— Он всплеснул руками. — И как я ее не придавил, ума не приложу! Я по тормозам, успел-таки, а она уже дверцу рвет. Я открыл и, извините, обругал ее. Нехорошо, конечно, — потупился он, — но сами посудите, ладно ли это, если из-за нее да в тюрьму! Она ноль внимания на мою ругань, мигом в кабину влезла, вижу я — не в себе, трясется вся. «Чего ты?» — спрашиваю. А она: «Дядечка, ой, увези скорей, мужик за мной гонится, пьяный и с топором!» Ну, думаю, только мне твоего мужика с топором и не хватало. Да ведь и не выбросишь человека, раз такой случай, верно я рассуждаю? — он глянул на внимательно слушавшего Климова. Тот согласно кивнул.
      — Вот я и газанул по Луговой. Она молчит, мне тоже неловко расспрашивать. Доехали до Сини, я ей толкую: «Мне через мост надо, а тебе-то куда?» Она вроде бы очнулась, глянула на реку: «Высади меня, я у знакомых укроюсь». Я остановился, она вылезла, спасибо не сказала, бегом вдоль домов к заулочку, есть там такой маленький. Я еще оглянулся. Не увидел никого и поехал себе спокойно. День доработал, а утром рано — в рейс. Вот такая вышла история…
      Климов благодарно улыбнулся Шибкову. Уважал он людей, которые от чистого сердца стремились помочь следствию. Вот и этот не раздумывая пришел к ним, надеясь помочь. И помог, конечно.
      — Спасибо вам, Михаил Иванович, большое спасибо. Пригодится нам ваш рассказ. А вот о приметах вы мне ничего не сказали. Любые мелочи постарайтесь припомнить.
      — Приметы? — тот запустил в редеющий чуб грязную пятерню и смущенно произнес:
      — С приметами-то не очень. Шубу вот коричневую искусственную помню хорошо, а больше ничего. Сами понимаете, за рулем я был, дорога грязная, колея, и все это так быстро промелькнуло. Когда она под колеса мне сиганула — я испугался очень, потом зол был, не глянул. Вроде не старая баба и плотная такая. А больше — не помню. Меня уж ребята в гараже ругали, простофилей обзывали.
      Водитель огорчен был так искренне, что Климов поспешил его успокоить:
      — Михаил Иванович, на нет и суда нет. Спасибо и за то, что рассказали. Сейчас уж темно, — капитан покосился на вечернее небо, — а завтра с утра очень прошу вас к нам, покажете все на месте, договорились?
      — Как штык буду, — Шибков взялся за шапку, но Климов остановил его:
      — Скажите, а машину свою вы мыли после того?
      — Не-е, — опять смутился мужчина, — не-е, не успел я, извините. Я понимаю, чистота технике нужна, но… — начал было оправдываться он и умолк, заметив довольный взгляд Климова.
      — Так это же просто замечательно, — сказал розыскник удивленному Шибкову.
      Климов понимал: до утра машину осматривать не имело смысла. Скоро стемнеет совеем. В кабине лесовоза могли остаться микрочастицы одежды подозрительной пассажирки, а может быть, и что-то другое. Он вызвал дежурного, поручил загнать машину Шибкова в гаражный бокс, а бокс опечатать.
      — Ну, кажется, на сегодня все, — капитан рад был, что день завершился хоть маленькой, но удачей, и направился прямиком в кабинет Николаева, где еще горел свет.
 
      Шибков пришел в отдел слишком рано. Серый рассвет медленно вставал над городком, не предвещая солнца и тепла. Апрель — капризный месяц в Сибири. То яркое солнышко побалует, то откуда ни возьмись дунет совсем зимним холодом, затянутся весенние лужицы узорным ледком, который весело и звонко по утрам разбивают каблуками ребятишки.
      Нетерпением время не подгонишь, пришлось подождать.
      Климов сам решил выехать с водителем. Много времени это не займет, рассудил он, а прикинуть версию на месте никогда не помешает.
      Шибков показал место, где его остановила пассажирка. Точно! Именно здесь и потеряла след Дана — вот она, схема, составленная Богдановым.
