— Черт возьми! — ответил на его взгляд Рено. — Но мой чемодан слишком честен для того, чтобы не походить на твой! Проклятый барон забрал все!
— Значит, у нас ничего нет?
— Ничего.
— И мы находимся в Швеции?
— Это более чем забавно! — воскликнул г-н де Шофонтен.
И оба друга разразились смехом.
Эта их веселость объяснялась тем, что, во-первых, сегодня никто не танцевал с Адриен, в во-вторых тем, что Рено, долго озираясь вокруг, подобрал и украдкой сунул сегодня за пазуху цветок, упавший из-за корсажа м-ль де Парделан.
Арман-Луи распахнул окно. На дереве пел соловей. До его слуха донеслась ещё боле нежная мелодия лютни.
— Я узнаю эти жалобные звуки, — сказал Рено. — Я слышал очень похожие в трактире «Мальтийский крест».
Арман-Луи покраснел.
— О, ты уже надел плащ? — удивился г-н де Шофонтен.
— Да, — проговорил Арман-Луи и украдкой скользнул к двери.
Рефрен песни, слившийся с пением соловья, звучал невыносимо грустно.
— Как жаль, что это поет не мадемуазель де Парделан! — тихо сказал Рено.
Он набросил на плечи плащ и, проворно застегнув его, оказался у двери почти одновременно со своим другом.
— Ты тоже уходишь? — спросил, остановившись, Арман-Луи.
— Негодник! Ты не хочешь, чтобы я исцелился? — крикнул Рено с отчаянием, близким к желанию расхохотаться.
— Ах — да! Баронесса д`Игомер?
— Увы, мой бедный гугенот, она сжалилась над моими мучениями и согласна меня выслушать.
— Сегодня вечером? Значит, ты идешь к ней?
— Немедленно… Диана была так красива сегодня!.. Я бросился к коленям баронессы. В негодовании она оттолкнула меня, поклявшись, что выйдет на свой балкон сегодня к полуночи.
— И это потому-то, не моргнув глазом, ты проигрываешь мои деньги?
— Пожалей меня! Надо, чтобы любой ценой я забыл о мадемуазель де Парделан.
— Пока я жив, я не забуду о мадемуазель де Сувини, и мертвый я не перестану её любить! — воскликнул г-н де ла Герш.
Они бесшумно вышли из замка и каждый направился в свою сторону
Лютня продолжала свой жалобный стон; балкон баронессы д`Игомер слабо светился.
В то время, когда два молодых человека предавались своим милым беседам, очаровательной музыке цветущей молодости, нежным, всегда новым разговорам, в которых так мало разнообразия, на другом конце замка лакей проводил Жана де Верта в комнаты г-на де Парделана.
Это был уже не тот человек, с язвительной улыбкой, грубыми движениями, резким голосом. Теперь это был человек с благородной выправкой военного посла. На столе, у которого он стоял, перед ним лежало раскрытое письмо с гербовой печатью на красном сургуче.
Г-н де Парделан, которому он указал на письмо пальцем, перечитывал его.
— Теперь вы понимаете, что привело меня в Швецию? — проговорил Жан де Верт. — Я думаю, нет необходимости подтверждать важность миссии, возложенной на меня Его величеством императором Германии?
— Разумеется, нет! — сказал маркиз.
— Так, а могу я надеяться, что эти бумаги, с которыми вы познакомились, будут представлены Его величеству королю Густаву-Адольфу, вашему властелину?
— Конечно же будут. По правде сказать, я не питаю надежд на плодотворность этих предложений.
— Вот как? Тайный союз между двумя государствами, возможность для Швеции расшириться за счет Польши и России и, в случае надобности, возможность объединить под одной короной провинции Дании — разве эти предложения не способны воспламенить воинственный дух вашего короля?
— Густав-Адольф, как вы знаете, протестант, а император Фердинанд — сторонник папы.
— Между нами — пока мы одни — это серьезно? Протестант — я согласен. Но Густав-Адольф — король и честолюбец прежде всего!
