Осматривал гараж Волин вместе с экспертом-криминалистом Владимиром Пахомовым. Работал он в отделе недавно, был скромным, незаметным и на первый взгляд чуть медлительным. Предшественник Пахомова, ушедший на повышение, оставил ему в наследство прекрасную лабораторию и твердую убежденность сотрудников, что эксперт может все. Пахомов всеми силами старался поддерживать такую убежденность и, надо сказать, ему это удавалось.
      Шофер Семен Лузгин, считая себя полноправным участником розыска, просто прилип к эксперту, с интересом наблюдая за его действиями.
      Еще в отделе, осмотрев снятый неизвестными замок гаража, Пахомов категорически заявил, что замок открыт ключом — не отмычкой, не дубликатом, а настоящим ключом.
      Следы отмычки не обнаружили и на втором замке, который имел шифр. Нелли Борисовна шифр не знала, пришлось дужку замка осторожно распилить.
      В гараже было такое множество полок, шкафов, забитых разными вещами, что Волин чертыхнулся, представляя, сколько времени займет осмотр. Однако Пахомов так умело и споро начал работу, что Волин повеселел.
      В дальнем правом углу гаража, небрежно прикрытые старым одеялом, стояли в два ряда шесть коробок с магнитофонами «Коралл». Заводская упаковка была не вскрыта. Когда капитан занимался описанием находки, раздался возглас Пахомова. Эксперт, не скрывая торжества, показал изумленным понятым извлеченную из старой кастрюли, стоявшей на стеллаже, кожаную перчатку, а в ней — туго свернутый рулончик коричневатых купюр.
      Пересчитали деньги — ровно 15 тысяч.
      — Н-да, — вздохнул Лузгин, — и кто бы мог подумать — в кастрюле!
      Вскоре нашли еще деньги — 10 тысяч. Теперь Волин знал, что искали неизвестные в гараже Печказова. Подтверждалось подозрение сотрудников ОБХСС о его неблаговидных делах.
      Из гаража направились к подвалу, ключ от которого Нелли Борисовна передала Волину. Вход в подвал дома располагался с торцовой стороны. Спустились вниз, прошли по пыльному узкому коридорчику, едва освещаемому тусклой лампочкой.
      На дверцах вдоль коридорчика — номера кладовых, написанные где мелом, где углем. Печказовский номер «20» выгодно отличался от других — белая аккуратная пластинка из металла с черными цифрами на ней.
      Замок на двери кладовой помещен в металлический кожух. Володя Пахомов осторожно взялся за углы кожуха, слегка встряхнул. Внутри что-то звякнуло, перекатилось. Подозвав понятых, эксперт извлек оттуда кусочки блестящих штырьков с заостренными крючками на изогнутых концах.
      — Это части отмычки, — сказал Пахомов.
      Волин и сам видел, что это были отмычки.
      Кто-то пытался проникнуть и сюда. Кто? Те же люди, что были у гаража и квартиры?
      — Оперативно действуют, — вздохнул Волин, — не можем угнаться за ними.
      — Как это не можем, — вскинулся Лузгин, — никуда они не попали, мы везде их, выходит, настигаем.
      Осмотр кладовой никаких результатов не дал. Обычные для кладовок вещи — ничего, представляющего интерес для розыска. Но замок с обломками отмычек — это были следы неизвестных. Эксперт скажет точно, из чего, как и даже степень квалификации, с какой изготовлены отмычки.
      Остается выяснить, кем они изготовлены и кому конкретно принадлежали. «Совсем немного», — усмехнулся Волин, выходя на улицу.

      Когда Ермаков сказал о коробках с «Кораллами», найденными в печказовском гараже, Урсу не выдержал. Кровь отхлынула от смугло-румяного лица, прожилки на щеках стали синеватыми. Он опустил голову, понимая, что лучший для него выход — признание. Мысли работали теперь в ином направлении — как смягчить удар, под который он сам себя поставил, связавшись с дельцами.
