Прямо перед ней на комоде стояла огромная серебряная ваза с тремя дюжинами красных роз, точнее говоря, роз было ровно тридцать семь, и она это отлично знала, поскольку только что пересчитала. Для неё цветы в серебряной вазе дышали роскошью в гораздо большей степени, чем мебель и интерьер а ля Людовик ХV.
      На глянцевых обложках модных журналов оставались матовые следы её пальцев, и она чувствовала себя как пациент в приемной дантиста, со страхом ожидающий, когда откроется дверь и подойдет его очередь.
      Портье сказал, что номер триста шесть — на третьем этаже, и что из окон открывается прекрасный вид на море. Сейчас она сидела в будуаре, граничащем с большой гостиной. Совсем не то, что её довольно скромная спаленка с окном выходящим в сад. Хотя и там в первый же день Хильда увидела букет цветов и карточку с приветствием.
      В тот же вечер её по телефону предупредили, что человек, с которым предстояла встреча, в ближайших пару дней принять её не в состоянии, и Хильда могла распоряжаться временем по своему усмотрению: сходить к парикмахеру, прогуляться морем, зайти в дансинг или просто отдохнуть с дороги. Ей оставили на карманные расходы приличную сумму во французских франках, и для её получения нужно было только расписаться в квитанции у портье.
      Так и не представившись, звонивший пожелал ей приятно провести время и оставил ломать голову.
      Хильда посетила местного парикмахера, отдала горничной одежду, чтоб погладили, купила несколько пар чулок и какой-то роман.
      Через два дня позвонила секретарша, любезно поинтересовался, как она провела время, и условилась о встрече на четыре часа.
      Прошло несколько минут, прежде чем дверь наконец-то открылась, и на пороге появилась девушка — похоже, именно она ей звонила — с улыбкой спросившая:
      — Мисс Хильдегарде Майснер?
      Она смущенно кивнула.
      — Вам назначили на четыре часа?
      Снова кивок.
      — Проходите, пожалуйста… — девушка грациозным жестом показала на дверь.
      Хильда встала и уронила сумочку, потом они едва не столкнулись лбами, когда почти одновременно за ней нагнулись. Наконец она вошла в гостиную и услышала, как захлопнулась дверь.
      Лысоватый мужчина довольно приятной наружности, строго, но весьма элегантно одетый, шагнул к ней и протянул руку. Хильда улыбнулась и про себя облегченно вздохнула. Конечно, он далеко не молод, но вполне привлекателен.
      — Мадмуазель Майснер, рад приветствовать вас на французской земле. Простите, вы говорите по-французски?
      — Да, свободно.
      — Это прекрасно. Не хотите присесть?
      Он предложил ей кресло и обошел вокруг большого инкрустированного стола со стопками бумаг, несколькими телефонами и переговорным устройством, которым тут же не преминул воспользоваться.
      — Прошу меня не беспокоить ни по каким вопросам. И не забудьте подготовить к вечеру дело Бремера, — мужчина выключил микрофон, и снова они остались наедине.
      — Как вы находите Францию, мадмуазель? Вам доводилось здесь бывать?
      — Нет, я никогда не выезжала за границу. Практически не покидала Гамбург.
      — Прекрасный город. Но от войны ужасно пострадал…
      Хильда промолчала.
      — Вы действительно потеряли родных во время бомбежки?
      — О, да. Отца, мать и сестру с ребенком.
      — Понимаю… Примите мои искренние соболезнования. А её мужу удалось избежать этой участи?
      — Да, ему повезло, но не надолго. Он погиб на Западном фронте.
      — Ужасная судьба. И вы остались совсем одна?
      — Совершенно.
      — У вас нет близких друзей, знакомого мужчины?
      — Нет.
      Беседа начала принимать довольно странный оборот. Она пыталась вообразить себе первую встречу, но даже и представить не могла, что придется буквально давать показания.
      — Вы курите, мадмуазель?
      — Да, спасибо.
      Он достал золотой портсигар, предложил сигарету и щелкнул золотой зажигалкой. С известным удивлением Хильда заметила, что сам он не курит.
      — Вы хорошо устроились?
      — Да, вполне.
      — Жаль, что не оказалось ни одного свободного номера с видом на море.
      — Неважно. Мне очень нравится смотреть в сад.
      — Чуть не забыл спросить о самом главном: как вы перенесли дорогу? Полагаю, вам впервые пришлось путешествовать самолетом?
      Она просто кивнула, недоумевая, неужели для этой беспорядочной беседы ей стоило приезжать во Францию. Возможно, ему просто не хотелось раскрывать карты до того, как он составит свое мнение. Хильда постаралась собраться с мыслями. Вопреки самым мрачным опасениям приходилось признать, что мужчина пришелся ей по вкусу. Сейчас ей очень хотелось бы встать и сказать:
      — Ну ладно, хватит болтать, поехали в Канны купить дорогих безделушек, чтобы компенсировать потерянное время.
      — Могу я поинтересоваться, чем вы зарабатываете на жизнь? Простите, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь, но иногда просто поражаешься, как прекрасная половина человечества в наши дни умудряется выжить в этом хаосе.
      — Я занимаюсь переводами.
      — Просто удивительно, что на это можно существовать.
      — Ну, вы же понимаете, что здорово не разбежишься, но даже эти крохи избавляют меня от необходимости поддерживать случайные знакомства.
      — Великолепно, просто великолепно.
      — Да, на проблему можно взглянуть и под таким углом зрения.
      — О, извините меня, это просто моя манера выражаться.
      Оба понимающе улыбнулись.
      — Чашку чая или бокал портвейна?
      — На ваш выбор.
      Он встал и открыл дверцу секретера, переделанного под бар. Продолговатый светильник внутри отразился в целой батарее хрустальных графинов. Мужчина выбрал один, наполнил бокалы, которые Хильда с удовольствием поставила бы в сервант у себя дома, и протянул один ей. Потом заглянул в её глаза и улыбнулся. Она не решилась сразу поднести бокал к губам, поскольку чувствовала, что он хочет произнести тост.
      — За будущее, — не связывая себя никакими обязательствами, предложил мужчина. Он не сказал «за наше будущее», но она все равно выпила.
      — Знаете, дорогая, почему я обратил внимание именно на ваше письмо и выбрал его из массы других?
      — Обычная случайность?
      — Определенно нет. Ничто нельзя отдавать на волю случая в этом… скажем так… предприятии, потому, что слово «приключение» слишком многое оставляет на волю случая.
      Хильда подумала, что это не так важно.
      — Ваша удивительная откровенность… Состояние, особенно когда его рамки не ограничены одним государством, способствует появлению у человека шестого чувства, сразу позволяющего определить, когда его просто хотят использовать.
      Хильда нервно заерзала в кресле.
      — Среди полученных мной писем многие пришли от таких простушек, что я не стал даже читать их до конца. Большинство считало вполне разумным вообще не упоминать о богатстве, которое было самой притягательной деталью в объявлении. Согласитесь, это слишком отдает лицемерием и выглядит очень неуклюже. Другие все-таки о нем упоминали, но почти все представляли будущего мужа молодым, красивым и любвеобильным…
      — Он ненадолго замолчал, задумчиво покрутил бокал в руке, затем продолжил.
      — Любопытно, сколько все-таки в обществе проблем. Помещаешь в газете объявление, адресованное бедным одиноким женщинам без средств и особых надежд, — раз уж им приходится прибегать к такому способу найти себе мужа. Я не имею в виду вас, мадмуазель Майснер, поскольку вы совсем на них не похожи, но большинство женщин, решивших ответить на подобное объявление, принадлежат к вполне определенному типу и обычно связывают судьбу с чиновником на пенсии или капризным инвалидом, лишь бы он обеспечил им достаток. Эти создания готовы на все, лишь бы не оставаться в одиночестве. Предложите им дом на окраине или лавку зеленщика, и они сразу начнут мечтать, но только никогда не поминайте слово «деньги». А, как вы понимаете, это слово — ключевое. Стоит только намекнуть на него, и они немедленно начинают требовать немыслимых гарантий.
      — Но в то же время письма дали мне замечательный урок психологии. Вот почему я сразу обратил внимание на ваше. Вы говорили о финансовых вопросах с удивительной откровенностью. Я благодарен, что вы не опустились до сентиментальных причитаний, хотя в вашем случае, учитывая трагические обстоятельства, которые лишили вас семьи, это можно было бы понять и извинить. У меня нет предубеждения к сентиментальным людям, хотя в немецкой женщине этой черты следует особенно опасаться, но я сразу понял, что вы отличаетесь от остальных. — Тут он учтиво склонил голову. — Вы прекрасно понимаете, что в этой жизни ничего даром не дается, и эта проницательность говорит в вашу пользу.
      — Трудно представить, что, кроме меня, этим качеством больше никто не обладает.
      — О, нет, я выделил из общей массы соискательниц ещё три кандидатуры. Так же как вы, они благосклонно воспользовались моим гостеприимством, и последние несколько недель мы с ними тесно общались. Я даже не скрываю, что поместил вашу кандидидатуру в самом конце списка.
      — И они тоже остановились в «Карлтоне»? — встревожилась Хильда.
      — Конечно. Но не волнуйтесь. Это не скачки, и участники обходятся без номеров. У вас практически нет шансов с ними встретиться.
      — Да, понимаю, — протянула Хильда, и у неё появилось огромное желание объявить, что победит сильнейший, но это и так должно было случиться, поэтому она благоразумно промолчала.
      — Я должен извиниться, мадмуазель Майснер, что вызвал вас из Гамбурга, но хотелось лично поговорить со всеми, чтобы не составлять мнение только по переписке.
      — Я ни о чем не жалею, уверяю вас, — заверила она.
      — Ну, дорогая, теперь лед между нами сломан и вы мне расскажете, чего ожидаете от нашего брака.
      Хильда с трудом проглотила комок в горле. События развивались совсем не так, как она полагала; мужчина ей напоминал квалифицированного психиатра. Скрестив руки на столе, он с улыбкой наблюдал за её реакцией, олицетворяя само спокойствие и невозмутимость.
      — Я…я… — попыталась выдавить она.
      Но он остался абсолютно бесстрастным и ничем её не ободрил.
      — Мое письмо само все объясняет. В жизни одинокой женщины нет никаких загадок. Мне даже трудно себе представить, что ещё можно добавить.
      — Часто вам приходится отвечать на подобные объявления?
      — О Боже, конечно нет! Что вы! Это совсем исключительный случай.
      — Тогда я повторю вопрос. Что же вы все-таки ждете от этого брака?
      — Только то, что вы предложили. Комфорт, приятную обеспеченную жизнь и возможность посмотреть мир.
      — Значит, деньги имеют для вас большое значение?
      — Я полагаю, так можно сказать обо всех, у кого их никогда не было.
      — На что бы вы могли пойти, чтобы получить желаемое, мадмуазель?
      — Что за странный вопрос? Вряд ли вы меня вызвали только за тем, чтобы выяснить мои условия, а не поставить свои.
      — Мне нравится ваш ответ.
      — Могу я в свою очередь спросить, что вы ждете от этого союза, раз уж мне нечего вам предложить?
      — Извините, но вопросы здесь задаю я. Пожалуйста, будьте добры никогда больше этого не забывать. Судя по вашему письму, вы готовы на любой… назовем это компромиссом… Готовы стерпеть горбуна, садиста или хронического меланхолика?
      — Да, я не собираюсь отрицать.
      — Раз так, вы допускаете возможность завести любовника на случай, если муж не будет вас устраивать?
      — Конечно нет. Любовные шалости меня абсолютно не интересуют. Мне уже тридцать четыре, и я пережила несколько романов. Если вы больше всего цените верность, то я готова дать вам гарантии. Это даже не станет жертвой с моей стороны. Я просто хочу жить, вот и все. Мне совсем не хочется, чтобы месяц снова состоял из десяти дней.
      — Десяти дней?..
      — Именно столько мне удается прожить без проблем. Дальше этого мои амбиции не простираются, и потребуется не один год, чтобы развить мой аппетит. Молодость прошла впустую, и это не жалоба, а просто факт. А ваше предложение дает мне шанс изменить свою жизнь. Так неужели мне захочется всем рисковать из-за какой-то интрижки? Долгие годы я ждала такого предложения, в надежде на него выписала эту чертову газету, у меня было достаточно времени для размышлений, и нет на свете такой вещи, которая могла бы помешать осуществлению моей мечты.
      В комнате воцарилось тягостное молчание.
      — Конечно, — наконец она решилась продолжить свою мысль, — с моей стороны не совсем правильно так откровенничать. Вы можете принять меня за авантюристку, но… — Хильда машинально понизила голос, — я полагаю, вы дали объявление в поисках именно такой женщины.
      — Продолжайте, мадмуазель Майснер.
      — Видимо, я считала, что состоятельный муж наверняка окажется маньяком или монстром. Но я смотрю на вас, вижу вашу привлекательность, и это вселяет в меня беспокойство.
      Он промолчал и жестом дал понять, чтобы она продолжала.
      — Вы достаточно интересный мужчина, чтобы заполучить любую женщину, какую пожелаете, не прибегая к силе денег. Тогда зачем вы поместили такое объявление? Если речь не идет о каком-то физическом недостатке…
      — Вы очень умны и довольно проницательны. Я просто процитирую одну вашу фразу по поводу состояния: «Ничто на свете не станет препятствием к осуществлению этой мечты». Вы понимаете, что это вас весьма компрометирует?
      — Полагаю, все останется между нами. Если уж вы отметили эту мысль, значит наши точки зрения совпадают.
      — А вам не кажется, что молодой женщине с практическим складом ума слишком опрометчиво отвечать на объявление совершенно незнакомого мужчины?
      — В каждом приключении есть свой риск. У меня ничего нет, так что мне нечего терять.
      — Но вы надеетесь получить сразу все, верно?
      — Насколько возможно.
      — И вас не смущает, какими средствами?
      — Вы заставляете меня подумать, что затевается что-то ужасное?
      — Моя дорогая, должно быть, я вел себя слишком неуклюже, если после нашей беседы сложилось такое вульгарное представление. Но именно ваша откровенность позволила мне придать столь интимный поворот нашей беседе. Главная проблема в том, что мы должны прийти к соглашению по всем вопросам, поскольку по своим внешним данным вы вполне соответствуете моим ожиданиям. Похоже, вы намекали на нечестную игру. Могу я поинтересоваться, что, по-вашему, действительно заслуживает осуждения?
      Хильда ненадолго задумалась. Что, если это хорошо замаскированная ловушка?
      — Самое прискорбное в любом обмане — то, что развязка его наступает в суде.
      Мужчина расхохотался, она удивленно уставилась на него.
      — Нет, вы определенно романтичное создание, — выдавил он сквозь смех. — Мадмуазель Майснер, я полагаю, брак в ваших глазах является вполне приличным делом?
      — Вполне, и я должна признать, что никогда не надеялась на брак с человеком вроде вас.
      — И были совершенно правы, поскольку речь об этом не идет, я никогда не стану вашим мужем.
      — Что вы хотите сказать?
      — Я просто проверяю вас, вот и все.
      — Что ещё за шутки?
      — Садитесь, пожалуйста. Нет причин выходить из себя. Вы же понимаете, выйти замуж за миллионера — совсем не то же самое, что за железнодорожника. Это дело нелегкое, и соискательница его руки должна проявить массу способностей, которыми природа вас не обделила, но это далеко не все.
      — Так где же все-таки таинственный жених?
      — Мы поговорим на эту тему несколько позже, если, конечно, вы сами захотите. А сейчас нам нужно решить вопросы поважнее.
      Хильда была совершенно сбита с толку и озадаченно уставилась на собеседника.
      — Мадмуазель Майснер, наша беседа совершенно конфиденциальна. Могу вам это гарантировать, потому что это и в моих собственных интересах. Знаете, я остановился на вашей кандидатуре с самого начала нашей беседы. Скорее всего вы и есть та женщина, которую мне так долго не удавалось найти.
      — Не обижайтесь, что я не представился, и что не открыл имя вашего будущего супруга. Теперь мне пора последовать вашему примеру и открыть карты. Пора оставить недомолвки, так что слушайте меня внимательно. Человек, чьим секретарем и правой рукой я являюсь, владеет одним из самых крупных в мире состояний. Это пожилой, больной человек с трудным и довольно эксцентричным характером. Он привык, что за большие деньги окружение стерпит от него все, и причем с улыбкой. За многие годы нашего общения мне удалось его неплохо изучить. На мою долю выпала нелегкая роль, ведь на этой службе прошли лучшие годы жизни. Я вынужден терпеть его капризы (Господь свидетель — их у него множество), сносить оскорбления, отказаться от личной жизни, предугадывать малейшие желания, ухаживать за ним, как сиделка, и выполнять любые прихоти. С момента поступления к нему на службу у меня не было ни минуты покоя. Ни для кого я бы не сделал этого. Но я далек от альтруизма и жду достойного вознаграждения своих усилий.
      Мое положение, которое может показаться завидным, а с финансовой точки зрения так оно и есть, — не более чем рабство. Но мне удалось стать для него незаменимым, и я терпеливо ждал вознаграждения своих трудов. Совершенно случайно мне стало известно, что этого может не произойти. Как я уже говорил, мой хозяин стар и болен. Он холост, и недавно решил оформить завещание. Мне посчастливилось с ним познакомиться и увидеть, какая меня ждет благодарность.
      Мне шестьдесят два года, мадмуазель, и двадцать из них я провел на службе у этого неблагодарного типа. Все его состояние перейдет к благотворительному фонду, носящему его имя. Он цинично безразличен к будущему других, но это единственный способ увековечить свое имя в памяти грядущих поколений. Оно будет сиять неоном во всех отделениях его фонда, там же установят и его мраморные бюсты.
      Я тщательно прикинул, как повлиять на ход событий. Выход только один, и именно потому мне пришлось дать это объявление.
      Хильда слушала так внимательно, что боялась шевельнуться.
      — За эти годы я прекрасно изучил его, и потому знаю, как с ним управляться. Если вы станете скрупулезно следовать моим указаниям, то ваше будущее обеспечено.
      — Но вам что это даст?
      Он улыбнулся и включил настольную лампу.
      — Чтобы обеспечить свое собственное, я должен сначала помочь вам.
      — Поясните!
      — За этим мы и встретились, верно? Как я уже сказал, если он умрет холостяком, все состояние достанется государству и пойдет на благотворительные цели. Но он в таком возрасте, что умная женщина может в корне изменить всю его жизнь. Вместе мы сможем сорвать хороший куш. Обстоятельства вынуждают меня обратиться к помощи постороннего человека. Хозяин — мизантроп и просто ненавидит женщин. Дамы его круга — из состоятельных семей и не станут терпеть такую желчную и скандальную личность только чтобы приумножить свой капитал.
      Что касается других женщин… Их услуги требовались лишь от случая к случаю…И к тому же хорошо оплачивались.
      Он стареет, его здоровье быстро угасает, и именно поэтому я стал задумываться, как обеспечить свою старость.
      Еще раз повторяю, я хорошо знаю его вкусы, пристрастия и даже страхи. Самостоятельно вы ничего не сделаете, а я знаю, как помочь вам занять при нем соответствующее положение и удержать его.
      — А что я должна буду сделать для вас, если мне повезет?
      — Просто не надо забывать, кому вы обязаны своим положением, и постараться отблагодарить меня лучше, чем он.
      — Что это будет означать?
      — Ну что же, давайте поговорим о цифрах. Если он умрет сейчас, мне по завещанию достанется двадцать тысяч долларов. Не надо смотреть на меня с таким удивлением. Я знаю, для вас это уйма денег, но для него — сущая мелочь. Мне никогда не пришло бы в голову так стараться, знай я, во что это выльется. Если он женится на вас, я хочу получить ещё двести тысяч. Для меня это неплохой бизнес, а для вас — просто сказочная удача.
      — Но он не может бесконечно находиться между жизнью и смертью.
      — К счастью, нет. Иначе все наши планы пойдут прахом. Мне понадобится время, чтобы ввести вас в его окружение и сделать его женой.
      — А если он протянет ещё с десяток лет?
      — Ему уже семьдесят три. И разве у вас есть другие предложения? Вы что, хотели сразу стать его наследницей и увидеть своего благодетеля только на смертном одре? Вас ждет сказочное богатство, и вы легко потерпите полгода — год… а может быть, и все десять. Вам предстоит такая жизнь, на которую без него у вас нет ни малейшего шанса. Если станете следовать моим инструкциям, ожидания станет вполне терпимым. Никогда не забывайте о верном друге, чью помощь никогда не стоит отвергать.
      — Я не забуду. Но почему вы хотите, чтобы все его состояние перешло ко мне?
      — У меня просто нет другого выбора. Иначе мне придется удовольствоваться двадцатью тысячами. С вашей помощью у меня станет на две сотни тысяч больше. Стоит задуматься, как вы считаете?
      — Не знаю, что сказать. Все так неожиданно…
      — У меня на этот счет нет никаких сомнений. Я хочу, чтобы вы хорошенько обдумали все сказанное и к завтрашнему дню приняли решение.
      — Но мне хотелось бы знать…
      — Я рассказал вам все. Если мы договоримся, то уточним все остальное.
      Он встал из-за стола. Хильда поняла, что разговор закончен, и тоже поднялась.
      — Ну, скажем, завтра, здесь же в то же время?
      — Хорошо.
      — Спокойной ночи, мисс Майснер. Рад был познакомиться.
      — Мне тоже было приятно.
      У неё не было причин думать иначе. Ведь бедная Хильда не могла знать, чем все это кончится.

      На следующий день та же процедура повторилась, только на этот раз на месте красных роз стояли белые, что могло служить хорошим предзнаменованием.
      В то утро в модном магазине Хильда купила себе несколько пар туфель, и, похоже, для неё началась новая жизнь. За всю ночь она ни разу не сомкнула глаз, у неё была масса времени, чтобы рассмотреть предложение со всех точек зрения. Ей было даже приятно, что события приняли такой неожиданный поворот. Она никогда не верила в сказки и знала, что ничего даром не дается. Но теперь все встало на свои места и складывалось не так плохо: ей не придется оставаться один на один с враждебным окружением. Он ясно дал понять, что знает как «занять при нем соответствующее положение и удержать его». Стоит им прийти к окончательному соглашению, и взаимная поддержка обезопасит её от досадных промахов и глупых ошибок.
      Их объединяли общие интересы, поодиночке они никак не смогли бы достичь своей цели. И неплохо, что она не целиком зависела от его воли: он удовлетворится двумястами тысячами долларов, а ей может выпасть жребий стать обладательницей одного из самых крупных в мире состояний.
      Как быстро люди привыкают к перемене положения, — подумала Хильда, но её размышления были прерваны появлением все той же секретарши.
      — Не хотите ли войти, мадмуазель Майснер?
      В сером твидовом костюме она выглядела ещё моложе, а легкий загар, который вчера ускользнул от внимания Хильды, выгодно подчеркивал голубизну глаз.
      При её появлении хозяин улыбнулся и предложил присесть.
      — Хорошо провели ночь?
      — Очень хорошо. Хотя ни разу не сомкнула глаз — обдумывала ваше предложение.
      — И к какому выводу пришли?
      — У меня нет никаких возражений по поводу, — тут она сделала небольшую паузу, — если только их не будет с вашей стороны.
      — Как видите, я рад вашему решению. А три другие претендентки покинут наш гостеприимный кров в расстроенных чувствах. Жаль, конечно, как вы считаете?
      Хильда нервно рассмеялась.
      — Мадмуазель Майснер, у вас есть поверенный в делах?
      — О Господи, конечно нет. Зачем он мне нужен?
      — Тогда кто же занимается вашими делами?
      — Неудобно напоминать, но у меня нет никаких «дел», как вы их называете, за исключением того, которым мы сейчас занимаемся.
      — Понятно, — он поиграл в руке карандашом. — Вы можете предложить какого-то адвоката?
      — Нет, я никого не знаю.
      — Возможно, мне удастся заинтересовать кого-нибудь вашим делом. У вас есть при себе документы?
      — Только удостоверение личности.
      — Для заключения брака придется предъявить гораздо больше: свидетельство о рождении, справку из полиции и так далее.
      — Об этом я даже не подумала.
      — Их получение займет много времени?
      — Ну, будут проблемы. Как вам известно, я уроженка Гамбурга, а там во время бомбежки погибли все архивы. Конечно, можно запросить дубликаты, но понадобится время.
      — Конечно, но с другой стороны, уже сегодня можно заполнить некоторые бланки, — сказал он и достал из ящика стола папку. — Мадмуазель Майснер, поскольку вы сирота, я предлагаю вас удочерить.
      Хильда была несколько ошеломлена таким поворотом событий.
      — Извините, не поняла.
      — Я собираюсь вас удочерить. Для всех вы будете просто моей дочерью. Что вы об этом думаете?
      Сложив руки на папке, он с улыбкой смотрел на нее.
      — Это очень благородно с вашей стороны… — пытаясь собраться с мыслями, неуверенно начала Хильда.
      — Не в этом дело. Поймите меня правильно, я не филантроп, а деловой человек. Ставя на вас, я должен получить гарантии.
      — Простите, я не успеваю за ходом ваших мыслей.
      — Вы готовы ради денег пойти на что угодно. Но это обоюдоострое оружие. Сейчас у меня нет никаких сомнений в вашей искренности, и пока вы не вышли замуж, я могу положиться на вас, как на себя самого. Но что может случиться потом? Как вы считаете, мадмуазель Майснер?
      Хильда замешкалась с ответом.
      — Проще всего убедить пожилого мужа, что жену преследует навязчивым ухаживанием его секретарь, — и судьба старого слуги предрешена! Не так ли, мадмуазель?
      — Я никогда себе такого не позволю!
      — Сначала все так говорят.
      — А как удочерение даст вам гарантию?
      — Все очень просто. У меня нет желания объявлять о нем публично. Этот козырь я придержу на случай, если вы забудете о нашем договоре. С другой стороны, ваш брак станет идеальным решением ваших проблем только в день смерти мужа, но у вас тут же появится возможность отплатить мне черной неблагодарностью. А это в мои расчеты не входит.
      — Мы должны доверять друг другу!
      — Не думаю.
      — Да я возражаю, просто удивлена, вот и все.
      — Рад этому. По части соблюдения взаимных интересов нет ничего лучше семейных уз. Можно потерять друг друга из виду, поссориться и ненавидеть, но семейные узы остаются незыблемы. И лучше быть отцом богатой молодой женщины, чем её прихлебателем.
      Хильда откинулась в кресле и положила ногу на ногу.
      — Когда же, — холодно спросила она, — я увижу своего суженого?
      — Когда немного приведете себя в порядок.
      — Очень мило…
      — Вы приятная женщина, нет сомнений, но пока это могут понять немногие. Вам следует переменить прическу, подобрать косметику, сменить одежду, научиться красиво двигаться, готовить коктейли, поддерживать беседу на любую тему, включая международную политику, биржевые новости и достоинства скаковых лошадей, но при этом стараться не выглядеть букмекером. Это целая наука, мадмуазель Майснер, но роль Пигмалиона всегда привлекает людей моих лет. С другой стороны, мне хочется уладить с вами небольшие технические детали.
      — Я сделаю все, что угодно.
      — Великолепно. Будьте любезны занять мое место за столом, я хочу продиктовать вам письмо.
      — Кому?
      — Себе. Ваше собственноручное письмо, которое пущу в ход только в случае сомнений в получения тех двухсот тысяч долларов, которые мне причитаются после смерти вашего мужа.
      — Но я уже говорила, что согласна с этим.
      — Это письменное подтверждение послужит мне гарантией на случай вашей забывчивости. Сейчас оно вас ни к чему не обязывает, поскольку подпишите вы его своей фамилией по будущему мужу. Став наследницей огромного состояния, вы перешлете мне деньги, а я верну письмо. Иначе мне придется обратиться в суд. Как видите, мои действия целиком зависят от вашего поведения. Не забывайте этого, и все будет хорошо. Садитесь за стол, здесь вам будет гораздо удобнее.
      Хильда встала и посмотрела ему прямо в глаза. Он в ответ взял её за плечи, на мгновение задержал и проводил к столу.
      — Вы должны мне полностью довериться, как я вам, когда открыл вчера все карты. Мы стали партнерами в общем деле, постарайтесь этого не забывать. Если начнете сомневаться или попытаетесь вывести меня из игры, наши отношения на этом и закончатся. Все ещё можно изменить, и трое других кандидаток ещё не покинули Канн.
      Никогда не забывайте, что только я мог раскрутить весь механизм, а без меня вам придется вернуться к своим переводам в квартиру на окраине.
      — Что я должна писать?
      Он достал большой лист глянцевой бумаги, протянул ей авторучку и заходил перед столом.

       «Дорогой отец…»

      Теперь тишину кабинета нарушал только скрип пера по бумаге.

       «Я прилагаю к этому письму именной чек на двести тысяч долларов. Это окончательно уладит наши расчеты. Передаю их вам, поскольку муж мой умер. Хочу надеяться, что эти деньги помогут вам обрести покой».

      Хильда подняла голову.
      — Я не совсем понимаю значение последней фразы.
      — Постарайтесь рассуждать логично. Если ваш муж умрет, вполне естественно, что как отец я постараюсь получить немного больше, чем причитающиеся мне двадцать тысяч. Вам следует помнить про это письмо, оно послужит мне гарантией от вашей забывчивости по поводу нашего соглашения. В этом случае я буду оспаривать законность нового завещания в свою пользу, и это письмо послужит подтверждением моей правоты.
      Мне нужно обеспечить тыл. Я затеваю этот брак лишь ради этих денег. И должен быть уверен в вашем поведении.
      — Продолжайте, пожалуйста.

       «Пусть время сгладит все последствия, а прилагаемая сумма позволит вам провести его приятно.
       Ваша любящая дочь,
       Хильдегарде Корф-Ричмонд.»

      — Ну, вот вы и познакомились с вашими будущими фамилиями. Должен извиниться, что не представился раньше, но теперь причина вам известна. Меня зовут Антон Корф. Как только у вас будет собственный банковский счет, подпишете чек, а пока надпишите конверт, это поможет избежать ненужной путаницы, — он продиктовал свой адрес.
      — Спасибо, мадмуазель Майснер, теперь останется только подписать официальные документы.
      — Какие?
      — О вашем удочерении.
      — Вы все продумали заранее…
      — Естественно.
      Хильда подписала несколько машинописных страниц и, не глядя на него, спросила:
      — Но вы все-таки немец?
      — Из Гамбурга. Поэтому хотелось, чтобы такой удачной возможностью воспользовалась моя землячка.
      — Вы женаты?
      — Конечно, нет. Я предлагаю вам отцовство, а не семью.
      — И что теперь мне нужно делать?
      — Готовиться. Покупать наряды, парфюмерию. Не думаю, что вам потребуются мои советы. При соответствующих средствах любая женщина может сделать себя привлекательной. Чуть не забыл: мистер Ричмонд терпеть не может зеленый цвет, помните об этом.
      Хильда и в самом деле учла это замечание, когда купила себе платье, достойное принцессы. Очень скоро она поняла: женщине просто необходимо быть красивой, чтобы встречные мужчины оборачивались вслед.
      Ее густые от природы волосы уложил искусный парикмахер, создав неповторимый стиль причесок. Дважды в неделю ей делали маникюр, она покупала косметику от Роша и платья от Диора.
      Началась новая жизнь. Каждый вечер она ужинала в номере 306 наедине с Антоном Корфом, который вносил последние штрихи в её образование.
      Хильда оказалась способной ученицей и быстро научилась добиваться желаемого почти от любого мужчины, будь то слуга или брокер. Познакомилась с правилами игры в баккара и тонкостями загадочного мира фондовой биржи. Теперь она была так занята, что редко появлялась днем на улице.
      — Знакомства пока недопустимы, — наставлял её Антон Корф, — Карл Ричмонд должен считать, что именно он вас открыл. Естественно, первую встречу мы организуем с максимальной тщательностью, ведь первое впечатление играет в его возрасте особое значение, а мы ведь все поставили на брак.
      — Как вы можете гарантировать, что все пойдет точно по вашему плану?
      — Мужское воображение — козырная карта любой женщины. Если известно, как его пробудить, все остальное пойдет само собой.
      — А если у меня ничего не получится?
      — Вернетесь к своим переводам.
      — Я буду точно следовать вашим указаниям.
      — Значит, все будет хорошо.
      День за днем он лепил её по своему вкусу. Ее интеллект его не слишком волновал. У Антона Корфа этого добра вполне хватит на двоих.

