— Знаете, полковник, я и моя армия не могут выразить всего, чем обязана вам Швеция.

— Если я вас правильно понял, сир, попроси я у вас однажды пятьсот человек, чтобы нанести решающий удар врагу, вы мне их предоставите, и они последуют за мной повсюду?

— О! Если вы их возглавите, они пойдут так далеко, что могут не вернуться никогда!

— Это было бы хорошо… Мне нужны воины, которые не отступят ни перед чем.

— Речь идет о какой-то рискованной операции?

— Вот именно, столь рискованной, что кому-либо она могла бы показаться безумной.

— Объясните же, наконец!

— Верный слуга спас меня когда-то от лап имперцев. Могу ли я сделать менее для мадемуазель де Сувини, чем Магнус сделал для меня? Мадемуазель де Парделан тоже в неволе вместе с ней. Ее отец в слезах, его сердце страдает. Мы с господином де Шофонтеном решили их освободить.

— Это значит, что вы вместе с войском отправитесь в Прагу, в самое сердце вражеских войск?

— Да, сир, для меня это дело чести!

— О! Я сделаю то, что совершили некогда вы! — воскликнул король, пожимая руку г-ну де ла Гершу. — Пойдемте же! Я не буду достоин короны, которую ношу, если не скажу вам: «Дерзайте, чтобы освободить ту, которая вас любит!» Но, как друг, я добавлю: «Поберегите себя для служения Швеции, она нуждается в вас!»

В эту минуту дверь отворилась и вошел герцог Левенбургский. Арман-Луи решил остаться.

— Военные действия возобновились, — доложил королю Франсуа-Альберт, — два венгерских полка, вторгшиеся вчера в имперский лагерь, атаковали этой ночью эскадрон финских мушкетеров. За ними следуют два итальянских полка.

— Вот это точные сведения, — вступил в разговор Арман-Луи, — где вы их добыли?

Герцог, вначале не заметивший его, повернул голову и покраснел. Беседуя, г-н де ла Герш поигрывал золотой цепью, опоясывающей его. Блеск металла привлек внимание Левенбурга, искавшего ответ.

— А вы, господин, — наконец заговорил он голосом, в котором чувствовалась ярость, — вы можете мне объяснить, откуда у вас на камзоле эта блестящая золотая цепь, которую я давно ищу?

— Разве эта цепь принадлежит вам? — живо поинтересовался г-н де ла Герш.

— Она была некогда у меня похищена. А как она оказалась у вас?

— О! Вы давно её ищете, герцог? А, я, в свою очередь, давно ищу владельца этой цепи. Некоторые обстоятельства позволяют мне утверждать, что существует странная связь между обстоятельствами, в которых вам пришлось её потерять и преступлением, совершенным недалеко от королевской резиденции… три года назад.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что цепь, которую вы называете вашей и так настойчиво требуете, я подобрал около Готтенбурга, у двери дома, откуда была похищена Маргарита Каблио, и где, час спустя, я видел вас, герцог, в первый раз.

При этих словах герцог побледнел.

— Она выскользнула у меня из-за пояса, — смущенно пробормотал он.

— После преступления, а точнее после похищения Маргариты Каблио. Я нашел эту цепь в траве, где виднелись следы лошади, вашей лошади, герцог!

Еще мгновение герцог Левенбург смог выдержать взгляд г-на де ла Герша, но побежденный в этой молчаливой борьбе, опустил глаза.

Проходя мимо герцога со словами: «Так эта цепь ваша — возьмите ее!» — г-н де ла Герш небрежно бросил золото к его ногам.

Арман-Луи подошел к королю, молча наблюдавшему за разыгравшейся сценой и, полагая, что враг повергнут, молча откланялся.

— Итак, герцог, что вы на это скажете? — обратился король к Левенбургу.

— Ах! Если бы этот человек не был бы вашем гостем, я бы убил его! — вскричал герцог.

— Его не так-то просто убить, — продолжил король, — но эта цепь, о которой вы говорили, она ведь ваша, не так ли?

