Три в одном - Пилюля

От этих имен девушка вздрогнула и теперь смотрела на старика совсем по-другому.

«И с руками у него что-то не так… сильные, молодые… Саня, Маруся, да что происходит?..»

– И повадилась она к нему в лес из села бегать, – продолжал старик. – А Сиданко, полицай, узнал. Стал следить. Глупая баба Маруся не смотрела по сторонам и навела на Саню фашистов. А уж они его пытали!.. Хоть и забрали все, что им надо… а все ж таки убили… потому как твари и отродье, – назидательно выставляя указательный палец, подытожил старик.

– Навела? – спросила Рита.

– Ага, навела, навела… – дед покачал головой. – Я этого Сидэнко в пятьдесят третьем встретил и вилами проткнул. Хотели посадить, а вместо этого почетную грамоту дали. – Старик сунул руку в карман, достал и протянул Рите бумажный сверток. – Хрущёв вручал. Пятьдесят долларов, думаю, грамота стоит. Так что все по-честному.

Рита взяла сверток и хотела раскрыть, но старик, сильно закашлявшись, похлопал ее по коленке, постучал по сумочке и, кряхтя, поднялся.

«Хочет, чтобы я положила в сумку», – догадалась девушка.

– Эй, ты! – окликнули старика, но тот и не оглянулся. – Герой войны, к тебе обращаюсь! – позвали снова.

Рита подняла взгляд. В нескольких метрах от нее стоял высокий человек в полицейской форме.

Дед медленно повернулся на голос.

– Ась? Эт ты мне, внучок?

Человек в форме посмотрел на девушку.

– Чего он хотел от вас?

– Да так, ничего, – ответила Рита. – Он к однополчанину летит.

– Проверьте, не украл ли чего?

Рита заглянула в сумочку, развела руками.

– Ничего не украл, все на месте.

Зоркий страж порядка снова взглянул на старика.

– Документы есть?

– Какие документы, внучок?! Сожгли немцы мои документы в сорок втором под Киевом.

– Давай на выход, – строго сказал человек в форме.

– А что я сделал, внучок? Мало эсэсовцев убил, мало грудь под пулеметы подставлял, а? Чем я хуже других? А-а-а… Старым стал, ненужным стал.

– Иди к церкви, там попрошайничай. Здесь нельзя. Давай-давай, дед, по-тихому, без скандала, тебе же лучше будет.

Старик сделал несколько шагов и остановился.

– Помоги, внучок, трудно мне идти. Осколок на печень давит. Дай хоть на плечо обопрусь. Парень ты крепкий, сдюжишь.

Сержант подошел, дед повис у него на плече. Полицейский отвернулся, брезгливо выдохнул.

– Фуф… Ну и вонючий ты, дед. Может, сам пойдешь?

– Не побрезгуй, внучок, помоги.

Они медленно двинулись к выходу. Дед терял силы на глазах. Вот он уже обхватил крепкую шею полицейского двумя руками.

– Я в сорок пятом в Будапеште вот так же политрука из-под артобстрела вынес, – погрузился в воспоминания старик. – А меня через Вислу пацаны шестнадцатилетние перенесли. А тут автоматчики. Всех и положили. Вот то ребята были! Герои, прям как ты! А я тебя видел возле ларьков, вот только что… Это вы хорошо придумали. Они с жары пиво хлещут, а туалет на ремонте. Они за ларьки, а тут выхлоп! Тяжелая у тебя работа, внучок. Как же мы без вас? Дай-ка я тебя поцелую! От всего народа нашего за службу твою. – Старик потянулся губами к стражу порядка. Тот отстранился.

– Помоги, внучок, трудно мне идти. Осколок на печень давит. Дай хоть на плечо обопрусь. Парень ты крепкий, сдюжишь.

– Прекращай, дед. Пошли, пошли. Ну и воняет от тебя…

– Это в сорок первом, когда двое суток под Смоленском в свинарнике прятались. Вот с тех пор…

– Ты быстрее можешь?

