14. Мошенничество Евы

Оставим на время де ла Герш и де Шофонтена при дворе Густава-Адольфа, где их задержала война и обратим свой взор на мадам д`Игомер, которую мы потеряли из вид с той поры, когда смелость Магнуса спасла м-ль де Сувини и м-ль де Парделан от её рук.

Мы помним, что Жан де Верт, подчинившись желанию баронессы, намеревался проводить её в Прагу, в резиденцию фельдмаршала Валленштейна.

Поражение, которое она потерпела в павильоне, не изменило её решимости и наутро она отправилась в Богемию, сопровождаемая людьми барона. Самого же баварца д`Игомер оставила в Магдебурге. Она была уверена в нем и желала, чтобы сообщник, не менее убежденный и не менее страстный, наблюдал за городом, где нашли приют две ненавистные ей кузины.

Воплощение всех её желаний было возможно лишь при содействии сильного лица. Она хотела добиться своего во что бы то ни стало, войти во дворец или побежденной, или победительницей.

Она преследовала двойную цель: сначала — избавиться от соперницы, затем — предстать перед Рено и показать, на что она способна и что она может ему дать.

«Он меня узнает и может быть пожалеет, — размышляла она. — Не знаю только, буду ли я счастлива и будет ли счастлив он…»

Дорогой она снова и снова обдумывала эту идею и готовила себя к роли жертвы.

Человек, которого император Фердинанд назвал герцогом Фринландским, в награду за услуги, оказанным им Дому Габсбургов, занимал высокий пост в Праге. Он заслуживал репутацию военного, такую же, как и граф Тилли. Он был богат и знатен. Среди своих владений герцог выбрал уединенное место, где король дал ему возможность организовать свой Двор.

Вокруг него постоянно находилось большое количество офицеров, преданных военному делу. При дворе также находилось шестьдесят слуг и пятьдесят солдат.

Самые известные и важные сеньоры считали за честь быть вхожими во дворец герцога; здесь постоянно устраивались балы, дворяне из самых знатных дворов приезжали сюда.

Слава и богатство герцога росли день ото дня. Во всей империи, от берегов Эльбы до Рейна, от Балтийского моря до Тирольских гор, не было солдата, который не знал бы герцога, не уважал бы его и не боялся.

Его имя было, как флаг; не было человека, владеющего шпагой и мушкетом, который не пошел за ним в бой и не сражался бы до последней капли крови.

У герцога, как у императора, было огромное количество слуг и мажордомов, офицеров и адъютантов. С ним разговаривали, как с коронованной особой. Находясь под покровительством короля, он был неуязвим; в любую минуту имперская армия готова прийти ему на помощь.

Надо сказать, что баронесса была свидетельницей такого количества событий за короткий промежуток времени, что не могла не знать, что война имеет свои капризы.

Она могла игнорировать то, каким образом Валленштейн поднялся на такую высоту, но хорошо понимала, что сейчас ей придется быть с ним особенно осторожным. Баронесса не забыла, как когда-то, в Вене на одном из праздников, первый лейтенант империи смотрел на неё такими глазами, что окружающие это заметили. Он говорил с ней и его голос, всегда такой жесткий, вдруг смягчился, лицо его оживилось. Что-то дрогнуло в груди этого сурового человека, казалось уже не способного на большие чувства.

В те времена мадам д`Игомер, будучи недавно замужем, была в расцвете своей красоты. Но, будучи женщиной умной, она уже ничему не удивлялась. Какой это был триумф для её гордости! Хозяин Германии готов был упасть к её ногам; но тогда она влюбилась в авантюриста, бедного дворянина… Сегодня же она хотела узнать, имела ли её красота ещё какое-то влияние на Валленштейна.

Прибыв в Прагу, она решила первым делом нанести ему визит.