      Эксперт Ниткин щелкал фотоаппаратом, сердясь на шустрого свидетеля, которому не терпелось быстрее все показать.
      — Не беги ты, Шибков, шибко, — ворчал Ниткин. — Техника за тобой не успевает.
      Михаил Иванович с удовольствием повторял свой рассказ понятым, Климову и Сергею.
      — А здесь вышла она, — свидетель остановился у дома на высоком берегу Сини и указал на проулочек, — а сюда направилась.
      Климов подошел к указанному месту — узкому проходу между двумя дворами. Жители Луговой улицы ходили здесь к реке за водой. У проруби зимой, у мостков летом целый клуб порой бывает — все новости соседки обсудят, все неотложные вопросы решат.
      Сейчас, в апреле, протаяла тропка, осел снег между заборами, покосились снеговые ступени, вырубленные в высоком крутом откосе на спуске к реке. Климов осторожно прошел по проулочку; боком ставя ноги, двинулся по скользким ступенькам.
      Прорубь метрах в пяти от берега. За ночь ее затянуло тоненьким ледочком, как дымкой подернуло. Климов понял сразу, что за водой сюда еще ходят, не боятся. Он внимательно осмотрел речку, испещренную голубеющими тропинками и частыми промоинами. «А ведь можно было по Сини пройти, тем более три дня тому назад, — подумал он и вспомнил, что Николаев предупреждал о необходимости тщательной проверки этой версии. — Прав майор оказался, а мы потеряли на этом два дня. Вон она, Куличкова гора, сразу за Синью, ходу до нее по льду четверть часа. Если туда ушла женщина, то понятно, почему ее не засекли посты — она обогнула их».
      — Ну и ну, — вздохнул капитан, поднимаясь на Луговую.
      Шибков вывел машину из бокса, обращаясь с ней подчеркнуто осторожно.
      Краснощекий Ниткин, еще более порозовев от усердия, приступил к осмотру кабины. Снаружи она была так забрызгана грязью, что эксперт только покачал головой. Что-то даст внутренний осмотр?
      Сергей достал из своего объемистого чемодана лупу, осторожно протер ее и медленно стал изучать дверцу.
      Климов поморщился. Казалось, что Ниткин играет, а не трудится серьезно.
      — Ниткин, — строго сказал розыскник и осекся. Эксперт повернул к нему лицо и прошептал:
      — Кажется, нашел, — он указал на бурое пятно, располагавшееся чуть ниже ручки. Не пятно даже, а помарка, мазок бурого цвета.
      — Что? — так же тихо спросил капитан.
      — Кровь, по-моему.
      Эксперт осторожно сделал смыв, запечатал пробирку, надежно уложил ее в гнездышко своего чемодана. Повезло еще раз: на сиденье в нескольких местах обнаружили коричневые шерстинки.
      — Вот вам и шуба, — торжествующе сказал Ниткин, пинцетом складывая их в прозрачный пакетик.
      Значит, женщина все-таки ушла за Куличкову гору. Нужно срочно проверять деревни в той стороне. Капитан вздохнул — селений там уйма, район огромный.
 
      Старший лейтенант Петухов, которому было поручено допросить продавцов магазина «Ткани», пытался сделать это в день происшествия, но не удалось. Они были до такой степени потрясены случившимся, что, казалось, не понимали задаваемых вопросов. Как сговорившись, плакали да пожимали плечами. Анатолий выяснил только, что о припрятанных деньгах знали все, кроме самой младшей — Юли Слободской, которая была ученицей.
      В один голос продавцы заявляли, что никому из родных и знакомых не рассказывали о припрятанных деньгах.
      Магазин закрыли на инвентаризацию, и Петухов договорился с женщинами, что на следующий день они явятся к нему в райотдел.