– Скажи, внучок, много заработал?

– Много там заработаешь, бомжи одни, такие вот, как ты.

– А мы за краюху хлеба да за Родину на танки шли. Легкая была работа. Не то, что у тебя, внучок. Это ж сколько силы надо, бомжиков за пиписьки тягать! Учился долго, наверное?

– Ехидный ты старичок, – вытирая пот со лба, заметил доблестный страж. – Ты мне другую работу дашь, что ли?

– А лучше никакой, чем такую. Мы по совести умирали, а вы по совести жить не хотите.

– Может, не за тех умирать надо было, а, дед? Может, не с теми воевал?

– Поговори мне. Я-то с теми, с кем надо, а вот ты подумай, с кем и против кого.

Рита все это время, как бы прогуливаясь, шла по параллельному ряду. Ее внимание привлек крепкий мужчина у окна. Он как-то слишком резко отвернул от нее лицо и приложил палец к уху. Девушка прислушалась:

«Видел… – прошептал незнакомец – … Мент мешается… Обязательно проверим…»

Рита остановилась, заметила еще нескольких типов похожей комплекции, то и дело прикладывающих ладони к ушам. Двое подозрительных следили за стариком и сержантом у самого выхода.

Проходя мимо туалета, старик остановился, схватился за живот.

– Ой, больно!

– Что у тебя опять? – недовольно спросил полицейский. – Осколок бомбы в заднице шевелится?

– Рези. Не дойду. – Корчась от боли, дед показал на дверь. – Туда надо.

– Что еще придумал! Терпи.

– Думаешь, я под Сталинградом мало натерпелся?

Полицейский недовольно скривил лицо.

– У тебя две минуты.

– Ты это… не пускай никого, внучок. Ну не могу я при посторонних…

– Две минуты, – повторил сержант.

Старик благодарно кивнул и направился к двери, бурча себе под нос: – Две минуты… У нас в сорок третьем под Курском… сейчас я тебе расскажу…

Дверь за старым воякой закрылась. Сержант остался терпеливо ждать снаружи. К туалету подошел крепыш, стоявший у окна, и взялся за ручку.

– Куда? – остановил его полицейский.

– Сюда, – показал на дверь мужчина.

– Подождите, сейчас генералиссимус выползет, – добродушно усмехнулся сержант. – Задумался, видно, никак не вспомнит, что там у них под Курском в сорок третьем стряслось.

– Я тороплюсь.

– Все торопятся.

– Но мне надо.

– Всем надо.

– Но мне очень надо!

Блюститель закона дернул за ручку, дверь не поддалась.

– Закрылся, панфиловец, – сказал он и постучал. – Дед, выползай!

Никто не ответил, и он постучал еще раз.

– Дедуля! Ставка на совещание зовет!

Крепыш, просившийся в туалет, заметно занервничал. С нетерпением наблюдая за неэффективными действиями полицейского, он не выдержал, оттолкнул сержанта и, выбив дверь ногой, влетел внутрь.

– Ты что сделал? – заорал полицейский и, закипая от гнева, кинулся следом.

И тут Рита увидела, как со стульев вскочили и с разных концов зала стремглав помчались к туалету еще несколько мужчин. Из уборной им навстречу выскочил тот, что выбил дверь, и кинулся к выходу:

– В форточку! В форточку вылез! – истерично кричал он маячившим вдалеке темным силуэтам. – По крыше уходит! Все на улицу! Быстро! Быстро!

Все вдруг загомонило, забегало.

Девушка вспомнила, как однажды открыла дверь в погреб, а там точно так же перепугано и бестолково по полу метались мыши.

На улице раздалось несколько выстрелов, люди сорвались с кресел, подскочили к окнам. Рите стало страшно. Со всех ног она помчалась к выходу, но вдруг почувствовала боль чуть выше колена.

– Зацепили, – произнесла вслух, остановилась и потрогала ляжку.

