– Ты всегда за него заступаешься! – запоздалая реакция матери понеслась ему вслед, но Федор знал, что отец сумеет его защитить, а главное – понять!

Он вспоминал и вспоминал своего отца – сильного, умного, честного, не способного на предательство. Слезы высохли и унесли с собой все нехорошие мысли.

«Наверное, мать что-то напутала. Она вечно паникует, завтра я поговорю с ним сам», – от этих мыслей стало совсем легко, и он решил вернуться домой.

Проснувшись, Федор первым делом тихонько пробрался в кабинет отца. Комната была похожа на Древнюю Русь после набега монголо-татар. Книжные полки были пусты, повсюду валялась бумага и старые газеты. Предчувствие неумолимой беды сжало сердце. Федор плотно закрыл дверь и схватил телефон.

– Могу я поговорить с Павлом Антоновичем? – он постарался придать своему голосу твердость, но, видимо, ему это плохо удалось, потому что секретарша его не узнала.

– Кто его спрашивает?

– Это я, Федор! – он почти кричал.

– Минуточку.

«Минуточка» тянулась слишком долго, руки ходили ходуном, лоб покрылся каплями пота.

– Да, – раздался резкий, сухой голос отца.

– Папа, что случилось?! – голос предательски дрожал.

– Я все объясню тебе потом, – ответил отец отстраненно. «Я же просил ее объясниться с детьми».

– Мне нужно сейчас! – еще по привычке требовательно воскликнул Федор. – Мама сказала правду?!

– Да, – тяжело вздохнул отец. «Мама, мама! Зачем она вызвала детей раньше срока, они должны были отдыхать еще три недели».

– Как ты мог?!

– Ты еще молод, чтобы судить меня! Поговорим попозже, я занят.

– Я хочу сейчас! – «Занят?!! Но это же я, Федор!!!»

– Сейчас я занят! – «Все-таки Нинка стерва! Уже настроила детей против меня».

– Сейчас! – сын не мог и не хотел принимать перемены, произошедшие с отцом.

– Я занят. – И он нажал на рычаг.

Послышались короткие гудки, Нина Сергеевна в другой комнате тихонько положила параллельную трубку и горько расплакалась.

Ниночка познакомилась со своим будущим мужем, когда ей исполнилось двадцать лет. Она была единственной и потому любимой дочерью известного в узких кругах московского профессора, возглавляющего закрытый научно-исследовательский институт. Все, что она знала, так это то, что отец работает на оборонную промышленность. Именно он привел Павла в их дом.

– Вот, познакомьтесь, моя надежда! Очень талантливый молодой человек!

Молодой человек был высокого роста, имел строгое холодное лицо, нескладную фигуру и манеры провинциала, но у него были красивые глаза и талант делать комплименты. Павел стал часто появляться в их доме, и постепенно дружба переросла в любовь. Они поженились, когда Ниночка закончила свой иняз. Тесть, как ледокол, двигал Павла вверх, и уже не только как подающего надежды молодого ученого, но и как мужа горячо любимой дочери. Появились дети, особенно Павел радовался сынишке. Потекла размеренная семейная жизнь, только, может, чуть более беспечная и беззаботная, нежели у большинства ее сверстниц. Нина не стояла в очередях, не жила в коммунальной квартире и не считала копейки до следующей получки. Муж работал, она занималась детьми. Отношения в семье были теплыми, дружескими, и ничто не предвещало беды. Но однажды, в середине мая, ей позвонила одна не очень близкая знакомая.

– Ниночка, дорогая, у вас намечается свадьба?

– Свадьба? – она опешила.

– Ну, не знаю, мой сказал, что Павел Антонович приглашает нас на какое-то торжество, вроде это свадьба. Вот я и звоню, чтобы узнать подробности. Неужели Светлана?

– Да бог с тобой, девочка только первый курс заканчивает, да и нет у нее от меня секретов. – Нина Сергеевна задумалась. – Боже! – осенило ее. – У нас же этим летом будет двадцать пять лет совместной жизни! Ну да! Мы ведь поженились как раз на следующий день после защиты моего диплома. Весь курс гулял. Как быстро бежит время, а я-то уже забыла, – она грустно вздохнула. – Но Павел не говорил, что собирается отмечать.