Удар был жестоким, но Левенбург хорошо знал, что Густав-Адольф его любит. Поэтому, собрав всю свою волю, он заговорил с жаром:

— Да, цепь принадлежит мне, я потерял её возле двери домика, где находилась Маргарита. Вспомните, как она была красива, а я был тогда молод. Мое сердце было переполнено любовью к ней. Я соблазнил другую девушку, думая, что любовь пройдет. Напрасно! Ее образ преследовал меня повсюду. Виновен ли я в том, что повстречал Маргариту раньше вас, сир?! Я не смел надеяться на её любовь, вы не можете себе представить, какие душевные муки я испытал; я хотел исчезнуть, раствориться, забыть ту, которая стала для меня смыслом жизни. Непонятная сила привела меня туда, где жила Маргарита, я был готов покончить с жизнью, имея при себе бутылочку с ядом. В то время как вы, Ваше Величество, были с ней, я, полный отчаяния, бродил возле восхитительного жилища, которое мечтал превратить в рай, если бы Маргарита этого захотела. Мои слезы медленно падали в траву. Она любила Вас, а я целовал следы её шагов! Однажды я потерял эту цепь… О! Сир, вы были тогда с Маргаритой!

Непонятное чувство охватило короля. Он, познавший некогда любовь во всем её великолепии, мог ли он осуждать человека, испытавшего любовные муки? Франсуа-Альберт слишком хорошо знал Густава-Адольфа, чтобы по неуловимым признакам понять, что происходит в его душе. Герцог решил, что самая искусная защита — это абсолютная откровенность и заговорил с необыкновенной горячностью:

— Если вы хотите услышать мою исповедь, то выслушайте до конца! В те минуты океан чувств переполнял мою грудь, полную любви! Да, я мечтал отомстить за себя!

— Вы?

— Да, я! Тысячи ужасных мыслей проносились у меня в голове. Я не знал, чему посвятить остаток своей ничтожной жизни. В вас я видел единственную причину моих страданий.

Мне казалось, что самой большой радостью для меня будет видеть вас покинутым и гибнущим. Я искал способ утолить в вашем падении свою тоску, которой я был одержим. Я зашел в своих мыслях очень далеко; прошлое вдруг предстало передо мной, мое трусливое сердце забилось — и силы мне изменили. Изумление, жалость, гнев сменяли друг друга на лице у короля. Франсуа-Альберт, наблюдая это, казалось, был во власти своей исповеди, но решил продолжить:

— Я сделал больше. Я настроил против вас ваших злейших врагов — графа де Паппенхейма, графа Фринланда. Я также встречался с теми, кто командовал вашей армией на берегах Леша. Я должен был вступить с ними против вас, победить или умереть самому…

Когда я услышал ваш голос, меня охватил озноб, и эта шпага, жаждущая вашей крови, вот она, я принес её вам! Если вам кажется, что я заслуживаю смерти, убейте меня! — Франсуа-Альберт вытащил шпагу и протянул её королю, глядевшему на него, не отрываясь, со словами:

— Но, убивая меня, помните, что это не будет вам наградой за прошлое! Счастья нет, когда сердце страдает!

Воспоминания юности вдруг всплыли перед глазами короля и взволновали его. Открытая и добрая душа Густава-Адольфа всегда была благосклонна к откровенности. Дерзкая исповедь герцога покорила его. Какие подозрения могут быть после такого признания?

Король протянул шпагу виновнику со словами:

— Возьмите свою шпагу и помните: король дал вам её и приказал хранить для Швеции!

Франсуа-Альберт испустил вздох облегчения и приник губами к руке короля. Но, очутившись за дверью королевских покоев, вложив в ножны свой меч, прошептал:

— Ты мне отдал меч — и ты пожалеешь об этом!

В тот же самый день г-н де ла Герш созвал на общее собрание драгун своей роты. Большинство из прежнего состава погибло в Лейпциге и на подступах к Лешу, но по разрешению кардинала Ришелье их заменили гугеноты, бежавшие со всех провинций Франции.