Г-н де Парделан тряхнул головой:
— Вы ошибаетесь, господин барон, — с гордым видом сказал он. — Густав-Адольф — прежде всего швед.
— Не будем придираться к словам: честолюбец или швед — все одно, — продолжал Жан де Верт. — Поскольку предложения, которые мне поручено ему передать, имеют ближайшим следствием расширение Швеции…
— Мы не слышим друг друга. Король-властелин — швед и протестант. Он не отделяет интересы религии от интересов своего королевства.
Жан де Верт улыбнулся.
— Вы считаете, что император Фердинанд, которому я служу, однажды не забудет, что он католик? Я тоже им являюсь, черт побери! Но если мне выгодно подружиться с протестантом, я сделаю это не колеблясь. Спасение его души — совсем не мое дело.
— При Стокгольмском дворе вера всегда стоит впереди политических интересов.
Барон едва сдерживал раздражение.
— Наконец, — продолжал Жан де Верт, — самое главное — знать, какой ответ я должен отвезти в Вену. Именно поэтому я хочу, чтобы король Густав-Адольф был извещен о моем присутствии в Швеции. Если сразу же я обратился к вам, то потому, что знал, какое место вы занимаете в Королевском совете. Кроме того, я опасался, как бы мое появление при Дворе не повлекло за собой массу неприятностей, спровоцированных моим визитом.
— Вы правы, ваше присутствие могло бы все испортить.
— Но поскольку мое пребывание в Сент-Весте ничего не решает, что ж, придется ехать, полагаясь на удачу.
— И не вздумайте! При том состоянии, в каком находятся сейчас дела Европы, ваш приезд ко двору короля произведет эффект бомбы, разорвавшейся в куче пыли. Почему бы не послать графа Тилли или Его превосходительство герцога Фердинанда с имперским глашатаем? Вас или его — что одно и тоже.
Сравнение польстило Жану де Верту.
— Хорошо, а почему бы вам не поговорить с королем самому? — смягчился он. — Я охотно вручаю заботу об этих переговорах вашим талантам.
— Вы забыли, что у меня здесь мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан?.. Могу ли я их оставить? Я не один в Сент-Весте!
— Верно. Есть ещё и господин де ла Герш и господин де Шофонтен.
— И вы.
— О, вы думаете, что фламандец, вроде меня, менее опасен, чем эти два француза… Я благодарю вас. Но не в этом дело. Я могу дать вам ещё восемь дней, однако, если ничего не решится, то, рискуя все поставить под угрозу, я пойду к королю сам.
— Надо бы, и это было бы во сто крат лучше, найти надежного человека, которому можно было бы поручить отвезти послание в Готембург. И заручиться его молчанием, ничего ему не сказав.
— Это средство, надежность которого я испытал не раз.
— Если этот надежный человек будет ещё и преданным, неподкупным, умным, деятельным, я не колеблясь доверил бы ему эти бумаги, и его присутствие рядом с Густавом-Адольфом не вызвало бы никаких подозрений, особенно, если он не будет никому известен.
— Но этот человек здесь, он уже в ваших руках.
— Кто?
— Господин де ла Герш.
— Арман-Луи? И вы думаете, что он согласится?
— Если вы поговорите с ним об этом вояже как об услуге для вас, он поедет без колебаний.
— Да, да, возможно, у вас хорошая идея.
— Отлично, господин маркиз. Значит, договорились — завтра вы поговорите с господином де ла Герш.
— Да, завтра.
— И в этот же день он поедет?
— О, черт, ну надо же дать ему время собраться!
— Не волнуйтесь! Хорошие идеи — как зрелые плоды: их надо только срывать и тотчас есть.
Жан де Верт сделал два шага к двери, и, подойдя к ней, обернулся:
— Что касается наших личных отношений, — сказал он, — ничего не изменилось, не так ли?
— Ничего.
— Даже — каково бы ни было решение короля?!
— Король может все в своем королевстве, в этом доме — я хозяин.
Г-н де Парделан не преминул поговорить на следующее же утро с г-ном де ла Герш, как он и обещал барону.
