Корлевен!..

 А, значит, я не ослышался: меня позвали оттуда!

Свет снова вспыхивает.

 Корлевен... это я, Гедик.

Раскат радостных восклицаний потрясает стены грота:

 Тысяча чертей!.. Я же говорил им, что он жив!.. Гедик, мальчик мой, это вы?

 Это я, капитан, говорите тише.

 Ладно!  говорит мой товарищ.  Вы в опасности?

 В настоящую минуту  нет; но это может случиться каждое мгновение. Как смогли вы добраться сюда?

 Очень просто,  говорит он мне,  этот островок посередине озера все время мучил меня. Я опустился по веревке с гребня кратера до воды; потом я поплыл  и вот я здесь. Я явился бы и раньше, но на острове не было достаточно длинной веревки. Пришлось подождать парусника.

 Парусник здесь?

 Уже два дня.

 А где ваши товарищи?..

 Разве вы не слышите, как они орут там, на горе? Эй, замолчите!  крикнул он наверх, сделав знак, чтобы там замолчали.  Черт меня возьми, как я рад!  повторяет он:  Как спускаются туда к вам?

 Больше нельзя уже спуститься, капитан; цифры переменены.

Я бегло рассказываю ему о проходе в скале, о площадке с каменной плитой.

 Пустое дело,  решает он,  у нас есть динамит.

Нет! Я вспоминаю вдруг о тайне Атитлана, который может разрушить пещеры, а теперь я хочу жить, жить, жить!

 Послушайте, Корлевен, есть одно только средство. Через эту дыру вы не можете спуститься, потому что мы не смогли бы подняться обратно...

 Почему? А веревка?

 А сокровище?..

 Сокровище существует?..

 Ну, конечно!

Мне хочется плясать и смеяться.

 Ну тогда  честь имею поздравить!  говорит Корлевен.

 Послушайте: вы знаете статую, в нише которой вы когда-то нашли плоды?

 Черт побери!.. Я вижу ее каждый день, но я исполнял вашу просьбу не трогать плодов.

 � хорошо делали, капитан, потому что этими плодами питаюсь я. Ну так вот...

Я озираюсь вокруг. Все спокойно.

 Ну так вот?..

 Ну так вот, устройте засаду и поймайте того, кто каждую ночь берет эти плоды, а потом заставьте его открыть вам двери. Следите за ним, так как он может, по-видимому, всех нас взорвать на воздух.

 Ладно! Буду следить за ним, не бойтесь... Да что же это, они не замолчат там, на горе?

Товарищ мой снова делает им знаки. Вот уже и ночь.

 Если он откажется, то всегда будет время пустить в ход динамит, а за ним все-таки следить внимательно.

 Понял. Это все?

Неужели он сейчас уйдет, этот вновь найденный друг? Чувство одиночества вновь начинает сжимать мне сердце.

 Капитан... простили ли вы меня?

 Простил ли  за что?

 За... за ночь во время грозы? �скренний взрыв смеха раздается сверху:

 Знаете ли вы, что она добирается до моей шкуры?  говорит мой товарищ.  Я расскажу вам про это в другой раз. Ни в чем не нуждаетесь?

 Нет, спасибо... Ах, виноват: нет ли у вас табаку?..

Мешочек с табаком падает к моим ногам; в нем и листки папиросной бумаги.

 Вам придется высушить их. Я забыл этот мешочек в кармане своих панталон, и вот!..

 Спасибо, и... и если вы не найдете подземного прохода, вы снова вернетесь этим путем, капитан?

 Ну еще бы!

Прозрачная тень скользит по стеклу, по воде, как раз в ту минуту, когда на агатовом небе зажигается первая звезда.

Тогда я, неверующий, бунтовщик, атеист, бросился на колени, посылая самые страстные молитвы к этой блеснувшей звезде...

В это утро статуя Кириру повернулась, как всегда, но мы не нашли никакой пиши в агатовом гроте. Атитлан не возвратился этой ночью...

Напрасно старался я делать вид, что разделяю беспокойство Эдидеи. Безумная радость жила во мне: они захватили жреца, они скоро придут...

Часы протекают один за другим, сперва слишком медленно для моего нетерпения, затем слишком быстро для зародившегося во мне беспокойства: а что, если они его не захватили?.. если священник, понявший в чем дело, приговорил Эдидею и меня умереть медленной, голодной смертью?..

Но тогда Корлевен вернулся бы через озеро... Вся моя тревога стала жить теперь в моих глазах, наблюдавших за тяжелым жерновом двери, в моих ушах, подстерегавших малейший шорох среди тишины.

