Наделив несуществующих марсиан популярной на Земле мыслью о межпланетной связи, автор сообщения в «Калужском вестнике» заканчивал его так: «Почему бы не предположить, что открытые ими (Кальманом и Верманом. – М. А.) на Марсе знаки есть не что иное, как ответ на прошлогоднюю попытку американских астрономов войти в сношения с жителями этой планеты посредством фигур из громадных костров, расположенных на большом пространстве? Во всяком случае, несомненно, что жители Марса оказывают желание сообщаться с нами; а какие это повлечет следствия, этого даже богатое воображение Жюля Верна и Фламмариона не может себе представить; это только будущее может нам показать».
      Сообщение, перепечатанное из французской газеты, заинтересовало калужан. Естественно, что редакция постаралась удовлетворить этот интерес. Почти месяц спустя, 26 ноября 1896 года, «Калужский вестник» публикует «научный фельетон» Циолковского «Может ли когда-нибудь Земля заявить жителям других планет о существовании на ней разумных существ?».
      Эта статья Циолковского общеизвестна – она упоминается почти во всех библиографических списках его трудов. Но тем не менее ее ни разу не перепечатывали. Она не вошла ни в собрание его научных сочинений, ни в сборник фантастических, хотя и те и другие издавались в последние годы Академией наук СССР. Чрезвычайная же редкость «Калужского вестника» (достаточно сказать, что комплекта этой газеты нет ни в одной из библиотек Москвы) сделала статью о космической связи практически неизвестной современному читателю. А жаль! В наши дни, дни горячих споров, посещали ли Землю пришельцы из других миров, небезынтересно вспомнить, как более полувека назад представлял себе межпланетную связь Циолковский.
      К сообщениям французской печати о том, что на поверхности. Марса якобы замечены круг с двумя взаимно перпендикулярными диаметрами, эллипс и парабола, Константин Эдуардович отнесся с известной осторожностью. «Не беремся утверждать достоверности этих поразительных открытий...» – замечает он в своем научном фельетоне. Однако осторожность в оценке сомнительной информации не помешала ему сделать вывод: недалеко то время, когда люди сумеют известить небесных соседей о своем существовании.
      Циолковский не сомневался, что во вселенной есть, кроме нас, и другие разумные существа. Идеей обитаемости других планет он проникся еще в юношеские годы, когда занимался самообразованием в Москве. Среди книг, особенно его увлекавших, как сообщает друг и биограф ученого Я. И. Перельман, была четырехтомная «Общедоступная астрономия» Франсуа Араго. Переведенная на русский язык сто лет назад – в 1861 году, она произвела на Циолковского большое впечатление. Именно ней прочел он: «Если спросят, могут ли на Солнце существовать обитатели, организованные подобно жителям Земли, то я немедля дам утвердительный ответ».
      Сегодня наивно-запальчивое утверждение французского астронома может лишь вызвать улыбку. Жить на Солнце, где даже на поверхности температура достигает 6000°С, мягко говоря, жарковато. Но тем не менее мысли Араго привели спустя два десятка лет Циолковского к выводу, сделанному в очерке «Свободное пространство»: «Нет ничего невозможного в предположении, что эти пространства населены крайне странными для нас существами...»
      Верой в обитаемость других миров проникнуты и некоторые страницы «Механики подобно изменяемого организма». Двадцатипятилетний Циолковский предположил, что если на других планетах и есть существа, похожие на людей, то их размеры обратно пропорциональны силам тяготения. Иными словами говоря, небесные тела исполинских размеров, по его мнению, могли быть заселены карликами, а планеты-малютки – великанами. Короче, принимаясь за статью для «Калужского вестника». Циолковский искренне верил и в существование «небесных соседей» и в возможность установления с ними связей.
      Но как послать в космос сигналы? Какими они должны быть? Система геометрических фигур Константину Эдуардовичу не по вкусу. Оптическая сигнализация – единственная возможность, которую техника могла предоставить ученым. Хотел Циолковский или не хотел, другого выхода у него не было. И тем не менее Циолковский распорядился этой возможностью как никто из его предшественников. Он предложил разговаривать с космосом языком точек и тире – той азбукой сигналов, что разносила по телеграфным проводам известия радости и печали.