      — Я прошу мне верить, — выдавил Урсу, — знаю я очень мало, но все, что знаю, расскажу. Когда Георгий Иванович назначил меня заместителем, начал Урсу, — я был очень польщен этим доверием и даже хотел подарок сделать — он не принял. Будет, говорит, еще возможность меня отблагодарить. С полгода назад он вызвал меня в кабинет и познакомил с мужчиной лет сорока. Представительный, одет с иголочки. Назвался Тихоней.
      Голос Урсу часто прерывался, рассказ давался ему нелегко, но Ермаков поторапливал его, понимая, что в этом необычном деле от оперативности может зависеть жизнь человека — о судьбе Печказова сведений пока не было.
      — С этого дня все и началось, — продолжал Урсу, — от Тихони время от времени приезжал некий Гога. Он привозил Георгию Ивановичу небольшие партии магнитофонов «Коралл», они спросом у нас пользуются. Где он брал их, откуда привозил — этого точно не знаю, но слышал, что на заводе орудует шайка расхитителей. Хранили магнитофоны на складе…
      — На стеллаже у входа? — спросил Ермаков, вспоминая квадратные следы на пыльной полке, которые насторожили его при осмотре склада.
      — Да, там… — покорно ответил Урсу.
      — Как реализовывали?
      — Продавали чаще всего со склада — я или Георгий Иванович. Иногда торговали в зале. А полную стоимость, не проводя по кассе, забирал Печказов.
      — Расскажите подробнее о Тихоне, — попросил Ермаков.
      — Я действительно мало знаю о нем. — Урсу говорил искренне, и Анатолий Петрович верил ему. Признавшись в главном, Урсу не имело смысла что-то скрывать.
      — Он звонил всегда сам Собственно, — поправился Урсу, — это мне он сам звонил. У Печказова, наверное, были его координаты, а у меня — нет. Описать его могу подробно, встречался много раз. При встречах я называл его Тихоней, и ни разу не слышал, чтобы Печказов назвал его по имени. Такой человек не может остаться незамеченным — одеждой на себя внимание обратит, такой франтоватый тип, свысока на всех смотрит…
      — Когда вы встречались в последний раз?
      — Да вот с ним как раз мы склад и вскрывали! Вчера, уже после того, как мы с Нелли Борисовной Печказова искали, позвонил мне Тихоня. Я ему сразу про Печказова сказал, чтобы он в такое время не вздумал товар привозить. А он мне: я, мол, знаю обо всем и звоню, чтобы товар со склада убрать. Склад, как вы знаете, опечатан был еще Печказовым. Ключ у меня имелся, пришлось нам контрольку нарушить. Вывезли «Кораллы» — я не знаю, куда он их пристроил. Ну, а потом Софья Андреевна взбунтовалась, видели сами…
      Больше о связях Печказова Урсу не знал ничего. На вопросы отвечал односложно — устал, переволновался…
      — Да, женщины звонили… Нет, о связях с «Рембыттехникой» ничего не известно.
      Ермаков еще не закончил допрос Урсу, а все его помыслы были уже в «Рембыттехнике». Он чувствовал, что там находится еще одно звено в цепи событий, которые они восстанавливают по крупицам.
      Почему так упорно отрицает заведующий встречу с Печказовым в этот злосчастный день? Возможно, «Рембыттехника», как и магазин «Радиотовары», могла быть местом сбыта для франта Тихони. Знают ли его там? Не в этом ли секрет скрытности заведующего?
      В общем, появилось вновь множество вопросов, да таких, которые не терпели отсрочки.
      «Рембыттехника» в субботу работала до 18.00. Ермаков посмотрел на часы — время еще было.

      Уставший и голодный, Волин забежал в отдел милиции, чтобы встретиться с Ермаковым, узнать новости и рассказать свои. Но едва он вошел в помещение, как услышал голос участкового инспектора:
      — Алексей Петрович, мы вас ожидаем.
      И тут же из-за спины смущенного инспектора выступила полная краснощекая женщина.