– Ах, дорогая, наверное, он хочет сделать сюрприз. Завидую я тебе, такой муж! А мой, одни слезы…

Первым порывом Нины Сергеевны было желание немедленно позвонить Павлу на работу и все выяснить. Но, немного поразмыслив, она решила, что если муж желает сделать ей сюрприз, то не нужно сдерживать порывы, идущие от сердца. Чем больше она об этом думала, тем сильнее вырастал в ее глазах образ мужа. «Он такой заботливый, умный, красивый», – от этих эпитетов ей и самой становилось очень, очень легко и радостно. Она уже другими глазами смотрела на своего спутника, и ей нравилась эта свежая струя, неожиданно влившаяся в их отношения. Нина Сергеевна поменяла прическу, похудела на пару килограммов и старалась как можно вкуснее готовить ужины. И поэтому, когда Павел предложил отправить детей на лето к ее двоюродной сестре, с радостью согласилась. «А ведь это здорово, провести медовый месяц только вдвоем!»

Дети уехали, а через пару недель Павел, придя с работы, сдержанно отстранил ее.

– Нам нужно поговорить.

– Конечно, – она одарила его очаровательной улыбкой.

Они прошли в комнату, и Павел достал из бара бутылку водки.

– Будешь?

– Может, сначала поужинаем? – игриво протянула жена.

Он залпом выпил полную рюмку.

– Нина, я женюсь.

– Ты опять делаешь мне предложение? – она решила, что это игра. – Мне нужно подумать, – женщина озорно засмеялась и, повиливая бедрами, подплыла к мужу, чтобы обнять его.

– Сядь! – он грубо отстранил ее.

Этот громкий, полный раздражения крик немного отрезвил Нину, и она вдруг стала понимать, что ничего не понимает.

– Вот. – Павел достал из внутреннего кармана пиджака серую книжицу. – Это наш с тобой развод.

– Какой развод? – она взяла в руки Свидетельство о расторжении брака. – Это шутка? – женщина озиралась по сторонам, словно ища подтверждения своей глупой догадке.

Павел молча налил еще водки и молча выпил.

– Но я с тобой не разводилась! – почва уплывала из-под ее ног.

– Если одна из сторон не является в суд два раза, то разводят без согласия не явившейся стороны, – совсем буднично, словно речь шла о какой-то мелочи, отозвался муж.

– Меня никто не вызывал… – растерянно начала Нина.

– Вызывали! – резко оборвал Павел. – И все, хватит!

– Что значит хватит? Что все это значит?! – срываясь на истеричный крик, Нина Сергеевна затрясла документом.

Павел Антонович налил еще водки и поднес рюмку жене:

– Выпей.

Она, не в силах отказаться, выпила. Алкоголь обжег горло, и из глаз непроизвольно хлынули слезы.

– А вот истерик мне не надо! – Он грубо толкнул ее в рядом стоящее кресло. – Мы в разводе! Я женюсь, это все, что тебе нужно знать!

Слезы лились рекой, Нина Сергеевна никак не могла поверить, что это происходит именно с ней. Павел молча и суетливо собирал вещи, не обращая внимания на свою, теперь уже бывшую жену. А она не могла помешать ему, у нее просто отнялись ноги.

1699 г. Острова Силли. Сент-Агнес

– Быстрее, быстрее! – не успевая вытирать пот со лба, подгонял себя Клод. – Какой большой корабль! Ах, как жалко, что нельзя первому броситься туда! Нужно звать всех, а то ведь побьют! Побьют, это ладно. А то ведь в следующий раз и тебя не позовут, – он споткнулся. – Черт! Хорошо, что я хотя бы мешки приготовил, да и Мария уже ждет, – он ускорил шаг и, добежав до церкви, впопыхах перекрестился. Клод потихоньку пробирался между рядами под звуки воскресной мессы.