Вряд ли кто-либо мог уступить ей в искусстве очаровывать. Как она присела в поклоне перед рукой, протянутой ей герцогом! С какими интонациями в голосе она поведала ему о том, какая она сейчас покинутая и беззащитная! Одна, брошенная всеми, д`Игомер вдруг вспомнила о Валленштейне, гордости великой Германии! Она хранила в памяти то, что некогда он был добр к ней и решилась приехать к нему. Несчастья преследовали её повсюду, ей столько пришлось перенести при шведском дворе! Если её присутствие каким-то образом стеснит человека, любимого и обожаемого всей империей, она готова исчезнуть и провести последние минуты в монастыре…

Две слезы упали из её глаз и потекли по розовым щекам. Валленштейн поддержал молодую женщину со словами:

— Добро пожаловать, мадам! Этот дворец ваш!

Это была первая победа. Мадам д`Игомер надеялась и на другие. Вскоре она заинтересовала герцога несуществующими несчастьями, по поводу которых она могла лить слезы в любое время дня и ночи. Скоро она обрела большую власть.

Прошло немного времени, как вся прислуга: пажи, мажордомы, оруженосцы, дворяне и капитаны не могли не считаться с новой звездой, взошедшей над Прагой.

Среди людей Валленштейна был лишь один человек, которого опасалась д`Игомер — это был астролог Сени; но Текла с первого взгляда распознала, с кем имеет дело. Однажды она потребовала астролога к себе и, показывая ему ларец со сверкающим золотым колье, сказала:

— Вот дань, которую я вам плачу за вашу науку; я смею надеяться, что прогнозы будут благоприятны для меня, и что планеты, подчиняющиеся законам природы, будут способствовать нашей дружбе!

От астролога не ускользнуло выражение лица, с которым говорила мадам д`Игомер.

— Что вы ожидаете от планет, доверяющих мне свои секреты? Вы блистаете не меньше, чем Венера! Звезды — ваши сестры! — отвечал Сени.

— Вот именно! Я надеюсь, что вы поняли, что должны время от времени повторять это герцогу, а я не буду забывать говорить ему, что вы никогда не ошибаетесь!

В этот же вечер соединение Марса и Юпитера демонстрировали Валленштейну, что приезд мадам д`Игомер в Прагу — хорошее предзнаменование; звезды явно свидетельствовали об этом.

Мадам д`Игомер всегда была в курсе всех событий, поэтому она одна из первых узнала о взятии Магдебурга. Для неё это ничего не значило, но теперь она могла быть уверена, что мадмуазель де Парделан не сможет покинуть город.

Курьер, посланный в день катастрофы, подтвердил её мысли. Теперь нужно было доставить пленницу в руки Паппенхейма, в Прагу. Но, чтобы достигнуть этого, нужно было убедить его в целесообразности её решения. Мадам д`Игомер быстро обдумала свой план.

Однажды утром она появилась перед герцогом Фринландом с глазами, полными слез.

— Какую ужасную новость я узнала! — воскликнула она, падая на колени перед герцогом. — Я не поднимусь с этого места, пока вы не поклянетесь исполнить мою просьбу!

— Что случилось? Разве вы не хозяйка здесь? — спрашивал Валленштейн, присаживаясь возле нее.

— Магдебург взят!

— Разве это не город мятежников? Теперь там войска императора!

— О! Вы ничего не знаете! Две молодые женщины, с которыми я связана кровными узами, находятся во власти Паппенхейма. Их имена известны графу Тилли, это знатные особы и он просит за них. В какую крепость их направят? Каким испытаниям они могут подвергнуться? Несмотря на страдания, перенесенные мной в Швеции, я не могу забыть, что спала с ними под одной крышей.

— Дорогая Текла! Вы также добры, как всегда!

— Напишите графу Тилли, чтобы мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини были переданы вам! Пусть они живут у нас во дворце. Если он захочет за них золота — для вас оно всегда было ничто! Здесь они будут под моим присмотром! Более того, если Бог даст, я вытяну их души из сумерек еретизма. Таким образом я отплачу им свой долг!

