею, цели и пути развития страны. Эти цели, во-первых, экономические - подъем производства, достижение высокого уровня жизни. Но для российского менталитета, российской культуры приоритетными являются цели надэкономические, как более возвышенные, прежде всего, нравственные, и подлинная элита России - не элита потребления, а элита духовности.
      Опасен разрыв между элитой (в том числе культурной) и массой. "Западнические" и "почвенические" модели обустройства России, которые предлагает ряд представителей культурной элиты, разительно отличаются от массовых ожиданий. Замкнутость элиты на себе самой делает ее планы заведомо утопичными, заведомо провальными, как попытка перенести западные экономические модели на Россию, игнорируя ее культурные традиции, в условиях вакуума власти и от
      [447]
      торжения конкурентной этики. Если элита будет отождествлять свои ценности с западными, в то время, как большинство народа находится в другом цивилизованном поле, это будет трагедией элиты и трагедией народа. Однако помимо западнического эпигонства и недоверия к российским культурным традициям, нашу элиту и наш народ ждет еще большая трагедия, если победит та часть культурной элиты, которая ориентирована на "почвеничество", на изоляниционизм и ксенофобию. Да, мы решительно против массово-культурной экспансии против России, угрожающей ее культуре, но мы за самые широкие контакты на уровне высокой культуры. От нашей культурной элиты народ ждет принципиально новых, нетривиальных решений и подходов к судьбам нашей страны; выход - в такой модернизации общества, которая не будет означать отказа от его лучших культурных традиций, и вместе с тем не будет отказом от достижений современной цивилизации, но движением к постиндустриальному обществу с сохранением своей идентичности, своих особенностей, иначе говоря, к культурному синтезу.
      Взаимоотношение элит: конфликт или консенсус?
      Если вопрос - произошла ли на рубеже 80-х и 90-х годов смена элит или дело ограничилось их трансформацией, до сих пор вызывает споры, то переход от единой властвующей элиты периода тоталитаризма к усложнению структуры элит и, более того, к элитному плюрализму - несомненен. Этот переход - составная часть движения общества от тоталитаризма к демократии.
      Советская элита, если и не была монолитом (в ней
      [448]
      можно было различить функциональные элиты, например, технократическую, культурную, да и в самой политической элите имелись различные клиентарные группировки), то во всяком случае отличалась высоким уровнем сплоченности и единства, прежде всего идеологического, а также организационного (признание руководящей роли партии, лидирующей функции ЦК КПСС) и, соответственно, высокой дисциплиной, располагала высоким мобилизационным потенциалом. Постсоветская элита обладает значительно более сложной структурой, она плюралистична, интересы ее структурных элементов могут существенно различаться, порой центробежные силы внутри нее превосходят центростремительные, хотя общие интересы, связанные со стабилизацией социально-политической системы, ее объединяют. Структура постсоветских элит в этом плане более приближается к структуре элит развитых демократических стран, таких как США, включающих политическую элиту (правящую и оппозиционную), экономическую, культурную и т.д.
      Действительно, в тоталитарной системе элита слитна, это общество не может терпеть плюрализм ни в чем (вспомним "бульдозеризацию" выставки живописи) и тем более элитного плюрализма. Напротив, в развитом гражданском обществе, где существуют группы с различными интересами и для нормального функционирования политической системы существенно важен учет интересов этих групп, естественен элитный плюрализм. Советская элита была единой. Разве Сталин потерпел бы раскол элит? Эту элиту объединял общий интерес - поддержание советской системы. В постсоветской России существует не только элитный плюрализм, но и разобщенность и борьба группировок внутри политической элиты; клановый и групповой эгоизм
      [449]
      внутри элиты ведет к междоусобным стычкам, к нестабильности(1).
