 |
|
|
:: Joyce James :: :: :: :: :: :: :: :: :: :: The Boarding House :: :: :: :: :: :: :: :: Windows XP :: |
ModernLib.Net / / / - (. 13)
Ее восхищенный взгляд остановился на Карлевене, потом перешел на меня. Она была похожа на кошку, выбирающую подушку, в которую она скоро вопьется когтями. Черт возьми! Я не жалею эту подушку. Но я думаю, что жребий уже брошен. Это будет он. Она замолчала, закончив свой рассказ. Не разрешите ли спросить, сударыня, сказал Гартог, из-за чего же вы отказались от вашего царства, чтобы стать губернатором, как вас здесь теперь называют? Это из-за В.К.Т., сказала молодая женщина. Как. В.К.Т.! Всеобщая Конфедерация Труда!.. Мы с изумлением взглянули друг на друга. Наш таинственный остров имеет уже, оказывается, и В.К.Т.! В.К.Т. у вас, на этом острове? Ее еще нет, сказала Корето, но, быть может, через год она уже здесь будет. Ее теперь организуют. Туземцы понимают это по-своему: одного из своих главарей они называют «господином Синдикатом». Он был прислан сюда из Чили для постройки беспроволочного телеграфа, который туземцы называют «железным деревом». * * *
Что же вы думаете обо всем этом, господин Кодр? В течение всего обеда, которым угощала нас владетельница гасиенды, доктор казался озабоченным. Он только раз раскрыл рот, чтобы спросить хозяйку «все ли жители острова таковы», каких мы видели до сих пор, и нет ли на острове «еще другой расы». Корето либо стала припоминать... либо колебалась. Она сказала, что не знает никакой другой расы, кроме той, которую мы видели. И это, по-видимому, очень раздосадовало нашего ученого. Что я думаю? хладнокровно ответил он Гартогу. Но пока что ничего не думаю; я еще ничего не видел. Я выскажу вам мое мнение через несколько дней. Он пожелал нам спокойной ночи и отправился в свою комнату. Да, представьте себе, у каждого из нас была своя комната. Прекрасная Корето умела быть гостеприимной и устроила нас в прежнем помещении миссии; помещение было, по правде сказать, в достаточной мере деревенское, с голыми стенами из серого камня и полом из черного трахита, но оно имело над собою крышу, имело окна и крепкие двери, так что все это было для нас гораздо лучше гротов, или даже палаток, которые так и остались свернутыми в нашем багаже. Одни только складные кушетки взяли мы из него, так как на этом острове не было к нашим услугам никакого мебельного магазина. Забавно! насмешливо сказал Гартог. Не хватает только водопровода, электричества и телефона. А если бы был достроен беспроволочный телеграф, то я мог бы узнать курс биржи через агентство Гаваса и передать распоряжения моему маклеру через посредство В.К.Т. Но сарказмы его не достигали цели. Флогерг был мрачен и молчалив, а я был взволнован. От чего же взволнован?.. Идете спать, Гедик? сказал мне Гартог, зажигая свечку. Нет еще... Я жду Корлевена. Насмешливый вид Гартога расстраивал меня. А он сказал вам, что вернется? Он сказал мне. Гартог снова улыбнулся. Вам, пожалуй, придется долго ждать... Сведения по мореплаванию, которые пожелал получить от него губернатор, могут заставить вас бодрствовать до утра. Он надоел мне. Я буду ждать. Как вам угодно. Пойдемте, Флогерг? Покойной, ночи, Веньямин. Покойной ночи. Я слушал, как они говорили в соседней комнате. Согласитесь, что это досадно: видеть, что тебя оттесняет человек, который лет на десять старше тебя, сказал насмешливый голос Гартога. Вам следовало бы оставить его в покое, сказал Флогерг. У каждого из нас своя беда. Его беда от женщин. Он страдает. А Гартог снова засмеялся. * * *
Так нет же, я не страдаю, но Гартог прав: я досадую! Конечно, среди всех моих товарищей я именно к Корлевену сразу почувствовал дружбу. Я люблю его честные глаза и его спокойную силу; я люблю его прямую душу; я люблю его насмешливый скептицизм, в глубине которого я чувствую бесконечную доброту, против которой были бессильны все уродства жизни. Я чувствую себя сильнее, тверже, когда он около меня. Недавно вошел он в мою жизнь, но он в ней, как маяк, и я чувствую, что я на верном пути, когда он руководит мною, и я чувствую себя в безопасности, когда он одобряет меня. Я счастлив, да, счастлив, что это он выбран ею; если бы она спросила моего совета, то именно на него указал