Хильду отвели назад в камеру. Чуда не произошло. Антон Корф, уверенный в себе и вновь надевший личину непогрешимости, вернулся на свободу. Его общественное положение было непоколебимо. Двадцать лет он был секретарем у Карла Ричмонда и сколотил приличное состояние. Его единственной трагедией стала дочь, изворотливая эгоистка, которая разыскала его только чтобы использовать и запятнать его старость тенью разразившегося из-за неё скандала. Но он будет выполнять свой долг, оказывая помощь, которой она была лишена в молодости, будет поддерживать её, несмотря на её заявления. Никто не поверит правде, потому что Хильда поначалу её скрывала. В её вину уже поверили, поколебать это мнение невозможно. Судьба её решилась ещё до того, как она предстанет перед присяжными.
      Почти обезумев от ужаса, молодая женщина в который раз повторяла себе все это, расхаживая по камере. Она хотела послать за Стерлингом Кейном, отказаться от прежних показаний и рассказать всю правду, уже не выгораживая Антона Корфа. Но ей не давала покоя реплика про бомбу замедленного действия. Возможно, он блефовал, но вряд ли. Зачем было рассказывать ей все, не будь он уверен, что выйдет сухим из воды? Да, ему трудно будет объяснить историю с фальшивым завещанием, но могли найтись какие-то другие доводы, какие — она не знала. Положение у неё — хуже некуда. Ведь она сама перевезла труп, и какую бы линию защиты не выбрал адвокат, трудно убедить присяжных не обращать на это внимание.
      Единственным решением могло стать только чистосердечное признание. Ее показания противоречили утверждениям Антона Корфа, а раз уж он замешан в этом деле, полиция допросит его и наверняка найдет какое-нибудь несоответствие в его версии.
      Чем больше Хильда думала об этом, тем сильнее убеждала себя, что это единственный, хотя и рискованный путь. Ее жизнь поставлена на карту, и не было никакого желания отправляться на электрический стул только из-за своей жадности.
      Она передала через надзирательницу Стерлингу Кейну просьбу о встрече. Хильде казалось, что её немедленно доставят в его кабинет, но не тут-то было.
      Обстановка переменилась. Теперь Хильда была уже не богатой вдовой, а бедолагой, которой предстояло отвечать за убийство мужа. Ей овладела страшная усталость. Ловушка ней захлопнулась, а волшебных слов: «Сезам, откройся», она не знала.
      Сознание собственной невиновности утешения не приносило. Антон Корф был прав, у него на доске оставались все фигуры, а у неё одна единственная пешка — чистосердечное признание. Кому оно нужно?
      Ей ужасно захотелось жить.
      Хильда неподвижно лежала на узкой койке, кровь стучала в висках. Ее тело было здоровым и крепким; многие годы пройдут, прежде чем его коснется старость. Годы… если только её не признают виновной.
      Тогда её дни сочтены. Бессонные ночи ужаса и одиночества, которые когда-нибудь закончатся… В окружении служителей порядка и репортеров её отведут в камеру смертников…
      От этих мыслей бешено забилось сердце. Она покрылась холодным потом, паника дошла до такой степени, что все тело заныло от боли. Хильда закрыла глаза, пошевелила под грубым одеялом ногами и нащупала на шее пульс. Ей нужно было убедиться, что она ещё жива.
      День заканчивался. Про неё словно забыли, только изредка приносили еду. Ей нужно было все продумать, составить план защиты, но навалилась смертельная апатия. События развивались так стремительно… Карл Ричмонд умер только несколько дней назад, а Антон Корф уже открыл ей свои планы и послал в нокаут.
      Хильда должна была собраться с силами, но секретарь знал, что делает, и предпочел видеть её безвольной и подавленной.
      Обещанный адвокат так и не появился. Возможно, Корф с ним просто не связывался. Какую ещё ловушку он ей приготовил?
      Только повторяя, что он чудовище, ей не спастись. Нужно действовать. Состояние мужа не имело сейчас никакого значения. Ей хотелось жить и увидеть на своем месте приемного отца. Он должен разделить её отчаяние и ответить за свое преступление, а насладится его поражением…
      Но это утопия. Ведь только её обвиняли в преступлении. Он действовал и расставлял ловушки, а она совсем растерялась. Теперь один Господь знал, как добиться справедливости.