      Надо заметить, что соображения Циолковского по поводу оптической сигнализации на расстояниях, исчисляемых миллионами километров, весьма трезвы. Они опирались на твердую почву здравого смысла и были весьма далеки от воздушных замков, воздвигнутых Гауссом и Литтровом. Ведь если земным астрономам видны Деймос и Фобос, то почему же астрономам Марса не разглядеть сигналов Земли? Диаметры спутников Марса наука того времени исчисляла в девять верст, а Циолковский – сейчас мы знаем это точно – получил по поводу этих спутников исчерпывающую информацию от С. В. Щербакова.
      То, что предлагает Циолковский, выглядит одновременно абсолютной реальностью и чистейшей фантастикой. Его предложения реальны, ибо основаны на расчетах, вытекают из фактов. Но замысел их фантастичен: шутка ли, установить на весенней черной пахоте ряд щитов площадью в одну квадратную версту, окрашенных яркой белой краской! «Маневрируя с нашими щитами, кажущимися с Марса одной блестящей точкой, мы сумели бы прекрасно заявить о себе и о своей культуре».
      Ничего себе задачка! Попробуйте точками и тире рассказать что-то тому, кто не знает родного вам языка. Безнадежно? Ан нет! Все зависит от умения. И когда Циолковский взялся за это дело, оказалось, что лаконичный язык точек и тире не так уж скуп. Более того, он может стать понятным тем неведомым обитателям Марса, которые явно не знают земных изречений.
      Мысль созрела. И Циолковский публикует ее. Для начала понадобится ряд одинаковых сигналов. Их необходимо посылать через равные промежутки времени. Они прозвучат как позывные – свидетельство того, что Земля преднамеренно вызывает на разговор всю вселенную, а дальше... Впрочем, стоит ли пересказывать то, что написал Циолковский? Не проще ли предоставить слово ему самому:
      «Другой маневр: щиты убеждают марситов в нашем уменье считать. Для этого щиты заставляют сверкнуть раз, потом 2, 3 и т. д., оставляя между каждой группой сверканий промежуток в секунд 10.
      Подобным путем мы могли бы щегольнуть перед нашими соседями полными арифметическими познаниями: показать, например, наше умение умножать, делить, извлекать корни и и проч. Знание разных кривых могли бы изобразить рядом чисел. Так, парабола – рядом 1, 4, 9, 16, 25... Могли бы даже показать астрономические познания; например, соотношения объемов планет... Следует начать с вещей, известных марситам, каковы астрономические и физические данные.
      Ряд чисел мог бы даже передать марситам любую фигуру: фигуру собаки, человека, машины и проч.
      В самом деле, если они, подобно людям, знакомы хотя бы немного с аналитической геометрией, то им нетрудно будет догадаться понимать, эти числа...»
      Таким выглядел «разговор с марситами» в представлении Константина Эдуардовича. Наивно по форме, но достаточно точно по существу заглядывал Циолковский в суть проблемы, и сегодня волнующей человечество. Да, связь с внеземными цивилизациями – одна из интереснейших и весьма таинственных проблем XX века.
      «Возможна ли связь с разумными существами других планет?» – так озаглавил свою статью в журнале «Природа» известный советский астроном, профессор И. С. Шкловский. В этой статье (название ее на редкость схоже с заглавием статьи Циолковского) Шкловский подчеркивает удивительную быстроту, с которой наука не только подтвердила принципиальную возможность космической связи, но и сделала первые шаги по ее реализации.
      Аналогичную точку зрения высказали в лондонском научном еженедельнике «Нейчур» Ф. Моррисон и Д. Коккони. «Лишь немногие, – пишут они, – будут отрицать глубокую практическую и философскую важность обнаружения межзвездной сигнализации. Мы полагаем поэтому, что поиски этой сигнализации заслуживают приложения всех усилий науки».