      — Это вас я полных два часа дожидаюсь? — Голос женщины соответствовал ее габаритам и звучал особенно громогласно в пустом гулком коридоре. Этот вот, — женщина, не оборачиваясь, указала пальцем через плечо, где участковый инспектор только разводил руками, — этот, — повторила она, меня на полчаса сюда привез, а я уж и ждать устала. Нету у вас таких правов, чтоб меня здесь держать, — гремела она, наступая на Волина.
      «Иванова, — догадался капитан, — та, что Печказовым звонила».
      Он миролюбиво извинился, женщина буркнула в ответ:
      — Да ладно, — поутихла и вошла в кабинет, не ожидая приглашения.
      — Зачем вызывали? — в упор, без предисловий сурово спросила она. И заметно поскучнела, услышав, что от нее требуется.
      — Что с того, ну и звонила. Это когда было.
      — Скажите, а для чего вы звонили Печказовой?
      — Как для чего? — Иванова оживилась. — Он, Печказов этот, козел старый, девку купил и крутил с ней любовь среди бела дня. Срамота! Хорошо ли это? И мне моя совесть не позволила мимо этакого пройти. Вот и звонила! — Довольная своим объяснением, женщина победно глянула на Волина.
      — Конечно, это нехорошо, — серьезно ответил он. — Однако я вас не об этом спрашиваю. Вы откуда Печказовых знаете?
      — Да кто их не знает? Она — врачиха, а он — завмаг, миллионер.
      «Миллионер?!» — насторожился Волин. Так называли Печказова в анонимках. Совпадение или..? Волин уже понял, что женщиной кто-то руководил — слишком далека была ее жизнь от Печказовых. Но она замкнулась при первых же вопросах о том, по чьей указке действовала.
      Напрасно Волин приводил самые, казалось бы, веские доводы. Она притворялась непонимающей, возмущалась, грубила и даже всплакнула.
      Уходило драгоценное время, а капитан не мог получить ответа — кто стоял за звонками Ивановой? Отпустить ее он не решался, ясности в деле не было никакой.
      Исчерпав все разумные аргументы, устав убеждать и уговаривать, Волин безнадежно махнул рукой:
      — Придется с вашим руководством поговорить, может, оно на вас повлияет, — и поразился совсем неожиданной реакции женщины на этот, казалось, наивный довод.
      — Что?! — Иванова вдруг расхохоталась. — Пожалуйтесь, погляжу, что из этого выйдет. — Она смеялась, а Волин вдруг ясно почувствовал злость, растерянность и незащищенность в смехе этой большой грубой женщины.
      Иванова перестала смеяться, вытерла ладонью выступившие от смеха слезинки, подняла глаза, и капитан не увидел в них былой насмешки.
      Уловив перемену в настроении женщины, Волин тихо спросил:
      — Не хотите помочь нам?
      Зычный голос Ивановой звучал теперь мирно и даже печально:
      — Чудной вы человек, господи прости. Начальству моему он пожалуется! Да начальник-то и подначивал меня звонить, если хотите знать. Звони, мол, а то врачиху жалко. — Иванова, скривив лицо, передразнила своего начальника.
      А Волин даже дыхание затаил, боясь спугнуть признание.
      — Я поначалу-то попалась на эту удочку. Потом, гляжу, врачиха-то вся замирает от моих звонков и вежливо мне так отвечает, голосок только дрожит: «Не звоните мне, прошу вас». — Женщина попыталась передразнить и Печказову, но получилось плохо, грубо. Чуть помолчав, она продолжала:
      — Когда меня телефонная станция нашла, я уж сама звонить перестала, жалко врачиху. Да и еще поняла — мой начальник не врачиху жалеет, а себя, сам с этой девахой встречался, а богатенький завмаг отбил. Сильно злобился наш старик на него.
      — А фамилия-то начальника как? — решился наконец спросить Волин.
      — Как, как, — передразнила и его Иванова, — фамилия его Скрипач!
      Пораженный капитан невольно покосился на свой открытый блокнот, где в числе первых красовалась запись: «Проверить в городе старых скрипачей (театры, филармонии и т. д.)». А Скрипач — вот он, совсем не в театре и вовсе не музыкант.