Покинуть замок, где Жан де Верт выставлял напоказ свою щедрость в глазах Адриен, не было радостным для Армана-Луи, но возможно ли, когда молод и полон сил, отказаться от небольшого путешествия, которым к тому же можно оказать услугу опекуну м-ль де Сувини?
— Рад служить! — по-солдатски выпалил Арман-Луи.
— В общем-то речь идет не более чем о прогулке, — объяснял ему маркиз. — Король — в своем замке в Готембурге. Пакет, который я поручаю вам отвезти, содержит бумаги огромной важности; к ним прилагается письмо. Я могу доверить все это лишь дворянину. Вы вручите письмо и бумаги в руки короля или капитану королевской службы, в случае если король будет занят делами.
— После чего — я жду! — с пониманием согласился Арман-Луи.
— Вот и все.
— Это надолго?
— Не думаю. Король Густав-Адольф — человек расторопный.
— Тем лучше! — обрадовался г-н де ла Герш.
— И еще: если вы отправитесь в путь сегодня вечером, вы доставите мне большое удовольствие.
Г-н де ла Гер печально вздохнул, но ему не хотелось доставлять неудовольствие человеку, от которого зависело счастье и жизнь м-ль де Сувини.
— Я поеду! — сказал он, пересилив себя.
Г-н де Парделан сердечно пожал ему руку. Увидев, что тот собирается уходить, он задержал его и добавил с улыбкой:
— Моя лучшая лошадь в вашем распоряжении. И кроме того: всякая дорога связана с расходами — в данном случае я беру все на себя.
Арман-Луи рассказал Рено о своем отъезде.
— Надеюсь, не придется драться там, куда ты едешь? сказал Рено.
— Говорят, что нет.
— Тогда я остаюсь.
— Ну да, понимаю… Ты видел мадемуазель Диану сегодня утром.
— Ах, как она прелестна! Если я не добьюсь того, чтобы забраться к баронессе д`Игомер на балкон, я погиб!
— Сегодня вечером снова?
— Сегодня вечером, завтра, всегда! О, ради собственного наказания я готов поступиться всем. Я знаю: только баронесса может рассеять чары.
— Удачного тебе наказания!
— Счастливого пути друг! Я буду молиться за тебя!
14. Белый домик
Через некоторое время после отъезда из Сент-Веста Арман-Луи остановился в трактире неподалеку от Готембурга между городом и резиденцией короля. Во дворце Густава-Адольфа он был в то же утро по приезде. Густав-Адольф не принял его по причине занятости, Арман-Луи, помня совет г-на де Пврделана, решил обратиться к капитану королевской службы.
Его встретил красивый и молодой человек. Достав из кармана конверт с посланием маркиза де Парделана, Арман-Луи передал его в руки капитана.
— Это от господина маркиза де Парделана, — сказал он. — Господин де Парделан ждет ответа.
— Если Его величество король прикажет мне принести этот ответ, куда и кому я должен обратиться?
— Я остановился в трактире «Коронованный лосось», спросите господина графа де ла Герш.
Молодые люди раскланялись и расстались.
В ожидании ответа короля Арман-Луи остался без дела, и потому прогуливался по окрестностям. Он находил их очаровательными, за исключение нескольких деталей, которых нет в пейзажах Гранд-Фортель: ему показалось, что в здешних пейзажах мало света. Этим светом была Адриен, мысли о ней не покидали Армана-Луи. Что она теперь делает? О чем она думает? Рядом ли с ней Жан де Верт, ненавистный Жан де Верт?! Сколько света, сколько благодати появилось бы здесь, на этой неведомой земле, окажись сейчас здесь м-ль де Сувини!
Такие мысли бродили в голове Армана-Луи, когда он удалялся от берега, о который бились неутомимые морские волны, в сторону соседнего леса, шумящего от ветра. Шум волн и шум сосен убаюкал его мечты. Неподалеку от берега он увидел скромного вида аккуратненький дом, утопающий в листве красивых деревьев. Фасад его был увит зеленью — и этот зеленый занавес оттенял его сверкающую белизну. Что-то было в этом домике такое, что привлекало внимание Армана-Луи. Каждый день подолгу он любовался им. И подумывал, как прекрасно жилось бы ему в нем вместе с Адриен.
