 |
|
|
|
ModernLib.Net / / / - (. 19)
Кто мог бы определить, когда произошла та последняя спазма вулкана, во время которой он извергнул из глубины прежнего своего кратера этот огромный шар стеклянной лавы, вышедшей из безмерных глубин его подземных лабораторий, и доставил этим такое гармоническое украшение этому неожиданному гроту со сводами из прозрачного агата? Несомненно я нахожусь под самим озером; зеленоватый свет это цвет его волн, а продырявленная вершина чаши тот самый конусообразный холм посредине этого озера, который я видел сверху. Мало-помалу глаза мои привыкли к этому таинственному и нежному свету. Я испытывал здесь какое-то благоговение, заставлявшее меня ходить неслышным шагами, как это делают в церкви. Я обошел вокруг всей пещеры, не найдя никаких следов живых существ. Приблизившись к краям пропасти, разверзающейся в центре этого обширного круга, я невольно прошептал полную значения фразу, продолжая вспоминать таинственный документ: Круглы уста Гугатое. В них пламя. Будь осторожен. Но напрасно стараюсь я быть осторожным. Страшные огнедышащие уста давно уже извергали последнее пламя, и века охладили эти обожженные губы. И все-таки... И все-таки, когда я склоняюсь над извилинами черной пропасти, мне кажется, что я слышу, как из нее поднимается отдаленный гул... Горячее дыхание с серным запахом вырывается порою из колодца, и стеклянная вершина кратера служит исходом для этих паров. Из безмерных глубин вулкана сюда подымается глухое кипение подземной лавы, и это гигантское ухо Дионисия доносит до меня страшное эхо чудовищного ворчания. Нет, пламя Гугатое еще не потухло со времени того мрачного часа, когда среди ночи веков черный бог поглотил материк, доказывая свое могущество; и я содрогнулся при мысли об его гневе и о том, что сталось бы с человеком, который соскользнул бы в эту пасть. А вот и Кириру. * * *
Предо мною в скалистой стене короткий боковой проход. В конце его высокая статуя запирает дорогу. Я вспомнил Флогерга и невольно отступил на несколько шагов назад. Кириру именно таков, каким я представлял его себе. Тело его одновременно и человека, и животного: туловище человеческое, но ноги и руки когтистые лапы огромной кошки. А голова его... да, она производит сильное впечатление! Кошка!.. Да, если угодно, кошка, но кошка-дьявол! На концах ушей густые пучки, как у рыси; пасть с треугольным подбородком, как у дикой кошки; зубы тигра, но самое страшное глаза. В двух пустых глазных впадинах, над которыми поднимается плоский череп, светятся два шара, которые можно счесть живыми. Они сделаны из зеленого камня, грани которого отражают малейший луч света; мой факел зажигает в них тусклое сверкание. Морда зверя дышит диким чувством: ненавистью?.. коварством?.. жестокостью?.. Всеми тремя, и это заставляет дрожать... Кириру охраняет путь. Дави его глаза. Открой свои. Это последнее препятствие... Ну, смелее, чего же ты боишься, Жан? Я вскарабкался с ног чудовища на его колени, с колен на руки, стал на них и очутился около глаз. Вблизи глаза эти уже не пугают. Они сделаны из неизвестного камня зеленого цвета, более темного, чем зелень морской волны; весь прозрачный камень пронизан золотыми жилками. Глаза эти прикреплены к орбитам, и я чувствую, трогая их руками, что они движутся. Дави, его глаза. Открой свои. Открой свои?.. В документе ничего не сказано зря. О какой же трагической неожиданности предупреждает он в этом случае?.. Невидимые во мраке блуждающие души угасшей расы быть может, вы здесь и готовы наказать за святотатство того, кто похитит тайну ваших богов? Эдидея!.. Милое, любимое много дитя, если мне суждено умереть от моей дерзости, то пусть по крайней мере умру я в твоих руках!.. И я бешено надавил на стеклянные глаза и почувствовал, что они уходят вглубь под давлением моих пальцев, точно живые. Проклятие!.. * * *
