10. Обнаженная шпага

Адриен упала на колени перед образом Святой Девы, который виднелся в углу зала. Насмерть перепуганная, забыв, что она протестантка, девушка молилась Святой Божьей матери. Однако в разных концах комнаты только что начались драки, свидетелями их были Доминик и Каркефу.

Арман-Луи противостоял капитану дону Гаспару, Рено — сеньору Матеусу Орископпу.

Убедившись в том, что бежать отсюда невозможно, и что никакая дьявольская хитрость не позволяет вызвать на подмогу сообщников, дон Гаспар полагался теперь только на свою шпагу.

Единственное, чего он не знал, так это придется ли ему сражаться с г-ном де ла Герш один на один, — силы ему казались как будто равными, — но остаток гордости, который трепыхался ещё в этой низкой душонке, запрещал ему попросить об этом.

Менее щепетильный, сеньор Матеус взял на себя эту заботу. Тотчас выхватив шпагу и согнув дугой лезвие, он спросил, обращаясь к Рено:

— Это дуэль или убийство?

— Каркефу! — выкрикнул честный молодой человек де ла Герш. — Чтоб ни единого слова, ни единого движения! Оставайся на месте! Если я погибну, не мсти за меня!

Жалкая улыбка мелькнула на губах Матеуса, он взял шпагу в правую руку, а левая его рука скользнула под камзол. В следующую секунду Рено принял все необходимые меры защиты, но в тот момент, когда они вступили в бой, Матеус, увернувшись от столкновения, успел выхватить пистолет, наставил его на своего противника и выстрелил.

— Умри же! — проорал он.

Рено, увидев порывистое движение Матеуса за камзол, отскочил в сторону и услышал, как, просвистев мимо его уха, пуля ударилась в стену.

— Мерзавец! — крикнул он ему.

С легкостью и быстротой кошки Рено проскочил к бандиту и, достав своим оружием Матеуса, целиком утопил кинжал в его горле. — Я обещал тебе это, получай! — сказал он.

Матеус раскинул руки, рапира упала, и он свалился на пол. Легкая судорога пробежала по его телу, затем он замер.

— Этот готов! Я совершил правосудие… Теперь твоя очередь, ла Герш! — крикнул Рено.

В другом конце залы шла молчаливая, упорная, жестокая схватка.

Дон Гаспар демонстрировал превосходный опыт обращения с оружием: он не упускал ни одного обманного движения, ни одного финта. На мгновение он уверовал в то, что легко справится с противником, совсем ещё юным Арманом-Луи, ясный, свежий цвет лица которого говорил о том, что ему не более двадцати лет, — но уже с первых выпадов он изменил свое мнение. Ловкой и твердой была его рука, уверен и быстр взгляд, рапира его целилась прямо в сердце и, чтобы попасть в цель, ему доставало и сил, и ловкости.

Капитан Гаспар д`Альбачет-и-Буитраго испробовал все свои хитрые приемы, смешивая свое испанское лукавство с внезапностями итальянского фехтования, но ничего не могло поколебать хладнокровия Армана-Луи, и шпага продолжала натыкаться на шпагу.

Слышалось лишь прерывистое, тяжелое дыхание противников, сопровождаемое глухими возгласами. Глаза соперников сверкали огнем. Арман-Луи — мертвенно-бледный, приоткрытые побелевшие губы сложены в злую, полную ненависти улыбку со сверкающими зубами. Никогда ещё Рено не видел его таким.

Пот выступил каплями на лбу Каркефу. Он приподнял кинжал и вопросительно посмотрел на г-на де Шофонтена. Рено отрицательно покачал головой.

— Тем хуже! — прошептал Каркефу, погружая кинжал в ножны.

Однако рука дона Гаспара начинала уставать, он сделал попытку последней атаки и вдруг открылся. Шпага Армана-Луи, посланная будто бы толчком стальной пружины, вонзилась и исчезла по рукоятку в груди капитана. Струя крови обагрила руки г-на де ла Герш.

Смертно бледный, с блуждающим взглядом, капитан пошатнулся, колени его подкосились, и он рухнул лицом вниз.

Дважды он взмахивал руками, и они бессильно падали на пол, дважды он пытался приподнять голову, а потом совсем затих.

— И этот мертв! — холодно сказал Рено.

