– Как это? – удивился дежурный. – А у кого еще голос?

Остальные пожали плечами. Они не знали, у кого еще голос, потому что по телевизору и в газетах настоящей певицей называли только Пугачеву, а работники органов свято верили всякой официальной информации.

– На П, – сосредоточился помдеж, – на П, на П…

– Пикет! – сообразил автоинспектор.

– Ты считать умеешь? – вздохнул дежурный. – Шесть букв, говорено же. А в пикете – пять.

– Тогда пост! – вмешался второй гость, однако за мелочевку из четырех букв даже ответа не был удостоен.

Тем временем помдеж сунул свой любопытный нос в газету и возмущенно завопил:

– Да ты что пишешь, что пишешь-то?! Пугачева, главное! Выдающийся голос – он из девяти букв, а Пугачева – только из восьми! Вон у тебя последняя клеточка пустая! Выкинь свою Пугачеву, пиши: ночной наряд – экипаж!

– А какой тогда выдающийся голос современности на Э? – сердито покосился на него уличенный в мошенничестве дежурный.

– Эдита Пьеха! – радостно закричал автоинспектор, и дежурный безнадежно воздел глаза к небесам.

В это мгновение раздался звонок у входа. Посмотрев на экран, дежурный увидел на улице перед дверью парня в куртке, накинутой на белый халат, а на обочине тротуара – «Скорую помощь».

– Кто-то врача вызвал? – удивился неопытный в таких делах автоинспектор.

– Жмурика привезли, – авторитетно объяснил помдеж. – Надо направление в трупарню.

– А-а, ну понятно.

Дверь тем временем открылась, и в дежурное помещение вошел высокий широкоплечий парень с рыжеватыми волосами, на которых таял снежок. Лицо у него было молодое, но смертельно усталое, такое впечатление, что несколько ночей не спал. Кивнул всем:

– Привет блюстителям. Дайте направление на судмедэкспертизу.

– Здорово, Рутковский! – узнал врача помдеж. – Ты ж только позавчера направление брал. Что-то зачастил к нам, подозрительно даже.

– Ну да, – кивнул доктор, – зачастил. Вы, ребята, маньяка не ищете? А то ведь это я самый. Мания у меня такая – трупы на дороге подбирать.

– На дороге? – встрепенулся автоинспектор – поклонник Эдиты Пьехи. – Что, ДТП? А где?

– Успокойся, товарищ, – махнул рукой доктор. – Никакого ДТП. Ехали-ехали, смотрим – девчонка на дороге лежит. Вся из себя такая, в спортивном костюмчике. Крови ни капли, ни ушибов, ни ударов, похоже на внезапную остановку сердца или криз, но вскрытие покажет.

– Мертвая? – ужаснулся второй инспектор.

– Увы, – довольно хладнокровно пожал плечами Рутковский. – Документов нет.

– Так и запишем: неопознанный летающий объект, – кивнул дежурный, вынимая из папки нужный бланк. – Слушай, а на улице холодно?

– Люто! – вздрогнул Рутковский. – Я всего ничего и ждал, пока вы откроете, а продрог до костей!

Оба инспектора в эту минуту вспомнили о своем пренебрежении к служебным обязанностям и тоже принялись демонстративно стучать зубами и дрожать плечами – ну в точности танцовщицы из цыганского ансамбля.

– Тогда я не пойду на нее смотреть, – сказал дежурный. – А то опять на бюллетень сяду.

Помдеж, у которого тоже не было ни малейшей охоты идти на холод, знакомиться с неопознанным трупом, разразился кашлем, который устрашил бы даже больного в последнем градусе чахотки.

Рутковский, зевая, опустился на свободный стул и крепко потер веки.

– Заморился? – сочувственно спросил помдеж, заметив, какие глубокие тени залегли под глазами врача.

– Ой, не говори… – Тот протяжно зевнул. – Не только ваша служба и опасна, и трудна. А я еще нахватал себе приработков, ну, и верчусь теперь как белка в колесе.

– На машину копишь? – оживился помдеж, который и сам норовил перехватить где что можно и нельзя.