      Отпустив загрустившую свидетельницу, Волин зашел за Ермаковым. Шаги его он слышал в коридоре незадолго до конца допроса.
      — Полковник нас ждет, — сказал Ермаков.

      У Николаева пробыли недолго. Полковник был в курсе розыска, и они лишь еще раз совместно обсудили, что нужно сделать завтра в первую очередь.
      — Ну, капитаны, — Николаев дружески обнял их за плечи, провожая до двери кабинета, — не взыщите, отдыха вам и завтра не будет.
      — Не будет отдыха, это полковник точно сказал, — вздохнул Волин и засмеялся: — У меня даже Алешка к работе подключен. Они с Люсей сегодня у Печказовой были!
      — А мои на выходные в деревню направились, так что я холостякую, сказал Ермаков. — А жаль, ужин самому собирать придется.
      — Слушай, — оживился Волин, — давай ко мне махнем! Люся ужин наверняка отменный приготовила и ждет. Она в такие запарочные дни меня балует. — В голосе Волина слышалась гордость.
      — Неудобно, — замялся было Ермаков, но Волин быстро уговорил его.
      — Петровичи! — всплеснула Люся руками. — Наконец-то!
      Волин и Ермаков, переглянувшись, расхохотались. Действительно, ведь они оба — Петровичи.
      — Ай да Люся, приметила сразу!
      Ужин был уничтожен мгновенно и молча, а за чаем возник разговор.
      — Мальцева-то в командировке, а ведь он вполне может с ней там прохлаждаться, — будто и не прекращалась беседа, предположил Ермаков.
      — Нет, слушай, я в это не верю, хотя запрос сделал. И полковник не верит, иначе бы не приказал возбудить дело по факту исчезновения. Ис-чез-но-ве-ния, — раздельно, по слогам повторил Волин.
      Потом предложил Ермакову:
      — Давай-ка ночуй у нас. С Алешкой в комнате ляжешь. Утром пораньше встанем, Люся накормит.
      Ермаков соблазнился скорым отдыхом. Да и не очень ему хотелось шагать по ночному городу в свою пустую квартиру.
      Пока Люся осторожно, чтобы не разбудить Алешку, стелила Ермакову постель, разговор о деле возник снова — ни о чем другом они не могли сейчас думать, все мысли обращались к делу, к этому странному делу по факту исчезновения.
      Волин, направившийся было из кухни, вернулся.
      — В связях Печказова с дельцами ты не сомневаешься? — спросил он Ермакова.
      — Нет, какие тут могут быть сомнения.
      — Могли же у них возникнуть распри? У таких дельцов постоянные проблемы — грызутся, отношения выясняют, на все пойдут ради барыша. Заведующий «Рембыттехникой» показал, что некто Гога Печказову угрожал. Гогу найти, мне кажется, трудно пока, а вот Тихоню я, кажется, завтра достану…
      — Что же ты у Николаева смолчал? — изумился Волин. — Как же так?
      — Да я прежде сам убедиться должен. Понимаешь, ведь эти «Кораллы» не из воздуха получаются. Делают их на заводе «Радиоприемник». Но… учитывают, видимо, не все. Эти-то, неучтенные, вывозят и продают через своих людей, Печказова, например. Там у меня один франт на примете — очень похож на того жулика, которого Урсу так подробно описал. Работает на подходящей должности — в отделе сбыта, и зовут — как, думаешь?
      — Давай не томи, конспиратор, — попросил Волин.
      — Филиппом Тихоновичем зовут, Тихонович — Тихоня. Сочетается?
      — Ну ты даешь! — Волин сел на табуретку, хлопнул ладонью по колену, заманчиво, конечно, завтра же спросить Тихоню, что он знает об исчезновении завмага. Однако ты это зря.
      — Что? — не понял Ермаков.
      — Зря не рассказал об этом у Николаева, так у нас не принято.

      Филипп Тихонович был вне себя. Душила злоба. Задыхаясь, он рванул ворот рубашки — перламутровые пуговички горохом посыпались на пол.
      Рушилось все! Тщательно продуманное им, проверенное и, казалось бы, надежное дело трещало. Подумать только, масса трудов, большие надежды, растущие доходы — все вдребезги из-за каких-то кретинов!