      Прикованный к инвалидной коляске Карл Ричмонд был вне себя от злости, — у него кончились сигары.
      Перебирая руками обода колес, он отъехал от стола, где остывал почти нетронутый ужин.
      Трое негров с Ямайки в ливреях, склонив головы, с философским спокойствием слушали его ругань. Наблюдать подобные сцены им приходилось довольно часто, дальнейшее развитие событий было для них не в диковину. И в самом деле, все шло по привычному руслу: мистер Ричмонд уже успел обругать их ублюдками, собаками грязными ниггерами, и его красноречие было на исходе. Но и то, что осталось, повторялось им далеко не в первый раз.
      — Какая мерзость, сукины вы дети, разводить всякую грязь за моей спиной. Ни на что негодные бездельники, вот кто вы есть на самом деле. Все ждете моей смерти, чтобы пировать над моим трупом, как стервятники. Но вам не достанется ни пенни. Я не оставлю денег таким скотам, которые даже не могут доказать свою преданность. Я больной человек, ясно вам? Мне нужна тишина и покой, а не ваши оправдания. Врач сказал, что меня нельзя раздражать.
      Ярость застилала ему глаза, и он орал как полоумный.
      — Убирайтесь к дьяволу и оставьте меня одного. Я привык к одиночеству. Никто обо мне не заботится, и все потому, что я стар; но мне наплевать на всех вас, ведь я богат. И все равно вам придется мне прислуживать, хотите или нет.
      Тут он размахнулся и запустил в стену своими золотыми часами.
      — А ну, принесите мне их.
      Один из слуг, пряча улыбку, устремился на поиски. Наконец он поднял часы, зажал в ладони и сокрушенно покачал головой.
      — Мне кажется, они сломались.
      Старик взял часы, покрутил в руках, потом поднес к уху. Его гнев уже остыл, и он улыбнулся.
      — Механизм поврежден, но великолепный золотой корпус с бриллиантами все ещё представляет немалую ценность. Да, эта штука стоит уйму денег. Стоило бы отдать их в ремонт, но я не могу сам этим заняться из-за своей немощи. Так что, ребята, я хочу отдать эти часы одному из вас. Великолепный подарок тому, кто докажет свою преданность. Есть желающие?
      Вся троица разом подняла головы.
      — Я не хочу посеять между вами вражду, ведь у меня всего одни часы. Мы устроим соревнования, и их получит победитель. Как вы на это смотрите?
      Они дружно заулыбались.
      — Ну, раз так, — старик притворился, что ненадолго задумался, посмотрим, кто из вас сумеет лучше изобразить собаку? Начнем с тебя, — он ткнул пальцем в сторону ближайшего слуги.
      Негр немедленно упал на карачки и залаял. Двое других окинули его оценивающими взглядами, а хозяин удовлетворенно кивнул.
      — Неплохо, очень неплохо. Но тебе недостает воображения. Теперь ты.
      Средний слуга опустился на четвереньки и стал словно гончая нюхать воздух, потом подошел к старику, остановился и как пойнтер поднял голову. Затем обнюхал колеса его коляски, обошел комнату и пристроился в ногах кровати.
      — Можешь изобразить лучше? — спросил старик третьего.
      Парень кивнул, отводя в сторону полный ненависти взгляд, и в свою очередь тоже опустился на пол. Он подошел к хозяину и принялся лизать ему руку, потом доковылял до своего компаньона и с явным безразличием стал его обнюхивать.
      — Браво! — воскликнул старик, потирая руки. — Просто замечательно. А теперь подойди, я тебя покормлю.
      Он быстро подрулил на коляске к столу и взял кусок мяса с застывшим жиром. Старик поднял руку вверх и заставил парня служить. Тот присел на корточки, съел подачку и принялся лаять, выпрашивая следующий кусок.
      Забавляясь игрой, старик заставил его доесть все содержимое тарелки. Когда еда закончилась, негр снова принялся лаять. Довольный своей выдумкой, Карл Ричмонд отдал ему часы. Собака снова превратилась в человека, товарищи смотрели на него с завистью.
      — Пришлите ко мне капитана, — приказал хозяин. Темнокожая троица поклонилась и убралась.
      Оставшись один, Карл Ричмонд отправился в ванную, сполоснул руки водой, вытер их полотенцем и обрызгал себя одеколоном.
      Никогда не знаешь, какой заразой могут наградить эти черномазые.
      Он причесался перед зеркалом, с тревогой всматриваясь в отражение: вторые сутки его беспокоил левый глаз. Затем Карл Ричмонд обнажил свои желтые вставные зубы, остался удовлетворенным увиденным, развернулся и покатил обратно в салон, где уже поджидал капитан.
      — Неужели нельзя постучать, прежде чем войти?
      Капитан с фуражкой в руке тут же вытянулся по стойке смирно.
      — Вы за мной посылали, сэр?
      — Когда мы прибудем в Канн?
      — Самое позднее — через двое суток.
      — На мое имя поступали радиограммы?
      — Нет, сэр.
      — Не понимаю, зачем держать на борту рацию. Никто обо мне и не вспомнил.
      — На судах такого класса без него нельзя.
      — Никаких известий от Антона Корфа?
      — Он молчит уже три дня, сэр.
      — Ты уверен, что отправил сообщение врачу?
      — Какому врачу?
      — По поводу моего глаза, недоумок. Мне нужен лучший специалист в Европе. Я не собираюсь обращаться к местным полудуркам, понял? Требуется настоящий специалист. Скажи откровенно, как ты находишь, не покраснел мой глаз ещё сильнее? Подойди ближе, я не заразный.
      Карл Ричмонд нетерпеливо подкатил на своей коляске. Капитан наклонился и бесстрастно посмотрел ему в лицо.
      — Да, сэр.
      — Что ты хочешь сказать?
      — По-моему, состояние ухудшается.
      — Ты думаешь, положение стало серьезным?
      — Не могу судить, сэр.
      — Убирайся к черту!
      — Есть, сэр, — капитан развернулся на каблуках, надел фуражку и, не оглядываясь, вышел из салона.
      Раздосадованный калека не знал, чем себя занять. Это была его трагедия: отчаянные попытки убить время сменялись недовольством от его бесполезной траты.
      Карл Ричмонд покатил в каюту, где его ждала игра в молчанку.
      Яхта была построена так, чтобы соответствовать его ограниченным возможностям. Поскольку он прикован к инвалидной коляске, все подчинялось этому способу передвижения. Компактная мебель крепилась к переборкам, чтобы можно было свободно разъезжать по каютам. Иллюминаторы заменили низкие окна, и теперь он всегда мог любоваться морем, но никогда не удосуживался этого сделать. Старик проводил на яхте столько времени не из-за морских пейзажей или любви к путешествиям, к тому же он чрезвычайно редко сходил на берег. Ему просто хотелось проводить все время на борту, среди слуг, словно королю в своем королевстве. Ни одно событие в этом крошечном мирке не могло ускользнуть от его глаза. У него были свои шпионы, соглядатаи и, кроме того, свои враги, чья ненависть уже сама по себе была достаточной причиной продлить свое существование.
      Приятно было чувствовать, что они постоянно находятся в его власти.
      И все-таки его нельзя было назвать монстром.
      Уроженец Гамбурга, натурализованный американец — это было сделано для удобства бизнеса — сколотил колоссальное состояние; вначале ему улыбнулась удача и на его землях оказались нефтяные месторождения, а затем Карл Ричмонд оказался достаточно прозорлив, чтобы управляться с этим хозяйством. Он всегда был хитер и проницателен, да к тому же не отличался излишней щепетильностью. Два эти качества, помноженные на удачу, здорово ему помогли.
      Окруженный коллегами — уроженцами Германии, предпочтительно из Гамбурга, он играл довольно видную, хотя закулисную, роль во время обеих мировых войн, и попал у американского правительства в черные списки. Но Ричмонд был умным и расчетливым игроком, знал, как играть за обе партии, чтобы не сделать свое пребывание в Штатах нежелательным.
      Благодаря поддержке избирательной кампании, Карл стал «персона грата» у некоторых политиков, которые были обязаны ему своей карьерой и старались обеспечить ему соответствующее положение, чтобы упрочить свое собственное.
      Но Ричмонд по-прежнему оставался свободным художником и не мог отказать себе в удовольствии то финансировать переворот в Саудовской Аравии, то продавать оружие греческим коммунистам. Он постоянно служил одним, предавал других, менял стороны, словно шахматный игрок, играющий против самого себя. Это позволяло развлечься, и в то же время быстрая смена позиции всегда помогала умножать состояние.
      И тем не менее, он всегда был одиночкой. В юные годы женился на молодой и недалекой соотечественнице, удивив выбором всех людей своего круга. Робкую болезненную девушку смущала и оставляла равнодушной светская жизнь. Этому жребию она предпочла бы тихие радости семейного очага и воспитание детей. Но до самой смерти этой её мечте так и не суждено было сбыться.
      Овдовев, Карл Ричмонд в первый и единственный раз в жизни пережил неподдельное горе.
      С той поры минуло сорок лет, но он больше ни разу даже и заговаривал о женитьбе.
      Не давая поблажек себе, с остальными Ричмонд обращался ещё суровее. Антона Корфа он встретил во время визита в Германию в 1934 году, и нанял его временным секретарем. От его наметанного глаза не ускользнули исключительные деловые данные нового сотрудника, и с тех пор тот так и пребывал в этой должности.
      Корф был карьеристом, претендовавшим на свою долю пирога. Старик давно об этом догадывался и, играя на его честолюбии, добивался исключительной преданности.
      Но рано или поздно должен был прийти момент, когда Корф ознакомится с завещанием и поймет всю тщетность своих надежд. Было очень забавно составлять этот небольшой документ, который в день оглашения преподнесет немало сюрпризов. Жаль, что он не сможет там присутствовать и насладиться этим зрелищем.
      Деньги совсем испортили старика. За свою долгую жизнь он уверился в их безраздельной власти и всегда мог позволить себе удвоить ставки на подкуп известного своей честностью человека. В этом мире купить можно все, и причем не спешить расплачиваться по счетам. Карл Ричмонд за свои чеки покупал не только бесчисленных политиков и актрис, но генералов, и губернаторов, старавшихся получить за свои услуги максимальную цену.
      Только один человек несмотря ни на что постоянно оказывал ему сопротивление — его жена.
      Она вышла за него, как могла бы выйти и за нищего. Ее трудно было назвать красавицей или умницей, но она была предана ему душой и телом, обнаружив при этом удивительную верность и необъятные запасы нерастраченной нежности.
      Да, за всю свою долгую жизнь ему так и не довелось встретить другую такую.
      Он мог бы стать совсем другим, если бы не его окружение. Невозможно оставаться великодушным и справедливым, когда все остальные готовы ухватиться за любой компромисс, предать собственных родителей и взяться за самую грязную работу.
      Распростертые у его ног, словно перед золотым тельцом, они продали ему свои души. В те далекие годы, когда Карл Ричмонд был ещё молод и далеко не мизантроп, он забавы ради стал выяснять, как далеко можно зайти с людьми. Всего пара попыток из простого любопытства, но с тех пор он уже не смог остановиться до самой старости, неразлучными спутниками которой стали цинизм и болезни.
      Трудно винить его, что эти садистские развлечения доставляли ему удовольствие. На своей стодвадцатифутовой яхте, названной «Удача» в пику тем, к чьей судьбе это слово никакого отношения не имело, он круглый год мог бороздить моря и океаны, по нескольку месяцев не удосуживаясь взглянуть на пляску волн за двойными стеклами окон.
      Иногда Карл, закутавшись в плед и с биноклем на шее, располагался на палубе, пытаясь пробудить в себе интерес к водной стихии, но сильные порывы ветра быстро его утомляли и он спешил ретировался в свою каюту.
      В штормовую погоду его коляску ставили к буфету, а сам он лежал на огромной кровати, обложенный грелками и подушками. Ричмонд никогда не страдал от морской болезни и пользовался этим преимуществом.
      Сейчас он направлялся из Нью-Йорка в Канн, где нужно было привести в порядок европейские дела и подобрать секретаря. Затем Карл намеревался бросить якорь на итальянской Ривьере, пройти вдоль побережья Далмации до самой Греции и ещё до зимы вернуться во Флориду. Но сейчас ему не терпелось добраться до берега и встретиться с окулистом. Не мог же он вечно промокать глаз носовым платком!
      И в любом случае нужно было поскорее попасть хоть куда-нибудь, ведь у него кончились сигары.

      Узнав о прибытии яхты, Антон Корф решил, что в первый раз на борт лучше отправиться одному, проверить настроение хозяина и подыскать предлог для появления в его окружении Хильды.
      Пришлось приложить немало усилий, чтобы избежать нашествия репортеров, но разогнать толпу зевак, собравшихся на пристани поглазеть, как швартуется океанская яхта, было не в его власти.
      Дожидаясь окончания этой процедуры, Корф с заднего сиденья лимузина был вынужден выслушивать комментарии досужей толпы, которые уже начинала действовать на нервы.
      Наконец с яхты спустили трап, и он сумел первым подняться на борт. Там его приветствовал капитан, но Корф, не останавливаясь, поспешно направился в салон, и камердинер Карла Ричмонда сразу доложил хозяину о его появлении. Старику явно не терпелось его увидеть, он даже не заставил себя ждать.
      — Подойдите сюда и скажите, что вы об этом думаете, буркнул он вместо приветствия.
      Ничем не выдав удовлетворения от такого приема, Антон Корф наклонился и уделил воспалившемуся глазу ровно столько времени, сколько требовали приличия.
      — Нужно связаться со специалистом по глазным болезням, медлить не следует. Я немедленно распоряжусь пригласить профессора Мори из Лозанны. Тогда он сможет вылететь ещё сегодня.
      — Какая удача, что вы уже здесь! Этим ослам ничего не стоит уморить меня до смерти.
      — Не волнуйтесь, завтра начнем лечение, уверяю вас. Как прошло плавание?
      — Неплохо. Мы попали в довольно сильный шторм, некоторых из моих людей сильно укачало.
      — Но как вы сами себя чувствуете?
      — У меня ужасно болит глаз.
      — Понимаю, но я имел в виду не это.
      — А вы считаете, этого мало? Конечно, у вас ничего не болит.
      — Я просто не так выразился.
      — Ну, ладно. В каком состоянии дело Бремера?
      — Все улажено, сэр. После должного убеждения он согласился на ваши условия.
      — Вы не принесли сигар?
      — Нет, но я немедленно распоряжусь доставить.
      — Не стоит. Эти ослы опять купят какое-нибудь барахло. Займитесь этим лично.
      — Хорошо, я привезу их сам. Что ещё можно сделать?
      — Позаботьтесь о враче, он нужен мне срочно. Я не собираюсь задерживаться в Канне. Уладьте дела и возвращайтесь.
      Антон Корф оставил бумаги на подпись, вернулся в машину и вернулся в отель. Не теряя времени, он заказал телефонный разговор с клиникой Мори в Лозанне и настоял на личной беседе с профессором. Наконец-то Корф нашел предлог для появления на сцене Хильды.
      Когда секретарша объявила, что Лозанна на связи, Корф переключил разговор на личный телефон и объяснил профессору все, что от того требуется, а часом позже в его офисе появилась Хильда.
      Он окинул её придирчивым взглядом. Перемена поражала. Стоявшая перед ним молодая женщина была не просто красива, в ней чувствовался настоящий класс. Породу за деньги не купишь.
      — Вы готовы к встрече с женихом?
      Она кивнула и улыбнулась.
      — Должен вас предупредить, что выглядит он сейчас ужасно, но это даже к лучшему. Это послужить оправданием вашему появлению, ведь вам придется стать его сиделкой.
      — Сиделкой?
      — Да. У него опухоль на глазу, которая приносит массу неприятностей. Завтра из Швейцарии прилетает профессор Мори. Он осмотрит больного, назначит курс лечения и порекомендует взять сиделку. Нам придется перерыть весь город, но сейчас время отпусков и подходящую кандидатуру найти будет трудно. Дадим ему пару дней побушевать, это станет лучшей подготовкой к вашему появлению на сцене. К этому моменту он будет смотреть на вас, как на своего спасителя.
      — Должна сразу предупредить, у меня нет ни опыта, ни медицинского образования.
      — Тем лучше. Ему нужна вовсе не сиделка, а девушка, которая сможет его использовать в своих целях.
      — Да, но как же его больной глаз?
      — Профессор оставит подробные инструкции, перевязка проблем не составит. Его должны обслуживать лучшие специалисты, не говоря уже о слугах на все случаи жизни. Он слишком привык к этому и не доверит осматривать себя постороннему. Вы станете истинным украшением его окружения и необходимой добавкой ко всем лекарствам и мазям. Вы меня понимаете?
      — Пока не совсем. Не вижу, зачем ему жениться на мне, если я буду всего-навсего его прислугой.
      — Мне лучше знать. Есть очень простой способ обращения с таким человеком. К несчастью, я понял это слишком поздно и не смогу воспользоваться сам. Зато это поможет вам извлечь пользу из моего опыта.
      — Хорошо… Я вас слушаю.
      — Будьте с ним построже. Других секретов у меня нет. С первой же встречи вам нужно будет поставить себя выше него. Если он начнет вами помыкать, все пойдет прахом.
      — Но я должна буду ему подчиняться, и если он разозлиться, то просто вышвырнет вон.
      — Ничего подобного. Именно этого ему ужасно не хватает. Он готов все отдать тому человеку, который не даст растоптать свое достоинство. Все остальные мирятся с таким обращением только из-за приличной компенсации. Постарайтесь не стать одной из них. Он будет вас игнорировать и всячески унижать. Не позволяйте этого, и вы сорвете банк.
      — Вы в самом деле полагаете, что этого будет достаточно, чтобы он мной увлекся?
      — Любовь тут не при чем. Он будет играть по вашим правилам и женится на вас только потому, что это станет единственным способом удержать вас рядом. Естественно, поначалу ему захочется вас просто купить, но чем больше будет получать отпор, тем больше станет ценить. Главное, чтобы ни разу не согласиться на его предложение, словно оно было вашей заметной мечтой. Это золотая роль, мадмуазель Майснер. Вам придется проявить немалые актерские способности и ни разу не сфальшивить.
      — Насколько я поняла, он станет моим прекрасным принцем?
      — О, нет, моя дорогая. Он — магнат, а это гораздо лучше.
      — Мне следует купить что-нибудь вроде формы медсестры?
      — На ваше усмотрение, но не переборщите. Если вы будете выглядеть как настоящая сиделка, он не представит вас ни в какой другой роли.
      — Понимаю.
      — Не старайтесь его провести и будьте осторожны: он очень проницателен. Но когда удастся подцепить его на крючок, он станет думать только о вас.
      — А я буду думать только о нем, можете не беспокоиться.
      — Ну, кажется, мы все обсудили. Ему не терпится выйти в море, так что в Канне мы надолго не задержимся. На яхте мы будем видеться постоянно, я стану держать вас в курсе. Желаю удачи.
      Они встали и пожали руки. С этой минуты их сотрудничество станет теснее.
      Профессор Мори был хорошим практиком и ещё более замечательным бизнесменом. Он быстро понял, что миллионеры — просто манна небесная, к тому же их очень беспокоили все мыслимые и немыслимые болезни. С другими категориями клиентов профессор сталкивался крайне редко.
      Он открыл чрезвычайно дорогую роскошную клинику, где очень богатые люди могли убивать время, а он — наслаждаться своей местью.
      Его часто вызывали на консультации во все уголки Европы, где за астрономические гонорары он брался за лечение любых заболеваний, невзирая на отсутствие симптомов.
      Любезный и молчаливый, изредка бросавший непонятные медицинские термины, профессор производил сильное впечатление на своих клиентов, которых в тайне презирал, а они обеспечивали ему необходимую популярность в своих кругах.
      В Каннах его встретил Антон Корф, к которому он чувствовал странную привязанность. Личный секретарь Карла Ричмонда явно не заблуждался на его счет, и профессор прекрасно это понимал. Сам он считал его корыстолюбивым карьеристом, но взаимное расположение помогало им говорить открыто.
      — Ну, что на этот раз? — спросил офтальмолог, когда машина уже подвозила их к стоянке яхты.
      — Его беспокоит глаз. Похоже на коньюктивит.
      — Какие у тебя планы?
      — Без перемен. Скоро выходим в море, но меня это не пугает.
      — Хочешь оставить его под моим наблюдением?
      — Нет нужды. У него будут другие развлечения.
      Привычная маска медицинского светила сменилась веселой ухмылкой.
      — Нашел сиделку?
      — Верно, — в свою очередь хмыкнул Корф.
      — Хорошенькая?
      — Не знаю, ещё не видел. Главное, что она существует, а то на борту яхты слишком много мужиков.
      — Да?
      — Нет, не в этом смысле, но дни тянутся слишком медленно, а я уже далеко не молод.
      — Не слишком загружай её работой.
      Они снова расхохотались, довольные почти мальчишеской болтовней.
      Осмотр растянулся на целый час. Это было вполне разумно: профессор собирался обедать на яхте, а его самолет вылетал только на следующее утро.
      Антону Корфу было рекомендовано подобрать сиделку, а старик укатил в каюту под присмотр прислуги, пока не найдут подходящую кандидатуру.
      Прошло уже два дня, а от секретаря не поступало никаких известий. Старик снова впал в ярость, и команда яхты буквально ходила на цыпочках, пока буря не улеглась. Он решил отправиться в Ниццу и поискать там, как вдруг словно по мановению волшебной палочки появилась долгожданная сиделка.
      Когда Хильда ступила на трап, на неё уставилась вся команда. Сдержанная, элегантная женщина обратилась к первому помощнику капитана и объяснила ему, что профсоюз медицинских работников рекомендовал её Антону Корфу. Это имя прозвучало как пароль, и Хильду немедленно проводили к больному.
      Он отослал всех слуг, подкатил к ней на своей коляске и отчитал за то, что ему пришлось целых два дня дожидаться её появления.
      Хильда свысока смерила его бесстрастным взглядом, сняла перчатки, аккуратно сложила их и убрала в сумочку.
      — Пять месяцев в году здесь почти нет работы, — спокойно ответила она, — но в летние месяцы число курортников увеличивается раз в семь, и приходится раз в семь больше работать. Так что у меня есть возможность выбирать пациентов. Если вы такой же неприятный тип, каким кажетесь с первого взгляда, скажите сразу — и я изменю свои планы.
      От удивления Карл Ричмонд выронил полотенце, которым прикрывал воспаленный глаз.
      — Почему мне пришлось столько ждать?
      — Я была занята, а сегодня утром обратилась в профсоюз и получила список людей, нуждающихся в помощи. Поскольку вы оказались в нем на первом месте, я пришла сюда.
      — Но вы знаете кто я?
      — Карл Ричмонд, если я не ошибаюсь. Так было указано в списке.
      — Разве вы не знаете, что я мультимиллионер?
      — Ну и что?
      — В ваших интересах присматривать за мной, а не за какой-то старухой.
      — В самом деле? Мне платят обычную ставку, как и всем прочим, так что ваше состояние тут не при чем.
      — Лицемерка, вам прекрасно известно, что я смогу заплатить раз в десять больше остальных.
      — Нет, мистер Ричмонд.
      — И вы не кривите душой?
      — Нет, просто предвижу дальнейшее развитие событий, вот и все. Я не собираюсь дать вам помыкать мной. Вы будете платить обычную ставку и станете обычным пациентом, или я отправлюсь к следующему по списку. Надеюсь, мы поймем друг друга, мистер Ричмонд?
      Старик недоуменно таращился на нее.
      — Странная женщина, — буркнул он, разворачивая свою коляску. — Ну, раз вы здесь, приступайте к делу.
      — Именно это я и собираюсь сделать. Где предписания врача?
      — У моего секретаря. Вы представитесь, или мне придется подзывать вас свистом?
      — Мужчины часто свистят, когда я прохожу мимо, а зовут меня Хильдегарде Майснер.
      — Моя соотечественница?
      — Я немка, уроженка Гамбурга.
      — Мне это нравится, будем говорить по-немецки.
      — Как вам угодно.
      — Какого черта вы делаете во Франции?
      — А вы?
      Он покосился на нее, побагровев от ярости. Но Хильда ему улыбнулась, и невольно Карл Ричмонд ответил тем же.
      — Мне сразу приступать к работе, или я смогу сначала распаковать вещи в своей каюте?
      — Останьтесь. У вас ещё будет масса времени.
      Сидя лицом к окну и не отводя глаз от её отражения в стекле, он сказал:
      — Расскажите про Гамбург. Я там не был с тридцать четвертого года. Но, пожалуйста, по-немецки.
      Хильда была удивлена происшедшей переменой и про себя отметила, что из-за его сентиментальности с ним будет нетрудно управиться.

      Несколько часов спустя, облокотившись на перила рядом с Корфом, она делилась своими впечатлениями.
      Каннская гавань медленно растворялась в темноте.
      — Вы все сделали правильно. Он говорил о вас.
      — И что сказал?
      — Да ничего особенного. Не теряйте голову. За вами пока наблюдают. но раз вы все ещё здесь, значит первое знакомство прошло успешно. Между прочим, вы не страдаете морской болезнью?
      — Не думаю, а что?
      — Жаль, если вам придется оставаться в своей каюте. Мы редко заходим в порты и долго там не задерживаемся. Я принес таблетки, на всякий случай принимайте их несколько раз в день.
      — Вы продумали все до мельчайших деталей, — улыбнулась Хильда.
      — Не давайте ему курить. Это может оказаться нелегко, но доктор Мори очень озабочен. Не забывайте, играя в шахматы, вы должны давать ему выиграть. Не каждый раз, а то он сразу заметит подвох, но достаточно часто.
      — Я думаю, с ним будет нетрудно справиться. Он просто испорченный сентиментальный ребенок.
      — Не слишком полагайтесь на первое впечатление.
      — Вы знаете, мне целый час пришлось рассказывать ему про Гамбург. Все, до мельчайших подробностей.
      — Позвольте сразу заметить, что вы ошибаетесь, и он слушал вас совсем не из-за сентиментальности. Он просто проверял вашу легенду. Вот и все.
      — Кто вам сказал?
      — Он сам.
      Хильда некоторое время смотрела вдаль, потом вздохнула:
      — Может быть, так оно и лучше.
      Жизнь постепенно налаживалась. Хильде до сих пор ни разу не приходилось выходить в море, но новый образ жизни ей понравился. Громадный плавучий дворец приводил её в восхищение, её каюта была образцом комфорта и хорошего вкуса. Хильда вставала рано утром, прогуливалась по палубе, потом завтракала с офицерами и принимала на корме солнечные ванны. Незадолго до полудня она возвращалась в каюту и переодевалась, чтобы нанести визит Карлу Ричмонду, который ещё только вставал с постели. Она помогала ему переодеться и беззаботно болтала, пока делала ему маникюр.
      Он просил делать это именно Хильду, хотя особой за ней не числилось. Скорее, это было лишь уловкой чтобы почаще бывать в её обществе, не признавая, что оно ему приятно.
      В то утро, опустив руки в мыльную воду, он выдавил тусклую улыбку и обратился к ней довольно дружелюбным тоном:
      — Знаете, что вы сейчас сделаете?
      — Нет.
      — Дадите мне ключ, который лежит у вас в кармане.
      — И что вы собираетесь с ним делать?
      Карл Ричмонд выдавил несколько невразумительных звуков, которые можно было принять за смех.
      — Мне нужно кое-что достать из буфета.
      — Сигары?
      — Вы слишком любопытны, дорогая. Послушайте, давайте заключим сделку: вы даете мне ключ, а я вам новую симпатичную стодолларовую банкноту.
      — Вы прекрасно знаете, врач вам запретил.
      — Но я же не говорил, что мне нужно взять из буфета сигары.
      — Верно, но мне нетрудно догадаться.
      — Обдумайте предложение, моя дорогая. Все останется между нами. За совершенно бесполезный ключ я дам вам сотню долларов, и делайте с ней, что хотите.
      — Уговоры напрасны, мистер Ричмонд. Вы теряете время.
      — Проклятая идиотка! — взорвался старик. — Только подумайте! Если не отдадите, я позову слуг и заставлю взломать дверцу буфета. Коробка с сигарами будет моей, а вам не достанется ни цента.
      — Как вам будет угодно.
      — Вы согласны?
      — Я не дам ключи, можете звать стюарда. Прикажите взломать буфет, возьмите сигару и курите её. Сегодня же вечером вам станет плохо, но тогда прошу меня не беспокоить.
      — Не стоит так нервничать. Можно договориться по-другому. Я понимаю, с моей стороны не слишком удобно предлагать вам деньги. С такой женщиной, как вы, можно уладить вопрос совсем иначе.
      Он резко развернул коляску, проехал в салон, открыл шкафчик, достал из него большую шкатулку, положил её на колени и вернулся к Хильде. Она бесстрастно наблюдала за его действиями.
      С видом заговорщика Карл Ричмонд расстегнул жилет, потом рубашку и извлек ключ, висевший на длинной цепочке. Он щелкнул замком и приподнял крышку, наблюдая краем глаза за реакцией.
      Шкатулка была внутри обита бархатом, её содержимое оказалось грудой браслетов, колец, ожерелий и платинового гарнитура с драгоценными камнями. На старческих коленях лежали настоящие сокровища Али-Бабы. В довершение картины он запустил в них свои скрюченные ревматизмом пальцы, и камни заиграли.
      — Выбирайте, моя дорогая.
      Очарованная этим великолепием, Хильда разглядывала содержимое шкатулки.
      — Что бы вы предпочли? Кольцо, браслет, заколку?
      Прежде чем она смогла ответить, старик размашистым жестом выхватил перстень с огромным квадратным рубином.
      — Вот, берите. Я даю его вам.
      Хильда несколько секунд покрутила перстень между пальцами, любуясь игрой камня на свету.
      — Какая прелесть…
      — Я привез его из Бирмы. Именно там находят лучшие рубины.
      Молодая женщина подняла голову и поймала на себе его взгляд. Тогда она аккуратно положила перстень в шкатулку и улыбнулась.
      — Мне очень жаль. Не думала, что вы так любите курить.
      Карл Ричмонд резко захлопнул шкатулку, запер на ключ и спрятал его на груди под рубашкой. Затем застегнул жилет и презрительно бросил:
      — Полагаю, вы не забыли, что находитесь у меня на службе?
      — Вы не даете мне забыть об этом.
      — Тогда я приказываю, вы слышите, пойти и принести мне сигары.
      — Комедия становится абсурдной, мистер Ричмонд. Вы меня наняли, но я выполняю указания профессора Мори и действую в ваших собственных интересах.
      — Прошу не объясняться, а выполнять. Дайте мне ключ.
      — Я сожалею…
      — Вы отказываетесь?
      — Да.
      — Убирайтесь. Я больше не хочу вас видеть. Даже имени слышать не хочу. Вы уволены.
      Обескураженная нелепостью этой сцены, Хильда немного замешкалась.
      — Пошла вон, дрянь!
      — Но мы находимся в открытом море. Мне что, прыгнуть за борт и добираться вплавь?
      — Я сказал, убирайся.
      — Не стоит так нервничать, мистер Ричмонд. В вашем возрасте это небезопасно.
      Природная скромность Хильды не позволила ей запомнить ответ.
      Весь следующий день она была в немилости. Карл Ричмонд не покидал своей каюты и не посылал за ней. За ним ухаживали слуги, а расспрашивать их было бесполезно.
      Старик стал походить на ненормального. Возможно, с её стороны было неразумно проявлять такую неуступчивость с самого начала.
      Хильда увидела хозяина только за ужином, куда он пригласил её, Антона Корфа, капитана и первого помощника.
      В тот вечер с его лица не сходила зловещая ухмылка, он вглядывался в их лица с плохо скрываемой иронией.
      Ужин был хорош, вино и вовсе великолепное, но атмосфера ужина казалась напряженной. Все были начеку и ждали, что ещё может выкинуть старый сумасброд.
      Разговоры велись только на нейтральную тему и ничего кроме плаванья не касались. Антон Корф перешучивался с первым помощником, добродушным парнем, который не обращал внимания на напряженную обстановку за столом.
      Хильда поняла ехидство старика в самом конце ужина. Когда принесли кофе и ликер, он вытащил из кармана сигару, откусил кончик и, не сводя с неё глаз, выплюнул его.
      — Вы отказались очень правильно, моя девочка, — сказал Карл Ричмонд, прикуривая, — так это мне обошлось гораздо дешевле, — с этими словами он показал ей портсигар из крокодиловой кожи с десятью «гаванами».
      Она промолчала и взяла у капитана предложенную сигарету.
      — Ну, мадмуазель Майснер, разве вы не сожалеете о вчерашнем упрямстве?
      Хильда улыбнулась, с удовольствием выпустила дым через ноздри и, не повышая тона, ответила:
      — Вам известно, мистер Ричмонд, почему доктор Мори заставил меня дать обещание не позволять вам курить? — Она замолчала в ожидании ответа, но старик его игнорировал. — Он утверждает, что одна сигара для человека в ваши годы стоит месяца жизни. Но лично я считаю вас храбрецом, который безрассудно тратит то немногое, что у него осталось.
      Наступила гнетущая тишина. Антон Корф постарался скрыть озорной блеск глаз и уставился в тарелку, а оба офицера, чувствуя неловкость, целиком сосредоточились на кофе. Хильда взглянула старику в глаза и улыбнулась. Дым от сигары поднимался к потолку, вкус победы явно был подпорчен, но Карл Ричмонд демонстративно сделал глубокую затяжку.
      — Месяц, — протянула Хильда, — тридцать дней и ночей, сколько это часов?
      Старик стукнул кулаком по столу, зазвенели бокалы, капли красного вина упали на белоснежную скатерть.
      — Гусыня, — бушевал он, — глупая гусыня!
      — Но молодая, мистер Ричмонд, все ещё очень молодая…она с улыбкой встала из-за стола и спокойно вышла из салона.
      Оставшиеся абсолютно безучастными к стычке мужчины даже не повернули головы.
      Как только дверь за ней закрылась, Хильда почувствовала как вся дрожит. Ужасная сцена до сих пор стояла у неё перед глазами. Возможно, она зашла слишком далеко. Слишком мало времени прошло, чтобы закрепиться в этой роли. Неужели она подорвала свои шансы, с самого начала заняв столь бескомпромиссную позицию?
      Хильда облокотилась на перила и постаралась успокоиться. Она не слышала, как подошел капитан, и вздрогнула, когда он заговорил.
      — Вы ведете опасную игру, мадмуазель.
      Не зная, что сказать, Хильда ответила вымученной улыбкой.
      — Если позволите дать совет, будьте осторожнее. Старик не любит, чтобы на людях из него делали посмешище.
      Не дожидаясь ответа, он ушел, растворившись во тьме. Хильда нервно затянулась сигаретой. Из салона раздавался приглушенный шум, вероятно, ходили слуги. Уже сегодня её поведение обсудят и осудят на камбузе. Кое-кто в экипаже с облегчением узнает, что нашелся человек, способный противостоять хозяину, другие решат, что её пора выставить вон. Предупреждение капитана это только подтвердило. Мужчины, особенно трусы, героям не сочувствуют. Хильда колебалась, какую ей занять позицию, и не могла понять, почему Антон Корф не вышел к ней на палубу.
      Волны тихо плескались за бортом, воздух был свеж, стояла великолепная ночь, а молодая женщина неожиданно задумалась о том, что же она все-таки делает на этой яхте. От тусклого, однообразного существования Хильду отделяло слишком мало времени.
      В её памяти неожиданно возник небольшой домик на окраине и вся её прошлая жизнь: бомбардировка, оставившая неизгладимый след в её жизни, крысы на руинах улиц, неотступный страх, холод, голод и одиночество, непостижимые остатки прежних привычек, таких как сон под потрепанным одеялом, еда из помятых жестянок, сетка картошки, вязанка дров… Именно в этих условиях, в здании, от которого остался один остов, среди нагромождения искореженного железа, мусорных куч, лопнувших канализационных труб и пустых глазниц окон она нашла свою первую любовь.
      Это был дезертир, усталый и голодный, не понимавший, почему он носит драную военную форму. С винтовкой и патронташем, с потемневшими от пыли светлыми волосами, именно таким он появился среди этих руин, тяжело ступая по осыпающимся кучам мусора.
      Хильда разделила с ним ужин из консервов, торопливо согретых над наспех сооруженным костром.
      Парень молча набросился на еду, а потом, поскольку смерть могла настигнуть в любую минуту, а с прошлым их ничто не связывало, да и будущее было под большим вопросом, под завывание ветра они занялись любовью на куче щебня. Почти всю ночь они дарили друг другу весь жар своей молодости, нерастраченную ласку и нежность, все, что у них оставалось в этой жизни. А на утро, пока она ещё спала, он ушел.
      Вот и все, что было им отмеряно судьбой. Жизнь не могла дать большего, она берегла свои сокровища для тех, кто молод, богат, беззаботен и бессердечен. Те принимали эти дары как должное, или скрестив под столом пальцы, чтобы не спугнуть удачу. Им легко было тратить не задумываясь, и они были правы. Ее же от этих счастливчиков отделяла непроходимая пропасть…
      Медленно перекатывались за бортом волны, воздух был свеж, а ночь прекрасна, но молодая женщина чувствовала себя столетней старухой.
      На палубе появился матрос и сообщил, что Карл Ричмонд хочет сыграть с ней в шахматы.
      Его слова вернули Хильду к реальности, она решила на этот раз дать ему выиграть и пошла вслед за матросом.
      Но игра в шахматы не шла ни в какое сравнение с той партией, которую они вели в реальной жизни. Она захватила их целиком и каждый день приносил все новые результаты. Поскольку Хильде понравился Портофино, они задержались там на два дня, а когда она сходила на берег, старик почти не покидал постели и никого не пускал в каюту.
      Антон Корф вынужден был признать, что Хильда успешно продвигалась к цели.
      — Вы оказались очень талантливой ученицей, — признал он, когда они пили чай в ресторанчике на берегу.
      — Я просто хорошо усвоила ваши уроки, не более.
      — Вы пошли гораздо дальше, проявляете инициативу, у вас есть чувство меры, и вам по силам довести это дело до логического конца.
      — Я рада, что он совсем не безобиден, иначе тяжело было бы обманывать его доверие.
      — Все равно, вам пришлось бы это сделать.
      — По правде говоря, я не уверена. Именно его поведение пробуждает во мне дух соревнования и увеличивает удовольствие от игры.
      — Что вы будете делать, когда получите деньги?
      Хильда посмотрела куда-то вдаль и пожала плечами.
      — Не знаю. Мне кажется, это поможет мне избавиться от привычки постоянно контролировать расходы. Именно для того и нужны состояния: можно не обращать внимание на второстепенные вопросы. А чем будете заниматься вы?
      — Моя дорогая девочка, помните, моя доля не идет ни в какое сравнение с вашей. С другой стороны, мне уже шестьдесят два, но даже довольно умеренные мои желания ненамного определеннее ваших.
      — Расскажите о них.
      — Я не осмеливаюсь даже мечтать об этом.
      — Ну, ладно, это не моего ума дело. Меня вполне устраивает нынешнее положение. Такой образ жизни мне даже нравится. Я люблю эту яхту, а мой жених — довольно забавная личность. Чего ещё желать?
      — Ваш тон здорово изменился. А помните тот день, когда вы впервые пришли ко мне в офис?
      Хильда беззаботно рассмеялась.
      — Мне показалось, что речь в объявлении шла именно о вас. Словно я выиграла главный приз в лотерее.
      — Вы мне льстите.
      — Просто это доказывает мою искренность. Но вы сами никогда не стали бы искать жену по объявлению.
      — Вы правы, особенно учитывая мои требования. Женщины мне нужны для профилактики здоровья: как зубная щетка, например. Вы меня понимаете? Менять их постоянно просто необходимо.
      — Неужели вам не доводилось встречать таких, которые значили бы для вас больше прочих?
      — Конечно да. Проститутки обычно идеальные любовницы. Я всегда питал слабость к женщинам, которым нужно платить, поскольку платить приходится в любом случае, особенно если женишься. Потом жены теряют привлекательность и становятся матерями, стряпухами, истеричками, но редко остаются хорошими любовницами.
      — А вы никогда не хотели меня?
      Антон Корф удивленно посмотрел на нее.
      — Вы женщина, — сказал он после паузы, — а значит, вам просто необходимо то, чего у вас нет.
      — Я говорю не о себе, а о вас. Я никогда не вызывала в вас желания?
      — Никогда не задумывался… А я у вас? — добавил он после некоторой паузы.
      — Да.
      — Ну и?
      Хильда посмотрела на него, глаза их встретились, и на мгновение между ними возникла незримая связь.
      — Я бы об этом никогда не пожалела, — тихо ответила она.
      Антон Корф окинул Хильду взглядом, мысленно раздел и, возможно, представил её в постели. Затем отвел глаза в сторону и спокойным, будничным тоном сказал:
      — Не сомневаюсь, мы могли бы провести вместе несколько приятных часов, но будущее привлекает меня гораздо больше.
      — Ведь вы останетесь один, а что толку от богатства, если впереди только одиночество?
      — Я не один, у меня есть моя дорогая дочь.
      — Вряд ли мы будем часто видеться, ведь я не принадлежу к вашему кругу.
      — Такова судьба, но все равно вы будете мне дороги, как родная дочь.
      На этом их беседа кончилась.