– Мы молим тебя, о Господи, не о том, чтобы были кораблекрушения, – читал свою проповедь священник. – А о том, что если им суждено случиться, то ниспошли их на наш благословенный остров!

– Чего тебе, сын мой? – священнослужитель прервал речь и строго посмотрел на запыхавшегося Клода, – Ты не видишь, что идет служба? Или ты уже не почитаешь дом отца нашего?

– Святой отец, – Клод подошел поближе и зашептал прямо в ухо: – Бог услышал ваши молитвы, корабль на скалах.

Святой отец благодарственно возвел руки к небу и обратился к пастве.

– Братья и сестры! Бог услышал мою молитву! Ради блага бедных обитателей Сент-Агнес! На скалах гибнет корабль! Куда?!! – он заметил нездоровое шевеление. – Пока я не сниму рясу, из церкви никто не выйдет! Мы должны приступить к делу все вместе и поделить все по-братски!

Под сводами храма послышался гул недовольства.

Среди ночи раздался громкий треск, и Эльзу отбросило в сторону.

– Мамочка, что это? – маленькая девочка сонно терла глаза.

– Не знаю, милая. – Эльза схватила дочь за руку и подбежала к сыну. – С тобой все в порядке?

Еще один новый толчок, и послышался треск ломающейся палубы. Люди заметались в панике, Эльза взяла дочь на руки и посмотрела на сына. – Держись за меня! Только крепко держись! – приказала она.

Испуганный мальчик изо всех сил ухватился за мать. Раздался очередной треск, и вода стала заполнять нижнюю палубу.

– Мы тонем!

– Энтони, ты где?!

– Быстрее, быстрее!!

– Матильда! Скат!..

– Брось вещи!!

– Вода прибывает!!

– Я ничего не вижу!!

– Помогите!!

Людской водоворот вынес Эльзу с детьми из-под трапа, на другой более высокий борт. Воздух вокруг был наполнен призывами о помощи. Богатые, бедные, матросы и высший состав – все слилось и перемешалось в борьбе за выживание. Судно вдруг начало крениться, послышался свист, и Эльза увидела языки пламени.

– Горим!

– Пожар! – подхватил кто-то, и люди в еще большей панике бросились вперед.

– Пустите, там мои дети!!! – билась в истерике молодая женщина в изодранном платье, пытаясь прорваться через беснующуюся толпу, и тут она споткнулась и упала, а десятки ног подмяли ее под себя.

– Мамочка! Мне страшно! – заплакала девочка, глядя на кровавое пятно, растекающееся под ногами.

– Не бойся, я с вами, – Эльза, призвав на помощь все свое благоразумие, пыталась здраво оценить обстановку.

– Мама! Смотри, там шлюпки, – мальчик потянул ее за рукав.

Возле шлюпок шла упорная борьба. Люди, безжалостно отталкивая друг друга, даже били веслами друг друга по голове. Один матрос, буквально залитый кровью, отбивался отпорным крюком.

– Нет! – Эльза решительно помотала головой.

– Мамочка, мы утонем?

– Нет, малышка! – она пыталась найти выход. Впереди люди боролись за жизнь, но в основном эти попытки заканчивались в пользу смерти, а позади огонь лизал ее пятки.

– Держитесь за меня, – Эльза ободряюще посмотрела на детей. – Ничего не бойтесь!

– Слушайте меня внимательно, – она уже взяла себя в руки и спокойно отдавала команды. – Снимите ботинки, сейчас мы прыгнем в воду. Закройте глаза и рот, а главное не выпускайте моих рук. Сынок, – она посмотрела на испуганного мальчика, – ты помнишь, как папа учил тебя плавать?

Мальчик кивнул.

– Когда мы всплывем, вы должны лечь на спину. Главное, ничего не бойтесь! Я с вами! – Эльза перекрестилась и, взяв детей за руки, прыгнула в морскую пучину. Холодная вода обожгла все тело, воронкой затягивая вниз. Эльза изо всех сил работала ногами, не выпуская детские руки. Выплыв на поверхность, она судорожно глотнула воздух.