      Где, в чем его ошибка? Албин налил в стакан темно-коричневый пахучий коньяк, выпил залпом, повалился в огромное мягкое кресло.
      — Будет, — твердо сказал он себе, — хватит психовать. Нужно обдумать все, взвесить, предпринять что-нибудь, чтобы неприятности прошли стороной. Дело, видимо, придется прикрыть. Завтра же дать сигнал — пока никакой новой сборки. До, так сказать, особого распоряжения… Особенно жаль сбыт. Организовать его не так-то просто. Албин помнил, скольких трудов стоило ему уломать нужных людей.
      И вот конец всему. Хорошо еще, что он не особенно раскрывал себя, не рекламировал. И все-таки…
      Разгневанный крушением доходного дела, Филипп Тихонович сразу как-то и не подумал о том, что развернувшиеся события могут лишить его не только будущих прибылей.
      Выпитый коньяк расслабил, притупил первые огорчительные ощущения. Но теперь, обдумывая случившееся, Албин ясно понял, что угроза нависла не только над его незаконным бизнесом, но и над ним самим, прежде всего именно над ним, над его жизнью и свободой.
      «Сам я под колпаком, вот что», — с ужасом понял Албин и с этой минуты ни о чем другом уже думать не мог — только о том, что его ждет. Мысли метались лихорадочно. Албин силился оценить ситуацию трезво, найти для себя такую позицию, чтобы выйти сухим из воды.
      С «левым» товаром нужно покончить немедленно, это несложно и в его силах.
      В магазине «Радиотовары» его не знает никто, кроме Печказова. А Печказов… Албин поежился, вспомнив завмага. Проклятый завмаг, с него-то и началась вся эта кутерьма. «И зачем я послал к нему Гошку, — сожалел Албин, — может, все бы и обошлось».
      Он даже зубами скрипнул, вспомнив про Гошку, «Гогу», как тот стал себя называть в последнее время. «Господи, как можно было связаться с этим грязным типом», — тосковал Албин.
      С магазином проще. На складе чисто, Урсу практически его не знает, Печказов на сегодня числится в исчезнувших.
      А с мастерской? Нет никакой гарантии, что его там не продадут, спасая свою шкуру. А завод? «Его» мастера? Что, если начнут копать и на заводе?!
      Филипп Тихонович обвел глазами свою квартирку. Расстаться с этим?! С пушистым ковром на полу, с изящным сервизом, с хрустальной люстрой, с ласковым тонким костюмом?
      Албин застонал, закрыв лицо руками, — нет, нет, такое не в его силах. Собственно, единственное, что он любил в жизни — вон тот диванчик на капризно изогнутых ножках, цветной телевизор, даже вот эти тапочки с белым пушистым помпоном.
      Ради всего этого он занялся подпольным бизнесом. Из-за них, этих вещей, грозит ему теперь тюрьма — серый строй, суконные ушанки, сатиновая телогрейка и железные в два яруса кровати! Так выходит, его веши ему враги! И останутся без него, и будут служить другим людям, пока он там, в тюрьме, в колонии…
      Албин дрожащей рукой налил коньяк, выпил. Грозящая опасность принимала реальные очертания, неопределенные до того враги получили название. Замутненный алкоголем мозг призывал к активности.
      — Сволочи! — тихо сказал Албин и подошел к сверкающему хрусталем серванту.
      Первым, брызнув красно-зелеными искрами, полетел на пол огромный хрустальный рог.

      На кухне звенел-надрывался будильник, который Алексей Петрович завел с вечера и за разговорами забыл на столе. Часы показывали семь, пора было вставать.
      По осторожным шагам в коридоре Волин понял, что будильник выполнил свое назначение и разбудил не только его, но и Толю Ермакова. И только Люся сладко спала, отвернувшись к стене.
      «Милая моя, — с нежностью подумал Волин. — Намаялась вчера. Своих забот хватает — работа, Алешка, дом, а тут еще без раздумья бросилась на помощь Печказовой, до вечера пробыла у нее, а ведь выходной день они хотели провести совсем иначе. Ну да Люся знает цену участия».