Арман-Луи дрожал с головы до ног. Впервые от его руки была пролита кровь, впервые он убил человека. Потрясенный, он смотрел на распростертое, безжизненное тело капитана у своих ног. Его гнев сменился глубокой печалью.

Рено хлопнул Армана-Луи по плечу.

— Он жил как бандит, он умер как солдат! Большего он не заслуживает, — сказал он.

— Ах, это ради вас! — воскликнул г-н де ла Герш, поддерживая в своих объятиях пошатнувшуюся Адриен.

— Такое — всегда ради кого-то или ради чего-то! — ответил Рено. — Прочь сожаления!

— Теперь — в дорогу! — крикнул Каркефу.

Адриен, растерянная, повиснув на руке Армана-Луи, с закрытыми глазами пересекла залу, где лежали два мертвых человека.

Оседланные лошади стояли за окном. Петерс, держа их наготове все время, пока не было Каркефу, открыл ворота трактира. Сзади, из соседнего двора, доносился до них невнятный шум голосов и бранные выкрики. И вот уже затрещины послышались за створками ворот.

— Наемники взбунтовались, — сказал Петерс.

— Руку, любезный! — сказал Каркефу, протягивая трактирному слуге свою. Затем, вонзив шпоры в бока лошади, скомандовал:

— Теперь галопом!

— Сохрани вас Господи! — крикнул вслед бедняга Петерс. И группа из пяти всадников вихрем вылетела на дорогу.

Взволнованные крики и суматоха позади них усилилась. И только проскакав пять или шесть лье со скоростью ураганного ветра и убедившись, что ни погони, ни других спутников, кроме окружающей тишины, у них нет, по совету Каркефу они замедлили ход.

— Я хочу этого не потому, что бояться больше нечего, но потому, что надо дать нашим лошадям время отдышаться. Он снял шляпу и стал обмакиваться ею как веером. — Если мы выживем, — продолжал он, — я заболею.

— Слушай, — сказал ему Рено. — Расскажи-ка нам, как тебе удалось избавить нас от нападения бандитов и раздобыть этих удивительных испанских лошадок, которые все ещё бьют копытами под нами, несмотря на бешенную скачку.

— Господин маркиз, я тоже этого не понимаю, но я все же расскажу вам обо всем. Помните, я отправился с Домиником, чтобы купить у оружейника две шпаги и снадобье у аптекаря?

— Да.

— Шпаги мы купили сразу же, а что касается снотворного, я его раздобыл при помощи одного золотого экю, который бросил на аптекарскую конторку, и стального клинка, которым я ему пригрозил, держа в двух дюймах от его физиономии. Этот почтенный человек признал несомненными эти два довода и высыпал все свое снадобье в холщовый мешочек, которым я запасся на всякий случай. В два счета я вернулся в трактир. Бандиты, с которыми я имел дело, приканчивали очередной кувшин со спиртным. Помните этого беднягу, с которым грубо обращался дон Гаспар, а сеньор Матеус чаще расплачивался пинками, чем пистолями?

— Петерс?

— Верно! Это был тот самый парень, на чью помощь я рассчитывал. Именно он, говорил я себе, охотно станет моим союзником. Я разглядел его, а потом спросил: «По-моему, вы не любите одного капитана, который крутит хвостом как кот, но хватка у которого как у волка?» Вместо ответа он вознес глаза к небу. «В таком случае не окажете ли вы услугу путникам, которых он хочет слопать?» Петерс так неистово пожал мне руку, что я понял, что бедняга целиком наш. В первую очередь я попросил его избавить нас от трактирщика, гнусной серой лошадки, если вы успели его разглядеть, который во всем подчинялся дону Гаспару, как мальчик из хора дирижеру.

— Ты — герой, ты смельчак, друг Каркефу, и ты им останешься, хочешь ты этого или нет.