      В том же 1896 году, когда чудаковатый учитель арифметики и геометрии размышлял в Калуге над системой сигнализации Марсу, изобретатель А. С. Попов провел в Петербурге блестящие опыты беспроволочной радиосвязи. Циолковский, разумеется, никак не предполагал, что спустя много лет пути великих задумок пересекутся, что межпланетная сигнализация воспользуется успехами радиотехники, что родится новая наука – радиоастрономия.
      Глядя на радиотелескоп Пулковской обсерватории, я не мог не вспомнить о Циолковском. Изогнутая огромной дугой, составленная из отдельных щитов, лента Пулковского радиотелескопа растянулась едва ли не на полкилометра.
      Но дело, разумеется, не только во внешнем сходстве щитов из Пулкова с непостроенными щитами Циолковского. Интереснее другое: методика подачи сигналов, способ «завязывания знакомств» во вселенной, принятый современной нам наукой, принципиально схожи с тем, за что ратовал Циолковский. Ученые наших дней разделяют его мысль, что основой интернационального межпланетного языка станет математика. Из ведения романистов межпланетная сигнализация перешла в ведение инженеров, математиков и физиков. Они уверенно обещают: скоро сигналы Земли умчатся на расстояния порядка десяти световых лет.
      Радиоастрономия очень молода, но темпы ее развития разительны. Поначалу физики увеличивали размеры антенн, затем стали применять так называемые разнесенные антенны. А впереди еще более удивительная возможность – разнести радиоантенну на два небесных тела. Надо заметить, что такое увеличение антенн сулит исключительно высокую разрешающую способность радиотелескопам. Иными словами, дальнозоркость средств космической связи, вероятно, не будет иметь себе равных.
      Но оставим радиоастрономию. Не меньшие успехи сулит другой прибор – квантовый генератор, способный создать световой луч богатырской силы. «В настоящее время, – сказал академик Арцимович, – становится очевидным, что новые атомные радиостанции могут привести к подлинной революции в технике связи. С их помощью, по-видимому, удастся создать тонкие, как иголка, и вместе с тем чрезвычайно мощные пучки электромагнитных волн и световых лучей, пользуясь которыми можно будет передавать сигналы далеко за пределы солнечной системы на многие миллиарды километров. Для любителей научной фантастики я хочу заметить, что игольчатые пучки атомных радиостанций представляют собой своеобразную реализацию идеи „гиперболоида инженера Гарина“.
      О том, насколько важно решить проблему космической связи, свидетельствует любопытная деталь: для обычного радиотелефонного разговора между Землей и Марсом понадобилась бы мощность в миллион ватт. Использование для такой беседы квантового генератора снизит затраты мощности до одного ватта, то есть ровно в миллион раз.
      Разумеется, Циолковский не мог угадать грандиозных успехов современной науки. Но идея световой сигнализации не была мимолетным случаем в его творческой биографии. В книге «Вне Земли», опубликованной спустя четверть века после статьи о сигналах на Марс, ученый предлагал зеркала, чтобы посылать на Землю сообщения с летящей ракеты. По его расчетам, площадь такого зеркала должна была составить квадрат со стороной 200 метров.
      Оптический телеграф еще не начал работать в космосе, но космическая почта уже абсолютная реальность. Первой корреспонденцией был вымпел, доставленный на Луну советской ракетой. Второе «письмо» – сферический вымпел, символ нашей Земли с контурами материков, – умчалось в сторону Венеры. Внутри этой сферы из титанового сплава лежит памятная медаль. На одной стороне – Герб Советского Союза, на обороте – план солнечной системы с орбитами Меркурия, Венеры, Земли и Марса. Земля уже заговорила со вселенной иероглифами астрономии, очень родственными языку математики.
      Квантовая радиофизика открывает еще одну возможность космической связи – межпланетное и межзвездное телевидение. Разумеется, оно может существенно облегчить беседу с ракетой, приблизившейся к нашей планете, или передачу изображений на какую-то иную планету. «Оно, – пишет профессор Н. Басов, – позволяет передавать чрезвычайно большой объем информации: один передатчик световых волн может вести одновременную передачу десятка тысяч телевизионных программ».