бы я ей, потому что он из всех нас самый лучший, самый мужественный, но зато и самый неуязвимый. И, однако, я ощущаю в себе какое-то глухое раздражение против того счастья, которое сам же ему желаю, потому что... А, узнаю я тебя, мой невозможный характер... потому что я хотел бы, чтобы это счастье было предложено мне, потому что я из гордости хотел бы отказаться от него, чтобы передать его моему другу!.. Я не люблю эту женщину, как бы красива она ни была. Более того: она из тех, которых я не смогу никогда любить, что бы там ни было. И, однако, я хотел бы, чтобы она предложила мне свой поцелуй, я насытил бы этим свое самолюбие и нашел бы в себе гордую силу отказаться от него. Вот я! Вот глубина моего я!.. Вот что природа вложила в меня!.. Фу!.. Какая мерзость!.. * * *
Я вышел из дома. Окна моих товарищей были уже темны. Ночь окружает меня, и я ничего не вижу. Всей своей душой слушаю я среди тишины, не раздастся ли стук камешка по скалистой тропинке, поднимающейся к миссии, не раздадутся ли шаги, которых я жду и боюсь в одно и то же время. И я думаю: пусть будет счастлив он, этот сильный, честный, добрый товарищ, и если жизнь, загнавшая нас в тупик, хочет загладить свою вину перед одним из нас, пусть избранным этим будет он. Но я думаю также: а вдруг предлог, под которым она его удержала, не предлог, а правда... ах, если бы это было так! И мое непостижимое сердце с одинаковой жаждой цепляется за оба эти противоположные пожелания! Кто идет?.. Узкий серп луны, поднимаясь над горизонтом, пролил во мрак какой-то намек на слабый молочный свет. Мне показалось тогда... только ли показалось?.. будто я вижу, как легкая тень двинулась во мраке, тень молчаливая и прямая, как раз против меня... Кто идет?.. Никто не отвечает!.. Я не слышу никакого шума... и однако... да!.. что-то шелохнулось, там, и среди мрака я чувствую... да, я чувствую около себя чье-то невидимое присутствие... О! Стук моего сердца... оно трепещет... его можно услышать!.. А! На этот раз я видел!.. теперь это ползет... это удаляется... и по-прежнему совершенное молчание. Мой револьвер здесь, в кармане?.. Я ринулся... Крик... слабый крик... даже не крик: испуганный стон, который стараются заглушить, намек на крик испуганной женщины. Грубыми руками я стискиваю; сжимаю хрупкое существо. Под моими руками я чувствую тело, которое сгибается, извивается, тело тонкое, стройное, защищающееся, тело в тонком одеянии. Но существо, которое я держу, только отбивается и молчит, упорно молчит. Я слышу его ускоренное дыхание, я чувствую, как под моими усилиями существо это трепещет, слабеет... Мне чудится, точно я борюсь с пресмыкающимся, настолько это существо проворно, так скользит оно между моими руками. Случайно рука моя, хватающая добычу, разрывает складку ткани, и я чувствую под моей ладонью грудь... женскую грудь, такую теплую, такую роскошную, такую трепещущую, что объятия мои внезапно размыкаются... Глупец! Существо... должен ли я сказать: женщина?.. почувствовало свое освобождение. Резко выскользнув, оно высвобождается, и я слышу шум мягких шагов по невидимой земле. Я снова бросаюсь, чтобы схватить его... бегу... спотыкаюсь... резкий свет пронзает мой мозг!.. Все вертится... все утихает... все... мрак! Глава III. Эдидея Ай! Тише! Не двигайтесь, мой милый. Эге! Но... лоб его уже гораздо лучше! Рана закрывается. Спал ли он эту ночь? С вечера и до утра. Хорошо, очень хорошо! Бреда не было? Он еще немного говорил, но уже не было галлюцинации прежних ночей. Эта тень... Ладно! Через несколько дней он будет уже на ногах. Температура падает, и глаза становятся ясными. Все как нельзя лучше. Я слышал это через вату, в то время как легкие пальцы обвертывали мою голову бинтами. Ваш черед, Корлевен, дежурить при больном? Мой черед. Продолжайте давать питье, но не больше одной ложки через два часа. Этот раствор морфия оказывает очень отупляющее действие, им не надо злоупотреблять. Я отправляюсь продолжать раскопки. Мне показалось, как сквозь туман, что надо мной склонился силуэт старого Кодра; потом он удалился и до ушей моих дошел, как будто издалека, стук закрываемой двери... Корлевен... Что?.. Я широко открыл глаза, но видел смутно. Корлевен... это вы? Черт