— Сударь, я не знаю, присуще ли это героям, но я дрожал как осиновый лист, занимаясь всеми этими делами. Добрый малый Петерс, приняв мое предложение, уже по дороге придумал попросить у своего хозяина, якобы по требованию дона Гаспара, две бутылки аликанта, вина, которое он держит в самом глубоком своем погребе, в подвале, единственный ключ от которого есть только у него самого. Исполняя волю дона Гаспара, хозяин побежал туда сам. Петерс последовал за ним и, как бы случайно, уронил крышку люка на голову этого мерзавца. Сделав дело, он вернулся ко мне. В это время я был с этими негодяями. Я предложил им две мои шпаги. Они меня расцеловали и, чтобы отметить мое появление со шпагами, я предложил им выпить по кружке вина, в которое уже было насыпано снотворное и которое принес Петерс, ни о чем не подозревая. Я не сомневался в том, что их жажда неутолима. Они пили так много, будто пересекли пустыню. Половина из них заснула, остальные ещё безмолвно возились на полу. Мы собрались уходить и, чтобы обеспечить бандитам покой и сон, забаррикадировали на всякий случай дверь… Сударь, надо умет вовремя принимать все необходимые меры предосторожности от таких назойливых людей.

— А Доминик?

— Пока я занимался делами во дворе, Доминик, под руководством того же Петерса, занимался конюшней, где он отобрал самых красивых, лучших лошадей, и поспешил оседлать их. Доминик любит во всем порядок. Чтобы никто не мешал ему, он позаботился о том, чтобы просто-напросто задушить одного караульного, который рыскал поблизости. Петерс предупредил Доминика о том, что этот человек много играл и часто проигрывал, и у него скверный характер.

— До сих пор все шло хорошо!

— Да, сударь, все шло хорошо, но нет ничего совершенного в этом мире. Мои наемники, которых я оставил такими, как ангелочки, к несчастью, не все в одинаковой мере прикладывались к винным кружкам. Самые большие лакомки спали как убитые. Другие, недостаточно утолившие жажду, пробуждались и начинали уже сердиться.

— Так этот шум и гам, который мы слышали, доносился оттуда?

— Совершенно верно. «Надо торопиться, — сказал я Доминику, — а то заговорит посуда». Петерс взял лошадей, и мы пошли. Уже через двадцать шагов мы видели двух призраков, которые молча стояли: один под окном, другой у двери залы, в которой вы беседовали с доном Гаспаром. «Вот болтуны!» — сказал я Доминику. Караульный уже был наготове. Кончиком пальца он касался своего кинжала. Я испугался и, чтобы не случилось этой жуткой расправы над всеми вами, я сказал Доминику: «Займись этим, у двери, а я поговорю с тем, что под окном». Через две минуты эти негодяи были далеки от того, чтобы пикнуть. Петерс сторожил в это время лошадей.

— Вот конюх, о котором я буду сожалеть всю свою жизнь.

— Что касается всего остального, вы знаете как разворачивались события, — добавил Каркефу. — Я должен сказать, однако, чтобы завершить свой рассказ: если бы вы не поторопились прикончить — вы сеньора Матеуса, а г-н де ла Герш достопочтенного дона Гаспара, — я упал бы в обморок.

— Бедненький ягненочек! — воскликнул Рено.

11. Скачки с препятствиями

С рассветом беглецы добрались до какой-то деревушки, затерявшейся в полях. Там они и остановились. Хоть и выносливые, лошади были измотаны. Дорога казалась пустынной. Было решено отдохнуть в этом местечке до вечера. Капитан дон Гаспар и сеньор Матеус мертвы, кто еще, казалось, мог их преследовать?

Когда уже опускалась ночь, Каркефу, слоняющийся у въезда в деревушку, заметил всадника, скачущего на почтовой лошадке. Он влез на межевой столб, чтобы лучше видеть его.

— О Аллах! — сказал он. — Это Петерс!

Лошадка, вся в пене, остановилась перед ним.

— Эй, быстро! В седло! — крикнул Петерс. — Наемники скачут за вами!

Каркефу и Доминик затянули подпруги у лошадей, подкрепившихся уже провиантом и отдохнувших.

Рено, Арман-Луи и Адриен были готовы к отъезду в одно мгновение.

— Бегите! — сказал Петерс. — Вон они!

— И ты с нами? Я нанимаю тебя, — сказал ему Рено. Глаза бедняги Петерса наполнились слезами.

— Эх, сударь, какой от меня толк? От слабого и кривого… — сказал он, глядя с невыразимой грустью.

Пять беглецов вскочили в седла.

Туча пыли быстро накатывала на них, вдруг в её клубах мелькнули вспышки: три или четыре пули царапнули землю вокруг них.

Петерс вскрикнул.

— Ах Господи! Это в меня попали! — сказал он.