      Утром все четверо ожидали его, сидя на стульях в узком коридоре возле кабинета, где размещался Анатолий вместе с двумя своими товарищами из уголовного розыска. Тесный этот кабинетик на первом этаже, с тремя маленькими письменными столами, стоящими почти вплотную друг к другу, доставлял Петухову много хлопот. Ни о каких доверительных беседах с людьми и речи быть не могло, когда все трое оказывались вместе. Рослый плечистый Петухов один создавал тесноту, поэтому приходилось оперативникам постоянно договариваться между собой о праве пользоваться помещением поочередно. Сегодня, само собой разумеется, кабинет принадлежал Петухову.
      Почти ничего нового коллеги убитой не рассказали. Только Юля Слободская, которую он вызвал последней, не ожидая от нее сюрпризов, удивила.
      — Товарищ Петухов, — округлив глаза, прошептала она, — я даже нашим ничего не сказала, чтобы это был секрет, но мои знакомые девочки вчера убийцу видели!
      Анатолий от удивления даже привстал. Поистине не знаешь, где найдешь!
      — Кто видел? Где?
      — Вечером вчера ко мне девчонки пришли из «Галантереи». Оля Богомолова и Света Высоцкая. Стали меня расспрашивать про убийство. Я рассказала, — она смущенно глянула на Петухова большими синими глазами, — я немного им рассказала, совсем немножко, а Света мне и говорит: «Юлька, а мы ведь убийцу видели». — Юля, вздохнув, замолчала, затем положила локти на стол, повернула к оперуполномоченному разгоревшееся лицо и опять зашептала:
      — А в милицию идти заявлять боятся. Я убеждала их, уговаривала, но они не согласились. Стали просить, чтобы я молчала, но я сказала им: «Нет уж, девочки, я молчать не стану, пусть плохая я подруга, как вы говорите, только милиции помогать надо». Правильно я говорю? — она вопросительно смотрела на Петухова.
      — Правильно, Юлечка, — похвалил ее старший лейтенант, — правильно ты и сказала, и сделала, ты просто умница. Так из какого магазина те девочки?
 
      «Галантерея» находилась на той же центральной улице, что и «Ткани». Петухов постоял у крыльца, дождался прихода продавцов и по описанию сразу узнал Юлиных подружек. Они прибежали одна за другой, стрельнули в него глазами и проскочили как ни в чем не бывало.
      «Подумай-ка, — подивился Анатолий, — ведь знают меня и не подошли. Придется повоспитывать их малость», — с этими мыслями сотрудник милиции вошел в магазин.
      Долго воспитывать девушек Петухову не пришлось. Приглашенные в кабинет заведующей, они после первых же укоризненных слов устыдились. Оля расплакалась, а Света Высоцкая, сердито одернув подружку, принялась рассказывать, изредка обращаясь к ней: «Так я говорю, нет?».
      Из рассказа получалось следующее. Подружки, потратившись накануне, договорились запастись бутербродами, которые съели, когда магазин закрылся на обед. Отобедав таким образом, они пошли гулять по Ийску, потому что была весна, было солнце. Прошли до почты, это заняло минут десять. Не торопясь повернули обратно, увидели Сенкову с незнакомой женщиной, вышедших из переулка.
      «От дома Пушковой этот переулочек», — отметил про себя Петухов.
      Анну Васильевну девушки знали, поздоровались. Оля Богомолова спросила, нет ли у них в продаже шелка, и Сенкова пригласила их зайти в магазин. Те обрадовались и двинулись вместе с нею. Незнакомая женщина все время молчала, и они на нее особого внимания не обратили. Когда вошли в магазин, незнакомка замешкалась на крыльце.
      Они у порога стали вытирать ноги, а Анна Васильевна оглянулась и спросила их: «Где та женщина?» Не успели ответить, как дверь открылась, появилась опоздавшая и взволнованно сказала: «Там, на автобусной остановке, авария!» Подружки бросились наружу. Женщина и Сенкова остались в торговом зале. Добежав до остановки, девчата убедились, что их обманули, вспомнили, что сегодня «первый апрель — никому не верь», и посмеялись над собой. Возвращаться не захотели, стали придумывать, как бы и им над кем подшутить… Узнав об убийстве, они решили, что та незнакомка имеет отношение к трагедии.