Два или три раза отдыхая в тени сосен, он увидел, как за кустарником промелькнула по газону легкая тень. О, если бы это была Адриен! Звуки серебристого голоса также иногда доносились до его уха.
Какой-нибудь паж, вероятно, подумал бы, что в белом домике живет юная фея. Но Арман-Луи уже вышел из этого возраста, поэтому он мог лишь предположить, что там живет женщина, которая, по каким-то причинам желая оставаться неизвестной, прячет в своем гнездышке свое счастье.
Однажды утром он увидел на берегу всадника, взмыленная лошадь которого несла его по песку. Лошадь и седок в несколько скачков достигли изгороди, окружающей уединенный домик, и перемахнули её с разбегу.
— Ого! — изумился г-н де ла Герш.
Тот же кавалер на той же лошади появился в тот же час и на следующий день. Садовая изгородь не казалась ему труднопреодолимой.
— Всякая неизвестность порождает другую неизвестность! — резюмировал для себя происходящее Арман-Луи.
Однажды утром Арман-Луи, для которого воспоминания об Адриен всегда связывались теперь с именем Жана де Верта и не давали ему спокойно спать, услышал вдруг галоп лошади, несущейся по берегу.
Из праздного любопытства он выглянул в окно.
Он узнал лошадь черной масти и всадника в белом. Но, вместо того, чтобы скакать к уединенному домику, всадник удалялся от него.
— Он точно Юпитер, который по ночам наносит визиты смертным, а потом с восходом солнца исчезает, — проговорил Арман-Луи.
Когда всадник проносился мимо г-не де ла Герш, верх его белого плаща откинулся, и Арман-Луи увидел красивое одухотворенное бравое лицо. Он кивнул ему в знак приветствия. Молодой седок взглянул на него немного удивленно, однако учтиво ответил на его поклон и помчался вскачь.
— Какой взгляд! Сколько в нем огня! — отметил Арман-Луи.
Ответа короля все ещё не было, а когда г-н де ла Герш появился в замке Густава-Адольфа, капитан королевской службы неизменно отвечал ему, что Его величество занят делами.
— Бумаги, которые вы принесли лежат в его кабинете на столе. Ждите, — говорил он.
И Арман-Луи ждал.
Однажды вечером, во время его обычной прогулки, он заметил трех человек, завернутых в просторные плащи. Они быстро передвигались вдоль изгороди, за цветами и листьями которой прятался сад белого домика. Вскоре они укрылись в ближайшем лесу.
Всадник на черной лошади появился несколько мгновений спустя. Перескочив через ограду, он углубился в сад.
Три человека вышли из своего укрытия в лесу и большими шагами удалились прочь.
«Это грабители. Они испугались», — подумал Арман-Луи, неторопливо возвращаясь в трактир Коронованный лосось».
Если бы г-н де ла Герш проследил за этими тремя неизвестными, возможно, он переменил бы свое мнение, потому что увидел бы, что они остановились в захудалом кабачке в глубине бухточки и закрылись в небольшой комнатенке, единственное окно которой выходило к морю.
Самый высокий из них расстегнул портупею и, стукнув от досады кулаком, проглотил стакан водки.
— Дельце не из легких! — сказал он. — Но мне дали задаток, и, как честный человек, я сдержу слово.
— Ох уж мне эти совестливые! — сокрушался его сосед, худой простолюдин с закрученными усами.
— Дурак! Если дело выгорит, герцог обещал мне пятьсот золотых экю.
— Пятьсот!?..
— Кольцо с рубином!
— Тогда есть смысл! Теперь я понимаю, почему вы держите слово.
— Значит, ждем? — сказал третий, косоглазый с курносым носом.