Пуля угодила прямо в середину его груди. Он упал у подножия какой-то стены. Тень смерти легла на его лицо. Арман-Луи хотел спешиться. Петерс остановил его жестом.

— Можно что-нибудь сделать для тебя? — сказал г-н де ла Герш.

Петерс покачал головой.

— Они отлично прицелились, — прошептал он слабеющим голосом. — Если я не был бесполезен для вашего спасения, вспоминайте иногда о бедном горбуне.

— Умирай спокойно! Я отомщу за тебя! — сказал ему Рено; его глаза были влажны.

В несколько скачков беглецы покинули деревушку. Наемники проскакали мимо умирающего Петерса и продолжали погоню.

Рено немного отставал, но теперь его лошадь шла уже в нескольких шагах от лошади его друга. Он все время оборачивался, чтобы увидеть, какое расстояние отделяло его от всадников.

— Их всего шесть или восемь! Если бы не было мадемуазель де Сувини, какая была бы схватка! — прошептал он.

И он поскакал, все более замедляя шаг, все время увеличивая пространство между ним и г-ном де ла Герш.

Каркефу подстроился под него и шел на таком же расстоянии.

— Если я потеряю только одну или две ноги — это ничего, — сказал Каркефу.

Только что поднявшаяся луна осветила дорогу.

Вдруг г-н де Шофонтен схватил Каркефу за руку:

— Смотри! — сказал он.

И негнущимся пальцем указал на черный силуэт на дороге, который, кажется, увеличивался в размерах.

— Что это? — спросил Каркефу.

— Видишь, этот всадник мчится со скоростью ветра… Он достиг уже этого длинного тополя… Он прошел его!

— Да, я тоже заметил его… Господи! Какой он огромный!

— Если бы я не знал, что я убил сеньора Матеуса, я подумал бы, что мчащийся галопом черный человек — это он!

Каркефу насмерть перепугался:

— Если это не он, это его призрак!

Черный человек сделал ещё несколько скачков, затем его лошадь захрипела и рухнула. Она хотела несколько раз подняться снова, но падала. Черный всадник выхватил шпагу и проткнул несчастное животное. Страшные проклятия сорвались с его губ.

Два всадника проскакали мимо него.

— Прощай, призрак! — крикнул успокоенный Каркефу.

Имея лучших лошадей, Арман-Луи, Адриен и Доминик продвинулись далеко вперед. Бандиты рассыпались как стая куропаток: кто далеко, кто не очень, кто-то стоял вокруг всадника, у которого только что упала лошадь.

— Ты помнишь старую легенду о Горации…

Сказав это, Рено внезапно развернул лошадь, набросился на первого бандита и, преследуя его, проломил ему голову ударом пистолета. Второй хотел удрать, но его лошадь захрипела. Страшным ударом Рено сбросил его на землю, затем, прыгнув на всадника, приставил острие кинжала к его горлу.

— Я сохраню тебе жизнь, если ты ответишь на мой вопрос.

— Что вы хотите знать? — спросил бандит задыхаясь.

— Как зовут этого черного всадника, который возится там, на дороге?

Бандит слегка повернул голову:

— Тот, что злобно топочет ногами, держа обнаженную шпагу в руке?

— Да.

— Это наш лейтенант, сеньор Матеус Орископп.

— Матеус! Я его не убил?

— Ах, так это вы? — спросил всадник, которого Рено только что высвободил из своих рук. — Вы нанесли ему сокрушительный удар, но наш лейтенант всегда носит под камзолом жокейскую куртку их буйволовой кожи, поэтому ваше оружие только повредило ему ключицу и оглушило. придя в чувство, он не торопился подавать признаки жизни.

— Вот змея!

— Вы пощадили меня, и мой вам совет: не попадайте больше в руки сеньора Матеуса. Он обвинил вас во всех возможных преступлениях. Вас повесят без суда.

— Спасибо…

Итак, Петерс был отмщен. Рено уже узнал то, что он хотел узнать. Каркефу требовал только одного: бежать.

Они снова пустились в галоп и догнали Армана-Луи.

— Эта страна полна опасностей для нас, — сказал Рено.

— И воскресший Матеус Орископп преследует нас, — добавил Каркефу.

Адриен побледнела при упоминании этого имени.

— Не волнуйтесь, сударыня, — заметив это, сказал Рено. — Я обещал ему мой кинжал целиком, и он его получит.