      А что принес России переход от единой к плюралистичной элите? И -более широко - что лучше для народа вообще - единая элита, плюралистическая элита, но добившаяся консенсуса внутри себя по основным ценностям, или же элита, находящаяся в состоянии конкуренции между различными функциональными элитами или даже конфликта между различными группировками политической элиты? На первый взгляд, ответ элементарен: единая элита, действующая согласованно, предпочтительна конфликтующей элите. Но не будет ли такой ответ поверхностным и односторонним? Может быть и вариант монолитной элиты, и вариант элиты, раздираемой конфликтами - "оба хуже", оба противоречат интересам масс. Если элита монолитна, роль народных масс минимизируется, эта элита склонна к авторитарному правлению, часто не получая отпора. Но если идет война элит, страдает опять-таки народ. Р. Арон считал, что тут мы имеем дело с выбором между стабильностью и свободой. Конфликтующие элиты - угроза для стабильности политической системы. Но монолитные, бесконфликтные элиты - это угроза для свободы народа, превращение его в объект управления элиты(2). Различие элит, разделение труда между ними, их взаимная конкуренция и критика делает народ посредником и верховным судьей в этом споре, элиты ищут поддержки у народа, они вынуждены выражать не свои узкогрупповые интересы, а интересы народа, ибо иначе победит конкурирующая элита. Од
      -----------
      (1) Приведем характерный для ситуации в современной России пример. Как показали результаты опроса российской элиты в 10 крупных городах России, проведенного исследовательским центром РОМИР, 53,5% политической элиты считают нереальным отказ от "черных" выборных технологий (газета "Время". 16.11.2000 г.).
      (2) Арон Р. Демократия и тоталитаризм. - М., 1993 г.
      [450]
      нако от борьбы элит страдает стабильность политической системы, и когда борьба доходит до конфликта, до междоусобицы - опять-таки страдает народ. Постоянные перемещения и "разборки" в позднеельцинскую пору надоели обществу, и оно предпочло твердое руководство В. Путина. По-видимому, и монолитность, и конфликт элит - крайности, нужно искать оптимум в отношениях между элитами. В развитой демократии конкуренция элит - это "игра по правилам", а не битва на жизнь или на смерть, которая приводит к кровавым столкновениям. Народ, играя роль арбитра, выбирает одну из элит, оставляя для другой возможность победить в следующей избирательной кампании и не допуская установление диктатуры победившей элиты.
      Но хотя мы констатировали, что структура новых российских элит все более приближается к структуре элит современных развитых стран, в том числе США, существует и значительное различие между этими структурами. В России абсолютное верховенство принадлежит политико-административной элите, ею охвачены решающие командные позиции. Еще сильны традиции не правового, а полицейского государства, традиции тоталитарного и авторитарного периодов российской истории, когда эта элита по существу бесконтрольно распорядилась страной, а отношения между различными функциональными элитами были строго иерархизированы, это были вертикальные властные отношения: все элиты были подконтрольны политической и не могли бросить ей вызов. Сохранились и традиции чрезмерной персонификации власти (царя-батюшки, генсека, президента). Политические элиты до сих пор считают себя вправе командовать прочими социально-доминантными группами, ориентируясь на вертикальные структуры власти. А в условиях гражданского общества должны преобладать как раз горизонтальные связи. Социально-доминантные группы действуют в
      [451]
      пределах своей компетенции, пусть даже политическая элита играет роль "стратегической элиты" (термин С. Келлер). Все элиты, обладая относительной самостоятельностью в демократическом обществе, стремятся усилить свое влияние на власть. Итак, монопольная власть политической элиты - наследие прошлого, которое должно быть полностью преодолено.
      Таким образом, конфронтация элит опасна для стабильности социально-политической системы, она неминуемо ведет к ослаблению, а то и дискредитации власти. Но и другая крайность-единая, монолитная элита опасна для масс, минимизируя их роль в политическом процессе, который творится элитой за закрытыми дверями. Поэтому в политическом процессе важно найти оптимум в отношении элита-масса.
      Пока же элитные группы российского общества - одни из наиболее конфликтных групп России. Социальные изменения последних лет привели к глубоким расколам и конфликтам внутри элиты. Конфликт элит или конфликт группировок внутри определенной элиты особенно опасен, когда он приобретает криминальный оттенок, что, увы, становится правилом российской жизни, с вываливанием "компромата" на политического противника и даже с убийством по политическим мотивам. Если конфликтная теория элит полагает, что существует единая правящая элита, предполагая совпадение господства, власти, собственности, то функционалистская теория исходит из плюрализма элит, из того, что распределение власти, богатства между социально-доминантными группами, занимающими различное положение в обществе, определяется их функциональной значимостью в системе власти (для политической элиты), в системе отношений собственности (для предпринимательской элиты), в системе науки, культуры (для интеллектуальных элит). Функционалистская концепция элит предполагает различие
      [452]
      между системами ценностей, которым отдается приоритет (власть-для политической элиты, финансовые ресурсы - для бизнес-элиты, культурные инновации и их социальное признание - для интеллектуальных элит). К заслугам функциональной теории элит относится выявление групп, оказывающих давление на элиты (прежде всего, политическую элиту), выявление элитных групп, опосредующих отношения между политическими и предпринимательскими элитами, определение механизма этого влияния (от лоббизма до воздействия на средства массовой информации, финансирования политических партий и избирательных кампаний). При таком подходе порой элитные группы отождествляются с группами давления, которые не имеют фиксированной социальной позиции в структуре общества. Идея плюрализма элит оборачивается отказом от фиксации социальной иерархии элит, их социального статуса, исходит из их динамизма.