— Ночлег неплохой, — снова заговорил самый высокий из них. — Поспим. Ночь проходит быстро, когда есть водка и сыр. Если герцог ничего не поменяет, завтра в такое же время вернемся на наш почтовый двор. Готлиб пойдет с лошадями около леса, Петрус поведет экипаж. И, если мы угодим моему патрону, мы заработаем пятьсот золотых экю!
Хозяин кабачка принес копченый сыр, три кувшина с водкой и закрыл окно.
Необъяснимая симпатия влекла г-на де ла Герш к молодому красавцу, который каждый день на черной лошади бывал в домике. Подталкиваемый каким-то таинственным чувством, Арман-Луи хотел увидеть, появятся ли снова на следующий день у леса эти люди в которых он заподозрил грабителей.
В тот же час, что и накануне, он увидел их мечущимися за деревьями у кромки леса, кончики их рапир выглядывали из-под плащей. Почти в то же мгновение человек, которого он успел заметить неподалеку от кромки леса, вел трех оседланных лошадей.
— Вон оно что вырисовывается! — понял Арман-Луи. — Жаль, что Рено нет рядом!
Арману-Луи пришло в голову объехать сад вокруг. Около потайной двери между двумя густыми кустами на дороге в овраге стоял экипаж, запряженный парой сильных лошадей с двумя лакеями без ливреи у каждой дверцы и кучером на сиденье.
— Ну и ну! — изумился он. — Они явно что-то затеяли недоброе против того неизвестного из белого домика. Нечто подобное едва не случилось с мадемуазель де Сувини!
Вспомнив это, он твердо решил не двигаться с места до тех пор, пока не увидит конец этой авантюры. Но прежде он убедился, легко ли шпага входит в ножны, на месте ли кинжал и пистолеты.
Опустилась ночь, светлая и ясная с множеством звезд. Идущая на убыль луна изогнулась в небе полумесяцем.
Арман-Луи долго всматривался через прозрачность ночи в лица людей, с которыми он недавно случайно столкнулся, и ему показалось, что как будто бы он уже встречался с ними раньше.
К несчастью, его память не сохранила ни одной запоминающейся детали той встречи: то ли это было в Гранд-Фортель с всадниками г-на де Паппенхейма, то ли во Фландрии с головорезами дона Гаспара и сеньора Матеуса? Он затруднялся ответить на эти вопросы, но возникшие подозрения утвердили его в необходимости остаться здесь до конца.
В тот момент, когда г-н де ла Герш искал место, откуда бы мог наблюдать происходящее, он услышал топот лошади, летящей галопом; всадник, мчащийся во весь опор, проскакал мимо него, углубился в лес и исчез как привидение. Он был того же роста и на той же черной лошади, какую г-н де ла Герш уже видел несколько раз. Однако какой-то внутренний голос кричал ему, что всадник был не тот, что-то настораживало его в нем, какое-то непостижимое чувство, должно быть, то же самое, которое позволяет распознать врага по походке даже в пустыне.
Через пять минут всадник появился вновь, бросил быстрый взгляд во тьму, перескочил через изгородь и вошел в сад. Арман-Луи вышел из своего укрытия и пополз в направлении, взятом всадником. Когда он подошел к месту, где прошла лошадь всадника, какой-то блестящий предмет, сверкнувший при лунном свете в траве, привлек его взгляд: это была золотая цепь великолепной работы, на которой, судя по всему, был подвешен кинжал. Одно из звеньев цепи сломалось.
Арман-Луи подобрал драгоценность и сунул её в карман. «Отличная находка! Теперь все ясно: это человек королевского двора!» — подумал он.
И Арман-Луи принялся размышлять. Если человек этот шел на встречу с тремя людьми, только что покинувшими свое укрытие у кромки леса, то драка, в которой он мог оказаться не самым сильным, неизбежна. Следовало прибегнуть к хитрости. Если действительно типы, околачивающиеся вокруг сада, покушались на свободу той, что была его хозяйкой, то экипаж, стоящий на дороге, предназначался для нее. Туда и надо было идти.
Когда он подошел к карете, она ещё оставалась на месте. Лакей, находящийся по другую сторону дороги, смотрел в направлении сада.