Сохранившиеся у меня карманные часы показывали два часа пополудни: ничего нового! Мы с Эдидеей обманули голод несколькими оставшимися от вчерашнего дня плодами. Я увидел, как крупные слезы показались на прекрасных испуганных глазах. Чем успокоить ее? Если бы я даже был уверен, что мы будем спасены, я не мог бы сказать ей, потому что она  увы, я понял это!  неспособна нарушить данную ею клятву. Я знал, что, когда придет время, мне придется бороться с нею, чтобы увести ее с собою, и эта приближающаяся борьба волновала меня еще больше.

Три часа... Ничего!

Ничком на ложе Эдидея беззвучно рыдала в безмерной скорби. Она знала Атитлана; она знала, на что способен он в своей мести, когда месть эту предписывала ему воля его бога. Она всего боялась от него.

Я курил, и волнение моей подруги было так сильно, что она даже не удивилась ни тому, откуда у меня табак, ни моему безразличию к ее горю. Четыре часа!.. Я уже не смотрел больше на дверь, но только на стеклянный конус кратера; все мои надежды были теперь только на появление одного Корлевена.

Табак не мог заглушить судорожного голода. Эдидея следила за мною, пока я шагал взад и вперед, точно зверь в клетке.

� вдруг  тяжелый скрип, испуганный крик Эдидеи, которая одним прыжком бросилась в мои объятия: каменная дверь повернулась!..

 Гедик!

 Я здесь, Корлевен.

Мы кинулись в объятия друг другу, смеясь, как одержимые, и целуя щеки, мокрые от слез.

За ним  Гартог, восхищенный и довольный:

 Так значит, вы нашли этот клад? Во сколько вы оцениваете его?

За ним  Флогерг, сиявший дикой радостью:

 Удачный день, Гедик! Если бы о нем знали эти господа там, во Франции, как задрожали бы они от страха!

Наконец  Кодр... Проклятье!.. Кодр... я забыл о нем, и я вспомнил об Эдидее!..

Он приблизился ко мне, пристально глядя на нее:

 Поздравляю, Гедик! Все сокровища разом, и ваше и мое. Это называется  повезло.

Я не мог удержать движения, которым защитил от его пронзительного взгляда бедное, дикое дитя; она была в полуобмороке. Страшные серо-зеленые глаза повернулись ко мне, вонзились в мои глаза взглядом своих темных зрачков... и я почувствовал, как все мысли мои закружились в непреодолимом головокружении.

 Ого, ого!  сказал он и ограничился этим, отведя от меня свои глаза.

Гартог и Флогерг воздержались от излишних вопросов.

 Ну, так где же клад?  нетерпеливо спросил Флогерг.

Я показал им на гигантскую статую Кириру:

 Вот дверь.

 Ай!.. Кошка!..  сказал Флогерг, снова охваченный суеверием.

Доктор пожал плечами, направился к статуе и стал исследовать надпись на цоколе:

 Как раз то, что мы искали,  сказал он наконец.  Я думаю, что эта странная порода действительно существовала и была родоначальником ламы. Как это открывается?

 Одну минуту!  сказал Корлевен.  Сперва внесем пленника и закроем дверь, это будет осторожнее.

Капитан и Флогерг осторожно внесли на носилках  на одной из наших полотняных кушеток, с который был снят тонкий матрац,  длинное худое, истощенное аскетическое тело, завернутое в какой-то плащ, украшенный черными перьями, и туго стянутое веревками; оливковая кожа его была вся в морщинах и словно выдублена временем; глаза, точно раскаленные угли в глубоких орбитах, осматривали всех нас взглядом дикой и глубокой ненависти. Попавшиеся в западню гиены, когда их связывают, имеют такие же загнанные глаза, делают такие же бесплодные попытки укусить.

 Ну, приятель, лежи смирно,  сказал Корлевен с оттенком жалости в голосе.  Это животное должно здорово страдать со своими искалеченными лодыжками.

Лодыжки старика были лиловые, вспухшие, отекшие, с двойным глубоким шрамом. Эдидея увидела его и бросилась к его ногам.

 Атитлан!..

Но суровый жрец, изгибаясь всем туловищем, с трудом чуть приподнялся на носилках и бросил на Эдидею такой молниеносный взгляд, что та, побежденная, униженная, отступила к стене и закрыла лицо руками.

 Поговорите же с ним, доктор,  сказал Корлевен,  раз он понимает только вас, и скажите ему, что все его беды закончились. В конце концов он сам виноват! Зачем он упрямился и молчал? Не мог же я оставить умереть здесь нашего товарища, уважая волю его сомнительных богов.

 Что вы с ним сделали?  спросил я его.