      Ее сознание и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Шок был слишком велик, мысли стали путаться и утратили всякую логику.
      Хильда продолжала бормотать бессвязные отрывки фраз или впадала в прострацию. Кошмар перестал быть атрибутом дурного сна; теперь он стал самой сутью её жизни. В полубессознательном состоянии она старалась ущипнуть себя и убедиться, что это не сон. Навалилась безмерная тяжесть, Хильда почувствовала удушье, на какое-то время она не решалась даже дышать.
      — Я совсем одна, — громко сказала Хильда, и эти безнадежные слова надломили её не меньше, чем зловещий план, жертвой которого она стала.
      К концу дня Хильда ещё раз попросила встречи со Стерлингом Кейном. Ее заверили, что про неё не забыли, и явная ирония этих слов заставила поежиться, как от озноба.
      Но никто за ней так и не послал, прошла ночь, наступил новый день. Ночь… время тревог, страхов и отчаяния. Утром Хильда выглядела бледной и подавленной, но была полна решимости бороться до конца. Несколько раз пришлось звать надзирательницу, прежде чем её проводили к Кейну.
      Все мужчины за столом смотрели на нее. Ни приветствий, ни дружелюбного жеста или ободряющего взгляда. Она тяжело опустилась на стул.
      — Вы просили о встрече, — сказал Стерлинг Кейн.
      Она кивнула и сделала отчаянную попытку улыбнуться.
      — Хотите сделать заявление?
      — Я хочу рассказать правду.
      — Что, опять?
      — Да, всю правду. Мне все равно, что будет. Я не хочу идти на смерть за преступление, которого не совершала.
      Кейн сделал знак человеку за машинкой и закурил, но ей на этот раз уже не предлагал. Плохое предзнаменование.
      — Я говорила неправду. Все было спланировано заранее.
      — Кем?
      — Антоном Корфом.
      — Вашим отцом?
      — Он мне не отец.
      — А, это что-то новое. Кто же он тогда?
      — Он меня удочерил. Я познакомилась с ним через объявление в гамбургской газете. Он предложил мне выгодный брак и жизнь в роскоши. Именно потому я и согласилась.
      — Трудно поверить, что за два дня вы сошли с ума, а иначе я не могу понять причину появления новой версии.
      — Вы должны мне поверить. На этот раз я говорю правду. Я собираюсь рассказать вам все. Он спланировал все это, чтобы получить наследство, и именно потому убил моего мужа. Корф вынудил меня перевезти его труп домой. Я только сейчас поняла, что он решил приписать все мне, но не могу с этим смириться. Мне не видать этих денег, но и ему они не достанутся. Он отправится в тюрьму за убийство.
      — Успокойтесь, миссис Ричмонд, не стоит так кричать. Нас разделяет чуть больше метра, и я пока не глухой. Мой долг выслушать вас, даже если вы путаетесь во вполне очевидных вещах. Что вы хотите доказать?
      — Во всем виноват Антон Корф. Вы должны его арестовать, а не держать здесь меня. Я ничего не сделала, по крайней мере, ничего серьезного. Не только мне в этом мире приходилось выходить замуж из-за денег.
      — Будет лучше, если вы станете рассказывать все по порядку, тогда мне будет легче следить за вашими мыслями.
      — Он удочерил меня, чтобы все приписать мне. Я сначала не понимала этого, но он сам все рассказал. Антон Корф признался, что заранее все спланировал.
      — Что он вам сказал?
      — Он удочерил меня только затем, чтобы все считали меня его дочерью, а он стал моим наследником после смерти мужа.
      — И когда же он удочерил вас?
      — Когда мы встретились в Канне.
      — Вы его раньше не видели?
      — Нет, никогда. Я просто ответила на объявление.
      — В котором он предложил удачное замужество, так?
      — Да.
      — Тогда почему он на вас не женился?
      — Он и не собирался. Хотел, чтобы я вышла замуж за Карла Ричмонда.
      — Ваш муж об этом знал?