      Для стабильного государства важно поддержание динамического равновесия между различными группировками элит. Поскольку складывающийся российский истеблишмент заинтересован в социальной стабильности, доминирование одной элиты должно уступить место диалогу элит, учету интересов других социально-доминантных групп, горизонтальным связям между элитами. Плодотворны подходы к феномену власти, не отождествляющие ее с господством, делающие упор на достижение согласия и разделения функций и полномочий между различными социально-доминантными группами. Хотя ни бизнес, ни культура не отгорожены от связи с властными отношениями, функцию правящей элиты можно видеть не в господстве, а в достижении консенсуса социально-доминантных групп и, более широко, всех классов и социальных групп общества, учете их специфических интересов при принятии политических решений. Для демократической полити
      [453]
      ческой системы должны существовать горизонтальные связи элит (а еще лучше, если они преобладают над вертикальными). Нам не следует сохранять жесткие вертикальные связи в отношениях социально-доминантных групп, являющихся референтными группами для населения; задача - наладить плодотворный диалог между ними, найти баланс сил между различными элитами, утилизировать потенции каждой из элит на благо общества (ухода от конфликтов, в которых победа любой из элит означает ущерб для общества).
      Курс на российские реформы не может осуществиться без квалифицированной политической элиты, без элиты предпринимателей, без научной элиты, разрабатывающей программу реформ. Важно найти механизмы, снимающие конфронтацию элит ради сохранения таких базовых ценностей, как целостность страны, благосостояние ее народа; отсюда - важность выработки механизмов нахождения компромиссов, партнерства внутри элит и между ними. Оптимальна такая система отношений между элитами, когда преобладает не тенденция конфронтации, но эффективного взаимодействия, понимание того, что функции различных социально-доминантных групп общества взаимодополнительны, и компромисс между элитами - в интересах их самих и общества в целом. Взаимодействие и сотрудничество элит - важное условие социального развития, основанного на партнерстве, важный элемент неконфронтационного развития.
      В заключение сравним модели структуры политической власти в США и России с точки зрения монизма или плюрализма элит, рассмотренные нами в предыдущей и настоящей главах. Мы можем констатировать, что в большей части политической истории России эта модель приближалась к монистической элите. Тенденция к монизму и тенденция к плюрализму элит - это два полюса, которые причудливо взаимодействовали в
      [454]
      российской истории (это переходы от сильной, авторитарной монархической власти к ослаблению центра и усилению боярской автономии в "смутное время" конца XVI - начала XVII вв., или междоусобицы дворянских элит в послепетровский период XVIII века). Все же большая часть ее истории падает на сильную монистическую элиту. Отметим вместе с тем, что авторитарная власть, не допускавшая существования сильной, автономной, независимой от себя элиты, вела к застою общества. Одной из главных причин отсутствия в России демократической плюралистической модели элитного взаимодействия была слабость дореволюционной российской буржуазии, ее неспособность стать контрэлитой и руководителем процесса модернизации России, создания гражданского общества.
      Пик элитного монизма падает, разумеется, на советский период, когда тоталитарная элита жестоко подавляла все отклонения от "генеральной линии" ЦК КПСС. Отход от этой монистической модели наметился в конце периода перестройки (1987-1991 гг.). И только постсоветский период истории России стал периодом движения ее к плюрализму элит.
      Напротив, американская модель политической системы представляет собой в своей основе модель плюрализма элит. И уже поэтому постсоветский период с его ростом плюрализма элит можно считать приближением российской модели политической системы к американской. Но монизм и плюрализм элит- это два плюса, это идеальные модели структуры элит в веберовском смысле. И поэтому нельзя абсолютизировать и плюрализм американских элит (в предыдущей главе мы видели сильную тенденцию к единству американских элит, когда дело касалось ключевых вопросов американской социально-политической системы, американской системы ценностей).