      Алексею Петровичу невольно припомнилась отвернувшаяся к стене в гулком коридоре больницы худая девчонка — на тот момент свободных мест в больнице не оказалось, и Люсю положили в коридоре. «Сотрясение мозга и множественные кровоподтеки на лице», — так было записано в истории болезни.
      Люсю пытались ограбить, когда она вечером возвращалась из медучилища. Отчаянно сопротивляясь, она защитила себя, но угодила в больницу, и Волин, начинающий сыщик, тщетно пытался разговорить ее. Люся переживала обиду на все человечество, рушились ее идеалы. Потом были долгие разговоры, со временем реже посещали девушку тягостные воспоминания, но до сих пор Волин испытывал горечь и стыд от того, что преступник не был найден — случается, к сожалению, и такое. Зато они нашли друг друга.
      Осторожно прикрыв за собой дверь комнаты, Волин прошел на кухню. Там уже сидел Ермаков и поглядывал на чайник, начинавший шипеть. Как они ни осторожничали, но Люсю все же разбудили, и она, милая и улыбчивая, принялась разогревать им завтрак, заботливо приготовленный с вечера. Беззаботно спал только Алешка, абсолютно свободный в воскресное утро от всяких обязанностей.
      Щадя его вполне заслуженный нелегким трудом первоклассника сон, Люся перенесла телефон на кухню, и они даже не сразу услышали его назойливое жужжание. Трубку сняла Люся, секунду послушала, изменилась в лице:
      — Алеша, скорей! Это Тома Черепанова!
      Тамара по просьбе Волина ночевала у Печказовой. Капитан прижал трубку к уху и услышал Тамарин голос, взволнованный и потому показавшийся незнакомым.
      — Алексей Петрович, — Тамара даже не поздоровалась, — быстрее к нам, тут такое! — голос ее дрогнул.
      — Спокойно, Тамара, давай быстро и по порядку. Ночь как прошла?
      Он знал, что Тамара быстрее соберется с мыслями, если он будет направлять ее рассказ.
      — Ночью все было спокойно, — ответила она, — а утром началось!
      — Вы обе живы-здоровы? — спросил и дыхание задержал, боясь услышать плохое.
      — Мы-то живы и здоровы. А вот в 7.00 — время я заметила точно — у нас телефон зазвонил. Я, как вы велели, взяла параллельную трубку. Разговор у меня точно записан. Потом прочту, а смысл такой — с Нелли Борисовны выкуп требуют за жизнь мужа! — Голос Тамары опять прервался, пришлось вмешаться Волину:
      — Спокойно, Тамара! Спокойно и тихо. Кто звонил? Мужчина?
      — Мужчина звонил, Печказова его голос не узнала.
      — Тамара, откуда ты звонишь?
      — Я от соседей звоню, все сделала, как вы велели. На станцию сообщила, они в курсе. Да что вы мне главного-то не даете сказать! — вдруг рассердилась она, и Волин смутился: действительно!
      — Так вот, — голос Тамары стал теперь твердым, растерянность, видимо, прошла, — тот звонарь сказал: я не шучу и вы не шутите, гоните монету, а то плохо будет. Печказов, мол, у нас, можете убедиться, спуститесь только к почтовому ящику.
      — Ну и что? — поторопил Волин.
      — Да я, Алексей Петрович, едва ее уговорила, что сама спущусь, боялась ее выпускать-то. Ну, спустилась на первый этаж к почтовым ящикам, открыла двадцатый, печказовский, и сама чуть в обморок не грохнулась! Тамара притихла на секунду и тихонько выдохнула в трубку: — Челюсть там! Печказовская! Я ее по золотой коронке узнала!
      Волин ошеломленно молчал. Мистика какая-то! Челюсти, золотые коронки, ну просто английский детектив! Начитались, насмотрелись в зарубежном кино всякой дряни. А теперь и сами туда же.
      Наконец он вспомнил, что Нелли Борисовна рассказывала о вставной челюсти мужа, и догадался, о чем речь идет.