      — Конечно нет. Иначе никогда бы не согласился.
      — Так он дал объявление, чтобы найти жену хозяину, который ничего не знал? Но, судя по всему, мистер Ричмонд был мизантропом и женоненавистником.
      — Корф знал, как все устроить. Он мне сказал, что его благополучие зависит от моего.
      — И затем удочерил вас.
      — Да, именно так все и было.
      — Сколько раз вы с ним встречались до того, как он предложил удочерение?
      — Дважды.
      — Не слишком мало для такого шага?
      — Весь план строился именно на этом.
      — И он сразу завоевал ваше доверие, прямо с первой встречи? Рассказал вам всю историю, нашел вас по этому объявлению и гарантировал, что женит на своем хозяине. Затем убьет его и припишет вам это преступление. К чему вы клоните, миссис Ричмонд?
      — Я понимаю, история вам кажется вам нелепой, я не умею толком рассказать. Но все так и было, поверьте мне. Мой муж мертв. Я по обвинению в убийстве оказалась в тюрьме. Вам не приходило в голову, что у меня есть причины потерять самообладание?
      — Наконец-то вы заговорили разумно.
      — У меня не было причин убивать мужа, ведь он был богат, а я вышла за него только из-за денег.
      — Об этом мы поговорим позднее. Давайте вернемся к Антону Корфу. По вашим словам, он удочерил вас.
      — Я только что об этом говорила.
      — И можете это доказать?
      — Не знаю. Он сам оформлял документы…
      — Но можете вы сказать, кто ваш настоящий отец?
      — Мои родители погибли под бомбежкой.
      — Но должны быть хоть какие-то свидетельства их гибели. На их могиле есть памятник?
      — Нет, я уже говорила, они погибли при бомбежке. Тел не нашли. Они остались под руинами.
      — Должны быть очевидцы.
      — Да, люди, которые там были. Но к тому времени, когда появились представители властей, все разошлись.
      — Значит, смерть ваших родителей не зарегистрирована?
      — Нет, я была слишком расстроена, чтобы этим заниматься.
      — Тогда как вы объясните, что все документы, касающиеся вашего рождения, в полном порядке, и подтверждают, что вы — дочь Антона Корфа?
      — Он их подделал. Корф говорил мне об удочерении.
      — Бумаги получены из Гамбурга; это копии официальных документов.
      — Он заплатил кому-нибудь за них.
      — Но он не был в Германии с тридцать четвертого года.
      — Он мог нанять сообщника.
      — Кого?
      — Не знаю.
      — Но вы должны знать. Я понимаю, вам хочется свалить вину на других, но в вашей истории должен быть хоть какой-то смысл.
      — Я же все объясняю, а вы меня сбиваете. Мне очень трудно. Я стараюсь быть честной, а мне все равно не верят. Вы уже убеждены в моей виновности. Но все это только видимость, а правда на моей стороне.
      — Зачем вы перевозили труп мужа?
      — Я уже отвечала на ваш вопрос. Чтобы Корф успел зарегистрировать завещание.
      — Но его не было…
      — Я об этом не знала. Так посоветовал мне Корф.
      — А вы не пытались купить его молчание?
      — Конечно нет, ведь вся идея принадлежит ему.
      — Вы уверены?
      — Сколько раз мне повторять одно и тоже, чтобы вы поверили?
      — Значит, вы утверждаете, вашего мужа убил ваш отец?
      — Он мне не отец.
      — Отвечайте на мой вопрос.
      — Да. Именно он убил его и подстроил так, чтобы меня обвинили в убийстве. Если меня казнят, он станет моим наследником.
      — Нет, если он удочерил вас.
      — Но вы же сами сказали, что он выдает себя за отца настоящего.
      — Согласен. Так он нанял вас на роль жертвы, которая ответит за его преступление, и станет вашим наследником?
      — Вот именно. Наконец-то вы меня поняли. Именно это я и хотела сказать. Теперь вы все знаете.
      — Но что, если вас не приговорят к смерти?
      — Что вы имеете в виду?
      — Вы молоды и красивы. Присяжные могут сжалиться над вами и приговорить к пожизненному заключению, а после апелляции срок даже сократят.
      — Ну и что?
