Современная электронная библиотека ModernLib.Net

А.Н.О.М.А.Л.И.Я. - Останкино. Зона проклятых

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Артемий Ульянов / Останкино. Зона проклятых - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Артемий Ульянов
Жанр: Ужасы и мистика
Серия: А.Н.О.М.А.Л.И.Я.

 

 


Артемий Ульянов

Останкино. Зона проклятых

Моей любимой жене Оле с благодарностью за каждодневное счастье посвящаю я эту книгу.

Пролог

Васька опять сорвался. Уже несколько недель он вел себя исключительно прилично, на радость семье и всех, кто его знал. Но то ли весна сбила его с пути истинного своим бесстыжим цветением, то ли просто истек ресурс положительного поведения… Как бы то ни было, поутру в субботу, переделав неотложные дела, Василий внезапно сбросил с себя ярмо всяческих приличий, так тяготившее его в последнее время. Домашние, кстати сказать, ждали от него чего-то подобного. Решительно обнажив свою истинную натуру, Васька во весь дух бросился за изящной дымчатой кошкой, согревавшейся первым весенним теплом. Всецело отдавшись яростной погоне, он, как и подобает настоящему породистому бультерьеру, не внял гневному окрику хозяйки. В считаные секунды женщина осталась далеко позади, держа в руках бесполезный поводок со сломанной застежкой. А впереди была желанная кошачья плоть, старательно улепетывающая от верной смерти. Серая шкурка становилась все ближе, а ее пронзительный запах настойчиво дразнил Васькины охотничьи инстинкты.

Казалось, бедная киса обречена. Спасти ее могли только деревья, растущие за пределами асфальтированного городского двора, вплотную прижатого к Звездному бульвару, зеленевшему в районе Останкино.

Пес почти настиг кошку, когда та на полном ходу юркнула за угол дома. Через несколько мгновений мощная бойцовская пасть вонзит в кошачье тельце два ряда зубов, смыкая их с давлением в несколько атмосфер. Изменить исход погони могло только чудо. И хотя Муська, не первый год живущая нелегкой дворовой жизнью, решительно не верила в чудеса, оно все-таки произошло.

Васькина хозяйка не могла этого видеть. А жаль! Было бы что рассказать друзьям и соседям. Почти догнав жертву, бультерьер вдруг резко затормозил, намертво упершись в асфальт всеми четырьмя лапами. Муська тоже встала как вкопанная, выгнувшись дугой и отчаянно шипя. Теперь кошка и собака находились рядом, мгновенно позабывшие об исконной вражде перед лицом невиданной общей угрозы. Однако напротив них был только грязный весенний газон с редкими островками молодой травы. И более ничего! Стоя рядом с несостоявшейся жертвой, свирепо шипящей на оградку газона, Васька утробно зарычал, пряча леденящий страх, столь редкий для бультерьера. А после…

После произошло нечто такое, во что невозможно поверить, не будучи очевидцем. Бойцовый пес и кошка в синхронном прыжке бросились прочь от газона. Пробежав несколько метров, они ловко юркнули под мебельный фургон, стоявший неподалеку. И затаились под ним, припав друг к другу.

Извлеченный хозяйкой из-под кузова, Васька весь оставшийся день был сам не свой. Пинки и вопли женщины меркли перед небывалым происшествием. Не доев вечернюю порцию каши с мясом, пес забрался под письменный стол главы семейства и просидел там весь вечер, не обращая внимания на удивленных домочадцев.

С тех пор Василий обходил злополучный газон стороной, стараясь даже не смотреть в его сторону. Да и к кошкам стал относиться с почтительным равнодушием, восхищая хозяев своей воспитанностью. Правда, стал чаще рычать во сне, что было сущей ерундой по сравнению с его прошлыми провинностями.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЕРВОЕ

Валерка Троекуров сидел в своем кабинете и нещадно клял Министерство внутренних дел. Делал он это жестко, забористо и со вкусом. Честно говоря, имел право. Как имеет право афроамериканец назвать ниггером другого афроамериканца. И министерство на него не обижалось, как не обижается афроамериканец, если его называет ниггером другой афроамериканец.