      — Я, Алексей Петрович, зашла к соседям напротив позвонить, продолжала Тамара, — и они тоже хотят вам кое-что сообщить.
      Тут же, без перерыва, в трубке послышался другой женский голос:
      — Товарищ Волин, я видела их, они утром в четверг к Георгию Ивановичу приходили — двое. Они его и увели. Я видела их, правда, через глазок и в спину, но видела!
      — Еду к вам, ждите, — быстро сказал Волин.
      Ермаков, уже одетый, ждал его в коридоре.

      Тамаре Черепановой не удалось скрыть от Печказовой страшную находку: Нелли Борисовна зашла к соседям в неподходящее время. Однако женщина уже не была одна, присутствие Тамары и соседей помогло ей справиться с новым ударом, и она выдержала его достаточно стойко, во всяком случае, к приходу Волина была уже внешне спокойна.
      Шантажисты действовали изуверски жестоко и довольно-таки безопасно для себя: они представили доказательство серьезности своих намерений, дали жертве короткое время на размышления и обещали позвонить дополнительно, чтобы сообщить о месте встречи.
      «Немыслимо! Откуда у них уверенность, что у Печказовой есть деньги?» — думал Волин. Только приступил к расспросам Печказовой и ее соседки, как позвонил Ермаков.
      — Давай срочно сюда. Урожайная, десять, квартира семнадцать, я у Тихони, — Ермаков почти кричал в трубку, и слышен был еще чей-то рыдающий низкий голос, выкрикивающий из глубины комнаты неразборчивые слова, затем раздался грохот. Волин услышал, как, не повесив трубку, Анатолий бросился куда-то с криком: «Тихо, тихо ты!»
      Волин помчался на Урожайную. Дверь в квартиру Албина не была заперта. Толкнув ее, капитан вошел в прихожую и ахнул — такого погрома не видел он никогда!
      Ермаков, взволнованный, красный, с хрустом ступая по осколкам стекла, вышел к нему, повел в комнату, успев шепнуть:
      — Вопросов не задавай. Ярится!
      Албин сидел в глубоком мягком кресле, руки его были связаны полотенцем, к потному лбу прилипли мокрые пряди волос. Возле, настороженно поглядывая на него, стояли два здоровенных парня, удивительно похожие друг на друга, и миловидная, средних лет женщина, судя по всему, их мать.
      — Соседи, — пояснил Ермаков. — Я к ним на помощь приехал. А если бы не они — не представляю, что было бы.
      — Дела-а-а, — протянул удивленно Волин, оглядывая квартиру.
      Красивая арабская мебель, инкрустированная деревом разных пород, была превращена в груду дров. Гнутой ножкой высокого столика Албин сокрушил все, что смог: стекла шкафов, посуду, хрусталь. Пустым черным глазом глядел сброшенный на пол огромный телевизор, скелет люстры сиротливо свисал с потолка, всюду валялись клочья рубашек, каких-то тканей. Волин осторожно перешагнул через разорванные по шву темно-синие брюки, покосился на рукав от такого же синего пиджака, прилепившийся к спинке дивана.
      Пушистый светлый ковер был порублен. Уловив взгляд Волина, женщина сказала:
      — Когда он топором рубить ковер взялся, тут мы уже не выдержали. Плохо дело, думаем, ну и прибежали, Мы под ним живем, — пояснила она. Кое-как мои ребята его уняли, связать пришлось. Спасибо еще, Анатолий Петрович помог.
      Ермаков, сделав знак Волину, вышел на кухню, тот последовал за ним. До кухни Албин добраться не успел, только на столе неопрятно, нарушая общую гармонию кухонного порядка, стояли бутылки, начатые и пустые.
      — Пил и безобразничал. — Ермаков зло кивнул на бутылки.
      — Рассказывай, — коротко попросил Волин.