      Девушки описали женщину, сопровождавшую Сенкову. Она была одета в коричневую шубку — не новую! Низкие резиновые боты, шерстяной платок. «Салатовый», — уточнила Оля. Лица они не рассмотрели.
      — Может, ей лет тридцать, — прикинула Светлана.
      — Нет, двадцать пять, — уточнила Оля.
      Зато дружно назвали рост — метр шестьдесят.
      Свидетельницы были очень ценные. Названные ими приметы подтверждали ранее добытые данные.
 
      Бревич меряет большими шагами свою комнатенку. Не может успокоиться, вспоминает только что состоявшийся разговор, и его захлестывает то волна злобы, то жалость к себе.
      Что он знает, этот птенец, читавший ему мораль такими правильными словами! Что видел он, что пережил? И неужели никогда он, Костя Бревич, не будет человеком, как все? Неужели никто не пожелает понять его? Софья — та поняла, пожалела. Сошлись они — отогрелись, стали на мир смотреть иначе, и мир тоже ласковее на них глянул, и вот — на тебе!
      Тревога поселилась в нем. Никто не хочет понять, что не может, не имеет права он, Бревич, выдавать чужие тайны. Научила его жизнь хранить секреты.
      Константин вспоминает, и как на его крик во время допроса резко открылась дверь и вошел майор Николаев, как побагровело при этом лицо лейтенанта.
      — В чем дело? — спросил он Богданова, а сам смотрел на Бревича тревожно и сочувственно.
      — Вот, товарищ майор, свидетель по делу Сенковой, — растерянно ответил Богданов, — кричит, а говорить не хочет. — Он краснел все гуще.
      — Разберемся, — спокойно сказал начальник райотдела. — Вы, товарищ Богданов, пока свободны. Тот пулей вылетел из кабинета. Майор помолчал, затем обратился к Бревичу:
      — Вы, Константин Ильич, нас извините. Лейтенант у нас молодой работник. Старательный, но… Учиться ему еще надо с людьми работать.
      — На мне учиться?!
      — Нет Константин Ильич, не на вас, на делах учиться. Я думаю, получится у него, хороший он паренек. А пока прощения прошу за него, вижу: в чем-то он переборщил. Но и вы поймите нас — помощи у вас просим, понимаете, по-мо-щи!
      Последнее это слово он произнес раздельно, по слогам. Его уважительный тон, обращение по имени-отчеству успокоили посетителя.
      — Скажите, наконец, что вам нужно от Софьи? — почти взмолился Бревич.
      — Проверить нужно. Проверить — и только. Большего вам сказать не могу. И вот что. Идите сейчас домой, обдумайте все, успокойтесь. А завтра — прошу. Прямо ко мне.
      И вот Константин дома, меряет шагами комнатенку, думает, страдает, вспоминает всю свою жизнь. Где и в чем главная его вина? Такая большая вина, что стала бедой… Где и в чем? Он думал об этом долгие годы, отсиживая свои сроки. И всегда находил мужество сказать себе, что сроки справедливые. Он был виноват. Но где и в чем его первая, его главная вина?
      …Мать умерла уже здесь, в Сибири, куда их эвакуировали. Отец писал ему в детдом, потом туда же с фронта пришла похоронка. Он стал круглым сиротой. Воспитательница писала в Белоруссию, на родину, но никакого ответа не пришло. То ли погибли родственники, то ли в голодное послевоенное время не решились взять сироту. Остался в детдоме. Ох, как тяготил его этот дом и стоящие в ряд в огромной спальне железные кровати, заправленные одинаковыми серыми одеялами. Как и многие другие ребята, он не верил в гибель отца. Ночью, сбившись в кучку, мальчишки рассказывали страшные истории со счастливым концом. Отцы в этих историях обязательно находились, нужно было только крепко верить и искать, обязательно искать. И Костя бросился искать. Началась его собственная невеселая история, но никто не придумал ей счастливого конца. Очень скоро он понял, что отца ему не найти. Прибился к двум таким же, как он, обездоленным пацанам, которые жили у безногого инвалида Егора, снабжая его всем, что перепадало им. Они пели в поездах жалостливые песни, попрошайничали, а то и приворовывали по мелочам. Летом было славно, тепло и сытно, а вот зимой прижимало крепко. Так жил мальчишка. Время в его возрасте текло медленно, не то что теперь, когда седеет голова и годы стреляют, как из нагана, на курок которого знай себе нажимает жизнь. Проклятая война! Она не только убивала. Кто сочтет изломанные судьбы, кто ответит вот хотя бы за него?