Лицо моего товарища омрачилось:

 О, это было скверное дело, и я, поверьте мне, нисколько им не хвастаюсь, но что можно было сделать другого?

Он вытер покрывшийся потом лоб:

 Мы захватили его около полуночи. У меня до сих пор немеет рука от удара его дубины...

 Меня он ударил ею по затылку.

 Не правда ли, он здорово бьет, этот старый мешок костей? Тогда мы перенесли его в пещеру, и доктор, который, по-видимому, понимает его бормотание, стал требовать, чтобы он отвечал нам. Напрасный труд! В его черных глазах светилось бесконечное презрение и непреклонная воля  молчать. Ни просьбы, ни обещания, ни угрозы не могли его склонить, а я знал, что у вас нет еды. � это тянулось целые часы!.. Тогда я употребил страшное средство: индейцы в пампасах иногда пользовались им. Берут толстый ремень и связывают концы, потом вкладывают палку... и вертят! Когда такую корону возложат на голову, то в три минуты череп разлетается в куски; однако уже в первую минуту человек начинает говорить. Тайна, хранившаяся в его голове, была мне нужна, поэтому я стал сжимать его лодыжки... Да избавит вас судьба, Веньямин, делать это с одним из себе подобных. Мне кажется, что я не сделал бы этого из-за сокровища!..

Корлевен закрыл глаза, потом продолжал:

 Он заговорил только при шестом повороте палки!.. Кости трещали... это было ужасно! Я передал палку Флогергу при пятом повороте... я, понимаете ли, больше не мог. Но после того, что вы мне сказали, это надо было сделать! Все равно, знаете ли: Флогерг... жалею я тех, которые попадут ему в руки. Черт побери!.. Его, вероятно, заставили жестоко страдать когда-то... Какое хладнокровие в пытке! Теперь,  закончил он, отдуваясь,  знаете ли вы тайну этой второй двери?

Я оказал, что знаю. Он облегченно вздохнул.

 А, тем лучше! Я боялся, что придется начать сначала!

 Все, как я думал,  сказал доктор, обошедший всю пещеру,  остров  гранитная складка первой эры; катастрофа должна была произойти в третичную эпоху, потому что первый кратер покоится еще на эоцене. Что же касается последнего извержения, то оно произошло недавно: от шести до восьми тысяч лет тому назад, не более того. Мне хотелось бы теперь посмотреть на склеп с золотом; геологическое строение его должно быть очень замечательно. Чтобы открыть вход, надо, не правда ли, нажать эти глаза?

Я объяснил действие механизма и опасность при повороте статуи.

 А когда попадешь внутрь?  спросил доктор.

 Статуя двойная и действует в обоих направлениях; но один только жрец знает секрет, запирающий движение этого механизма.

 Тогда надо спросить у него,  сказал Кодр и взглянул на Корлевена.

 Ах, нет! Не будем больше ничего спрашивать у него,  ответил товарищ.  К тому же нам нужен широкий проход для предстоящей работы, так как, если я верно понял, теперь только по очереди можно проникать в склеп, а это неудобно. Гораздо проще  динамит. У нас среди продовольствия есть два ящика его.

 Пусть так,  сказал доктор,  но кто за это возьмется?

Я, как инженер, умел буравить и закладывать мины; Корлевен мне поможет.

 Но только не надо разрушать этот кратер,  сказал доктор,  потому что если вода озера прольется в глубину вулкана, то от давления пара весь остров может взлететь на воздух. Для этого нет необходимости, чтобы вода достигла центрального огня: температура повышается на один градус через каждые 33 метра глубины, а значит, достаточно 3000 метров, чтобы она превратилась в пар, и 16000 метров, чтобы она приобрела совершенно невероятную силу. Я предполагаю, что именно этой огромной силой пользовались они когда-то здесь, чтобы выполнять свои гигантские работы; но все было разрушено последней катастрофой.

 Мы не разрушим ничего, отвечаю за это,  сказал я доктору.  Мы заложим мину с внутренней стороны склепа и опрокинем статую на эту сторону.

Мне хотелось поскорее укрыть Эдидею от его взглядов. Когда я положил бедное ее неподвижное тело на колени статуи, я увидел, как Кодр направился ко мне, чтобы остановить меня; но Корлевен приблизился к нему:

 Я буду стеречь,  сказал он ему в полголоса, успокоив меня улыбкой соучастника.

Ах! Пусть гном не пробует отнять ее у меня, потому что я сумею сделать тогда бессильными флюиды его страшных глаз. � я с яростью вонзил мои пальцы в глаза статуи.

