Повести о Шерлоке Холмсе - Долина страха

Артур Конан Дойл

Долина страха

Часть первая

Трагедия в Берлстоне

Глава I

Предостережение

– Склонен думать… – начал было я.

– Да, дело принимает серьезный оборот, – перебил меня Шерлок Холмс.

По-моему, я от природы наделен крайним долготерпением. Но даже меня возмутило столь пренебрежительное отношение к моему мнению.

– Поистине, Холмс, – недовольно сказал я, – по временам вы бываете просто невыносимы.

Но Холмс так глубоко погрузился в размышления, что мои оскорбленные чувства не вызвали у него никакой реакции. Подперев рукою костистый подбородок, не замечая остывающего завтрака, он уставил неподвижный взгляд на небольшой листок бумаги, только что вынутый из конверта. Внезапно схватив конверт, он поднес его к лампе и тщательно обследовал внутреннюю и внешнюю стороны.

– Почерк Порлока, – в раздумье произнес он. – Могу поклясться, что это писал он, хотя видел его почерк не более двух раз. Его выдает манера написания «е». С этаким греческим завитком сверху. Но если это Порлок, дело принимает весьма серьезный оборот.

Я понял, эти слова Холмс произнес не столько для меня, сколько для себя. Однако досада моя исчезла под напором любопытства, вызванного его словами.

– Кто такой Порлок? – осведомился я.

– Порлок, Уотсон, это псевдоним, вернее, условное обозначение, как он мне чистосердечно признался в предыдущем письме, с условием, что я не буду искать его среди миллионов обитателей этого огромного города. Думаю, это весьма ловкий и изобретательный субъект. Но для нас Порлок важен не сам по себе, а потому, что связан с неким гениальным человеком. Он нечто вроде рыбы-лоцмана при акуле или шакала при льве. А лев этот – злодей в самом сильном смысле этого слова. Во всяком случае, таким мне представляется профессор Мориарти. Вам не доводилось слышать от меня это имя?

– Это что, знаменитый преступник самого высокого ранга? Столь же известный своим искусством в мире зла, сколько…

– Как не стыдно, Уотсон! – укоризненно произнес Холмс.

– Я хотел сказать: сколько сокрытый от глаз добропорядочного общества.

Холмс рассмеялся.

– Один-ноль в вашу пользу, Уотсон! У вас появилось чувство юмора, которым вы искусно пользуетесь. С вами надо держать ухо востро. Но ваше утверждение все равно не выдерживает критики. Называя Мориарти преступником, вы сами преступаете закон – и в этом вся прелесть и острота ситуации. Величайший интриган всех времен, автор всех главных преступлений века, незримая рука, решающая судьбы наций! И этот человек так далек от малейшего подозрения, так защищен от любых нападок, так неподражаемо умеет оставаться в тени, что, услышав ваши опрометчивые слова, мог бы подать в суд и потребовать компенсации за моральный ущерб в сумме вашей годовой пенсии. Как! Вы оскорбили прославленного автора «Движения астероида» – исследования, достигшего таких высот чистой математики, что во всем научном мире не нашлось специалиста его рецензировать! Вы подумайте, на кого замахнулись! Мелкий злопыхатель и оклеветанный им уважаемый профессор – вот как распределились бы ваши роли. Ведь это гений, Уотсон! Если я уцелею, охотясь за дичью не столь крупной, то мы с ним непременно сразимся.

– Ах, как бы я хотел быть тогда рядом, – с готовностью отозвался я. – Но вы так ничего и не сказали о Порлоке.

– Порлок? Так называемый Порлок всего-навсего звено в цепи, имеющей касательство к упомянутой высокой особе. Как видите, это звено с изъяном. Но насколько я успел убедиться, это единственный изъян во всей цепи.

– Но ведь прочность цепи равна прочности ее самого слабого звена, как говорит пословица.

– Совершенно верно, мой дорогой Уотсон. Отсюда и проистекает крайняя важность Порлока. Толкаемый зачаточным стремлением к добру, которое дважды тайно вознаграждалось десятифунтовой банкнотой, полученной от меня окольным путем, он раз или два сообщал мне те важные сведения, которые позволяют предотвратить замышляемое преступление, а не служат ключом к уже совершенному. Не сомневаюсь, что эта записка именно такого свойства.