      «Я не убитый и не раненый, а покалеченный войной», — вспомнил, горько усмехнувшись, Бревич слова песни, которую пели ребята, бродя по вагонам. Что было потом?
      Понеслась-покатилась его жизнь под горку. Кража, колония. Как тоскливый сон. Он мечтал о свободе. А вышел — и не нашел свою судьбу. Нет ни дома, ни знакомых — голову прислонить негде. На работу приходил устраиваться — смотрели опасливо, и поднималась злоба, мешавшая разорвать порочный круг, в который он попал. Прилипали какие-то люди, и начиналась новая злая кутерьма. И новый срок.
      Софья вырвала его из трясины, готовой поглотить жизнь без остатка. Поверила, дала силы жить. Дала почувствовать — впервые! — он нужен. Он, Костя Бревич, нужен ей, и никто другой.
      Так может ли он выдать ее тайну, имеет ли право?
      Разбередив душу, опять заметался по комнате. Правильно ли сделал, что рассказал Ерохину о шубе? Эту шубу он купил в маленьком магазинчике сельпо на окраине Ийска. А Софья потом плакала навзрыд, уткнувшись лицом в его подарок.
      Так что же делать? Все рассказать? Нет, невозможно, она не простит этого. «Молчать», — твердо решил Бревич.
      И молчал.
 
      Николаев раскрыл принесенную капитаном Климовым тонкую голубую папочку. Написанный аккуратным школьным почерком, первым в ней лежал рапорт. Оперуполномоченный ОУР сообщал, что проверил торгующие организации и оптовые базы Ийска. Металлические пуговицы, подобные той, что была обнаружена на месте убийства, в городе не продавались. Зато шубы из искусственного меха в январе прошлого года поступали в ОРС райпотребсоюза. И на этих шубах были пуговицы из металла на петельке-стойке и с цифрой «63» на обороте! Имелась в продаже и краска — сурик.
      К рапорту прилагались документы. Майор внимательно читал.

      « Справка
      Дана настоящая в том, что по счет-фактуре № 027916 ОРСом райпотребсоюза получены женские меховые пальто, которые переданы для продажи в 28 сельпо Ийского района.
      Завбазой Редько бухгалтер Куленко» 

      « Счет-фактура № 027916
      пальто женские меховые искусственные артикул В-518-95
      цена — 235 руб.
      количество — 425
      размеры — 44–52». 

      « Объяснение
      Начальнику Ийского отдела внутренних дел от гр. Куленко А. С.
      Я работаю бухгалтером материальной группы ОРСа РПС. В январе прошлого года к нам на базу поступили шубы коричневые из искусственного меха по цене 235 рублей. Я попросила заведующего базой Редько продать мне шубу, он сказал, чтобы я договорилась с завсельпо Ивановым. Когда Иванов приехал, я отдала ему деньги и взяла шубу. Никаких возражений от сельпо не было, т. к. шуб много. Эту шубу я ношу с тех пор. Пуговицы на ней металлические, на железной петельке на обороте цифра „63“. На моей шубе пуговицы целы. К объяснению прилагаю кусок меха с пуговицей, этот кусок был пришит к подкладке, и я его отпорола, чтобы не потерять.
      Куленко». 

      « Телефонограмма
      На ваш запрос сообщаем, что по данным информцентра УВД на территории области преступлений, аналогичных убийству продавца Сенковой, не зарегистрировано. За последние 6 месяцев из мест лишения свободы по отбытии наказания освобождены следующие женщины, ранее судимые за преступления, сопряженные с убийством или хищениями:
      …Костерина Софья Борисовна, судима за разбойное нападение с причинением тяжких телесных повреждений. Проездные документы не выдавались». 