      — Тут и рассказывать нечего — сам все видишь. Работы предстоит еще немало, но основное мне ясно — Тихоня возглавлял эту компашку. Даже из того, что он здесь кричал спьяну, можно понять многое. Как мы и предполагали, на заводе шла сборка «Кораллов», размеры которой еще предстоит установить. Сбыт — через Печказова и «Рембыттехнику». В последние дни между «компаньонами» действительно возникли распри — размеры доходов, как можно понять, не устраивали Печказова. С Тихоней он поскандалил, а потом в «Рембыттехнике» его припугнул Гога. Значит, причины устранить Печказова у этой «фирмы» были. Нам срочно нужен Гога. Но я вижу пока только один путь выйти на него — через Албина, а тот пьян в стельку.
      — Мы вот что сделаем. Ведь на Албина прямо указали, что он причастен к хищению?
      Ермаков молча кивнул.
      — Давай задерживать его, оформляй документы. И вызывай медвытрезвитель — пусть под контролем протрезвляется.
      На том и договорились. Увидев вошедших Ермакова и Волина, Албин подал голос:
      — Развяжите руки, не буду я больше шуметь!
      — А чего шумел-то? — вполне дружелюбно спросил Ермаков.
      — Сволочи все. — Рыдания прерывали некогда вальяжный баритон. — Зачем я гнулся? Никто спасибо не сказал, только рвали, рвали каждый себе, а теперь я отвечать должен?.. А эти шмотки, — Албин кивнул головой в сторону груды обломков, — эти и совсем сволочи, так пусть никому ничего не достается! — Последние слова Тихоня выкрикнул, пьяные злые слезы покатились по щекам, сразу утратившим упругость и холеность.
      Изумленные парни таращились на Албина, женщина грустно качала головой.
      — Вот что надо бы в кино показывать! — с горечью сказал капитан Ермаков. — Эта сторона жизни вора, к сожалению, часто остается в тени. А не мешало бы иногда всенародно показывать такие закономерные финалы. Почаще!
      Волин огорченно махнул рукой:
      — Я к Скрипачу, — сказал он Ермакову. — Тебя, как управишься, жду в отделе.

      Арнольд Францевич измучился, ожидая звонка. Все он продумал, все устроил, но почему нет звонка? Пора, казалось бы, быть первому сообщению.
      Неужели, сорвалось? И что не сработало?
      Он наводил справки — Зоя была в командировке. Так удачно складывалось — вернулась, а дело уже сделано. Она наконец-то поймет, что с ним шутки плохи. Скрипач пыжился, проигрывая про себя эпизод встречи с Зоей — он был мастер на такие представления и репетировал их заранее, получая от этого не меньшее удовольствие, чем от самого разговора.
      Долгожданный телефонный звонок раздался, но Арнольд Францевич находился в это время на кухне и трубку сняла жена, для которой он давно перестал быть мужем и остался лишь объектом для любопытства и насмешек.
      Голос, попросивший пригласить к телефону Арнольда Францевича, был знаком женщине. Она поморщилась, решив, что опять Арнольд затеял какую-то авантюру, раз связался с этим подонком.
      Когда Скрипач в своей комнате поднял трубку параллельного телефона, жена его с шумом опустила трубку на рычаг и, чуть переждав, тихонько вновь подняла ее, приложила к уху — интересно, о чем будет разговор?
      — …понимаешь, о чем ты болтаешь? — услышала она взволнованный голос мужа.
      — Да я-то при чем? — гудел его собеседник. — Я все сделал, как вы велели…
      — Велели, велели, — перебил его Скрипач. — Разве я так велел? Деньги где?
      — Я все сделал, — посуровел голос абонента, — и деньги не отдам.
      — Отдашь, сволочь, — тонко закричал Скрипач, и жена его услышала шум, как будто упало с вешалки пальто на плечиках. Она осторожно положила трубку, вышла в прихожую, чуть приоткрыла дверь в комнату мужа и увидела, что он сидит на полу, привалившись к неприбранному дивану, и ловит воздух широко открытым ртом.
      Женщина с трудом подняла на диван ставшее тяжелым сухонькое тело мужа, открыла тумбочку, отыскивая нитроглицерин, нашла тонкую стеклянную трубочку с таблетками, сунула одну в синеющие губы.