Остолбенев от волнения, с бьющимся сердцем, без единой мысли в голове стоял я, изумленный тем, что остался в живых. Я понял теперь, против какой опасности предостерегала меня «говорящая доска». Едва я нажал па зеленые камни, как высокая статуя повернулась на своей оси, описав в углублении скалы резкий полукруг. Я вдруг увидел, как на высоте моей головы приближается ко мне стена, чтобы размозжить мою голову. Какой внезапный рефлекс заставил меня соскользнуть обратно на колени статуи?.. В двух дюймах от моих глаз проплыла стена, которая сделала бы из моей головы кровавый ком, если бы я остался наверху, около головы статуи. Среди почти полной темноты я понемногу пришел в себя. Статуя, повернувшись, снова плотно замкнула собою проход. Ощупью стал я искать электрический факел, который уронил во время этой тревоги. Толстая чечевица предохранила лампочку, и свет засиял снова. Если бы она разбилась, что стал бы я делать в этом мраке?.. Но напрасно освещаю я лучами факела все вокруг; нет преграды, от которой они отразились бы, и они как будто тонут в этом океане мрака. Я дышу теплым и сухим воздухом. В нем как бы холодное дыхание ароматов, как бы смутный запах покинутого храма. Мало-помалу глаза мои привыкают, и я вижу, как во мраке зажигаются направо, налево, вверху, внизу, очень далеко от меня тусклые отблески, тающие среди мрака, не потому, что исчезают производящие их тела, а потому, что большое расстояние, по-видимому, поглощает свет. Каменный пол в шести футах подо мною. Я спрыгиваю. Пол вымощен такими же асимметрическими черными плитами, как и в той пещере; свет отражается от них, как от черного матового мрамора. Я медленно двигаюсь, освещая каждый шаг, готовый ко всякой неожиданности: Кириру заставил меня быть осторожным. Насколько я могу судить по отдаленному эху своих шагов, которое точно падает сверху, я должен находиться в огромном склепе. Медные отблески усиливаются по мере моего приближения, светятся справа и слева на высоте моей головы, пока я прохожу мимо, и погасают за мною. Я иду между их параллельными рядами, желая достигнуть глубины огромной пещеры, прежде чем заняться исследованием их. Но вот круг света моего факела мягко ложится на какую-то преграду. По мере того как я приближаюсь, лучистый круг уменьшается и преграда освещается яснее. Это широкий плоский мавзолей, бока которого скрыты вырезанными иероглифами, явно похожими на те, которые дешифрировал Кодр. Величественная масса этого прямоугольного мавзолея далеко превосходит обычные размеры. На вершине его, очень высоко, как будто бы лежит, насколько я могу судить, гигантская статуя человеческой формы. Посредине ее лица, среда разных иероглифов, вырезан пылающий диск, представляющий собою Инти. Но тут кровь моя быстро заструилась по жилам, и я увидел, что в этом огромном подземном некрополе все стены, цоколь и сама статуя были сделаны из золота!.. Старый Кодр сказал правду: сокровище Рапа-Нюи находится пред моими восхищенными глазами! Я провожу светом факела по стенам. Снизу и до самого верха, насколько я могу видеть, все они усеяны узкими нишами, расположенными рядами. В каждой нише стоит золотая статуя, и под каждой статуей начертан иероглиф. Все эти статуи воспроизведения черных каменных колоссов, которыми переполнен остров. Те же вдавленные дуги бровей, те же овальные глаза, те же тиары на головах; и, однако, ни одно из этих тонких лиц не похоже на лицо соседней статуи. О! Вернуться на белый свет и привести сюда четырех моих товарищей!.. Я думаю о неисчислимом богатстве, которое теперь у нас в руках; я думаю о непостижимых горизонтах, которые оно перед нами открывает, о страшной решающей власти, которою оно нас облекает... Но внезапная мысль рождается среди всех этих мечтаний: Эдидея?.. ...