      Николаев отложил телефонограмму, где в списке значилось еще несколько фамилий.
      — Опять Костерина, — задумчиво проговорил он. — Бревич так и молчит?
      — Молчит, — вздохнул Климов. — И так к нему, и этак — молчит. А отчего, я никак не пойму. Чего скрывать, если уехала она, как он говорит, по личным делам и скоро вернется? На работе она взяла отпуск без содержания на неделю. Говорят, что очень просила и ссылалась на личные причины, а какие — не говорила никому. Скрытные они оба — что Бревич, что Костерина.
      — Значит, неспроста. Вот ваша задача на ближайшее время — необходимо все-таки выяснить, что скрывают эти люди. Вполне возможно, что они к случившемуся отношения не имеют. Но нельзя забывать и признание Бревича в том, что он купил жене шубу в сельпо в декабре прошлого года. Наверняка на этой шубе пуговицы с цифрой «63». Прошлые дела, отъезд в день убийства и эта пуговица…
      Николаев задумался на минуту.
      — Слушай, Климов, — сказал он, — пуговица-то пуговицей, а вдруг ее просто потеряла какая-нибудь неряха, да и все тут?
      — Я уж думал об этом, — подтвердил капитан, — но пока делать выводы рано.
      — Хорошо, Андрей Ильич, давай ребят своих ориентируй. Без участковых нам не обойтись — это я беру на себя. Да, еще вот что, — добавил начальник райотдела, вставая, — ты за Богдановым приглядывай. Парень он толковый, добросовестный, да опыта-то нет пока. Смотри, чтобы дров не наломал. Сдается мне, что с Бревичем он справиться не смог и нам в этом деле подпортил кое-что.
      — Присмотрю, товарищ майор, — пообещал Климов, — Богданов неплохой парнишка. Я каждый день с ним понемножку беседую.
      — Только гляди, не переборщи, иждивенца не сделай, инициативу его не глуши…
 
      Закончив опрос продавцов, Петухов занялся розыском покупателей, приходивших в магазин в тот злополучный день. На последнем вечернем совещании Николаев вопросительно смотрел в его сторону. Оперуполномоченный понимал почему, но… К любой работе он относился добросовестно. Правда, некоторые считали его чуточку медлительным, но это была не медлительность — основательность. «За Петуховым переделывать не надо», — говорил о нем Климов. Он и внешне был крепким и основательным. Высокий, ширококостный, с темными раскосыми сибирскими глазами, с густым иссиня-черным чубом. Анатолий родился и вырос в Ийске — бывшем притрактовом селе, мимо которого в свое время шли за лучшей долей на Восток переселенцы. Бывало, и оседали в сибирских селах донские казаки, туляки и куряне, роднились с местными — пойди теперь разбери, чья кровь удачно смешалась в жилах таких ладных сибиряков, как Анатолий…
      Ийск Петухов знал как свои пять пальцев. Не тратя время на вызовы, сам пошел по адресам, справедливо полагая, что так будет значительно быстрее.
      Обошел тех, кого назвала Пушкова, познакомился со всеми — никаких подозрений. И никто не видел женщину в коричневой шубе.
      Уже смеркалось, в окнах появились желтоватые огни лампочек. По старинной привычке кое-где в домах закрывали ставни. За этим занятием Анатолий и застал Варвару Пучко, которая оказалась шустрой худенькой старушкой в ватнике, в старых, подшитых валенках.
      — Я буду Варя Пучко, — сказала она, и заметив удивление Петухова, неожиданно молодо и звонко рассмеялась, блеснув черными глазами: — Не ожидал видеть такую молодайку?
      — Да что вы, — смутился Анатолий. — Просто мне вас по отчеству не назвали, а я ведь не знаю, кого ищу.
      — Всю жизнь меня Варей кличут, до седых волос дожила, а все в Варях хожу. Я не сетую — чего мне величаться. Ты, милок, меня зачем искал? — спросила она.
      — Из милиции я, Варвара…
      — Евменовна, — быстро подсказала хозяйка.
      — Варвара Евменовна, — повторил Петухов. — Я к вам по делу.