побери! Веньямин узнал меня!.. Ну конечно же это я, дорогой мой. Боже ты мой, до чего я рад! Как я боялся! Вы действительно видите ясно? Сколько пальцев? Туман, застилавший мои глаза, рассеялся: Три, Корлевен. Ей-богу, верно! Он говорит и уже не бредит. Посмотрите на меня, мой мальчик, что я делаю? Вы плачете, капитан. Плачу?.. Да нет, я смеюсь, Гедик, я смеюсь... Быть может, и плачу при этом немного, но это от смеха. И мой товарищ вытер свои мокрые глаза. Я сжал его руку и пожал ее крепко. Однако... у нашего раненого снова появилась сила! Вот будет им сюрприз, когда они вернутся! Вы можете похвастаться, молодой человек, что нагнали на нас здорового страха. Все сидели около вас первые дни. И даже эта старая лисица Гартог, который бил себя кулаками по лбу, потому что Флогерг говорил, будто это его вина. Его вина!.. Почему его вина?.. Но какого дьявола отправились вы искать на острове той ночью? Мало-помалу оцепенение, наполовину сковывавшее мой мозг, испарилось, точно туман под лучами солнца. Действие морфия стадо проходить, и я почувствовал смутную боль на левой стороне лба. Как нашли меня? Очень странным образом. Все они спали, когда кто-то постучал в окно. Они стали звать... никто не отозвался. Тогда они встали, взяли свои револьверы и вышли. Костер из сухой травы горел среди мрака. Они приблизились к нему и нашли вас лежащим рядом с костром; голова ваша была обвязана окровавленным носовым платком и лежала на груде веток... А вокруг не было никого! Как это с вами случилось? По мере того как он говорил, глухая работа совершалась в моем мозгу: Вы говорите, Корлевен, что голова моя была обвязана? Где платок? Право не знаю. За эти две недели мы сменили столько этих повязок. Что вы делали вне дома, в такой поздний час? Я не смел признаться моему другу. Мне не хотелось спать, и я вышел подышать свежим воздухом. Невысказанный вопрос жег мои губы. Корлевен... вернулись ли вы... домой... в ту ночь? Ну да, я вернулся, только... (он усмехнулся) только поздно... И я застал вас совсем бледного, на подушках, с белым тюрбаном вокруг головы, и он становился красным, все более красным!.. Сильный удар, сказал старый Кодр, раскроена лобная кость; он не мог высказаться о степени серьезности раны, но очень боялся. А кроме того, было и сотрясение мозга; вы бредили... Я не посмел спросить его, о чем говорил я в своем бреду. Но кто же ударил вас, Гедик, и за что? Меня не ударили, я упал, и вот почему... Но тут боль так усилилась, что лицо мое исказилось. Тише! Молчите... Вы расскажете нам об этом потом. Вам надо отдыхать, это сказал Кодр; а новости есть интересные, и мы ждем только, чтобы вы стали на ноги, чтобы начать. О, расскажите, Корлевен! Нет, нет, отдохните. Довольно для первого раза; выпейте вот это. Я проглотил ложку сладковатой и маслянистой жидкости, которую он мне поднес. Сладкий яд медленно разлился по моим жилам и медленно завладел ими; казалось, что члены мои становятся легче, тают и что боль в голове только легкая болезненность... только тяжесть... только укол... что боли совсем нет. * * *
Сегодня уже месяц после этого приключения со мною; месяц, в течение которого меня нежили, баловали, лелеяли, как младенца, эти четыре мужественных человека, беспокойные лица которых поочередно склонялись над моим изголовьем в те тревожные часы, когда жизнь моя висела на волоске. Они знают теперь все случившееся со мною; по крайней мере знают то немногое, что знаю я сам, и никто из них... даже Корлевен... не мог разрешить загадки об этой тени женщины, нежной и трепещущей, которую я, восхищенный, держал в своих руках. Платок нашли, он оказался моим. Я на многое рассчитывал в связи с этим указанием; ожидания были обмануты. На лбу моем только узкий бинт, боль исчезла. Завтра я приму участие в раскопках. Они дали уже очень много интересного. В одном гроте товарищи мои нашли, не считая надписей, над которыми старый Кодр проводит целые ночи, еще и человеческие кости, и доисторическое оружие, и тяжелые древние украшения. И если древность их приводит в восторг Кодра, то товарищи мои не менее заинтересованы металлом, из которого все это сделано, потому что и оружие, и украшения сделаны из чистого золота! Остается сделать только один шаг, чтобы