— Что вы хотите, чтобы я сделал, Текла? Хотите, я пошлю своего офицера к графу Тилли? Он хорошо знает меня и, надеюсь, не откажет!

— Кто может противостоять желаниям графа Валленштейна? Но сделайте лучше, позвольте поехать мне самой! Я появлюсь перед Паппенхеймом, и, когда пленницы меня увидят, они сочтут себя спасенными! О! Могу ли я привлечь их потерянные души в лоно нашей святой церкви?

— Но, — продолжал Валленштейн. — Это путешествие, в которое вы хотите отправиться, не продлиться ли оно слишком долго? Я не хотел отпускать вас! Ведь я, как солдат, обязан сам исполнить вашу просьбу.

— Вы — герцог Фринланд, вы всегда побеждаете, вы тот, кому всегда сопутствует успех. Валленштейн снизошел до того, что обратил на меня внимание, и Валленштейн думает, что я променяю его на кого-нибудь другого! Не вы ли приютили меня, покинутую и несчастную, разве я могу вас предать?

Герцог прижал Теклу к своему сердцу.

— О! — подумала она, — Если бы так же меня прижимал к своему сердцу Рено!

Д`Игомер пустилась в путь. При себе она имела письмо, подписанное Валленштейном, и эскорт.

Письмо, адресованное графу Тилли, повествовало о желании герцога Магдебурга призвать к себе м-ль де Сувини и м-ль де Парделан, родственников мадам д`Игомер — хозяйки замка. В письме не было ни одного слова о выкупе. Было понятно, что последнее слово остается за хозяином положения. Графу Тилли ничего не оставалось поделать, как подчиниться.

Мадам д`Игомер советовалась по этому поводу с Жаном де Вертом. Тот опасался, что Паппенхейм не отпустит от себя Адриен.

— Вы думаете, что он до сих пор её любит? — спросила д`Игомер.

— Нет, её долгое отсутствие рассеяло его мечты об этом; но он знает, что я люблю её и пообещал де ла Герш следить за ней.

— Значит, это вопрос чести, а не любовная проблема. Я хочу немедленно встретиться с Паппенхеймом.

Час спустя Текла предстала перед генералом.

— О! Предписание! — произнес он, знакомясь с депешами, врученными ему мадам д`Игомер.

— Император надеется на вашу преданность.

— Он имеет право на неё рассчитывать, так как король Швеции находится сейчас в Германии. Но разве вы игнорируете то, что я делаю здесь?

— Я не игнорирую ничего. Почитайте!

И Текла протянула графу письма Валленштейна и графа Тилли.

— Отдать вам мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини? — произнес он, бросая беглый взгляд на письма. — А как же мое обещание?

— А как же ваш интерес?

Паппенхейм и д`Игомер посмотрели друг другу в глаза.

— Не нужно громких слов, скажем о вещах так, как оно есть на самом деле, — продолжила Текла. — Есть две молодые женщины. Одну из них вы любили когда-то…

— О! Вы знаете об этом!

— Я решила быть дипломатом, а дипломат не должен ничего упускать. Адриен любит де ла Герш, а также её любит Жан де Верт. Но это их дело, пусть они улаживают это сами. Вы не будете сражаться ни с одним, ни с другим. Но рядом с мадемуазель де Сувини находится мадемуазель де Парделан, и это вы не учли.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что мадемуазель де Парделан, графиня Маммельсберг по матери, почти что немка и её графство происходит от австрийской короны, а вы являетесь одним из её слуг. Единственная дочь и единственная наследница маркиза де Парделан, она достойна любви самых великих властителей. Я знаю, кто её любит, и это несмотря на то, что две кузины постоянно вместе.

— Она действительно очаровательна! — прошептал де Паппенхейм.