Валерка был крепким коренастым брюнетом, стремящимся к пропорциям квадрата, с массивным добродушным лицом, на котором красовался мясистый, неоднократно сломанный нос. Он служил в ОВД «Останкино» в звании капитана. Занимался делами граждан, пропавших без вести. На родную контору Валерка не на шутку осерчал. Причиной тому была кадровая политика. Из месяца в месяц к нему приходили сопливые лейтенанты, которых он терпеливо вводил в курс дела, после чего они увольнялись. В результате – лавина бумажной работы, которая грозилась похоронить под собой личную жизнь Троекурова. Жена психовала и ревновала его, упрекая в наплевательстве на семейные насущные дела. Сын первоклассник заявил в школе, что папа у него точно есть, потому что так говорит мама, но сам отпрыск его видит очень редко. Кроме того, общение с родственниками людей, бесследно пропавших на просторах бескрайней родины, значительно превосходило по уровню стресса борьбу с матерыми уголовниками. Родня некоторых запойных алкоголиков, раз в месяц уходивших в хмельной загул, имела обыкновение требовать масштабных розыскных мероприятий. Желательно с применением вертолетов. При этом Троекурову, который отказывался поднимать на уши всю милицию города, закатывались такие истерики, что тот прятал табельный ствол в сейф. От греха подальше.

Впрочем, к таким банальностям он привык. Но вот бабуля, пришедшая с заявлением о пропаже Михаила Сергеевича Банина, который, по ее словам, приходился ей сыном, была тиха и печальна. Не хамила, не угрожала сорвать погоны и засунуть их Валерке в жопу. Ее было жалко. Ей хотелось помочь. Хотелось быть настоящим ментом, спасающим и защищающим. Троекуров уже принялся запускать дело в производство, но… бабушка никак не могла вспомнить год рождения сына. Число помнила, а год нет. И не могла вспомнить, сколько же ее сыну Мишке полных лет. В паспортном столе города утверждали, что таковой по указанному адресу не числится. Старушка пустила горькую слезу. Вскоре за ней пришел грустный дедушка, оказавшийся ее мужем. Уводя законную жену домой, он вкратце пояснил Валерке, что Михаил действительно пропал. Скорее всего ушел через форточку, влекомый первым весенним теплом. С котами такое случается, и с их Мишкой – весьма регулярно. А любимая жена уже который год не в себе. И весной у нее обострение.

Попрощавшись с хозяевами пушистого Михаила Сергеевича Банина, Валерка в очередной раз признался себе, что его благородная и нужная работа сильно смахивает на бюрократическую рутину, щедро приправленную пустыми скандалами и психиатрическими диагнозами. В настоящее большое расследование, требующее дедукции и полное неожиданных поворотов, о котором он так мечтал несколько лет назад, Троекуров больше не верил.

А тут-то оно и пожаловало. Началось все весьма заурядно. Уходя с работы в одиннадцатом часу вечера, Валерка игриво попрощался с Маринкой, которая дежурила в справочной службе ОВД. Та посетовала, что приняла кучу звонков от родственников, которые сообщали о пропавших. Но так как положенных трех суток с момента исчезновения еще не прошло, заявления написать они не могут.

– Да, бывает такое, – улыбнувшись, ответил Валерка. – Но толпа народа пропасть не могла. Пропали двое-трое, да и те завтра объявятся. Просто все их родственники, от мам до двоюродных дядь, кинулись нам звонить, вот и все.

Послав грудастому старлею Марине воздушный поцелуй, он поплелся домой. Жил он «на своей земле». И через десять минут уже был дома, на Звездном бульваре.