Воинственно настроенная молодежь теснилась вокруг капитана. Ни один из залов не мог вместить всех присутствующих, было решено перенести собрание на воздух, на опушку леса, где валялось большое количество поваленных деревьев. На них и расположились драгуны.

Новость о том, что провозглашено перемирие, наполнила надеждой сердца этих бравых солдат. Время лишений и боев, должно, наконец, закончиться. Несколько дней отдыха радовали одних, другим казались бесконечными.

Громкими криками собравшиеся приветствовали прибывших г-на де ла Герша и Рено.

— Когда мы снова тронемся в путь? — спрашивали одни.

— Останемся ли мы с королем или последуем в другую сторону? — подхватывали другие.

— И если мы вдруг отправимся в поход, сделайте так, чтобы мы шли в авангарде, — просили третьи.

Когда воцарилась тишина, Арман-Луи взобрался на ствол поваленного дерева:

— Сеньоры, — обратился он к присутствующим, — мне нужно сто человек добровольцев; прежде, чем обратиться к другим солдатам шведской армии, я обращаюсь к вам. Сегодня я говорю с вами не как полководец, а как армейский друг. Итак, не бойтесь, речь в данном случае идет не о военном долге.

— Эти сто человек, которые вам нужны, они пойдут в бой? — поинтересовался один из них, по имени Бегье.

— Я их поведу в самое сердце Германии, в австрийские провинции, в стан врага!

Радостные улыбки пробежали по лицам драгун.

— Быть может у нас останутся силы на отступление, смотря как будут разворачиваться события, — добавил Эгрофой.

— Мой друг, — уточнил Рено, — господин де ла Герш посвятил меня в свой проект; он таков, что добрая половина тех, кто согласится на это путешествие, могут не вернуться назад.

— Вот прекрасная возможность найти применения своему мечу, — вскричал молодой корнет.

— Не только мечу, но и пистолету тоже, — прибавил Рено.

— Господин де Шофонтен, вы так гладко рассказываете: если судьба будет благосклонна ко мне, мы обсудим это небольшое путешествие в кругу друзей, за хорошим столом. Запишите меня первым.

— И меня тоже! Думаете, что я хочу оставаться здесь? — вскричал Эгрофой. Если я не подвергну себя риску быть убитым двадцать раз, я буду считать себя непорядочным человеком, так что я готов рисковать.

— Успокойтесь, — отвечал Рено, вынув из кармана записную книжку, где уже значились имена Бегье и Эгрофоя, — самое страшное, что сможет с вами случиться, это то, что вы можете потерять ногу или руку.

— И я тоже с вами! — закричал корнет.

— Думаете ли вы, что я могу пропустить это удовольствие? — подхватил солдат, горящий желанием скорее вступить в бой.

— Запишите: господин Сан-Паер.

— И господин Арранд.

— И господин Вольрас.

— И господин Коллонж.

Перо Рено не успевало записывать, крики уже доносились со всех сторон.

— Подождите, подождите, — закричал г-н де Шофонтен, у меня уже устала рука. — Нам нужно сто человек добровольцев: сейчас те, кто желает следовать за мной и господином де ла Гершем, станут справа от меня, я вас посчитаю!

Все драгуны поспешили встать справа от Рено и образовали толпу; слева не оказалось никого.

— Хорошо, — промолвил Рено, закрывая свою записную книжку, — считать не будем!

— Я займу свое место по старшинству, — провозгласил г-н Бегье, — остальные пусть тянут жребий!

— Что ж, будем тянуть жребий, — печально ответил Эгрофой.

Корнет положил свою шапку на каменную глыбу и каждый подошел к ней, чтобы бросить туда бумажку со своим именем. Шапка уже была наполовину заполнена, когда мосье де Коллонж перевернул её ударом ноги.

— Какие же мы глупые! — воскликнул он, — зачем испытывать судьбу? Отправимся все вместе, в дороге нам будет веселей, и, если нас убьют, не о чем будет сожалеть.

— Иногда устами младенца глаголет истина! — заключил Рено. — Что вы об этом думаете, капитан?