      — Именно об этом я вас спрашиваю. Зачем ему убивать вашего мужа?
      — Но он был уверен, что меня приговорят к смерти.
      — Возможность — слишком зыбкая основа для такого тяжкого преступления.
      — Корф сам мне об этом сказал. Посвятил меня в свой план до мельчайших деталей.
      — И когда же он мог такое сказать?
      — Вчера во время свидания.
      — Как вы считаете, может убийца выдавать себя такими признаниями?
      — Он хотел, чтобы я знала все. Он просто чудовище. Ему хотелось поглумиться надо мной. Он меня ненавидит.
      — Почему?
      — Не знаю. Я не знаю, что со мной творится. Знаю только, что боюсь и не хочу умирать.
      — Послушайте моего совета и признайте себя виновной. Вами двигали корыстные побуждения, но вы не первая поддались искушению. К тому же есть смягчающие обстоятельства. Вы приехали из страны, где в наши дни жизнь слишком сурово обходится с людьми. У вас было временное помешательство.
      — Но я не убивала. Это он…
      Стерлинг облокотился на стол и наклонился к Хильде.
      — Любопытная штука — жизнь. Отец бросил вас ещё ребенком. Ничего хорошего в этом нет, и потому желание отомстить вполне естественно. Но раз он снова вас нашел и пытался наверстать упущенное, то более преданного друга у вас просто не могло быть. Хотите докажу?
      Она удивленно уставилась на него…
      — Принесите магнитофон, — велел Кейн.
      Хильда совсем растерялась и уже начала сомневаться, в своем ли она уме. Может быть, ей пригрезился последний визит Антона Корфа? Не было ли это дурным сном?
      На столе оказалось сразу два магнитофона. Стерлинг Кейн похлопал по крышке одного их них.
      — Этот был на борту яхты, — пояснил он. — Знаете, как он к нам попал?
      Ее удивлению не было предела.
      — Мы следили за вашим отцом, который ради вашего спасения счел своим долгом пробраться ночью на яхту. Машину он оставил в самом дальнем конце пристани и надеялся, что полиция его не заметит. Но мы взяли Антона Корфа, когда он спускался по трапу. Магнитофон он пытался выбросить в воду.
      — Не понимаю.
      — Всему свое время. Сейчас мы собираемся прослушать другую запись, а к нему вернемся позднее.
      — Включай, — скомандовал он, поудобнее устроился на стуле и закурил. Сейчас вы прослушаете запись допроса вашего отца и оцените разницу в вашем отношении друг к другу. Я делаю это только чтобы доказать отсутствие у меня всякой предвзятости. Когда мы её прослушаем, вы сами сможете судить, чья версия более приемлема.
      Поначалу Хильда не узнала голосов двух мужчин, да и смысл их беседы тоже оставался непонятен. Ее охватило чувство, что эти две адские машины поставили на стол специально, чтобы погубить её окончательно. Она с тревогой следила, как перематывалась лента. Потом голоса стали ясными и разборчивыми, так что закрой она глаза, вполне можно было подумать, что беседовали прямо в кабинете, а ей досталась роль свидетеля.
      — Этого я не могу понять, — голос Антона Корфа. — Должно быть, дочь просто потеряла голову. Она не посвящала меня в свои тайны. Я столько лет не признавал её, и даже сегодня не знаю, чем возместить ужасную несправедливость.
      — Мистер Корф, — теперь уже голос Стерлинга Кейна, — этот допрос можно считать особенным. Сегодня днем вам уже приходилось отвечать на наши вопросы. Осталось прояснить несколько деталей, которые могут иметь решающее значение.
      — Из ваших показаний следует, что вы отправились из Нью-Йорка во Флориду сразу после прибытия яхты в порт. Вы даже привели нам доводы в пользу этого решения, но учитывая особую важность ситуации, мы отправились к вам домой, где в вашей корреспонденции обнаружили письмо, отправленное из порта. Мы вскрыли его и вот его содержание:

       «Дорогой отец,
       Я прилагаю к этому письму именной чек на двести тысяч долларов. Это окончательно уладит наши расчеты. Передаю их вам, поскольку муж мой умер. Хочу надеяться, что эти деньги помогут вам обрести покой. Пусть время сгладит все последствия, а прилагаемая сумма позволит вам провести его приятно.