А через пару дней… Вот тогда-то все и началось.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ВТОРОЕ

…Вот тогда-то все и началось. Утренняя очередь в кабинет Троекурова длиной могла соперничать с чередой жаждущих попасть на прием к терапевту районной поликлиники. Двадцать семь заявлений, и ни одного про гулящего алкаша, дедулю в глубоком маразме или кота с человеческим именем. Двадцать семь семей, чьи приличные вменяемые родственники не появились дома. Да и в другие местах – тоже не появлялись. Никаких семейных конфликтов, ссор и угроз уйти на все четыре стороны. Искали по знакомым, знакомым знакомых, загородным дачам, где не ловит сотовый, детям от прежних браков, дальним родственникам – ответ отрицательный. Звонили в морги, больницы, вытрезвители – ответ отрицательный. Теоретически не исключалась печальная возможность того, что все они покинули суетный мир живых. Но признаков этого не было. Служащий, менеджер среднего звена, банковский клерк, водитель, преподаватель музыки, экскаваторщик, продавец, автослесарь, парикмахер, телемастер, актер дубляжа… Между собой никак не связаны. Над версией о том, что все они пустились в пучину разврата и сидят сейчас у любовниц и любовников, вполне можно было бы посмеяться. Только не в этот раз.

К вечеру Троекуров стал самой значимой и востребованной фигурой в отделении. Приехало высокое начальство из ГУВД и министерства. В дело толком не вникали, настойчиво требуя результатов. В тот день Валерка зарекся впредь просить у судьбы «настоящего, большого, полного неожиданных поворотов и… ну, этой… как ее… дедукции».

Спустя сутки после того, как закрутилась воронка этого загадочного дела, Троекуров чувствовал, что нервничает с каждой минутой все сильнее. Мало того что начальство из ГУВД создало им бешеный цейтнот, истерично требуя результатов в кратчайшие сроки. Полная необъяснимость происходящего рушила все отчаянные попытки создать хоть сколько-нибудь непротиворечивую версию. От этого люди чувствовали себя тупыми и никчемными дилетантами. И начинали нервничать, раскручивая маховик всеобщей нервозности, которая усложняла и без того непростую ситуацию.

Несмотря на все трудности, работа кипела и пузырилась. Все останкинское отделение милиции было мобилизовано для расследования загадочного дела. Кроме того, к работе подключились несколько специалистов из МУРа. Людей вытаскивали из отпусков, а законный больничный лист воспринимался как умышленное оскорбление всех тех, кому дорога честь мундира. Про выходные даже заикаться стало опасно.

Общими усилиями было вспахано и просеяно огромное поле деятельности. Родственники, сослуживцы, друзья, знакомые, друзья друзей и знакомые знакомых были въедливо допрошены, и не по одному разу. Под колпаком оказались все, кто хоть как-то соприкасался с пропавшими. Побывать на самом настоящем допросе, с угрюмыми ментами в штатском в главной роли, удалось и парикмахерам, и тренерам по фитнесу, и автослесарям, и ветеринарам, и преподавателям английского языка, живописи и актерского мастерства. Позже их судьбу разделили ответственные руководители всех увеселительных заведений, находящихся в районе. Микрон за микроном были обысканы не только квартиры потерпевших, но и их рабочие места, квартиры их родственников и даже зал ресторана, где одна из жертв обедала накануне исчезновения. Все телефоны прослушивались. Социальные сети, личные сайты и ящики электронной почты – просматривались. Фигуранты уголовных дел, когда-либо связанные с исчезновениями людей, были тщательно отработаны.

Интенсивность и объем работы никак не влияли на результат. Его не было, этого треклятого результата! Ровным счетом ни одной зацепки. В дело вступил аналитический отдел МВД, в который стекалась вся полученная информация. Головастые парни, трудившиеся там, смотрели на ментов из Останкинского отдела, как смотрят рок-звезды, спустившиеся с музыкальных небес, на своих непутевых фанатов. Они слегка хохотнули, спросив, «что у вас там стряслось», и вальяжно пропустили ответ мимо ушей. Поблагодарив за исчерпывающую информацию, собранную отделом, обещали, что назавтра расскажут что-нибудь интересное.