заключить, что если драгоценный этот металл употребляли для таких текущих потребностей, то значит на острове были целые его залежи, и каждый из нас, начиная с Гартога, не согласился бы теперь уступить свою часть сокровища за все алмазы короны, настолько мы верим теперь в выводы вашего ученого. Конечно, и я также очень желаю, чтобы слова его оказались правдой; но во мне живет другая мысль, подчиняющая себе это желание и отодвигающая его на второй план: найти тень... Что касается старого Кодра он ликует. Три дня тому назад он вернулся вечером, покрытый землею, принеся на своих кулаках, точно две перчатки для бокса... два черепа. Доказательство! исступленно повторял он. Я нашел доказательство! И это было все, что можно было вытянуть из него в этот вечер. Он был точно пьяный. Всю ночь мы слышали, как он перекладывал, точно ядра, свою коллекцию черепов. На следующий день он согласился дать объяснения: Вот в чем дело, сказал он, найденные в Перу черепа инков отличаются странною особенностью. У них есть между теменными и затылочными костями промежуточная кость, не существующая у других рас, и которую назвали поэтому «костью инков». Ну, так вот, на этих двух черепах, которые я вчера выкопал в гроте из-под слоя двух футов земли несомненно имеется эта дополнительная кость, характерная для расы инков. Я взял только эти два образца из целого кладбища черепов, которое я открыл, и все они без исключения имеют эту самую кость. Подпочва острова буквально вымощена такими черепами. Ну что же, будут ли после этого еще отрицать, что на острове жила особая раса и что впоследствии она переселилась в Перу? Очки его блестели, и он, казалось, бросал вызов всей Академии наук. Невежды! повторил он. Набитые ослы! Ведь я сказал это вам, господа, и я доказал это. Материк существовал, особая раса существовала, катаклизм существовал... А сокровище? прервал Гартог. Существует! заявил Кодр. Допускаю, ответил Гартог, но где? Кодр размышлял одно мгновение. Послушайте, господа, сказал он нам, нам нисколько не помогает то, что мы работаем все вместе. То, что найдут пятеро, могут найти и двое; а потому три группы, работающие в разных местах острова, втрое ускорят ежедневную работу. Я условился с владельцем «Зябкого», чтобы судно это возвращалось сюда через каждые три месяца. До сих пор нам не угрожает никакой опасности. Воспользуемся этим. Если мы не хотим возбудить соперничества с собою, то нам надо оставаться здесь возможно более короткое время. Было решено поэтому, что мы разделимся на три группы. Гартог и Флогерг будут исследовать северную часть острова; Корлевен и я южную; Кодр со своими туземными землекопами центр острова. Каждая группа разобьет свой лагерь на месте поисков. Кодр останется жить в миссии, которая будет нашей штаб-квартирой. Для безопасности все три группы будут вооружены. Зажженный на вершине одного из многочисленных вулканических холмов огонь будет служить знаком призыва... или опасности. Какое бы то ни было открытие, сделанное одною из групп, немедленно должно быть сообщено двум остальным. Напоминаю вам, господа, прибавил ученый, что цели наши соприкасаются. Я буду искать для вас нужное вам сокровище, продолжая в то же время свои собственные изыскания. А вы помните о том, что принадлежит мне: надписи, минералы, кости и особенно!.. всякий след... мертвый или живой... древней расы, которую я разыскиваю. Вы уже достаточно знакомы с делом, чтобы узнать представителей ее, если натолкнетесь на них. В этом пункте я не допущу ни малейшего послабления! Гном сказал все это тем самым тоном, каким он говорил с нами во время первого своего предупреждения перед подписыванием контракта. В серо-зеленых глазах загорелся тот же дьявольский огонь, и прежнее ощущение тисков с невыносимою силою сжало мой затылок! Завтра мы отправляемся... Завтра?.. * * *
Мы вышли из узкого ущелья, обрывистые стены которого сжимали узкую тропинку, и дикий, грандиозный, угрюмый пейзаж развернулся перед нами, как внезапная декорация, полная кошмара и проклятия. Гигантская статуя, высеченная горельефом в толще утеса, господствовала над этим пейзажем и смотрела на нас пустыми впадинами глаз. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31 |
|||||||