Беглецы продолжали путь, до вечера никто их не потревожил. Но если их не преследовали, это не означало, что нечего было опасаться. Вполне вероятно, что сеньор Матеус раздобыл свежих лошадей и послал своих людей во всех направлениях, чтобы с наступлением нового дня попытаться задержать путников.

Рено и Арман-Луи ушли уже далеко за пределы Франции. Земли Фландрии были в подчинении Германского императора — имя и власть великого маршала империи были здесь почитаемы. Как чужестранцы, они должны избегать любого столкновения с законом.

Уже три или четыре часа пятеро всадников сбивали возможную погоню со следа, меняли дороги, и к утру они прибыли, наконец, к стенам какого-то большого города, над которым высился шпиль соборной колокольни.

Ворота только что открылись, и толпа крестьян и зеленщиков, ведущих впереди себя ослов, лошадей, повозки груженые овощами, запрудила дорогу и повалила в город по огромному земляному валу.

— Войдем с ними, — предложил Каркефу. — И мы узнаем, где мы. Да и вообще я всегда считал, что лучше прятаться в толпе, чем в пустыне. А в открытом поле нет деревца, которого я не принял бы за гонца.

— Пошли! — согласился Арман-Луи.

Г-н де ла Герш беспрестанно украдкой посматривал на м-ль де Сувини, которая выглядела вполне спокойной. Возможно ли, что её вырвали бы из его рук и, едва они покинули Францию, недруги насильно увезли бы её далеко от него? Разумеется, никто не сможет похитить её, пока он жив, но потом, что станется с ней потом, если его убьют?

Рено толкнул его локтем и молча указал пальцем на широкий каменный герб над городскими воротами, на котором были рельефно высечены две руки, стиснутые в дружеском рукопожатии. Это означало, что путники пришли в Антверпен.

— Быстро в порт! — не раздумывая предложил Арман-Луи, с чем все молча согласились.

Улочка вывела их к берегам Шельды — на реке было множество лодок и судов, столько же, сколько вверх, шло вниз по течению. У причалов всюду валялись бочки, ящики, тюки. Какой-то человек в тени писал на коленях.

Арман-Луи подошел к нему и вежливо спросил, не знает ли он судно, готовое к отплытию в Швецию.

— Вчера туда отправилось одно, в Стокгольм, — ответил человек.

— Вчера — это слишком рано, — сказал Каркефу.

— Еще одно через месяц, пойдет туда, в Торнео.

— Через месяц — это слишком поздно, — сказал Рено.

В конце концов они выяснили, что никакое судно не отправится в северном направлении раньше, чем через восемь дней.

Рено предложил покинуть город и продвигаться вперед до тех пор, пока лошади смогут нести их, затем заменить их по дороге, купить других и таким образом добраться до Роттердама.

Арман-Луи посмотрел на Адриен.

Она сделала усилие, чтобы подняться, побледнела и вновь опустилась на свое место. Жара, длительные скачки, подобные последней, жуткие сцены схваток, при которых она присутствовала, измучили её.

— Оставьте меня.., — сказала она. — Я — ваша опасность… Ваша погибель. Когда я останусь одна, я найду себе пристанище, которое какая-нибудь милосердная душа предоставила бы мне…

Она ещё не закончила говорить, как г-н де ла Герш бросился к её ногам с тревогой в глазах, мольбой на устах.

Что касается г-на де Шофонтена, он прохаживался взбешенный, сдвинув шляпу на брови.

— Вас покинуть, мадам?! — воскликнул он. — Что сказал бы покойный маркиз де Шофонтен, мой отец, который умер со шпагой в руке? Разве поступают подобным образом люди, у которых есть сердце?

Адриен протянула свои руки обоим друзьям.

— Что ж, ладно! — сказала она со слезами на глазах. — Останемся вместе. Я готова идти туда, куда пойдете вы, упасть там, где вы упадете.

— Лучше всего и самое простое, между прочим, скрыться там, где многолюдно, — снова предложил Каркефу. — Сейчас мы находимся в квартале, который подобен муравейнику; останемся здесь. Только, по-моему, было бы благоразумным всем нам переодеться в другое платье. Другое оперенье — другая птица!

— И одновременно подыскать ночлег, — вставил Рено. — Я не знаю ничего худшего, чем спать под открытым небом, особенно когда льет дождь.