Спустя тридцать семь часов после начала этого кошмара поздним вечером в кабинете начальника Останкинского ОВД началось совещание. Полковник Еременко долго шуршал рапортами и отчетами, наваленными на его столе, и наконец спросил:

– И на кой ляд вы, товарищи милиционеры, притащили мне эту кучу грязной бумаги? Я жду версии и планы по их отработке. И я их не вижу.

Собравшись с духом, слово взял Троекуров:

– Константин Николаевич! Как должностное лицо и офицер я заявляю, что все возможные следственные действия проведены в полном объеме. И даже более того. Собранная информация отправлена на обработку в аналитический центр МВД.

– Троекуров, ты меня прости великодушно, но мне насрать большую вонючую кучу на твои следственные действия, если они не дали результата. Значит, говенные действия! Какие на данный момент есть версии?

– Версий нет, товарищ полковник. Спросите у спецов из МУРа, они подробно изучили весь собранный материал и подтвердят, что там нет ни одной зацепки, – холодно отчеканил Валерка. Про консультации у специалистов по паранормальным явлениям говорить он не решался. А ведь будь его воля, обязательно бы проконсультировался!

Когда разборка, состоявшая из воплей полковника, вялых оправданий его подчиненных и неуставного мата с обеих сторон, внезапно стихла, Валерка сказал, будто ни к кому не обращаясь:

– Завтра аналитики из министерства ответ дадут, и все будет понятно. Я уверен, что они скажут то же, что и мы сейчас. Глухо там, как в открытом космосе.

На прощание полковник вкратце живописал им «вольготную» службу постовых милиционеров, пообещав, что если дело не сдвинется с мертвой точки, они смогут сами по достоинству оценить все ее тяготы и лишения. Когда его витиеватые угрозы закончились, Троекуров возмечтал о доме.

Выходя из здания, Валерка услышал от дежурного по отделению, что для него оставлена записка. После долгого осмотра смятой бумажки он наконец-то понял, что на ней написан номер мобильного телефона какого-то Володи Семенова, который служит в роте охраны ВВЦ и просит ему позвонить. «Ну что ж… Володя так Володя. Прямо сейчас и позвоним», – решил он, наплевав на поздний час и вынимая из кармана сотовый.

Спустя несколько гудков трубка поприветствовала его с интонацией малолетней дворовой шпаны. Как только Троекуров представился, голос в трубке сильно изменился:

– Валерий, спасибо, что позвонили. Видел сюжет по телику о пропавших без вести. Я сегодня на посту стоял, ворота Южного входа ВВЦ. Ко мне подошла какая-то старушка и сказала, что надо спасать людей, потому что грядет беда. Я ее тормознуть хотел, а она юркнула за машину, и как не было бабки.

– Огромное спасибо, Володя. Больше она ничего не сказала?

– Нет, только вот это. Про беду, которая… все забываю я его, слово это… и что людей спасать надо.

– Весна, вот и обострения у народа приключились. А тут еще такой повод! Я думаю, что не она первая и не она последняя, – успокоил Валерка коллегу.

Взяв с Володи Семенова клятвенное обещание хватать бабку, если он опять ее где-нибудь увидит, Троекуров попрощался, еще раз поблагодарив собеседника за отзывчивость и смекалку. «По телику, значит, показывали. Это хреново, – думал Троекуров. – Как бы сердобольный русский народ нам все не испортил. Милицию у нас любят так искренне, что аж обидно. Наш человек на многое способен, лишь бы ментам было хуже, чем ему».

Придя домой, он тут же растворился в семье и уюте. Это блаженство продолжалось фантастически, по-царски долго. Минут пятнадцать. Идиллию разрушил мобильник, прятавшийся в кармане застиранных джинсов. С трудом достав его, Троекуров глянул на экранчик. Городской телефон отделения. «Не, не буду поднимать. Завтра все скажут», – твердо решил он и, немного погодя, матюкнувшись, ответил на звонок.

– Валерка, здорово! – пробасил дежурный по отделению Саша Жавко. – Сейчас два звонка было с интервалом минут в пятнадцать. Говорят, заявление будем писать. Родственник, мол, канул.

