Мощный и глухой шум, нечто вроде дальнего глубокого шепота, отдаленное еще падение разбивающихся волн  дошли до нашего настороженного слуха.

 Буруны!..  сказал Корлевен, протягивая руку к невидимому горизонту.

Это одно слово заставило вздрогнуть наши сердца. Торопясь, толкаясь, спотыкаясь о протянутые по палубе канаты, мы устремились на нос и, перегнувшись через борт, устремили взгляды  в темную ночь.

Глухой стук пущенного в ход дизеля раздался среди тишины, точно стук молотка, и кузов судна задрожал. Двойная окаймленная пеной волна начала скользить по широким бокам форштевня, и текущая вода замелькала под нами.

Бледные отблески, фосфоресцирующие волны, синеватые мимолетные искорки причиняли головокружение, лишая нас ощущения поверхности воды и открывая под нами серо-зеленую пропасть водной стихии. Большие светящиеся медузы, мерцавшие розоватым, голубоватым, зеленоватым светом, колыхались на кормовой волне, будто огромные японские фонари.

Остров был там, мы чувствовали его шестым чувством, с закрытыми глазами. Остров был там, остров дикий, почти пустынный, которого лишь отдаленность от всех стран предохранила от разрушающей цивилизации. � в безмерной глубине под волнами, разрезаемыми нашим форштевнем, были скрыты древние развалины неизвестного мира, погребенные в зеленом мраке морской пропасти после одной из самых ужасных катастроф, происходивших на еще формирующейся земле.

� единственный пережиток погибших веков, единственный свидетель агонии материка, обрывистая вулканическая скала, огромный шлак, уцелевший от подземного огня, должен был открыться перед нами среди черного океана и открыть нам свою чудесную тайну.

Тайну!.. Мы приближались к тайне Рапа-Нюи.

Шум прибоя, ставший более близким, шел теперь, касалось, с левой стороны. Парусник, спустив паруса и приводимый в движение винтом, повернул направо, носом на юго-запад.

С капитанского мостика раздалась короткая команда. Перебои машины стали слабее, прекратились, и над судном воцарилось величавое молчание. Вода перестала скользить под кузовом; корабль остановился.

 Бросай лот!  сказал голос с мостика.

Тяжелое тело разбрызгало воду, разматываемая катушка заскрипела.

 Тридцать сажен,  сказал другой голос.

 Якорь с штирборта!  раздайся голос капитана, усиленный рупором.

Тяжелое падение подняло столб пены, якорная цепь завизжала на вороте, потом этот железный водопад остановился, и цепь повисла.

 Тридцать сажен глубины,  сказал Корлевен,  берег недалеко.

 Якорь с бакборта!  приказал голос с мостика.

 Правильная предосторожность,  одобрил Корлевен.  Он бросает якорь с обеих сторон. Это значит, что дно здесь каменистое.

Якорь левого борта упал из крамбола, цепь развернулась, потом остановилась.

 Тихий ход назад!  сказал голос, заглушённый отверстием трубы.

Снова раздался стук машины, винт погнал под бока кузова двойной вихрь пены, потом остановился. Корабль тихо двинулся назад и, обе цепи натянулись. Притянутый ими корабль остановился и под их тяжестью слегка двинулся вперед.

 Якоря зацепились,  сказал Корлевен.  Все идет как нельзя лучше.

 А теперь?  спросил Гартог.

 А теперь,  ответил Корлевен,  мы можем идти спать, потому что невозможно предпринять что-либо раньше рассвета.

Мы все были разочарованы и стали возражать. Как! Дойти до цели, быть от нее в расстоянии только нескольких ударов веслами, и ожидать высадки до завтра,  это было тяжелым испытанием для нашего нетерпения.

 Ну вот!  сказал со смехом бывший капитан.  А на что же другое вы рассчитывали? Берег крутой; на нем есть только два места, к которым можно пристать, да и то в хорошую погоду. Не прикажете ли для вашего удовольствия разбить шлюпку о крутые утесы, или, быть может, вы думаете, что появится лоцман?

 А это что?  опросил Гартог, протягивая руку к какой-то точке в глубине мрака.

А там появилось вот что: белый огонь, не огонь разведенного костра, но круглый огонь, будто корабельного фонаря, загорелся в полуверсте от нас и, казалось, мягко покачивался на волнах прибоя...

 Однако!  сказал Корлевен.  Вот это было бы не совсем банально!