Теперь она лежит разбитая тяжелым падением, поднявшим груды пыли. Голова с двойным лицом, голова Януса, беспощадная и жестокая, оторвалась от туловища и покатилась в устье вулкана. Мы слышали, как она подскакивает и падает все глубже я глубже, и удары эти, повторяясь и усиливаясь, казалось, посылают нам какое-то отдаленное проклятие.

 Уф!  с облегчением сказал Флогерг.  Ни за что на свете не хотел бы я быть на вашем месте, Корлевен. Да простит вас эта кошка.

Входя в склеп, он обошел разбросанные каменные члены чудовища, чтобы не коснуться их ногою.

 Вот �нти, а здесь вот Гака, Уарми, а тут �ки, Гигуа,  восторгался доктор, освещая лучом факела первые статуи.  Они все здесь. Ах, какое чудо!

 �з золота! Все из золота! Есть на что купить целый мир!  воскликнул Флогерг своим трагическим голосом.

Гартог приподнял одну из статуй.

 Приблизительно тридцать пять кило,  сказал он, ставя ее на место,  я насчитал восемь рядов в высоту. Сосчитаем теперь количество статуй в ряду. Надо составить инвентарь.

� он вынул из кармана записную книжку. Корлевен отвел меня в сторону:

 Как поступите вы с девушкой? Если Кодр заберет ее, то я думаю, что он набьет из нее чучело для своей коллекции.

 Пожалейте меня, Корлевен, не насмехайтесь!

 А разве я насмехаюсь, черт побери! Ученый, в азарте от своей науки, уже не человек. Он вырезывает нежные и верные глаза у несчастной собаки, чтобы изучить глазное яблоко и пересадить его мартышке, если это окажется нужным. Подумали ли вы о своем положении?

Мой кошмар! Сеть для бабочек, булавка, пробка, дрожащие руки!..

 Пусть попробует!  мрачно ответил я.

 Разумеется, но что сможем мы предпринять против него?  сказал Корлевен.  Помните его слова: «Я не допущу!..», а также и тон, какими он их произнес. Надо понимать этого человека; в конце концов это его доля, которую мы хотим украсть у него.

 Разве вы тоже против меня, капитан?

 Я сказал «мы», Веньямин, и сказал этим достаточно для того, кто хочет понять. Может, я и не сделал бы этого, но женщина  это ваша ахиллесова пята. Пусть старик собирает черепа, но коллекционировать живые, мыслящие, любящие существа  это, пожалуй, значит заходить чересчур далеко. Я готов помочь вам, товарищ, но как?

 Дать ей возможность бежать из грота!

 � предоставить ее нежным рукам Корето, которая выпустит из нее кровь ударами хлыста, не так ли? Великолепный план! Не говоря уж о том, что эта прекрасная голубка командировала по вашим и моим следам господина Синдиката, поцелуй толстых губ которого она, по-видимому, согласилась принять в обмен за наши две шкуры. Он бродит теперь в окрестностях Раотагаи, и я уже видел, как об скалу расплющились две пули, предназначенные для моей головы. Этот парень стреляет неважно, что для меня довольно приятно.

 Что же делать тогда?

 Я об этом много думал. Мне кажется, что самим простым было бы сделать вид, что подчиняешься, все время тщательно оберегая ее до самого возвращения или до ближайшей гавани. А потом  уметь выждать или вызвать благоприятный случай, и тогда действовать. На двух других наших товарищей не приходится слишком рассчитывать до дня раздела сокровища; надейтесь только на себя и на меня...

Как и всегда, его веселый оптимизм и спокойная сила успокоили мою тревогу. Что было бы со мною, если бы у меня не стало этого большого решительного товарища, мягкого и спокойного?

Нам понадобился весь конец дня и вся ночь, чтобы при помощи наших электрических факелов осмотреть все бесчисленные закоулки подземных гротов. В галереях, примыкавших к храму, видны были, насколько хватало света, груды золотых слитков, лежавших бесконечными рядами. В глубине пещер, в самом сердце горы, мы открыли другие неведомые пещеры, заполненные золотом и серебром. Все слитки имели форму усеченной пирамиды и, казалось, были отлиты в одной и той же форме; на верхней пасти их всюду была криптограмма �нти. В склепе только статуи, а в прилегающих галереях  неисчислимый запас драгоценного металла, из которого (Кодр утверждает это на основании золотых таблиц, надписи на которых он дешифрировал) черпали инки в Перу, династия которых была продолжением переселившейся туда династии угасшей расы, когда два брата близнеца, сыновья божественной расы, в одно и то же время получили одинаковые права на трон Рапа-Нюи. Отсюда происходит золото, которое было уплачено бесплодным выкупом за Атагуальпу, а также и то, которое поддерживало впоследствии восстания последних представителей инков.