Поблагодарив Сашку и пообещав притащить ему «жидкую премию», Валерка выключил трубку. «А вот вам и второе действие в первом же акте. Так я и знал, что это только начало», – подумал он с холодной тоской.

Телеканал «Москва ТВ». «Криминальные новости». 9 апреля, 19.00 мск

Журналистам «Криминальных новостей» из неофициальных источников, близких к ГУВД Москвы, стало известно о сенсационном происшествии, которое произошло на северо-востоке столицы, в районе Останкино. Должностное лицо, пожелавшее остаться неизвестным, утверждает, что за прошедшие сутки в ОВД «Останкино» было принято двадцать семь заявлений от родственников без вести пропавших граждан. По неуточненной информации, все исчезновения произошли в период с седьмого по восьмое апреля. Все потерпевшие прописаны и проживают на территории Останкинского района. Очевидных связей между ними следователи не обнаружили. Как отметил анонимный источник, род занятий потерпевших не позволяет связать эти исчезновения с их профессиональной деятельностью. В Главном управлении внутренних дел по городу Москве отказались от каких-либо комментариев, сославшись на тайну следствия.

Как нам стало известно, сотрудники милиции настоятельно рекомендовали родственникам потерпевших воздержаться от общения с прессой. На данный момент ведутся следственные действия. Мы не располагаем какой-либо информацией о наиболее вероятных версиях случившегося. По непроверенным данным, дело взято на особый контроль министром внутренних дел. «Криминальные новости» телеканала «Москва ТВ» будут внимательно следить за развитием событий в Останкинском районе.

Людмила Кукареева, Тамара Гриченко и Илья Васильев специально для «Криминальных новостей».

ПОВЕСТВОВАНИЕ ТРЕТЬЕ

Толпа, собравшаяся за скотным двором на окраине села, напряженно притихла. Лишь изредка жалостливый женский шепот просил Богородицу о снисхождении, да слышались приглушенные сочувственные вздохи, вторившие безжалостному свисту кнута, вложенного в крепкую, натруженную руку могучего конюха Еремы, выполнявшего свою работу усердно и равнодушно. Извиваясь в полете, кнут глубоко вгрызался в плоть провинившегося, рассекая кожу и подкидывая вверх веер крошечных кровяных брызг. Пытка только началась. Но тем из толпы, кто видел подобное и раньше, уже мерещились обнаженные дуги ребер, которые покажутся совсем скоро. Если староста, оглашавший барскую волю, когда несчастного привязывали к козлам для пилки дров, вскоре не остановит Ерему, то станут видны и потроха. Тогда пытка превратится в казнь. Ведь с потрохами наружу люди не живут.

Пороли пахаря Прохора. За то, что осмелился перечить барину, отказался выполнять его волю. И крестьяне, и дворовый люд никак не могли понять, откуда взялось столько дерзости у тихого, застенчивого Прошки. Парень он был молодой, белокурый, работящий, хоть и не здоровяк. И кроме того, молчаливый. Лишнего слова от него не дождешься! И вдруг – на тебе… Не стал пахать новое поле, недавно расчищенное под посадку пшеницы. И после того как староста Мартын избил его чем под руку попалось, тоже не стал. Да говорят, что и самому Алексею Алексеевичу в лицо сказал, что лучше умрет под кнутом, чем вспашет. Боярин, понятно дело, не на шутку осерчал. Пинком повалив холопа, стоящего перед ним на коленях, плюнул ему в лицо, сказав: «Ну что ж, мил человек, будь по-твоему. Умереть под кнутом надумал? На то твоя воля, я ее уважу». Да приказал Мартыну собрать обитателей Осташково, чтоб каждый воочию увидел, чем окончится непослушание для тех, кто на него отважится.