Взоры всех матросов, наклонившихся над поручнями левого борта, и все наши взгляды устремились на этот огонь, который, казалось, стал, приближаться... Через некоторое время можно было различить шум спускавшихся в воду весел, а потом какое-то длинное и неясное тело вошло в круг тусклого света от фонарей «Зябкого».

 Будь я проклят, если это не шлюпка!  воскликнул сбитый с толку Корлевен.

С таинственной лодки раздался над водой голос:

В Yor fleg?

�зумленный капитан «Зябкого» подошел к нам:

 Что это могли бы быть за люди? Господин Кодр говорил мне о диком, почти необитаемом острове.

 Вы здесь никогда не были?  спросил Корлевен.

 Никогда! Какого дьявола приходить сюда? Здесь нет ни груза, ни пассажиров. Сюда случайно заходит, вероятно, не больше одного корабля в год!

 Надо думать...  начал было Корлевен, но доносившийся с моря голос повторил более резко и более властно:

В Wha's yor fleg?

 На каком языке он там бормочет?  спросил капитан.

 Мне кажется, что это хочет быть английским языком,  объяснил Гартог.  What is your flag? Какой ваш флаг?

 По-английски!  изумленно прошептали мы.  Разве уже англичане появились на нашем острове?

 Франция!  возгласил капитан.

На борту остановившейся шлюпки произошло заглушённое совещание.

 Откуда идете?  снова спросил голос из мрака.

 Не угодно ли, теперь уже по-французски,  воскликнул капитан.  �з Папити, с острова Таити,  ответил он более громко.

 Ваш груз?  снова спросил странный голос, одновременно и гортанный и шепелявый.

 Черт меня побери, если я знаю, что находится в ящиках моего нанимателя! Я был зафрахтован на это путешествие, и груз мне совершенно неизвестен,  сообщил нам капитан.

 Разные товары и пассажиры,  ответил за него Корлевен.

Снова раздался шепот в ночном мраке, а потом голос продолжал:

 Нельзя пристать до таможенный осмотр. Губернатор  она спит; хотите стать на мертвый якорь?

Таможня, губернатор! Мертвый якорь!.. Черт возьми! В какую же благоустроенную гавань привел нас компас «Зябкого»?

 Вы по-прежнему уверены в своих мореходных исчислениях, Корлевен?  насмешливо спросил Гартог.

 Как нельзя более!  решительно заявил наш товарищ.

 В таком случае,  продолжал Гартог,  это уже не остров Пасхи, но остров дурной развязки. Я не знаю, обогатит ли нас доктор Кодр, но думаю, что для начала он нас основательно посмешит.

 Вознаграждения мы не потеряем,  сказал Корлевен с обычной своей философией.

Флогерг не сказал ничего, но при свете фонаря я увидел, что лицо его побледнело, и капли пота выступили на лбу. У меня у самого страшно сжалось сердце.

 Хотите стать на мертвый якорь?  с нетерпением повторил голос.

 Я бросил якоря,  ответил капитан.

 Если поднимется западный ветер, корабль отнесет к берегу,  продолжал голос.

 Быть может, этот парень прав, он должен знать якорную стоянку,  сказал нам нерешительно капитан.

 Надо принять,  посоветовал Корлевен.

 Ладно,  подтвердил капитан и крикнул:  Беру мертвый якорь.

 Поднимайте твой якорь и брось мне конец,  приказал голос, и шум весел приблизился.

Свисток капитана созвал команду.

 Все к брашпилю! Поднимать якоря!

 Что это за суматоха?  раздался среди нас пронзительный голос: это доктор покинул свою каюту и черепа.

 Что это?..  переспросил Гартог с бешенством, звучавшим в его голосе.  Что это, господин Кодр? А то, что ваш остров, якобы дикий, имеет служащих в гавани, лоцмана, переводчика, таможню и губернатора! Вот что это, попросту говоря!

Гном окинул взглядом разъяренное лицо Гартога, расстроенное лицо Флогерга, увидел насмешливую улыбку Корлевена и разочарование, овладевшее мною. Затем он нам сказал с величайшим спокойствием:

 Ну а потом?

 Ну а потом!..  начал Гартог, вне себя от бешенства, но от решительного жеста этого человечка прикусил язык.

 Я вас спрашиваю: ну а потом?.. Что это доказывает? Остров этот Перу продало, он стал собственностью Чили. Это доказывает, что Чили лучше, чем мы думали, организовало это свое отдаленное владение. Но разве это что-либо меняет в моих данных?..

Мы стояли с раскрытыми ртами. Он продолжал:

 Если бы здесь была гавань, доки...