— Ну что? — спросил кучер.
— Пока ничего, — ответил лакей.
Арман-Луи понял, что он не ошибся в своих опасениях. Попробовав лезвие кинжала о палец и обернув плащ вокруг руки, чтобы воспользоваться им как щитом, г-н де ла Герш решительно вышел из леса.
— Это ты, Конрад? — крикнул ему кучер.
Арман-Луи ускорил шаг и подошел к экипажу.
— Я дворянин, я заблудился, — обратился Арман-Луи к кучеру. — Не могли бы вы указать мне дорогу в Готембург?
— Дворянин или нет, иди своей дорогой, приятель! — ответил ему кучер.
Г-н де ла Герш, опершись левой своей рукой на круп лошади, скрыл тем самым движение правой руки, занятой отсечением постромок.
— Я говорю вежливо, и ты изволь отвечать вежливо! — сказал Арман-Луи.
— Что?! Не проломить ли мне голову этого болтуна? — взбеленился кучер, вынув пистолет из-под длинной холщовой одежды.
— Тихо, — успокоил его лакей, стоящий у дверцы. — Вспомни, нас же просили не делать шуму… Эй, дружище! — обратился он к Арману-Луи. — Вы спрашиваете дорогу на Готембург?
Арман-Луи поспешил подойти с другой стороны экипажа и стал там, тоже будто бы опершись на круп другой лошади.
— Если вы укажете мне дорогу, я готов и заплатить за это, — сказал он.
Лакей наклонился, чтобы поднять риксдалер, монету, которую Арман-Луи только что ему бросил, — и несмотря на то, что движение лакея было довольно быстрым, де ла Герш успел перерезать постромки с левой стороны экипажа, что уже сделал с правой.
— Пойдете через лес, увидите тропу, идите по ней, она прямо ведет к Готембургской дороге, — объяснил лакей.
— Спасибо, что сказали, — поблагодарил г-н де ла Герш, сделав вид, что направляется в лес.
И уже через три или четыре минуты развернулся и спрятался за стволом сосны.
Оттуда, где он теперь стоял, можно было разглядеть калитку в изгороди, окруженной кустарником, у которой, неподвижно стояли с обеих сторон два человека.
Вдруг калитка распахнулась, и всадник в сопровождении двух слуг, которые под руки выводили женщину, появился вначале дороги у оврага. Это был не тот человек, которого Арман-Луи видел только что на черной лошади.
— Быстро в экипаж! — крикнул всадник.
Слуги ускорили шаг, один из них открыл дверцу, другой вскочил на подножку.
— Помогите! — крикнула женщина, сопротивляясь.
Арман-Луи выскочил на дорогу.
Однако лакеям удалось затолкать её в экипаж, при этом, чтобы заглушить её крики, одному из них пришлось замотать её лицо вуалью.
— Помогите! — успела ещё раз крикнуть женщина, задыхаясь.
Два человека на лошадях пошли впереди экипажа, третий всадник пристроился сопровождать карету слева, а тот, что руководил ими, четвертый — справа.
— Эй, кучер, трогай! Галопом! — прокричал главный. Подгоняемые кнутом, лошади тронулись было, но пристегнутые только хомутами, сделав лишь рывок, не сдвинули карету с места.
— Разрази меня гром! — крикнул кучер. — Нам перерезали постромки!
Арман-Луи приблизился к ним с обнаженной шпагой, другая его рука держала под плащом пистолет.
— Я слышал крик женщины, которую вы затолкали в экипаж! Что происходит? — громко спросил он.
— Назад! — вместо ответа угрожающе рявкнул на него всадник, пустив свою лошадь прямо на г-на де ла Герш.
— Играем в открытую! — приставив свою шпагу к носу лошади всадника, выкрикнул гугенот.
В ответ прозвучал выстрел, но пуля пролетела мимо.
— Ты этого хотел! — сказал Арман-Луи и, вскинув пистолет, выстрелил.
Всадник упал.