Кнут размеренно свистел, срывая со спины и боков пахаря плоть, данную ему Богом. Поначалу Прохор гулко ухал, встречая каждый новый удар резким выдохом. Но скоро лицо его сделалось серым, и он стал отрывисто вскрикивать, словно старался отогнать обжигающую боль, застилающую разум. Староста безмолвствовал. Деловито прохаживаясь поодаль от козел, чтобы кровь, щедро летящая от кнута, ненароком не изгадила кафтан, жалованный барином на Пасху, он победно вглядывался в толпу, упиваясь своим превосходством. Вот уже показались Прошкины ребра, а из спины торчали освежеванные позвонки, с которых кнут слизывал частички опальной человечины. Крики пахаря стали сильнее и пронзительнее, предвещая ему скорый конец. Всем, кто находился в тот момент на скотном дворе, было ясно, что сирота Прохор, чьи соломенные кудри были густо забрызганы кровью, ничего и никогда больше не вспашет, ибо время его сочтено.

И только старуха Пелагея знала, что для крепостного крестьянина эта порка не станет смертельной. Знала, хотя и не видела его, потому что была за полверсты от неструганых занозливых козел, на которые лил кровь Прошка. Но кто дал ей эту уверенность? Тот, Кто дал ей умение услышать тихий говор леса, скрытый от большинства людских взглядов. И Кто наградил ее высшим даром, светлым и мучительным одновременно. Во все времена люди страстно желали заполучить этот дар, надеясь, что он обезопасит их, подарив неуязвимость, богатство, власть, славу. И не ведают они, какая каждодневная пытка ждет того, кто награжден им.

Да, повивальная бабка Пелагея, маленькая, согнутая грузом долгих лет и того немалого горя, что пережила она за эти годы, с детства владела даром предвиденья. А потому рано ушла от людей в лес, чтобы не смотреть на них и не видеть их будущих бед. Это ноша стала для нее непосильной. И она выбрала одиночество, с которым делила маленькую землянку, спрятанную в густой чаще недалеко от болота. Родителей своих Пелагея не помнила – они умерли, когда дочь была совсем маленькой. Воспитывала ее тетка по матери. Да и той не стало среди живых, когда смышленой своенравной Пелагее исполнилось пятнадцать. Так что отговаривать от отшельничества ее было некому. А если бы и нашелся такой человек, он только зря потратил бы силы и время. Уж если Пелагея принимала решение, то исполняла его без промедлений, никому не доверяя и не позволяя вмешиваться в свою жизнь.

Люди были ей не нужны. Но нередко она была нужна им, а иногда – просто необходима. А после того как деревенская травница Агафья в канун Рождества Христова испустила дух, крепостные помещика Сатина, населявшие деревню Осташково, стали навещать Пелагею все чаще и чаще. То заболеет кто-нибудь из крестьян, то скотина хворает, то неурожай, то на молодку на выданье женихи не смотрят. Старуха не отказывала селянам. А те в благодарность несли ей кто чем богат.

Были среди них и такие, кто считал бабку ведьмой и боялся ее. Но только до той поры, пока не нагрянет лихо. А уж тогда… Ведьма ли, святая – все едино. Лишь бы помогла, а там… Бог ей судья.

Надо сказать, что редкий дар не всегда подчинялся Пелагее. Иногда он вторгался в ее замкнутую жизнь не спросясь. Тогда она видела пророческие сны и видения, которые часто не могла растолковать. Но то откровение, что явилось несколько дней назад, когда она черпала воду из крохотного озерца, было пугающе ясным. В прозрачной тиши водной глади, висевшей над бархатным илистым дном в лучах утреннего солнца, что пробивалось сквозь густую листву чащи, картинки будущего без остановки замелькали перед ее старческими выцветшими глазами. И были они страшными, жестокими и неотвратимыми. Когда видение закончилось, Пелагея принялась истово молиться, стоя на коленях у кромки воды и сжимая в руках берестяной нательный крестик, что носила она на грубой пеньковой веревке. Роняя слезы в озеро, старуха просила Святую Троицу дать ей знак. Знак, который сказал бы ей, в силах ли она изменить предначертанное. И он был. Старуха увидела его. Не то в листве, не то услышала в шуме ветра, не то распознала в надвигающейся весенней грозе.