Малыши барахтались рядом, цепляясь обеими руками за мать. Вокруг плавали мелкие обломки корабля и вещи пассажиров, а над скрытым туманом морем раздавались душераздирающие крики, и люди исчезали под волнами.

«Плыть, только плыть!» – силы оставляли бедную женщину. Обезумевшие дети, позабыв все ее наставления, камнем тянули вниз.

«Я должна спасти детей!» – сжав зубы, она изо всех сил работала ногами.

– Боже! Возьми мою жизнь, но спаси моих детей!! – из последних сил крикнула Эльза.

И тут, словно услышав ее молитву, рука мальчика как-то сама собой разжалась, и он пошел под воду.

– Не-е-ет!!!! – ее крик поглотило море.

– Мамочка! – дочь пыталась сильнее ухватиться за мать.

«Спасти девочку, а потом вернуться за ним», – уже теряя сознание, прошептала Эльза.

Вдали проплывали шлюпки с немногими спасшимися счастливчиками. На одной из них измученные мокрые матросы изо всех сил гребли веслами.

– Почему вы гребете от берега? Берег там! – крикнула пожилая дама, поправляя изодранное платье.

– Мадам, это остров Силли, – явно обескураженный ее незнанием, объяснил матрос. – Местные жители никогда не оказывают помощь, ссылаясь на церковный закон, который гласит, что утопленники не могут быть преданы земле.

– Но мы ведь не погибли?

– Да?! – матрос усмехнулся. – Когда они увидят вашу брошь, их будет трудно убедить в этом.

1983 г. СССР. Москва

Москва! Величественная и красивая, но совсем не похожая на яркие глянцевые проспекты, которые Маша разглядывала дома. У нее появилось легкое чувство разочарования, будто ей обещали мороженое, но вместо этого дали простой стакан молока. Они поселились на территории дипмиссии недалеко от Садового кольца. Их радушно приняли все сотрудники посольства и наперебой предлагали свои услуги для ознакомления с нравами и обычаями новой страны проживания. Маша вместе с родителями посетила «Спасо-Хаус» – и пока Александр Морозов вел приватную беседу с послом, его жена, миловидная интеллигентная женщина, устроила Маше с матерью небольшую экскурсию по своей резиденции.

– Этот особняк был построен в 1914 году по заказу фабриканта Второва, – непринужденно вела светскую беседу жена посла, неспешно ведя их по парадным залам дворца.

Дом и в самом деле поражал воображение, помпезный, изящный, построенный в стиле неоампир. Резные двери, великолепная лепнина потолков, фризы, «обманки», ниши с «ракушечными» завершениями, обилие хрусталя и бронзы – везде чувствовалась умелая рука и неуемная фантазия мастера.

– А это зал, где мы даем приемы, еще мы называем его бальным, – они прошли в великолепный, беломраморный зал с прекрасными коринфскими колоннами, высоким сводчатым потолком и веерообразным окном с ярко-голубыми шторами.

– Великолепно, не правда ли? Только посмотрите на эту люстру, ее изготовил знаменитый серебряных дел мастер Мишаков.

– Интересно, во сколько обходится это «великолепие» нашим налогоплательщикам? – поинтересовалась Маша, когда они покинули «Спасо-Хаус», чем вызвала улыбку у родителей.

– Во сколько бы ни обходилось, поверь, это все окупается сполна, – пояснил отец. – Ведь это лицо государства.

– Но в других странах, где мы жили, государство обходилось более скромным фасадом…

– Это Россия, – улыбнулся отец. – Здесь все по-другому, тут любят показную роскошь, и если ты придешь к кому-нибудь в дом, то тебя накормят самым лучшим образом, даже если потом вся семья останется без еды. Здесь это называется «не ударить в грязь лицом».

Обустроившись на новом месте, Маша с матерью отправились изучать город. Первым стал Кремль – величественная крепость из красного кирпича, сердце древнего города, и Красная площадь.

– Здорово! – захлебываясь от восторга, дала свою оценку девочка.