Текла подошла к нему:

— Как вы считаете, хозяин империи будет колебаться отдать пленницу императора Фердинанда тому, кто ему так преданно служит? Какие ещё владения можно присоединить к богатствам де Паппенхейма? Правда, что маркиз де Шофонтен обожает её, и, как мне рассказывали встречался с Паппенхеймом в Гранд-Фортели?

Г-н де Паппенхейм поджал губы.

— Все это порождает связи, которые нельзя разрушить, — продолжала вдова д`Игомер. — Не бравировали ли вы этим? Не хотите ли вы первым испытать поражение? Это может принести вам славу! Не слухи ли это, что возле Малина господин де Шофонтен убил в вашем присутствии человека, искусного фехтовальщика! Да! Господин де Шофонтен имеет право на уважение со стороны графа де Паппенхейма. Он победил вас — поклонитесь ему!

— Мадам! — воскликнул граф, бледный от гнева.

Но молодая вдова не опустила глаза.

Красный крест появился на лбу у великого маршала; он отступил на шаг, словно опасаясь мадам д`Игомер.

— Мадам! — снова начал он. — Есть слова, которые человек не может сказать мне безнаказанно. Вы — женщина… Я забуду их!

— Нет, не забывайте их! — настойчиво продолжала мадам д`Игомер.

— Но что вы хотите от меня?

— То, чтобы я сделала, если бы звалась графом де Паппенхейм!

— О! Говорите, говорите!

— Вас оскорбил человек, иностранец, враг вашей страны и вашей империи! Этот человек влюблен в женщину, которую превратности судьбы привели к вам, и вы меня спрашиваете, чего я от вас хочу! Не надо лишних слов! Мадемуазель де Парделан здесь, чего вы боитесь? Вы говорите об обещании, данному господину де ла Герш. Но у вас есть приказ графа де Тилли, и вообще, что вы должны господину де ла Герш? Благодарность за тот рассказ, который я слышала двадцать раз, о том необычном облике, что вы принимали в Гранд-Фортели, когда пятьдесят мушкетов вам угрожали со всех сторон?

— О! Господин де Шофонтен вам об этом рассказывал?

Г-н де Паппенхейм не мог продолжать; кровь, прилившая к горлу, не давала ему говорить.

— О! Вы дрожите! Вам доверена такая акция! Не упустите ее! Удача улыбнулась вам и Бог вам поможет!

— О! Я согласен подчиниться! — вскричал граф де Паппенхейм.

— Итак, мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан поедут со мной в Прагу?

— В Прагу! В Вену! Куда вы хотите!

— Вы знаете, что за человек герцог Фринланд, и как он предан друзьям. Я скажу ему, что его желание было приказом для вас и, возможно, когда-нибудь, вы увидите его во главе империи! А я, надеюсь, буду адъютантшей фельдмаршала Валленштейна!

— Сегодня вечером я отправлюсь в Саксонию, а вы последуете в Богемию. Нужно ли говорить двум кузинам, что вы здесь?

— Это не обязательно. Скажите им, что вы больше не уполномочены сопровождать их, остальное я беру на себя.

— Значит, я могу рассчитывать, что вы будете хорошо следить за той, которая, быть может скоро будет называться графиней Маммельсберг?

— Если она не будет принадлежать вам, она не будет принадлежать никому! Правда, ещё существует господин де Шофонтен…

— Бог поможет нам встретиться и тогда будет видно.

— Прощайте, граф!

— Прощайте, баронесса!

Минуту спустя, вдова д`Игомер уже была рядом с Жаном де Вертом и рассказывала ему о результатах беседы с графом де Паппенхеймом.

— Как я вам и говорила, он согласился! — довольно заключила она.

15. Глава, где мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан узнают о прелестях города и деревни

Согласившись на отъезд м-ль де Сувини и м-ль де Парделан, граф де Паппенхейм скоро и сам был готов к отъезду. Он объяснил его срочным приказом императора. Прощание с девушками было недолгим. Паппенхейм сказал им, что он оставляет их в руках надежного человека. После его отъезда, баронесса д`Игомер быстро направилась в Прагу. Она сделала все, чтобы девушки ничего не заподозрили. Лишь во дворе у герцога де Валленштейна кузины поняли, что фортуна изменила им.