      После знаков внимания, оказанных в Портофино, Карл Ричмонд несколько дней вел себя довольно грубо. Хильда по возможности старалась избегать его общества, но развязка наступила, когда они стояли в сицилийской гавани.
      Все началось со смехотворного инцидента с цыпленком.
      Вполне естественно, она старалась как-то баловать пациента во время плавания и составляла меню. Зная кулинарные пристрастия старика, она старалась тактично и с достоинством им потакать. Из-за слабого желудка он мог есть только постную пищу, был требователен и привередлив. Ее усилия не остались незамеченными.
      Однажды, несмотря на его раздражение, Хильда заказала к обеду цыпленка с грибным соусом, который ей особенно нравился, но в то же время не забыла и про его любимую рыбу.
      Обед начался неплохо, но только до того момента, когда стюард подал пресловутого цыпленка.
      Удивление старика быстро переросло в одну из его вспышек ярости, которые он так и не научился контролировать и чьи масштабы совсем не соответствовали породившим их причинам.
      Положение, занимаемое в его жизни Хильдой, похоже, стало угрожать его свободе, а сам факт игнорирования вкусов хозяина за его же собственным столом показался непростительным.
      Старик вызвал звонком одного из слуг, пока остальные раскладывали еду по тарелкам. Белый как полотно, он ни на секунду не сводил с неё взгляда. Стараясь не смотреть на него, Хильда пыталась унять дрожь в руках.
      Появился темнокожий слуга.
      — Уберите это, — приказал Карл Ричмонд, не повышая голоса.
      Антон Корф и офицеры были несколько обескуражены, но позволили убрать свои тарелки.
      Хильда не подняла глаз, когда рука в белой перчатке протянулась за её тарелкой, и только попросила подать соус. За столом воцарилось напряженное молчание. Цветной слуга в ожидании приказаний нерешительно повернулся к хозяину.
      — Я терпеть не могу курицу, мисс Майснер, и вам это прекрасно известно. Я не могу позволить есть её за моим столом.
      Хильда подняла взгляд от тарелки и посмотрела на него.
      — А вы никогда не задавались вопросом, приятно ли нам смотреть и слушать, как вы едите, мириться с вашими глупыми кулинарными пристрастиями? Я заказала для вас рыбу, и это блюдо вам нравится. Наслаждайтесь им, а мы будем лакомиться цыплятами. Не стоит из-за этого затевать нелепый скандал.
      Затишье перед бурей удержало её от продолжения.
      Они посмотрели друг на друга, и женщина поняла, что зашла слишком далеко.
      На несколько мгновений все застыли, словно в немой сцене. Лицо Карла Ричмонда стало пунцовым, он буквально захлебнулся от ярости.
      — Ах, как я тебя ненавижу! Ей, видите ли, не нравится, как я ем, да? Делаю это очень шумно, и это кого-то оскорбляет? Ну, моя девочка, я собираюсь преподать тебе урок, который ты запомнишь. Просто смотри, и пусть он пойдет тебе на пользу!
      Старик схватил графин с красным вином и запустил им в переборку, хрустальные осколки разлетелись во все стороны, а по стене пробежал красный ручеек.
      Прежде, чем кто-то смог его остановить, Карл Ричмонд стал швырять в стену тарелки. Потом в ход пошли бокалы и другая посуда, а перепуганный слуга нашел убежище за спинкой кресла.
      Антон Корф встал из-за стола, но старик этого даже не заметил. Распаляясь все сильнее, он хватал все, что попадалось под руку, и швырял в стену.
      — Так тебе кажется, что ты можешь заводить здесь свои порядки, грязная сучка? Никто, понимаешь, никто не смеет помыкать мной. Когда я что-то запрещаю, и ты, и все остальные обязаны выполнять мои приказы. Ты у меня на службе, как и любой другой на этой яхте. Я плачу, ты подчиняешься. Здесь я хозяин. Все вы мои лакеи, и никому не позволено забывать об этом. А если мне нравится рыгать за столом, вам платят достаточно, чтобы мирится с этим, да ещё и улыбаться. Но если, мадмуазель Майснер, я сделаю кое-что похуже, вам все равно придется мириться с этим наравне со всеми.
      Хильда едва не упала в обморок, но, несмотря на резкие возражения Карла Ричмонда, встала из-за стола и покинула салон.
      Свежий воздух и тишина на палубе привели её в чувство. Она постаралась вернуть себе самообладание и несколько раз глубоко вздохнула, но не смогла унять противную дрожь во всем теле. Словно сомнамбула, Хильда отправилась в каюту, побросала в чемодан свои платья и вернулась на палубу. Трап был спущен на берег. Не останавливаясь и повинуясь только инстинкту, она зашагала к нему. По пути ей пришлось миновать одного из офицеров, тот с любопытством следил за ней, но не сказал ни слова. По его лицу блуждала злорадная ухмылка. Крепко сжимая никелированный поручень и стараясь не зацепиться каблуком за доски, она осторожно спустилась на причал.
      Под палящим солнцем Хильда пересекла пустынную, если не считать нескольких спящих собак, площадь и направилась к приютившемуся под пальмами небольшому кафе. По радио передавали песни о любви. Миновав прохладный зал, она едва не споткнулась о ящик с кока-колой и только тут заметила обедавших в задней комнате хозяев.
      У мужчины в комбинезоне Хильда поинтересовалась, где можно найти такси. Его жена быстро затараторила по-итальянски. Мужчина, не отрываясь от тарелки с остатками рыбы и сыра, смерил её взглядом. Посреди стола на пластиковой скатерти стояла большая миска с зеленью.
      Хильда переложила чемодан в другую руку. Наконец женщина умолкла; мужчина встал, сложил нож и положил его в карман. Потом вытер руки о штаны и на ломаном английском объяснил, что отвезет её сам.
      Они вышли на сонную площадь и, не сговариваясь, посмотрели в сторону яхты, которая занимала большую часть гавани, подавляя своими размерами и роскошью захудалые рыбацкие лодки. На палубе не было никаких признаков жизни.
      Обогнув кафе, они оказались в маленьком переулке. Мужчина шел впереди, беззвучно шагая в туфлях на резиновой подошве; он не выпускал изо рта зубочистку, а мысли явно блуждали где-то далеко от этих мест. Наконец он открыл двери сарая, служившего гаражом для небольшого крытого грузовичка. Вдоль стены стояли ещё два велосипеда, мешая Хильде войти. Мужчина жестом приказал ей подождать снаружи, вскоре до неё донеслось тихое урчание двигателя, и машина задним ходом выехала из сарая. В кузов на пустые корзины отправился её чемодан, сама она села в кабину. Грузовик тронулся с места, и над дорогой поднялись клубы пыли.
      В пути мужчина постоянно следил за ней краем глаза, стараясь найти удобный предлог для беседы, но Хильда держалась отчужденно. Лежавшая посреди дороги собака лениво покинула свое место только после длинного гудка автомобиля. Вскоре они подъехали к единственной более или менее приличной гостинице в округе, где она могла остановиться. Молодая женщина порылась в сумочке и протянула ему банкноту. Он молча запихнул её в карман, достал чемодан и уехал.
      Персонал гостиницы отдыхал после обеда, так что никто не вышел ей навстречу. Она миновала посыпанную гравием дорожку и вскоре оказалась у стойки дежурного. Звонок гулко отозвался в уставленном кадками с пальмами холле.
      Наконец кто-то из персонала прервал послеобеденную сьесту и с опухшим от сна лицом выполз к стойке, застегивая на ходу пуговицы. После недолгих переговоров он повел её наверх по широкой мраморной лестнице, затем они миновали длинный коридор и оказались в большой спальне. Коридорный сразу же открыл двери на красивый балкон с видом на гавань, где на швартовых мягко покачивалась яхта.
      Едва оставшись одна, Хильда скинула платье и туфли, закурила и в одном белье бросилась на постель.
      Жара в комнате стояла невыносимая, в воздухе разносился нескончаемый стрекот цикад. Легкий ветерок лениво раскачивал листья пальм. Она закрыла глаза и только теперь поняла, что попала в весьма неприятную историю.
      На борту яхты Карла Ричмонда после припадка ярости отвезли в каюту, где ему подали обед, заказанный сиделкой.
      Подобные вспышки гнева проходили для него бесследно, пробуждали чувство голода и радость жизни. От злости не осталось и следа, ведь последнее слово было все равно оставалось за ним.
      Он жадно набросился на еду, зато подчиненные лишились всякого аппетита и гадали, чем все это может обернуться. Антон Корф с трудом сдерживался, чтобы не выдать свое волнение. Он был обескуражен сценой, спровоцированной его ученицей. На этот раз та явно перегнула палку и теперь трудно будет исправить последствия её демонстративного ухода. Самолюбие не позволит Хильде как ни в чем не бывало вернуться обратно, а Карл Ричмонд явно не был расположен за ней посылать. Оставался только один выход: нужно разыскать её раньше, чем старик заметит отсутствие сиделки.
      Без особого энтузиазма он сошел на берег и направился в единственное кафе в конце площади. После долгих переговоров с философски настроенным хозяином его доставили в ту же гостиницу, что и Хильду.
      Дежурный провел секретаря к её номеру, где она приняла его, сидя на постели и завернувшись в одеяло.
      Безупречно одетый, с гвоздикой в петлице Антон Корф положил шляпу на колени и кисло взглянул на нее.
      — Похоже, моя дорогая, вы только что совершили ужасную ошибку.
      Хильда промолчала, попыталась прикурить сигарету со стороны фильтра и тут же потушила её на ночном столике.
      — Карл Ричмонд ещё не узнал про ваше отсутствие. Пока не все пропало, возвращайтесь на яхту. Я прослежу, чтобы экипаж не проболтался. Может, удостоите меня ответом?
      — Я не намерена возвращаться.
      — Да, понимаю, — протянул Корф и удержался от дальнейших замечаний.
      В номере стало тихо. Хильда не могла оторвать глаз от вида на гавань. Она даже не повернулась, когда её компаньон заказал в номер два виски. Потом снова уселся в кресло и молчал до тех пор, пока официант не принес бокалы и не вышел из номера.
      — Разрешите обратить ваше внимание на нелепое положение, в котором вы оказались. В чужой стране, без паспорта и разрешения на работу. Полагаю, вы уже придумали какой-то выход из ситуации.
      — Не буду спорить, но после этого скандала я не могу вернуться.
      — Из гордости или из стратегических соображений?
      — Что вы имеете в виду?
      — Если это заранее обдуманная позиция, то примите мои поздравления. Даю свое сердечное благословение. Объясните мне свои планы, и я постараюсь помочь. Я вас слушаю. Ах, вы молчите… Значит, это вопрос принципа, глупого принципа, разве не так?
      — Не надо играть словами. Старик стал просто невыносимым. Я не могу с этим дальше мириться. Вот и все.
      — Но, дорогая девочка, неужели вы считаете, что можно заполучить громадное состояние без малейших усилий? Разве я не предупреждал, что обращаться с ним не легче, чем с динамитом?
      Хильда привстала и поправила подушку за спиной.
      — Давайте не будем это обсуждать, ладно? Вы абсолютно правы: я погорячилась. Изо дня в день подстраиваться под его желания — занятие не из легких.
      — Ну, уже лучше. А теперь вставайте и пошли на яхту, пока никто не заметил вашего отсутствия.
      Хильда соскользнула с кровати и без малейшего стеснения стала одеваться под пристальным взглядом Антона Корфа.
      — Что вы имели в виду, когда говорили о стратегии? — спросила она, поправляя прическу.
      — Я полагал, что у вас родилась какая-то новая идея.
      — А почему бы ей не появиться именно сейчас?
      — К чему вы клоните?
      — Положим, мой уход был спланирован, чтобы подогреть у старика аппетит?
      — Это опасная игра. Ничто пока не говорит, что Карл действительно попался на крючок. Если все так, это мастерский выпад, а если нет, непоправимая ошибка.
      — А вы как думаете?
      — Я уже сказал. Ставки слишком высоки, чтобы действовать наугад.
      — Но не станет мое возвращение похожим на капитуляцию?
      — Нет, если он ничего не узнает.
      — Мы же стояли в гавани. Я просто не могла не уйти после таких оскорблений. Любая женщина хоть с каплей самолюбия сделала бы так же.
      — Мы не можем себе позволить такую роскошь.
      — У меня есть идея. Вы возвращаетесь на яхту и оцените обстановку. Если он не беспокоится, я вернусь сегодня, в противном случае пошлите его разыскивать меня, а я буду действовать по обстоятельствам.
      Антон Корф облегченно выпрямился.
      — Другого пути быть не может, — кивнул он, — но будем надеяться, он не отдаст приказ выйти в море без всяких объяснений.
      Хильда только улыбнулась.
      — Мне кажется, у него будут неприятности с местными властями из-за того, что он позволил мне высадиться без разрешения. Как вы считаете?
      — Я восхищен вами, моя дорогая.
      На этом их встреча закончилась.
      Игра была рискованная, но если старик пошлет за ней, она станет хозяином положения. Вся проблема состояла в непредсказуемости старого самодура.
      Антон Корф вернулся на яхту и сразу отправился в кабинет, стараясь найти удобный предлог побеспокоить шефа. Прижав рукой стопку бумаг, он постучался к нему в каюту и был немало удивлен, заметив перемену в настроении и улыбку на лице.
      — Сегодня вечером мы отплываем в Сплит, — заявил старик. Позаботьтесь обо всем, я не хочу по пути приставать к берегу где бы то ни было.
      Секретарь осторожно постарался прощупать почву.
      — Могу я спросить, почему Сплит?
      Старик был явно в хорошем расположении духа и объяснил, что с этим городом у него связано много прекрасных воспоминаний.
      Ответ мало что прояснил, но требовать другого объяснение не следовало. Пришлось удовлетвориться этим.
      — Вы отдали команду капитану, или заняться мне?
      — Нет, все в порядке. Сыграем лучше в шахматы. Раньше пяти часов мы не сможем заправиться пресной водой.
      Они сели за доску.
      Ни одному из них не хотелось заговаривать о том, что сейчас волновало больше всего. Наконец старик покосился на секретаря. Тот продолжал молчать, и Карл Ричмонд заговорил сам:
      — Каюта мадмуазель Майснер пуста.
      — В такую жару это не удивительно, — как бы между прочим заметил Корф, не отрывая глаз от шахматной доски.
      — Должно быть, я неточно выразился. Ее каюта свободна. Где же она может быть?
      — На яхте места вполне достаточно.
      Старик ухмыльнулся, явно довольный собой.
      — Ее вообще нет на борту. Я проверил. Скажу больше, один из офицеров видел, как она с чемоданом сходила на берег.
      — Возможно, просто захотелось прогуляться.
      — С чемоданом? Мой дорогой Корф, я считал тебя догадливее. Она ушла, собрала вещи и покинула нас. Тебе не кажется, что она интересная личность?
      Секретарь почувствовал на себе пристальный взгляд хозяина. Он сделал очередной ход и пожал плечами.
      — Девица просто глупа. Я найду вам другую.
      — Мне не нужна другая сиделка, я хочу эту. Она у меня служит и не может уйти без моего разрешения. Терпеть не могу своеволия. Найдите её, а в Сплите мы её выставим сами.
      — Не проще сразу найти другую? От этой одни неприятности, к тому я могу её не найти.
      — Мы не в Нью-Йорке. Пройдитесь по местным гостиницам, их всего несколько, и верните Хильду.
      — Она может отказаться, сэр.
      — Ну почему ты так беспомощен, Корф? Похоже, нынешнее положение дел тебя устраивает?
      — В некоторой степени.
      — Что она тебе сделала?
      — Мне ничего, но, если позволите, она превышает свои полномочия.
      — Именно потому я хочу её вернуть. Она должна раз и навсегда понять, кто здесь принимает решения.
      Они закончили партию. Корф не захотел портить старику настроение и дал ему выиграть.
      Пришлось ему огорчить Хильду: намерениях будущего мужа не давали никакого повода для возвращения на яхту. Решения старика не выходили за рамки отношений самодура-хозяина и прислуги. Ему хотелось её возвращения, только чтобы с ещё большим позором выставить за дверь на ближайшей стоянке. Но раз уж Хильда заняла определенную позицию, то следует и впредь придерживаться этой линии. Антон Корф посоветовал ей продолжать игру, а на яхте сообщил старику, что сиделка отказывается у него работать и даже не требует расчета.
      Карл Ричмонд покачал головой и, исподлобья глядя на секретаря, спокойно спросил:
      — Ты предлагал ей компенсацию?
      — Конечно, сэр.
      — Сколько?
      — Я не называл конкретных цифр, просто дал понять, что вы готовы заплатить.
      — И она отказалась?
      — По-моему, для неё это вопрос чести.
      — Чепуха, мой мальчик. Самый настоящий блеф. Ты говорил, что мы сегодня снимаемся с якоря?
      — Естественно.
      — Ну, тогда нет повода для беспокойства. Она вернется.
      — Я так не думаю.
      — Хочешь пари?
      — Вы проиграете. Когда я уходил, она выясняла расписание авиарейсов.
      — Тогда пусть отправляется к чертовой матери. Я больше не хочу о ней слышать. Можешь идти. Как только мы получим воду, сразу выходим в море.
      — Я буду в своей каюте, сэр. Нужно просмотреть массу корреспонденции. Если понадоблюсь…
      — Хорошо.
      Старик развернул свою коляску и дал понять, что разговор окончен.
      В глубокой задумчивости Корф вернулся в каюту. Их позиция была весьма шаткой. Если Карл Ричмонд ничего больше не предпримет, весь его план рассыплется, как карточный домик. Хильда сделала очень рискованный шаг — и сошла с дистанции.
      Придется подыскивать новую ученицу и как следует её натаскивать.
      Но неожиданно он понял, что это невозможно. Документы по удочерению вступили в законную силу. Она стала его дочерью, и все сначала не начнешь. Нужно срочно менять первоначальный план и заставить её вернуться, сохранив по возможности лицо.
      Корф прилег на койку, оставив нетронутым бокал с виски. Проблему следовало решить без промедления. Но прошло несколько часов, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Ни одно из возможных решений его не устраивало, и положение казалось безвыходным.
      К пяти часам они уже запаслись свежей водой. Корф заставил себя остаться в кабинете, на борту яхты не замечалось никакого движения. Он уже встал, чтобы написать Хильде письмо с инструкциями и успеть доставить ей до отплытия яхты, как все и началось…
      Карл Ричмонд потребовал его к себе. На старике был лучший костюм, на коленях он держал шляпу. При виде этого у секретаря едва не вырвался вздох облегчения.
      — Отвезите меня к мисс Майснер.
      Корф не стал комментировать его решение.
      — Сейчас найду машину, сэр.
      Не в силах выдавить ни слова, он поднялся на палубу. Все складывалось как нельзя лучше. Хильда выбрала верный тон, и старик сломался. Непостижимо… Раз он уступил, обратной дороги нет. В будущем они сами ему подскажут, как надо действовать. Антон Корф был так возбужден, что утратил обычную флегматичность.
      Пересадить инвалида в кабину и закрепить коляску в кузове грузовика оказалось задачей не из легких. Секретарь предложил услуги в качестве сопровождающего, но старик отказался.
      — Я с ним вполне управлюсь, — он похлопал тростью по плечу шофера. И сразу вспомнил, что они и так уже потеряли слишком много времени.
      В очередной раз хозяин кафе повел машину к гостинице. Карл Ричмонд облокотился на трость и тихо улыбался, не обращая никакого внимания на окружающее. Он был под впечатлением возрождения своей веры в человеческое достоинство.
      Трем служащих гостиницы пришлось немало повозиться, чтобы извлечь его из машины и усадить в коляску. Старик сам проехал в сад и в тени деревьев стал ждать Хильду. Ей не хотелось появляться слишком поспешно, но она не стала нарочито долго задерживаться, напоминая о своей победе. Хильда тщательно привела себя в порядок, стараясь забыть недавние переживания, принесшие немало неприятных минут, затем с видом молодой, уверенной в своих силах женщины, спустилась к человеку, олицетворявшему собой власть денег.
      — Как понимаете, мадмуазель Майснер, мое появление здесь вызвано неким любопытством.
      — Мне очень жаль, что вы сочли себя обязанным это сделать.
      — Ну, хватит шуток. Я никогда не разыгрывал галантного кавалера. Это не мой стиль. Но мне не нравятся запутанные отношения, и я хочу добиться ясности.
      — Я думала, что мой уход это подтверждает.
      — Вы у меня на службе, и я не давал разрешения её покинуть.
      — Оставим это. У меня нет к вам претензий, мистер Ричмонд.
      — Я не могу сказать того же о себе. Надо признать, ваш уход причинил мне известные неудобства. Я могу потребовать возмещения ущерба. Что вы об этом думаете?
      Хильда только улыбнулась и промолчала.
      — С другой стороны, у меня сложилось о вас, как бы поточнее выразиться… некое мнение. Да, вот именно. И потому я здесь.
      Ее улыбка стала шире, но глаза по прежнему говорили о том, что жизнь не раз обходилась с ней жестоко.
      — Я хочу сделать вам предложение, мадмуазель Майснер.
      — В чем оно состоит?
      — Мы выходим в море, как только я вернусь на борт. Берите чемодан и присоединяйтесь к нам.
      — Все не так просто, мистер Ричмонд.
      — Не делайте глупостей. Я хочу загладить этот инцидент, предлагаю десять тысяч долларов и забудем об этом. Когда мы зайдем в порт, можете на эти деньги скупить всех цыплят на свете.
      — Нет, мистер Ричмонд.
      — Пятнадцать тысяч.
      — Если вы будете продолжать торг, я отказываюсь принимать в нем участие.
      — Не могу понять, зачем я с вами разговариваю; вы у меня на службе, и ведете себя абсолютно неправильно.
      — Я буду счастлива вернуться в Канн, где у меня хватает пациентов.
      — Об этом не может быть и речи. Я нанял вас и не собираюсь отпускать.
      — Спасибо, что вы так считаетесь с моим мнением.
      — Вы неуважительны, как задиристый мальчишка, но я не возражаю. Мы собираемся обойти все греческие острова. Это будет прекрасное путешествие, вы не пожалеете.
      — Я сожалею о последнем инциденте, мистер Ричмонд. Боюсь, он может повториться.
      — Предлагаю вам компенсацию в пятнадцать тысяч долларов. Что я ещё могу сделать?
      — Просто извиниться.
      — Ах, да… Я понимаю, — старик был так ошеломлен, что не сразу нашелся с ответом.
      — Возможно, в вашем мире такие вещи не играют роли.
      — Помолчите. Мне не совсем понятно ваше поведение. Вы не искренни. Этого просто не может быть. Никто в здравом уме не может предпочесть извинение пятнадцати тысячам долларов. К чему вы клоните? Каковы ваши истинные цели?
      — Боюсь, нам никогда не понять друг друга, мы говорим на разных языках.
      — Оставим высокопарный стиль и перейдем к делу. Чего вы от меня хотите?
      — Извинения, я вам уже сказала.
      — Представим себе, я приму это объяснение и извинюсь перед вами. Что за этим последует?
      — Ничего. Я все забуду и вернусь на работу.
      Не отрывая глаз от Хильды, старик резко повернул свое кресло.
      — Каждый раз, когда я… скажем так… нервничаю, мне нужно просто извиниться, что никак не скажется на вашем благосостоянии. В чем же здесь ваша выгода?
      — В этом и заключается ваша ошибка. Не все в этом мире гоняются за прибылью, есть люди, для которых деньги не играют особой роли. Я принадлежу именно к этой категории.
      — Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вам нужно, чтобы человек в моих летах извинялся перед вами? Из гордости?
      — Конечно нет. Назовем это просто чувством собственного достоинства.
      — Чепуха. Такие слова существуют только в словарях, равно как и свобода или равенство.
      — Не для всех, мистер Ричмонд. Вам следует понять, что не весь мир сделан по вашим меркам.
      — Как вы думаете, к чему может привести такая сентиментальность?
      — Это не средство достижения цели. У меня её нет. Просто я такова и меняться не собираюсь.
      — Пожалуйста присядьте, моя дорогая. Вы дышите молодостью, и должен признать, время от времени я нахожу в этом особую прелесть.
      Хильда изо всех сил старалась скрыть торжествующую улыбку.
      — Насколько я понимаю, когда мне больше не понадобятся ваши услуги, нужно будет заплатить вам обычную ставку и купить обратный билет второго класса?
      — Естественно.
      — Неужели вам не ясно, что будь вы немного сговорчивее, за несколько дней могли бы заработать свою многолетнюю зарплату?
      — Не сомневаюсь, но вы заставите меня слишком дорого за это заплатить. Вам не привыкать издеваться над людьми, а они за то, что терпят, получают солидную компенсацию. Я бы на это не пошла.
      — Чем вы будете заниматься, когда закончите работать на меня?
      — Вернусь к своей обычной жизни.
      — У вас есть любовник?
      — Нет, мистер Ричмонд.
      — Какие-нибудь родственники?
      — Нет.
      — Друзья?
      — Знакомые, не более.
      — Вам нравится жизнь на яхте?
      — Очень.
      — А что вы думаете обо мне?
      — Что за вопрос! Мне кажется, я постоянно говорю вам это с момента появления на яхте.
      — А что вы думаете обо мне в качестве мужа?
      — Зачем вам это?
      — Так просто. Надо же как-то поддерживать разговор. Вы не ответили.
      — Я об этом никогда не задумывалась.
      — Ну, все-таки. Представьте на мгновение, просто из любопытства.
      — Что я могу сказать? Вы могли быть моим отцом.
      — Я не похож на похотливого старика. Уже много лет мне в голову не приходило смотреть на женщин с этой точки зрения, а теперь я тем более не собираюсь этим заниматься. Брак не обязательно связан с общей постелью.
      — Но что за надобность на мне жениться?
      — Вы меня забавляете. Понимаете, в моем возрасте и положении трудно найти хоть какое-то развлечение. Вы до смешного искреннее маленькое создание — или невероятная лицемерка. Ответ я смогу найти, только на вас женившись. В конце концов, что мне терять? Дополнительные расходы никак не скажутся на моем бюджете, а что касается моих иллюзий, то за них нечего бояться. Как вы на это смотрите?
      — Что я могу сказать? Слишком удивительный сюрприз. И слишком радикальная перемена в моей жизни. Честно говоря, я даже не знаю.
      — Хорошо, подумайте, мадмуазель Майснер. Но помните, чем дольше вы станете размышлять, тем более это станет неуважительно по отношению ко мне.
      — Могу я задать вам один вопрос?
      Старик кивнул.
      — Вы только что привели довольно понятные причины, почему собираетесь на мне жениться. Но что, по вашему, может двигать мной?
      — Мне нравится ваша откровенность. Ни одна женщина на свете этого бы не спросила.
      — Но вы мне не ответили.
      — Я стар, богат и болен. Неужели есть более веские причины?
      — Ничто не могло бы представить меня в худшем свете. Разве для продажной женщины можно найти довод убедительнее?
      Карл Ричмонд рассмеялся. Ответ его позабавил, и в то же время привел в восхищение.
      — И все же, говоря откровенно, не вижу, что ещё я смог бы предложить вам.
      — Ну что же, тогда хорошенько подумайте, если хотите, чтобы я приняла ваше предложение всерьез, — она встала. Пойду за чемоданом.
      Сухая старческая рука тронула её пальцы.
      — В мужском характере не так уж много человечности, моя дорогая. Не надо сердиться, если я переступил эту грань.
      Хильда не ответила. Прислуга снова водрузила его в машину. Это оказалось очень утомительным занятием, но старик не сводил глаз с Хильды. Когда же она села рядом, он сказал:
      — Я старый, больной человек. Неужели это не служит аргументом в мою пользу?
      — Конечно нет, и вы прекрасно это знаете.
      Он облегченно вздохнул и до самой яхты больше этой темы не касался.
      Свадьба состоялась вблизи Пирея через три недели, и, как принято на море, церемонию проводил капитан.
      Предусмотрительный Антон Корф проследил за соблюдением всех формальностей и неоднократно обменивался радиограммами с Нью-Йорком, оформив юридически этот запоздалый брак, который тут же отозвался заголовками на страницах светской хроники, а фотографии, переданные по фототелеграфу, появились на первых страницах газет. Адвокаты Карла Ричмонда сразу получили новое занятие и слали поздравления, сгорая от любопытства и желания познакомиться с молодой женой.
      Ее известность обрела международные масштабы, хотя Хильда вряд ли об этом подозревала. Для неё ровным счетом ничего не изменилось, ведь они заходили в порты, только чтобы запастись топливом и провизией.
      Внешне её жизнь на борту оставалась прежней, за исключением того, что теперь она могла наслаждаться содержимым шкатулки с драгоценностями. Прислуга сразу стала относиться к ней более сдержанно и занесла в черные списки, не желая простить беспрецедентный успех. Антон Корф был доволен, ведь ему удалось все задуманное. Как личный секретарь Карла Ричмонда, он без труда убрал фамилию Корф со всех официальных документов, касавшихся новобрачной.
      Ничто не его не заставляло признавать свое новое отцовство. И больше не было нужды во всяческих уловках, — ведь теперь Хильдегарде Майснер в глазах всего света стала молодой миссис Карл Ричмонд, наследницей одного из самых крупных состояний в мире.
      «Удача» прокладывала свой путь, повинуясь распоряжениям пожилого новобрачного, который, похоже, находил немало удовольствия в новом для себя положении и с энтузиазмом отправился на поиски второй молодости. Его жена, являвшаяся таковой только по названию, обнаружила, что сказка уже стала явью и престарелый супруг, требовавший столь мало внимания, явно предпочтительнее обычного мужа.
      Она мало обращала внимания на его поведение и по-своему к нему привязалась. Старик относился к ней со всей внимательностью, на которую его хватало. Ему нравилось её общество, игра с ней в шахматы или неспешные, откровенные беседы, теперь уже без упреков и понуканий. Хильда даже почувствовала зарождающуюся симпатию, а его спокойствие было явно предпочтительнее любых вспышек необузданной страсти.
      Все шло хорошо, даже слишком хорошо, без дурных предчувствий или неосознанной тревоги, в атмосфере эйфории и роскоши.
      Хильда никогда не была излишне подозрительной. Такую ситуацию можно было вообразить только в романе или кино. Но жизнь полна неожиданностей, и обратная сторона медали всегда служила этому доказательством. Но Хильда была немкой, от рождения несколько сентиментальной, и теперь, когда она стала официальной женой Карла Ричмонда, ей и в голову не приходило чего-то опасаться.
      Вероятно, из уважения к её наивности, за время медового месяца жизнь не дала ни малейшего повода для сомнений. Это продолжалось от Афин до Нью-Йорка, с восхитительными остановками в прибрежных городах, которые оставили немало приятных воспоминаний и сулили безмятежное будущее.
      Кульминацией путешествия, несомненно, стал Гамильтон на Бермудах. Старик не захотел покидать яхту, но настоял, чтобы молодая жена не сидела взаперти и немного развлеклась на берегу. Для Хильды, с её исковерканной войной молодостью, это стало открытием. Красивая и богатая, она сразу стала центром внимания всех состоятельных бездельников на острове. Ее обсуждали, осуждали, ей завидовали и, наконец, приняли в свое общество. Она вела себя безупречно, и поводов для пересудов почти не было.
      В её честь устраивали торжества, и неожиданно оказалось, что молодые люди пробудили в ней чувства, казалось, давно умершие. Вечера проходили очаровательно. Все побуждало её жить чувствами, а не рассудком.
      Этому способствовала пышная тропическая природа, да и сам климат, пробуждавший чувственность, восхитительная музыка и симпатичные, загорелые молодые люди с рельефной мускулатурой, которые проводили немало часов на пляже и прекрасно знали, как под предлогом танца заключить её в объятия.
      Заигрывания, обещания и компромиссы, смена партнеров, когда дело заходило слишком далеко, оказались для неё новым, пьянящим развлечением.
      Она немного флиртовала, получая от этого огромное удовольствие, сорила деньгами и мало-помалу решила, что жизнь — штука стоящая.
      Большинство посчитало Карла Ричмонда счастливчиком, связавшим жизнь с такой очаровательной девушкой, как Хильда.
      Остальные злорадствовали в ожидании, когда она совершит непоправимую ошибку, что, по их мнению, обязательно должно было случиться. Менее оптимистичные предвидели финал, достойный оперетки.
      Тем не менее, ничего не происходило, и сплетники остались с носом. Ведь Гамильтон был всего лишь одной из многочисленных стоянок на их маршруте.
      Уже было решено, что по прибытии в Нью-Йорк они полетят в Калифорнию и перезимуют там, а следующей весной во Флориде взойдут на борт «Удачи» и отправятся в Южную Америку с заходом в Мексику.
      Хильда была на седьмом небе: Карл обещал ей открыть нью-йоркский дом и устраивать приемы в её честь.
      Каждый новый день приближал их к городу её мечты, и молодой женщине не терпелось поскорее сойти на берег.
      За несколько дней до прибытия в землю обетованную Антон Корф нанес в её каюту короткий деловой визит. Они обменялись приветливыми улыбками, довольные общим успехом.
      Хильда плеснула ему в бокал виски и присела в ожидании.
      — Мы слишком редко виделись после вашей свадьбы, — начал гость. — Я отношу это на счет эмоционального возбуждения; пока вы завоевывали на берегу внимание общества, мне пришлось, не теряя времени, заниматься делами. Ни в коем случае не сочтите это упреком. Я просто обеспечивал ваше будущее — и, разумеется, свое. Я говорил вам, что завещание вашего мужа было составлено в пользу неких благотворительных программ; мне удалось уговорить его составить новое в вашу пользу.
      — Это самая деликатная часть нашего плана. Я не мог прямо предложить ему изменить завещание, и стоило немалого труда заставить старика самому проявить инициативу. Сегодня я могу без ложной скромности сказать, что это нелегкое дело закончено. Завещание, составленное собственной рукой Карла Ричмонда и подписанное в присутствии свидетелей, будет помещено в депозитарий нью-йоркского банка сразу после прибытия. Таким образом, моя дорогая доченька, я могу гарантировать ваше будущее.
      Хильда весело рассмеялась.
      — Вы человек дела, но эта проблема не кажется мне очень срочной. Муж никогда за последнее время не чувствовал себя так хорошо.
      — Брак — лучшее средство для омоложения, но наше оружие предусмотрительность. Сейчас все в полном порядке. Но как только мы сойдем на берег, вы отправитесь в Калифорнию, и у меня уже не будет возможности тесно общаться с ним, как на яхте.
      — Могу я поинтересоваться, какие условия касаются лично меня?
      — Выгодные для вас, моя дорогая, очень выгодные. Он оставил в ваше распоряжение все свое состояние, чтобы вы уже сами оказывали финансовую поддержку госпиталю, дому престарелых, Музею современного искусства и двум-трем довольно занудным благотворительным заведениям, в пользу которых было составлено предыдущее завещание. Это послужит вам развлечением. Ежегодный банкет в вашу честь, телевидение и речи перед бюстом великого человека.
      — А ваше положение?
      — Без изменений.
      — Но разве эти учреждения, за которыми мне надлежит присматривать, не съедят большую часть моих денег?
      — До некоторой степени. Но расходы нельзя назвать непомерными. А теперь, мое дорогое дитя, мне хотелось бы закончить небольшое дело, которое касается лично меня. Сегодня у нас пятница, в Нью-Йорк мы прибываем в понедельник. Это замечательный город для тех, кто с ним не знаком. До отъезда в Калифорнию вы будете захвачены водоворотом светской жизни. Скорее всего наша следующая встреча состоится нескоро, поэтому я хочу уладить все сейчас.
      — Хорошо, я слушаю.
      — Прошу вас подписать чек на двести тысяч долларов, который послужит мне гарантией.
      — Должна сказать, вы даром время не теряете.
      — Конечно нет. Во время путешествия я потратил немало усилий, чтобы прояснить ситуацию. Теперь вы пожинаете плоды моей работы, поэтому совершенно справедливо, что нужно что-то сделать и для меня.
      — Не думайте, что я против. Просто меня удивляет ваша поспешность.
      — Можно напомнить, что вы отправитесь в Калифорнию самолетом? Это не только самый эффективный вид транспорта, но и самый опасный. Если с вами что-нибудь случится, мне никогда не получить своих денег. Я не могу так рисковать.
      — Так вы пессимист?
      — Нет, просто осторожный человек. Если вы оба погибнете, мне достанется всего двадцать тысяч долларов. Этот чек просто страховка, я хочу избежать бесполезного риска.
      — Ладно, я его выпишу. Передайте мне чековую книжку. Она во втором ящике письменного стола за вашей спиной.
      Антон Корф нашел её и достал авторучку.
      Хильда закурила, окинула взглядом приемного отца и улыбнулась.
      — Как вам будет угодно? На вас или на предъявителя?
      — На меня, конечно. Не забудьте подписать, я не хочу осложнений при получении.
      В наступившей тишине был слышен даже скрип пера по бумаге.
      — Нужно указывать дату?
      — Естественно. Он должен быть в полном порядке. А теперь подпишите и не забудьте: Хильдегарде Корф — Ричмонд.
      — Вот, пожалуйста.
      — Спасибо, дитя мое! — он помахал в воздухе чеком, чтобы высохли чернила, достал бумажник крокодиловой кожи и аккуратно спрятал в него документ. — Теперь мне остается только пожелать вам удачи в битве с Нью-Йорком. Помните, на вас будут устремлены глаза всей Америки. Не надо смотреть так кисло. Вы к этому скоро привыкните. Лучше набросайте несколько слов для прессы, вся эта свора не оставит вас в покое.
      — Я надеюсь на вашу поддержку и впредь.
      — Конечно, но от меня будет мало проку. Теперь дело за вами.