«В мышцу ему попали… Больно… Но кость не задели… не задели…»

Завизжали колеса, заскрежетало железо. Задевая припаркованные на стоянке такси, на большой скорости мимо центрального входа пронесся черный «мерседес». Через пять секунд следом промчались еще две машины. Стреляли снова, но уже дальше. Озираясь, Рита вышла на улицу. Больше выстрелов не было слышно.

Лишь минут через пять она вспомнила о бумажном пакете. Как и думала, в нем оказались деньги. Теперь могла спокойно лететь к Сане, но на душе было тяжело. В том, что случилось, она винила себя.

«Наверное, я выглядела действительно жалко, – думала Рита, – если он, зная, что за мною следят, рискнул подойти и… И все из-за этих проклятых денег… Глупый, глупый Кубинец, а если бы его убили? И кто из нас дурачком родился?»

Она простояла на улице еще полчаса, все ожидая чего-то, но больше ничего не происходило. Никто даже не обсуждал происшедшее. Забыли. Вернулись к обыденным мыслям и заботам.

Хуши сказал: «Я счастлив, ведь все мои мечты сбылись. После жаркого дня, наконец, пришел прохладный вечер. О нем я мечтал с самого утра»

Когда пассажиров подвозили к самолету, солнце ярко светило, а Рита улыбалась. Солнечный свет ласкал ее лицо и руки, пробивался сквозь ресницы, проникал в мысли, грел душу.

«Как неправильно, глупо я устроена. Что с моим Саней, что будет с нашим Кубинцем? Ведь ничего не ясно. Все просто ужасно. Я улыбаюсь, как трехлетняя девочка на каруселях. Глупая я, правильно он сказал. Радоваться сейчас – предательство. В такой ситуации надо быть мрачной и сосредоточенной, а не лыбиться на все тридцать два».

Как ни пыталась Рита пристыдить себя, но до конца испортить себе настроение ей не удалось: молодость, здоровье и яркое солнце гнали прочь грустные мысли.

Ей повезло. Совершить перелет предстояло на любимом месте – у окна. Люди не спеша проходили в салон, забрасывали сумки в багажные отсеки и рассаживались в кресла. Место рядом с ней оставалось пустым.

«Где-то заблудился», – подумала девушка, когда щелкнули замки люка и из-за крыла показался трап. Но самолет почему-то долго не взлетал. Трап снова вернули, и тот же автобус, который привез ее, снова направился от здания аэропорта к самолету.

«Успел-таки!» – порадовалась Рита за опоздавшего пассажира. Но радость мгновенно улетучилась, как только в поднимающемся по ступеням трапа мужчине девушка узнала своего бывшего жениха. Вадим был без багажа. Волосы взъерошены, на скулах серела щетина. По всему видно, собирался наспех.

«Ну а тебе-то, что надо? Ну почему, почему мне все мешают?»

Зайдя в салон, опоздавший нашел глазами Риту, притворно удивился и поспешил к ней.

– Вот так встреча! – радостно воскликнул, усаживаясь на свое место. – Все с ног сбились, ищут ее, а она вот где спряталась! Михалычу надо будет позвонить, а то волнуется.

– Чего тебе надо? – строго спросила Рита.

– Как чего? В командировку лечу, Ритусик. Не все же, как ты, на курорты. Работать надо. На все деньги нужны. Чтобы кушать хорошо, одеваться красиво, женщинам нравиться. В театр кого-нибудь пригласить…

– Так, давай пока не взлетели, дуй отсюда!

– Как это «дуй»? У меня работа: договора, сделки, корпоративы…

– Не уйдешь? – остановила его Рита и приподнялась с кресла. – Тогда я сейчас ухожу.

Вадим убрал ноги, освобождая проход.

– Давай-давай! Денег на такси одолжить? У меня есть, я ведь работаю. О! Еще вспомнил, для чего нужны деньги, – чтобы на такси поехать. Все-таки, Ритусик, деньги это удобно. Лично мое наблюдение. Папе привет передавай.

– Вот так встреча! – радостно воскликнул, усаживаясь на свое место. – Все с ног сбились, ищут ее, а она вот где спряталась!