Глухой удар обрушивается на мой затылок... сверкающий свет моего факела тухнет... в глазах искры... крик... женский крик, одно непонятное мне слово... потом бурный фиолетовый вихрь, в котором мозг мой кружится... кружится... кружится... Глава VI. Из глубины воззвах Съешь еще этот прекрасный плод. Мне больше не хочется есть, Эдидея. Выпей немного этого перебродившего сока сахарного тростника. Он развеселит тебя. Мне больше не хочется пить. Хочешь, мы пойдем вместе с тобою посмотреть на ящики с цветными камнями? Я их уже видел. Хочешь, мы снова посетим Золотую Пропасть? Я знаю малейшие ее расщелины. Хочешь ли, я спою тебе под звуки моего эльзебиля легенду о лиане Сабеа? Ты уже пела мне ее сегодня ночью, Эдидея. Подруга моя встает. Подожди, говорит она. Она направляется к корзине, в которой мы каждый день находим сахарный тростник, съедобные клубни и плоды, составляющие нашу пищу. Посмотри!.. торжествующе говорит она мне. Я попросила достать его для тебя. И, соединив маленькие ручки в пригоршню, она подносит мне в ней... цветок. Широкий и глубокий венчик его будто выточен из слоновой кости, с бахромкою розового коралла; прямо стоящие на своих ножках редкие тычинки заканчиваются черными спорами, а раздвоенный пестик кажется языком цветка. Он издает глубокий аромат. Цветок!.. В этом аду из скал, металла и вулканического стекла тонкие лепестки твои являются как бы жестоким напоминанием, что существует солнце, свет, равнина; вчера еще ветерок покачивал твою чашечку и свободные насекомые сосали сок твоей пыльцы. Цветок!.. Это цветок лианы Сабеа, легенду о которой я тебе рассказывала; он расцветает в сумерках и закрывается с утренней зарей. Здесь, у нас, он будет жить, потому что здесь всегда ночь. Он нравится тебе? Цветы умирают в тюрьме, Эдидея. Ты стала бледной, мой маленький цветочек. С тех пор как солнце не светит больше на твои прекрасные глаза. Нежное взволнованное лицо становится обескураженным. Что же еще я могу сделать для тебя, мой любимый, чтобы вернуть тебе радость? Радость!.. Она отлетела от меня с того дня, как... Прислони свою голову к моему плечу, Эдидея. Вот так! Я счастлив. Мы лежим рядом друг с другом на толстом руне пушистой шерсти в агатовом гроте; ее прекрасные серые глаза ищут взгляда моих глаз. Но мой ропщущий взгляд направлен только на то узкое пространство, где в самом верху конического купола вырезывается круглый кусочек голубого неба... * * *
Когда я очнулся от оцепенения, в которое погрузил меня удар по голове, сколько дней прошло о той поры?.. я уже не знаю, Эдидея, наряженная как фея в драгоценности неисчислимой цены, беспокойно бодрствовала у моего изголовья. Это было в уголке громадного храма, где с тех пор и протекают наши ночи. Наши ночи!.. Что оставалось бы нам в мире среди этой пропасти сокровищ, если бы у нас не было наших ночей? Это ее руки, нежные женские руки, усеянные сказочными драгоценностями, вылечили меня. Несмотря на минувшие дни, я еще переживаю этот чудесный сон: изумление прекрасной девушки, полуобнаженной под своими драгоценностями и склонившейся надо мной в полутени слабого света лампы; неизвестное мне питье из листьев кока, освобождавшее голову мою от тяжести, а тело от лихорадки; мольба о прощении, слетавшая с ее губ; клятва, которую она заставила меня дать перед мавзолеем Инти, отца ее расы. А потом наступил тот незабываемый вечер, когда, уронив с плеч свое сказочное платье, она предстала предо мной, как живая статуя с непорочным телом, и отдала мне в дар и его, и в придачу к нему свое сердце. И на этот раз я уже не колебался более, потому что я знал, что мы платим за право любить друг друга страшной ценою: нашей свободой. Именно на этом единственном условии, что отныне и до конца наших дней мы оба будем пленниками в этих гротах, мрачный и фанатический жрец, сохранивший все тайны храма и ударивший меня, согласился сохранить мою жизнь. Эдидея, бледная беспомощная птичка пред непреклонным гневом жреца, дала это обязательство за нас обоих, и с тех пор никакие усилия, никакие поиски не дали мне возможности отгадать новую тайну дверей, которою обладает один только он, невидимый Атитлан. О, лишь бы встретиться с ним лицом к лицу в один прекрасный день; приподнять за шиворот его иссохшее, аскетическое тело и бросить его, как скудное лакомство, в голодную пасть Гугатое!.. * * *