      Воскресенье посвящено Всевышнему. Все порядочные люди отдают ему должное в церквах и храмах. Но некоторым избранных предоставляется редкая возможность выразить ему свое уважение лично, если, конечно, души их к этому моменту уже покинули бренные тела.
      Возможно, Карл Ричмонд и был обладателем практически неограниченной власти, но знал свое место в табели о рангах, поэтому в эти ранние утренние часы был одет и готовился предстать перед Создателем.
      Его кончину первой обнаружила Хильда, когда пришла в его каюту завтракать.
      С первого взгляда она поняла, что старик мертв. Плечи его лежали на подушке странно неловко. Ночник у кровати остался включен, а в руках застыла книга, которую он читал перед сном. Впалая грудь больше не поднималась в такт дыханию, лицо утратило все краски жизни, глаза смотрели сквозь нее.
      Молодая женщина застыла на пороге, не осмеливаясь сделать ни шага вперед, все ещё не осознавая значения картины, представшей перед нею.
      Она дважды окликнула мужа по имени и вздрогнула от звука собственного голоса. Наконец Хильда, словно робот, закрыла за собой дверь и подошла к постели.
      Она протянула к нему руку, но так и не осмелилась коснуться тела. Тогда для полной уверенности Хильда провела несколько раз рукой перед немигающими глазами. И тяжело осела в кресло рядом с постелью, стараясь собраться с мыслями.
      Итак, старик мертв. Но отчего он умер? Когда это случилось, и почему Карл Ричмонд никого не позвал?
      Вопросы поочередно приходили ей в голову и не давали думать ни о чем другом.
      Звонок, которым он так и не воспользовался, был почти под рукой. Значит, старик умер так быстро, что даже не успел ничего понять. Машинально она взглянула на предметы, разложенные как обычно на ночном столике, взяла в руки бокал, понюхала его и перевернула.
      На дне оставалось несколько капель. Графин на три четверти заполнен чистой водой. Хильда не знала, что делать. Она не понимала причин внезапной смерти: вечер они провели вместе, строили планы на будущее. Ее интересовали подробности жизни в Америке, весь вечер они провели наедине. Как обычно в десять часов цветной слуга принес чай с печеньем. Они с мужем ещё немного поболтали, но вскоре она пожелала спокойной ночи ночи, поскольку устала за день и хотела отдохнуть.
      А теперь Карл Ричмонд был мертв, и встретил свою смерть в одиночестве, как последний нищий.
      Затем к ней постепенно вернулась способность рассуждать здраво. Она больше не могла здесь оставаться. Нужно было что-то делать. Удивление сменилось чувством смутного беспокойства, граничившего с ужасом.
      Хильда встала и подошла к двери. Взгляд мертвеца, казалось, буравил ей спину. Нужно как можно быстрее уйти. Она открыла дверь и тут услышала позвякивание бокалов на сервировочном столике, который катил слуга-негр. Нельзя его пускать в каюту… Она машинально вынула ключ изнутри и вставила его в замок снаружи.
      В конце коридора появился негр со своей тележкой. Хильда торопливо отошла от двери и быстро зашагала к трапу. Они разошлись как раз на полпути. Она старательно отвела глаза в сторону, но почувствовала на себе его полный недоумения взгляд. Следовало быстро принимать решение, а действовать ещё быстрее. Яхта — это маленький, замкнутый мирок. Очень скоро новость станет известна всем.
      Словно лунатик, она добралась до каюты Антона Корфа, несколько раз постучала и уже была на грани истерики, когда, наконец, услышала долгожданное «войдите».
      Взлохмаченный, небритый, все ещё полусонный, он приподнялся на локте, щурясь от света. Потом застегнул воротник пижамы и подавил зевок. Хильда с трудом узнала в этом старике Антона Корфа.
      Немного озадаченный появлением Хильды в своей каюте, Антон жестом пригласил её сесть и включил лампу на столике.
      — Он мертв! — выкрикнула она.
      — Кто мертв?
      — Карл Ричмонд.
      После секундной паузы Антон вскочил в постели.
      — Что вы сказали?
      — Я как обычно пошла к нему завтракать, и обнаружила тело.
      — Почему вы решили, что он мертв?
      — Не знаю, но это абсолютно точно. Он даже не шевелится, просто смотрит на меня и все. У него до сих пор в руках осталась книга. Какой ужас! Только вчера… вчера вечером мы болтали…
      — Возьмите себя в руки и соберитесь с мыслями. Кому вы говорили?
      — Никому, я сразу направилась к вам.
      С проворством, неожиданным для человека его возраста, Антон Корф вскочил с постели и набросил шелковый халат.
      — И ни с кем не говорили?
      — Да нет же!
      — Чтобы предупредить остальных, времени у нас достаточно.
      — Но что мы можем сделать? Говорю вам, он мертв. Я видела тело и провела несколько минут в его каюте.
      — Я хочу сам в этом убедиться. Просто непостижимо! Он умер, и никто ничего не заметил. Идите вперед, я за вами.
      Он открыл дверь, и уже во второй раз за утро Хильда отправилась по тому же коридору. Сердце неистово стучало, волнение, беспокойство и страх владели ею.
      Хильда лихорадочно рылась в карманах, разыскивая ключ. Ее руки так дрожали, что пришлось передать его Корфу. Тот открыл дверь, втолкнул её в каюту и аккуратно прикрыл дверь.
      Хильда инстинктивно закрыла лицо руками, но Антон Корф стал деловито прощупывать пульс. Вскоре он отпустил руку и кивнул.
      — Какая неприятность! — пробормотал он.
      — Неприятность?
      — Он умер слишком скоро. Это не входило в наши планы. Отчего, как вы считаете?
      — Откуда я знаю?
      — Он ещё теплый. Должно быть, это случилось на рассвете. И ради Бога, перестаньте плакать. Нужно быстро все обдумать, иначе мы окажемся в затруднительном положении.
      — С какой стати?
      — Завещание, отосланное адвокату, ещё не зарегистрировано. Если мы не найдем решения, весь план может рухнуть.
      — И что же нам делать?
      — Не знаю, дайте подумать. Когда вы его обнаружили?
      — Несколько минут назад, и сразу пошла искать вас.
      Он принялся расхаживать по каюте. Хильда не сводила с него глаз.
      — Может быть, стоит найти врача? — неуверено пролепетала она.
      Казалось, он её даже не слышал, но затем неожиданно остановился.
      — Вы что, совсем оглохли? Неужели трудно понять: он мертв и никто ему не поможет. Но сам он может для нас кое-что сделать, если немного пошевелить мозгами. На кон поставлены миллионы. Возможно, ваше безразличие к собственным интересам заслуживает похвалы, но у меня нет никакого желания оказаться у разбитого корыта.
      — Разве вы забыли, для чего я выходила за него замуж?
      — Ну, хватит, помогите мне найти какой-то выход.
      — Но раз он мертв, на что можно надеяться? Через час это станет известно всей команде.
      — Перестаньте кричать, и давайте посмотрим фактам в лицо. Если мы сможем хоть что-то сделать, надо действовать немедленно. Давайте все обдумаем. Вы с кем-нибудь говорили, когда покинули каюту?
      — Нет, ни с кем. Я сразу пошла… Но по дороге мне встретился слуга, разносивший завтрак.
      — Он видел вас?
      — Конечно. Мы шли навстречу.
      — Он заходил в каюту?
      — Нет, я её заперла.
      — Тогда дела не так уж плохи. Вот что… Я возвращаюсь к себе. Позвоните слуге, только под любым предлогом не пускайте его сюда, и ради Бога постарайтесь выглядеть естественно. Он не должен ничего заподозрить. Как только сможете, найдите меня в салоне. Но мы не должны вести себя как заговорщики. Не забывайте этого.
      — Вы же не заставите меня оставаться с ним?
      — У вас есть другие предложения?
      — Но я просто не могу это сделать. Он все время смотрит на меня…
      — Не надо себя жалеть. Это единственный выход.
      — Какой?
      — Разве не ясно? Вы как обычно завтракаете с мужем. Все идет нормально. Улыбнитесь, расслабьтесь. Вы приближаетесь к Нью-Йорку. Играйте свою роль, и все будет хорошо.
      Антон Корф приоткрыл дверь, осмотрел пустынный коридор и, сделав ободряющий жест, исчез.
      Хильда закрыла дверь, у неё не хватило мужества даже выглянуть в коридор. Надо держать себя в руках. Она не понимала, как можно выйти из положения, но раз Корф так говорит, значит он что-то придумал.
      Она сняла трубку местной связи и заказала завтрак. Обошлось без комментариев. Человек, снявший трубку, явно ничего не знал. Должно быть, слуга с тележкой стучался в дверь к хозяину и дергал ручку, но не получил ответа. Запертая дверь могла удивить его не меньше, чем странное поведение Хильды при встрече в коридоре. Теперь ей надо было действовать как можно убедительнее, чтобы отмести всякие подозрения.
      В каюте стояла гнетущая тишина. Молодой женщине приходилось прилагать немало усилий, чтобы не смотреть на труп. Негр мог появиться в любую минуту, и надо было действовать быстро. Неожиданно её взгляд упал на радиоприемник. Она включила его и закурила. Тишину нарушили свист и скрежет эфирных помех. Она нетерпеливо покрутила ручку настройки, нашла какую-то танцевальную музыку, прибавила громкость, потом выключила ночник и включила свет в ванной. Нужно было отвлечь внимание слуги и заставить его подумать, что хозяин умывается. Затем открыла душ и выключила в каюте весь свет.
      Хильда прильнула ухом к двери и прислушалась. Звуки музыки заполнили каюту невыносимым грохотом. В груди словно метроном стучало сердце.
      Наконец до её слуха донеслось позвякивание бокалов: слуга катил по коридору тележку. Непривычному к темноте глазу трудно было разглядеть труп Карла Ричмонда.
      В дверь постучали.
      Хильда на цыпочках прошла в ванную и вернулась с расческой в руках.
      — Нет, Карл, я предпочитаю голубой. Мне всегда казалось, что он мне идет. В старое доброе время… — заговорила она, стараясь перекричать музыку и шум воды.
      Открыв дверь, она закрыла спиной кровать, улыбнулась и втащила тележку в каюту.
      — Завтрак, Карл. Заканчивай, а я накрою стол.
      Жестом она отпустила слугу, но тот явно не спешил уходить.
      — Открыть шторы, мадам?
      — Не стоит беспокоиться. Как только мы будем готовы, сразу же поднимемся на палубу. Нью-Йорк уже виден?
      — На самом горизонте. Мистеру Ричмонду нужна моя помощь?
      — Если ты будешь нужен, я позвоню. Сообщишь нам, когда яхта войдет в залив.
      Слуга поклонился, но Хильда уже захлопнула дверь перед его носом.
      Потом прислонилась к двери и постаралась взять себя в руки. Включила свет — и перед ней предстала все та же каюта с трупом мужа в постели. Закрыла в ванной воду, после некоторых колебаний оставила включенным радиоприемник и выскользнула в коридор. Хильда заперла каюту на ключ и вернулась к себе, чтобы переодеться перед встречей с Антоном Корфом в салоне.
      Тот уже ждал её. Его безупречная элегантность могла произвести впечатление на кого угодно, ей это было хорошо известно. Секретарь лениво перелистывал страницы какого-то журнала, рядом стоял бокал виски.
      Выразительным взглядом Антон дал понять, чтобы она была настороже, затем с нарочитым безразличием подошел к окну, убедился в отсутствии посторонних и только тогда присел к столу.
      — Все нормально?
      Хильде хотелось кое-что объяснить, но Корф жестом дал понять всю бесполезность обсуждения деталей.
      — Улыбайтесь, дорогая. В любую секунду сюда может кто-то войти. Наша беседа должна казаться беззаботной. Если вы будете сидеть с таким лицом, этому никто не поверит.
      — Что будем делать?
      — Ничего. Я уже все продумал. Нужно вести себя так, словно Карл Ричмонд жив. Это единственно возможное решение.
      Хильда с трудом сглотнула слюну и недоверчиво взглянула на него.
      — Сегодня мы прибываем в Нью-Йорк. Все знают, что поведение вашего мужа непредсказуемо, к тому же Карл мизантроп, и очень устал. Он сойдет на берег, но сегодня не захочет никого видеть. Такое бывало не раз. Завтра завещание будет официально зарегистрировано, а у него по некоему совпадению произойдет сердечный приступ, которого он не переживет. Я знаю несколько врачей, которые за солидный гонорар без лишних вопросов подпишут свидетельство о смерти. Тогда вы станете одной из самых богатых вдов в мире, а вашему отцу — то есть мне — незачем будет беспокоиться о старости.
      Хильда непонимающе уставилась на него.
      — Улыбайтесь, моя дорогая и скажите, что вы об этом думаете.
      — Вы же сами говорили, что нам не удастся сойти на берег незамеченными… — наконец смогла выдавить она, — там будут газетчики, фотографы, толпы зевак. Как же тогда мы с трупом покинем борт яхты?
      — Не теряйте присутствия духа. Я уже говорил вам, что мы прибудем в Нью-Йорк поздним вечером. Портовые власти поднимутся на борт и укажут место стоянки. Здесь не будет проблем, поскольку обычно их принимаю я сам. На якорь мы встанем только когда стемнеет. С другой стороны, ваш муж прикован к инвалидной коляске, это наша козырная карта. Он будет в ней, шляпа надвинута до самых бровей, очки. Его нью-йоркская машина устроена так, что в неё можно сесть, не вылезая из коляски. А как только вы доберетесь домой, он будет безвылазно сидеть в своей комнате и откажется — разумеется, через вас — принимать кого бы то ни было.
      — Но люди потянулся к нему…
      — Ну, это зависит от вас, моя дорогая; его следует оградить от всех посягательств. Со слугой у вас все прошло гладко. Действуйте в том же духе, а уж дома можно держаться от любопытных глаз подальше.
      — Вы должны остаться со мной. Мне одной с этим не справиться.
      — Чтобы держать вас за ручку и поддерживать боевой дух, я полагаю? Поверьте, у меня и без того хватит забот с врачом и адвокатом.
      — Но слуги могут что-то заподозрить.
      — Это зависит от вас. Он уже не раз запирался дома, и не забывайте, что его прибытие привлечет внимание многих. Мне понадобится ваша помощь. Довольно неприятно, но другого выхода нет.
      — Что там еще?
      — Нам нужно будет его одеть и усадить в кресло.
      — Можете на меня не рассчитывать.
      — Ошибаетесь, дорогая. У нас слишком мало времени. Тело скоро окоченеет, тогда нам даже сдвинуть его не удастся. Возвращайтесь в каюту, а я найду пару веревок и последую за вами.
      — Зачем?
      — Ну, очень неприятно, если он вывалится из коляски во время высадки на берег.
      Хильду от этой мысли передернуло, но она больше не возражала.
      Неприятное занятие заняло уйму времени, а для неё стала просто кошмарным сном. По странной иронии судьбы по радио передавали последний хит Фрэнки Лейна, а труп и в самом деле стал коченеть.
      К счастью, секретарь не потерял присутствия духа и проделал большую часть работы самостоятельно. Он сам переодел труп и крепко привязал тело веревкой, спрятанной под курткой. Лодыжки тоже связали вместе и притянули к подножке. Колени обмотали скотчем, а шею ещё одной веревкой, которую закрепили вместе с первой на уровне плеч. Все это замаскировали шарфом, потом Корф надел ему темные очки и глубоко надвинул шляпу.
      В таком виде он выглядел совершенно естественно, и вряд ли кто-нибудь смог бы догадаться, что старик мертв.
      Корф только однажды оторвался от жутковатой работы и дал Хильде виски, поскольку она была на грани обморока.
      — Не забывайте, как только мы причалим, все ляжет на ваши плечи. Пусть никто не подходит к нему близко. Я пошлю телеграмму, чтобы к трапу подали машину. Путешествие будет коротким, но это самая рискованная часть нашего плана. Ни у кого не должно возникнуть ни малейших подозрений, все время надо быть настороже.
      Как только окажетесь в доме, сразу же запритесь в своих апартаментах, так будет легче избежать любых вопросов. Не забывайте заказывать ему еду. Действуйте по своему усмотрению, но есть придется за двоих. Тарелки должны возвращаться на кухню пустыми.
      Ради Бога, не забывайте говорить с ним громким голосом, ведь у дверей наверняка будет околачиваться прислуга. Ваш муж болен, но жив. Не забывайте этого, и все пройдет нормально. Остальное я беру на себя. Никого не принимайте. Ни единая душа не должна знать, что произошло. Я сам с вами свяжусь.
      — А если возникнут проблемы?
      — Не паникуйте, просто следуйте моим инструкциям. Это только на один день. Если случится непредвиденное, не отвечайте ни на один вопрос, пока не увидитесь со мной. Все понятно?
      — Я вся дрожу от страха.
      — Вполне естественно. А теперь идите, успокойтесь. Лучше всего — на палубу. Вы должны быть на виду, ведь вам не терпелось побывать в Нью-Йорке. Выпейте ещё виски. Вреда от этого не будет. Не стоит привлекать внимание и изменять своим привычкам.
      Поскольку Хильда, белая как полотно, не могла оторвать глаз от зловещего маскарада, Корф прошептал:
      — Завтра вы станете богатой, и этот день будет казаться дурным кошмаром. Наградой за несколько неприятных минут станет ваше громадное состояние.
      Дальше все было как во сне. Молодая женщина будто наблюдала за своими действиями со стороны. Ее голос звучал как обычно, движения казались уверенными, но в голове была какая-то пустота, а самой Хильде казалось, что временами она проваливается в бездну. Она ощущала себя канатоходцем над пропастью, один неверный шаг мог оказаться роковым.
      Капитан с помощником были слишком заняты и не обратили на неё внимания, а команде слишком не терпелось сойти на берег после стольких дней плаванья.
      Антон Корф оказался прав. Прибытие в Нью-Йорк вызвало сильное оживление, что было им только на руку.
      Тщательно наложив макияж, чтобы скрыть свою бледность, она расхаживала с биноклем по палубе, делая вид, что захвачена открывающимся зрелищем. Через несколько часов на борту должны появиться официальные лица, а значит у неё ещё была небольшая отсрочка. Море спокойное, над головой — ясное, голубое небо. Тишину нарушал только рокот моторов. Каждый был на своем посту, и даже старик, привязанный к инвалидной коляске, ждал своего выхода.

      Тем временем события развивались своим чередом. Она так всматривалась в море, что катер с представителями порта заметила только, когда тот стал швартоваться к яхте.
      Хильда инстинктивно постаралась избежать встречи с ними и укрылась в салоне, из окна которого хорошо было видно, как Антон Корф принимает посетителей, но куда не долетало ни слова. Она осталась наедине со своим воспаленным воображением. Время для неё остановилось. Она курила сигарету за сигаретой, даже не взглянув на статую Свободы, смутно маячившую впереди.
      Они вошли в Ист-ривер и миновали форт Фоттен на дальней оконечности Лонг-Айленда. Неожиданно в салон ворвался рокот работающего двигателя, и в дверях появился улыбающийся Антон Корф.
      — Все идет как надо.
      — Сколько осталось до высадки на берег?
      — Швартовка занимает немало времени, но, — добавил он с улыбкой, — в это время года ночь наступает рано. Вы проедете по Нью-Йорку в сиянии неоновых огней, это зрелище впечатляет гораздо сильнее, чем днем.
      — Как вы можете шутить?
      — Я просто вынужден. У вас такой трагический вид, что подозрения возникнут у самой доверчивой натуры. Сейчас мне придется вас покинуть, и, вероятнее всего, до завтрашнего дня мы не увидимся. Я могу задержаться у юристов, но при первой же возможности приеду с врачом.
      Оставшись одна, Хильда попыталась убить время, наблюдая за маневрами яхты, но так и не сумела в них разобраться.
      Нью-Йорк с его башнями небоскребов казался враждебным. Постепенно спустился туман, и вскоре можно было разобрать лишь несколько тускло мерцающих огоньков. Команда по-прежнему были занята по горло, даже её появление на мостике осталось без внимания.
      Она чувствовала себя забытой и заброшенной. Неожиданно рядом появился стюард.
      — Сегодня вы ночуете на берегу, мадам?
      Хильда так испугалась, что смотрела на него, не понимая вопроса.
      — Могу я уведомить мистера Ричмонда, что можно сойти на берег?
      — Но где мы находимся?
      — У пристани, мадам, — ответил озадаченный стюард.
      Хильда посмотрела на правый борт и словно пробудилась ото сна. Неужели она даже не заметила, что двигатель смолк и уже спустили трап?
      На берегу собралась небольшая толпа, гораздо меньше той, что она видела в гавани. Громадный черный лимузин стоял у самого трапа.
      Стюард уже собрался уходить, и Хильда только сейчас почувствовала, что замерзла.
      В отсутствие мужа хозяйкой была она, и все ждали её распоряжений. Антон Корф предупреждал: «- Ваша роль начинается, как только вы сойдете на берег. И играть её хорошо, поскольку помощи ждать не от кого.»
      Через несколько часов вечер кончится, но пока ей следует рассчитывать только на свои силы. Несмотря на отвращение, придется спуститься в каюту мужа, приказать слуге провезти его по коридору до лифта, потом спустить инвалидное кресло по сходням и погрузить в машину.
      Она не понимала, как им удастся проделать такой сложный и долгий путь и не вызвать подозрений? Неужели никто не удивится, что Карл Ричмонд не разразится потоком ругательств после первого же толчка или неловкого движения слуги?
      Хильду снова била дрожь и мучила ноющая боль в желудке.
      Стюард вернулся и помог надеть пальто, которое было просто наброшено на плечи. Потом неуверенно посмотрел на нее, не зная, можно ли уйти.
      — Присмотрите за багажом, а завтра утром доставите его домой, — велела она и наконец-то решилась спуститься в каюту.
      При виде старика, который словно задремал в коляске, Хильда зябко поежилась. Сможет она извлечь хоть какую-то пользу из всей этой путаницы? Обойдя вокруг кресла, она убедилась, что все в порядке. Невидимые путы делали свое дело: можно было подумать, что укутанный шарфом старик в очках и перчатках просто дремлет.
      Она позвонила слугам. Потребовалась вся её воля, чтобы не закурить. Не то время, чтобы дурманить себя сигаретой.
      Наконец негры появились в каюте. Хильда даже не услышала стука в дверь.
      Последовала гнетущая пауза. Ее охватил ужас, что слуги заметят подозрительную неподвижность хозяина; едва не теряя сознание, она подошла к старику и укутала его шарфом.
      — Наверху не стоит разговаривать, Карл. На улице очень сыро. Укутай рот и постарайся не простыть.
      Потом резко повернулась, чтобы отвлечь внимание от мужа, который никак не реагировал на её слова.
      — Поосторожнее, когда будете грузить его в машину. Мистер Ричмонд плохо себя чувствует и хочет поскорее попасть домой.
      Слуги застыли на месте, и их пришлось подгонять нетерпеливым жестом. Они тут же облепили инвалидную коляску, и Хильда едва не закричала.
      — Вот ты, сходи в мою каюту и принеси мои перчатки, а ты отвези мистера Ричмонда. Я пойду рядом.
      Один из слуг отправился на поиски перчаток, другой зашел за спинку кресла и принялся его толкать. Оттуда он не мог видеть ничего, кроме шляпы хозяина.
      — Полегче, — предупредила Хильда.
      Безразличный вид слуги её немного успокоил. Это была блестящая идея хоть ненадолго избавиться от второго.
      Она открыла дверь и пропустила их в коридор. Проход был узким, значит, держаться рядом у неё не было возможности. Хильда злилась, что не пошла впереди. Тогда ей легче было бы закрыть их от любопытных взглядов.
      Она с тревогой окинула взором коридор. Хорошо хоть, что её каюта гораздо дальше, так что вернувшийся с перчатками слуга вынужден будет идти следом.
      Поход занял целую вечность. Это была целиком её оплошность, поскольку именно она велела слуге везти поаккуратнее. Когда они оказались у поворота, негр взял кресло на себя, чтобы дать возможность свободно повернуться передним колесам, Хильде из-за его спины удалось рассмотреть, что голова в шляпе даже не покачнулась. Неужели слуга так ничего и не заметил?
      Второй слуга нагнал их уже у лифта и передал ей перчатки. Она даже не удостоила его взглядом и жестом приказала ему отправиться на помощь компаньону, который возился с раздвижными дверями.
      Хильда взялась за спинку и подала кресло немного назад. Нужно было хоть что-нибудь сказать и нарушить эту гнетущую тишину. Карл Ричмонд просто не мог бы молчать столько времени.
      Один из слуг вернулся и снова занял место за спинкой кресла, второй тем временем следил за его маневрами, чтобы прийти на помощь при необходимости.
      Хильда лихорадочно думала, что сказать, и ухватилась за первую же мысль, которая пришла ей в голову.
      — Разверни кресло. Так будет легче выехать из лифта, — тут она наклонилась к мужу. — Не беспокойся, Карл. Машина уже ждет, и скоро ты будешь в своей постели.
      — Принести ваш портфель, мистер Ричмонд?
      Хильда вздрогнула и сделала шаг назад.
      — Что ещё за портфель?
      — Ну, не знаю. Тот, в котором он держит свои бумаги. Хозяин никогда с ним не расстается.
      — Оставьте мужа в покое, — оборвала Хильда. — Он очень плохо себя чувствует.
      Она заняла место рядом с креслом, и слугам пришлось отступить. Наконец двери открылись, и они оказались на палубе.
      К ним направился помощник капитана. Душа у Хильды ушла в пятки. Но он, не останавливаясь, отдал честь и исчез где-то внизу. Постепенно к ней вернулось самообладание, и движение возобновилось. До трапа оставалось всего несколько метров, путь был свободен.
      Опасность подстерегала там, на пристани, где уже собралась небольшая толпа. Между трапом и машиной было всего несколько шагов, но сделать их придется под любопытными взглядами зевак. Этот придурок шофер просто прирос к месту… Ему было легко лишить их этого удовольствия, стоило только вылезти в последний момент из машины.
      Хильда уже не могла сдерживаться. Она указала на кабину пальцем и приказала ближайшему слуге:
      — Иди и прикажи ему открыть двери. Я не хочу, чтобы муж простудился.
      Тот опрометью бросился вниз по трапу, раскачивая леера.
      — Ну, а ты чего дожидаешься?
      — Я не смогу спустить кресло по трапу в одиночку, мадам. Надо подождать, пока вернется напарник.
      Хильда с трудом удержалась от крика.
      Толпа внизу жадно следила за развитием событий. Негр препирался с водителем, а троица на палубе дожидалась, когда это кончится.
      Наконец из машины выбрался шофер в ливрее и открыл двери. Машина представляла из себя гибрид микроавтобуса с каретой скорой помощи, но, к счастью, окна были занавешены и снаружи ничего нельзя было увидеть. Хильда предпочла, чтобы машину подала задом прямо к трапу, но шофер не проявлял никакого желания делать это и застыл с одной рукой на ручке двери, а другой — у козырька фуражки.
      Слуга вернулся, взялся за подножку кресла. Они подняли кресло со стариком и стали спускаться. Слуги были так заняты своей нелегкой задачей, что не обращали на хозяина никакого внимания.
      Хильда облегченно взглянула на толпу и заметила, что все внимание сосредоточено на манипуляциях с креслом. Зеваки явно тешили себя надеждой, что калека-миллионер грохнется в воду. Это развлечение пришлось как нельзя более кстати, и она хотя бы смогла перевести дух.
      Уже на пристани Хильда заняла место у подлокотника.
      — Добро пожаловать в Нью-Йорк, — приветствовал её шофер.
      — Поторопитесь, муж очень устал.
      Между ними сразу возникла антипатия. Несколько любопытных подошли почти вплотную.
      Хильда нервно подтолкнула шофера и почти закричала:
      — Поторопитесь, видите, ему становится хуже. Грузите его в кабину.
      Тот хмуро посмотрел на неё и взялся за кресло. Слуги опустили руки и ждали распоряжений.
      — Возвращайтесь на борт.
      — Хорошо, мадам.
      Они не спеша подчинились, своей медлительностью выражая ей неодобрение, а Хильда села в машину, напомнившую ей полицейский фургон.
      — Я поеду с ним. Можете трогать.
      — Впереди вам будет удобнее, мадам.
      — Я предпочитаю остаться здесь, — Хильда буквально кипела от злости. Долго ещё он собирается возиться? Ведь обе двери оставались открытыми, и все, кому не лень, таращили на них глаза.
      Шофер внимательно посмотрел на хозяина.
      — Мистер Ричмонд очень плохо выглядит.
      — Я уже говорила, что он нездоров. Надо поскорее приехать домой и уложить его в постель.
      — Конечно, мадам.
      — Ну, ради Бога, хватит болтать, поехали.
      — Как вам будет угодно, мадам, — буркнул он, поправил фуражку и наконец-то закрыл заднюю дверь.
      Тут силы её оставили, и Хильда почувствовала себя, как боксер после нокаута. Как во сне она услышала ещё один хлопок двери, заработал двигатель, и машина наконец тронулась. Хильда лихорадочно поискала в сумочке сигареты, закурила и глубоко затянулась. Потом прикрыла веки и стала собираться с силами.
      Лимузин мягко и плавно скользил по ухабам. Хильда сидела, укутав ноги пледом. Сейчас она оказалась лицом к лицу с мужем. Благодаря шляпе, очкам и шарфу лицо Карла было почти закрыто, но разыгравшееся воображение заставляло видеть его яснее, чем наяву. Ей было немного жалко старика, и, кроме того, она было до смерти напугана. Призрак смерти леденил её душу, а это тело, лишенное вечного покоя, приковывало взгляд.
      Женщина машинально отодвинулась прикурила одну сигарету от другой. Потом ей стало душно, и Хильда спустила пальто с плеч. Оставшись в одной блузке с короткими рукавами, она почувствовала себя лучше и выглянула на улицу. Машина как раз миновала Моррис — яхт-клуб в Пелхэм Бей. Неужели пристань тянется бесконечно? И тут она увидела в зеркале глаза шофера. В них читалась враждебность и какая-то смесь наглости с недоумением. Хильда тут же отвела взгляд в сторону.
      Некоторое время её внимание было приковано к сигарете. Затем, не в силах удержаться, она снова посмотрела в зеркало. Глаза их встретились, потом шофер снова посмотрел на дорогу и на старика. Его озадаченный взгляд удивил Хильду, но стоило ей посмотреть на мужа, как все стало ясно. Сама она сидела в легкой открытой блузке, а укутанный шарфом старик в надвинутой почти до самых глаз шляпе и меховых перчатках жары не чувствовал.
      Нужно было что-то делать, и немедленно. Но не покажется ли это нарочитым?
      Она поспешно накинула пальто и прикусила губы, чтобы не закричать, когда руки ощутили мертвенную холодность лица покойного. Но Хильда сумела не отдернуть их и опустила шарф ниже подбородка, уверенная в том, что шофер следит за каждым её движением.
      Вновь сев на место, она покосилась в зеркало. Шофер отвел взгляд и сосредоточился на дороге.
      Машина остановилась у таможни, донеслись отрывки разговора водителя с дежурными. Никто даже не заглянул в машину. Лимузин тронулся с места, и гавань осталась позади.
      Совсем стемнело, через окно удавалось рассмотреть только неясные силуэты зданий да отблески сияющих огней.
      Они уже миновали пригород, здания стали встречаться реже, а неоновый свет перестал быть таким назойливым. В темноте можно было заметить неясные очертания деревьев. Должно быть, пошли жилые кварталы, и скоро они будут на месте.
      В машине теперь было темно, Хильде пришлось напрячь глаза, чтобы видеть силуэт мужа. Разболелась голова, и она снова закурила.
      Наконец они приехали. Прильнув к окну, она рассмотрела залитую светом лужайку в окружении дорических колонн. В ожидании хозяина и повелителя выстроилась вереница слуг. Дворецкий, седой мужчина во фраке, направился к машине. Хильда снова оказалась на грани истерики.
      Водитель уже открыл двери, и она загородила мужа от слуг.
      — Готова комната хозяина?
      — Естественно, мадам. Я лично затопил камин.
      — Очень предусмотрительно, — с вымученной улыбкой заметила Хильда.
      Бесстрастный шофер даже не шелохнулся, слуги оставались на месте в ожидании распоряжений. Надо было что-то делать, причем немедленно. Она успела заметить громадный холл с изогнутой лестницей и гигантской люстрой, заливавшей его потоками света.
      Теперь ей предстояло пройти перед строем людей, знавших её мужа гораздо лучше, чем она сама. Хильда поняла, что не может на это решиться.
      Шофер и дворецкий ждали её распоряжений.
      Она едва узнала собственный голос, звучавший спокойно, без малейших признаков паники.
      — Похоже, муж заснул. Он очень устал от дороги. Вы сможете отнести его в спальню, не потревожив? Я понимаю, это нелегко…
      Дворецкий поклонился с почтительной улыбкой, словно заранее был уверен в успехе. Двое лакеев помогли извлечь из машины инвалидное кресло. Хильда провела рукой по пылающему лбу.
      — Можете быть свободны, — бросила она шоферу. — Если понадобитесь завтра, я дам знать.
      Пожилой дворецкий почтительно сопровождал кресло с хозяином, но шел немного позади.
      Молодая хозяйка кивком приветствовала слуг и, ступив на порог, повернулась к одному из них.
      — Можно выключить люстру? Боюсь, яркий свет может его разбудить.
      Она видела, как один из слуг отправился в холл выполнять её распоряжение, но шагал не спеша. Еще секунда-другая, и Карл Ричмонд окажется на пороге холла, залитого ярким электрическим светом, и все смогут прекрасно его рассмотреть. Хильда сделала вид, что оступилась, и вся процессия замерла.
      Со смущенной улыбкой она потерла рукой лодыжку.
      — Мадам не хочет опереться на мою руку? — предложил дворецкий.
      Она покачала головой и заметила, что в этом нет необходимости.
      — Сейчас пройдет.
      Тем временем свет в холле погас, и только на лестничной площадке ещё горели лампы.
      — Вот так гораздо лучше, — искренне заявила Хильда.
      Процессия двинулась дальше.
      — Я приготовил комнату на втором этаже, — сказал дворецкий. — Можно подавать ужин?
      — Не стоит беспокоиться. Муж сразу же отправиться в постель. Я тоже ужасно устала.
      Хильда почувствовала, что просто физически не сможет осилить две порции.
      — Я пошлю наверх камердинеров, они уложат хозяина в постель.
      Она едва не выдала себя, но все же с большим трудом взяла себя в руки.
      — Это лишнее, — заявила Хильда и тут же добавила, поймав на себе удивленный взгляд. — Теперь муж так мало спит… Не хотелось его сейчас тревожить. Я дам знать, когда он проснется. Может быть, тогда ему захочется немного перекусить.
      Уже по собственной инициативе слуга поспешил вперед, выключил свет, и комнату теперь освещал лишь пылавший в камине огонь. Такое освещение было ей только на руку, и Хильда почувствовала, что до победы подать рукой.
      — Благодарю, — улыбнулась она.
      — Я не стану ложиться всю ночь, мадам.
      — Нет, это ни к чему. Всем нужно отдохнуть. Я обещаю сразу позвонить, если что-нибудь понадобится.
      Тем временем слуга перевез кресло через порог и повернулся в ожидании распоряжений.
      — Спокойной ночи, — пожелала Хильда.
      Слуга ушел, дворецкий задержался, чуть склонив голову.
      — Спокойной ночи, мадам. Надеюсь, вы хорошо отдохнете. Ах, да, совсем забыл, меня зовут Барни.
      — Спасибо. Пока мне ничего не нужно, Барни.
      Она закрыла дверь, возможно, несколько поспешно, но силы кончились. Ей больше нечего бояться, ведь появления в этих апартаментах посторонних можно было не опасаться. Только тут Хильда заметила, как роскошно обставлена комната. На мгновение она была просто ошеломлена и только тут поняла, что все это её. Хильда заперла дверь, откатила инвалидную коляску в самый темный угол, села в кресло у камина, — и тут её сморил сон.