Блеф не удался, девушка вернулась в кресло, нахмурилась.

– Как ты меня нашел?

– Я тебя не искал. Нужна ты мне: искать тебя. Меня партнеры на банкет пригласили. Ох, там секретарша! Конфетка! Глазками стреляет, всего изрешетила.

Рита отвернулась к окну.

– Ты зря теряешь со мной время, Вадим. Я тебе всегда говорила: ничего не будет, ты был мне просто другом.

– Был?

Девушка повернула лицо.

– Я тебя просила одолжить мне на билет. Ни ты, ни подруги мои, никто не дал. Папу боитесь. Нет у меня друзей.

– Именно, Рита! Нет у тебя друзей! И хорошо, что ты это поняла! А я у тебя есть. И папы твоего мне бояться нечего. Сам бы сделал все, чтобы ты осталась. Я думаю, беспокоюсь о тебе. Хорошо хоть позвонили, еле успел. Мне не все равно! Я вижу, я знаю: мы будем вместе. Я твой муж и отец твоих детей!

– Каких еще детей?

– Будущих.

Рита усмехнулась и снова отвернулась к иллюминатору. Раздался свист разгоняющихся моторов. Девушка покрутилась в кресле, пристегнула ремни.

– А ты думала, я вот так легко сдамся! – сказал Вадим. – Плохо ты меня знаешь. Потакал тебе, подлизывался: «Риточка, я, конечно же, не прав! Риточка, прости, если обидел! Ты всегда умница, я всегда кретин!» Ну и ладно, пускай, только пусть не гонит, пусть рядом будет. Я все готов стерпеть, любую обиду, и она ведь это понимает и, наверное, ведь ценит за это?! Ни черта она не понимает! Ничего не ценит! – Вадим больше не улыбался, мышцы лица стали подергиваться, ноздри раздувались. – Ну и хорошо! И ладно! Смысл теперь слушаться и притворяться, если тот, прежний, я тебе не нужен! Что ты хочешь, чтобы я писал тебе письма?! Эти глупые, пошлые письма! Стать этаким убогим, забитым, косящим под романтика неудачником! Лживый, хилый, с этими его фальшивыми восторгами, с этой банальщиной, дутыми пафосными стишками. Льстивая скотина, с этим вот своим гермафродитским личиком! Таким мне стать?! Такого хочешь? Такой тебе нужен? Я таким не буду! Этого ты от меня не добьешься! И хватило же наглости: влез, втесался – клоп! А эта уши развесила… Чего смотришь? Не знала меня такого?! К кому ты летишь? Что ты знаешь о нем? Что он тебе даст?! Он никто! Ноль! Он не построит карьеры, не разбогатеет. Ты без гроша будешь сидеть, а он в соседней комнате письма будет тебе строчить, и не только тебе, поверь! А через пару лет стихи кончатся! Все его сю-сю-пу-сю тоже пройдут. И будет пустота, и стыд и горечь. И вспомнишь ты наш разговор, и так будешь жалеть! Так жалеть! И придешь ко мне, и будешь просить прощения, и скажешь, давай все забудем и начнем сначала. И будешь рыдать, и заламывать руки…

– Эй-эй-эй! – остановила его Рита. – Ты не замечтался, нет?

– Не-ет, я знаю, что говорю. Как трудно будет потом все вернуть, Рита! Это только кажется, что ничего не нужно и ничто не держит. Раскаяние приходит позже. Я вот что думал, я никому не говорил, но тебе скажу. Люди из разных классов не должны и не могут быть вместе. Мы с тобой одинаковы. У нас одинаковые привычки, воспитание, потребности, взгляды на будущее, отношение к богатству. Да, все! Все, куда ни глянь! Мы и они – разные планеты. Люди низшего класса – инопланетяне, Рита. Только так получилось, что мы хозяева, а они слуги. Не надо, неправильно, чтобы грязный черный слуга лез в чистую постель белой хозяйки. У нее есть свой белый муж, и у них будут белые дети. И это правильно! Это я называю порядком. И еще, дело не в умении или неумении зарабатывать, совсем нет! Нас перетасовали, а мы снова разбились на группки. Одни стали над другими. Люди высшего класса физиологически отличаются от людей низшего и тянутся друг к другу. Спариваться с низшими – все равно, что с животными. Звучит цинично, я знаю. Но я много думал. Принцы, Рита, будут жениться на принцессах, а свинопасы – на этих, ну, на голодранках разных. Не я решил – высшие силы так хотят.