Холмс вновь развернул письмо над тарелкой с нетронутым завтраком. Я встал и, склонившись над его плечом, начал разглядывать текст:

534 К2 13 127 36 31

4 17 21 41 ДУГЛАС 109

293 5 37 26 БЕРЛСТОН 47 171

– Что вы думаете об этом, Холмс?

– Попытка сообщить мне секретные сведения.

– Но как можно прочитать зашифрованный текст, если нет ключа?

– На этот раз никак.

– Что значит «на этот раз»?

– А то, что большинство шифров я читаю с той же легкостью, с какой вы разгадываете воскресный кроссворд. Все их незамысловатые приемы служат лишь небольшой гимнастикой ума, нисколько не утомляя его. Но наша шифровка совсем другого рода. Без сомнения, эти цифры – порядковые номера слов в какой-то книге. И пока я не узнаю, какая это книга и какая страница, я бессилен.

– Но почему среди цифр остались незашифрованными слова «Дуглас» и «Берлстон»?

– Потому что этих слов на той странице не оказалось.

– Тогда почему он не назвал книги?

– Думаю, что и вы, Уотсон, с вашей врожденной осмотрительностью, которая так восхищает друзей, не рискнули бы сунуть в один конверт шифрованное сообщение и ключ к нему. Ведь если такое письмо попадет не по адресу, автор погиб. Если же послать ключ отдельно, то мало вероятности, что оба письма попадут к одному и тому же лицу. Стало быть, нам остается ждать следующей почты. Я очень надеюсь, что мы получим с ней ключ, а возможно, и самое книгу, что даже более вероятно.

Через несколько минут предположение Холмса блестяще подтвердилось: в дверях появился рассыльный Билли с вожделенным письмом в руке.

– Тот же почерк, – немедленно определил Холмс, осматривая конверт. – И на этот раз с подписью, – добавил он взволнованно, развернув листок. – Ну что ж, приступим, Уотсон.

Однако, пробежав глазами содержание записки, он нахмурился:

– Боже мой, Уотсон, какое разочарование! Боюсь, что все наши ожидания пошли прахом. Этого типа Порлока, к несчастью, спугнули. Вот все, что он пишет:

«Уважаемый мистер Холмс. Я устраняюсь от этого дела, оно становится чересчур опасным. Меня подозревают, в этом нет сомнения. Сегодня он внезапно явился ко мне. Я только что написал адрес на конверте и собирался приступить к описанию шифра, как он вошел в комнату. Я едва успел спрятать конверт. Если бы он заметил его, со мной было бы кончено. Я сразу по его глазам увидел, что он подозревает меня. Настоятельно прошу, сожгите мое первое письмо, оно вам теперь ни к чему. Фред Порлок».

Какое-то время Холмс сидел неподвижно, комкая в руке письмо и хмуря брови на огонь.

– Вполне вероятно, – наконец проговорил он, – что все это ему померещилось. Угрызения нечистой совести. Опасаясь возмездия за предательство, нетрудно увидеть в чужих глазах угрозу.

– Под чужими вы подразумеваете профессора Мориарти?

– Кого же еще? Если кто-то из их братии говорит «он», можете не сомневаться, о ком идет речь. «Он» для них только один.

– Чего этот Порлок так боится?

– Хм. Престранный вопрос. Если против вас – самый блестящий ум Европы, возглавляющий к тому же все силы ада, вам есть отчего не спать по ночам. Как бы там ни было, наш друг Порлок, видимо, совсем от страха потерял голову. Стоит только сравнить почерк на конверте и в записке. Адрес, как явствует из письма, был написан до злополучного визита. Как видите, почерк тверд и ровен. А теперь взгляните на записку – едва понятные каракули.

– Для чего он вообще тогда писал? Мог бы просто уничтожить конверт.

– Боялся, что я начну искать его. А это будет для него столь же огорчительно.

– Не зря боялся, непременно будем искать! – С этими словами я вновь взял в руки шифровку и сосредоточился на ее значках. – Меня просто бесит мысль, что этот клочок бумаги таит важные вещи, а разгадать их нет никакой возможности.

Шерлок Холмс отодвинул наконец остывшее блюдо и зажег трубку – неизменную спутницу своих блужданий по лабиринтам мысли.