      Когда она проснулась, день был уже в полном разгаре, огонь в камине давно погас. Она почувствовала голод, но звонить не хотелось. Потом ей пришло в голову, что если не подавать признаков жизни, то у слуг появятся подозрения. Перед тем как позвонить, она заставила себя взглянуть на труп. Это было очень кстати — нельзя же было оставлять хозяина в собственном доме с шляпой на голове. Несмотря на отвращение, Хильда сняла её и хотела сделать то же с перчатками, но руки так закоченели, что она не смогла их разогнуть.
      Она передвинула кресло к камину, спинкой к двери, и тут постучали.
      Хильда открыла дверь, решительно встав на пороге. Стучал слуга, которого она вчера вечером не заметила.
      — Можете принести завтрак. Сегодня утром я жду с визитом одного джентльмена. Проводите его сразу наверх.
      На этот раз с едой она управилась легко и пустой поднос выставила за дверь. Это скорее походило на поведение постояльцев пансиона, но ей хотелось избежать любых дискуссий по поводу меню. Чем меньше персонала будет крутиться возле хозяина, тем лучше.
      Ей все-таки удалось выполнить то, что поначалу казалось невыполнимой задачей — перевезти труп на глазах любопытной толпы. Будущее как будто не сулило впредь подобных испытаний.
      Труп, застывший в кресле перед погасшим камином, её больше не пугал. Можно было подумать, что их связывало общее дело. Хильда долго рассматривала тело. От мужа осталась одна оболочка, но что вообще она про него знала?
      Она встала, наконец-то снова почувствовав себя живой, и отправилась в роскошную ванную. Теперь будущее предстало перед ней совсем иной стороной.
      От нечего делать Хильда долго занималась собой, мыла голову, потом надела плиссированную юбку и едва не замурлыкала себе под нос. Господи, неужели она такая лицемерка?
      В двенадцатом часу она вернулась в спальню, закурила, сняла трубку местного телефона и повторила свои распоряжения по поводу возможного посетителя. Барни заверил её, что кроме пары репортеров, которых он счел своим долгом выставить за дверь, никто не появлялся. Потом Хильда торопливо отклонила его предложение прислать камердинера помочь одеться мужу, заявив, что вполне справится с этим сама. Тогда дворецкий предложил развести огонь в камине, принести выпить и включить радиоприемник.
      Его услужливая преданность так раздражала Хильду, что та уже жалела о своем звонке. Минуты бежали, складывались в четверти и половинки часа, потом составили целый час, час с четвертью… Монотонно тикали часы, но телефон молчал, Антон Корф не появлялся.
      Оптимизм стал быстро улетучиваться. Досадная задержка действовала на нервы. Тишина в доме напоминала безмолвие склепа. Прислуга явно сплетничала, недоуменно косясь на молчащие колокольчики вызова.
      Приближалось время обеда. Надо было что-то предпринять. Если она не пошлет за врачом и в то же время будет утверждать, что муж болен, это всем покажется слишком странным.
      Неожиданно ей захотелось найти какой-нибудь предлог вырваться на улицу и пропустить обед, но риск показался слишком большим, ведь на деликатность слуг рассчитывать не приходилось.
      Она нерешительно подошла к окну, раздвинула шторы и прижалась разгоряченным лбом к оконному стеклу.
      Громадные вековые деревья украшали парк. Сквозь их ветви виднелась изгородь, обрамлявшая поместье, густой сочный газон, посыпанную мелким гравием дорогу и ухоженные клумбы, придававшие саду дух утонченности и уединения.
      Листья на деревьях начинали желтеть — первое дуновение осени. Скоро день начнет убывать, станет совсем холодно. Неплохо бы подумать о мехах.
      Легкое покашливание заставило её вздрогнуть. В дверном проеме появилась мрачная физиономия дворецкого. Она поспешно зашагала навстречу.
      Сколько он там мог стоять незамеченным и что успел увидеть? От неожиданности Хильда долго не могла сказать ни слова.
      — Я стучал несколько раз, — извинился Барни, — но поскольку мистер Ричмонд не ответил, я взял на себя смелость войти.
      — Что вам угодно? — с трудом сумела выдавить Хильда, занимая позицию между дворецким и мужем.
      — Я распорядился приготовить легкий обед.
      — Благодарю, но я не голодна.
      — Может, мистер Ричмонд захочет перекусить?
      — Мужу нездоровится.
      — Хотите, я пошлю за доктором?
      — Нет, можете не беспокоиться, — сказала она и тут же разозлилась, что почти признала необходимость такого визита. Нужно поскорее выставить дворецкого из комнаты. — С мужем ничего страшного, просто он очень устал и должен отдохнуть.
      — Помочь вам уложить его в постель?
      — Не сейчас. Я позову вас чуть попозже.
      Несмотря на почтительность, Барни явно был заинтригован странным молчанием деспота-хозяина и никак не решался уйти.
      — Шофер ждет внизу. Будут какие-нибудь распоряжения?
      — Пока нет.
      Хильда шагнула вперед и тронула ручку двери, давая понять, что разговор окончен. К сожалению, при этом она не смогла закрыть спиной мужа, который сразу оказался в поле зрения дворецкого. Барни поклонился и обратился лично к нему.
      — Со своей стороны и от имени всего персонала хочу выразить нашу радость по поводу вашей женитьбы и передать вам наши наилучшие пожелания, сэр.
      Хильда закрыла глаза. Слуга медленно поднял взгляд, но Карл Ричмонд неподвижно сидел в кресле и, естественно, не мог ему ответить.
      Это была катастрофа. В её ушах раздался звук собственного голоса:
      — Он снова уснул. Не стоит его беспокоить… — тут она смешалась и добавила, — Обычно он спит так крепко…
      Удивленный дворецкий воздержался от комментариев и с поклоном удалился.
      Когда дверь за ним закрылась Хильда почувствовала себя на грани срыва. Напряжение оказалось слишком велико. Еще немного — и она упадет в обморок или забьется в истерике. Антон Корф должен наконец приехать! Ситуация выходила из под контроля.
      Как ушел Барни, она не слышала. Должно быть, он приложил ухо к замочной скважине, заинтригованный и смущенный; вряд ли уже возникли подозрения, но странность ситуации привела дворецкого в смятение.
      Должно быть, дом внизу уже гудел от сплетен. Распаленное воображение прислуги могло придать им особенно опасный тон. Они не питали к ней симпатий: ведь молодая женщина была красива. Целый штат бездельников и лентяек наверняка начнет обсуждать возвращение Барни, который так и не принесет им новостей.
      Но что же делать? Покинуть дом с трупом невозможно. Нужно срочно найти выход, но какой?
      Тревога нарастала. Тишину в комнате нарушало только тиканье часов. Застывший силуэт покойного, безразличная ко всему мебель, черное жерло камина и, самое главное, это наводящее ужас безмолвие постепенно подавили её волю.
      Молодая женщина бесцельно кружила по комнате, неспособная сосредоточиться. И неожиданно замерла на месте. По трупу старика ползла муха. Зажав рот рукой, она с трудом удержалась от крика. Насекомое по переносице спустилось на щеку, потом снова направилось вверх и стало спокойно разгуливать по открытому глазу.
      Хильда едва не упала в обморок. Тяжело дыша и корчась от тошноты, она облокотилась одной рукой на спинку кресла, а другой попыталась прогнать назойливое насекомое.
      Резкий звонок телефон вернул её к действительности. Хильда кинулась к аппарату и едва не потеряла сознание от счастья, когда Барни сообщил, что гость прибыл.
      Наспех поправив прическу, Хильда с трудом удержалась, чтобы самой не спуститься в холл.
      Несколько секунд спустя в дверь постучали. Но на пороге появился не Антон Корф, а высокий мужчина лет сорока с седеющими висками, красным лицом и крикливым галстуком. Он поклонился и представился.
      — Меня зовут Лоумер. Мартин Лоумер.
      Хильда смотрела на него, не в силах выдавить ни слова.
      Неожиданно нервное напряжение, так её измучившее, исчезло. От страха не осталось и следа. Насколько она могла вспомнить, визит незнакомого человека в их первоначальном плане не значился, но раз тот был здесь, если Антон Корф, судьба или Бог знает кто поставил его на пути, сил противостоять ему у молодой женщины уже не оставалось. Она машинально указала гостю на стул, но незнакомец так и остался стоять со шляпой в руках.
      — Возможно, я пришел слишком поспешно, и вы ещё не успели отдохнуть после утомительного путешествия, — тут его взгляд упал на старика.
      Хильда повернулась и посмотрела в ту же сторону.
      Мужчина неторопливо направился к неподвижной фигуре.
      — Почему вы не закрыли ему глаза? — мягко спросил он.
      Хильда пожала плечами. Сейчас это не имело для неё никакого значения.
      Ей хотелось заговорить, но она не могла даже раскрыть рот. Ее физическое существо потеряло всякую связь с силой воли. Она словно во сне парила в неведомом пространстве, мутном и плотном как желе. Возможно позднее к ней вернется способность действовать, но сейчас ею овладело чувство бессилия и отрешенности.
      Пауза затянулась надолго. Мужчина скрестил руки на груди и, глядя в какую-то точку перед собой, раскачивался взад-вперед на каблуках. Хильда даже не пыталась его побеспокоить. Прошло немало времени. Наконец он перестал раскачиваться, снова посмотрел на труп, закрыл глаза и приложил ладонь ко лбу.
      — Когда вы прибыли в Нью-Йорк, миссис Ричмонд?
      — Вчера во второй половине дня, вечером мы сошли на берег.
      — Когда это случилось?
      — Еще на корабле.
      — Что с ним?
      — Надо полагать, сердце.
      — Могу я поинтересоваться, почему вы скрыли его смерть?
      Нужно было отвечать. Гость не был настроен враждебно и не походил на злодея. Возможно, это врач, о котором говорил Антон Корф, и ему нужно уточнить некоторые детали, чтобы заполнить свидетельство о смерти.
      Эти мысли пронеслись у неё в голове, но губы словно онемели, и она не проронила ни слова.
      Лоумер принялся расхаживать по комнате и на этот раз заговорил первым.
      — Я хочу помочь вам, миссис Ричмонд, но вы должны ответить на мои вопросы. Дело очень серьезное, и детали могут играть решающую роль. Кто знает о смерти вашего мужа?
      — Никто.
      — Кто помог вам доставить его сюда?
      — Слуги, шофер…
      — Они знают о смерти?
      — Нет, никто не заметил.
      — Вы уверены?
      — Иначе мне не удалось бы сюда попасть и остаться в доме.
      — Звучит довольно разумно… Кто-нибудь из слуг подходил к нему после приезда?
      — Со вчерашнего вечера сюда никто не входил.
      — Как вам это удалось?
      Хильда пожала плечами.
      — Муж был больным человеком. Он мог передвигаться только в инвалидной коляске. У него странный характер и эксцентричные манеры, так что мне было нелегко, но получилось…
      — Но зачем вы привезли сюда его труп?
      — Это вас не касается.
      Мартин Лоумер пристально посмотрел на нее, но Хильда спокойно выдержала его взгляд. Он придвинул себе стул и сел.
      — Могу я спросить, миссис Ричмонд, почему вы меня впустили?
      — Я не ожидала, что это будете вы.
      — А кого вы ждали?
      — Отца.
      — Кто он?
      — Антон Корф.
      — Нельзя подробнее?
      — Разве этого недостаточно?
      — Но вы должны мне ответить, миссис Ричмонд. Это очень важно. Ваш отец знал о смерти мистера Ричмонда?
      — Нет, именно потому мне хотелось его увидеть. Он мог бы посоветовать, что делать.
      — Тогда почему вы впустили меня? Я же не ваш отец.
      — Потому что он должен был утром прийти. Я никого не ждала и думала, что это он.
      — Понятно. Теперь скажите мне, зачем было привозить сюда вашего мужа, если он уже умер?
      — Я не могу ответить.
      — И что вы теперь собираетесь делать?
      — Это зависит от вас.
      — От меня? Что вы имеете в виду?
      — Не знаю. Я вообще больше ничего не знаю. Уйдите, я устала. Все вышло так… Мне нужно отдохнуть.
      Мужчина нахмурился.
      — Должен предупредить, что такая забывчивость — не лучший способ защиты. Она рухнет при первом же осмотре врача, обычная симуляция сумасшествия только усугубит подозрения.
      — Честно говоря, я просто не понимаю, о чем вы. Как вы сюда попали? И кто вас позвал?
      — С сожалению, я вынужден просить вас не покидать эту комнату. Это дело не входит в мою компетенцию, и придется уведомить окружную прокуратуру.
      — Но кто вы такой?
      — Мартин Лоумер, инспектор восьмого округа.
      Комната поплыла перед глазами, но Хильда ухватилась за спинку кровати и сумела устоять на ногах.
      — Как вы здесь оказались?
      — Я здесь не по делам службы, но, учитывая такой поворот событий, мне нужно уведомить руководство.
      — Так почему вы пришли?
      — Ваше поведение и молчание мистера Ричмонда вчера вечером удивили шофера. А когда он сегодня пришел за распоряжениями, обстановка в доме показалась ему настолько странной, что он решил предупредить меня.
      Колени Хильды подогнулись, и она рухнула на кровать.
      — Как же вышло, что вы не уведомили власти о смерти вашего мужа? Зачем нужно было таскать за собой труп, и как вы собирались выкрутиться?
      — Я не буду вам отвечать.
      — Верно, вы не обязаны, но у ребят из отдела по расследованию убийств вряд ли найдется столько терпения и доброй воли.
      — Мне нечего с вами обсуждать. Я хочу встретиться с адвокатом.
      — Советую взять нескольких. Много не будет. Могу я позвонить?
      — Нет.
      — Неужели не ясно, что ваша смехотворная манера приносит только вред? Я расспрашиваю вас не из любопытства; я представляю закон и порядок, рано или поздно вам придется подчиниться им и ответить мне. Если вы не лжете, не о чем беспокоиться.
      Снова последовала долгая пауза. Мартин Лоумер сунул руки в карманы и следил за Хильдой, которая уже не владела собой и, кусая губы, продолжала смотреть на него.
      — У меня есть деньги, — наконец сказала она. — Много денег. Гораздо больше, чем вы когда-нибудь получите на службе.
      — Я должен сразу дать вам хороший совет. Немедленно найдите опытного адвоката, пока не совершили новых непоправимых ошибок.
      — Каких ошибок? О чем вы?
      — Начнем с попытки подкупа официального лица.
      Хильда всхлипнула, терзая зубами носовой платок.
      — Могу я позвонить?
      — Я устала, как никогда в жизни. Это депрессия. Не знаю, что со мной происходит. Мысли путаются. Я ничего не понимаю. И ничего не знаю.
      — Сейчас не время впадать в истерику, миссис Ричмонд. Парни из отдела расследования убийств не оставят вас в покое. Если действительно хотите отдохнуть, сразу выкладывайте правду. Примите это как добрый совет.
      — Но почему вы со мной так разговариваете? Я ни в чем не виновата.
      — Я вас и не подозреваю. Но вам придется доказать свою правоту.
      — Я его не убивала.
      — Никто и не говорит про убийстве.
      Она метнулась к телу мужа и рухнула перед креслом на колени.
      — Помоги мне, Карл. Я ничего не понимаю. Все было так прекрасно… Пусть этот человек уйдет… Скажу ему, чтобы он ушел.
      Мартин Лоумер взял её за плечо и усадил в кресло.
      — Успокойтесь. У вас хватило ума привезти его сюда с яхты. Теперь постарайтесь прийти в себя и ответить на некоторые вопросы, которых все равно не избежать. Это главное.
      — Не оставляйте меня!
      — Это невозможно, — он пожал плечами и направился к телефону. Попросив город, инспектор связался со Стерлингом Кейном, главой нью-йоркского отдела по расследованию убийств.

      Спустя полчаса после того, как Лоумер повесил трубку, роскошная спальня миллионера стала похожа на цирковую арену.
      Детективы в штатском и полицейские в форме заполнили комнату. Сотрудники отдела по расследованию убийств сделали массу снимков трупа и молодой вдовы.
      Два полицейских в форме с дубинками в руках встали у входа. Медицинский эксперт со стетоскопом пытался прослушать старику сердце. Медсестры в белой униформе застыли рядом с инвалидным креслом. Какие-то незнакомые люди обыскивали комнату, проверяли содержимое сумочки Хильды, навешивали ярлычки на разные предметы; кто-то из них убрал телефон.
      Капитан, сидя за столом, с которого быстро убрали все вещи, вместе с Лоумером и ещё одним незнакомцем просматривали бумаги.
      Все сосредоточенно занимались своим делом. Никто не обращал на молодую женщину внимания. А у неё дрожали руки, она была в настоящей панике и не могла сказать двух слов. Хильда очень напоминала молодую провинциалку, заблудившуюся в суматохе Лонг Айленда. Казалось, все происходящее не имело ни какого отношения к реальности. Все происходило чересчур быстро, а нервный шок — слишком силен.
      Кто-то взял Хильду за руку и заставил сесть. Она вяло повиновалась и опустилась на стул, который поставили напротив капитана.
      — Первый отчет я пришлю уже сегодня вечером, — сказал медицинский эксперт, — сразу после вскрытия.
      Хильда не имела ни малейшего понятия, о чем идет речь. Она с любопытством поглядывала в сторону инвалидной коляски мужа, которую медицинские сестры вывозили из комнаты. И едва не сказала, что забыли его шляпу, но спохватилась. Хильда моргала при свете фотовспышек, но не прятала лицо от фотографов.
      Неожиданно комната почти опустела. Полицейские в форме исчезли; врач, медицинские сестры, сотрудники отдела и фотографы удалились. Она осталась наедине с тремя людьми: капитаном, Мартином Лоумером и незнакомцем.
      Впервые за все это время Стерлинг Кейн облокотился на стол и принялся изучать сидевшую перед ним женщину.
      Она тоже окинула его взглядом.
      Кейну было около пятидесяти. Крепкое сложение говорило о серьезных занятиях спортом, но давно, поэтому на вид он казался полноватым. Короткие волосы уже тронула седина, на здоровом румяном лице выделялись маленькие острые глазки.
      Он носил золотое обручальное кольцо и определенно поправился с тех пор, как надел его на палец, а возможно просто был уже не в силах снять. Сколько лет прошло с тех пор? Пятнадцать? Двадцать?
      Его голос неожиданно нарушил течение её мыслей. Тон оказался мягким и дружелюбным. Хильда постаралась сосредоточиться на его словах, но уловила только часть фразы.
      — …будет использовано в качестве доказательства, — потом снова провал, и её ухо уловило ещё одно случайное слово, — … адвоката.
      Хильда закусила губы, стараясь сдержать слезы ярости. Ситуация становилась все опаснее. Она должна держать себя в руках, не время падать в обморок. У неё ещё будет для этого время, но ни сейчас, ни в ближайшие часы расслабляться нельзя.
      Она обязана сохранить самообладание и сосредоточиться, потом можно будет немного отдохнуть.
      Хильда заглянула Стерлингу Кейну в глаза и решила, что ему можно доверять.
      — Мне хотелось бы сигарету и что-нибудь выпить.
      Никто из мужчин не тронулся с места.
      — Пожалуйста… — она не смогла удержаться, глаза наполнились слезами.
      Мартин Лоумер подошел к двери, открыл её и что-то бросил полицейскому, охранявшему вход.
      Стерлинг Кейн извлек из кармана мятую пачку «Лаки Страйк» и протянул ей. Хильда вытащила сигарету, осторожно размяла её пальцами, потом постучала ногтем, чтобы уплотнить табак. Это нехитрое занятие целиком овладело её вниманием. Мужчины бесстрастно следили за ней. Наконец Хильда взяла сигарету в губы, и капитан поднес ей зажигалку. Тем временем Мартин Лоумер вернулся с бутылкой виски и бокалом в руке. Плеснув в бокал изрядную порцию, он вполголоса выругался из-за того, что забыл содовую.
      — Это неважно, — заверила Хильда. — Я всегда пью неразбавленным.
      Тут же пожалев о своей реплике, — ведь её могли счесть алкоголичкой, она все-таки взяла бокал и выпила залпом. Какое-то время она ничего не ощущала, потом случилось чудо. Приятное тепло пробежало по телу, казалось, дошло до самых кончиков пальцев и вернулось к сердцу, заставив его биться чаще. Мысли стали отчетливее, голова лихорадочно заработала, стараясь наверстать упущенное. Где-то внутри неожиданно прозвучал сигнал тревоги, теперь она снова была настороже. Со стороны никто ничего не заметил, но она с максимальной пользой использовала предоставленную передышку, чтобы предугадать возможные ловушки и заготовить ответы.
      Долго ждать не пришлось.
      — Теперь вам лучше, миссис Ричмонд?
      Она слегка склонила голову в знак того, что можно начинать.
      — Вы в силах ответить нам на несколько вопросов?
      Еще один кивок.
      — Давно вы замужем?
      — О, всего несколько месяцев.
      — Нельзя ли поточнее?
      — Ну, я не знаю. Это случилось в июне или июле. Не могу точно вспомнить.
      — Довольно странно для новобрачной, вам не кажется?
      — Церемония проходила в открытом море. Мы давно уже были в плавании, и не было причины следить за календарем.
      — В этом преимущество отпуска.
      Хильда тут же сообразила, что эта фраза должна была придать ей уверенности. Ей захотелось в этом удостовериться, и она неожиданно спросила:
      — А вы когда женились, капитан?
      — Четвертого апреля тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Это был четверг, весь день шел дождь, только с трех до пяти он приутих, и мы смогли сделать свадебные фотографии.
      Хильда склонила голову. Стало понятно, что она попала в точку.
      — Как вы познакомились с мистером Ричмондом?
      — Через агентство, которое поставляло сиделок. Там получили заявку и послали меня на эту яхту.
      — Вы знали о размерах состояния мистера Ричмонда?
      — Мне не понадобилось много времени, чтобы это выяснить.
      — С какой целью вы перевезли труп мужа с яхты в этот дом?
      Хильда подняла на него глаза. Капитан даже не повысил голос, а просто задавал вопросы, словно не придавая им большого значения, вертел в руках карандаш и не сводил с неё своих живых, проницательных глаз.
      — Я жду, — мягко напомнил он.
      — На этот вопрос предпочитаю не отвечать.
      Она ожидала возражений, но капитан просто кивнул.
      — Вы раньше были замужем?
      — Нет.
      — У вас есть дети?
      — Нет.
      Суть вопросов оставалась для неё непонятной. Может быть, он старался отвлечь её внимание, или эти не относящиеся к делу подробности действительно имели для него какое-то значение?
      — Что вы собирались делать с трупом мужа? Не кажется ли вам странным, миссис Ричмонд, пойти на такое рискованное предприятие, как перевозка трупа, и не представлять себе, зачем?
      Она попыталась выдавить улыбку.
      — Неужели на борту яхты никто не заметил его смерти? Вы не отвечаете. Конечно, вопрос можно считать излишним. Вам не удалось бы купить молчание всей команды, тем более, что среди них наверняка можно найти людей, имевших неприятности с полицией, а в обмен на известные услуги мы можем проявить… ну, скажем некоторую терпимость. Значит, если никто нам ничего не скажет, смерть его для всех осталась тайной. В таком случае придется посчитать вас замечательной актрисой, наделенной холодным, расчетливым умом. Уточните, когда это случилось?
      — Я об этом вообще не говорила.
      — Ну, в любом случае уже сегодня вечером мы это узнаем из отчета о вскрытии. Итак, вы признаете, что сумели переправить тело на глазах у любопытных…Согласитесь, это под силу только неординарной женщине.
      — Если бы шофер не проявил инициативу, нас уведомив, никто бы ничего не заподозрил, и ваш план увенчался бы успехом. Вы так и не хотите мне сказать, в чем он состоял?
      Хильда покачала головой. Окурок сигареты стал жечь ей пальцы, и она затушила его в пепельнице.
      — У вас есть собственные деньги, миссис Ричмонд?
      — Нет.
      — Сколько вам лет?
      — Тридцать четыре.
      — У вас американское гражданство?
      — Нет, германское.
      — Но вы великолепно говорите по-английски. Вам приходилось бывать в Америке?
      — Нет, здесь я впервые.
      — Зачем вы убили своего мужа, миссис Ричмонд?
      Хильда смотрела на него, разинув рот, не понимая, все ли она правильно поняла. Но тут у неё перехватило дыхание, и она закричала:
      — Но я не его убивала! Клянусь, не убивала!
      Капитан жестом приказал ей сесть.
      — Не надо волноваться, миссис Ричмонд. Это просто предположение, поскольку до получения результатов вскрытия никто не может утверждать, что вашего мужа убили, — тут он улыбнулся и добавил. — Это кажется довольно логичным, вы не считаете?
      Она села и с трудом взяла себя в руки.
      — Теперь я буду говорить только в присутствии адвоката.
      Стерлинг Кейн положил карандаш в карман, достал из той же пачки сигарету, прикурил от зажигалки и обратился к молодой женщине:
      — У вас есть на это полное право. Будет совершенно правильно нанять адвоката, но ведь каждый смотрит на вещи со своей колокольни, верно? Мне остается только считать, что если вам потребовался адвокат, значит, вы не хотите рассказать правду.
      — Я его не убивала.
      — Хотя, как мне кажется, вы сами в это не верите. Возможно он и умер с своей постели, но тогда вам следовало там его и оставить.
      С этими словами он встал и, не глядя на нее, вышел из комнаты.
      Двое мужчин, не проронивших за весь допрос ни слова, подошли к Хильде и предложили следовать за ними. Она инстинктивно отпрянула.
      Мартин Лоумер, который явно её жалел, сказал:
      — Провести ночь в участке для вас гораздо лучше. По крайней мере, туда не проберутся репортеры.
      Хильда и так понимала, что выбора у неё нет. Мужчины взяли её под руки и, как ни странно, она не стала протестовать. Но едва открылась дверь, она ужаснулась.
      Вся изнывающая от безделья и любопытства прислуга собралась в холле.
      Как только они сделали несколько шагов через толпу, в спину ей понеслись язвительные замечания горничных, которых она даже ни разу не видела. Ухмыляющийся шофер недобро посмотрел в упор, когда молодая женщина проходила мимо. Хильда была благодарна Барни за то, что он не присоединился к улюлюкающей толпе челяди. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось за порогом.
      Новость разнеслась по округе как лесной пожар, и это несмотря на то, что дом Карла Ричмонда стоял особняком. На улице собралась разношерстная толпа, жаждавшая видеть представление, даже не представлявшая его суть.
      Подростки карабкались на ограду, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь сквозь ветви деревьев. Дети не могли ждать так долго, и многие уже плакали. Влюбленные пары были рады представившейся возможности оставаться незамеченными в самой гуще толпы и с радостью этим пользовались. Женщины сплетничали, клеветали, высасывали из пальца все новые подробности и разглагольствовали, воодушевляя громадную, послушную и безразличную массу людей.
      Как только Хильда появилась на улице, у её телохранителей работы прибавилось. Толпа немедленно сообразила, что, хотя занавес поднялся, представление надолго не затянется. Хлынувшие вперед словно волны прилива, передние ряды сомкнулись вокруг женщины и двух мужчин. На лицах обступивших их людей читалось глупое любопытство и унылая скука. Множество пар глаз устремились на Хильду. Несколько мгновений в толпе царило гнетущее молчание, но затем какая-то женщина посадила на плечи ребенка и, обращаясь скорее к толпе, сказала ему:
      — Смотри лучше, сынок, эта женщина из-за денег убила своего мужа.
      Ее слова послужили сигналом. Задние ряды, которым ничего не было видно, стали выкрикивать ругательства. В воздухе замелькали кулаки. Масса накопившейся злобы нашла себе выход, толпа распалялась все больше. Теперь молодую женщину окружал частокол перекошенных злобой лиц и сжатых кулаков. Всех этих людей, которых она видела в первый и последний раз, неожиданно сплотила общая ненависть к ней.
      Двое полицейских закрыли её собой, как щитом. Пара дюжих стражей порядка появилась из черной полицейской машины и, лениво поигрывая дубинками, расколола толпу, освобождая проход. Но, прежде чем удалось добраться до машины, Хильде здорово досталось в лицо сумкой. При этом женщина дико таращила на неё глаза и кричала:
      — На, получай, шлюха!
      Женщина, похоже, дала выход злости, снедавшей её много лет.
      И без того затравленная Хильда была ошеломлена таким поворотом событий. Те же люди, которые несколько минут назад забросали её вопросами и снова вернутся к этому занятию завтра, послезавтра и так далее, пока не придут к окончательному заключению, в эту минуту стали её защитниками. Без их помощи и широких плеч, принимавших на себя все удары, её давно бы линчевали на потеху досужей толпы.
      Два гиганта наконец выиграли схватку, их фигуры под стать полицейской форме, дубинки и бычьи шеи заслужили восхищение толпы, приручили её и успокоили. Еще немного, и она была готова носить их на руках.
      Две группы наконец соединились. Хильда съежилась от страха между четырьмя мужчинами, но удары прекратились, чего нельзя было сказать об оскорблениях. В окружении лучших представителей американского народа она уже не вызывала со стороны толпы прежнего пристального интереса к своей персоне. Открылась дверь полицейской машины. Она проскользнула в кабину, сердечно благодаря в душе свой эскорт. Но они на неё даже не взглянули. Работа была закончена, мужчины расселись по местам и, когда машина тронулась с места, она услышала вопрос сидевшего рядом Мартина Лоумера:
      — Кто дерется с Рокки Марчиано?