Вадим замолчал. Насмешливый взгляд Риты раздражал молодого человека. Девушка коснулась рукой его колена.

– Вадим, ты никому этого раньше не говорил?

– Нет.

– Честно?

Готовясь к выпаду с ее стороны, он сощурил глаза.

– Прошу тебя, в память о нашей дружбе, – участливо произнесла она, – никогда никому не повторяй того, что сейчас сказал. Вадим, это шизофрения. Полнейшая чушь.

– Чушь. Понятно.

– Угу, – Рита надула губки, сочувственно покачала головой.

– Поглядим, чем он так хорош. Какие такие у него достоинства… Очень интересно… Очень… Ведь познакомишь, не испугаешься?

– Чего мне пугаться? Ты бойся, чтоб его низшая физиология близким контактом твою высшую не деформировала.

Рассматривая Вадима, Рита тихонько посмеялась и спросила:

– Скажи, супермен, а чего это ты меня в бедноту записал? Папа мой человек не бедный, поможет.

– Твоего отца достали твои капризы. Он не хочет видеть этого твоего… Сам мне сказал.

– Папа захочет то, чего хочу я, – с вызовом произнесла Рита и снова отвернулась к иллюминатору.

– Не в этот раз, – самонадеянно заявил Вадим.

На несколько минут зависло молчание, а затем он прошептал:

– Ритусик, бойся того, кому нечего терять.

– Тебя? – усмехнулась она, все так же глядя на улицу.

Самолет не спеша выруливал на взлетную полосу.

– Я тебя отравлю.

– В тюрьму упекут.

– А я и себя отравлю.

Рита повернулась к нему.

– Раз проболтался, значит, не отравишь. Слушай, если так решил, начни с себя, а? Ну, мне пока не хочется, правда. Дай хоть институт закончить. Точно, давай, как получу диплом, привози свою курару.

– Кураре. Называется «ку-ра-ре».

– Угу.

– Издеваешься, да? Весело тебе.

Девушка тяжело вздохнула.

– Послушай, мой верный рыцарь, ну почему люди считают, что они какие-то особенные? Возомнят себя страдальцами и верят, что несчастны, что плохо им, что жить без кого-то не могут… Скажи, верный мой, как я брыкнулась, то на какой день ты к Тайке побежал?

– Чего? – переспросил Вадим, краснея. И это не осталось незамеченным.

– О! Да ты на глазах сдуваешься! Прекращай, заткни где-нибудь брешь. О-е-ей! Где этот упрек во взгляде, уверенные жесты? Где горделивая поза оскорбленного, но сильного мужчины? Что случилось, рыцарь мой? Слушай, а травитесь-ка вы с ней вместе. Почему, если кого травить, то обязательно меня?

Вадим опустил голову, прикрыл глаза ладонью.

– Ты была такая несчастная… Ты там лежала… – невнятно забубнил он. – И когда я пришел… там была она… Отец, когда тебя забрал… Я пришел, врачи сказали, что… А она говорит, надо все это как-то пережить вместе…

– Получилось?

Вадим не ответил, только глубоко вздохнул и продолжил разминать рукой кожу вокруг глаз.

– Ты только не расстраивайся, хорошо? Тут ничего плохого нет, – успокаивала девушка. – А Тайка, мне кажется, тебя любит. Так что, может, у вас все будет очень даже замечательно!