Ты скучаешь, мой любимый? Я не скучаю, так как около меня ты, маленький цветочек. Ты все еще любишь меня, несмотря ни на что? Вместо ответа я сжал в объятиях любимую и закрыл поцелуем помертвевшие веки на ее бедном лице, похудевшем от вечных сумерек. Эдидея? Что, мой любимый? Я хотел бы найти Атитлана. Ты ведь знаешь, что это невозможно. Он лишь во время нашего сна приносит сюда пищу, которую берет у подножия статуи; ведь ты знаешь, что теперь лишь он один владеет новой тайной, открывающей Кириру. Да, это правда, на ночь он запирает нас в храме. А кроме того, он владеет также тайной, которая может уничтожить пещеры. Ты был бы бессилен против его страшного знания. Я буду его просить, буду умолять его вернуть нам снова свет. А разве ты думаешь, мрачно сказала Эдидея, что я не умоляла его, пока ты лежал с безжизненно закрытыми глазами? К тому же твой язык ему непонятен. Это настоящий жрец прежних времен. Целая буря энергии клокочет во мне. Все, что угодно, пусть даже смерть под развалинами, только не эта мягкая ванна из мрака или лилового света, который делает меня безумным. Я хочу, я хочу вновь увидеть небо, хотя бы сквозь рушащиеся своды! Если я найду... если мне удалось бы вновь открыть тайну дверей, Эдидея... ты последуешь за мною? Дрожь пробегает по ее прекрасному телу: Да сохранит нас от этого Инти!.. Ты ведь знаешь, Жан, что я поклялась быть здесь до конца жизни. Значит, ты пожертвовала бы твоему богу нашей любовью? Ты осталась бы? Она прячет свое лицо на моем плече и еще крепче обнимает меня: Я поклялась! повторяет она. Нет даже этой надежды!.. Ах, мы прокляты! Для чего же мне это огромное и бесплодное богатство, раз оно только вечная золотая тюрьма? * * *
Я задремал, усыпленный ее нежною ласкою. Там, наверху, солнце садится, наступает вечер. Я думаю о том, что сталось с моими товарищами и что, по их мнению, случилось со мною. О, я знаю, что по крайней мере один среди них, Корлевен искал меня. Снова пожать его честную руку и испросить прощения его добрых и снисходительных глаз... Что делают они теперь? В этот час дня мы, обыкновенно утомившись от бесплодных изысканий, возвращались в свой лагерь, в пещеру. Конечно, они теперь соединились вместе, чтобы обезопасить себя от угроз мстительной Корето. Корлевен присоединился, вероятно, к трем остальным, и я в моей беде не имею даже слабой надежды знать, что он бродит вокруг моей тюрьмы, разыскивая меня; прошло уже слишком много дней; он, вероятно, отказался от невозможного. Но что это?.. Взгляд мой, устремленный вверх на гаснущее небо, увидел, как что-то движется... Легкая тень, там, наверху, как будто плавает в аквариуме озера... она подплывает к краю прозрачного конуса... она карабкается на него... Эдидея!.. Прекрасные серые глаза приоткрываются и улыбаются мне. Я наклоняю над ними свою голову, чтобы они не увидели то, что происходит наверху... Эдидея... не пойдешь ли ты взять свой эльзебиль в храме; мне хотелось бы послушать твое пение. Нежное лицо озаряется счастьем и радостью. О, сейчас иду, говорит она, вскакивая с ложа. Пока она карабкается на уродливую статую, тень достигает почти вершины стеклянного кратера... Или лучше знаешь что... жди меня в храме, зажги там лампы. Я приду к тебе. Она удивляется: Но почему же не идешь ты вместе со мною? Тень достигла вершины. Ага, Атитлан, мы теперь сведем с тобою наши счеты!.. Дай мне только взглянуть, как погаснет небо и я приду к тебе. Будь милой, маленький цветочек. Иду, радостно говорит она. Принеси с собой корзину с плодами и питье из сахарного тростника. Она нажимает глаза из зеленого камня, скользит вниз, статуя поворачивается... была самая пора! Наверху, на побледневшем небе, черным пятном вырисовывается голова среди зубчатых краев отверстия кратера. Каким образом Атитлан спустится? Я прижимаюсь в угол, готовый к прыжку, который свалит его с ног. Сейчас увидим, мой милый, так ли крепка твоя голова, как моя. Тень смотрит через отверстие в грот и на мгновение остается неподвижной. Сверху раздается голос: Черт побери! Тут не видно ни зги. Этот голос!.. Электрический факел вспыхивает наверху, пытаясь осветить своими лучами глубокую пещеру. Эге! Да ведь здесь глубоко! Этот голос, одновременно и спокойный и насмешливый?.. Этот факел? Я говорю вполголоса: Корлевен!.. Свет внезапно тухнет. Боже мой!.. Если он уйдет. На этот раз я кричу: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31 |
|||||||