       Ваша любящая дочь,
       Хильдегарде Корф-Ричмонд.»

      В этом письме был чек, выписанный на ваше имя и датированный пятницей. Можете вы что-то пояснить, мистер Корф?
      Последовала долгая пауза.
      Хильда как завороженная не сводила с магнитофона недоверчивого взгляда. Молчание в кабинете и на магнитной записи затянулось на целую вечность. Если бы она своими глазами не видела, как лента наматывается на катушку, то подумала, что магнитофон сломался.
      — Мне кажется, что… — начал было голос Антона Корфа, но Стерлинг Кейн неожиданно остановил воспроизведение и перегнулся через стол.
      — Я только что спрашивал у вас, не пытались вы когда-нибудь купить молчание отца. Не забыли? Мне дважды пришлось задавать этот вопрос, сейчас я делаю это в третий раз. Что вы на это скажете?
      Хильда от удивления раскрыла рот, ещё раз посмотрела на магнитофон и перевела взгляд на капитана, похоже, не понимая, что от неё требуют.
      — Вы продолжаете отрицать, что убили мужа и пытались за двести тысяч долларов купить молчание отца?
      К Хильде вернулся дар речи, и, заикаясь, сквозь слезы она смогла пробормотать:
      — Именно он и заставил меня написать это письмо, ещё когда меня нанял. По его словам, оно служило гарантией, что я не изменю нашей договоренности, и он пустит его в ход только в том случае, если после получения наследства я не захочу выплатить ему деньги.
      — Я думал, что он хочет в качестве вашего наследника получить все состояние.
      — Именно так и получилось, но поначалу он этого не говорил. Он просто хотел получить после смерти Карла Ричмонда не двадцать, а двести тысяч долларов.
      — Если верить вашим словам, это письмо написано во время ваших первых встреч.
      — Да.
      — Во Франции.
      — В Канне.
      — Откуда же тогда вы знали его нью-йоркский адрес?
      — Он сам продиктовал.
      — И уже при второй встрече с совершенно незнакомым человеком, вы пишите ему компрометирующее вас письмо и подписываетесь фамилией мужа, о котором ничего не знали?
      — Но это письмо служило только гарантией.
      — Тогда как там мог оказаться чек?
      Хильда заломила руки.
      — Он попросил его выписать, как раз перед тем, как мы прибыли в Нью-Йорк. Корф пытался меня шантажировать.
      — За убийство мужа?
      — Да, приписав его мне.
      — Но чек датирован пятницей, а ваш муж был жив ещё до субботнего утра. Как Антон Корф мог вас шантажировать, если преступление ещё не совершилось?
      — Не знаю. Он заявил, что до самой Калифорнии мы больше не увидимся, а если наш самолет попадет в катастрофу, то на его долю останутся только двадцать тысяч долларов. Корф говорил, что эти деньги послужат ему страховкой.
      — Но поскольку вы настаиваете, что именно он убил Карла Ричмонда, она ему была не нужна.
      — Но муж был жив, и я ни о чем не догадывалась.
      — И вы, не моргнув глазом, подписали чек на такую огромную сумму? Как бы вам удалось оправдаться перед мужем, ведь, несмотря на ваше состояние, двести тысяч долларов — большие деньги?
      — Карл никогда бы не узнал.
      — Почему? Вы уже решили его убить?
      — Это неправда, неправда, неправда! — закричала Хильда.
      — Успокойтесь, миссис Ричмонд. Я только задаю вопросы, а не диктую вам ответы.
      Он нажал кнопку, лента снова поползла.