Вадим поднял голову:

– Что-то мне плохо. – У него участилось дыхание. – И уши закладывает…

– Все нормально, – Рита похлопала его по коленке, улыбнулась и протянула кисленькую карамельку. – Держи леденец, высшее существо, взлетаем.

Хуши сказал: «Мертвое долго не живет»

Даже когда старик распахнул ставни и в комнату проник солнечный свет, она оставалась серой. Серый запыленный стол и старый покосившийся шкаф, серые от копоти стены, серые от грязи наволочка и одеяло. На полу, на кирпичах, лежал круглый железный лист, на нем тлели угли. Мудрый Хуши любил смотреть на пламя и разводил огонь прямо у постели.

– Все лежит, – кряхтел старик. Он подошел к двери и принялся стучать костылем по трухлявому косяку.

– Разваливается, сыпется… Ничего не хочет – вот и сыпется. Мертвое долго не живет! Вставай! – крикнул он, обращаясь к кому-то.

– Ну, чего ты ко мне пристал, старый? – послышался голос из глубины комнаты. – Я не могу стоять, у меня болят ноги.

Мудрый Хуши оглянулся.

– У меня все болит. Я был крепким, молодым и сытым. Зачем я притащил тебя, дармоеда? Из-за тебя я старый. У меня ломит кости и на руках мозоли. Стонешь по ночам, мешаешь мне спать. Берешь мой хлеб, рис и ничего не даешь взамен. Никто не ест просто так.

– Опять завелся…

– Если ты не встанешь, я позову своих племянников, и они поколотят тебя.

– Нет у тебя никаких племянников. Да и не пришли бы они к такому сквалыге.

«Ку-ка-ре-ку-у!» – закукарекали во дворе сразу несколько петухов. Отозвались соседские, и дальше, дальше… Волна петушиного крика покатилась по всему поселку.

Старик подошел к столу и взял пустую тарелку.

– Тут была лепешка. Ты съел мою лепешку. Теперь я умру с голоду. Стану худым, живот опухнет, а глаза закатятся. Я спас тебе жизнь, а ты воруешь мои лепешки!

Заскрипели доски, на пол упало одеяло. Еле передвигая ноги, на свет вышел симпатичный молодой человек. Волосы взъерошены, от того, что он смотрел на солнце, глаза его щурились и все лицо кривилось. На широкой спине отпечатались полоски досок.

– Ты ночью вставал и съел, – сказал парень. – Ты еще спросил, почему только одна.

– Ах ты, дармоед. Знаю, почему ты все забыл! Ты спрашивал, кто ты, я тебе расскажу! Ты лгун и мошенник. Ты всю жизнь обманом пробирался в дома доверчивых стариков, шарил по их кастрюлям и тарелкам, съедал все запасы и валялся в их постелях. Старики тощали, животы их распухали, глаза закатывались, а ты смеялся и закапывал их живьем в огороде.

Мудрый Хуши, опираясь на трость, обошел молодого человека, стал за его спиной и рывком сорвал с его плеча пластырь.

– Ау! – вскрикнул парень от боли. Старик пощупал его руку, провел ладонью по загорелой коже.

– Как на собаке, – прошептал удивленно. – Не бывает такого. Кто ты?

– Лгун и мошенник. Сам ведь сказал, – усмехнулся молодой человек.

Мудрый Хуши снял со стены и бросил ему под ноги плетеную корзину.

– Пошли работать. – Он подошел к двери, отворил ее и подпер палкой, чтобы не закрывалась.

Молодой человек, делая осторожные шаги, вышел на улицу. Старик украдкой следил за его ногами и чему-то улыбался.

– Как на собаке, – еле слышно прошептали губы.

Несколько часов Саня чистил и мыл куриные клетки. Таскал корзиной зерно из сарая, чистил и наполнял поилки. Мудрый Хуши все время был рядом, бродил по двору, подставляя солнцу морщинистое лицо, и повторял: «плохо работаешь, плохо».

– Скажи, мудрый, долго я буду на тебя батрачить? – спрашивал Саня.

– Пока не отдашь долг, – отвечал старик.