– Да ну! – отмахнулся Рутковский. – На свадьбу!

– Жениться собрался? – еще больше заинтересовался помдеж, который и сам лишь полгода назад простился с холостяцкой волей. – Красивая невеста?

– Ого! – значительно сказал Рутковский. – Что надо. Фигура, ножки! И под гитару поет не хуже Пугачевой.

– А! – встрепенулся дежурный, словно зомби, услышавший кодовое слово. – Ну-ка, может, ты знаешь: выдающийся голос современности из девяти букв. Я им говорю – Пугачева, а они не верят.

– Но ведь Пугачева – из восьми, – поправил наивный доктор. – А из девяти – выдающийся голос из девяти, наверное, Паваротти?

Остальные переглянулись. Вроде бы такое имя тоже когда-то называли по телевизору…

– Паваротти, – задумчиво повторил дежурный, расписываясь на бланке. – Но тогда ночной наряд из шести букв – опять же на П!

– Конечно, на П, – кивнул Рутковский, потягиваясь и забирая подписанное направление. – Ночной наряд – пижама.

И, оставив боевых товарищей в состоянии полного ступора, вышел из дежурки, пряча в карман халата направление на судмедэкспертизу.

* * *

Время остановилось. Где-то далеко, за стенами этого подвала, оно продолжало бежать, идти, лететь, течь – ну, словом, делать все, что обычно делает время. Однако здесь, во влажной духоте, оно недвижимо, сонно лежало рядом с Александрой, словно кошка, на краешке ее куртки, которую она снова подстелила под себя. Александра решила считать дни своего заточения, отмеряя их по часам сна, однако ее все время клонило в сон, и, по сути, она постоянно пребывала в тупой полудреме, лишь изредка поворачиваясь с одного замлевшего бока на другой да лениво делая глоток-другой из бутылки с водой.

Есть не хотелось совершенно. Слабость ею владела страшная, туманом заволокло мысли, и даже предположение, что в воду подмешан какой-то наркотик, снотворное, от которого ей так худо, не заставило Александру насторожиться.

Когда-то раньше, давно (иногда казалось, много дней, месяцев, а то и лет назад), читая книги о похищенных или заточенных где-то людях, она поражалась их беспомощности и трусости. Вместо того чтобы каждую минуту неволи посвятить рытью подземных ходов (как граф Монте-Кристо или пани Иоанна из романа «Что сказал покойник») и поискам способов бегства, эти слабовольные персонажи с трепетом ловили каждый шаг и каждое слово похитителей, с готовностью выполняли все их требования, способствуя разорению своих семей, опасались узнать лишнее, увидеть лица разбойников, чтобы те не начали опасаться своих жертв и не убили их после получения выкупа. Но главное – насколько апатичны, бездеятельны, тупы и не изобретательны были все эти похищенные! Только в детективах Дика Фрэнсиса мелькнули два или три героя, которые не ждали милостей от природы, а сами пытались облегчить свою участь. Теперь эти героические персонажи казались Александре настолько же близкими к реальности, как чудовища из «Звездных войн».

Она даже не предполагала, что может испытывать такой обессиливающий страх…

Зрелище голого мужского тела не шло из головы. Теоретически представляя себе, как все это происходит, Александра однажды почти решилась воплотить свои знания на практике. С Костей, разумеется, – другого кандидата у нее никогда не было. Она-то решилась, да не хватило решимости у него. В самый ответственный момент несостоявшийся любовник схватился за «молнию» джинсов, к которой уже подобрались Александрины расхрабрившиеся руки, – и был таков, пробормотав на прощание что-то о маме, у которой с утра так болело сердце, что ее никак нельзя оставить одну до позднего вечера. После этого, собственно говоря, Александра и решила сложить оружие и без боя отдать Костю в полное распоряжение этой «лучшей в мире, святой женщине» – его мамочке.

Теперь же Александра думала, что так или иначе все кончилось бы разрывом. Даже если Костя и позволил бы «молнии» расстегнуться и выпустить на волю его мужское достоинство, Александра, как она осознала после общения с похитителями, не смогла бы преодолеть последнего отвращения и не дала бы прикоснуться к себе. Ничто, никакая, пусть самая смелая теория не могла даже отдаленно сравниться с отвратительной, низменной практикой! Конечно, робкого, ласкового лизуна Костю смешно сравнивать с жестоким «кавказцем», однако речь ведь идет о конечном результате: проникновении в девичье тело чужеродного, беспощадного предмета, который причинит боль, нарушит некую изначальную, божественную целостность этого сосуда. Если еще ради ребенка можно кое-что перетерпеть, стиснув зубы и молясь в душе, то ради удовлетворения суетного любопытства, а тем более против своей воли, по прихоти распаленных мужиков, – нет, никогда. Ни за что!

Подступали минуты такого отчаяния, когда выбор: умереть сейчас, сию минуту, мгновенно и безболезненно, или мучиться неизвестностью, страхом, может быть, перенести насилие и пытки, но все же выйти потом на свободу, был бы однозначно решен в пользу милосердной смерти. К тому же Александра не могла не отдавать себе отчета: изнасилованная, изуродованная, она становится опасной для своих похитителей. И жизненные, и опять-таки литературные примеры гласили: жажда мести способна подвигнуть на решительные и непредсказуемые действия даже самое забитое, самое сломленное существо. Да и в случае ареста срок этой троице за простое похищение и похищение, осложненное патологической жестокостью, грозил бы совершенно разный. Поэтому всякий акт насилия автоматически означал для Александры смертный приговор. Значит, она должна была вести себя так, чтобы у похитителей не возникло желания прибегать к насилию. Проще говоря, она должна быть тише воды, ниже травы и слушаться их во всем.

Послушание, впрочем, требовалось пока только в одном: наговаривать на пленку тексты к «дорогим, родным и близким». Когда через неопределенное время (часы Александра забыла завести, и они остановились, поэтому она даже приблизительно не представляла себе, сколько находится в заточении) троица похитителей снова появилась в подвале и предъявила новую бумажку с текстом, Александра отбарабанила его, даже не вдумываясь в смысл слов, удостоилась за это одобрительного хмыканья, опорожнения ведра – своего импровизированного туалета – и подношения новой бутылки воды.

«Кавказец» – он же «человек со шрамом» – правда, буркнул зло:

– Ты, это, воду шибко не хлещи! Кто меньше пьет, тот меньше льет.

Однако дальше этой реплики дело не пошло, и похитители удалились, вполне довольные.

Александра отодвинула ведро как можно дальше (ополоснуть его, понятное дело, никому и в голову не пришло, а попросить об этом она побоялась), попила, уткнулась лицом в рукав куртки и снова предалась смутной дремоте, которая становилась привычным ее состоянием. Мысли плавали в голове, будто снулые рыбы, а между ними мелькали черненькие такие стрелки, состоящие из букв. Какое-то время Александра апатично наблюдала за этой картиной словно бы со стороны, а потом до нее вдруг дошло, что проворные «стрелки» – это строчки и слова прочитанного ею текста. В целом он размазался в памяти, однако кое-что вспоминалось удивительно связно и отчетливо. Например, такие слова: «Дорогой папочка, у тебя же много денег! Ну неужели тебе будет жаль каких-то несчастных ста тысяч для единственной дочери?!»

«Почему для единственной? – лениво думала Александра. – А как насчет сестры? И, главное, что за бред: «У тебя же много денег». Какие, к черту, у папаши деньги?! Да он упадет в обморок, если не то что сто тысяч долларов – сто рублей издалека увидит. Зарплату что ему, что Ангелине Владимировне третий месяц не дают!»

И снова промелькнула, вернее, вяло поплыла мысль о том, что ей достались какие-то редкостно тупые похитители. Идти на такой колоссальный риск наобум, совершенно ничего не узнав о своей жертве, – это просто не укладывается в голове!

Александра уложила эту самую голову поудобнее, взбив под ней куртку повыше, и подумала: а что, если она недооценивает своих похитителей? Что, если они знают о ее непутевом папаше нечто такое, чего не знает больше никто? Вдруг некоторое время назад он случайно завладел огромной суммой? Копал картошку, к примеру, а вырыл на огороде клад знаменитого нижегородского разбойника Галани. Или вовсе Стеньки Разина! Ну, клад не клад, но около месяца назад лихие люди ограбили машину сбербанка, и не был ли Александрин отец их отважным предводителем? А что? Проспался после литра выпитой, умылся студеной колодезной водой, пошел вот этак лихо – и грабанул инкассаторов, положив на месте ограбления два хладных трупа… Помнится, в газетах писали как раз об этой сумме – сто тысяч долларов. Этому событию были посвящены первые колонки газет, а нижегородские банкиры по телевидению подняли дикий крик по поводу бездействия милиции: мол, коли грабителей государственного сбербанка не ищут, то частным банкам вообще надеяться в случае чего не на что. Особенно пылко выступал по этому поводу Золотов – тот самый, вызов к дочери которого, Алине, окончился для Александры столь плачевно.

Алина… Вызов к Алине…

Александра вдруг резко села, напряженно вглядываясь в полутьму, словно надеялась разглядеть там обрывки промелькнувшей и тут же исчезнувшей догадки. Нет, ничего не видно!

Она зажмурилась, закусила губу – и уцепилась-таки за конец тоненькой ниточки, тянущейся к спасительному клубку, благодаря которому она, кажется, найдет выход из этого лабиринта страха.

Алина. Наверное, друзья и знакомые называют ее Аля… Алька! Конечно, друзья и знакомые называют ее Алька!

«Алька!» – услышала крик Александра, вспомнила о Косте и, как глупая курица, ринулась в ловушку, которая была расставлена для другого человека. Трудно представить, что похитители могли не знать потенциальную жертву в лицо, – но, предположим, не знали. Предположим также, что они оказались не способны даже вблизи отличить норковую с головы до ног дочку банкира от участковой докторицы в потертой кожаной куртке, пусть и утепленной, но все равно легкой не по сезону. Предположим, это были неправильные похитители!

Мало надежды. Таких дураков Александра не встречала даже в самых плохих детективах. И все же, все же, все же…

Апатии и сонливости как не бывало! Не раздумывая, даже не очень-то представляя себе, что будет делать, она вскочила и ринулась к двери. Цепь натянулась, больно рванув за руку, и Александра заметалась вокруг своей ненаглядной трубы, истошно крича:

– Послушайте! Идите сюда! Кто-нибудь! Скорее! Это очень важно!

Заскрежетал засов, и дверь отворилась. На пороге выросла невысокая узкоплечая фигура.

Александра присмотрелась – и облегченно перевела дух. Она уже начала различать похитителей и поняла, что к ней пришел человек, который при съемках держал переноску. Про себя она прозвала его «электриком». Слава богу, что не «кавказец», или, как его здесь называли, абрек, – с тем-то совершенно бесполезно разговаривать, от него так и разит немытым тупым мужиком! «Оператор» больше напоминал разумного человека, однако из всех троих наиболее рассудительным Александре казался именно «электрик». Наверное, потому, что все время молчал.

Теперь она услышала наконец его голос: такой же тусклый и невыразительный, как и внешность:

– Чего орешь как резаная?

– Послушайте! – Александра метнулась к нему, но цепь опять натянулась, так что девушка чуть не упала от неожиданного рывка. – Послушайте, до меня только сейчас дошло!.. Вы считаете, я кто? Вы считаете, я – Алина Золотова, да?

Человек задумчиво склонил голову набок, но ничего не ответил.

– Вы уверены, что похитили дочь банкира Золотова, у которого денег и в самом деле куры не клюют, – захлебываясь, выкрикивала Александра. – Но вы страшно ошиблись! Вы перепутали! Меня зовут Александра Синцова, мой отец живет в Сергаче, он врач, как и я, только окулист. Бывший… А я – участковый доктор в поликлинике Советского района, Высоково – это просто мой участок, вы понимаете? И отцу, и мне самой уже два месяца зарплату не выдавали, для нас сейчас даже тысяча рублей – проблема, а вы говорите…

Она умолкла – горло перехватило от неподвижности его позы, от пристального взгляда. Чудилось, ему совершенно все равно, что она там лепечет, может быть, он даже не слышит ни слова.

Слезы закипели на глазах, но Александра заставила себя сдержаться.

– Да вы можете проверить, – с трудом выговорила она. – Это очень просто! Наша поликлиника на Ашхабадской, спросите – и вам скажут, что врач Синцова не выходит на работу. Позвоните мне домой, в конце концов, телефон 30-39-17, там моя сестра… Проверьте! Ради бога, поймите, что произошла ошибка! Вам нужна не я, с меня вы ничего не получите!

Она осеклась: «электрик» пожал плечами, круто развернулся и вышел, не сказав ни слова. Ответом Александре было только лязганье засова.

Какое-то время она стояла неподвижно, одной рукой тиская на груди свитер, потом, сгорбившись, вернулась в свой угол… и, упав на колени, зарыдала так, что на какое-то мгновение показалось, будто сердце вырывается с этими мучительными рыданиями.

Одна мысль теперь билась в голове: а не подписала ли она сама себе смертный приговор, открыв похитителям, что совершенно бесполезна для них и надо начинать опасную игру с самого начала?

Она не помнила, как забылась в слезах, не знала, сколько спала. Проснулась внезапно – показалось, что-то больно ударило по глазам. Веки, чудилось, были залиты раскаленным металлом, их было даже страшно поднять. Через несколько мгновений ужаса Александра сообразила, что это не металл, а яркий свет. Отвернулась, кое-как разлепила веки, проморгалась.

Все правильно: знакомая переноска, знакомые фигуры. Опять пришли с очередным дурацким обращением к «дорогим»? Значит, «электрик» никому ничего не сказал…

Александра лежала на боку, чувствуя, как слезы медленно вытекают из глаз и жгут щеку. Бесполезно. Все бесполезно! Она умрет здесь, и никто никогда не узнает… А может быть, они пришли именно затем, чтобы убить ее?!

Села рывком, прижала к груди руки… именно руки, а не одну руку! Ее оковы были сняты, и Александра заметалась глазами по неразличимым в полутьме лицам, ловя каждое движение своих мучителей, не зная, бояться или надеяться.

– Вставай, – мрачно сказал «человек со шрамом». – Пошли.

– Ку-да? – испуганно выдохнула Александра, послушно вскакивая и нервно тиская куртку.

– Тебе есть разница, да? – хмыкнул «человек со шрамом». – Ну, топай!

Александра несколько раз попыталась сунуться в рукава, но бесполезно – слишком руки тряслись. Тогда она просто накинула куртку на плечи и с готовностью шагнула вперед.

– Погоди-ка, – пробурчал «оператор», с треском разматывая пластырь. – Ишь, понеслась сломя голову!

Лицо у Александры было мокрое от слез, пластырь прилипал плохо. Но вот наконец болезненная процедура была закончена, и «оператор», обмотав еще и запястья и придерживая под локоть, повлек ее из комнаты.

– А на посошок? – раздался негромкий голос «электрика».

Кто-то вцепился Александре в волосы, больно рванул так, что голова ее запрокинулась, и в то же время к губам приткнулся край стакана или кружки, издающий резкий водочный запах.

Она стиснула рот, с отвращением мотнула головой, однако за волосы снова рванули – раздраженно, яростно.

– Пей! – рявкнул «человек со шрамом». – А то…

Александра разомкнула губы, глотнула, но тотчас спазм стиснул горло и остальная водка пролилась на грудь.

– Ну, чем добру пропадать… – усмехнулся «человек со шрамом», и Александра почувствовала, что ей на свитер щедро льют пахнущую спиртом жидкость.

«Они что, экономят воду и умываются спиртом?» – мелькнула мысль, и от этой нелепости ее вдруг затрясло в приступе нервического хихиканья.

– Ну, вот мы и повеселели, – усмехнулся «оператор». – Ладненько, тогда пошли дальше.

Через несколько шагов начались ступеньки. Выводят из подвала, что ли? Голова слабо кружилась, и Александра была занята только тем, чтобы удержаться на ногах, и тем не менее внезапно споткнулась, когда ее потрясла мысль: а если ее пристрелят на улице, забросают прелой листвой, потом снежком присыплет, ну а весной… Однако ее уже погладило по лицу сырым ветром, она уже успела глотнуть чистого воздуха, с ужасом оценив, в какой духоте и смраде находилась все это время, и ноги сами понесли, понесли ее наверх, пока что-то не захрустело вокруг, не разразилось невыносимой свежестью и прохладой.

– Снег! – шепнула Александра.

– Да уж, понасыпало, – проворчал рядом «оператор», потом заставил Александру сделать еще несколько шагов и помог сесть в машину.

Она с ненавистью вдыхала острый бензиновый запах. Сразу затошнило, и все время, пока длился путь, Александра с трудом подавляла спазмы в желудке. Это заглушило страх перед неизвестностью.

У нее создалось впечатление, что на заднем сиденье она сидит одна. Поводила туда-сюда связанными руками и в самом деле ни на кого не наткнулась.

– Тихо сиди! – рявкнул «оператор», очевидно бывший за водителя, и Александра забилась в уголок, склонила голову, начала шарить языком и зубами по запястьям, пытаясь подцепить уголок пластыря и освободиться от него. Нескоро, но все-таки ей это удалось сделать, однако водитель, видно, почуял неладное, потому что вдруг прикрикнул:

– Передвинься на середину, руки вытяни вперед! И сиди тихо, если не хочешь, чтоб я тебя пристрелил! Дура, вот же дура!

Александра послушалась. Сидела, напрягшись, чутко вслушиваясь в малейший шум. За окнами слышалось движение транспорта, звенел трамвай.

«Куда меня везут? Зачем? Неужели отпустят?»

Она боялась верить, она даже дышать боялась!

Вдруг автомобиль притормозил, а потом и остановился.

– Дай-ка руки, да не дергайся, а то порежу! – послышался голос, а вслед за тем что-то острое чиркнуло по пластырю на запястьях.

– Так, – удовлетворенно пробормотал «оператор». – Теперь подвинься направо и протяни руку.

Александра повиновалась, зашарила дрожащими пальцами по тисненой коже с какими-то металлическими выступами. Да ведь это дверца автомобиля! А выступы – ручки!

Мгновенно потеряв голову, она с силой нажала на первую попавшуюся, рванулась навстречу ветру, свежему воздуху и то же мгновение вылетела вон из машины, повинуясь мощному толчку в спину. Упала на землю, вернее, в снег лицом, услышала, как сзади взревел мотор, а потом шум его затих.

Вскочив на четвереньки, Александра слепо поползла куда-то, упала, приподнялась, нашаривая склейку пластыря на затылке, и принялась срывать его с головы, вырывая волосы, но боли она почему-то не чувствовала. И вот наконец-то пластырь слетел с лица, она увидела огромный, невероятно белый, весь усыпанный снегом двор, отчетливый след автомобильного протектора, но сама машина уже скрылась.

Александра растерянно огляделась.

Двор был пуст. Около мусорных баков возилась кошка. Подняла угольно-черную голову, уставилась на Александру раздраженными зелеными глазами.

Господи, как далеко, как отчетливо, как живо все было видно!

Слезы наплывали, мешали смотреть. Александра смахнула их – и вдруг поняла, где находится.

Это был тот самый двор дома Золотовых, откуда ее похитили несколько дней назад.

* * *

– Мужики, всем общий привет! – с этими словами в двери помещения судмедэкспертизы, чаще именуемого моргом, ввалились двое с носилками, на которых лежало нечто, прикрытое простыней. – Принимайте гостей.

Коридорчик был пуст, гостей встречала только надпись над окошечком регистратуры: «Обмывание и одевание трупов производится бесплатно».

При звуке открывающейся двери окошечко распахнулось, появилась заспанная небритая физиономия. Ее владелец зевнул и буркнул:

– А попозже не могли приехать? Я только заснул!

– Кто сегодня дежурит? – спросил, опуская носилки на пол, молодой человек в куртке, наброшенной поверх халата. – Эльдар, что ли?

Шедший сзади фельдшер тоже освободился от груза и зябко поежился: во всех помещениях морга зимой и летом царил одинаковый арктический холод. А запашок тут, конечно, стоял – не приведи господь…

– Он самый, – кивнул регистратор, зевая и подтягивая к себе журнал. – Эльдар Иннокентьевич! На выход! Товар привезли!

Дверь прозекторской приотворилась, и на пороге показался очень высокий черноволосый человек с худым, костистым лицом и мрачными глазами. Поверх халата на нем был прозрачный пластиковый передник, на руках – перчатки до локтя.

Держа руки поднятыми, словно собираясь сдаваться в плен, он неприветливо поглядел на доктора:

– А, это ты, Рутковский! Что-то зачастил к нам.

– Привет, Эльдар! – кивнул парень в куртке. – Как братишка?

Суровое лицо врача еще больше потемнело:

– Вашими молитвами. Ну, кого на этот раз везешь?

– Как давеча определили в РУВД, неопознанный летающий объект. Девочка без документов, похоже, спортсменочка. Вот направление. – Он сунул в окошечко листок, недавно полученный в милиции. – Счастливо оставаться. Нам пора, там «Курьер» давно пищит. Сегодня вечер какой-то сумасшедший, все вздумали заболеть.

– Взбодриться хочешь? – буркнул патологоанатом, по-прежнему держа руки вверх. – Игорешка, налей гостям по пятьдесят капель.

– Не, мужики, мы на работе не пьем, правда, Сычов? – решительно покачал головой Рутковский.

Фельдшер с тоской покосился на него, однако тоже покачал головой и неубедительно проблеял:

– А тэ ж… Ни граммуленьки не моги, знай тильки вкалывай, як скаженный!

У него был отчетливый хохляцкий выговор, враз певучий и грубый.

Регистратор невольно прыснул, да и по неприветливому лицу Эльдара скользнуло подобие улыбки.

– Ладно вам, шовинисты, – укоризненно качнул головой Рутковский. – Освобождайте побыстрей носилки.

Эльдар просунул голову в дверь прозекторской, что-то негромко сказал, и оттуда вышел приземистый большерукий мужик с одутловатым лицом и красноватыми глазами упыря-профессионала. Впрочем, совершенно такие же глаза бывают и у запойных пьяниц. Одет он был в грязный халат, такой же передник, как у врача, и рыжие резиновые перчатки.

– Берись сзади, Сычов, – сказал он неожиданно тонким, бабьим голосом, становясь в головах носилок. – Куда нести, Эльдар Иннокентьевич? Сюда или вниз, в холодильник?

– Давай ко мне, гляну на досуге, а там решим, – скомандовал патологоанатом. – Может, ее искать будут?

– Все может быть, – согласился Рутковский, подходя к окошечку и расписываясь в амбарной книге, которую регистратор углом просунул наружу. – Всякие чудеса бывают на свете…

В это самое мгновение краешек простыни соскользнул с бледного лица покойницы, которую несли красноглазый санитар и Сычов. Увидев это, регистратор высунулся из окошечка чуть ли не до пояса.

– Погодите! – вскричал он, изумленно вытаращив глаза. – Погодите, дайте поглядеть! Да я ж ее знаю!

Вслед за тем он втянулся обратно в окошечко, чтобы через мгновение выскочить из двери и кинуться к носилкам, восклицая:

– Охренеть можно! Да ведь это Карина! Я ж ее видел у моей девочки! Да как же так?! Точно, Карина! Она тоже модель!

Санитар морга и Сычов маршировали на месте, тоскливо поглядывая на врачей, словно спрашивали, что делать дальше.

Эльдар и Рутковский переглянулись поверх их голов. Вид у Рутковского был замотанный до крайности, да и темные глаза Эльдара смотрели устало.

– Модель? Это что за штука такая? Манекенщица, что ли? – обменивались репликами санитар и фельдшер.

– Родня у этой твоей модели есть какая-нибудь, слышь, Игорь? – обратился Эльдар к потрясенному регистратору.

– Да черт ее знает, – ошеломленно пробормотал тот, уставившись на носилки. – Но я сейчас позвоню моей знакомой, она, наверное, знает.

И он снова вбежал в свою каморку, откуда через мгновение послышался треск телефонного диска и потрясенный крик:

– Ань, привет, это я, Игорь! А, узнала… Да нет, ничего не отменяется. Погоди, погоди, ты слушай! Знаешь, кого к нам привезли? Карину, ну, эту, забыл, как ее фамилия, она на фестивале торговых марок показывала зеленое платье, ну, которое получило бронзовую медаль, помнишь? Синцова, точно, ее фамилия Синцова, вспомнил! Как куда привезли, ты что?! В морг привезли! Мертвую, а какую же еще? Слушай, ты не знаешь, у нее какая-нибудь родня есть, мать или кто-то там еще? Она из Сергача? И родители в Сергаче? А телефон знаешь? Только сестры? Ну позвони ей, скажи… Анька, да ты придумай, чего сказать, конечно, кошмар, но позвонить надо. Что ж она тут будет лежать у нас, как неприкаянная? Да ты не плачь, может, я еще и ошибся, может, это еще и не она…

– Блин! – ожесточенно сплюнул красноглазый санитар. – Во молодежь пошла! Там у человека небось инфаркт, а он: я, может, ошибся…

– Ну, долго вы будете тут стоять? – неприветливо буркнул Эльдар, отступая от двери и давая возможность занести носилки в прозекторскую. – Заносите, я ее по-быстрому посмотрю, раз свой человек.

Рутковский вздохнул, потер переносицу… Эльдар задумчиво вычерчивал по линолеуму ломаные черные линии носком валенка.

– Так как братишка? – тихо спросил Рутковский.

Эльдар сверкнул на него глазами:

– Сказал же – нормально. Не волнуйся.

– А я волнуюсь, – пожал плечами Рутковский. – Такой вот беспокойный уродился. Нет, серьезно, получше ему? Температура спала?

Эльдар кивнул, и впервые что-то человеческое мелькнуло в его лице, более напоминающем гипсовую маску, снятую с покойника.

Вернулся Сычов с носилками.

– Все, что ли? – утомленно простонал Рутковский. – Ну, тогда счастливо ночевать, ребята!

– Приятных сновидений, – неприветливо отозвался Эльдар, уходя с поднятыми руками в прозекторскую.

* * *

Александра схватила комок снега, провела по лицу, а потом, словно очнувшись, вскочила на ноги и ринулась в ближний подъезд. Забыв о лифте, взбежала, задыхаясь, на пятый этаж, и остановилась возле крайней квартиры, откуда доносились заливистые музыкальные вопли. Александра вонзила палец в кнопку звонка и не отнимала до тех пор, пока на уровне ее глаз не засветился кругленький «глазок» на двери, а вслед за тем раздраженный женский голос выкрикнул:

– Чего надо?

– Здесь живут Золотовы? – громко спросила Александра. Вопрос был глупый – она точно знала, что именно в эту квартиру был вызов, окончившийся для нее так кошмарно. – Мне нужно с вами поговорить. Это очень важно!

Женский голос после небольшой паузы взвизгнул:

– Иди в больницу! – Светящееся окошечко погасло.

Александра мгновение стояла в полном недоумении. Откуда Золотова могла знать, что она – врач, что необходимо поскорее дать знать о себе на работе, где ее, без всякого сомнения, потеряли?.. Разумеется, она пойдет в больницу, но не прежде, чем предупредит этих людей об опасности, которая им грозит.

К Александре уже вернулась способность связно мыслить, и теперь ей нетрудно было сообразить, что на свободу она вышла благодаря потрясающей, удивительной человечности похитителей.