– Здесь пролито столько крови, что название стало воистину пророческим. – Надежда Николаевна сняла солнцезащитные очки. В свои сорок она все еще славилась загадочной и какой-то неземной красотой. Огромные аквамариновые глаза, нежная белая кожа с легким румянцем, большие чувственные губы. На нее оглядывались не только мужчины, но и женщины. Маше было приятно, когда ей говорили, что она похожа на мать.

Они отправились через Александровский сад к Кутафьей башне и зашли за кремлевскую стену. Немного побродив по старинным мостовым древнего Кремля, где каждый камень был пропитан историей и является безмолвным хранителем чужих тайн, они вернулись на Красную площадь.

– Странно, – удивилась Маша. – Почему говорят, что Москва стоит на семи холмах? Я не вижу здесь ни одной возвышенности.

– Эта легенда родилась в конце пятнадцатого века, когда Москва стала столицей. Вот тогда-то по аналогии с Римом, стоявшим на семи холмах, и стали говорить о семи холмах, на которых вырос город, видимо для придания большей значимости.

Маша, увидев огромную очередь в Мавзолей, предложила матери посмотреть на бренное тело вождя всех народов.

Надежда Николаевна отказалась.

– На сегодня хватит, давай лучше заглянем в магазин, а затем отправимся домой.

Они зашли в большой торговый центр, под названием ГУМ. Старинное здание с ажурными переходами напоминало бурлящую реку, где в беспорядочном потоке шли, толкались, переглядывались и ругались люди. При всем многообразии лиц, типажей и, наверное, характеров всех их объединяло какое-то одинаковое уставшее и задумчивое выражение лиц, что делало посетителей торгового центра похожими друг на друга. Такое Маша видела только в Китае, когда утром или вечером несется поток велосипедистов в синих робах. Но больше всего ее поразили очереди.

– Мам, мне кажется, что весь город выстроился в одну большую очередь, – заметила Маша.

Надежда Николаевна промолчала.

– Со школой не получается, – Александр Морозов сидел напротив дочери и виновато прятал глаза.

– Почему? – Маша посмотрела на него своими детскими, беззащитными глазами.

– Понимаешь, у них в школах преподают предметы, которые, по их мнению, несут в себе государственную тайну.

– У них в школах изучают план помещения, где находится «красная кнопка»?

– Нет, конечно, – ее сарказм заставил Александра улыбнуться. – Но у них есть, например, такой предмет, как НВП, – и, предупреждая дальнейший вопрос, пояснил: – Начальная военная подготовка.

– Тоже мне, тайна, – хмыкнула Маша.

– Может, это и к лучшему, – отец взял ее за руку, – походишь в школу при посольстве, тебе ведь нужно готовиться к ASAT (обязательный тест для поступления в колледж).

– Папа! – девочка гневно вырвала руку. – Я и так буду готовиться. Но я хочу в нормальную школу! Я хочу общаться со сверстниками! И, в конце концов, я хочу узнать страну, из которой я родом!

– Хочу! Хочу! – отец засмеялся. – Какой же ты, в сущности, еще ребенок, – он крепко обнял ее и заглянул в глаза. – Завтра позвоню кое-кому. Что-нибудь придумаем!

И он придумал. Маше разрешили ходить в советскую школу, но с рядом ограничений.

Школа находилась недалеко от места их жительства и представляла собой большое трехэтажное кирпичное здание, расположенное буквой П, где во внутреннем дворике находилась большая спортивная площадка. Маша вместе с отцом вошла в огромный холл с мраморным полом. В здании резко пахло свежей краской, немолодая женщина, в синем рабочем халате, неистово натирала окна газетой.

– Извините, – громко обратился к ней Александр Валерьевич. – Как нам пройти к директору?

– Направо по коридору, – она даже не обернулась.

Они последовали ее совету и вскоре оказались перед дверью с лаконичной надписью «Директор школы».