Встретив девушек, баронесса изобразила радость на своем лице. Она даже попыталась обнять пленниц. Все похолодело в душе у молодых девушек.

— Эти объятия ни к чему. Мы ведь теперь ваши пленницы… Зачем же играть комедию? — прямо спросила Адриен.

— Мы опять в монастыре Сан-Рупьер? — спросила ничего не понимавшая Диана.

— О! Почему меня не любят те, кого люблю я? — отвечала баронесса и её глаза наполнились слезами.

Текла, как мы знаем, умела лить слезы по любому поводу. Она прибегала к этому испытанному способу при каждом удобном случае. Слезы были ей к лицу. Они придавали вдове д`Игомер какой-то неотразимый шрам. В таких случаях она казалась особенно беззащитной и пользовалась этим. Текла умышленно и с удовольствием лицемерила, говоря с кузинами заискивающим голосом. При этом она преследовала цель показать герцогу Фринланду свое нежное отношение к кузинам и одновременно сыграть с ними злую шутку.

Баронесса мечтала достигнуть двойного результата: с одной стороны вызвать у своего покровителя отвращение к созданиям, отвергающим проявление внимания и доброты, а с другой — одеть вуаль добродетели и несчастья.

В то время, как м-ль де Парделан и м-ль де Сувини были помещены под присмотром в павильон, мадам д`Игомер несколько раз появлялась в слезах перед герцогом Валленштейном. Она не отвечала на настойчивые вопросы фельдмаршала, наконец, после долгих уговоров, Текла рассказала о своих несчастьях.

— Вы знаете, как я люблю мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини, особенно мадемуазель де Парделан. Вы знаете также, как я хочу, чтобы они были счастливы. Это мое желание побудило меня не пустить их ко двору шведского короля, откуда они вряд ли вернулись. В этом деле я представляю ваши интересы, но ни моя любовь, ни моя нежность не смогут до сих пор растопить лед наших отношений. Они отвергают все попытки подружиться с ними.

Говоря это, мадам д`Игомер поднесла свои маленькие и белые руки к глазам; герцог нежно отвел их.

— Вот в чем причина ваших слез… И вы до сих пор не оставили своих намерений?

— О! Я люблю их! И потом меня тревожит другое. Вы понимаете, что я пекусь о чистоте их душ. Я знаю, что кузины преданы двум молодым дворянам, я познакомилась с ними, когда была в Швеции. Чем они приворожили молодых женщин? Этого я никак не пойму. Тут замешано какое-то колдовство.

— Не пугайтесь! — отвечал Валленштейн. — Не лучше ли обратиться к астрологу Сени?

— Я не хотела вам говорить, — продолжала Текла. — В их манере чувствовать и воспринимать окружающее есть нечто такое, что каждый раз пугает меня. В этом я вижу влияние мистических сил. Ведь я помню девушек совсем маленьких и не узнаю их. Хочу направить их на верный путь — и не могу. Они постоянно сопротивляются мне. И ещё скажу вам, что руки мадемуазель де Сувини добивается один знатный человек.

— Вы говорите о знатном человеке. Кто он?

— Ваша светлость, когда на небе нет солнца, свет звезд проникает сквозь тучи!

— Имя звезды, которой предназначена племянница господина де Парделана?

— Барон Жан де Верт!

— И она отвергает его?

— Это ещё не все! Другой известный сеньор вздыхает о мадемуазель де Парделан и желает заполучить её руку.

— И как же зовут этого человека?

— Граф де Паппенхейм.

— Один из моих лучших командиров!

— Вот похвала, которую, я уверена, Паппенхейм не променяет даже на королевскую корону.