– Любопытно! – воскликнул он, откидываясь на спинку кресла и устремляя глаза в потолок. – А ведь от вашего могучего интеллекта могло кое-что и ускользнуть! Давайте взглянем на проблему с точки зрения здравого смысла. Шифровка указывает на текст какой-то книги. Это наша посылка.

– Чересчур общая.

– Попробуем ее сузить. Чем пристальнее я вглядываюсь в нашу проблему, тем менее безнадежной она мне представляется. На какие мысли наводит нас зашифрованный текст?

– Ни на какие.

– Ну-ну, я бы не сказал, что дело обстоит так плохо. Шифровка начинается с числа 534, не так ли? Предположим, что это номер страницы, которая нам нужна. Таким образом, наша книга оказалась довольно увесистым томом, а это уже кое-что, вы согласны? Следующий знак «К2». Как вы думаете, Уотсон, что бы это значило?

– Не представляю, что тут придумать… Может быть, «картина вторая», если, положим, это пьеса?

– Вряд ли, Уотсон. Я думаю, если указана страница, какая картина – не важно. К тому же, какой невероятной длины должна быть первая картина, если 534-я страница находится только во второй!

– Колонка! – воскликнул я в озарении.

– Блестяще, Уотсон! Вы просто неповторимы сегодня. Если это не «колонка», то я вообще ничего не смыслю. Подведем итоги. Мы имеем толстую книгу, напечатанную в две колонки, большого формата, ибо колонки довольно длинные – одно из слов имеет порядковый номер 293. Ну как, исчерпали мы границы здравого смысла?

– Боюсь, что да.

– Думаю, вы несправедливы к себе. Еще одно усилие, дорогой Уотсон! Всего один всплеск разума! Если бы книга была редкой, он просто послал бы мне ее. Значит, посылать книгу не было нужды. Он не сомневался, что она у меня есть. Короче говоря, это книга, которая имеется в каждом доме.

– Вполне вероятно, Холмс!

– А какая книга, толстая, большого формата, есть в каждом доме?

– Библия! – победоносно заключил я.

– До некоторой степени вы правы, Уотсон. Но вы не учли, с кем имеете дело. Я принимаю ваш комплимент, но для приспешников Мориарти Библия вряд ли настольная книга. Кроме того, существует множество изданий Библии. Порлок, конечно, не мог рассчитывать на то, что у нас с ним одинаковые Библии. Книга, взятая им для ключа, безусловно, выходила одним изданием. Только это дает гарантию, что 534-я страница в его томе соответствует моей 534-й странице.

– Да разве есть такие книги?

– Думайте, Уотсон, думайте. Ведь это и есть ключ к шифру. Какие книги имеют одно-единственное издание и бывают в каждом доме?

– Брэдшоу!

– Это, конечно, верно. Но язык железнодорожного справочника при всей его точности и лаконичности достаточно скуден. Вряд ли его хватило бы для какого-то сообщения, выходящего за рамки дорожной тематики. Значит, не Брэдшоу. А что еще?

– Настольный справочник-календарь!

– Великолепно! Я был бы круглым идиотом, если бы стал сомневаться, что вы попали в самую точку. И скорее всего, это ежегодник Витакера. Он пользуется огромным спросом. В нем постоянное число страниц, текст на них печатается в две колонки. Если вначале он скупо подает информацию, то к концу становится невероятно болтлив – весьма полезное свойство для составления шифровок.

С этими словами Холмс снял с полки толстый том ежегодника.

– Вот страница 534, вторая колонка. Здесь довольно большая статья о торговле и природных ресурсах Британской Индии. Записывайте слова, Уотсон. Номер 13. «Махратта». Боюсь, что начало весьма ненадежное. Номер 127. «Правительство». Ну, в этом есть хоть какой-то смысл, хотя и отчаянно неподходящий для профессора Мориарти. Попробуем еще. Чем же занимается «Махраттское правительство»? Увы! Следующее слово «свиноводство». Мы потерпели полное фиаско, дорогой Уотсон.

Хотя он произнес последнюю фразу в своей обычной насмешливой манере, резкий взгляд сузившихся глаз выдал его разочарование и раздражение. Чувствуя себя бессильным помочь и вместе глубоко несчастным, я отвернулся и уставился на огонь.