Кабинет был поделен на две комнаты, первая из которых служила приемной и сейчас пустовала. Здесь стоял стол с пишущей машинкой, одну стену занимали полки, заполненные папками, другую – большое и светлое окно, а в углу притулилась деревянная напольная вешалка. Дверь в другое, более просторное помещение была приоткрыта, и они увидели сидящую за большим Т-образным столом пожилую женщину с телефонной трубкой у уха. Она приветливо помахала им рукой и, не прерывая разговор, пригласила сесть. Пока директриса с кем-то на повышенных тонах выясняла отношения, Маша принялась разглядывать портрет нового советского лидера, висевший в золотистой раме напротив нее.

– Здравствуйте, – женщина закончила разговор. – Меня зовут Августа Марковна, а вы, видимо, Морозовы. Мне уже звонили.

На вид ей было около пятидесяти, невысокого роста. Ее круглая фигура сидела на маленьких, тонких ножках, уставшие серые глаза изучающе бегали по Маше.

– Да, хлопот вы нам доставили, – приходится переделывать расписание, чтобы у вашей девочки не было окон.

– Окон? – переспросила Маша.

– Да, чтобы ты не ошивалась без дела и могла раньше уходить домой.

Александр Морозов отдал Машины документы и заполнил соответствующие анкеты. Телефон на столе без перерыва звонил, и Августа Марковна разрывалась на два фронта.

Улучшив минутку, девочка поинтересовалась.

– Скажите, пожалуйста, как нужно одеваться и что иметь при себе?

Раздался новый телефонный звонок, Августа Марковна схватила трубку и, порывшись у себя на столе, протянула ей небольшую брошюрку «Памятка первоклассника».

– Это для тех, кто идет в школу в первый раз, но в принципе изменений никаких нет.

Они поблагодарили и отправились домой.

Маша уже в который раз примерила коричневое школьное платье и, повязав поверх белый фартук, посмотрела на себя в зеркало. Платье мешком висело на юной девичьей фигуре. Маша вздохнула и стала натягивать белые гольфы.

– Я похожа на нерадивую прислугу.

– Все-таки нужно было купить костюм, – Надежда Николаевна, сидевшая в кресле, тоже была недовольна результатом. – Еще не поздно.

В магазине «Детский мир», где они покупали школьную форму, продавщица предложила им темно-синий костюм. И хотя он тоже оставлял желать лучшего, все-таки смотрелся поприличнее, чем этот бесформенный мешок с громким названием – школьная форма.

Маша с грустью посмотрела на «Памятку первоклассника» и твердо отказалась. Там четко и ясно были описаны школьные правила, а для особо непонятливых даже имелась картинка. Девочка в темном платье, белом фартуке, в гольфах и с большим бантом на голове держит за руку мальчика в короткой курточке и белой рубашке.

– Давай хотя бы укоротим, – Надежда Николаевна подошла к дочери и немного приподняла подол платья.

Маша посмотрела на свои стройные загорелые ноги… и согласилась.

Глубокой ночью с 31 августа на 1 сентября Машиных родителей срочно вызвали на работу. Проснувшись утром, девочка прочитала коротенькую записку с поздравлениями и извинениями, спокойно позавтракала и самостоятельно отправилась в школу. Ей было не привыкать к подобным коллизиям.

Причина, по которой родители не смогли проводить дочь в школу, была действительно серьезной. Этой ночью в районе Сахалина был сбит южнокорейский пассажирский самолет, по неизвестным причинам нарушивший советскую границу. Президент США Рональд Рейган незамедлительно объявил о карательных санкциях в отношении СССР. Согласно этому решению были закрыты представительства «Аэрофлота» в Вашингтоне и Нью-Йорке, запрещены все контакты американских авиакомпаний с «Аэрофлотом». Начался новый виток конфронтации между двумя титанами. Александр Валерьевич очень переживал за дочь и готовился к новым обидам, но, к его великому удивлению, про Машу почему-то забыли, и девочка осталась в советской школе.