— Итак, он любит мадемуазель де Парделан? — спросил Валленштейн, целуя руку Теклы.

— Он обожает ее; но, как и её кузина, мадемуазель де Сувини в случае с Жаном де Вертом, мадемуазель де Парделан противится этому союзу.

— Вы правы, это упрямство ничем не объяснить, кроме как колдовством!

— О! Ваша светлость, эти две несчастные были воспитаны, как еретички…

— Можно было не обращать внимание на это, но мы не можем забывать о другом интересе — интересе империи. Мы не должны графине Маммельсберг позволить попасть в руки авантюриста. Я никогда не прощу себе этого. Я хочу счастья и для одной и для другой.

— О! Ваша государственная преданность не имеет границ! Эти мысли преследуют и меня! Я не сплю из-за них по ночам! Но силы мои на исходе…

Говоря это, Текла задержала свою руку в руке Валленштейна и погрузилась в глубокие раздумья. Герцог залюбовался молодой женщиной.

— О! — вдруг произнесла она, поднимая свою очаровательную головку. — я неоднократно приходила к мысли, что свет нашей религии очистит их души и девушки станут меньше противиться моим усилиям.

— О! У вас святые мысли. Тишина монастыря сможет усмирить их.

— Я вас правильно понимаю, что вы предлагаете, мой дорогой герцог, поместить одну и другую в монастырь. Там они скорее станут на праведный путь. Можно также пока поместить их под наблюдение набожного человека.

— Я дам вам по этому поводу совет. Когда благодушие уже ничего не может, когда возможности нежности уже исчерпаны, нужно прибегнуть к наказанию, как прибегают к железу и огню, чтобы выжечь траву и кусты на поле, где должен пройти плуг.

— Вы разделяете мои опасения. Я не хотела бы их лишить моей нежности. Доверите ли вы мне их? Сделаете ли вы меня их хозяйкой? Поручите ли вы мне их судьбу? Я сделаю все, чтобы добиться цели, которую вы ждете.

— Делайте все, как считаете нужным! Мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан в ваших руках.

Мадам д`Игомер вздохнула и произнесла вкрадчивым голосом:

— Пусть их счастье будет мне платой за мои труды!

Эта беседа решила судьбу двух пленниц. Но прежде, чем прибегнуть к строгостям монастыря, мадам д`Игомер решила прибегнуть к хитрости, окружив девушек удобствами и удовольствиями. Это была самая лучшая месть. Нужно было сначала развратить, прежде чем нанести удар.

С этого момента она вменила себе в обязанность сопровождать кузин на все праздники, устраиваемые при дворе Валленштейна. Прежние платья девушек были заменены на богатые и роскошные наряды. Все, что могло радовать глаз, было предложено пленницам. Диана и Адриен постоянно находились в атмосфере удовольствий: музыка, танцы, фейеверки, охота постоянно сменяли друг друга; им оказывали внимание несколько знатных особ.

Каждый вечер Адриен и Диана возвращались к себе, измученные и утомленные. Правда, нужно отметить, что их ничто не могло сломить. Их простота и прямота преодолевала все ловушки. После шумных праздненств во дворе Валленштейна они становились на колени и молились. Хитрость мадам д`Игомер не удалась.

Тем временем великий маршал вернулся с поля боя. Он был очень расстроен поражением своих войск. Он видел сам, как его кирасиры падали под ударами драгун. В гуще сражения Паппенхейм столкнулся с Шофонтеном. Под натиском шведов его войска отступали. И как он может теперь отдать своему счастливому противнику ту, которая находится в его руках!

— Нет! Нет! — повторил Паппенхейм, — он победил меня, теперь моя очередь отомстить ему.

Воодушевленный своим решением, он прилагал все усилия, чтобы заполучить сердце мадемуазель де Парделан, хотя он отлично помнил об обещании, данном Шофонтену.