      В первые мгновения «межзвездного знакомства» способ математических сигналов, предлагавшийся Константином Эдуардовичем, вероятно, окажется просто незаменимым. Но если математика выяснит, что в космосе есть и другие разумные существа, принявшие наши сигналы и сообщившие о себе ученым Земли, все станет иначе. Дело в том, что успехи в области электронно-вычислительных машин подготовили математике другую, еще более почетную роль – роль универсального переводчика.
      «Есть основания надеяться. – писал академик Соболев, – что если в один прекрасный день радиостанциями будут приняты сигналы из глубин вселенной, посланные какими-нибудь разумными существами, то разгадке их помогут методы, схожие с теми, – которыми пользуются математики сегодня для расшифровки древних письменностей».
      Ну не чудо ли, право! Прошлое работает не только для настоящего, но и для будущего. Изучение древности, обогащающее нашу культуру, раскрывает путь и для знакомства с еще неведомыми внеземными цивилизациями. Расшифровка письменности народа майя, чтение таинственных «ронго-ронго» с острова Пасхи и языка неведомой страны тангутов, найденной четверть века назад в Китае Козловым, – все это можно рассматривать и как тренировку, подготовку к переводческой работе, неизбежной во время грядущих космических встреч.
      Известный польский писатель Станислав Лем написал остроумный рассказ «Пришельцы с Альдебарана». В сюжете этого рассказа почетное место занимал чудесный переводчик-автомат, переводивший со 196 тысяч языков. Столь образованный полиглот пока еще не создан, но наука математическая лингвистика – абсолютная реальность. Лингвисты-математики уже сегодня добились многого. Они поймут и марсиан и венерианцев. Даже язык живых существ, прилетевших из иной звездной системы, пожалуй, не поставит их в тупик.
      Проблема универсального языка волнует ученых, разделяющих мысль Циолковского о том, что в основе этого языка должна лежать математика. Одна из наиболее интересных попыток, предпринятых в этом направлении, – «линкос», лингвистика космоса, как назвал свой труд о построении языка для космической связи голландский ученый Ганс Фройденталь.
      «Объяснив правила математики, – читаем мы в журнале „Знание-сила“, – Фройденталь в следующей главе своей книги вводит понятие времени... и только лишь после того, когда объяснено понятие времени, Фройденталь переходит к главе „Поведение“... Формулой E=mv2 кончается первый том книги... Во втором, еще не завершенном томе Фройденталь намерен рассказать на „линкосе“ о материи, жизни и человеческом поведении – вернее, о его более тонких и человечных аспектах, чем в главе „Поведение“ первого тома...»
      Работы, которые ведут лингвисты, готовясь завязать космические связи, привели к возникновению семиотики – науки о знаковых системах, включающих в себя не только все языки мира, но и специализированные языки и морские коды. Пользуясь теорией информации, семиотика сводит их в одну – единственную систему знаков, предназначенных для общения в человеческом обществе.
      Но Земля не только ловит голоса вселенной, не только ищет язык для связи с разумными существами. Она подает и свой голос. Группа советских ученых под руководством академика В. А. Котельникова послала пучки направленных волн на Венеру и на Меркурий. Посылая сигналы, советские исследователи точно измерили время путешествия радиоволн, уточнив благодаря этому расстояние до этих планет, изучили их поверхность, а затем послали радиосигналами к Венере три слова: «СССР, МИР, ЛЕНИН...»
      В том же 1896 году, когда Циолковский опубликовал свою статью о возможности космической связи, петербургский физик Александр Степанович Попов передал без проводов два первых слова: «Генрих Герц», воздав должное своему замечательному предшественнику. И кто знает, быть может, моргая вспышкой в миллион раз более яркой, нежели Солнце, алое пламя квантового генератора пронесет через черноту космоса другое имя – «Константин Циолковский».

12. Первый старт

13. О нашем пророке