Наступила долгая тишина, внезапно прерванная громким возгласом Холмса, который кинулся к шкафу и в мгновение ока извлек оттуда еще один том ежегодника в желтой обложке.

– Это нам хороший урок, Уотсон! – воскликнул он. – Нечего опережать события. Сегодня 7 января, и мы, естественно, взяли новый справочник. А ведь Порлок скорее всего пользовался прошлогодним. Именно это он и собирался написать мне, когда его так невежливо спугнули. Давайте же скорее посмотрим, что нам уготовано на странице 534! Номер 13 – «здесь». В этом уже что-то есть! Номер 127 – «большая».

Глаза Холмса вспыхнули от возбуждения, тонкие чуткие пальцы дрожали, перебегая от слова к слову.

– «Опасность»! Ха-ха! Разве мы не об этом мечтали? Пишите, Уотсон. «Здесь – большая – опасность – может – грозить – очень – скоро – некий —». Затем стоит имя «Дуглас». Далее, «богатый – местный – житель – старый – замок – Берлстон – действовать – безотлагательно». Ура, Уотсон! Что вы теперь скажете о дедуктивном методе и его плодах? Если бы в овощной лавке продавались лавровые венки, я бы непременно послал за венком!

Я вперил недоумевающий взор в странную фразу, которую только что нацарапал на клочке бумаги под его диктовку.

– Что за идиотская манера выражаться у этого Порлока, – пробормотал я.

– Напротив. Он прекрасно изложил свою мысль, – отозвался Холмс. – Если в вашем распоряжении всего одна колонка слов, притом в виде готового текста, вы вряд ли сможете достичь вершин красноречия. Остается надеяться только на сообразительность адресата. Впрочем, и особая сообразительность не нужна. Порлок предупреждает, что некоему Дугласу, богатому джентльмену из Берлстона, живущему в старом замке, грозит опасность, причем опасность неотвратимая, если срочно не вмешаться. Прекрасный образчик логического мышления, а, Уотсон?

Холмс радовался своему успеху с беспристрастностью истинного художника, точно так же, как огорчался, если его дедуктивный метод давал сбой. Он все еще сиял от восторга, когда Билли распахнул дверь, и в комнату шагнул инспектор Скотленд-Ярда Мак-Дональд.

Описываемые мной события произошли в те давние дни конца 80-х годов, когда Алек Мак-Дональд был еще далек от стяжания национальной славы, которой теперь по праву пользуется. Это был совсем молодой полицейский, уже успевший отличиться при исполнении нескольких важных поручений. В его высокой ладной фигуре угадывалась необычайная физическая сила, а весьма вместительный череп обещал присутствие значительного ума, о чем свидетельствовали также глубоко посаженные сметливые глаза под кустистыми бровями. Он был суров, прям и непреклонен как истинный шотландец. И говорил с явным шотландским акцентом.

Холмс уже дважды помогал ему в раскрытии преступлений, причем сам оставался в тени, довольствуясь только радостью от превосходно решенной задачи. Инспектор относился к своему коллеге-любителю с безграничным восхищением. Это проявлялось в той доверчивой простоте, с какой он обращался к Холмсу в особо трудных случаях. Посредственность всегда уверена в себе. Талант же не боится склонить головы перед более ярким талантом. Вот и инспектор Мак-Дональд не считал для себя зазорным просить помощи у непревзойденного аналитика Европы. Холмс, хотя и не был расположен к излиянию чувств, всегда благосклонно принимал великана-шотландца. Улыбка и на этот раз озарила его лицо при виде Мак-Дональда.

– Однако вы ранняя пташка, мистер Мак, – сказал он. – Желаю вам доброго улова. Но боюсь, вас подняло ни свет ни заря что-то более серьезное, чем любовь к прогулкам.

– Вы сказали «боюсь», мистер Холмс. Но я-то знаю, что «надеюсь» было бы гораздо ближе к истине, а? – понимающе ухмыльнувшись, отшутился инспектор. – Что ж, оно, может, и верно, подремать еще маленько было б не худо. Чтобы не схватить утренней простуды, а? Спасибо, я не курю. Я очень спешу сегодня. Для нашей работы ранние часы – самое милое дело, и вы сами это знаете лучше меня. Но постойте, постойте…

Слова застряли в глотке инспектора, а изумленные до последней степени глаза застыли на маленьком клочке бумаги, развернутом на столе Холмса, то есть на нашей шифровке.