Он умолк и отвел нас в сторону:

 Если бы даже здесь был город, железная дорога и трамваи, и то, что изменило бы в вашем деле, господа? Нет сомнения, что сокровища спрятаны в подземельях острова, это доказывают все надписи. Вот если бы мы нашли здесь подземную железную дорогу, то мы могли бы обеспокоиться, да и то... Впрочем, я не думаю, чтобы здесь дошли до этого.

Мы склонили головы перед такой дерзостью. Этот странный человечек был, казалось, так твердо уверен в себе... � потом в его непроницаемом взгляде была такая мощная воля, такое убеждение, что отчаяние наше прошло и надежда возродилась...

 Я говорил, что мне нужны люди, настоящие мужчины. Мужчины ли вы? Я еще раз предлагаю вам отказаться и уехать. Я пойду одни, уплатив вам все что условлено. Хотите?

 Нет!  сказал укрощенный Гартог.  Мы следуем за вами, господин Кодр. Но если когда-нибудь...

 Довольно!  гневно перебил Кодр.  Остальное вы можете сказать мне потом... если понадобится. А пока  будьте хладнокровны и тем более единодушны, чем труднее окажется наша задача. За остальное отвечаю я.

� страшный маленький старичок круто повернулся на своих кривых ножках, чтобы спуститься в свою каюту, к обществу доисторических черепов, не интересуясь более маневрами корабля.

 Брр!  сказал Гартог после долгого молчания.  Когда он смотрит на меня этими своими глазами, я чувствую себя совсем маленьким и испытываю боль в затылке!

Боль в затылке... Это именно то самое ощущение, которое я испытал при упорном взгляде доктора Кодра в тот вечер, когда... Что за таинственная власть скрыта за непроницаемыми зрачками гнома?

Теперь «Зябкий», медленно буксируемый шлюпкою, направился к берегу при звуках тяжелых всплесков весел. Канатный конец, соединявший шлюпку с кораблем, исчез в темноте, из которой слышалось только усиленное «гоп!» гребцов. Фонарь удалился от нас на добрый кабельтов и был скрыт силуэтом человека.

 Правьте рулем на нас!  крикнул носовой голос. «Зябкий» медленно продвинулся еще на сотню метров. Теперь фонарь казался неподвижным, и тень была занята какою-то невидимой нам работой.

 Причалено!  крикнул голос.  Тяни канат, крепи швартов, ставь бакан.

 Маневр французских гаваней,  воскликнул остолбеневший от изумления Корлевен.

Матросы, схватившись за канат, подтащили судно к бую мертвого якоря.

 Завтра она, губернатор, брать с вас деньги за лоцмана, причал и фонари,  прокричал голос, а затем фонарь удалился и смешался на берегу с целым рядом других огней.

 �зумительно!  заключил совершенно оглушенный всем этим Корлевен.  Держу пари, что завтра мы найдем у этих дикарей мореходный журнал и страховое общество!

 А теперь, господа,  сказал нам капитан,  спокойной ночи! Уже за полночь, а светло будет только завтра утром.

На невидимом берегу недавние огни исчезли, и все погрузилось во мрак...

 Пойдемте,  сказал мне уже вставший Корлевен.

Я стряхнул с себя не освеживший меня сон. �з открытого иллюминатора глубоким дыханием пил я волну прохладного воздуха. Небо, побледневшее на заре, уже приняло красный оттенок. Я соскочил со своей койки: наконец-то мы досыта наглядимся!

Мы поднялись на палубу. Прозрачный туман влачился по воде ленивой, просвечивающейся кисеею. Небо было ясно; последние звезды бледнели в рождающемся дне; легкий теплый ветер, предвестник нарождающегося дня, разбивал туман, тихонько скатывал его в хлопья, теребил их, гнал, выметал; мимолетные ветерки бороздили содрогающуюся поверхность моря.

� вдруг сразу, без всякого перехода, невидимое нами солнце внезапно послало из-за горизонта венец своих лучей до самого зенита и вырисовывало между собою и нами в лучах яркого света контуры какой-то громадной природной крепости с обрывистыми и черными стенами, которая, казалось, внезапно появилась из глубин океана: Рапа-Нюи!

Нет, день не принес нам разочарования, которого мы опасались. Остров именно таков, каким мы могли представить его в своем воображения: таинственный, изумительный, дикий. � если бы конусообразный бакан мертвого якоря не был связан с нашим бушпритом, если бы мы не увидели шлюпки, которая вчера ночью буксировала нас, а теперь в 300 метрах расстояния лежала на боку в маленькой песчаной и пустынной бухточке,  мы подумали бы, что были накануне жертвами обшей галлюцинации.