      На следующий день допрос продолжался. Стерлинг Кейн сидел за письменным столом у себя в кабинете, и даже сама атмосфера его рабочего места была какой-то особенной.
      Хильда почувствовала это сразу, как только её привели. События развивались явно не в её пользу. Расследование шло без её участия. Пока она спала как убитая, пытаясь прийти в себя и дать отдых измученным нервам, эти люди должны были фрагмент за фрагментом складывать головоломку, а теперь ждали от неё ключ к её решению.
      В игре появились новые персонажи. Неприятные физиономии, квадратные челюсти и безразличные глаза… Хильда снова почувствовала опасность и не знала, как себя вести. Не зная в Нью-Йорке ни души, она взяла первого же адвоката, которого ей предложили. До встречи с Антоном Корфом, на которой можно будет выработать линию поведения, Хильда ему все равно ничего не скажет. Они с Корфом были сообщниками, и с его возможностями он её отсюда быстро вытащит. Ему придется внести залог или дать гарантии, значит, до его появления нужно избегать ответов на щекотливые вопросы.
      Не письменном столе Стерлинга Кейна стояли фотографии в кожаной рамке. Ее охватило лихорадочное желание взглянуть на них поближе. Скорее всего, это были фото жены и детей. Хильда думала, что если бы она смогла увидеть лица его близких, то получила бы ключ к его характеру. Однако она не осмелилась встать с места и склониться над столом.
      Дверь снова открылась, в комнате появился хорошо одетый мужчина. Он пожал капитану руку, снисходительно поприветствовал младших по чину и присел рядом с Хильдой.
      — Не бойтесь, я ваш адвокат.
      На этом интерес к подзащитной был исчерпан, в руках у него появилась папка с документами, которые адвокат стал просматривать, словно у себя в конторе.
      Хильда почувствовала себя ещё более одиноко, чем до его появления. Она никогда бы не поверила, что полицейские расследования ведутся в такой суматошной обстановке: кто-то постоянно приходит и уходит, телефон звонит просто непрерывно.
      Что она здесь делает?
      Что это за тип, который называет себя её адвокатом?
      Среди всего этого бедлама какой-то полицейский попросил Хильду назвать свое имя, фамилию, возраст и род занятий.
      Пока она размышляла, что делает здесь этот новичок, к ней склонился адвокат и сказал:
      — Можете отвечать. Это только формальность. У них уже есть история вашего брака и вся нужная информация.
      После такого предупреждения Хильда решила не упоминать фамилию Майснер, чтобы не выдать мотивы своего удочерения и брака. Гамбург был так далек и так разрушен после бомбежек, что тщательную проверку провести просто невозможно.
      — Ответьте, — ободрил её адвокат.
      — Хильдегарде Ричмонд, тридцать четыре года, вдова Карла Ричмонда.
      К её великому удивлению больше к этой теме не возвращались. Очень вежливый полицейский попросил её сделать отпечатки пальцев на каком-то бланке, уверяя, что это обычная процедура.
      Хильда уже не раз показала, что способна собрать свою волю в кулак, но последние события выбили её из колеи. Непоследовательность этих людей, постоянное появление новых лиц, Стерлинг Кейн, который явно занимался этим делом, то допрашивал её, то игнорировал. Все это приводило молодую женщину в недоумение, нервировало и постоянно ставило в неловкое положение.
      Время шло. В кабинете каждый проявлял незаурядную активность. Похоже, все знали, чем они здесь занимаются, все, за исключением одной Хильды, которая была тут временным гостем и ожидала, когда же начнется допрос. Возможно, это делалось не случайно, и таким образом легче было сломить её сопротивление.
      Наконец, когда её нервы были порядком измотаны, а первоначальное оживление сменилось гнетущим унынием, кабинет погрузился в тишину, лишние сотрудники разошлись по своим делам. Даже телефон надолго замолк.
      Стерлинг Кейн снова стал центральной фигурой в комнате. Внушительный, солидный, но без намека на превосходство — просто почтенный чиновник занимается рутинным делом.
      Человек, сидевший перед окном спиной к столу, вставил в пишущую машинку чистый лист бумаги, и приготовился печатать.
      Адвокат сложил свои бумаги, покосился на часы и стал ждать.
      За окном на улице какая-то женщина развешивала на веревке белье. Единственным человеком, который это заметил, была Хильда.
      — Миссис Ричмонд, — начал капитан, — можете вы нам сказать, почему вышли замуж за немощного старика?
      — Возражаю, — вмешался адвокат.
      — Могу я попросить вас об одном одолжении? — Хильда смутилась, не зная, как точнее выразиться. Теперь все взгляды были прикованы к ней, и именно она нарушила привычный ход событий. — Вы должны извинить меня, повернулась она к адвокату. — Возможно, я делаю ошибку, но мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь представлял мои интересы… по-крайней мере в данный момент.
      От удивления все замолчали, только раздраженный адвокат вскочил со стула.
      — Я пришел сюда помочь вам. Возможно, вы поймете это слишком поздно, но мне искренне хотелось бы надеяться, что вы одумаетесь, — он кивнул собравшимся и вышел.
      После этого последовало легкое замешательство, и Хильда решила, что ей лучше объясниться.
      — Он меня смущает.
      Человек за пишущей машинкой обернулся и с любопытством посмотрел на нее.
      — Миссис Ричмонд, вы вчера говорили, что познакомились с мужем через агентство, которое послало вас на яхту в качестве сиделки.
      — Это верно.
      — Вы когда-нибудь слышали о нем раньше?
      — Нет.
      — Как вы объясните чудесное стечение обстоятельств, благодаря которому вы встретили на борту своего отца?
      — Я не вполне понимаю…
      — Мой вопрос совершенно ясен. Вы дочь Антона Корфа, верно?
      — Верно.
      — И вы не знали, что он на борту?
      — Нет.
      — Вам не кажется это странным? Второй вопрос: вы знали, что у Карла Ричмонда нет прямых наследников и в случае замужества его состояние перейдет к вам?
      — Вы неверно ставите вопрос. Из ваших слов можно понять, что я действовала по заранее обдуманному плану, но ничего подобного не было.
      — Подробности мы обсудим позднее, миссис Ричмонд. Сейчас нас интересуют факты. Я сам смогу составить картину происшедшего, если вы будете добры отвечать на мои вопросы. Под какой фамилией вас знали на яхте?
      — Почему вы об этом спрашиваете?
      — Чтобы услышать ответ. Должен предупредить вас, что раз вы отказались от услуг адвоката, все ваши ответы будут занесены в протокол, который вы подпишите, а мы затем проверим. Так что играть со мной не в ваших интересах. Так какой фамилией вы представились на борту яхты?
      — Майснер. Хильдегарде Майснер.
      — Благодарю вас, миссис Ричмонд.
      — Когда я смогу увидеться с отцом?
      — Думаю, что скоро. Мы были у него дома, но он улетел во Флориду. Разве вы этого не знали?
      — Я не думала, что он уедет так скоро.
      Стерлинг Кейн внимательно посмотрел на неё и продолжил:
      — Он скоро вернется. В первом же аэропорту ему придется пересесть на обратный рейс.
      — Смогу я увидеть его сразу после возвращения?
      — Вполне естественное желание. Но вам следует признать, что эта трогательная привязанность производит довольно странное впечатление, поскольку последние тридцать четыре года вы почти не виделись.
      — Война разлучила нас.
      — Война началась только в тридцать девятом.
      — Могу я закурить?
      Незнакомец, чье присутствие казалось просто лишним, передал ей сигарету и щелкнул зажигалкой.
      — У вашего мужа было крепкое здоровье?
      — Думаю, да.
      — Я хотел спросить, страдал он каким-нибудь заболеванием, кроме паралича ног?
      — Не думаю, хотя когда мы познакомились, у него было что-то вроде опухоли на глазу.
      — Нет, миссис Ричмонд, это был всего лишь ячмень, просто он придавал ему слишком большое значение.
      Хильда промолчала.
      — Вам известно содержание его завещания?
      — Нет.
      — Вы когда-нибудь обсуждали с ним этот вопрос?
      — Никогда.
      — Какие отношения у вас были с отцом?
      — Нормальные. Что вы имели в виду?
      — Простое любопытство. Но меня удивляет, что вы неожиданно встретили его после стольких лет разлуки. Сразу возникает вопрос, где же раньше были ваши родственные чувства?
      — Можете вы объяснить мне, миссис Ричмонд, почему, даже не подозревая, что на борту яхты находится ваш отец, вы представились вымышленной фамилией?
      Хильда побледнела и нервно затянулась сигаретой.
      — Простое совпадение, не так ли? Вы же понимаете, что в ваших интересах говорить всю правду, иначе воображение может привести меня к выводам не в вашу пользу. Вы решили выйти замуж за Карла Ричмонда после первой же встречи?
      — Это было не мое решение.
      — Ну-ну! Милая молодая женщина вроде вас способна в два счета окрутить мужчину, особенно старика.
      — Мой муж был крайне своевольным человеком. Он сам решал, что ему делать, и никто не смог бы повлиять на его мнение.
      — Не сомневаюсь. У него был довольно трудный характер, не так ли?
      — Мне не на что жаловаться.
      — Ну, тогда вы единственная, кто о нем так отзывается. Для остальных он был просто невыносим.
      — Это не мои проблемы.
      — Нет, конечно, но все говорят о его желчном характере, ладить с ним было трудно.
      — В этом были свои преимущества.
      — Естественно. Ваш муж был старым и очень богатым человеком, что для молодой честолюбивой женщины в самом деле служит большим преимуществом.
      — Мой муж мог прожить ещё долгие годы.
      — Тогда почему же он умер?
      — Откуда я знаю?
      — Какое упущение! За все время вы даже не поинтересовались результатами вскрытия.
      Хильда отшвырнула сигарету.
      — Это просто деталь, миссис Ричмонд, но деталь очень важная — вашего мужа убили.
      — Зачем вы мне это говорите?
      — Любопытная реакция… Что вы на это скажете?
      Хильда чувствовала, что сейчас разорвалась бомба, но не знала, как себя вести. Ничто не нарушало тишину в комнате. Стук пишущей машинки стих. Женщина за окном развесила белье и ушла. Теперь оно лениво колыхалось на ветру.
      Наконец Хильда оправилась от шока и смогла спросить:
      — Убили? Кто?
      — Мне кажется, вам проще ответить на этот вопрос.
      — Не понимаю.
      — Кто же, по-вашему, мог быть заинтересован в смерти мистера Ричмонда?
      — Но это глупо. Я совсем не заинтересована в его смерти, у меня и при его жизни было все, что душе угодно.
      — Неужели все?
      — Вы же знаете, до нашей встречи я жила очень бедно. Деньги появились только после замужества. Чего мне было ещё желать?
      — Вы не в ладу с собственной логикой. Вы сами признали, что вышли замуж из-за денег. Это характеризует вас, как расчетливую и алчную натуру; с другой стороны вам всего тридцать четыре года. Вы красивы, соблазнительны. Для богатой свободной женщины…я повторяю: свободной… жизнь может предложить массу соблазнов, которых старый муж наверняка не одобрит.
      — Вы считаете меня настолько глупой, чтобы убить его сразу после свадьбы?
      — Помните, у вас были не совсем обычные обстоятельства? Его ужасный характер стал притчей во языцех.
      — Меня это никак не касалось.
      — Конечно, конечно. Можете вы мне сказать, зачем было рисковать, перевозя его труп с яхты домой?
      — Я не могу ответить на этот вопрос.
      — Рано или поздно вам придется это сделать.
      — Могу я узнать, как был убит мой муж?
      — Его отравили. Согласитесь, яд — типично женское оружие.
      — Неправда.
      — К сожалению, отчет по результатам вскрытия не оставляет на этот счет сомнений. Там приблизительно указано время его смерти, что вас, безусловно, заинтересует. Она наступила между тремя и пятью часами утра в ночь с пятницы на субботу. Это позволяет нам предположить, что яд был принят между девятью и десятью часами вечера. Где вы находились в это время, миссис Ричмонд?
      — Я его не убивала.
      — Прошу вас ответить на мой вопрос. Где вы были в пятницу между девятью и десятью часами вечера?
      — С ним, в его каюте, — ответила совершенно подавленная Хильда.
      — Он мог съесть или выпить что-нибудь, принесенное в каюту?
      — Не знаю. Просто не помню.
      — Подумайте хорошенько. Возможно, отравленную еду принесли с кухни?
      — Это просто кошмар.
      — К сожалению, вы стали его непосредственной участницей, и положение ваше критическое. Я готов помочь вам, но вы должны помочь мне. Вы сами в ту пятницу что-нибудь пробовали?
      — Кажется, да. Я проводила в его каюте каждый вечер. Мы раскладывали пасьянс. Один из цветных слуг приносил вино, печенье, иногда и чай.
      — В этот вечер все было как обычно?
      — Возможно.
      — Что вы пили?
      — Вино, что-то вроде портвейна.
      — Какой у него был вкус?
      — Не обратила внимания.
      — А печенье?
      — Обычное. Я не заметила никакой разницы.
      — Значит, вы ели и пили то же, что и ваш муж?
      — Мы делали это каждый вечер. Я уже говорила вам…
      — Да, но именно в тот вечер он умер. Поскольку ваше здоровье не дает повода для беспокойства, остается заключить, что яд не был принесен кем-то посторонним. Ну, миссис Ричмонд, вам не кажется, что пришло время исповеди?
      Ответить Хильда не успела: она потеряла сознание и рухнула на пол.

      На следующий день, едва сойдя с самолета, Антон Корф сразу связался с полицией.
      Стерлинг Кейн принял его в своем кабинете и сразу приступил к допросу.
      — Мистер Корф, насколько мне известно, вы поступили на службу к мистеру Ричмонду в тридцать четвертом. Верно?
      — Так оно и было.
      — Как вы встретились с дочерью?
      — Совершенно случайно. В один прекрасный день она появилась на яхте, мы обратились в несколько агентств в поисках сиделки. Должен признать, совершенно не предвидел, что мисс Майснер может быть моей дочерью. Такие ситуации встречаются только в романах.
      — Когда вам стало все известно?
      — Во время регистрации брака. Мне пришлось оформлять документы. Именно тогда мисс Майснер сообщила мне, что её фамилия Корф, и это не было совпадением.
      — Каково было ваше отношение к этой новости?
      — Должен признать, никаких романтических чувств я не испытывал. Любому молодому человеку довелось пережить немало любовных приключений. В результате одного из них и появился на свет ребенок. Я признал свое отцовство, но не более того. В любом случае, отношения с её матерью вскоре закончились, а я встретил Карла Ричмонда, и новая жизнь вполне меня устраивала. Дочь никогда не создавала мне проблем.
      — Понятно. Но меня интересует ваше отношение к этой встрече.
      — Я бы сказал — удивление. Впрочем, мне было лестно оказаться отцом молодой, привлекательной и интеллигентной женщины. Я даже привязался к ней, как бывает с холостяками моих лет, даже лишенными всяких сантиментов.
      — Ваша дочь не говорила, почему назвалась вымышленным именем?
      — Она была вынуждена это сделать, и я не думаю, что предам её, рассказывая вам об этом. Ее поведение скорее служит упреком мне самому, боюсь, что в этом есть немалая доля моей вины. Я никогда не заботился о ней, и молодость её прошла в стране, разрушенной войной. Если ей хотелось избежать жизни без будущего, никто не вправе упрекнуть её за это. Винить нужно только меня.
      — Продолжайте, мистер Корф.
      — Хильда прошла путь многих тысяч женщин. Ей хотелось составить хорошую партию. По натуре она честолюбива и интеллигентна. Ее не привлекало унылое, серое существование.
      Карл Ричмонд не мог не привлечь её внимание из-за своего состояния, ну и конечно потому, что я был его секретарем.
      Ей хотелось присмотреться ко мне, прежде чем открыть свое настоящее имя и поделиться планами. Мог ли я отнестись к ним с неодобрением? Мне это казалось компенсацией за долгие годы забвения.
      — Объяснение безупречное, мистер Корф, но у мистера Ричмонда могли быть и свои соображения. Послушать вас, вы оба торговали им, как на базаре.
      — Именно так он относился к своему окружению. И я не мог отказать себе в удовольствии попотчевать патрона его же собственным лекарством.
      — Мистер Ричмонд узнал о вашем запоздалом отцовстве?
      — Конечно нет. У такого подозрительного старика это могло вызвать непредсказуемую реакцию.
      — Мистер Ричмонд не мог быть слишком подозрительным, раз женился на женщине, насчет характера которой так заблуждался.
      — Избыток правды ещё никому не помогал, даже ему.
      — Так вы стали управляющим вашей дочери?
      — Ну, эта спорная точка зрения в данном случае неуместна. Моя дочь достаточно интеллигентна, чтобы обходиться без посторонней помощи. А если вы считаете меня серым кардиналом, то глубоко ошибаетесь, поскольку я не обладал ни малейшим влиянием на мистера Ричмонда. Я мог лишь удержать её от непоправимых ошибок. Должен признать, я в тайне радовался такому повороту дела и не страдал от угрызений совести.
      — Вам известно содержание завещания?
      — Конечно. Я был его ближайшим сотрудником.
      — Можете посвятить меня в некоторые детали?
      — Если он умрет одиноким, все его состояние должно пойти на благотворительные цели. В случае повторного брака его средства переходят к жене или детям, если таковые обнаружатся.
      — А какова в этих случаях ваша доля?
      — Я должен получить двадцать тысяч долларов.
      — Что-то маловато для такого ценного сотрудника.
      — Я выигрывал не от смерти мистера Ричмонда, а при его жизни. Он позволял мне участвовать в прибыли от всех его сделок, так что я неплохо обеспечен. Мое жалование — не более чем компромисс, который с точки зрения налогового законодательства устраивал нас обоих.
      — И кто, по-вашему, убил мистера Ричмонда?
      — Понятия не имею. Он был страшным деспотом, которого интеллигентный человек мог выносить только из-за общих интересов, его окружали невежественная прислуга, с которой он обращался, как с рабами. Смертельная ненависть с их стороны вполне оправдана.
      — Очень благородно, мистер Корф, перевести подозрение на недоумка-слугу, но вам не кажется, что только один человек имеет непосредственное отношение к убийству — ваша дочь?
      — Но…
      — Подождите! Вы сами признали, что она молода, красива, честолюбива и неожиданно стала сказочно богатой. Поэтому вполне естественно, что ей захочется воспользоваться всеми радостями жизни, которых она была лишена.
      — Но самая элементарная логика неопровержимо свидетельствует, что Хильда не убивала мужа. Я говорил вам, что она умна. Хильда только вышла замуж и сразу оказалась в центре внимания. Это был бы крайне неразумный поступок.
      — То, что вы её защищаете, вполне нормально.
      — Кажется, я говорил вам, что мои отцовские чувства весьма умеренны. Но ваши выводы слишком абсурдны.
      — Скажите, почему вы столь поспешно покинули Нью-Йорк и полетели во Флориду?
      — Я был правой рукой мистера Ричмонда, а его сентиментальное приключение задержало наше возвращение. Мне нужно было от его имени закончить несколько важных дел, а в Нью-Йорке меня ничто не задерживало.
      — Странно, что вы даже не зашли домой.
      — Моя квартира — просто дань условностям. Я обставил её в ожидании того дня, когда смогу отойти от дел. Приятно сознавать, что она у меня есть, но работа не давала уйти на отдых.
      — Как полагаете, зачем ваша дочь перевезла труп с корабля домой?
      — Я знаю это только по слухам.
      — Здесь медэксперт, он может это подтвердить.
      — Я не стану отвечать на этот вопрос, пока не увижусь с дочерью.
      — Но у вас есть на этот счет свое мнение?
      — Это просто какое-то недоразумение. Я отказываюсь его комментировать.
      — Излишне вам напоминать, мистер Корф, что вы должны оставаться в нашем распоряжении.
      — Это понятно, но когда я смогу увидеть Хильду?
      — Я устрою вам встречу завтра.
      — Могу я пригласить ей адвоката?
      — Да, если она согласится.
      — Я должен ей помочь хоть чем-нибудь.
      — Больше всего она нуждается в удаче, мистер Корф. Вы знаете, где её найти?
      Стерлинг Кейн сдержал слово, и Хильде разрешили свидание с Антоном Корфом. Он нашел её ужасно подавленной и удивился происшедшим переменам. Она сидела сгорбившись, сложив руки на коленях, и затравленно озиралась. Волосы были уложены наспех, на плечи спадали длинные пряди. Казалось, она мерзнет — временами её била дрожь.
      — Нужно взять себя в руки, — сказал он, — ничего страшного пока не случилось. Я найму лучших адвокатов, и мы быстро добьемся освобождения под залог.
      — Они убеждены, что я его убила, — сказала Хильда, заламывая в отчаянии руки. — Кто же мог его убить, и зачем?
      — Понятия не имею; точнее, я почти уверен, что это месть одного из негров. Это должно было случиться, ведь он так измывался… Но это надо ещё доказать. Возьмите себя в руки. Встряхнитесь и не сдавайтесь.
      — Почему вы не пришли, как обещали? Все пошло бы иначе.
      — Мне казалось, вы лучше владеете собой. Я же категорически советовал вам никого не принимать, не встретившись со мной. Почему вы меня не послушали?
      — Но вы же не вернулись.
      — Я регистрировал завещание. Или, по-вашему, это не сложнее, чем написать письмо?
      — Когда Барни доложил, что меня хочет видеть какой-то джентльмен, я подумала, что это вы.
      — Такое серьезное дело, а вы даже не попытались выяснить его имя? Нужно было что-нибудь придумать, любой предлог. Это гораздо проще, чем перевезти тело с яхты.
      — Именно на этом они и хотят меня поймать. Все постоянно спрашивают, зачем я это сделала, если знала, что он мертв? Что я могу ответить, и что мне нужно отвечать?
      — Не надо себя взвинчивать. Дайте подумать. Это самый опасный момент, но мы найдем выход. Помните, я на вашей стороне и наши интересы взаимны. Малейшее подозрение в законности завещания — и я ничего не получу. Это лучшая гарантия моей помощи. Говорю вам, делом займутся лучшие адвокаты страны.
      — Но что мне им ответить? Меня постоянно спрашивают одно и то же. Как мне им объяснить?
      Антон Корф задумался, прикусив нижнюю губу. Потом вдруг вскинул голову и взял Хильду за плечи.
      — Есть только одно решение: нужно сказать им правду.
      — Не понимаю.
      — Рано или поздно это все равно обнаружится. Если вы сделаете первый шаг, то получите преимущество.
      — Правду? Какую правду?
      — Скажите, что знали про новое завещание мужа в вашу пользу, и боялись, что если сообщить о его смерти до официальной регистрации завещания, оно будет аннулировано. Вы рискуете получить небольшое наказание за сокрытие трупа, но это гораздо меньшее преступление, чем убийство. Если вы не признаетесь и в этом, вас будут считать виновной.
      — Но вас не арестуют?
      — Нет, если вы меня не выдадите. Я могу действовать в ваших интересах, только оставаясь на свободе. Именно поэтому я не смог показаться, когда подъехал к дому. Увидев вас в сопровождении полицейских и в окружении толпы, я понял, что дело приняло непредвиденный оборот, и потому уехал. Нужна была свобода действий, и для этого я сел в самолет на Флориду. Зато я выиграл время и успел получить крупную сумму наличными. Они пойдут не только на адвокатов, но и на свидетелей — я уже заручился поддержкой некоторых. Не теряйте голову. Вы его не убивали — это самое главное. Повторяю, ваш проступок совсем незначительный. Вы сойдете за расчетливую натуру, но об этом говорит сам факт замужества с немощным стариком. Вы будете слишком богаты, чтобы чувствовать себя обиженной.
      — Я не знаю, что мне делать.
      — Газеты полны материалов о вашем деле. Юристы сочтут своим долгом рассказать полиции о завещании. Карл Ричмонд был одним из богатейших людей Америки. Нанесите упреждающий удар, заговорите раньше, чем это сделают они.
      — Скорее всего, вы тоже окажетесь замешанным.
      — Почему?
      — Меня же спросят, зачем я впустила лейтенанта Лоумера, и придется сознаться, что на самом деле я ждала вас.
      — В любом случае это была недопустимая ошибка, но и из этого положения можно выйти, рассказав правду. Вы скрыли его смерть, чтобы быть уверенной в получении наследства. Я оформлял завещание у юристов и должен был навестить вас сразу после этого. Тогда вы поставили бы меня перед свершившимся фактом. Будучи вашим отцом, я не смог бы вас выдать, это вполне логично. Там, где нет предварительного сговора, нет и преступления. Это может быть чем угодно: ошибкой, заблуждением или глупостью. А незначительные преступления защищать в суде гораздо проще.
      — Я не знаю, что мне делать.
      — Ну хоть немного возьмите себя в руки. Вы казались мне куда решительнее. Вас ждут миллионы долларов, не говоря уже о свободе и самых блестящих молодых людях Америки. Предстоит трудная игра. До сих пор вы легко с этим справлялись. И не забывайте: самое главное не в том, что вы переправили труп Карла Ричмонда с яхты на берег, а в том, что его убили.
      — Все убеждены, что это сделала я.
      — Так будут считать до тех пор, пока не получат обоснованного объяснения ваших действий. Полиция — это громадный отлаженный механизм. Виновных найдут, арестуют и накажут. Это отвлечет от вас внимание и превратит в жертву.
      — Но если я признаю историю с завещанием, наследства мне не получить.
      — А зачем, по-вашему, я нанимаю лучших адвокатов? Если завещание опротестуют, в силе останется предыдущее. Все вопросы можно решить, моя дорогая, подмазав нужных людей в нужную минуту, и тогда неразрешимых проблем просто не бывает.
      — Я сделаю все, как вы сказали.
      — Хорошо. Но не нужно говорить лишнее. Будем придерживаться версии о нашем родстве. Тут ничего ни доказать, ни оспорить. Не дайте возможности какому-нибудь особо ретивому полисмену проявить свое рвение. Тогда мы окажемся в куда худшем положении, и смерть Карла Ричмонда снова ляжет на ваши плечи из-за того, что у них пропадет желание усложнять и без того запутанное дело розысками нового преступника.
      — Когда меня выпустят?
      — Сейчас вы арестованы по обвинению в убийстве, которого не признаете. Объясните им все, как я сейчас сказал, и ваше задержание будет казаться произволом. Вот тогда я и попрошу выпустить вас под залог.
      — Спасибо за заботу.
      — Я с самого начала говорил, что мое благосостояние целиком зависит от вас.
      — Не старайтесь выглядеть хуже, чем на самом деле.
      — Отцовство влечет за собой известные обязанности, — улыбнулся Антон Корф.

      Встреча пошла Хильде на пользу. Ее прежние страхи рассеялись, стало ясно, что раз уж Карл Ричмонд убит, то скандала не избежать. И приемный отец прав. Само преступление её не касается. За него должен отвечать настоящий убийца, а раз она к нему не имеет отношения, ей нечего бояться. После серии разбирательств наследство перейдет к ней, а сейчас в её интересах раскрыть свои карты. Общественное мнение основывается на трех столбцах в ежедневных газетах, которые потворствуют дурным вкусам толпы, изображая её кровожадным вампиром из немецких довоенных фильмов, а Карла Ричмонда — выжившим из ума стариком, попавшим в лапы кровожадной хищницы. То, что она перевезла труп домой, вызвал обвинение в садизме.
      Хильда все это знала, но про убийство так ничего и не поняла. Не будь она уверена, что муж умер от сердечного приступа, можно было бы спокойно дать событиям идти своим чередом. Убийцу наверняка найдут, она спокойно сможет играть роль уважаемой вдовы, и её судьбе можно будет только позавидовать.
      Антон Корф действовал в их общих интересах, и ничего бы не случилось, не впусти она в спальню Мартина Лоумера, поддавшись глупой минутной депрессии. К счастью, Корфу удалось не потерять головы и найти самое рациональное решение.
      Ей было нечего терять, и она решилась все рассказать, но в этот день Стерлинг Кейн её не вызывал.
      До самого вечера Хильда читала в камере газеты и проливала слезы умиления над решительными заявлениями своего любящего приемного отца.
      Допрос начался ранним утром. Хильда немного воспряла духом, теперь она знала, что говорить. Раз им нужны факты, они их получат, и безразлично, какое о ней сложится мнение.
      Она вошла в кабинет твердой уверенной походкой. Обстановка и лица собравшихся были ей знакомы. Ужасная тяжесть, довлевшая над ней все это время, исчезла. Теперь ей казалось, что борьба пойдет на равных. Заметил это Стерлинг Кейн? Во всяком случае, он ничем этого не выдал, когда предложил сигарету из своей помятой пачки.
      Эта деталь вызвала у Хильды улыбку. К ней вернулась былая уверенность в своих силах. В конце концов он был таким же человеком как тысячи других, со своими странностями и заботами, оставшимися за порогом кабинета.
      — Как вы себя чувствуете, миссис Ричмонд?
      — Гораздо лучше, спасибо.
      — Я специально дал вам немного отдохнуть, прийти в себя и понять, что в ваших интересах говорить только правду.
      — Мудрое предостережение, которым я намерена воспользоваться.
      — С другой стороны, следствие по такому важному делу требует уйму времени и сил. Должен напомнить, ваше содержание под арестом зависит только от вашей же доброй воли. Именно потому я позволил вашему отцу встретиться с вами без свидетелей.
      — Спасибо.
      — Это маленькое вступление должно вам напомнить, что факты говорят против вас.
      — Я как раз хочу их объяснить.
      Обычно угрюмое выражение на его лице на миг сменилось искренним удивлением.
      — Если хотите, я расскажу вам о событиях последних дней так, как все было на самом деле.
      — Затем мы и собрались.
      — Знали бы вы, как это трудно…
      — Не торопитесь. Если вы все расскажете нам с самого начала, многое прояснится само собой.
      Хильда откашлялась и прежде чем начать рассказ, вспомнила наставления Антона Корфа.
      — Я появилась на борту «Удачи», когда понадобилась сиделка.
      — Это ваша профессия?
      — Конечно нет. Я работала переводчицей в крупном гамбургском издательстве.
      — Прошу простить, что прерываю, но к нам нужен не просто рассказ, а ваши показания. Здесь нет места ни одной непонятной детали. Так что вы делали на Лазурном берегу?
      — Я некоторое время там жила.
      — Вы сменили работу?
      — Нет, просто взяла отпуск.
      — Продолжайте, пожалуйста.
      — Довольно трудно продолжать, чтобы не выглядеть в довольно неприглядном свете.
      — Это часто случается с людьми, которые садятся перед моим столом, но мы собрались здесь не для того, чтобы судить, а чтобы узнать правду.
      — Еще в детстве мать говорила о моем отце как об удачливом бизнесмене. Единственную новость о нем она узнала из газет, где его имя упоминалось вместе с Карлом Ричмондом. Потом началась война, я осталась одна среди руин, без денег и без будущего. И вот тогда я решила найти его, чтобы он обо мне позаботился. Я искала удобный предлог, и мне удалось выяснить, что моему будущему мужу понадобилась сиделка. Я предложила свои услуги.
      — Значит, заранее вы ничего не планировали?
      — Нет, мне нужна была работа, но раз уж я туда попала, мне захотелось остаться. Видите, я ничего не скрываю и не стараюсь разыгрывать благородную даму.
      — Продолжайте.
      — Хотелось несколько дней понаблюдать за Антоном Корфом, чтобы составить о нем представление, ведь я действительно не знала, что от него можно ожидать. Именно тогда я поняла, что мое счастье не в нем, а в его хозяине. Этот деспотичный старик был, в сущности, очень несчастен, ему не хватало дружеского участия. Я могла бы предложить ему свою дружбу — нужно было только быть самой собой. Объясняться в любви и мне, и ему было бы, на мой взгляд, нелегко. Для него все осталось в прошлом, да и у меня не было никакого желания. Но он был внимателен ко мне и избавил меня от унижений, обрушивавшихся на головы его подчиненных. Короче говоря, в один прекрасный день Карл предложил мне выйти за него замуж. Этот союз был бы фиктивным в физическом смысле и вполне замечательным в финансовом отношении. Именно потому его предложение я приняла. У меня никогда не было денег, потому они представляются мне самой важной вещью на свете, а значит я не могла его убить.
      — Об этом мы поговорим позднее, а сейчас давайте про Антона Корфа.
      — Наши отношения вполне укладывались в рамки обычной вежливости. Когда Карл Ричмонд решил на мне жениться, Антону понадобились мои документы из Гамбурга. Пришлось рассказать ему правду. Все прошло очень просто, без лишних слов. Я подробно рассказала ему о своей жизни и созналась, что оказалась на яхте не случайно. Он стал моим союзником, стараясь в как-то компенсировать трудную юность.
      Он сдержал свое слово. Брак был заключен на борту яхты в открытом море. Учитывая состояние моего мужа, его известность и разницу в возрасте, по обоюдному согласию мы решили избежать всяких церемоний.
      — Мне все это известно, миссис Ричмонд. Что меня действительно интересует, — это последние события, связанные со смертью вашего мужа.
      — Клянусь, я ничего не знаю. Если бы я заподозрила убийство, я никогда бы так не поступила.
      — Что вы имеете в виду?
      — Все произошло так внезапно, что я просто потеряла голову.
      — Нельзя ли поточнее?
      — К моменту нашего брака Карл уже оформил завещание. В связи с его громадным состоянием изменение завещания, по которому я становилась единственной наследницей, оказалось довольно длинной процедурой. Отец не упускал случая напомнить ему об этом, и накануне прибытия в Нью-Йорк муж составил новое завещание в мою пользу, аннулировавшее предыдущее. Оно было составлено официально, при свидетелях, но не было зарегистрировано. Это собирались сделать сразу по прибытии в Нью-Йорк.
      — Продолжайте, миссис Ричмонд.
      — Когда муж умер, я потеряла голову.
      — Ну, я думаю, это не совсем так, поскольку о смерти вашего мужа никто ничего не знал.
      — Я говорю правду. Если вы отказываетесь в это поверить, разговаривать дальше бессмысленно.
      — Мы обсудим это позже, а пока продолжайте.
      — Я была убеждена, что муж умер естественной смертью. Новое завещание ещё не зарегистрировано и не могло считаться законным. Я уже говорила, что вышла замуж не по любви, ставка шла на миллионы долларов. И я решила, что смогу получить наследство, скрыв на время его смерть.
      — На мой взгляд, очень опрометчивое решение. Что вы собирались делать с телом мужа?
      — Поскольку мы были в Нью-Йорке, задача облегчалась. Нужно только было отвезти его домой и продержать там день.
      — А потом?
      — Потом врач подписал бы свидетельство о смерти.
      — Но это просто безумие. Думаете, врач не заметит, что он умер по крайней мере два дня назад?
      — Все зависит от врача.
      — Понятно. А где бы вы нашли такого сговорчивого врача?
      — Мог бы помочь отец.
      — Он знал, что случилось?
      — Конечно нет.
      — Тогда с чего вы взяли, что он мог помочь?
      — Не знаю. Только на том, что он — мой отец. И разорять меня было не в его интересах. Он хорошо ко мне относился и помог бы выбраться.
      — Так вы его ждали, когда приняли Мартина Лоумера?
      — Разумеется. У меня в Нью-Йорке нет знакомых.
      Стук машинки стих, пауза надолго затянулась. Стерлинг Кейн угрюмо уткнулся в стол. Что-то было не так, но Хильда не могла понять, в чем дело.
      Другой полицейский, который все время молчал, достал тонкую итальянскую сигару, но умудрился сломать её между пальцев, и старательно избегал смотреть в сторону Хильды.
      В комнате затаилась бомба; все это знали и ждали взрыва.
      Наконец Стерлинг Кейн поднял голову и устало спросил:
      — Вы настаиваете на истории с завещанием?
      — Конечно. А что?
      — По вашим словам, этот документ мог быть зарегистрирован, пока вы скрывали от закона смерть мужа.
      — Что случилось? Почему вы со мной так разговариваете? Я уже говорила, мне и в голову не приходила мысль об убийстве мужа.
      — Это верно, я просто забыл. Можете мне сказать, где хранится завещание?
      — Откуда мне знать? Я никогда не вмешивалась в его дела.
      — Успокойтесь, миссис Ричмонд. Вы себе противоречите. Всего минуту назад вы утверждали, что знали о новом завещании.
      — Но это не одно и тоже.
      — Итак, вы с трупом пересекли весь Нью-Йорк только для того, чтобы неизвестные вам юристы в неизвестной конторе спокойно занимались завещанием.
      — Я сказала правду.
      — Нет, миссис Ричмонд. Вы напрасно тратите время, вот и все. Но раз вы не сказали нам правду, это придется сделать мне: никакого завещания не существует.
      — Это что ещё за новости?
      — Нет никакого завещания, а значит не было причины таскаться с трупом мужа. Мы вернулись к исходной точке.
      — Нет завещания? Что вы имеете в виду?
      — Не следует нас недооценивать. Понимаете, когда погибнет такой видный человек, как ваш муж, один выслушивает мнение вдовы, а другой проводит расследование. Ваш брак, в котором, по-вашему утверждению, не было места любви, отдает неким душком, который нам интересен по нескольким причинам. Мы первым делом обратились к адвокатам мистера Ричмонда, и те не подтвердили вашей фантастической истории.
      Хильда схватилась за горло и сделала отчаянную попытку прийти в себя. Она была потрясена жестокостью обрушившейся на неё правды.
      — Но это невозможно! Вы совершаете ужасную ошибку. Я знаю точно, завещание было.
      — Тогда в какой адвокатской конторе оно хранится?
      — Не знаю!
      — Не надо кричать, миссис Ричмонд.
      — Должны быть другие юристы.
      — Но они не занимаются делами вашего мужа.
      — Но именно из-за этого я перевезла его на берег. Иначе зачем мне было это делать?
      — Как раз об этом мы и хотели узнать, так же как и о причине его смерти, поскольку, следует признать, вы не слишком потрясены его убийством.
      — С меня хватит! Перестаньте ходить вокруг да около. Вы уже решили, что я виновна, и не выпустите меня отсюда.
      — Пока вы продолжаете рассказывать невероятные истории, доверять вам слишком трудно.
      — Завещание существует. Мы часто с отцом его обсуждали. Как личный секретарь мужа, он был в курсе всех его дел. Именно он и должен был его зарегистрировать.
      — Когда?
      — В понедельник. Именно потому я и скрывала смерть Карла Ричмонда.
      — Подождите, миссис Ричмонд. Вы проявили завидное хладнокровие и сумели провести весь экипаж яхты, но в то же время придерживаетесь детской версии о мистическом завещании, которое можно было зарегистрировать за несколько минут, словно наклеить на конверт марки. Неужели вам не понятно, что официальный документ ценой в миллионы долларов сопровождается ворохом различных документов, многочисленными согласованиями и бесконечными затратами времени. А по вашим словам, он вступает в силу, едва пересечет порог адвокатской конторы, после чего вы предъявите труп своего мужа. Именно так вам представляется это дело?
      — Нет, совсем не так. Вы извращаете факты. По-вашему все это невозможно, но я говорю правду.
      — Но в чем тут правда, если завещания просто не существует? Не стоит плакать, лучше расскажите, как все происходило на самом деле. Возможно, вы придаете слишком большое значение некоторым деталям. Может быть, кто-то воспользовался вашей доверчивостью и пытался вас одурачить?
      — Завещание существует. Мне больше нечего сказать. Спросите у отца, он подтвердит. Именно он рассказал мне о нем.
      — Мы спросим. Но перед этим все-таки объясните мне, зачем нужно было перевозить тело вашего мужа.
      — Ради Бога, оставьте меня в покое…
      — Успокойтесь, миссис Ричмонд, не надо нервничать. Чем раньше мы узнаем правду, тем скорее оставим вас в покое.
      — Я хочу увидеться с отцом.
      — Мы предоставим вам такую возможность, обещаю. А теперь отдохните и обдумайте все хорошенько. А мой долг обдумать другие вопросы, особенно один: зачем вы убили своего мужа?
      — Замолчите!
      Капитану пришлось схватить её за руку, иначе все вещи с его стола оказались бы на полу. Она вцепилась в лацканы его пиджака и, содрогаясь от рыданий, зарыдала.
      — Мы сейчас расстанемся, миссис Ричмонд. Но не забывайте, что расследование продолжается, а для присяжных факты куда красноречивее любых слов.
      Хильду отвели в её камеру и дали снотворное, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Она забылась тревожным сном, полным кошмаров.
      Тираж ежедневных газет повысился; публика спешила узнать свежие подробности скандала и забросила чтение журналов и еженедельников.