– И долго отдавать?

– Когда отдашь, узнаешь первым.

На обед Хуши сварил десяток яиц. Они ели, сидя прямо на траве, в тени пышного дерева. Старик говорил:

– Все расписано. Все, что будет, давно прошло. Все, кто были, остались здесь. Есть прошлое, которое ушло навсегда. Есть прошлое, которое будет после будущего. Убийцы и праведники, жертвы и палачи возвращаются. Молодой Будда когда-нибудь сядет под это дерево. Бог летает над кронами. Он только еще придумывает этот мир.

– Я не понимаю, – сказал Саня.

– Ты ходил по пшеничной куче, сними свою обувь, – попросил старик. – Не этот, вон тот, левый.

Молодой человек снял кроссовок.

Старик веткой нацарапал что-то на земле и прикрыл надпись рукой.

– Высыпь на ладонь зерна и сосчитай их.

Зерна вместе с песком посыпались на Санину ладонь.

– Семнадцать, – через десять секунд сказал он.

Хуши убрал руку. На земле было нацарапано число семнадцать.

Молодой человек задумчиво посмотрел вверх и почесал подбородок.

– Как?

Мудрый откусил очищенную от скорлупы часть яйца и, пережевывая передними зубами, ответил:

– Я просчитал… Твой вес, длину шага, зазор между ногой и ботинком, движения ноги, время…

– Это невозможно.

Старик ответил не сразу. Взял другое яйцо, треснул об колено.

– Я не понимаю цифр, я только вижу их. Но когда-то я знал глубину, значение каждой. Я чувствовал последовательность. В детстве я начинал шахматную партию и через десять ходов видел, как она окончится. Когда стал старше, просчитывал партию после первого хода.

– А сейчас?

– А сейчас я не играю в шахматы.

Мудрый протянул Сане яйцо:

– Почисть.

Саня обменял яйцо на почищенное.

– Сегодня я вспомнил свое детство. Вспомнил маму… и все… и туман… А вся память вернется? Люди, которые меня искали… которые хотели меня убить, кто они?

– Все в свое время.

Молодой человек закончил обед, вытер ладони одну о другую, растянулся на траве.

– Сколько тебе лет, мудрый?

– Я старый. Наверное, пятьдесят, может, больше.

– Не, тебе больше чем пятьдесят, – уверенно возразил Саня.

– А сто больше, чем пятьдесят? – спросил старик.

– Конечно.

– Тогда мне сто… или сто пятьдесят. Точно, сто пятьдесят. Я помню, что много.

После обеда Саня расстелил посреди двора старый облысевший ковер, усадил на него старика, взял из сарая лопату, наточил и отправился перекапывать огород. Мудрый принял позу лотоса и задремал. Его туловище и седая голова мерно покачивались из стороны в сторону.

Скоро к калитке, перешептываясь, подошли трое местных парней. Стучать не стали, дожидались, когда Хуши проснется. Минуты через две, не открывая глаз, мудрый махнул рукой. Калитка скрипнула, самый рослый из пришедших шагнул во двор и направился к старику.

– Заходите все! – тихо сказал старик.

Двое, что пониже ростом, направились вслед за первым. Каждый из них что-то принес с собой. Усаживаясь напротив Хуши, первый положил перед ним вяленую рыбу, второй – мешок с мукой, третий вытащил из-за пазухи и протянул хозяину новую, замотанную в тряпку ножовку.

– Хорошо, – сказал старик, сгибая зубастое полотно. Затем недовольно взглянул на рыбу, поднял трость и принялся колотить по плечу парня, принесшего ее. Тот не защищался, только зажмурил глаза и поджал руки к телу.

– В какой? В какой луже ты ее поймал?! – ругался мудрый. – Дождь только вчера шел, видишь, еще не выросла, чего тащишь?!

Двое других хихикнули.