— Я полностью с вами согласен, — отвечал Арман-Луи.

— Я тоже! Чем больше нас будет — тем меньше мы будем привлекать к себе внимание, — продолжал Рено.

— Вот загадка, которую я не берусь разгадать, — произнес Сан-Паер, обращаясь к г-ну де ла Гершу, — согласны ли вы со мной?

— Согласен! — воскликнул г-н де ла Герш.

Шапка взлетела в воздух, раздались крики: «Да здравствует господин де ла Герш! Да здравствует господин де Шофонтен!» Их окружили, обнимали, это был взрыв радости.

— И, когда благодаря мне, наконец мы пришли к согласию, — продолжил г-н Коллонж, — можем ли мы узнать, куда лежит наш путь?

— Мы пойдем в Богемию, — отвечал Арман-Луи, — и, когда мы её достигнем, армия Валленштейна будет располагаться между нами и шведами.

— Похоже, что мы будем там, как когда-то Даниил в яме со львами, — заметил Бегье.

— С той лишь разницей, что Даниил был пророком, а мы лишь бедные рыбаки, и имеем шансы быть уничтоженными, как стадо ягнят.

— А если серьезно, — продолжил г-н де Коллонж, — достигнув Богемии, что за миссия нам там предстоит?

— Там мы должны найти замок, окрестные жители называют его Дрошенфельд.

— Предположим, что мы его обнаружили, что потом?

— Сеньоры, — пояснил Арман-Луи, — в этом замке томятся две женщины, имена которых известных многим из вас: это мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини. Их содержат в заточении, им угрожают. Господин де Шофонтен и я решили их освободить или погибнуть. Но даже шпаги двух мужчин, сколь угодно храбрых и преданных, не смогут преодолеть всех препятствий. Вот почему я обратился к вам: мы вместе победим или погибнем. Что касается меня, я вернусь с ними или не вернусь вообще.

Три сотни мечей сверкнули одновременно в лучах солнца, и воинственная молодежь в едином благородном порыве дала клятву биться до последней капли крови за общее дело.

— Когда вы нам дадите знак выступать, мы пойдем за вами без промедления! — провозгласил Бегье, на что Арман-Луи мягко улыбнулся:

— Ваши лошади должны быть готовы к утру. Вам остается одна ночь для прощания с близкими.

Рено не был единственным кого г-н де ла Герш посвятил в свой план. Старый отшельник Магнус, не доверяя безрассудству друга и его старый слуга Рудигер, получив сведения о предстоящем походе, как два муравья, отправились на поиски. К концу дня они вернулись в сопровождении трех или четырех тележек, прогнувшихся под тяжестью имперского обмундирования, собранного на окрестных полях и которого, благодаря ежедневным перестрелкам, было вокруг вдоволь. У Каркефу, присутствующего при разгрузке, разбежались глаза при виде австрийских касок, пиджаков, пальто, камзолов, портупей.

— Будет, чем одеть полк!

— О, Господи! Для кого это все? — воскликнул Каркефу.

— Для нас, — отвечал Магнус. — Арман-Луи пришел в восторг от этой идеи, равно как и Рудигер.

— Пора начать переодевание, скоро в дорогу, — скомандовал Магнус.

— Скоро, очень скоро! — согласился Рудигер, для которого эта одиссея во вражеский лагерь была сродни вызову Люциферу.

Предложенная Магнусом маскировка была единственным способом пересечь линию армии Валленштейна без осложнений, или по крайней мере с наименьшими потерями.

Стоило большого труда убедить некоторых солдат закрыть свои головные уборы ненавистными кокардами. Они повторяли, что ни при каких обстоятельствах не собираются скрывать под масками свои лица. Но здесь командиры стали непреклонны.

— И еще, — предупредил встревоженный Магнус, — не вздумайте послать гонца герцогу Фринланду. Не дай бог он узнает день вашего отъезда и дорогу, по которой вы поедете.

Все успокоилось и оставалось только мечтать, чтобы завтра было все в порядке.