      Немного успокоившись после сна, Хильда отказалась отвечать на любые вопросы до обещанного свидания с отцом.
      Только Антон Корф может объяснить, что происходит. Если бы он лгал ей, она сразу бы это узнала. Но зачем ему это? Такие мысли нескончаемым потоком кружились в голове.
      Ночной кошмар заставил её чувствовать себя подавленной. Зато события последних дней расположились в строго хронологическом порядке. Почему же тогда все остальное осталось скрытым в густом тумане?
      Действительно она жила на свете, или все это только сон? Когда она задумывалась о прошлом, даже очень отдаленном, в голову приходили только обрывки каких-то бесед и мимолетные воспоминания.
      Что было раньше, что потом, память её утратила навсегда; возможно, ничего и не было, ведь не осталось ни одной живой души, которая могла бы ей поверить.
      Говорят, умирают дважды. Один раз — когда душа покидает тело, и второй — когда тебя забудут.
      Вероятно, в этом что-то было.
      Все прошлые события, теперь преданные забвению, не имели никакого значения, да и, похоже, никогда не происходили. Так что она и не жила наяву, а просто досматривала сон без всякой логики.
      Вот она возьмет и проснется в другом измерении…
      В то раннее утро, как и обещал Стерлинг Кейн, её привели в комнату для посетителей.
      Как и в прошлый раз, она увидела его сидящим за столом. Поскольку Хильда все ещё была под следствием, свидание проходило без свидетелей и разделяющей решетки. На взгляд оба были полностью свободны.
      Хильде нужно было время, чтобы успокоиться и овладеть собой, и она дала ему возможность начать разговор.
      — У меня для вас хорошие новости. Сегодня ваш адвокат начнет хлопотать об освобождении под залог. Если ему откажут, он опротестует в суде законности вашего ареста. Пока им нечего вам предъявить. Как прошел вчерашний допрос, вы последовали моему совету?
      — Да.
      — Но у вас такой угрюмый вид. В чем дело?
      — Вы ещё спрашиваете! Никакого завещания просто не было.
      — Это ещё что за шутки?
      — Они провели расследование и убедились, что юристы ничего о нем не знают. Именно потому я настояла на нашей встрече перед очередным допросом.
      — И правильно сделали.
      — Хорошо, я жду объяснений.
      — Как вы серьезны, дорогая Хильда! Полагаю, нервы расшалились? Вы совсем потеряли голову и начинаете задавать глупые вопросы.
      — Я жду, чтобы вы на них ответили.
      — Именно для того я сюда и пришел. У нас немного времени. Пока это от меня не зависит.
      — Так что за история с завещанием?
      — О каком завещании речь, ведь их несколько?
      — Конечно, о последнем. Том самом, которое вы собирались зарегистрировать.
      — Ну, и что из того?
      — Вы хотите свести меня с ума? Я требую объяснений. Я сделала все, как вы сказали. Следовала вашим указаниям до конца даже тогда, когда не могла ответить…
      — Я должен вас прервать. Почему вы слепо повиновались моим распоряжениям?
      — Это вполне естественно, я вам доверяю.
      — Очень щекотливый вопрос. Почему вы мне доверяете?
      — Вы полагаете, сейчас уместно это обсуждать? У нас так мало времени, меня в любой момент могут повести на новый допрос.
      — Да, конечно. Но эти люди не бесчеловечны. Вполне естественно отцу поговорить с дочерью, особенно если она находится в отчаянном положении.
      — Почему вы так говорите?
      — А разве это не правда? Разве ваше положение не стало угрожающим?
      — Но только минуту назад вы сказали, что адвокат собирается просить об освобождении меня под залог.
      — Да, и это правда.
      — Так говорите же! Почему вы на меня так смотрите?
      — О Боже, вы становитесь слишком требовательны, моя дорогая Хильда. Мне даже нельзя смотреть на вас, но я должен отвечать на ваши вопросы. А что вы хотите узнать?
      — Я хочу знать, почему вы не пошли к юристам.
      — Ах, наконец-то, самый важный вопрос. Выяснение отношений между отцом и дочерью. Любящий ребенок теряет веру. Вы это имели в виду?
      — Я так не говорила.
      — Нет, конечно, но уже готовы это сделать. Сотни беспокойных вопросов роятся в вашей очаровательной головке. Сомнения, тревоги, подозрения. Если я утрачу ваше доверие, мне тоже стоит бросить эту затею, да?
      — Я так не говорила.
      — Но, может быть, вы правы. Скорее всего нормальное выяснение отношений без свидетелей и есть тот шок, который необходим для нормального развития дела.
      — Я не понимаю, о чем вы.
      — Не все сразу. Вы же умная женщина. Даже если события слишком быстро сменяют друг друга, пока вы одиноко лежите на койке в тишине своей камеры, стоит вам только мысленно прокрутить всю эту историю, и вы убедитесь, что ваша логика, инстинкты, рассудок все ещё на высоте.
      — Вы сошли с ума?
      — О Боже, нет. Почему?
      — Вы ведете себя как ненормальный. Все говорите, говорите, а я не понимаю ни слова. К чему вы клоните?
      — Я? Ни к чему. Я выиграл. Я провернул дело, вот и все.
      — Но что вы выиграли?
      — Дитя мое, я только что задал вам очень важный вопрос, на который вы не удосужились ответить. Поэтому спрошу ещё раз. Почему вы мне доверяете? Или, если сказать точнее, почему вы мне верили с самого начала?
      Лицо у Хильды посерело. Чтобы не упасть, она схватилась за стол, так что пальцы побелели от напряжения.
      — Довольно любопытно наблюдать доверчивость отдельных человеческих созданий, которые в других отношениях вполне нормальны. Ну же, дорогая, вы уже не ребенок. Предложи я вам провести со мной пару часов в спальне какого-нибудь отеля, вы бы выставили меня вон. И были абсолютно правы, поскольку это шло вразрез с вашей интеллигентностью. Но я, совершенно посторонний вам человек, предлагаю на блюдечке одно из крупнейших в мире состояний, и такая благоразумная женщина, как вы, даже глазом не моргнула. Ни минуты сомнений, с легкой душой вы бросаетесь на большой кусок пирога в мышеловке. Как это можно объяснить?
      — Должно быть, это сон. Скажите, мне это только снится?
      — Нет, моя дорогая. Вам снилось, что по маленькому объявлению в газете можно найти состояние, снилась сказочка про счастливый билет. Сколотить состояние — задача непосильная. Для этого нужны годы тяжелого труда, изворотливость, незаурядный ум. Оно принесет с собой бессонные ночи, унижения, избороздит морщинами лицо. Все это не для вас, вы не из таких.
      — Но когда вы меня нанимали…
      — Даже мышонку нужен маленький кусочек сыра, иначе он в мышеловку не пойдет. Мне нужно было вас заинтересовать, чтобы вызвать доверие, заставить поверить в постоянную помощь и поддержку. Вы были тем орудием, которое понадобилось мне для реализации превосходного плана, который я вынашивал долгие годы. Как вы понимаете, нелегко заставить миллионера поделиться состоянием. Нужно незаурядное воображение, чтобы избежать конфликтов и осложнений. Все должно работать, как часы.
      — Но это же невероятная подлость.
      — Ну и что?
      — Но почему я?
      — А вы в самом деле считаете, что можно избежать своей судьбы?
      — Вы не могли обдуманно вовлечь меня в такую западню.
      — У вас есть тому доказательство.
      — Но я вам ничего не сделала…
      — А с чего вы взяли, что я вам мщу? Вы мне совершенно неинтересны. Вы рискнули уже в тот день, когда решили ответить на мое объявление. На яхте вам довелось провести немало приятных минут, ничего подобного в вашей безрадостной прошлой жизни и быть не могло. На что же вы жалуетесь?
      — Меня приговорят к смерти. Мне грозит электрический стул.
      — А вы считали себя бессмертной? По крайней мере, это не так болезненно, как смерть от рака или в автокатастрофе.
      — Вы думаете, я это так оставлю, и вы легко отделаетесь? Я расскажу им все, и вас посадят вместо меня.
      — Вы не в ладах с логикой. Я открыл вам свой замысел только потому, что вы сыграли свою роль, и уже ничто вам не поможет.
      — Я убью вас!
      — Как?
      — Мне могут поверить. Я все расскажу.
      — Это будет мне только на руку. Вы откажетесь от всех прежних показаний. Одна роковая ошибка сменит другую. Общественное мнение настроено против вас. Ваша самая большая вина в том, что вы вышли за старика.
      — Я расскажу, как нашла вас по объявлению в газете, узнала этот план и стала вашей приемной дочерью.
      — Приемной дочерью? И кто же вас удочерил?
      — Как вы сможете это отрицать?
      — Успокойтесь, дитя мое. Горе вас ослепляет. Я ваш отец. Документы это подтверждают. Все в полном порядке.
      — Что вы хотите сказать?
      — Как вам кажется, зачем мне понадобилась уроженка Гамбурга? Может быть потому, что я сам там родился? Бедная сентиментальная гусыня! Мне нужна была женщина из моего города потому, что он весь разрушен. Не сохранилось никаких архивов, можно удостоверить любые документы. Именно потому, хотите вы этого или нет, я стал вашим отцом. Да, моя несчастная доченька, вас ждет смертная казнь, а ваше состояние перейдет ко мне, поскольку я ваш отец и единственный родственник Карла Ричмонда. Неужели можно быть такой глупой, чтобы этого не понять?
      — А я не понимаю. И отказываюсь играть в вашу игру. Вы слишком рано показали свое истинное лицо. Я повторю им ваши слова, покажу ваш ответ на мое письмо по объявлению. Я…
      — Позвольте мне остановить вас. Письмо это я давно уже выкрал и уничтожил. Найти объявление труда не составит, но оно совершенно анонимно и связать его со мной почти невозможно. Ведь его отправили из Гамбурга, где я не появлялся много лет.
      — Но это смогут подтвердить другие женщины, отправившие вам ответ.
      — Вы так думаете? Я и это предусмотрел. Вы были единственной женщиной, которую пригласили в Канн. Все остальные существовали только в моем воображении, чтобы вселить в вас дух соперничества. Вполне естественно, что я получил множество ответов, но все они были адресованы в город, где я никогда не бывал. Это легко можно проверить. Среди них было и ваше письмо, но оно выделялось из общей массы и больше мне подходило. Именно потому мне не потребовалось много времени, чтобы сделать выбор. У вас ещё есть какие-нибудь идеи? Уверяю, они будут не лучше.
      — Да, есть. Я потребую анализа крови. Он подтвердит, что мы не можем быть родственниками.
      — Неужели вы считаете меня таким наивным? У меня кровь универсальной группы, моя дорогая, и кто бы ни был назван моей дочерью, ей не удастся доказать обратное. Что вы на это скажете?
      — Это просто невозможно. Должен же быть хоть какой-то выход, я уверена.
      — Тогда найдите его. Я потратил долгие годы, чтобы составить эту беспроигрышную комбинацию. Неужели вам могло прийти в голову, что в ней есть место случайности? Сегодня я состоятельный человек, а завтра в моих руках будет сосредоточена огромная власть. Все это задумано мной, чтобы выйти из тени и обрести истинное могущество. Немного поздновато, чтобы вовсю им насладиться, но не слишком. Оставшиеся мне несколько лет я проживу в свое удовольствие.
      — Но не за мой счет, можете быть уверены. Пусть меня приговорят к смерти, но и вас ждет та же участь. Вам не кажется, что мне даже доставит удовольствие, когда меня обреют и…
      — Слишком поздно, моя дорогая.
      — Вы — чудовище.
      — Ну почему? Из-за того, что непохож на вас?
      — У вас ничего не получится.
      — Ваш интеллект остался на уровне женских журналов, в которых зло всегда бывает наказано. Это роковая ошибка. Зло всегда преуспевает, если, конечно, не привлекает на свою сторону лунатиков или кретинов. Я готов это доказать.
      — Ну, хорошо, допустим, мне придется умереть, и вы получите все деньги. Думаете, вы окажетесь в выигрыше?
      — Только не стоит приплетать сюда угрызения совести; неужели вы настолько наивны?
      — Я дам вам все, что хотите, но оставьте мне жизнь. То, что какой-то слуга убил Карла Ричмонда, не имеет к вам никакого отношения. Забирайте свое состояние и отпустите меня на волю. Пусть накажут слугу.
      — Наивное дитя! Неужели вам в голову могло прийти, что кто-то из этих рабов может решиться на убийство? Вы ошибаетесь. Лакей всегда останется лакеем и даже может наслаждаться своим рабством.
      — Но если это не один из слуг, то кто же?
      — А если подумать?
      — Вы хотите сказать…
      — Что это был я. А кто же еще? С какой стати я должен был рассчитывать на гипотетическую смерть, которая может случиться через пять, десять или пятнадцать лет? Именно потому, что я хотел его убить, пришлось искать козла отпущения.
      — Так для этого вы нашли меня?
      — А с какой ещё стати я мог бы заинтересоваться будущей старой девой? Вам было тридцать четыре, моя дорогая, ни положения, ни будущего. Поверьте, если к этому возрасту человек ничего не добился, то он просто ни на что не способен. Без меня вас ждала бы беспросветная старость. Неужели вам никогда не приходило в голову, как мало шансов на приличное будущее остается у женщины вашего возраста?
      — А что мне оставалось делать?
      — Масса других возможностей. Не стоит поступать в армию, если страна собралась воевать. Жизнь слишком коротка.
      — Потому мне и хотелось все изменить, ответив на ваше объявление в газете.
      — Это слезливая романтика. Неужели миллионер опустится до того, чтобы искать жену с помощью брачных объявлений, если любая хорошо воспитанная девушка мечтает добиться расположения кинозвезды, чемпиона по боксу или известного убийцы?
      — А что бы вышло из меня?
      — Ничего, потому что вы — пустое место, У вас нет ни прошлого, ни будущего. Вы просто ничтожество, и больше ничего.
      — Я вас ненавижу!
      — Какое это имеет значение?
      — Вы больны. Как вы могли прийти сюда и рассказать все это…Расчетливый убийца ни с кем не делится своими мыслями.
      — Неужели вы думаете, что я пришел сюда насладиться своим триумфом? Нет, моя дорогая, я может быть и злодей, но не садист. Просто это — часть моего плана. Все мои откровения должны пробудить вашу заторможенную реакцию, она пагубно повлияет на вашу позицию, и позволит мне и впредь разыгрывать роль любящего отца. Я избежал искушения публично заявить о своей горячей, хотя и довольно запоздалой любви к вам, а сделал дальновидное признание, что отцовство принесло одни неприятности и волнения. Для меня станет вопросом чести защищать вас самым достойным образом. После вашей смерти я не уеду за границу и не пущусь во все тяжкие. Я буду выглядеть достойным одиноким человеком, пытающимся забыть свое горе. Это займет несколько месяцев, срок для такого дела более чем достаточный. Только впоследствии, когда моя персона уже не будет вызывать пристального внимание, я начну пожинать плоды своего триумфа.
      — Но я буду мертва. Меня казнят за преступление, которого я не совершала.
      — Ну и что? Вы думаете, такого не бывает? Каждый год происходят судебные ошибки. Неужели ваша история важнее любой другой?
      — Меня совершенно не интересуют остальные. Я ещё жива и собираюсь жить.
      — Я вас не ограничиваю. Мы противники, но я сильнее.
      — Нет, этот кошмар мне только снится. Должна же быть ка кая-то справедливость. Я ничего плохого не делала.
      — Тогда докажите это.
      — Да замолчите вы! Вы меня не напугали, и прекрасно это знаете. Самое страшное, когда приходится бороться с неизвестностью. Зная врага в лицо, всегда можно победить.
      — Все это слова, моя дорогая, а словам не устоять против фактов. Подумайте об этом.
      — Я ещё и не пыталась.
      — Конечно нет, и вы ещё живы. Но разве в этом большая разница?
      — Думаете, заманили меня в ловушку? Я буду бороться за жизнь. Хоть это вам понятно? Наследство меня не интересует. Но я выйду на свободу, а вас посадят за решетку. Почему вы смеетесь?
      — Потому, что вы совершенно заурядное создание с великолепно предсказуемой реакцией. Вас так легко использовать! А чего ещё от вас ожидать, раз вы верите в справедливость и полагаетесь на нее?
      — Когда я расскажу про вас… расскажу все… вы окажетесь под подозрением. За вами будут следить, держать под наблюдением и допрашивать. Что вы тогда будете делать?
      — Мое положение непоколебимо. Я богат, очень богат, благодаря великодушному хозяину. Теряя его, я лишаюсь источника обогащения. Его состояние не имеет ко мне никакого отношения. Завещанная мне сумма, как вам известно, ничтожна, и не может послужить причиной убийства. Что же остается, если отбросить страсть, ненависть, месть и выгоду? В моем случае можно оперировать только таким понятием, как выгода. Я абсолютно не заинтересован в его смерти и могу это доказать. Так что же остается?
      — Я могу сказать, что вы заинтересованы во мне.
      — В своей дочери? На такое я не способен. Вы подрываете устои. Вас отведут к психиатру, и он обнаружит какой-нибудь ужасный комплекс, связанный с детством. Так что роли злодейки вам не избежать.
      — Но зачем мне было его убивать?
      — Ради наследства, конечно. Человек в таком возрасте подвержен минутным капризам и может изменить свое решение. Синица в руках лучше журавля в небе, а законную силу имеет только последнее завещание.
      — Но зачем мне убивать его так поспешно? Вот где ваша ошибка, Антон Корф. В моих интересах было предоставить событиям идти своим чередом. А спешка вызывает подозрения.
      — Можете так думать и впредь, дорогая. Ничего лучшего мне желать не приходится. Я всегда люблю держать про запас козырного туза.
      — Зачем вы это говорите?
      — Вы не годитесь на роль авантюристки, дорогая Хильда. Ваш удел семья, дети. Вы пошли не по той дорожке.
      — Может быть. Но моя ограниченная личность и спасет меня. Это станет понятно полиции, судьям и, если нужно, психиатрам.
      — К несчастью для вас, вы, молодая, привлекательная женщина, обдуманно связали свою жизнь с немощным богатым стариком. Это серьезный проступок, который несомненно повлияет на весь состав суда.
      — Я далеко не единственная женщина, которая так сделала.
      — Но в данном, конкретном случае это говорит далеко не в вашу пользу.
      — Меня это не волнует. Спасибо вам за откровенность, теперь я точно знаю, что мне делать.
      — Разве я не был уверен в вас с самого начала? Вы меня нисколько не разочаровали. Вот посмотрите. Каждый человек живет согласно своим моральным канонам, и от этого ему не избавиться ни за что на свете. Я вижу вас насквозь и знаю, как далеко вы можете зайти. Но по сравнению со мной вы удивительно хрупкая натура, а я вылеплен совсем из другого теста.
      — Вы слишком самоуверенны.
      — Нет. Бесполезно тешить себя, приписывая мне чужие недостатки. Я просто сильнее вас, и с этим ничего не поделаешь. Никакое мужество не поможет мышке победить кошку.
      — Когда уже нечего терять, можно пойти на все. Человеческие возможности неисчерпаемы.
      — Именно на это я и рассчитывал, когда заставил вас таскать для меня каштаны из огня.
      В дверь постучали.
      Хильда вздрогнула, Антон Корф даже не шелохнулся, лишь слабо улыбнулся.
      — В этой шахматной партии все мои фигуры остались на доске, а у вас нет ничего, кроме единственной пешки. На что вы ещё надеетесь?
      Дверь открылась, вошел надзиратель.
      — Ваше время истекло…
      — Не расстраивайтесь, дорогая. Я сделаю все, что в моих силах, и постараюсь поскорее.
      Хильда на грани обморока не могла сказать ни слова.
      Надзиратель посторонился, чтобы выпустить её безутешного отца.

      Хильду отвели назад в камеру. Чуда не произошло. Антон Корф, уверенный в себе и вновь надевший личину непогрешимости, вернулся на свободу. Его общественное положение было непоколебимо. Двадцать лет он был секретарем у Карла Ричмонда и сколотил приличное состояние. Его единственной трагедией стала дочь, изворотливая эгоистка, которая разыскала его только чтобы использовать и запятнать его старость тенью разразившегося из-за неё скандала. Но он будет выполнять свой долг, оказывая помощь, которой она была лишена в молодости, будет поддерживать её, несмотря на её заявления. Никто не поверит правде, потому что Хильда поначалу её скрывала. В её вину уже поверили, поколебать это мнение невозможно. Судьба её решилась ещё до того, как она предстанет перед присяжными.
      Почти обезумев от ужаса, молодая женщина в который раз повторяла себе все это, расхаживая по камере. Она хотела послать за Стерлингом Кейном, отказаться от прежних показаний и рассказать всю правду, уже не выгораживая Антона Корфа. Но ей не давала покоя реплика про бомбу замедленного действия. Возможно, он блефовал, но вряд ли. Зачем было рассказывать ей все, не будь он уверен, что выйдет сухим из воды? Да, ему трудно будет объяснить историю с фальшивым завещанием, но могли найтись какие-то другие доводы, какие — она не знала. Положение у неё — хуже некуда. Ведь она сама перевезла труп, и какую бы линию защиты не выбрал адвокат, трудно убедить присяжных не обращать на это внимание.
      Единственным решением могло стать только чистосердечное признание. Ее показания противоречили утверждениям Антона Корфа, а раз уж он замешан в этом деле, полиция допросит его и наверняка найдет какое-нибудь несоответствие в его версии.
      Чем больше Хильда думала об этом, тем сильнее убеждала себя, что это единственный, хотя и рискованный путь. Ее жизнь поставлена на карту, и не было никакого желания отправляться на электрический стул только из-за своей жадности.
      Она передала через надзирательницу Стерлингу Кейну просьбу о встрече. Хильде казалось, что её немедленно доставят в его кабинет, но не тут-то было.
      Обстановка переменилась. Теперь Хильда была уже не богатой вдовой, а бедолагой, которой предстояло отвечать за убийство мужа. Ей овладела страшная усталость. Ловушка ней захлопнулась, а волшебных слов: «Сезам, откройся», она не знала.
      Сознание собственной невиновности утешения не приносило. Антон Корф был прав, у него на доске оставались все фигуры, а у неё одна единственная пешка — чистосердечное признание. Кому оно нужно?
      Ей ужасно захотелось жить.
      Хильда неподвижно лежала на узкой койке, кровь стучала в висках. Ее тело было здоровым и крепким; многие годы пройдут, прежде чем его коснется старость. Годы… если только её не признают виновной.
      Тогда её дни сочтены. Бессонные ночи ужаса и одиночества, которые когда-нибудь закончатся… В окружении служителей порядка и репортеров её отведут в камеру смертников…
      От этих мыслей бешено забилось сердце. Она покрылась холодным потом, паника дошла до такой степени, что все тело заныло от боли. Хильда закрыла глаза, пошевелила под грубым одеялом ногами и нащупала на шее пульс. Ей нужно было убедиться, что она ещё жива.
      День заканчивался. Про неё словно забыли, только изредка приносили еду. Ей нужно было все продумать, составить план защиты, но навалилась смертельная апатия. События развивались так стремительно… Карл Ричмонд умер только несколько дней назад, а Антон Корф уже открыл ей свои планы и послал в нокаут.
      Хильда должна была собраться с силами, но секретарь знал, что делает, и предпочел видеть её безвольной и подавленной.
      Обещанный адвокат так и не появился. Возможно, Корф с ним просто не связывался. Какую ещё ловушку он ей приготовил?
      Только повторяя, что он чудовище, ей не спастись. Нужно действовать. Состояние мужа не имело сейчас никакого значения. Ей хотелось жить и увидеть на своем месте приемного отца. Он должен разделить её отчаяние и ответить за свое преступление, а насладится его поражением…
      Но это утопия. Ведь только её обвиняли в преступлении. Он действовал и расставлял ловушки, а она совсем растерялась. Теперь один Господь знал, как добиться справедливости.
      Ее сознание и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Шок был слишком велик, мысли стали путаться и утратили всякую логику.
      Хильда продолжала бормотать бессвязные отрывки фраз или впадала в прострацию. Кошмар перестал быть атрибутом дурного сна; теперь он стал самой сутью её жизни. В полубессознательном состоянии она старалась ущипнуть себя и убедиться, что это не сон. Навалилась безмерная тяжесть, Хильда почувствовала удушье, на какое-то время она не решалась даже дышать.
      — Я совсем одна, — громко сказала Хильда, и эти безнадежные слова надломили её не меньше, чем зловещий план, жертвой которого она стала.
      К концу дня Хильда ещё раз попросила встречи со Стерлингом Кейном. Ее заверили, что про неё не забыли, и явная ирония этих слов заставила поежиться, как от озноба.
      Но никто за ней так и не послал, прошла ночь, наступил новый день. Ночь… время тревог, страхов и отчаяния. Утром Хильда выглядела бледной и подавленной, но была полна решимости бороться до конца. Несколько раз пришлось звать надзирательницу, прежде чем её проводили к Кейну.
      Все мужчины за столом смотрели на нее. Ни приветствий, ни дружелюбного жеста или ободряющего взгляда. Она тяжело опустилась на стул.
      — Вы просили о встрече, — сказал Стерлинг Кейн.
      Она кивнула и сделала отчаянную попытку улыбнуться.
      — Хотите сделать заявление?
      — Я хочу рассказать правду.
      — Что, опять?
      — Да, всю правду. Мне все равно, что будет. Я не хочу идти на смерть за преступление, которого не совершала.
      Кейн сделал знак человеку за машинкой и закурил, но ей на этот раз уже не предлагал. Плохое предзнаменование.
      — Я говорила неправду. Все было спланировано заранее.
      — Кем?
      — Антоном Корфом.
      — Вашим отцом?
      — Он мне не отец.
      — А, это что-то новое. Кто же он тогда?
      — Он меня удочерил. Я познакомилась с ним через объявление в гамбургской газете. Он предложил мне выгодный брак и жизнь в роскоши. Именно потому я и согласилась.
      — Трудно поверить, что за два дня вы сошли с ума, а иначе я не могу понять причину появления новой версии.
      — Вы должны мне поверить. На этот раз я говорю правду. Я собираюсь рассказать вам все. Он спланировал все это, чтобы получить наследство, и именно потому убил моего мужа. Корф вынудил меня перевезти его труп домой. Я только сейчас поняла, что он решил приписать все мне, но не могу с этим смириться. Мне не видать этих денег, но и ему они не достанутся. Он отправится в тюрьму за убийство.
      — Успокойтесь, миссис Ричмонд, не стоит так кричать. Нас разделяет чуть больше метра, и я пока не глухой. Мой долг выслушать вас, даже если вы путаетесь во вполне очевидных вещах. Что вы хотите доказать?
      — Во всем виноват Антон Корф. Вы должны его арестовать, а не держать здесь меня. Я ничего не сделала, по крайней мере, ничего серьезного. Не только мне в этом мире приходилось выходить замуж из-за денег.
      — Будет лучше, если вы станете рассказывать все по порядку, тогда мне будет легче следить за вашими мыслями.
      — Он удочерил меня, чтобы все приписать мне. Я сначала не понимала этого, но он сам все рассказал. Антон Корф признался, что заранее все спланировал.
      — Что он вам сказал?
      — Он удочерил меня только затем, чтобы все считали меня его дочерью, а он стал моим наследником после смерти мужа.
      — И когда же он удочерил вас?
      — Когда мы встретились в Канне.
      — Вы его раньше не видели?
      — Нет, никогда. Я просто ответила на объявление.
      — В котором он предложил удачное замужество, так?
      — Да.
      — Тогда почему он на вас не женился?
      — Он и не собирался. Хотел, чтобы я вышла замуж за Карла Ричмонда.
      — Ваш муж об этом знал?
      — Конечно нет. Иначе никогда бы не согласился.
      — Так он дал объявление, чтобы найти жену хозяину, который ничего не знал? Но, судя по всему, мистер Ричмонд был мизантропом и женоненавистником.
      — Корф знал, как все устроить. Он мне сказал, что его благополучие зависит от моего.
      — И затем удочерил вас.
      — Да, именно так все и было.
      — Сколько раз вы с ним встречались до того, как он предложил удочерение?
      — Дважды.
      — Не слишком мало для такого шага?
      — Весь план строился именно на этом.
      — И он сразу завоевал ваше доверие, прямо с первой встречи? Рассказал вам всю историю, нашел вас по этому объявлению и гарантировал, что женит на своем хозяине. Затем убьет его и припишет вам это преступление. К чему вы клоните, миссис Ричмонд?
      — Я понимаю, история вам кажется вам нелепой, я не умею толком рассказать. Но все так и было, поверьте мне. Мой муж мертв. Я по обвинению в убийстве оказалась в тюрьме. Вам не приходило в голову, что у меня есть причины потерять самообладание?
      — Наконец-то вы заговорили разумно.
      — У меня не было причин убивать мужа, ведь он был богат, а я вышла за него только из-за денег.
      — Об этом мы поговорим позднее. Давайте вернемся к Антону Корфу. По вашим словам, он удочерил вас.
      — Я только что об этом говорила.
      — И можете это доказать?
      — Не знаю. Он сам оформлял документы…
      — Но можете вы сказать, кто ваш настоящий отец?
      — Мои родители погибли под бомбежкой.
      — Но должны быть хоть какие-то свидетельства их гибели. На их могиле есть памятник?
      — Нет, я уже говорила, они погибли при бомбежке. Тел не нашли. Они остались под руинами.
      — Должны быть очевидцы.
      — Да, люди, которые там были. Но к тому времени, когда появились представители властей, все разошлись.
      — Значит, смерть ваших родителей не зарегистрирована?
      — Нет, я была слишком расстроена, чтобы этим заниматься.
      — Тогда как вы объясните, что все документы, касающиеся вашего рождения, в полном порядке, и подтверждают, что вы — дочь Антона Корфа?
      — Он их подделал. Корф говорил мне об удочерении.
      — Бумаги получены из Гамбурга; это копии официальных документов.
      — Он заплатил кому-нибудь за них.
      — Но он не был в Германии с тридцать четвертого года.
      — Он мог нанять сообщника.
      — Кого?
      — Не знаю.
      — Но вы должны знать. Я понимаю, вам хочется свалить вину на других, но в вашей истории должен быть хоть какой-то смысл.
      — Я же все объясняю, а вы меня сбиваете. Мне очень трудно. Я стараюсь быть честной, а мне все равно не верят. Вы уже убеждены в моей виновности. Но все это только видимость, а правда на моей стороне.
      — Зачем вы перевозили труп мужа?
      — Я уже отвечала на ваш вопрос. Чтобы Корф успел зарегистрировать завещание.
      — Но его не было…
      — Я об этом не знала. Так посоветовал мне Корф.
      — А вы не пытались купить его молчание?
      — Конечно нет, ведь вся идея принадлежит ему.
      — Вы уверены?
      — Сколько раз мне повторять одно и тоже, чтобы вы поверили?
      — Значит, вы утверждаете, вашего мужа убил ваш отец?
      — Он мне не отец.
      — Отвечайте на мой вопрос.
      — Да. Именно он убил его и подстроил так, чтобы меня обвинили в убийстве. Если меня казнят, он станет моим наследником.
      — Нет, если он удочерил вас.
      — Но вы же сами сказали, что он выдает себя за отца настоящего.
      — Согласен. Так он нанял вас на роль жертвы, которая ответит за его преступление, и станет вашим наследником?
      — Вот именно. Наконец-то вы меня поняли. Именно это я и хотела сказать. Теперь вы все знаете.
      — Но что, если вас не приговорят к смерти?
      — Что вы имеете в виду?
      — Вы молоды и красивы. Присяжные могут сжалиться над вами и приговорить к пожизненному заключению, а после апелляции срок даже сократят.
      — Ну и что?
      — Именно об этом я вас спрашиваю. Зачем ему убивать вашего мужа?
      — Но он был уверен, что меня приговорят к смерти.
      — Возможность — слишком зыбкая основа для такого тяжкого преступления.
      — Корф сам мне об этом сказал. Посвятил меня в свой план до мельчайших деталей.
      — И когда же он мог такое сказать?
      — Вчера во время свидания.
      — Как вы считаете, может убийца выдавать себя такими признаниями?
      — Он хотел, чтобы я знала все. Он просто чудовище. Ему хотелось поглумиться надо мной. Он меня ненавидит.
      — Почему?
      — Не знаю. Я не знаю, что со мной творится. Знаю только, что боюсь и не хочу умирать.
      — Послушайте моего совета и признайте себя виновной. Вами двигали корыстные побуждения, но вы не первая поддались искушению. К тому же есть смягчающие обстоятельства. Вы приехали из страны, где в наши дни жизнь слишком сурово обходится с людьми. У вас было временное помешательство.
      — Но я не убивала. Это он…
      Стерлинг облокотился на стол и наклонился к Хильде.
      — Любопытная штука — жизнь. Отец бросил вас ещё ребенком. Ничего хорошего в этом нет, и потому желание отомстить вполне естественно. Но раз он снова вас нашел и пытался наверстать упущенное, то более преданного друга у вас просто не могло быть. Хотите докажу?
      Она удивленно уставилась на него…
      — Принесите магнитофон, — велел Кейн.
      Хильда совсем растерялась и уже начала сомневаться, в своем ли она уме. Может быть, ей пригрезился последний визит Антона Корфа? Не было ли это дурным сном?
      На столе оказалось сразу два магнитофона. Стерлинг Кейн похлопал по крышке одного их них.
      — Этот был на борту яхты, — пояснил он. — Знаете, как он к нам попал?
      Ее удивлению не было предела.
      — Мы следили за вашим отцом, который ради вашего спасения счел своим долгом пробраться ночью на яхту. Машину он оставил в самом дальнем конце пристани и надеялся, что полиция его не заметит. Но мы взяли Антона Корфа, когда он спускался по трапу. Магнитофон он пытался выбросить в воду.
      — Не понимаю.
      — Всему свое время. Сейчас мы собираемся прослушать другую запись, а к нему вернемся позднее.
      — Включай, — скомандовал он, поудобнее устроился на стуле и закурил. Сейчас вы прослушаете запись допроса вашего отца и оцените разницу в вашем отношении друг к другу. Я делаю это только чтобы доказать отсутствие у меня всякой предвзятости. Когда мы её прослушаем, вы сами сможете судить, чья версия более приемлема.
      Поначалу Хильда не узнала голосов двух мужчин, да и смысл их беседы тоже оставался непонятен. Ее охватило чувство, что эти две адские машины поставили на стол специально, чтобы погубить её окончательно. Она с тревогой следила, как перематывалась лента. Потом голоса стали ясными и разборчивыми, так что закрой она глаза, вполне можно было подумать, что беседовали прямо в кабинете, а ей досталась роль свидетеля.
      — Этого я не могу понять, — голос Антона Корфа. — Должно быть, дочь просто потеряла голову. Она не посвящала меня в свои тайны. Я столько лет не признавал её, и даже сегодня не знаю, чем возместить ужасную несправедливость.
      — Мистер Корф, — теперь уже голос Стерлинга Кейна, — этот допрос можно считать особенным. Сегодня днем вам уже приходилось отвечать на наши вопросы. Осталось прояснить несколько деталей, которые могут иметь решающее значение.
      — Из ваших показаний следует, что вы отправились из Нью-Йорка во Флориду сразу после прибытия яхты в порт. Вы даже привели нам доводы в пользу этого решения, но учитывая особую важность ситуации, мы отправились к вам домой, где в вашей корреспонденции обнаружили письмо, отправленное из порта. Мы вскрыли его и вот его содержание:

       «Дорогой отец,
       Я прилагаю к этому письму именной чек на двести тысяч долларов. Это окончательно уладит наши расчеты. Передаю их вам, поскольку муж мой умер. Хочу надеяться, что эти деньги помогут вам обрести покой. Пусть время сгладит все последствия, а прилагаемая сумма позволит вам провести его приятно.
       Ваша любящая дочь,
       Хильдегарде Корф-Ричмонд.»