Они остановили свой выбор на трактире с двумя выходами, расположенном на отдаленной улочке. Доминик и Каркефу, занимавшиеся поисками новой одежды, вернулись вечером с огромными узлами на плечах.

— У этой одежды, которую я примерял, — сказал Каркефу, — какой-то странный запах тюрьмы, который навевает мне кошмары. А от вашей, господа, пахнет карцером. Ну ладно, все равно придется нам влезть в другую шкуру.

Когда путешественники вновь появились у причалов переодетыми, их приняли за беглых валлонских офицеров, недавно покинувших армию Тилли.

Каркефу облачился в серый драповый плащ с ярко-красной оторочкой и вовсю важничал.

12. Добрый самаритянин

Четыре дня четверо кавалеров и их подруга жили благополучно, без приключений.

Никакие люди с подозрительными физиономиями поблизости от них как будто бы не появлялись. Каждый из них по очереди ежедневно наводил справки об отправлении судов; оставшиеся в трактире охраняли Адриен.

Каждое утро и каждый вечер несколько кораблей поднимали паруса, но одни отбывали в Португалию, другие в Италию, третьи в Америку. Никакое судно не собиралось отплывать в Швецию или Данию, или в Норвегию.

— Торговля замерла, — сказал Каркефу.

Арман-Луи буквально считал часы. Всякий раз, когда он слышал звон колоколов собора, ему казалось, что пробил час его заключения под стражу. Он вспоминал о Гранд-Фортеле. Зачем позволили они тогда уехать графу де Паппенхейму?

Рено говорил, что не сомневается в том, что наемники сеньора Матеуса Орископпа потеряли их след. Но веры в это в его словах было больше, чем в душе.

— Если они будут очень долго искать, им это надоест, — уверял он.

Трижды в день он предлагал поехать в Голландию.

— Господин маркиз, не забывайте, что нас могут схватить на границе, — ответил неутомимый Каркефу.

Среди обитателей трактира, в котором они остановились, был человек лет шестидесяти, ещё довольно крепкий, хотя весь седой. Он степенно поднимался и приветствовал Адриен всякий раз, когда она проходила мимо него. Потом он провожал её глазами. Однажды, когда она недоуменно посмотрела на него, устав от этих его знаков внимания, он сказал ей:

— У меня была дочь, похожая на вас лицом и голосом. Бог дал мне её и Бог отнял. Да святится имя ее!

— Дочь? — повторила взволновано Адриен.

— У меня их было две, два чистых ягненка, точно два цветка расцветшие в один и тот же день на одном и том же стебельке. Всемилостивейший Бог оставил мне одну. Хотя это утешение несоизмеримо с горем утраты. Я увидел вас и заплакал, вспомнив о кающейся Магдалине. Да продлит Бог ваши дни!

И, сказав так, старик удалился.

— Вот гугенот, которого я попытался бы обратить в свою веру, если бы у меня было время, — сказал Рено, погрустнев.

Хозяин трактира рассказал ему, что этот кальвинист — капитан, чье судно стоит на якоре в порту.

На четвертый день вечером Каркефу вернулся в трактир в глубоком унынии. Он отвел Рено в сторону:

— Господин маркиз, — сказал он. — Я только что наткнулся на человека, который страшно походит на одного из наемников, из тех, что я запер на ключ во дворе «Мальтийского креста».

— Черт побери! Значит, они напали на наш след? — разозлился Рено.

— Боюсь, что так, — ответил Каркефу.

Арман-Луи внезапно появился перед ними.

— Псс! — прошептал Рено.

— Если у тебя плохие новости, говори, — сказал г-н де ла Герш, — если нет, пошли со мной.

Он прибавил шагу и увлек Рено с собой на площадь Мэрии.

Человек, одетый в далматику, расшитую городскими гербами, впереди которого шагал трубач, остановился посреди площади. Большая толпа народа окружила его. Должно быть, это был городской глашатай.

Человек в далматике развернул свиток с объявлением, трубач затрубил, и толпа смолкла.