В тот же день Пелагея неожиданно появилась на краю поля, словно выросла из-под земли. На ней, как всегда, висела нехитрая одежа – бурый просторный балахон с капюшоном, загрубевший от времени. Время пропитало его землей и лесом. По полю навстречу ей двигался плуг, запряженный приземистым пегим быком. Прохор пахал уже не первый час, лишая девственного спокойствия землю, которой пришла пора родить урожай. Увидав старуху, пахарь гортанным окриком остановил быка. Да и сам замер, слегка испугавшись. «Боже святый! Неужто сама ведунья пожаловала? – удивленно подумал крепостной, чувствуя подступающую к горлу тревогу. – Упаси Господь мя грешного, коли ко мне», – тихонько пробормотал Прохор и размашисто перекрестился.

Словно в ответ на это смутное предчувствие ведунья поманила его рукой, как малое дитя. Опять перекрестившись, уже троекратно, парень нехотя двинулся к старухе. Близко подходить не стал, остановившись за три шага.

– Ты Прохором будешь? Селантия и Ефимии сын? Царствие им небесное, – ворчливо начала она дребезжащим голосом, строго глядя на него из-под капюшона.

– Я… Прохор, правда ваша, – робко сознался крестьянин, боязливо оглянувшись по сторонам.

– Как увидал меня, пошто крестился? От сглазу схорониться желаешь? – грозно спросила его Пелагея, тяжело опершись на посох.

– За чтоб я ни взялся, сперва крестным знамением себя осеняю. Так матушка моя, покойница, меня наставляла, – отведя глаза, соврал Прохор. Крестился он и вправду со страху перед старухой, ведь люди говорили разное.

– Меня не пужайся, бестолочь, – вдруг смягчившись, сказала она почти по-матерински. – Я, как и ты, и весь люд православный, в Господа нашего Христа и Пречистую Деву верую. От меня тебе никакая напасть не прибудет, будь покоен. А лучше внемли слову моему! Правда твоя, что беду подле себя чуешь. Али нет?

В ответ перепуганный Прохор робко, чуть заметно, кивнул.

– Да только беда та не твоя, истинно тебе говорю, – продолжала старуха. – Горе то оброком ляжет на весь род людской, что в здешних краях обретается. И многие лета над ним власть иметь станет, пока шестнадцатое колено на свет Божий не уродится.

– Свят, свят, свят, – трижды перекрестился побледневший пахарь.

– Но вижу путь к спасению. Остальные сгинут в геенне адовой, а ты свою душу бессмертную спасти должен. А чтоб спасти ее, о плоти своей позабудь, как завещал всем нам Спаситель, – проговорила старуха сдавленным шепотом. И сжав кулаки, прохрипела, потрясая воздетым к небу посохом: – Душу спасай!

А после, вплотную придвинувшись к онемевшему Прохору, принялась шептать свое страшное пророчество, намертво вцепившись в него старческими глазами и глядя на крестьянина из-под глубокой тьмы капюшона.

Прошка сразу поверил ей, отчего всю ночь прорыдал в душистом стогу прошлогоднего сена. Старуха оказалась права. Спустя ровно семь дней, как она и говорила, тугой вощеный кнут с разбойничьим свистом забирал у него жизнь удар за ударом. Сквозь немыслимую обжигающую боль Прохор слышал ее слова, отчаянно беснующиеся в голове. «Поле то, что под пшеницу отведено, не паши, кто б тебе ни велел! Хоть Сатин, хоть сам государь-батюшка. Испокон веку капище там стояло. Кровь и мольбы – вот что в земле той покоится. Тронешь его – сам ты и весь род твой прокляты будете! Обречены на вечную муку, коей и в аду не сыскать. Стращать тебя станут судом и расправой, а ты презрей плоть свою! Отдай им ее на бесчинное поругание, коли жизнь вечная для тебя краше. А Господь всемогущий дарует тебе бессмертие в твой час мученический, и пребудешь ты с ним в Царствие Его. Помяни мое слово! Не убоись муки смертной, и явится тебе чудо Божие!»