– Дуглас! – пролепетал он. – Берлстон! Что это, мистер Холмс? Это колдовство какое-то! Скажите же мне, что за нечистая сила начертала здесь эти слова?

– Это написал доктор Уотсон под мою диктовку. Прошу прощения, вы обнаружили какую-то ошибку?

Но инспектор решительно никак не мог прийти в себя от потрясения и только переводил с меня на Холмса широко раскрытые глаза.

– Могу сообщить, – наконец изрек он, – что мистер Дуглас из Берлстонского Замка зверски убит прошедшей ночью!

Глава II

Шерлок Холмс рассуждает

Настал один из тех драматических моментов, для которых Холмс был создан. Было бы преувеличением сказать, что это удивительное сообщение сильно поразило или взволновало его. В его характере не было ни капли жестокости, но многолетнее пристрастие к кокаину несколько притупило его чувства. Да, чувства его были приторможены, зато интеллект пребывал в исключительно активном состоянии. Поэтому в лице его не отразилось и тени того ужаса, который охватил меня при коротком сообщении инспектора. Наоборот, оно выражало спокойный интерес химика, наблюдающего, как из перенасыщенного раствора выпадают кристаллы.

– Замечательно, – потирая руки, повторял он. – Замечательно!

– Вы, я вижу, ничуть не удивлены?

– Заинтригован, мистер Мак, а не удивлен. Чему я должен удивляться? Я получил анонимное сообщение из вполне достоверного источника о том, что некоему джентльмену грозит опасность. А через час узнаю, что угроза действительно существовала, поскольку джентльмен этой ночью убит. Я заинтригован, но, как видите, не удивлен.

В нескольких словах он рассказал инспектору о письме и шифре. Мак-Дональд сосредоточенно слушал, уперев квадратный подбородок в ладони и сведя в один лохматый клубок пшеничные брови.

– Сначала я собирался в Берлстон, – сказал он. – И хотел просить вас поехать со мной, вас и доктора Уотсона. Но после вашего рассказа чувствую, что, может, лучше начать с Лондона.

– Думаю, что нет, – отозвался Холмс.

– Почему, мистер Холмс? – спросил инспектор. – Через день-другой все газеты будут кричать о таинственном убийстве в Берлстоне, а ключ-то к тайне здесь, в Лондоне. Кто этот человек, который предсказал убийство накануне его совершения? Надо поймать его – и тайна будет раскрыта.

– Несомненно, мистер Мак. И как вы собираетесь ловить его?

Мак-Дональд осмотрел конверт и произнес:

– Отправлено из Кэмберуэлла. Ну, это мало чему может помочь. Имя не настоящее, как вы сказали… Увы, оттолкнуться не от чего. Вы, кажется, упомянули, что посылали ему деньги?

– Дважды.

– Каким образом?

– На почтовое отделение в Кэмберуэлле.

– Вы, конечно, узнали, кто приходил за деньгами?

– Нет.

Инспектор вылупил глаза:

– Что вы сказали?

– Я обещал не выслеживать его. А я никогда не нарушаю своего слова.

– Вы думаете, за его спиной кто-то стоит?

– Я это знаю.

– Тот профессор, о котором вы говорили?

– Несомненно.

Инспектор улыбнулся, блеснув глазами в мою сторону:

– Не хочу скрывать от вас, мистер Холмс, у нас в Скотленд-Ярде считают ваши подозрения насчет профессора Мориарти, мягко говоря, чудачеством. Я даже сам навел некоторые справки. Он производит впечатление вполне порядочного, высокообразованного и талантливого джентльмена.

– Рад, что вы способны распознать талант.

– Да разве тут ошибешься! Послушав вас, я решил непременно его повидать. Мы с ним беседовали о затмениях. Каким манером мы дошли до этой темы, сказать не могу. У него есть специальный прибор – фонарь с рефлектором и глобус. И он в одну минуту все мне объяснил. Даже дал почитать специальную книгу. Только, признаюсь, я мало что в ней понял, хотя получил довольно приличное образование у нас в Абердине. Он похож на архиепископа. Лицо худое, седовласый и говорит так важно, словно читает проповедь. Когда мы расставались и он положил мне руку на плечо, у меня было такое чувство, что меня благословляет отец перед вступлением в холодный, жестокий мир.