Природная верность мадемуазель исключала мысль об измене, и, порученная графу Арману-Луи, она свято верила в его порядочность.

— О! Я не знаю, чего я боюсь больше, — говорила Диана Адриен, — суровости и жестокости Жана де Вирта, или галантности и хитрости Паппенхейма!

— Объясни! — просила Адриен.

— Недавно он пришел ко мне: я протянула ему руку, он взял её и вдруг бросился на колени. Я так удивилась, что не могла произнести ни слова. Граф заявил, что любит меня, что ничто не помешает ему любить меня всегда, и, чтобы быть со мной, он готов на все. Я поняла по его глазам, что он ни в чем не виноват. Это происки мадам д`Игомер. Это она отдала нас Жану де Верту и Паппенхейму. Теперь мы, как в тюрьме. Пусть Бог нас спасет!

Чутье подсказывало Адриен то, что Диана не ошибалась. Она поняла наконец, что в этих условиях, где все, казалось было подчинено удовольствиям, им, в конечном итоге, было приготовлено тяжелое испытание. Окружающий мир был закрыт для них; ни одни звук, ни одно слово не должно было ускользнуть от часовых Валленштейна. Одетые в шелка, покрытые бриллиантами, осыпанные золотом, на самом деле девушки вели жизнь рабынь. Они не знали, помнят ли о них за стенами дворца.

Однажды вечером, на балу, мадам д`Игомер подошла к Диане, которую вот уже несколько дней называла графиней Маммельсберг. В это время девушка, сидя на диване, грустным взглядом наблюдала за толпой куртизанов, фланирующей по залу, залитому огнями.

— Что произошло? — удивленно спросила д`Игомер, беря руку Дианы в свою. — Где же драгоценности на этой красивой ручке? Дорогая графиня, вы поступаете неподобающе. И, снимая с руки браслет с бриллиантами, продолжала: — Взгляните, вот браслет, доверенный мне графом де Паппенхеймом. Вручая его мне, он заверил, что эта красота предназначена вам. Он так красиво будет на вас смотреться.

Диана быстрым движением схватила драгоценность и бросила его прочь.

— Я не нуждаюсь в подарках графа! — гневно произнесла она.

— Молодец! — прошептала м-ль де Сувини, пожимая ей руку.

Несмотря на выдержку, мадам д`Игомер побледнела, но снова попыталась заговорить с Дианой:

— Я понимаю, вы отвергаете мое внимание, я могу это объяснить, это ваше право, но отвергать внимание другого, влюбленного в вас знатного человека — вот этого мне не понять! Через несколько дней вернется граф де Паппенхейм — и тогда мы посмотрим, посмеет ли графиня Маммельсберг отказаться от свадьбы!

Для Дианы эти слова были настоящим ударом.

— Вы говорите о замужестве с графом де Паппенхеймом?

— Мы ждем только курьера, который должен привезти согласие императора на эту свадьбу, и сразу начнем готовиться к церемонии.

В это время в галерее появился папский легат, посланный в Германию сражаться с еретиками и нести католическую веру в сердца верующих. Это был настоящий Князь Церкви, прославившийся твердостью характера и преданностью католической вере. Движимая неожиданным порывом, расталкивая толпу, м-ль де Парделан бросилась к нему и, падая на колени взмолилась:

— Монсиньор, вы защищаете слабых и помогаете отвергнутым. Взываю к вашей милости, пожалейте меня!

— Дочь моя, поднимитесь с колен и поведайте мне, что случилось! — ничего не понимая, сказал легат.

— Нет, только после того, как вы выслушаете меня! Вы — олицетворение Христоса на земле, могли ли вы дать разрешение на брак, к которому меня принуждают и который я отвергаю? Ведь я ещё совсем молода, я не хочу приносить себя в жертву. Ведь я была воспитана в другой вере! Поверьте, это не шутка! Графиня Маммельсберг по матери, я имею десять деревень и двадцать замков. Мое сердце отдано дворянину, католику, французу, сражающемуся за Швецию, мою родную страну. Я вольна свободно выбирать свою судьбу и отдам свою руку тому, кого люблю. Я взываю к вашей жалости, помогите мне, сделайте так, чтобы в один прекрасный момент я не стала графиней де Паппенхейм! Я не хочу соединять свою судьбу с тем, кого не люблю!