— Именем Его милости светлейшего правителя Фландрии, уведомляем жителей славного города Антверпена, что капитан дон Гаспар д`Альбачет-и-Буитраго, благородный офицер на службе Его величества императора Германии, был предательски убит в трактире города Бергейма двумя французами. Вследствие чего повелеваем и приказываем бургомистрам, эшевенам и всем верноподданным гражданам славного города Антверпена найти и задержать под любым предлогом, с тем чтобы вынести приговор и повесить как должно, означенных французов и их слуг, имена и особые приметы которых таковы…

— Ну-ка, ну-ка! Приметы меня как раз очень интересуют! — с деланным нетерпением проговорил Рено.

Человек в далматике закончил читать объявление, из которого Рено старался не пропустить ни слога.

— … И пятьдесят золотых экю обещано тому, кто схватит убийц живыми или мертвыми! — добавил глашатай!

— Приметы описаны неплохо, но сумма, мне кажется, невелика за таких людей, как мы, — насмешливо заметил г-н де Шофонтен: — Пятьдесят золотых экю! Фи! Я пожалуюсь Его высочеству правителю.

В тот момент, когда они завернули за угол площади, чтобы спуститься в порт, Арман-Луи схватил вдруг Рено за руку:

— На колени! — сказал он ему.

Звонил малый колокол, который предшествует святому причастию.

— На колени перед предсмертным причастием! — прошептал Рено, упав на колени.

Но Арман-Луи пальцем указывал Рено на черного человека, который спускался по улице с непокрытой головой, осеняя себя крестом.

Матеус Орископп, это был он!

И сразу же кинжал сверкнул в руке Рено, но Арман-Луи остановил его, пригвоздив к земле.

— Разве мы одни? Подумай о мадемуазель де Сувини! — сказал он.

Черный человек скрылся с их глаз, и братья по оружию снова молча пошли по дороге к трактиру.

На этот раз они столкнулись с опасностью лицом к лицу. Каркефу, которого они встретили в тот момент, задрожал при упоминании имени Матеуса.

— Давайте, как зайцы, бросим норку! — сказал он.

Было решено, что Доминик станет на охрану трактирной двери, тогда как Каркефу сбегает в последний раз в порт, чтобы убедиться, что никакой корабль не уходит в Балтийское море. Арман-Луи вызвался предупредить Адриен. Что касается Рено, который все ещё лелеял надежду встретить сеньора Матеуса в темном углу, ему необходимо было, как он сказал, подумать.

Держа одну руку на гарде своей шпаги, другую на рукоятке кинжала, он уже спрашивал себя, не лучше ли было бы вернуться на площадь Мэрии, когда вдруг человек, завернутый в просторный плащ, в шляпе, надвинутой на самые глаза, прошел рядом с г-ном де Шофонтеном, толкнув его локтем. В тот момент, когда он обернулся, человек в плаще приподнял шляпу, и Рено, пораженный, узнал наемника, которого он сбросил с седла на землю и держал под своим коленом на Антверпенской дороге.

— Я обязан вам жизнью, поэтому услуга за услугу, — сказал ему кавалер. — На ваш след напали, город полон шпиков, который выслеживают вас. Уезжайте как можно быстрее. Прощайте!

Движением руки наемник надвинул шляпу на лоб и исчез за поворотом улицы.

В этот момент Арман-Луи вышел из трактира, Рено сразу же передал ему слова наемника.

— Ты оставайся рядом с Адриен, — сказал г-н де ла Герш. — А я пойду в город и все подготовлю для нашего отъезда. Я ещё не знаю, каким образом мы уедем из Антверпена, но совершенно уверен, что мы не останемся здесь больше ни дня.

Прежде всего он навестил своих испанских лошадок, которых из предосторожности поставил на конюшне в другом трактире, продал их и купил пять других лошадей совсем разной масти.

Разделившись на две группы и оставив м-ль де Сувини на попечении дочери хозяйки трактира, проводившей все дни по утрам на ферме у городских ворот, друзья, возможно, могли бы покинуть Антверпен без драки, — размышлял Арман-Луи по пути, — однако такой план не учитывал сложностей, связанных с пересечением границы, о которых уже говорил Каркефу. Но другого выхода не было.

Возвращаясь к себе, Арман-Луи зорко следил за всем, что происходило вокруг него. В толпе праздношатающихся людей он заметил седого старика, того самого, который, всякий раз сталкиваясь с Адриен у трактира, расположенного по соседству с портом, приветствовал её. У ног старика плакала женщина. Рядом какие-то люди грузили в повозку домашнюю утварь и мебель.