      — Входи, при службе нечего нам на улке говорить. Вишь, — Пучко кивнула на снег у забора, — весна-то примораживает, входи, у меня тепло, натопила только что.
      В избе действительно было тепло и уютно. Пол устлан умело вытканными половиками. Заметив, что гость с интересом разглядывает их, опасаясь испачкать сапогами, Пучко ловко бросила ему под ноги кусок влажной мешковины и приветливо заговорила:
      — Молодец, милок, что труд чужой ценишь, нагрязнить не хочешь.
      Петухов осторожно прошел, сел на желтую лавку, к столу. И лавка, и стол украшены резьбой так искусно, что сотрудник милиции невольно погладил деревянный завиток, и это тоже не ускользнуло от внимания Варвары Евменовны.
      — Это мой старик старался, мастер был на все руки, а это вот, — она кивнула на яркие дорожки, — моя работа. Раньше мы за коврами не гонялись. Сделал своей рукой — вот и гордись. Нам-то было чем гордиться, — вздохнула Пучко, — на весь поселок я лучше всех дорожки ткала. Да что я тебя, милок, заговорила, высказывай сперва свое дело, — спохватилась она.
      Петухову, уставшему за день, так приятно было сидеть, подогнув под лавку ноги, слушать негромкий голос Варвары Евменовны. Певучий, красивый сибирский говорок успокаивал; незаметно за беседой она поставила перед Анатолием большую кружку с густым горячим чаем и сама села напротив, сложив на коленях темные руки с узловатыми пальцами.
      — Я, Варвара Евменовна, вас по важному делу побеспокоил, — начал он. — Вы в магазине «Ткани» недавно были? Слышали, что там случилось?
      Старушка молча кивнула.
      — Ну так вот, я с просьбой к вам: не припомните ли людей, что были в торговом зале, не встречалась ли женщина в коричневой шубе?
      — Отчего не помню, помню, конечно, — Пучко задумалась ненадолго, затем, загибая пальцы, перечислила несколько уже знакомых Петухову фамилий.
      «Опять впустую», — досадливо подумал он. Эти люди уже проверены.
      — И вот еще, — продолжала женщина, — накануне там на крылечке встретилась мне щекинская деваха с подружкой. А в шубах в магазине никого не видела, нет, врать не стану.
      — А щекинская-то кто такая? — спросил Петухов.
      — В педучилище учится. А дом щекинский на нашей же улице. Хоромина под железной крышей, ты ее сразу увидишь, как пойдешь от меня. Подружку Татьянину не знаю, как кличут, но в прошлом годе она у них жила, училась, потом пропала куда-то, а нынче вот у «Тканей» попалась на глаза.
      — Одежду их не опишите? — Петухова насторожило последнее сообщение. Выявились новые, неизвестные еще лица — Щекина Татьяна и ее подруга.
      — Помню, милок, Танча в куртке была из шуршистой материй, не запомню я ее названия. А на подружке пальтишко бордовое.
      «Нет уж, видно, удачи сегодня не будет», — подумал Анатолий, поднимаясь, и скорее по привычке обстоятельно все выяснять до конца, спросил у Пучко:
      — Щекины крышу свою железную суриком не красили?
      — Как же, красили, красили, — ответила она, кивая, — осенью поздно, лист уже облетел, Щекин сам с шурином своим красил крышу. Никого не нанимали, сами и красили. И правильно, я тебе, милок, скажу, сделали. За зиму и весну железо под снегом поржавеет, чини потом. А они по-хозяйски сделали, — говорила старушка, провожая гостя и прощаясь с ним. — Собаки у них нет, иди смело, — крикнула она ему вслед.
      Дом он узнал сразу. Добротный, новый, без палисадника. Высоко от земли расположенные окна задернуты занавесками. В комнатах горит свет, значит, дома кто-то есть. Петухов осторожно постучал в раму, занавески отодвинулись в сторону. Выглянул мужчина, и Анатолий махнул ему рукой, приглашая выйти. Минуты не прошло, как тот показался. Сотрудник милиции представился ему, извинился за позднее вторжение и сказал, что нужно бы поговорить.