Первого сентября Федор шел в школу с тяжелым сердцем. Эта тяжесть повисла на нем огромным булыжником после телефонного разговора с отцом. Все это время он не выходил из дома, хотя ему хотелось бежать из Москвы как можно дальше. Дома находиться было невыносимо: угрюмая мать, еле передвигающая ноги и устраивавшая истерики по любому поводу, молчаливая сестра с красными от слез глазами. Все это давило и угнетало. Но больше всего он боялся встреч с друзьями и одноклассниками. Он не знал, как себя вести, и не был готов к объяснениям. Ему было стыдно, что их бросил отец, так стыдно, как будто это он, Федор, совершил нечто мерзкое и гадкое, отчего невозможно смотреть людям в глаза.

– Федька! Здорово! – его догнал Валерка Смирнов, бледный, застенчивый, с маленькими близорукими глазками, скрытыми за очками в новомодной оправе.

– Привет.

– Я звонил, звонил!

– Мы только вчера приехали, – соврал Федор. Телефон в доме был отключен, никто из домашних не хотел выслушивать соболезнования «друзей».

– С предками отдыхал?

– Угу, – вполне безобидный вопрос заставил его покраснеть.

Они подошли к компании сверстников.

– Привет!

– Привет! – они обменялись крепкими, уже почти мужскими рукопожатиями.

Ребята втихаря закурили. Колька, как всегда, хвастался любовными похождениями, чем вызывал завистливые взгляды одноклассников. У Федора это желание пропало, он, наоборот, хотел стать невидимым.

Сегодня был первый день их последнего школьного года. Все началось традиционно: торжественная линейка, поздравление первоклашек и занудные наставления выпускникам. Затем ученики разошлись по классам. Федор немного расслабился, никто не задавал ему некорректных вопросов и не бросал укоризненных взглядов. Молодость брала свое, и веселое настроение сверстников вихрем подхватило его, заставляя бросать взгляды на разом повзрослевших сверстниц. Девчонки похорошели, вытянулись, и, что особенно радовало глаз, округлились в нужных местах. Мальчишки обсуждали девчонок, девчонки – мальчишек. Федор посмотрел на Лерку Рыжову, та сидела на парте, скрестив свои длинные загорелые ноги и чуть-чуть изогнув спину, отчего ее легкая шелковая блузка натянулась, выставляя на обозрение роскошную грудь.

У Федора засосало под ложечкой. «Нужно сесть вместе с ней», – запоздало подумал он.

– Рыжая, я с тобой, – Сашка Трегубов бросил свою сумку к ней на парту.

– Фи, – она кокетливо повернула голову.

Раздался звонок, ребята стали рассаживаться. Федор занял место позади Рыжовой. В кабинет вошла их классный руководитель по прозвищу «балалайка». Вообще-то ее звали Тамара Семеновна Скрипка, но кто-то однажды назвал ее «балалайкой», кто-то засмеялся, кому-то понравилось, и прозвище осталось. Вместе с ней вошла девушка в коричневой форме, которую все девчонки-старшеклассницы давно заменили на синие костюмы, что давало возможность хоть как-то разнообразить свой внешний вид. На ногах у новенькой были белые гольфы, один из которых предательски сполз, а на голове белый бант. В руках девушка держала детский ранец. Единственной приличной вещью на ней были туфли. Девушка широко улыбалась и восторженно рассматривала класс.

– Ого! А это еще что за цирк? – не удержался Васька Петров, двоечник и баламут, про которого многие учителя с нетерпением мечтали забыть, как про страшный сон. Мечтали, но не могли. Во-первых, он сам не давал им этой возможности, а, во-вторых, его отец, видный деятель культуры, еженедельно терроризировал школу, обвиняя учителей в предвзятом отношении к его любимому дитяте. И напрасно директор школы, глотая валидол, пыталась объяснить ему обратное, для отца Петрова его сын был всегда прав.

– Петров! Закрой рот! – «балалайка» не церемонилась, гневно обвела класс глазами, чтобы пресечь на корню нежелательные реплики, и громко объявила: – Ребята, это ваша новая одноклассница, Маша Морозова.

– Маша, Маша, три рубля и наша, – не унимался Петров, полностью уверенный в своей безнаказанности.

Класс рассмеялся. Девочка у доски с удивлением посмотрела на учительницу, словно ища поддержку. Федору даже стало жалко новенькую, она выглядела совсем беззащитной и очень ранимой.