Другой всадник обрушился теперь на г-на де ла Герш, но, увернувшись от удара, Арман-Луи ударом шпаги, вонзившейся в того целиком, свалил негодяя с седла, и тот рухнул на землю.
— Кто третий? — холодно проговорил г-н де ла Герш.
Но третий был уже над ним, с занесенной шпагой. В лунном свете он разглядел его могучий рост и рыжую бороду.
— Капитан Якобус?! — крикнул г-н де ла Герш.
Капитан Якобус в свою очередь узнал его.
— Ах, это опять ты?! — прорычал он. — Проклятье! На этот раз ты заплатишь вдвойне.
— Берегись! Наши встречи не приносят тебе счастья, капитан!
— Эй, кто-нибудь, ко мне! — взревел капитан Якобус.
Двое лакеев, остававшихся у кареты, подбежали, и оба выстрелили из мушкетов. Одна пуля продырявила шляпу Армана-Луи, другая разорвала его камзол.
— Негодяй! — крикнул г-н де ла Герш.
Он сделал ответный выстрел из пистолета, который уложил ближайшего из нападающих.
У него были ещё два противника, а если считать кучера, поддерживающего их, то целых три. Он занял позицию на повороте дороги и, убедившись, что сзади на него не нападут, вскоре оказался перед капитаном Якобусом и его приспешниками, обнажив шпагу и придерживая в левой руке свернутый плащ.
Скоро раздалось лязганье железа, глухие проклятия, иногда сопровождавшие его, говорили о том, что шпага вонзалась в тело, после чего драка возобновлялась с ещё большим упорством и ожесточением.
Рапира г-на де ла Герш сверкала вокруг него, отражая тройные удары, но, сколько бы он ни был ловок, изворотлив, он не надеялся выйти победителем из этой схватки. Он чувствовал, как трудно выдерживать все учащающиеся выпады. Его камзол уже был густо забрызган кровью.
— Держитесь! Нападайте! — командовал капитан. — Ко мне, Петрус!
Капитан не думал больше о пяти сотнях золотых экю; ничего, кроме мести, не занимало сейчас его мысли.
Петрус, все это время связывающий постромки, перерезанные Арманом-Луи, бросил карету и побежал на помощь капитану, но в тот момент, когда он вытаскивал шпагу из ножен, на тропе, которая вела к изгороди, появился человек верхом на лошади.
— Черный всадник!.. Спасайся кто может! — крикнул он. И, карабкаясь вверх по склону, он со всех ног бросился в лес.
Минуту нападающие были в смятении, и Арман-Луи воспользовался этим: молниеносным движением он увернулся от выпада одного из лакеев, вследствие чего тот рухнул в траву с проткнутым горлом; перепуганный кучер удирал.
— Помогите! На помощь! — внезапно закричала пленница, выпрыгнув из кареты, и побежала по дороге.
Какой-то голос ответил ей во тьме.
— Силы небесные! Да это же граф Вазаборг! — приглушенно воскликнул капитан Якобус.
Какое-то мгновение он стоял в нерешительности: победа, которую он вот-вот рассчитывал одержать, — мог ли он надеяться на нее, оставшись теперь один?
Его лошадь была рядом с ним; яростно схватив её за гриву, он вскочил в седло.
— До скорого свидания! — крикнул он.
Во весь опор капитан помчался прочь, за ним на одной из лошадей экипажа тяжелым галопом поскакал кучер.
Арман-Луи почувствовал, что слишком устал для того, чтобы преследовать их.
— Ах, друг Рено, где ты? — сказал он, вытирая шпагу о вересковые ветви.
15. Птичка в гнездышке
Черный всадник, которого г-н де ла Герш видел каждый день скачущим галопом по дороге к белому домику, в этот момент уже приблизился к месту драки.
— Где ты, Маргарита? Где ты? — вопрошал он.
Женщина, завернутая в белое, полулежащая на дороге, протянула к нему руки.
Граф Вазаборг соскочил с седла и поднял её.
— Что с тобой? Ты не ранена? Скажи, умоляю, не мучь меня! — говорил он, целуя её руки, лоб.