      — Входите в избу, — пригласил хозяин.
      Через длинные холодные сени они вошли в дом, сразу в кухню, где на столе стоял ужин — глубокая тарелка с борщом, розовеющее на блюдце свиное сало, тонко нашинкованная капуста, посыпанная луком.
      — Неловко получилось, — подосадовал вслух Петухов, — оторвал от еды.
      — Ужинать с нами, — моложавая хозяйка несла еще одну тарелку, даже не спрашивая, кто и зачем пожаловал. Сибирское гостеприимство не позволяло оставлять гостя без внимания. Анатолий знал это, поэтому отказываться не стал, присел напротив главы семейства, который хоть и был встревожен необычным визитом, но, соблюдая те же законы гостеприимства, сказал:
      — Ладно вам извиняться. Если ко мне, то и хорошо, что поздно — днем меня не застанешь, на работе. Да и вечера прихватываю, пока дороги не развезло окончательно, торопимся вывезти из тайги лес.
      — Как звать-величать вас, не знаю. Только фамилия мне известна.
      — Петр Григорьевич, — представился хозяин и спросил: — Срочное дело или поужинаем сперва?
      — Поужинаем, — согласился Анатолий, и они принялись за борщ.
      Почувствовав в новом знакомом человека неторопливого и, как он сам, основательного, Петухов не стал спешить задавать вопросы. Дождался, пока тот, отодвинув объемистую чайную кружку, не спросил сам.
      — Так какая нужда ко мне привела?
      Оперуполномоченный рассказал, что Таню с подругой видели у магазина «Ткани» накануне убийства, и ему хотелось поговорить с нею.
      Щекин позвал жену, ушедшую в комнату, чтобы не мешать разговору:
      — Где Татьяна?
      — В кино убежала.
      На вопросы Щекина ответила, что 30 марта к Тане приехала знакомая девушка из села Ярино — Тамара Баркова. Ночевала у них. В прошлом году познакомились они на вступительных экзаменах в педучилище, Тома пару месяцев училась и жила у них, а потом все бросила и уехала домой.
      — Вот объявилась нынче, — продолжала женщина, — я ее спрашивала, почему она бросила учиться, — молчит. Утром ушла с Таней, и больше я ее не видела.
      Она подробно описала одежду своей дочери и ее знакомой. Ничего общего с приметами разыскиваемой. Шуб у Щекиных не было, Тамара Баркова приезжала в зимнем пальто бордового цвета.
      Ждать Татьяну из кино Петухов не стал, договорился с родителями девушки, что на следующий день после занятий, ближе к вечеру, она зайдет к нему в отдел. Ничего нового узнать от Щекиной-младшей он не надеялся.
      Уже поднявшись, Анатолий спросил хозяина, когда он отстроился.
      — Третий год дом стоит.
      — Красили крышу?
      — Да, по осени, припозднились. Сурика никак не мог достать.
      — Петр Григорьевич, — Анатолий выяснял все до конца, — а как у вас с топорами?
      Щекин удивленно вскинул брови:
      — С топорами? — переспросил он. — А что, и топоры ищете попутно?
      — Да, надо кое-что выяснить.
      — Что ж, давай выясним, — собеседник хлопнул себя рукой по колену, присаживаясь на табуретку. — Значит, всего у меня в хозяйстве топора — три. — Он стал загибать пальцы на руке: — Первый — колун, я с ним один из семьи справляюсь, когда большие чурки на дрова рублю. Второй — полегче, тоже для дров. Галина! — громко позвал он жену, которая к этому времени опять ушла в комнату. — Галина, топоры наши на месте?
      — Днем на месте были, в ограде, — ответила та.
      — Значит, эти на месте. Третий — мой плотницкий, острый. В инструменте лежит в кладовке, сейчас глянем, — он вышел в сени, погремел чем-то и вернулся через минуту с ладным топором в руках, показал его Анатолию. — Вот он. А дровяные сейчас посмотрим. — Во дворе хозяин включил лампочку над крыльцом. Вместе направились к огромной чурке, где воткнут был колун.