– Молчать, блохи! – прикрикнул старик на них и снова обратился к первому: – Или думал, потолстеет по дороге?! Ты жадный! И отец твой жадный! И дед твой был жадный! И прогонят тебя, как деда твоего, и будут бить палками, пока совесть с кровью к коже не подтянется! Позор рода человеческого! От скупости своей беднее всех будешь жить. Не будет тебе невесты! Ты ее голодом заморишь. Живот ее опухнет, а глаза закатятся!

Саня перестал копать. Упираясь подбородком в черенок лопаты, с улыбкой стал наблюдать за гостями.

Побитый перехватил трость и вырвал из рук старика.

– Я принесу тебе самую большую из тех, что поймали за неделю! – воскликнул парень. – Только обещай, что я не буду самым бедным и жена моя не будет голодать.

– Поглядим, – неопределенно ответил мудрый.

Парень потянулся за рыбой, старик ударил его по растопыренным пальцам.

– Оставь! Я хочу сравнить.

Парень убежал. Хуши положил трость возле себя, глянул на того, кто принес муку.

– Хотите купить новую лодку? – спросил.

– Ты все знаешь, мудрый, – ответил молодой человек, почтительно склонив голову.

– Покупайте. Скоро освободят твоего брата…

– Освободят?

Старик подхватил трость и сильно стукнул молодого человека по лбу.

– Не перебивай, блоха! Через семьдесят два дня отпустят. Вам нужна будет еще одна лодка. Сбивайте цену на треть, больше Чао не скинет. Через три года в этот самый день в море на лодке не выходить. Тогда все будет хорошо: не утонет. Лучше пусть в этот день брат поедет в город, купит мне одежду и новую трость. Если дерево судьбы эту ветку даст, через семь лет будет у тебя два племянника. Одного назовете в мою честь Хуши. Пусть два раза в год приносит мне маленького желтого угря или двух больших черных, тогда здоровый будет расти. Все запомнил?

– Так у нас желтых угрей не водится, мудрый.

– Я знаю, – ответил старик и перевел взгляд на того, кто принес ножовку, размахнулся и сильно ударил парня по плечу.

– За что, мудрый? – воскликнул несчастный, хватаясь за ушибленное место.

– Им надо, значит, и тебе пригодится. Чтобы друзья злобу на тебя не таили. Вам сто лет вместе в море ходить.

Губы парня растянулись в улыбке, показав желтые зубы.

– Заходите все! – тихо сказал старик.

Двое, что пониже ростом, направились вслед за первым. Каждый из них что-то принес с собой.

– Сто лет.

– Тебе, безногому, эти сто лет тысячей покажутся, – усмехнулся старик.

– Безногому? – испугался он.

– Хочу булочек сладких. Пусть мать испечет. Принесешь завтра. Подумаем, что с твоими ногами делать.

– Спасибо, мудрый. Я вот что хотел у тебя узнать, – торопливо спросил молодой китаец. – Мы с Ченом на сестрах Ши жениться решили. Он – на младшей, я на старшей. Хочу до свадьбы невесте подарок сделать. С отцом мы во мнениях разошлись, я так думаю…

– Нет! – перебил Хуши.

– Что нет, мудрый?

– Есть такая ветка: ты сетями рыбу в лодку тянешь, жена твоя блудливая – туристов залетных в свою постель. А дома пятеро сопливых да больных, твои да не от тебя. И не смотри на меня так! Твой выбор. Хочешь – женись на ней.

– Как не от меня? – расстроился жених.

– Есть другая ветка. Сильная, здоровая, сочные плоды ее к земле тянут, а она все вверх стремится. Ты подожди немного, от той ветки только почка пока появилась.

– Я тебе не верю, – прошептал молодой человек.

Мудрый вскочил с ковра и принялся охаживать костылем жениха.

– Пошел! Пошел отсюда, блоха! – стал кричать он. Схватил беднягу за волосы, потащил к калитке и через пару секунд вышвырнул со двора. – И три дня не появляйся! – крикнул вдогонку.

Третий встал на ноги, отряхнулся и, опасливо проходя мимо хозяина дома, отправился вслед за товарищем.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.