Холмс фыркнул и потер руки.

– Каков? – произнес он, оглядываясь на меня. – Великолепен! А скажите-ка, друг мой Мак-Дональд, эта знаменательная беседа происходила в кабинете профессора?

– Да, там.

– Прекрасно обставленная комната, вы обратили внимание?

– Очень даже обратил. Поистине роскошный кабинет, мистер Холмс.

– Вы сидели перед его письменным столом?

– Да.

– Вам в лицо било солнце, а его лицо оставалось в тени, не так ли?

– Я был у него вечером. Действительно, свет от лампы падал мне на лицо.

– Так и должно быть. А не заметили ли вы картины над головой профессора?

– Я стараюсь ничего не упускать – по вашей методе, мистер Холмс. Да, я видел картину. Молодая дама оперла голову на ладони и смотрит на вас искоса.

– Это картина Жана Батиста Греза.

– Жана Батиста Греза? – переспросил инспектор, стараясь выказать интерес.

Холмс соединил кончики пальцев и откинулся в кресле.

– Французский художник, творивший во второй половине XVIII века, – продолжал он. – Современники высоко ценили его. И наши критики превозносят до небес.

Взгляд инспектора устремился куда-то вдаль.

– Мне кажется, нам сейчас важнее… – начал было он.

– Это не менее важно, – прервал Холмс. – Каждое мое слово имеет прямое отношение к берлстонской истории. Более того, я уверен, именно здесь ее корни.

Мак-Дональд нерешительно улыбнулся и умоляюще взглянул в мою сторону.

– Я не могу угнаться за ходом ваших мыслей, мистер Холмс, – сказал он. – Вы пропустили одно-два звена в цепи рассуждений. И я не вижу в них логики. Какое отношение может иметь этот допотопный художник к убийству в Берлстоне?

– При расследовании дела любые сведения могут оказаться полезными, – продолжал Холмс. – В 1865 году картина Греза «Молодая девушка из Агно» была продана за миллион двести тысяч франков на аукционе в Портале. Даже такой, казалось бы, малозначительный факт должен послужить толчком для целого ряда умозаключений.

И он послужил. Глаза инспектора ожили.

– Позвольте напомнить, – продолжал Холмс, – что размеры жалованья профессора легко установить по нескольким справочникам. Он имеет что-то около семисот фунтов в год.

– Прошу прощения, как же он мог купить…

– Вот именно. Как он мог купить? – подхватил Холмс.

– Очень интересно, – задумчиво сказал инспектор. – Продолжайте, прошу вас. Вы знаете, как я люблю вас слушать.

Холмс улыбнулся; как всякий настоящий художник он искренне радовался, когда восхищались его несравненным методом. Тем не менее он напомнил:

– Не пора ли в путь?

– Время у нас еще есть, – взглянул на часы инспектор. – Мой кеб у дверей. Будем на вокзале через двадцать минут. Я вот что хотел уточнить, мистер Холмс. Вы, кажется, говорили, что никогда не видели профессора Мориарти?

– Не видел.

– Откуда же вы знаете его комнаты?

– Это особый разговор. Я был у него три раза. Два раза ждал его под каким-то предлогом и, разумеется, ушел, не дождавшись. А в третий раз – хотя мне не очень удобно признаться в этом полицейскому чину – я позволил себе порыться в его бумагах. И получил совершенно непредвиденный результат.

– Что-нибудь компрометирующее?

– Ровно ничего. Это-то и показалось мне подозрительным. Как бы там ни было, картина остается фактом, который свидетельствует об огромном богатстве. Как он мог разбогатеть? Он не женат. Младший брат работает на железнодорожной станции в одном из западных графств. Сам он имеет семьсот фунтов в год. И покупает Греза!

– Какой же из этого вывод?

– Вывод напрашивается сам собой.

– Вы хотите сказать, профессор имеет большой доход, происхождение которого незаконно?

– Да, именно. Но есть и другие причины утверждать это. В моих руках множество мелких нитей, и все они упорно ведут в центр паутины, где притаилось ядовитое, замершее перед очередным прыжком насекомое. Я начал с Греза, потому что эту картину вы видели собственными глазами.