Направо от бухточки, ограждая ее, точно замковая башня, возвышался гладкий и вертикальный утес черного базальта, возносясь к небу на 600 метров высоты; он заканчивался зубчатым профилем, словно царапавшим тучи; потом утесы описывали кривую и резко поворачивали, заканчивая остров с этой стороны гигантскою стеною, подножье которой круто падало в океан и исчезало на дне его в неизмеримых глубинах.

С левой стороны утесы уменьшались, понижались и затем вновь подымались постепенным склоном до северного мыса острова, который заканчивался в отдалении остроконечной конической вершиной, совершенно пустынной, на которой возвышалось что-то вроде неясно различимых подмостков.

Солнце, поднявшееся наконец над хребтом, озарило мрачный пейзаж: голые прогалины, небольшие холмики без признака зелени. Все кругом черно или серо. Как будто огонь иссушил эту землю. Там и сям, среди естественных пригорков между утесами и берегом, подымались, точно неизменные и суровые стражи этого странного замка, гигантские черные скалы с человеческими контурами: статуи.

На пустынном прибрежном песке, где тихо ложились волны, не было заметно никакого движения.

По мере того как берег все более и более вырисовывался перед нашими шлюпками, которые везли нас с корабля, черные статуи, казалось, росли над нами, огромные и суровые. Глубокие глазные впадины, тусклые каменные взгляды, бесстрастно взиравшие когда-то на гибель целого материка, нависли теперь над головами вновь прибывших людей; на огромных каменных лицах  выражение сурового презрения к пигмеям, которые в своем надменном безумии хотят похитить фантастическую тайну у несуществующего уже мира.

Киль шлюпок заскреб по песку. Канаки-матросы, подымая брызги воды своими бронзовыми ногами, перенесли нас на берег и снова вернулись к лодкам выгружать многочисленные ящики. Вокруг царило безмолвное молчание.

 Ну что же, господа,  весело сказал нам Кодр,  успокоились ли вы после ваших вчерашних опасений?

Но в действительности он не менее нас был изумлен этим молчанием и полным отсутствием какого бы то ни было указания на живущих здесь людей, так что был очень озабочен: что делать со всеми этими ящиками? Но он старался быть непроницаемым, и в этом была его сила. Корлевен стал бродить вокруг лежавшей на боку шлюпки; мы последовали за ним. Это была очень старая лодка, уже вышедшей из употребления формы, с широкими боками и приподнятым носом, хорошо защищавшим от морских волн; последовательные слои смолы, дегтя и краски, которыми она была покрыта, одевали ее толстой корой, кое-где исцарапанной и покрытой плешинами. Кузов ее в разных местах был заплатан металлическими листами, прибитыми и проконопаченными паклей со смолой; можно было подумать, что листы эти были вырезаны из каких-нибудь больших жестянок из-под консервов.

 Черт возьми! Не новое же это сооружение!  сказал Корлевен, показывая нам на кормовую доску, на которой можно было скорее угадать, чем прочесть вырезанную в дереве надпись, уже наполовину заполненную краской. Флогерг разобрал:

КАРОЛ�НА

С. СЕРВАН

1865

 Это превосходит все остальное!  воскликнул Корлевен.  Лодка из Бретани! Не мало месяцев прошло с той поры, как корабль ее покинул порт, знаменем которого является башня Солидора. Бедное суденышко! Кто бы мог предсказать мне, что в двенадцати тысячах километров от моей родины я найду рожденный ею кусок дерева!

Голубые глаза его смягчились при виде этого старого кузова.

 Но где же,  снова заговорил он,  прячется наш командир гавани, наш лоцман, наш переводчик, явившийся к нам сегодня ночью? Не во сне же видели мы его, черт возьми! Лодка эта является достаточным доказательством.

 Я полагаю,  флегматично заметил Гартог,  что забавные дела вновь начнут совершаться, потому что вот этот господин...

Какой-то человек, не торопясь, мерными шагами спускался к берегу. Он был одет в хаки. Голые ноги были обуты в изношенные туфли, из дыр которых около носка торчал большой палец. На голове была старая морская фуражка с выцветшими в течение лет черными шелковыми галунами, с металлической позеленевшей кокардой. На обшлагах рукавов виднелись широкие золотые галуны, ярко отчищенные.