Папский легат сжал руку м-ль де Парделан:

— Во имя того, кто дал мне право соединять и разлучать и кто наделил меня властью, я накажу того священника, кто навредит этой женщине! Поднимитесь, дитя мое, и не бойтесь ничего. Мой брат, архиепископ Пражский, сделает все для вас! Пусть все, кто меня слышит, знает — графиня Маммельсберг находится под покровительством церкви!

Легат медленно обошел толпу, осеняя её крестным знамением. Присутствующие преклонили головы пред ним.

Сумев усилием воли изменить выражение своего лица, мадам д`Игомер не произнесла ни слова. Но в тот момент, когда глаза молодых женщин встретились, Текла тихо произнесла:

— Сейчас вы победили, но все проходит, легаты и время.

И, так как все смотрели на нее, баронесса д`Игомер предложила руку м-ль де Парделан.

— Вы так отчаянны, дитя мое! Возвращайтесь к себе и успокойтесь!

Диана и Адриен возвратились к себе, чтобы уже никогда не выходить из своих покоев; дни бежали за днями, недели за неделями, никто не навещал их, никто не разговаривал с ними, ничто не нарушало тишину их существования. Вокруг не было никого — ни лицемерных улыбок, ни насмешливых взглядов.

— Ох! Хоть бы Рено и Арман-Луи узнали о наших несчастьях! Хоть бы они нашли нас и спасли!

Приникнув к окнам, девушки наблюдали за облаками и птицами, парящими в небе. О, если бы у них была быстрота птиц и облаков!

В то время, как молодые женщины страдали вдали от мира в Пражском дворце, важные военные события, предвиденные мадам д`Игомер, призвали фельдмаршала Валленштейна на театр войны. После поражения под Лейпцигом 7 сентября 1631 года, графа Тилли постигла другая неудача. Он потерпел поражение под Лешем. Звезда Густава-Адольфа взошла на небосклоне.

Мадам д`Игомер была первая проинформирована о переговорах между герцогом Фринландом и Фердинандом, хотя сведения об этом держались в строжайшей тайне.

Фринланд желал наложить руку на Германию. Д`Игомер быстро догадалась, какой совет он ждет от нее.

— О! — говорила она с горечью в голосе. — Сейчас я хочу думать только о вас и забыть о своих желаниях. Империя идет к своему концу, враг готов нанести последний удар. Вы должны направить все усилия на победу! Никто не сможет противостоять Густаву-Адольфу, кроме вас. Вы — единственный защитник империи. Не думайте обо мне и отправляйтесь сражаться. Смотрите: солдаты, капитаны, генералы ждут вас и надеются на вас! Все готовы сражаться до конца! Принцы, выборщики, короли вам доверяют свои народы и свои короны. О! В тот день, когда вы покинете свой дворец, я одна буду плакать, а Германия будет приветствовать вас! Он будет надеяться на победу, отправляя вас на войну. Огромный кортеж дворян и сеньоров будет сопровождать вас к границам, осажденным шведами. Не сомневайтесь ни в чем и присоединяйтесь к отрядам де Паппенхейма! Завтра это уже будет настоящая армия, и пусть Европа изумится вашим победам, ведь вы — настоящий солдат!

— О! Вы одна меня любите, Текла! — вскричал Валленштейн.

Вскоре после этого разговора он отдал распоряжение приготовиться к отъезду. Накануне этого события мадам д`Игомер попросила разрешения дать некоторую свободу пленницам.

Валленштейн нахмурил брови. Д`Игомер настаивала: