Сусанна Арменян
      Тбилиси
      1998
      ОДИНОКИЕ ВЕЛОСИПЕДИСТЫ
      "What are they doing in the Hyacint House?.."
      Jim Morrison
      1. УЖЕ ПОЧТИ НЕ ДОЖДЬ
      "Последний дождь - уже почти не дождь. Смотри, как просто в нем найти покой. И если верить в то, что завтра будет новый день, Тогда совсем легко..."
      Борис Гребенщиков
      п о й д о ж д и к - с л е п о й д о ж д и к - с л е п о й д о ж д и к - с л е п о й д о ж д
      Каждый день своей жизни граф Томо убегал из замка, валялся на травах и разглядывал их в лупу. Стеклышко, округлое с двух боков и гладкое как каштан, легко умещалось в ладони. Его можно было спрятать, просто зажав в кулак. Еще лупа нравилась графу Томо тем, что ее можно было заложить за ленту шляпы, тогда голубой атлас натягивался, повторяя форму лупы, и вокруг этого твердого бугра собирались солнышком морщинки. Граф Томо смеялся, пугал огромным глазом, через лупу, мелких обитателей травы. Загадочные муравьи пробивались через липкие тела тли, божьи коровка бежевой каплей робко стекала вверх по стеблю. Никому из них не было никакого дела до графа Томо. Он и не обижался на них. Маленькая сиреневая пушинка заплясала в воздухе. Граф Томо спрятал лупу в карман, застегнул его на прозрачную пластмассовую пуговицу и, глубоко вздохнув, замер, глядя на бабочку. Он потихоньку стал выпускать воздух из ноздрей. -Вот ты где,- услышал он над собой голос Дамы Амстер и от неожиданности выдохнул весь воздух разом.- А вот я скажу твоим, где ты,- продолжала Дама.- А они что скажут? И здесь, и далеко от замка, и один, и на травах... Влетит! "Ох, влетит!"- подумал Томо и приготовился виновато поднять глаза на Даму Амстер, чтобы смягчить ее сердце. Но тут она тенью рухнула на него, поймав в распутавшиеся из прически волосы рыжую шкуру солнца. -М-м-м! М-м-м-м! - только и смог сказать граф Томо, вырывая из плена Дамы Амстер свои губы. Но напрасно. Ему удалось высвободить только свое тело ценой двух крючков и ленты. Они боролись еще несколько минут, граф Томо отбивался как мог, но Дама Амстер поймала его нижнюю губу в капкан своих острых зубов. Они застыли на четвереньках, как бойцовские псы, сцепившись ртами. Граф Томо тяжело дышал и поскуливал от страха, ему было больно. Дама Амстер тихо и довольно рычала, сжимая челюсти все крепче. Губа графа Томо была оттянута вбок, по подбородку что-то потекло. Томо зажмурился от боли и ярости. Он протянул руку и сделал самую тупую вещь - ущипнул Даму Амстер за сосок груди, вывалившейся из-за выреза платья. Дама взвизгнула и от неожиданности прокусила губу Томо насквозь. Она сразу отпрянула, испуганно вытирая кровь с лица. Графу Томо вначале показалось, что губу ему откусили начисто. Потом он осторожно потрогал онемевшее лицо и немного успокоился. А посмотрев на ладонь, всю в капельках-полосках крвои, судорожно всхлипнул. Его затошнило. Пошатываясь, граф Томо встал, прошел мимо Дамы Амстер и нетвердой походкой направился к дому. Взявшись за деревянную ручку двери, вырезанную в форме огромной птичьей лапы, граф Томо представил, какую реакцию вызовет его появление. Паника, гнев плюс жалость, удивление плюс ненужные хлопоты, врач, которого найдут в погребе, пьяного... Граф Томо приготовился заплакать и, толкнув дверь, вступил в прохладную полутьму.
      т е н е ц п о к и д а е т г н е з д о - п т е н е ц п о к и д а е т г н е з д о - п т е н е
      Томо не любил смотреться в зеркала. Но графу было непозволительно игнорировать абсолютную поверхность зеркал. Поэтому Томо иногда вглядывался в свои отражения, если нельзя было этого избежать. Избегать было непозволительно. Он видел смуглое лицо с глубокими глазами и слишком - да-да, слишком припухлой нижней губой. Еще остались белые следы, ряд маленьких оспинок, протянувшийся от острого подбородка к щеке... Для графского отпрыска было уже непозволительным целыми днями пропадать в окрестных лесах и полях, среди оврагов, ручьев и каменных россыпей. Но несмотря на свои двадцать два года, граф Томо сторонился людей, и особенно Дам - и это усугубилось после того случая, который произошел три года назад, с Дамой Амстер. Кроме того, Дамы уже не воспитывали, а соблазняли его. Темные взгляды Дам, живущих в замке Томо, пугали его. Дама Амстер (замужняя, кстати, Дама) навсегда отбила у графа интерес к поцелуям, и он так и не овладел этим искусством. Граф Томо ощущал предназначение своего тела и тяготился им. Убегая в дальние ущелья, он включал плейер и слушал песни бродячего певца Бэга, пил глазами зелень листвы, до опьянения заполнял легкие запахами леса, земли и реки, и звук собственного дыхания казался Томо тоже каким-то зеленым. ...Граф Томо влез в малинник. Кусты окружали его со всех сторон. Он сел на тихую землю и стал собирать ягоды, попеременно то левой, то правой рукой отправляя их в рот. Слушая свое непозволительно зеленое дыхание. Радуясь новым царапинам на пальцах. Чьи-то быстрые шаги совсем рядом насторожили графа Томо. Он замер, незаметный в колючих зарослях. Человек, которого он разглядел сквозь ветки и листья, бежал, громко дышал и размахивал руками. Вдруг он остановился, расхохотался, сгибаясь пополам и держась ладонями за бедра в узких кожаных штанах. Потом внимательно поглядел по сторонам и, улыбаясь во весь рот, медленно и важно пошел прочь. Через несколько секунд Томо услышал крик в той стороне, откуда шел человек. Незнакомец тоже услышал и ускорил шаг. Скоро лес скрыл его. Граф Томо, забыв о малине, пошел на голос. Он очутился у оврага, на самом краю росла айва. Серая паутина веток хранила в себе два пыльных желтых плода. Рядом белел редкими цветами какой-то кустарник. Томо подошел и осторожно, держась за деревце, заглянул за край обрыва. Метрах в четырех внизу крутой склон уходил в синеватую грязь. Из нее торчали мервтые коряги и гнилые травы. В сене обрыва виднелись корни, за один из них цеплялась рука. Томо увидел лицо, почти уже погрузившееся в болотную жижу. ...После получасовой борьбы с трясиной оба были измучены и обескуражены. Они выбрались наверх и лежали на траве, глядя в живое и все время меняющееся небо. Цвели розовыми боками облака, метались предвечерние птицы, скатывались за горизонт последние капли солнца. Оба узнали друг друга по гербам, нашитым на рукав куртки - у Томо на левом рукаве, у Осцилло на правом. Замки графов Томо и графов Осцилло располагались на расстоянии, достаточном для того, чтобы соседские ссоры за столетия переродились в крепкую ненависть между родами. Не было еще случая, чтобы граф из рода Томо, встретив графа из рода Осцилло, не отправлял его в результате этой встречи на тот (известно, на какой) свет. Альтернативой этому могла быть только личная встреча графа Томо с загробными жителями. Нынешний граф Томо прекрасно разбирался в обычаях. Но ему не хотелось драться. Он посмотрел в спокойное лицо графа Осцилло и ему захотелось сказать: "Мы можем разойтись и никому ничего не сказать. Можем хотя бы в одном месте прервать эту цепь. Я вытащил тебя из болота. Не затем ведь, чтобы ты убил меня. И не затем, чтобы я - тебя. Сегодня не такой день, чтобы убивать. Или умирать." Но ведь граф Осцилло не стал бы слушать графа Томо. А граф Томо не стал бы говорить. Оторвав взгляд от неба, граф Осцилло поднялся на ноги, стащил с себя тяжесть промокшей куртки и достал из-за пояса нож. Граф Томо тоже встал. Как бы ему ни хотелось сохранить только что спасенную жизнь, но быть убитым Томо не мог себе позволить. И он достал нож и кивнул своему врагу. Тот ответил таким же безмолвным кивком. Бой этот напомнил графу Томо танец (потом, когда он вспоминал это, то уже нет, а тогда - да) - танец вокруг огромного невидимого шара. Двое протягивали руки, как бы стараясь нащупать что-то в центре этого шара. Что-то желанное, прекрасное,- но в тысячу раз опаснее, чем что-либо прекрасное. А потом он смотрел на мертвого графа Осцилло, который сидел, прислонившись щекой к дереву. На лице его застыло такое выражение - будто пытался вспомнить, но не мог. Никак. Стеклянный шар с прекрасным содержимым стал медленно осыпаться в животе графа Томо. Может быть поэтому он ухватил мертвеца за кисти рук и, отняв его от дерева, потащил. Шум водопада скоро указал графу Томо, что он идет в нужном направлении. С телом графа Осцилло на руках он вошел под жесткие струи, смывая с себя и своего мертвого врага болотную грязь и кровь. Потом вынес его на берег и убрал с лица Осцилло мокрые пряди волос. С ножа кровь смывалась трудно. Томо даже порезался и, зажав ранку на большом пальце губами, вдруг вспомнил о Даме Амстер. Ему стало неприятно, что он вдруг о ней вспомнил. Он обернулся на графа Осцилло, который лежал на гальке и молчал. В мокрой, отяжелевшей одежде Томо подошел к нему и вылил на лицо Осцилло воду из ладоней. Это было красиво, как будто прозрачные бабочки промелькнули по щекам, перепорхнули через застывшие губы, спрятались в волосах, замерли слезами в уголках глаз и на ресницах. По традиции граф Томо должен был принести в замок что-нибудь в доказательство своего подвига - куртку, нож или пояс Осцилло. Томо поступил иначе: он достал свою лупу и вложил ее в ладонь мертвецу. Так он распрощался со своим врагом.
      б е т о н н ы й с л о н - б е т о н н ы й с л о н - б е т о н н ы
      Отец графа Томо, самый старший и важный человек в замке, сказал: "Пришло время учиться!". Томо ждал этих слов уже давно, и все же они повергли его в уныние. Ведь для учебы - Томо знал - надо уехать в Тахраб. В этом городе учились все Томо, по традиции. Граф Томо с ужасом чувствовал судорогу в горле, которая обычно предшествует слезам. Весь последующий день граф Томо прятался в шкафу и ненавидел себя за это. Слуги, Дамы, старшие братья-графы и граф-отец искали его по всему замку. Томо скрывал свою личность под старой волчьей шкурой, которую отец вот уже три года как не носил. Ему казалось, что если он спрячется в отцовское прошлое, найти его будет непросто. Но графа Томо отыскали, и довольно скоро. В вязаной шапке и дубленой куртке, придерживая на коленях коробку с документами и едой, граф Томо трясся в неуютном кузове вездехода. В заляпанные оконца были видны болота справа и слева от дороги. Кроме Томо, в вездеходе ехали сто тридцать килограммов картошки в ящике из-под артиллерийских снарядов, а также две лохматые серые курицы, связанные за лапки, и индюк в полуобморочном состоянии. Все это вез на продажу владелец вездехода. Он согласился подвезти Томо в город, когда граф-отец, его сеньор, поообещал отменить налог на выхлопные газы. Дорога оказалась долгой, но граф Томо не заснул. Он потихоньку съел все, что было у него в коробке. Теперь там лежала скорлупа от трех яиц, огрызки пяти яблок и одной груши, куриные косточки и хлебные крошки. Посмотрев на все эти остатки, граф Томо покачал головой, молча критикуя самого себя, вытащил завернутые в фольгу паспорт и графское свидетельство о рождении, отложил на сиденье рядом с собой. Потом расстелил на коленях платок и вытряхнул в него мусор из коробки, завязал и загнал ногой под сиденье. Документы он положил в карман и в который раз пощупал то место в подкладке, куда были зашиты две золотые монеты по тридцать семь тахриков (на крайний случай). Подумав немного, он опустил на пол и пустую коробку. Курицы зашумели. захлопали крыльями. Вездеход дернулся и замер. Мотор продолжал рычать. -Вот твой город, вылезай,- услышал Томо голос хозяина вездехода.- Мне еще на тахраможню, бумаги получать. Граф Томо спрыгнул с подножки вездехода и, накинув рюкзачок на плечо, огляделся. Машина тут же рванула с места, переваливаясь на огромных колесах. Томо впервые был в городе. Он шагал по мокрой от недавнего городского дождя мостовой, удивляясь неживой тишине пустынного утреннего города. Дома вокруг не выпустили еще людей из своего чрева. По серому воздуху скользнула золотая тень рассветного солнца. -"Улица Ховенбета",- вслух прочитал граф Томо, и, будто разбуженная его голосом, высунула морду с балкона и залаяла собака. Тут же возник шелестяще-зудящий звук, и из-за угла дома медленно показался автомобиль. -Такси-и-и! Такси-и-и! - заунывно выкрикивал водитель в окошко машины, равномерно ударяя молоточком в подвешенный снаружи гонг. Граф Томо растерялся и, когда сообразил, что расспросить дорогу можно у таксиста, тот уже был далеко. Заунывные крики послышались и с соседней улицы. Граф Томо побежал на человеческий голос. У одного подъезда притормозил грузовик, покрытий маскировочной сетью с листиками, из дома выскочила беременная женщина в зеленом халате с бордовыми цветами и залезла в кузов. Машина поползла дальше. Рядом шел человек в белом комбинезоне с черными нашивками и кричал: - Скорая по-о-омощь! Скорая по-о-омощь! А вот кому-у-у-у скорая по-о-омощь! Навстречу им двигалась точно такая же машина. Граф Томо не успел добраться до людей - экипажи двух "скорых", включая водителей, зазывал и других помощников непонятной профессии, вступили в словесный бой. Автомобили застыли на месте. Вот что звучало: - Я тебе говорил, это мой участок? - Речь шла не об улице Марежана... - А о чем же тогда? Нет, скажи, говорил я или нет? - Ну... - Не твой это участок, и точка! - Да как... - Все ясно, на двадцать шагов от перекрестка... - Управа на всех найдется... - Есть же закон!.. - В лицо смеется... Вот нахал! - Уговор есть уговор! - Сейчас дам тебе в морду! Последняя реплика прозвучала обиженно и трусовато. Граф Томо, стоя в нескольких шагах от спорящих, понял, что драки, вероятно, не будет. Если он, конечно, не вмешается. Соваться сюда с расспросами Томо показалось нескромным. Он повернулся и поплелся по неуютному асфальту туда, куда вела его бессмыслица улиц. Спустя немало потерянного времени граф Томо, едва не плача, затравленно вглядывался в лица появившихся, наконец. вместе с собаками и кошками, прохожих. -Вы не подскажете, как пройти... - с заученной вежливостью метнулся он к одному из горожан. И в который раз услышал: - Не знаем, не здешние... Граф Томо был поражен, уничтожен и обескуражен. Он никак не мог понять особенности Тахраба: нездешними оказались все, кого он успел расспросить... На глаза графу Томо попалась витрина кондитерской - она располагалась на противоположной стороне улицы. Граф отчаянно размышлял. -Кому-у-у-у пожары туши-и-и-ить! Пожа-а-а-арная кома-а-анда! Кому-у-у-у пожары туши-и-и-ить! - раздалось где-то невдалеке. Не обращая внимания на толкающих его прохожих, Томо пристально глядел на украшенную птичьим чучелом витрину. Раз все люди на улицах не отсюда, то продавец в лавке наверняка окажется местным жителем. -Спрошу, сколько стоит булочка с изюмом, - сам себе сказал граф Томо.Куплю, съем и как бы между прочим поинтересуюсь, где тут улица Габенжана. И граф стремительно шагнул с тротуара на мостовую. Внезапно под ужасающий вой сирен из-за угла с визгом вырвались несколько автомобилей. Перед глазами Томо мелькнуло огромное, жаркое, сверкающее, алое. Он отшатнулся и обо что-то больно ударился щекой. Открыв глаза, граф увидел это "что-то" - он лежал на мостовой, и тела своего не чувствовал. -Не в первый раз человека сбивает похоронная процессия,- услышал Томо чей-то нудный голос рядом.- Надо поставить вопрос перед Тахрабенатом. Чтобы приняли закон. - Да-да,- поддержал его женский голосочек,- эти гонки пора запретить! - Обычаи надо уважать,- возразил кто-то. - Какие же это обычаи, если людей давят? - взвизгнула старушка. Больше граф Томо ничего не слышал. Его кто-то обнял. Сквозь пульсирующие вспышки и золотистый орнамент бреда Томо успел сообразить, что его подняли и несут. -Спасибо, спасибо... - пытался он пробормотать, не разрешая себе окончательно потерять сознание и хватаясь за просыпающуюся боль как за ветки, протянутые утопающему в болоте.- Спасибо вам,- говорил он.- Где рюкзак? Спасибо, спасибо, спасибо... Лупа... Потом он открыл глаза и увидел над собой острый подбородок несущего его человека - на фоне мерцающего неба и пляшущих стен с окнами. Человек держал Томо на руках и подбрасывал его, так что граф весь трясся. - Больно же! - возмутился Томо, но потом закрыл глаза, потому что устал.
      - р а з в и л к а : з м е я к у с а е т с в о й х в о с т р а з в и л к а: з м е я к у
      Вспоминая этот далекий день, граф Томо и дон Салевол от души смеялись: Салевол раскачивался на стуле взад и вперед, ударяя себя по коленям и мотая головой, а граф Томо стеснялся, краснел и начинал поглаживать пальцами шрам под подбородком. Через полгода они вообще перестали вспоминать, как дон Салевол бежал по улицам Тахраба со стонущим Томо на руках, как искал в Общественной Тахрабской Поликлинике свободную кабинку с врачом, как три недели выхаживал графа, получившего от столкновения с похоронной процессией сотрясение всего своего мозга. Как впоследствии убедился граф Томо, до ужаса благодарный дону Салеволу, мозг его сотрясался не зря. - Иначе бы мы не встретились, - говорил он другу, и тот соглашался. ...Оправившись от сотрясения, граф Томо поступил в высшее учебное заведение города - Тахрабский Институт Благородных Отпрыской (ТИБО). Здесь должны были обучить его графскому ремеслу и выжечь умелой рукой всю провинциалистость, взращенную за детские годы замковыми воспитателями. Особенно не любил граф Томо лекции по сладкоголосию. Мэтр Пери знакомил своих студентов с трудами древнейшего сладкоголосца Тахраба - дона Телаута. Графа Томо часто посылали в трудохранилище ТИБО, за этими трудами. Он радовался возможности скинуть паранджу и отсидеться с томами трудов где-нибудь на подоконнике, поковыривая ногтем в штукатурке. Зато мордология казалась графу Томо занятной. Несмотря на то, что в парандже (а ее полагалось носить на всех лекциях) Томо трудно было читать, писать, слушать и дышать, он все же не пропускал занятий. На лекциях предыстории граф Томо засыпал - потому что засыпали все. Однажды мэтр мордологии - мэтр Деци - остановил графа Томо в коридоре ТИБО и попросил разыскать к завтрашней лекции "Ампутацию бесконечности" Кококсиана. Граф Томо, глядя в загадочное лицо мэтра Деци, содрогнулся от нереальности происходящего. Мэтр Деци тихо и загадочно удалился. С трудом откопав в залежах трудохранилища требуемый том, граф Томо отложил его в шкафчик мэтра Деци и уселся конспектировать "Общую сантиметрию" для зачета. Времени почти не оставалось, трудохранилище закрылось и Томо, не успев написать и половины, вынужден был пойти домой, т.е. в общежитие ТИБО. Общага на деле была телевизионным заводом, приспособленным для двухсменной эксплуатации - днем здесь выпускали продукцию, вечером специальные ширмы автоматически перекрывали цеха на комнаты, их заполняли студенты и укладывались спать на раскладных койках. До общежития добираться было два- два с половиной часа, на тахрабусе. Граф Томо трясся на сиденье, сонно глядя в вечернее окно. В тахрабусе почти не было пассажиров, только позади него ехали двое. Они шептались так настороженно, что невольно привлекли внимание Томо. Не оборачиваясь, граф слушал этот диалог, показавшийся ему очень странным: - Сколько? - Два по сто сорок, одна забойная пятисотка. - Давай ту, что пятьсот... Цена? - За серию пятнадцать, итого... - Понятно-понятно. Что ж дорого так, не по-человечески?.. А товар где? - Здесь, в сумке - образцы. Всё - когда деньги будут. - Будут... Но если сбавишь цену, то... - Что ты заладил: дорого, дорого... - Ну, а почему все-таки? -Полиция... На границе целый вездеход с тысячесерийками остановили, облили топливом из его же баков, подожгли и оставили прямо у дороги. В назидание. А еще налоги подняли на двухсерийные фильмы. -Вот гады! Без спецпропуска ни в одну киношку не сунешься, а они еще и это... Вот гады, гады! -Сам знаешь, времена тяжкие. Тебе еще повезло - другие дрянь за двадцать тахриков подсунут, а я - высший класс за пятнадцать, даром отдаю. - Ну, я беру. Если кассеты подпорчены, я тебя найду. Понял? - Главное, чтобы ты понял. Все в ажуре. Встретимся завтра? - Да, в семь... Постой, а образец? - Вот, держи... Приятного просмотра! Граф Томо слушал и не верил своим ушам: он был невольным свидетелем разговора двух подпольных дельцов, мерзких торговцев телесериалами, сериоманов, отбросов общества, больных людей, подверженных "экранной зависимости"... Увлекшись, он даже не заметил, что в тахрабус вошли еще двое в голубых плащах. В нос Томо уткнулось дуло пистолета. -Сходишь на следующей,- сообщили ему.- Полиция, отдел по борьбе с сериалами! Его и тех двоих втолкнули в длинную машину. Граф Томо проводил тоскливым взглядом освещенный изнутри желтым светом тахрабус, отъезжающий без пассажиров, и почувствовал, что кисти его рук скованы наручниками. Наткнувшись ботинком на рюкзак, лежащий в ногах, Томо понял, что это и есть те самые видеокассеты с сериалами; торговцы слева и справа от него, тоже скованные, молчали, обреченно глядя перед собой. Их повезли в участок. В машине сильно воняло жженой резиной, плесенью и каким-то приторным одеколоном. В участке графу Томо впервые в жизни дали пощечину. Толстый спокойный полицейский - без всякого выражения на своей обширной морде - вмазал мягкой ладонью по щеке Томо, как только задержанного ввели в его кабинет. "Как печать поставил на протоколе" - подумал Томо, лежа на полу и держась за лицо руками. Потом он узнал, что проходит по делу как свидетель. Выйдя на свободу, граф Томо еще долгое время обходил стороной участок и старался всячески избегать обладателей голубых плащей, попадавшихся на улицах. Из ТИБО его на всякий случай исключили. Граф Томо взял свои вещи из общежития, нашел работу и снял комнату на окраине.
      2. СНЫ И РАЗГОВОРЫ
      "Не-е-екуда деваться Нам достались только сны-ы-ы и разговоры..."
      Янка Дягилева
      - в е т р е в о , в е т р е в о - в е т р е в о , в е т р е в о в е т р е в о , в е т р е в о
      Розовый айсберг арбуза блестяще высился за стеклом витрины. На его вершине, сложенной из пирамидальных кусков мякоти, спала оса, незаметная среди плоских темных косточек. Граф Томо с горечью глядел на табличку, вывешенную за запертыми дверями. На табличке, сделанной из оберточной бумаги, значилось:
      ЗАКРЫТО НА ПЕРЕОЦЕНКУ ЦЕННОСТЕЙ
      Известно, что означают подобные заявления. Никакой переоценки ценностей. разумеется. не происходило. Просто ни графу Томо, ни остальным работникам магазина в ближайшие месяцы работы здесь не дадут, платить тем более не станут, и чем раньше они задумаются о своем трудоустройстве, тем лучше. Излить душу ох как хотелось. А кому? Граф Томо решил прибегнуть к следующему: пройти на улицу Ховенбета, в дом номер двадцать два, к дону Салеволу, и поплакаться ему, как лучшему другу. Дон Салевол работал на одну фирму, экспортирующую в Тахраб цыплят. Он сидел за рулем автофургона и перевозил этот нежный груз. Для шофера-дальнобойщика дон Салевол был слишком чувствительным. -Хоть бы он не был в рейсе,- взмолился граф Томо, поднимаясь по лестнице и представляя себе, какое у дона Салевола иконописное лицо - длинное, сужающееся книзу, как рюмка, с тонким длинным носом, пронзительно спокойными и устало темнеющими глазками. Волосы окружали лицо дона Салевола черным продолговатым нимбом. Стесняясь своего роста и худобы, дон Салевол сутулился, поэтому нос его казался длиннее и крючковатее, чем в действительности.
      Открыв Томо дверь, дон Салевол беззвучно прошел в комнату, упал в кресло и воззрился. Граф Томо был слегка удивлен. Он пробрался к дивану. Когда дон Салевол воззрялся, следовало ждать монолога. Граф Томо вздохнул и приготовился быть жилеткой. Несколько секунд молчания - и пошло поехало. Для начала дон Салевол прочитал стихи древнего п оэта - оду "Лохань", которую великий Акян Реван создавал, мучаясь от синдрома абстиненции в захолустной грязелечебнице:
      "Сквозь горячие пальцы видна другая рука, мокрая, шевелящая камни в воде, тихо передвигающая их по гулкому железному дну. Водоросли высыхают, лишаясь - ласковой - руки. Витязь грезит - о кусочке железа, чтобы его положить на язык. Но во рту - скрипит - песок, раздирая и без того - продырявленное - небо. Кто-хотел-меня-остановить? думал рыцарь, пристально глядя на витязя и вспоминая внезапно лопнувшие вены. Кто-смотрел-на-меня, когда-я-упал-на-песок,- думал витязь, вспоминая вкус наживки. Рыцарь следил за ним с голого бархана, он сидел на верблюде, и они вместе - отбрасывали - на песок длинную острую тень, подползающую к ногам витязя. Солнце склонялось к песку. Витязь не мог долго смотреть на свет. Он повернулся и остался на месте, слушая, как капает в лоханку вода с тонкой руки. С меча, на который налипли пальцы водорослей. С камней, упавших в небо. Они смеялись, ловя солнце глазами..."
      После этой строчки дон Салевол злобно хмыкнул и стал жаловаться, перечисляя все свои неудачи. От разочарований, которые он испытал в результате общения с дамами, дон Салевол перешел на более отвлеченные предметы: -Тропы, тропинки, шоссе, железные дороги, заасфальтированные, проселочные, булыжные, параллельные, скрученные, разрисованные разноцветными мелками... Пыльные, расчерченные белой или желтой полосой, - говорил он.- С дорожными знаками, перекрестками, светофорами, постовыми... Узкие - зажатые между старинными боками домов, и широкие, яркие, опасные, со столиками кафе на тротуарах... А мы петляем, стараясь следовать всем знакам и указателям, вписаться в поворот и не нарушить правила. Мы - одинокие велосипедисты. Крутим педали, вцепившись судорожно в руль, боимся налететь друг на рдуга. Поэтому осторожно объезжаем встречных велосипедистов, предупреждаем их звонком. Крутим педали, быстрее. На спуске - радуемся передышке и не тормозим, привстаем на замерших педалях. Велосипед разгоняется, иногда падает. Но это все равно. По своей воле никто не останавливается. Звонки крики о помощи. Думаем, что упадем, если остановимся. Не умеем останавливаться. Поэтому грузовики нас давят. Поэтому мы одинокие велосипедисты, - дон Салевол вздохнул раз, другой, закрыл глаза. - А я вот никогда не ездил на велосипеде, - тихо произнес граф Томо. Дон Салевол открыл глаза, изящно нахмурился, сказал: - Ш-ш-ш! Томо понял, что дон Салевол сказал еще не все. Действительно, вслед за шипеньем прозвучала фраза: -А еще есть лестницы. На них велосипедисты сворачивают себе шею... Если их не давят грузовики. После этого дон Салевол вновь плавно перешел к теме Дам. Граф Томо обреченно слушал, примостившись в уголке дивана. Из кухни нежданно-негаданно появился заспанный и иронически улыбающийся Ян Хук. Он держал в руках по дымящейся чашке. Пританцовывая, Ян Хук подошел к столу и нежно поставил чашечки на предусмотрительно расстеленную по столу вышитую салфетку. Граф Томо уловил запах кофе. - Доброе утро, - кивнул Ян Хук немножко удивленному графу. - А,- ответил Томо. -У нашего дорогого друга душевное расстройство, - продолжал Ян Хук, не глядя на бормочущего Салевола и положив свою красивую белую ладонь на бедро, - эмоциональный понос. Когда он иссякнет, можно будет послушать какой-нибудь локомотив... Или прямо сейчас, хочешь? Пусть себе говорит. - Что послушать? - не понял Томо. - Ну, локомотив... Не знаешь, что ли? Это "loco-motiv", "безумный мотив". И Ян Хук выразительно посмотрел в глаза Томо. Тогда граф вспомнил, что мотивы в этом доме обычно слушали по стерео-тахрабофону, который стоял у изголовья большой двухместной кровати. В спальне. Припомнил Томо и определенные склонности Яна Хука. А на двуспальном ринге, под "локо-мотив"-чик может осуществиться то, чему Томо сопротивляться не сможет (ибо Ян Хук являлся профессиональным боксером, специалистом в области горизонтальных боев, странных единоборств и изящных боевых искусств, а также обладателем черного пояса - с чулками и двумя подвязками - по дзюдо и джадо). Учитывая все эти характерные особенности Яна Хука, граф Томо мило улыбнулся и сообщил ему, что непременно хочет дослушать дона Салевола до конца, после чего намерен уйти совершенно. -Как хочешь,- пожал развитыми плечами Ян Хук, умело скрывая разочарование и печаль. Он сел рядом с доном Салеволом на маленькую скамеечку и прислонился головой к его колену. ...Вернувшись в свою квартиру в переулке Киндромана, граф Томо влез в душ. Горячие струи были ему приятны. После он насухо вытерся полотенцем, причесался, почистил зубы, лег в постель и стал подумывать о самоубийстве. Подумав немного, граф заснул. Ему снилось, что вечер лижет кости, скулит лимон луны и все часы в этом доме указывают на полночь. Все цветы на стенах, Все часы в рукавах, Все улыбки на портретах Будут снова и снова.
      Больше графу Томо ничего не снилось. Он дышал ровно и проснулся вовремя.
      - с т о я н к а д и р и ж а б л е й - с т о я н к а д и р и ж а б л е й - с т о я н к а
      Стоя перед зданием ТИБО, в пыльном скверике, безработный граф Томо обратил внимание на огнеупорные желтые цветы, бархатно усеявшие овальную клумбу. Всякий раз, когда он проходил через скверик бывшего своего вуза, срезая путь к Тахрабской бирже труда, от цветов несло запахом мочи. Вот и теперь знакомый отрезвляющий аромат ударил в нос Томо. Он вдруг понял, что нарасно напился в баре. Отчаяние графа улетучилось. Вернее, нейтрализовалось. Весело оглядевшись по сторонам и не обнаружив явных свидетелей, граф Томо расстегнул брюки и, не при Дамах будь сказано, с удовольствием помочился на клумбу. Что он думал в эти мгновения? "Так вам и надо!" - думал он, имея в виду всех - и цветы, и мэтров своих бывших. Кстати, одна тайная надежда не покидала Томо во время орошения клумбы - что кто-то из мэтров сморит из окна ТИБО и холодеет от возмущения. Затем Томо застегнулся и пошел своей дорогой. В этот день ему повезло его приняли стажером в Военизированную Службу Срочного Выноса Мусора (ВССВМ). В обязанности Томо входило будить диспетчера, когда раздавался телефонный звонок, и разнсоить по каретам Службы бланки вызовов с адресами. Деньги, зашитые в куртку и взятые с собой на крайний случай, уже закончились. Поэтому первая получка в ВССВМ оказалась как нельзя кстати. Томо с облегчением расплатился за квартиру и нанес первый за долгий месяц визит дону Салеволу. Дверь ему открыл Ян Хук. Он впустил Томо, усадил его пить какао и начал активно ухаживать. Граф Томо спросил о доне Салеволе. Ян Хук сразу помрачнел и убрал ладонь с бедра Томо. - Понимаешь,- сказал он, виновато улыбаясь, у него сейчас... Объяснения прервал звонок в дверь. Ян Хук вскочил с табурета, дрожа всем своим мускулистым телом и комкая маяку на животе. Он бросился открывать, завозился с цепочкой. На пороге стоял дон Салевол, спокойный и страшный. -Не приходила?- спросил он ровным голосом и шагнул в квартиру, как зомби.Не приходила?! - повторил он громче. -Нет, еще нет, не приходила,- забормотал Ян Хук.- Но ведь, может быть... Подождем и... Вероятно... в общем... пока что... А если она придет, то... То как же я? Как же я?.. Я ведь тоже... Хотя... от всей души... Это... Вот... -Я просто не понимаю,- прервал его дон Салевол, тяжело усаживаясь напротив Томо и фактически не замечая графа.