      — Мне кажется, что в данном случае имеет место ужасное непонимание. Я честно говорил дочери о баснословном наследстве, которое ждет её после смерти мужа, и не вижу здесь ничего предосудительного. Дочь молода и красива, но не знала счастья. Она строила на будущее массу различных планов, ведь размеры состояния просто безграничны. Ее муж был уже глубоким стариком и не мог жить вечно. За несколько дней до трагедии мы снова говорили об этом, я не сдержался и сделал несколько несправедливых резких замечаний. В том смысле, что Хильде без всяких усилий выпало такое счастье, и ей достанется капитал, в сотни раз превосходящий сбережения всей моей жизни. Должен признать, все это выглядело не очень прилично с моей стороны, но я же не святой. В тот день энтузиазм, с которым она строила планы, меня ужасно раздражал и вызывал зависть. У моей дочери благородная натура, и хотя мы больше не касались этого вопроса, я уверен, что именно его она имела в виду, когда писала мне письмо и прилагала к нему чек. Другого объяснения не вижу.
      Стерлинг Кейн в очередной раз остановил магнитофон.
      — Я предоставляю вам быть единственной судьей этого так сказать чудовища, единственное желание которого — вас уничтожить.
      Прежде, чем Хильда смогла ответить, Стерлинг Кейн снова включил магнитофон.
      — А может быть, мистер Корф, ваша дочь после убийства мужа хотела купить ваше молчание?
      — Я отказываюсь слушать такую чудовищную ложь.
      — И все же кто-то дал ему яд. На бокале, которым в последний раз пользовался мистер Ричмонд, нашли отпечатки пальцев только мистера Ричмонда и его жены.
      — Это ничего не значит. Цветные слуги всегда обслуживали только в перчатках.
      — Согласен. Но если отпечатки принадлежат вашей дочери и зятю, то только потому, что они последними прикасались к бокалу.
      — Это абсурд, будь она виновна, то в первую очередь стерла бы отпечатки пальцев. Вопрос настолько элементарен, что не подлежит обсуждению.
      — Но мы должны его обсудить, мистер Корф. Совершено убийство. Я понимаю ваши чувства, но единственным критерием для нас может служить только истина. Как вы сможете объяснить, что в сумочке вашей дочери нашли следы какого-то порошка? Анализ показал, что это кураре, тот самый яд, который обнаружили в теле мистера Ричмонда.
      — Предположение — не доказательство.
      — Даже если яд получен из тропического растения soranais, весьма распространенного на Бермудах? Кто, кроме миссис Ричмонд, сходил на берег в Сан-Кристобале?
      — Вероятно, команда яхты.
      — Цветные слуги тоже?
      — Нет, их никогда не отпускают. Им платят сразу за весь год, но они работают исключительно во время плавания на яхте. Принимая во внимание целые месяцы, которые они бездельничают, выходных им не полагается.
      — А кто, кроме них, имеет свободный доступ в хозяйскую каюту?
      — Больше никто.
      — Это все, что я хотел выяснить, мистер Корф.
      Потом в динамиках послышалось странное шуршание. Возможно, участники диалога встали с мест и следователь угощал Антона Корфа сигаретой, поскольку тот поблагодарил его и тяжело вздохнул. Какое-то время они молча курили, затем тишину нарушил голос Стерлинга Кейна.
      — Мистер Корф, вы отказались отвечать на мой вопрос о причинах вашего тайного визита на яхту. К счастью для вас, вы не сумели избавиться от магнитофона, за которым приходили. Мы несколько раз прослушали ленту и то, что услышали, в комментариях не нуждается. Не хотите предоставить более полную информацию?
      — Отказываюсь. Магнитофонные записи не могут представлять ценности с точки зрения суда.
      — Но мы сейчас не в суде. Вы в моем кабинете, и мы пытаемся установить истину. Не исключено, что мы можем оказаться друг другу полезны.
      Стерлинг снова выключил магнитофон.
      — Не хотите прослушать другую запись? Вы не будете слишком расстроены, ещё раз услышав голос мужа?
      Он подал ассистенту знак включить другой магнитофон.
      У Хильды тревожно забилось сердце и пересохли губы. Она с ужасом почувствовала, как её поглощает пучина. Секретарь оказался прав: у неё не было ни малейшего шанса оправдаться. Ни единой ошибки, все работало как часы и доказывало его правоту. Она ещё жива, но какое это имело значение?
      Неожиданно в комнате прозвучал голос её мужа.
      — Это ты, Корф? Мне бы хотелось, чтобы ты встретился с моими людьми в Нью-Йорке и как можно быстрее все оформил.