Когда Прошка в третий раз потерял сознание, да так, что не очнулся и после трех ведер ледяной колодезной воды, староста повелел порядком запыхавшемуся Ереме прекратить порку. Когда пахаря сняли с окровавленных козел, он, к удивлению многих, еще дышал.

– С виду-то немощный, что заяц весной… А глядишь ты – живучий, собака грязная, – недовольно сказал Мартын, плюнув на своевольца.

Когда того уносили в прохладный погреб, чтобы смазать раны облепихой и обложить подорожником, никто не надеялся его спасти. Лишь облегчить предсмертную муку.

Очнулся Прошка, когда уже стемнело. Из погреба его перенесли в избу, уложив в сенях, спиной вверх. С трудом двинувшись, он сдавленно застонал от боли, которая беспощадно залила все тело. Полежав с минуту, он вдруг ясно понял, что не доживет до утра. Бессмысленно повинуясь инстинкту выживания, пополз к покосившейся двери. Казалось, что если он выберется из избы, то сможет спастись. Мысль это была странной для него самого. Но другой мысли, кроме той, что к утру он уже остынет, не было. Кое-как перекрестясь, он помолился и продолжал ползти, превозмогая адскую боль, которая принялась пожирать его, будто не желая отпускать из дома.

Спустя несколько мучительных минут Прохор оказался у крыльца. И тут же услышал торопливый шорох мелких шагов, направляющихся прямо к нему. Увидев над собой силуэт в капюшоне, страдалец решил, что видит свою смерть.

– Боже милостивый, прими мою душу грешную, – прошептал он, еле шевеля коркой запекшегося рта. И потерял сознание.

«Чудо какое! И в раю березки есть», – с нежностью подумал Прохор, когда, открыв глаза, увидел над собой молодую листву. И сразу же услышал старушечий голос.

– Жив, соколик. Жив, горемычный, – ласково сказала Пелагея, присев подле него.

Он лежал на огромном куске дубовой коры, словно в люльке. Горькое сожаление захлестнуло Прошку. Уже примирившись со смертью, он был готов к новой жизни. Старуха обещала ему Царствие Небесное. Но вместо обещанного рая он вновь очнулся в рабстве, как случалось это каждое утро в его крепостной беспросветной жизни. Когда пахарь сообразил, что лежит в лесу рядом с землянкой ведуньи, страх и отчаяние овладели им. Теперь он был не просто рабом, а рабом беглым. И будто даже почувствовал железную хватку кандалов, которые цепко схватят его за ноги, когда он пойдет на виселицу.

– Пошто смерти мне не дала? Теперь меня пытать станут, поелику я беглец, – сокрушенно простонал он. – Беглец я. А воли… Воли на то моей не было! Зазря сгину, невинный? – прокричал он искривленным ртом, рыдая навзрыд.

И вдруг – осекся. Смутная догадка тихонько подкралась к нему, обдав сзади тревожным, липким дыханием. Он уже понял, что с ним происходит что-то невероятное. Не понял только, что именно. Мгновение спустя недоверчиво глянул на Пелагею, растерянно приоткрыв рот. Медленно, боясь убедиться в невероятном, Прошка протянул руку к ребрам, едва дотронувшись до них. Боли не было! Словно не было и кнута.

– Поди, я спал и мне причудилось? – еле слышно спросил он у старухи.

– Ведь так и сгинешь в греховном своем неверии! – сердито вскричала она. – На колени! В ноги кланяйся Всевышнему Господу нашему! Чудо Божие тебе дано, да в награду за послушание. Не смей осквернять милостыню Господню, червь! – вопила Пелагея, обнажив редкие желтые зубы и воздев руки к небу, словно призывая справедливую кару обрушиться на пахаря, принявшего свое чудесное исцеление за сон.

Проворно встав на колени, Прохор стал бить поклоны, шевеля губами в какой-то молитве, известной ему одному. Молясь и кланяясь, он украдкой щупал себя, все еще не веря в чудо. Усердно помолившись, он поднялся с колен и стал осматривать себя, изредка бросая затравленный взгляд на свою спасительницу.


  • Страницы:
    1, 2, 3