      В этом письме был чек, выписанный на ваше имя и датированный пятницей. Можете вы что-то пояснить, мистер Корф?
      Последовала долгая пауза.
      Хильда как завороженная не сводила с магнитофона недоверчивого взгляда. Молчание в кабинете и на магнитной записи затянулось на целую вечность. Если бы она своими глазами не видела, как лента наматывается на катушку, то подумала, что магнитофон сломался.
      — Мне кажется, что… — начал было голос Антона Корфа, но Стерлинг Кейн неожиданно остановил воспроизведение и перегнулся через стол.
      — Я только что спрашивал у вас, не пытались вы когда-нибудь купить молчание отца. Не забыли? Мне дважды пришлось задавать этот вопрос, сейчас я делаю это в третий раз. Что вы на это скажете?
      Хильда от удивления раскрыла рот, ещё раз посмотрела на магнитофон и перевела взгляд на капитана, похоже, не понимая, что от неё требуют.
      — Вы продолжаете отрицать, что убили мужа и пытались за двести тысяч долларов купить молчание отца?
      К Хильде вернулся дар речи, и, заикаясь, сквозь слезы она смогла пробормотать:
      — Именно он и заставил меня написать это письмо, ещё когда меня нанял. По его словам, оно служило гарантией, что я не изменю нашей договоренности, и он пустит его в ход только в том случае, если после получения наследства я не захочу выплатить ему деньги.
      — Я думал, что он хочет в качестве вашего наследника получить все состояние.
      — Именно так и получилось, но поначалу он этого не говорил. Он просто хотел получить после смерти Карла Ричмонда не двадцать, а двести тысяч долларов.
      — Если верить вашим словам, это письмо написано во время ваших первых встреч.
      — Да.
      — Во Франции.
      — В Канне.
      — Откуда же тогда вы знали его нью-йоркский адрес?
      — Он сам продиктовал.
      — И уже при второй встрече с совершенно незнакомым человеком, вы пишите ему компрометирующее вас письмо и подписываетесь фамилией мужа, о котором ничего не знали?
      — Но это письмо служило только гарантией.
      — Тогда как там мог оказаться чек?
      Хильда заломила руки.
      — Он попросил его выписать, как раз перед тем, как мы прибыли в Нью-Йорк. Корф пытался меня шантажировать.
      — За убийство мужа?
      — Да, приписав его мне.
      — Но чек датирован пятницей, а ваш муж был жив ещё до субботнего утра. Как Антон Корф мог вас шантажировать, если преступление ещё не совершилось?
      — Не знаю. Он заявил, что до самой Калифорнии мы больше не увидимся, а если наш самолет попадет в катастрофу, то на его долю останутся только двадцать тысяч долларов. Корф говорил, что эти деньги послужат ему страховкой.
      — Но поскольку вы настаиваете, что именно он убил Карла Ричмонда, она ему была не нужна.
      — Но муж был жив, и я ни о чем не догадывалась.
      — И вы, не моргнув глазом, подписали чек на такую огромную сумму? Как бы вам удалось оправдаться перед мужем, ведь, несмотря на ваше состояние, двести тысяч долларов — большие деньги?
      — Карл никогда бы не узнал.
      — Почему? Вы уже решили его убить?
      — Это неправда, неправда, неправда! — закричала Хильда.
      — Успокойтесь, миссис Ричмонд. Я только задаю вопросы, а не диктую вам ответы.
      Он нажал кнопку, лента снова поползла.
      — Мне кажется, что в данном случае имеет место ужасное непонимание. Я честно говорил дочери о баснословном наследстве, которое ждет её после смерти мужа, и не вижу здесь ничего предосудительного. Дочь молода и красива, но не знала счастья. Она строила на будущее массу различных планов, ведь размеры состояния просто безграничны. Ее муж был уже глубоким стариком и не мог жить вечно. За несколько дней до трагедии мы снова говорили об этом, я не сдержался и сделал несколько несправедливых резких замечаний. В том смысле, что Хильде без всяких усилий выпало такое счастье, и ей достанется капитал, в сотни раз превосходящий сбережения всей моей жизни. Должен признать, все это выглядело не очень прилично с моей стороны, но я же не святой. В тот день энтузиазм, с которым она строила планы, меня ужасно раздражал и вызывал зависть. У моей дочери благородная натура, и хотя мы больше не касались этого вопроса, я уверен, что именно его она имела в виду, когда писала мне письмо и прилагала к нему чек. Другого объяснения не вижу.
      Стерлинг Кейн в очередной раз остановил магнитофон.
      — Я предоставляю вам быть единственной судьей этого так сказать чудовища, единственное желание которого — вас уничтожить.
      Прежде, чем Хильда смогла ответить, Стерлинг Кейн снова включил магнитофон.
      — А может быть, мистер Корф, ваша дочь после убийства мужа хотела купить ваше молчание?
      — Я отказываюсь слушать такую чудовищную ложь.
      — И все же кто-то дал ему яд. На бокале, которым в последний раз пользовался мистер Ричмонд, нашли отпечатки пальцев только мистера Ричмонда и его жены.
      — Это ничего не значит. Цветные слуги всегда обслуживали только в перчатках.
      — Согласен. Но если отпечатки принадлежат вашей дочери и зятю, то только потому, что они последними прикасались к бокалу.
      — Это абсурд, будь она виновна, то в первую очередь стерла бы отпечатки пальцев. Вопрос настолько элементарен, что не подлежит обсуждению.
      — Но мы должны его обсудить, мистер Корф. Совершено убийство. Я понимаю ваши чувства, но единственным критерием для нас может служить только истина. Как вы сможете объяснить, что в сумочке вашей дочери нашли следы какого-то порошка? Анализ показал, что это кураре, тот самый яд, который обнаружили в теле мистера Ричмонда.
      — Предположение — не доказательство.
      — Даже если яд получен из тропического растения soranais, весьма распространенного на Бермудах? Кто, кроме миссис Ричмонд, сходил на берег в Сан-Кристобале?
      — Вероятно, команда яхты.
      — Цветные слуги тоже?
      — Нет, их никогда не отпускают. Им платят сразу за весь год, но они работают исключительно во время плавания на яхте. Принимая во внимание целые месяцы, которые они бездельничают, выходных им не полагается.
      — А кто, кроме них, имеет свободный доступ в хозяйскую каюту?
      — Больше никто.
      — Это все, что я хотел выяснить, мистер Корф.
      Потом в динамиках послышалось странное шуршание. Возможно, участники диалога встали с мест и следователь угощал Антона Корфа сигаретой, поскольку тот поблагодарил его и тяжело вздохнул. Какое-то время они молча курили, затем тишину нарушил голос Стерлинга Кейна.
      — Мистер Корф, вы отказались отвечать на мой вопрос о причинах вашего тайного визита на яхту. К счастью для вас, вы не сумели избавиться от магнитофона, за которым приходили. Мы несколько раз прослушали ленту и то, что услышали, в комментариях не нуждается. Не хотите предоставить более полную информацию?
      — Отказываюсь. Магнитофонные записи не могут представлять ценности с точки зрения суда.
      — Но мы сейчас не в суде. Вы в моем кабинете, и мы пытаемся установить истину. Не исключено, что мы можем оказаться друг другу полезны.
      Стерлинг снова выключил магнитофон.
      — Не хотите прослушать другую запись? Вы не будете слишком расстроены, ещё раз услышав голос мужа?
      Он подал ассистенту знак включить другой магнитофон.
      У Хильды тревожно забилось сердце и пересохли губы. Она с ужасом почувствовала, как её поглощает пучина. Секретарь оказался прав: у неё не было ни малейшего шанса оправдаться. Ни единой ошибки, все работало как часы и доказывало его правоту. Она ещё жива, но какое это имело значение?
      Неожиданно в комнате прозвучал голос её мужа.
      — Это ты, Корф? Мне бы хотелось, чтобы ты встретился с моими людьми в Нью-Йорке и как можно быстрее все оформил.
      — Обязательно, сэр, — предупредительно поддакнул секретарь, — хотя особой спешки нет. Вы никогда не выглядели так бодро, женитьба пошла вам на пользу.
      К своему ужасу Хильда услышала хриплый смешок мужа.
      — Молодые женщины в наши дни для меня так же непостижимы, как и в дни моей молодости. Возможно, дело в том, что я старею, Корф. Но для меня остается загадкой, кто она: святая или маленький вампир, выжидающий удобного момента попировать на моем трупе.
      — Мы все в одной лодке, но по разным причинам. Половина мира ищет любви у второй половины. Так что вы не слишком выпадаете из общей картины.
      Еще один смешок, который даже при его жизни вызывал у неё озноб.
      — Вы уже подключили магнитофон? Я не хочу, чтобы потом меня беспокоили уточнением бесчисленных подробностей.
      — Запись идет уже несколько минут, сэр.
      — Ну ладно… дайте подумать.
      Совсем рядом с микрофоном звякнула чашка, так неожиданно, что Хильда вздрогнула.
      — Сохраните все пункты первого завещания кроме двух. Один касается моей очаровательной жены. Мне не хочется, чтобы она унаследовала все мои деньги. Их чересчур много, а Хильда ещё очень молода. Тем более я не хочу, чтобы она швырялась ими ради какого-то глупого жиголо, которого подцепит на пляже. Большие деньги её испортят. Но мне не хочется оставлять её совсем без гроша. Она хорошая девочка. Смотри, Корф, как тебе это понравится: в дополнение к домам и драгоценностям, ну, скажем пару миллионов долларов. Это вполне разумно?
      — И очень щедро с вашей стороны.
      Снова раздался хриплый смешок и наступила тишина, прерываемая какими-то скрипами и шорохами.
      — Так, этот вопрос мы уладили. Пусть будет один миллион, — сказал старик.
      — Вы только что говорили о двух.
      — В самом деле? Не помню, так что сойдемся на одном. Как говорится один муж, один ребенок, один наследник. По-моему, неплохая цифра. Куда, к черту, этот недоумок сунул мои очки?
      — Хотите, я позвоню?
      — Потом.
      — Все оформишь, а я подпишу перед отъездом в Калифорнию.
      — Да, сэр.
      — А что мне делать с тобой, Корф?
      На этот раз секретарь не ответил.
      — У тебя начисто отсутствует честолюбие, но ты хороший парень. Я всегда мог на тебя положиться. Возможно, ты не слишком умен, немного медлителен, тебе не достает широты взглядов, но ты стареешь. Я должен подумать и о тебе. Так сколько?
      — Не мне говорить об этом.
      — Нет уж, отвечай. Ведь я тебя спрашиваю.
      — По предыдущему завещанию мне было выделено двадцать тысяч долларов.
      — Этого достаточно?
      — Честно говоря, нет.
      — Сколько же ты хочешь?
      Слышно было, как секретарь откашлялся и робко предложил:
      — Сотню.
      — Сотню чего? Долларов? — старик, довольный своей шуткой, захихикал. Да говори же, Корф. Так сотню или сотню тысяч?
      — Сотню тысяч.
      — Браво! Ну, хоть однажды в жизни ты проявил инициативу. Я должен тебя поощрить. Ты получишь три сотни.
      — О, сэр!
      — Не стоит меня благодарить, или я передумаю. Я не смог бы заменить тебя в деле с нефтяными месторождениями в Техасе. Так что нет смысла рассматривать это как дар Божий.
      В этот момент раздался стук в дверь.
      — Что это? — спросил старик.
      — Вероятно, чай. Выключить запись?
      — Да, и не забудь, что я хочу оформить завещание ещё до отъезда…
      Секретарь щелкнул переключателем и прервал голос хозяина посреди фразы.
      В кабинете снова стало тихо. Хильда уже перестала ориентироваться в обстановке и не могла понять ни что означает записанная беседа, ни что ей следует думать по этому поводу.
      Стерлинг Кейн её ни о чем не спрашивал и включил второй магнитофон.
      Она смотрела на него, но ничего не могла прочитать в его глазах. Они смотрели на нее, запоминали, сравнивали и регистрировали любую, даже едва заметную, реакцию на происходящее.
      Голос на первом магнитофоне повторил этот диалог.
      — Возможно мы сможем помочь друг другу. Вы говорили своей дочери о новом завещании?
      — Разумеется.
      — Как она отреагировала?
      — Ну…что я могу сказать? Она была разочарована, ведь по первому завещанию она получила бы все.
      — Но вы тоже выигрывали от изменений?
      — Несомненно.
      — И вам нужно было оформить новое завещание по прибытии в Нью-Йорк.
      — Да, верно.
      — Тогда почему же вы не зашли к адвокатам?
      — Не смог.
      — Ну что вы, мистер Корф, это не причина. Разве вы не пытались её выгородить, ни словом не сказав о новом завещании, когда всем стало очевидно, что она поспешила убить мужа, желая сохранить в силе первое завещание. Весь этот маскарад с перевозкой тела затеян только чтобы выиграть время. Чек на двести тысяч долларов, посланый вам, — благодарность за оказанную услугу.
      — Полная чушь.
      — Тогда зачем же вы отправились как вор разыскивать эту запись? А при задержании пытались выбросить её в воду? Почему вы так легко смирились с потерей трехсот тысяч долларов? Я скажу: все дело в том, что вы знали, какое ей грозит обвинение и пытались устранить улики.
      — У моей дочери не было причин убивать мужа. Она и так бы унаследовала миллион.
      — Конечно, но по сравнению с целым состоянием это куда менее привлекательно.
      — Но не для Хильды. После нищеты этот миллион казался ей баснословной суммой.
      — И в благодарность за ваши действия со вторым завещанием она послала вам чек на двести тысяч долларов.
      — Не вижу связи.
      — Тогда, мистер Корф, посмотрим правде в глаза. Вы сделали для неё все, что могли, несете ответственность за её воспитание и образование, но не за моральные устои.
      — Все это ужасная ошибка.
      — Конечно, конечно, но все детали хорошо стыкуются и дают достаточно полную картину.
      Стерлинг Кейн выключил магнитофон.
      — Все остальное малоинтересно. Что вы на это скажете, миссис Ричмонд?
      — Я отрицаю и всегда буду отрицать. Я стала жертвой преступного замысла и ни в чем не виновата.
      — Неужели вам не приходит в голову, что не в ваших интересах отрицать очевидное?
      — О новом завещании я ничего не знаю. Ни муж, ни Антон Корф про него не говорили.
      — В это трудно поверить.
      — Я уверена, муж не мог его диктовать.
      — Тогда кто же?
      — Не знаю, но уверена, что это не он.
      — На следующей неделе вы предстанете перед судом, но это ничто по сравнению с большим жюри, которое будет решать вопрос о вынесении дела на рассмотрение суда. Вам трудно будет избежать каверзных вопросов и не удастся морочить головы своими фантазиями, как вы это делали до сих пор. Стоит продумать методику защиты. Это в ваших собственных интересах.
      — Почему вы мне не верите и с ходу отвергаете мои слова?
      — Потому что моя задача — установить правду, и я могу опираться только на факты, а они красноречивее всяких слов.
      — Но если вы мне не верите, то и жюри не поверит.
      — Именно потому я и советую признать свою вину. По крайней мере чтобы избежать электрического стула.
      Хильда никак не реагировала на его слова.
      Уставившись в одну точку, она была похожа на быка после разящего выпада тореадора. В ушах гудело, два магнитофона напоминали бомбы, грозившие взорваться.
      Внутри неё сломалась какая-то пружина, похоже, очень важная, и теперь она буквально рассыпалась на части. Она была уже неподвластна страху, волнениям и желаниям, но вместе с тем догадывалась, что пока ещё существует. До её слуха доносилась негромкая беседа, но слов разобрать она не могла. Глаза продолжали смотреть, но гигантская башня из слоновой кости отделила её от мира. Она была внутри — и теперь уже не могла ни слышать их, ни докричаться. Весь мир остался за стеной.
      Она была одинока, несчастна, беззащитна и обречена на смерть в этом глухом могильном склепе, но в ней ещё оставались крупицы жизненной силы.
      Одно только время могло исправить эту досадную ошибку.

      Хильду отвели назад в камеру. Она прилегла на койку, и её тут же сморил сон.
      Надзирательница заметила, что эта женщина наверняка виновна, поскольку только дети и преступники могут спать сном праведника.
      Прошедший день не стал ни тяжелее, ни длиннее прочих, он просто дополнил предыдущие точно так же, как одно полено кладут на другое, чтобы поддержать огонь костра.
      Хильда проиграла, и теперь её могло спасти только чудо. Комедия правосудия переходила к сцене гала-маскарада, и все актеры готовились к выходу на сцену: судьи, адвокаты, свидетели, репортеры и суперзвезда этого представления — Антон Корф.
      Ей будут задавать вопросы, она будет правдиво отвечать, но её словам никто не поверит. Нужно смириться с тем, что дни маленькой Хильды уже сочтены. Внутри нее, как у заводной куклы, сломалась жизненно важная пружинка, починить которую было невозможно. С этого дня она постоянно ощущала пустоту в желудке, и каждый раз, когда к ней обращались, к горлу подступала дурнота, как морская болезнь во время шторма, а тело охватывала дрожь.
      Весь день она оставалась одна, всеми забытая и беззащитная; Хильда покорно ждала своей участи без злобы, ненависти или возмущения. Она часами неподвижно сидела на кровати и ждала, как должна ждать благовоспитанная девушка. Молодая женщина смотрела на свои страдания как бы со стороны, стараясь свести к минимуму их разрушительную силу. До сих пор Хильда ещё пыталась держаться. Могли бы помочь молитвы, но, к несчастью, у неё не осталось веры. У неё не осталось ничего, кроме нескольких дней жизни.
      Вечером её отвели в комнату для посетителей.
      Там уже был Антон Корф. Его вид не пробудил в ней никаких эмоций; ни ненависти, ни страха, ни ярости уже не осталось. Она села к нему лицом, облокотилась на стол и стала ждать, когда он заговорит, поскольку его визит явно должен был внести последние штрихи в её уничтожение.
      — Я только что видел Стерлинга Кейна. Могу только поблагодарить вас за столь глупое поведение. Даже действуй мы заодно, лучше бы не вышло.
      Хильда не стала отвечать. Слова пролетали, не затрагивая её, не оставляя следа.
      — Я пришел попрощаться, поскольку уже завтра вы предстанете перед судьей, вас неизбежно признают виновной, и мне больше не удастся увидеться с вами без свидетелей, а тогда наша беседа не будет представлять для меня ни малейшего интереса.
      — О каком завещании говорилось в магнитофонной записи?
      Корф рассмеялся.
      — Я знал, что это станет для вас сюрпризом. Мое небольшое изобретение записано достаточно давно. Нужно же создать мотив для преступления? Как вам понравилась моя способность к перевоплощению?
      — Я знала, что голос не Карла.
      — Естественно. Любовь всегда делает людей особенно чувствительными. Но вы должны признать, что имитация достаточно удачна. А какой мастерский ход, когда я попытался выкрасть эту запись! Я видел, что за мной следят, и разыграть эту комедию труда на составило. Но все же весь план едва не сорвался — слишком ретивый полицейский так энергично набросился на меня, что едва не выбил магнитофон из рук в воду. К счастью, я это предвидел и вцепился в него мертвой хваткой.
      — Как вы должны боготворить деньги, если вам в голову мог прийти такой план!
      — Жизнь коротка, дорогая, потом остается только забвение, разложение и гниль. Нужно наслаждаться, пока она есть.
      — Но не за чужой счет.
      — А вам никогда не приходило в голову, что за чудовищное преступление — войны? Тысячи людей убиты, искалечены и брошены в тюрьму. И ради чего, я вас спрашиваю?
      — Это не одно и то же.
      — Конечно, нет. Уязвленное достоинство, свободу и чувство долга нельзя уничтожить за день. Продолжайте верить в справедливость — и умрете с чувством удовлетворенности, поскольку вы невинны.
      — Поймите, я так молода… я не хочу умирать.
      — А вы думаете, я хочу?
      — Я умоляю вас! Я готова на все, только спасите меня!
      — Успокойтесь, дорогая. Не надо впадать в слезливую сентиментальность.
      — А тогда зачем вы пришли? Вы садист?
      — Вовсе нет. Просто надо соблюсти условности, только и всего. Ведь в будущем наши встречи будут только при свидетелях. Если я не расскажу о нескольких деталях, представляющих для вас особый интерес, больше мне для этого случая не представится.
      — Мне это не интересно.
      — Ну, что вы! Эта апатия не может длиться вечно, и вы немного соберетесь с духом. В моих интересах поддерживать вашу веру в то, что для спасения нужно держаться правды, которая настолько нелепа, что непременно вызовет новые вопросы. А раз уж вы настолько глупы, что решили положиться на нее, вам придется придерживаться своей версии.
      — Возможно, со Стерлингом Кейном я вела себя глупо, но мой адвокат сможет загнать вас в угол.
      — Неужели не понятно, что у меня есть несколько железных свидетелей, которые обошлись мне в кругленькую сумму? Один из них подтвердит, что с 1946 года вы проживали в меблированных комнатах в Канне с некоей мадам Редо. Эта женщина, чью старость мне пришлось обеспечить, никогда не предаст меня. Вам будет очень трудно доказать появление моего объявления в гамбургской газете, поскольку я там не был уже много лет.
      — Но издатели, на которых я работала…
      — Они знакомы с фроляйн Майснер, а не с мисс Корф.
      — Я не слишком изменилась.
      — Несомненно. Но чтобы проверить ваши слова, нужно серьезно усомниться в моей версии, которая подтверждается множеством фактов и показаний свидетелей. А где вам найти такого человека? Не стоит забывать: у вас нет разумных объяснений перевозки трупа, но это просто сущая ерунда в сравнении со следами яда, обнаруженными в одной из ваших сумочек. В глазах общества вы — корыстная, изворотливая, бессердечная убийца. Изображая себя жертвой, вам не добиться доверия, зато не избежать роковых последствий.
      — Зачем вы все это мне говорите?
      — А что ещё нам обсуждать, кроме вашего недолгого будущего?
      — Вы убеждены, что меня приговорят к смерти.
      — Меня трудно заподозрить в излишнем оптимизме.
      — Но если меня не отправят на электрический стул, что будет с вами? Я могу получить пожизненное, а после суда ещё и подать апелляцию. Интересно, что вы тогда будете делать?
      — Ну, всему свое время, дорогая. Но позвольте вас заверить, я предвидел и эту возможность.
      По его лицу скользнула ироническая улыбка. Хильда вздрогнула и промолчала; к горлу подступила тошнота. Тягостное молчание повисло в воздухе, и Хильда просто физически стала ощущать его тяжесть. Антон Корф, напротив, насладился им вволю и стал прощаться.
      — Завтра мы предстанем перед судьей и, боюсь, больше никогда не встретимся наедине. Позвольте мне дать совершенно беспристрастный совет победителя побежденному. Не стоит придавать всему этому слишком большое значение. Главное — вы хоть недолго, но пожили в свое удовольствие. Думайте только об этом, больше вам вспоминать в своей жизни нечего.
      — Мне ещё никогда не приходилось встречать такого мерзавца, как вы.
      — Меня это не удивляет. В вас говорит посредственность.
      — Желаю вам, слышите, столько зла, сколько вы причинили мне.
      — Это вполне нормально, но имеет не больше значения, чем новогодние пожелания.
      — Убирайтесь! Я стыжусь, что когда-то вы мне нравились, с тяжелым вздохом она откинулась на спинку стула.
      — Прощайте, Хильда.
      Корф бросил на неё последний взгляд и постучал в дверь, вызывая надзирателя.
      Хильду увели обратно в камеру.
      Больше она не читала газет. В совершенно искаженном на потребу обывателю виде её собственная история её пугала и заставляла усомниться в своей вменяемости. Сидя на кровати и прислушиваясь к гулким ударам сердца, она пыталась представить враждебные лица, которые завтра будут её разглядывать. На неё обрушится град каверзных вопросов, готовя ужасную ловушку, от которой не убережет даже адвокат: ведь она здесь совершенно чужая, да и Антон Корф его заранее проинструктирует. Ее имя было покрыто позором, завтра ей предстоит в одиночку сражаться против всех. Но для чего? Зачем снова ворошить эту грязь?
      Хильда чувствовала себя безумно уставшей. Положение было безвыходным. Если каким-то чудом ей удастся избежать смерти, то десять-пятнадцать лет примерного поведения позволят на пороге старости провести несколько месяцев на свободе. Ей уже тридцать четыре, из тюрьмы выйдет старая, удрученная невзгодами женщина без сил и средств к существованию. И это ещё самая радужная перспектива…
      Она сидела на кровати, уставившись в одну точку и сдерживая нахлынувшие рыдания, которых не стоило бояться, они не могли ей помешать выполнить задуманное. Ей не хотелось в этом признаваться, но она уже знала, как поступить.
      Невыносимо после всех её усилий оказаться в безвыходном положении и стать жертвой собственной глупости. Неужели мало женщин нашли себе мужа по брачным объявлениям? Так почему же именно ей было уготовано фиаско? Она устала искать логический ответ на все эти бесконечные «почему».
      Хильда подошла к окну и прислонилась разгоряченным лбом к холодным прутьям решетки, через которую была видна лишь глухая серая стена. Повернув голову, она посмотрела на такую же серую дверь, через которую входила надзирательница. Соседние камеры с обеих сторон пустовали. При желании ей могли принести радиоприемник, книги и сигареты. Все, что угодно, только бы отвлечься от одиночества, ведь официально она пока ещё была только подозреваемой и находилась здесь в ожидании суда.
      Вопреки утверждениям Стерлинга Кейна, у них не было неопровержимых доказательств, а только лишь косвенные свидетельства не в её пользу. К вечеру она уже полностью овладеет собой и добьется своего. К тому же её не лишили возможности распоряжаться деньгами, и можно будет что-нибудь придумать, ведь удача ещё повернется к ней лицом, а с сильными мира сего лучше обращаться с осторожностью.
      Но завтра, когда Антон Корф начнет шаг за шагом складывать части головоломки, а адвокат, которого она увидит впервые, возьмет на себя её защиту, когда судья начнет интересоваться тривиальными, никому не нужными вещами, бедную Хильду ждет пугающая участь заключенной женской тюрьмы. Она станет водиться с детоубийцами, проститутками и сифилитичками, обмениваться с ними своими секретами и рецептами! Никакого одиночества, только временная изоляция за неподчинение правилам внутреннего распорядка. Она будет носить тюремную робу, научится ненавидеть надзирательниц, тайно передавать записки, стучать миской по решетке в дни исполнения приговоров и дожидаться своего собственного. Потом изоляция в камере смертников под непрерывным наблюдением надзирательниц, сменяющих друг друга у дверей её клетки.
      Ей придется спать, умываться и отправлять свои надобности под равнодушными взглядами надсмотрщиц, которые станут открывать рот лишь для того, чтобы отдать приказ или напомнить ей, что вечная жизнь — не для грешниц.
      Теперь легче ей будет дожидаться последнего дня. Ум её будут занимать мелочи быта: клопы в постели, параша у изголовья и прочие гадости, непостижимые для нормального человека.
      Несчастной Хильде внезапно стало дурно, она закрыла глаза и вцепилась руками в прутья решетки, чтобы не упасть. Головокружение прошло так же неожиданно, как и началось. Хильда снова открыла глаза и увидела серую стену.
      Нет, ещё ничего не потеряно. Она слишком рано запсиховала, вот и все. Маленькая полутемная камера вполне удобна. Никаких назойливых посетителей. Да и тюремная койка лучше соломенного матраса. У неё нет причин унывать!
      Хильда принялась расхаживать по камере: двенадцать шагов в одну сторону — семь в другую. Слезы слепили её, пот лил градом, приходилось то и дело вытирать руки об юбку. Какое-то беспокойное и назойливое чувство внутри неё призывало к действию. Она не могла больше терпеть этот трусливый голос, убеждавший её, что любая жизнь лучше смерти. Хильда не должна ни слушать, ни думать о нем. Внезапно на неё снизошло просветление, она обрела веру в Господа, поведала ему о своих несчастьях и уповала на его всемогущество.
      Напряжение было столь велико, что Хильда снова перестала дышать. Потом уперлась одной рукой в стену, другой схватилась за горло и стала жадно ловить ртом воздух…
      Рука на стене оставляла мокрые следы, которые медленно исчезали.
      Тишину камеры нарушили беспокойные шаги, мысли унеслись в далекое детство, но все было так далеко от неё и ничего хорошего не сулило. Вновь ужасы войны: бомбежки, пожары, гибель друзей и родителей. На миг воспоминание о солдате, встреченном в руинах, пронзило её острой болью. Она попыталась вспомнить его лицо, цвет глаз, но с ужасом поняла, что помнит только небритый подбородок на своем плече, — и больше ничего.
      Что же останется после нее? Ее душа. Да, можно считать так; недалекий ум, зараженный честолюбием, который заманил её в эту бездну.
      Хильда подумала, что круг замкнулся, но все её существо взывало к жизни.
      Она сбросила туфли и без сил рухнула на кровать. А что ей оставалось делать? Только лежать под влажной простыней, закрыть глаза и постараться забыться тяжелым сном.
      Хильда машинально сняла чулки. Мягкий, тонкий шелк скользнул по красивым ногам. Она посмотрела на свои красивые ухоженные ногти. Как-то они будут выглядеть после двадцати лет тюрьмы?
      Ей уже никогда не придется надеть таких прекрасных, прозрачных чулок. Хильда, словно лаская, провела по ним рукой. Ее единственная роскошь, последнее звено между ней и жизнью, жизнью и…
      Тут она рывком попробовала их на прочность. Упругая нейлоновая ткань растянулась, но не порвалась. Это ей было хорошо известно, но Хильда снова проверила прочность длинной, упругой веревки, которая могла выдержать любой груз.
      Палач и веревка — образ из потустороннего мира.
      Чтобы сделать все как следует, не нужно слишком заострять свое внимание. Нельзя давать волю жадному инстинкту самосохранения. Просто надо предоставить рукам возможность крепко связать чулки вместе. В этом нет ничего страшного, только соединить два конца, да так, чтобы они не развязались, когда придет их черед. Сделать морской узел совсем несложно. Когда-то у Хильды была лодка, и она знала, как вязать узлы, пользоваться компасом и секстаном. Все это ей уже не понадобится. Вот только узел морской узел. Она уже закончила… готово!
      Странно было сознавать цель своих манипуляций и заниматься ими без лишних церемоний. В конце концов, это не представление на публику, а вполне обычная среди заключенных процедура.
      Все будет хорошо. Не будет ни грязи, ни стыда, ни скандала. Ничего, кроме забвения…
      Антон Корф будет доволен. Никто не станет её оплакивать, даже маленькая собачка не завоет от смертельной тоски.
      Конечно, все это глупая сентиментальность, но Хильда была немкой, а у её соотечественников старые романы, военные марши и эдельвейсы всегда вызывали слезы. К тому же это была последняя слабость, и нельзя упрекать её в том, что она разрыдалась в таком безвыходном положении. Осталось только справиться с глубоко укоренившимся инстинктом, заставлявшим отчаянно цепляться за жизнь.
      Она ощупала руками свое теплое, живое тело, которое столько лет сопротивлялось разрушительному действию времени. Ее глаза, привычные к ужасам войны, больше никогда не увидят моря с песчаными полосами бесконечных пляжей и деревьями на берегу. Она злилась на себя за непрошенные слезы, и уже готова была все бросить. Но надо устоять, плыть против течения, победить жизнь и ненавистную плоть. Никакой отсрочки. Уже завтра мучители будут рвать её на части своими вопросами, требовать признания… Лучше уйти раньше, без зевак и свидетелей.
      Она выпрямилась, бросила взгляд на дверь с глазком и убедилась, что никто не собирается войти. Все тихо. Время ужина давно прошло, а ночь, по мнению тюремных надзирателей, создана исключительно для сна.
      Хильда смахнула тыльной стороной ладони слезы, взяла веревку, стала одной ногой на крошечный тазик для умывания и потянулась вверх. Изо всех сил она старалась удержать равновесие на маленькой эмалированной посудине. Одно неверное движение — и шум может привлечь внимание надзирательницы, которая сразу все поймет и отберет её единственное средство к спасению. Нужно быть точной и осторожной.
      Вскоре конец импровизированной веревки надежно зацепился за прут решетки. Осталось только сделать скользящую петлю, а это уже совсем просто. Хильда надела петлю на шею, подняла попавшие под неё волосы и дала им свободно упасть на плечи.
      Осталось только соскользнуть ногами с тазика. Какое-то время она будет раскачиваться. Во что бы то ни стало нужно удержаться от попытки дотянуться до решетки. Просто выждать. Много времени это не займет. Инстинкт самосохранения все ещё будет заставлять бороться за жизнь, но она уже не сможет себе помочь, а крик сразу оборвется.
      На мгновение Хильда заколебалась, и это стало её последним мгновением. На долю секунды смерть отступила, оставив ей время взвесить слабые шансы. Трагедия заключалась в её одиночестве, Хильде не о ком было подумать, не с кем прощаться.
      Одна нога медленно скользнула в пустоту, вторая ещё стояла на тазике, и край его больно резал ступню. Хильда качнулась, петля затянулась сильнее. Она как ныряльщик закрыла глаза и полетела в бездну, лишь с губ слетело неизбежное:
      — О, Господи!
      Бог, как обычно, не ответил, но это уже не имело значения.
      Она уже не была больше Хильдой и ещё не стала трупом, а лишь боролась на последнем рубеже, когда кровь с оглушительным грохотом хлынула в уши…
      Хильда умерла несколько мгновений спустя.