– Что же, мистер Холмс, я согласен, это очень интересно. Даже больше скажу – потрясающе. И все-таки поясните мне, в чем источник его доходов? Подделка документов, фальшивые деньги, кражи?

– Вам случалось читать о Джонатане Уайлде?

– Имя как будто знакомое. Герой детективного романа? Я их обычно не запоминаю. Все эти парни дело вроде бы делают, но никогда нельзя понять, каким образом это им удается. Сплошное вдохновение вместо работы.

– Джонатан Уайлд не был ни детективом, ни героем романа. Это известный преступник середины прошлого века.

– В таком случае он меня мало интересует. Я человек практический.

– Нет ничего более практичного, мистер Мак, чем уединиться ото всех месяца на три и читать по 12 часов в день историю криминалистики. Там вы отыщете все, что угодно, даже профессора Мориарти. Джонатан Уайлд был тайной пружиной лондонского преступного мира, которому он продавал свой талант и организаторские способности за 15 процентов комиссионных. Колесо истории повернулось, и та же самая спица опять оказалась сверху. Все уже было и будет вновь. А что касается Мориарти, могу рассказать несколько интересных фактов.

– Буду очень признателен.

– Мне стало известно первое звено в цепи, на одном конце которой гений, ставший на путь зла, на другом – свора отпетых негодяев, воров, шантажистов, шулеров, со всеми мыслимыми и немыслимыми преступлениями в промежутке. Это некий полковник Себастьян Моран, так сказать, начальник штаба, надежно законспирированный и недосягаемый для закона, как сам профессор. Сколько, вы думаете, Мориарти ему платит?

– Предпочел бы услышать это от вас.

– Шесть тысяч в год, как я случайно узнал. Вот вам современная цена способностей. Чисто американский подход к делу. Наш премьер-министр получает меньше. Надеюсь, это дает представление о доходах самого Мориарти и его размахе? Или еще такой факт. Я проследил за текущими счетами Мориарти, то есть за самыми тривиальными чеками, которыми он расплачивается за ежедневные услуги. Так вот, они были выписаны в адрес шести различных банков! Вас это не впечатляет?

– В высшей степени странно. И что же отсюда следует?

– А то, что он старается скрыть размеры своего богатства. Ни единый человек не должен этого знать. Думаю, у него не менее двадцати банковских счетов, причем вполне вероятно, что основной капитал находится за границей, где-нибудь в Германии или Франции. Если у вас выберется год-другой свободный, изучите жизнь профессора Мориарти, очень вам советую.

Инспектора Мак-Дональда все сильнее увлекал рассказ Холмса. Казалось, он позабыл обо всем на свете. Но практическое шотландское здравомыслие все-таки одержало верх.

– Во всяком случае, профессор держится в рамках закона, – сказал он. – Однако вы несколько увели нас в сторону вашими историями, мистер Холмс. Из всего сказанного для нас важна только связь, существующая между Мориарти и преступлением в Берлстоне. Вас навело на эту мысль письмо Порлока. А еще есть какие-нибудь соображения?

– Давайте попробуем принять некую рабочую гипотезу относительно мотивов преступления. Судя по вашим замечаниям, это убийство необъяснимо, точнее, пока необъяснимо. Предположим, мои подозрения относительно причастности Мориарти верны. Тогда возможны две версии. Мориарти, заметьте, держит свою команду в ежовых рукавицах – абсолютная дисциплина, признается только один вид наказания – смерть. Значит, можно предположить, что убитый, этот самый Дуглас – его судьба была предсказана одним из верноподданных этого архипреступника, – каким-то образом предал своего шефа и был наказан в назидание другим.

– Это первая гипотеза, мистер Холмс. А вторая?

– Вторая? Перед нами очередное дело Мориарти, предпринятое в целях обогащения. Что-нибудь украдено?

– По-моему, нет.

– Если так, это свидетельствует против второй гипотезы в пользу первой: ведь Мориарти не выдает идеи бесплатно. Возможна и третья версия. Но для этого надо ехать в Берлстон. Я слишком хорошо знаю Мориарти. Здесь мы улик не найдем.

– Тогда вперед! – воскликнул Мак-Дональд, вскакивая с места. – Проклятие, до поезда остается совсем мало времени! Пять минут на сборы, джентльмены! И ни минуты больше!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.