«И даже совсем ничего, симпатичная, – пронеслось в голове. – Вот только одежда…» И он опять уперся взглядом в затылок Рыжовой.

1699 г. Острова Силли. Сент-Агнес

Клод недовольно расхаживал по берегу в поиске прибившихся ценностей.

– Большой корабль! Ах, какой большой корабль, и откуда там взялся огонь? – негодовал мужчина. – Столько добра сгорело. Ой-ой-ой! – он горестно покачал головой и вдруг увидел вдали нечто, похожее на человеческое тело.

– Эй, Мария! – возбужденно крикнул он жене. – Быстрее за мной! Там что-то есть!

«Боже, пускай это будет хорошая добыча, – молился Клод. Добежав, он увидел бесчувственное и израненное тело мужчины. Судя по рубахе, он был не беден. – Жаль только, что рубаха порвана».

– По-мо-гите… – прохрипел раненый, пытаясь поднять голову.

– Помогу, помогу, – Клод суетливо оглядывал незнакомца, пока его внимание не привлек золотой перстень с огромным рубином.

– Ну-ка, – Клод попытался снять кольцо, но израненные пальцы опухли, не давая возможности с легкостью овладеть добычей. – Давай, приятель, – Клод уперся ногами в плечо мужчины.

– По-мо-гите…

– Помогу, помогу, – безразлично пробормотал он и достал из мешка топор.

– О боже! Клод, не надо! – рядом стояла жена.

– Уйди! – он со всего размаха и с невероятной ловкостью мясника отрубил кисть и бросил окровавленный кусок в мешок, переброшенный через плечо. – Ну вот, дома разберемся. – И, повернувшись к жене, как ни в чем ни бывало прикрикнул: – Давай, шевелись! Пока солнце не село, вдруг здесь еще что-нибудь есть, – и, не оглядываясь на истекающего кровью беднягу, зашагал прочь. Жена понуро поплелась следом.

– Смотри! – Мария остановилась. – Ребенок.

– Ну-ка, – Клод подошел поближе и пнул мальчишку ногой. – Что с него взять? Рвань с нижней палубы. Пошли, жена.

Видимо, от удара мальчик пришел в себя и тихонько застонал.

– Он жив, – Мария склонилась над ребенком.

– Ну и что? Брось, и так подохнет.

– Это же ребенок!

– Брось, я сказал! Или… – он взмахнул топором.

– Мама, – сдавленно прохрипел ребенок.

– Не бойся, маленький. Я здесь, – женщина обняла мальчика и грозно посмотрела на мужа.

– Только тронь!

– Дура! – Клод злобно сплюнул и пошел вдоль берега.

Мария наскоро ощупала мальчика.

– Кажется, цел. Слава всевышнему! – взяв бесчувственное тело на руки, женщина осторожно пробиралась вдоль моря, моля бога, чтобы не увидели соседи. Но кажется, что само небо помогало ребенку.

Тучи сгустились, и седой туман окутал деревню. Кое-где в окнах зажглись свечи – это те, кто устал от бесполезных поисков или, наоборот, был доволен добычей, вернулись с берега. Добрая женщина принесла ребенка в дом и уложила в комнате, которую давным-давно обустроила для собственных детей, в надежде, что Дева Мария, увидев ее старания, сжалится и подарит ей счастье материнства.

– Потерпи, – ласково попросила она, снимая с ребенка рваные клочья одежды, которые когда-то были приличными вещами.

Мальчик еле слышно застонал и чуть-чуть приоткрыл глаза.

Нагрев воду, Мария, соблюдая осторожность, обтерла тело ребенка холщовым полотенцем. Затем достала глиняный горшочек с мазью и смазала раны.

– Тебе бы поесть, – женщина с нежностью посмотрела на уснувшего малыша. – Ну да ладно, сейчас главное сон. – Она потрогала лоб. – Слава богу, что нет горячки. Поправляйся скорее, – пожелала она напоследок.

– Осторожнее, – утром следующего дня Мария поила малыша горячим молоком. – Как тебя зовут?