— Нет-нет! Я цела и невредима! — ответила Маргарита, заливаясь слезами, и уткнулась, обрадовавшись, в грудь молодого человека.
Другой всадник, которого Арман-Луи вначале не остерегался, появился у спуска дороги в овраг. Он оглядел дорогу на всем протяжении долгим взглядом и содрогнулся при виде трупов, уложенных ударами г-на де ла Герш.
— Они здесь все? — спросил он потрясенный, подходя к победителю.
— По правде сказать, нет! Я сделал что мог, — ответил Арман-Луи. — Но главарь сбежал, он скачет вон там!
— Тот? Э, да я догоню его! — сказал вновь прибывший. И, не слушая графа Вазаборга, окликнувшего его, пришпорил коня.
— Герцог — безумец! — сказал о нем черный всадник. Подойдя с непринужденностью и достоинством, каких Арман-Луи не видел ещё ни у кого, граф протянул ему руку.
— Услуга, которую вы оказали, заставляет меня всецело проникнуться доверием к вам, — сказал он. — Вероятно вы устали, возможно, ранены; следуйте за нами в дом, куда до сих пор никто, кроме меня, не попадал.
Арман-Луи последовал за своим проводником, направившимся к белому домику.
Они пересекли тихий сад, густо усаженный деревьями. Поваленные здесь и там кусты, опрокинутые вазы, смятые цветы указывали на то, что тут прошли похитители. Та, которую граф де Вазаборг называл Маргаритой, задрожала, увидев эту картину, напомнившую ей, какой опасности она избежала, и спасена лишь благодаря вмешательству постороннего.
Насколько только позволял бледный свет луны разглядеть окружающее, испорченный кустарник и истоптанные цветы показались Арману-Луи несоответствующими шведскому климату.
Дверь, открывающаяся на крыльцо, была ещё распахнута, Арман-Луи и его проводник вошли в круглую комнату, обитую индийским муслином и китайским сатином, на редкость изысканно обставленную мебелью, великолепное качество материала которой превосходило ценность работы.
Две душистые восковые свечи освещали эту комнату, полную множества роскошных предметов, привезенных из дальних стран. Серебряные и эбеновые шкатулки, японские вазы, венецианские зеркала, во всем изящество, соединенное с великолепием.
Г-н де ла Герш смотрел вокруг себя восхищенным взглядом: король не нашел бы места более прелестного для своей фаворитки, — но когда он перенес свой взгляд на хозяйку этих чертогов, ему не показались они теперь чересчур роскошными: столь божественной оказалась она — бледная в своем длинном с летящими складками платье, точно белое видение внутри белого облака.
— Вы поняли, надеюсь, что я люблю её больше жизни, сказал граф Вазаборг, заметив восторг Армана-Луи. — А без вас я, возможно, потерял бы ее… Вашу руку, сударь!
Та, которую Арман-Луи вырвал из когтей капитана Якобуса, подняла на него глаза, нежные и голубые, точно васильки.
— Ваше имя, сударь, будет всегда благословенным в сердце Маргариты Каблио.
— Каблио?! Маргарита Каблио? — изумление отразилось на лице Армана-Луи.
— Как, вы не впервые слышите это имя? — спросила Маргарита.
Г-н де ла Герш не знал что ответить. Почему это скрывать, если Маргарита — женщина графа Вазаборга? Что-то подсказывало ему, что он оказался в одной из таких ситуаций, которая могла бы объяснить многое, тем более, что наверняка суровая мораль старого капитана-кальвиниста все равно обречена.
Сколько чистоты, сколько невинности, однако в лице Маргариты!
— В самом деле, я не впервые слышу имя Каблио, — сказал все же Арман-Луи. — Я ехал из Антверпена в Норвегию на корабле капитана, которого звали Авраам.
— Это был мой отец.
— Он говорил о своей дочери и спас мне жизнь.
Лицо Маргариты залилось краской.
— Ах! — опустив голову, вздохнула она. — Благородные поступки и мой отец идут по одной тропе!