ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Конечно же, за завтраком мне пришлось вспомнить обо всем. Данкэн смотрел на меня глазами величиной с порядочное блюдце и так выразительно вздрагивал бровями, что и самый непроходимый тупица мог догадаться: журналисту не терпится закидать меня вопросами. Я, впрочем, посмотрел на него не менее выразительно и состроил при этом такую рожу, что Данкэн тут же прекратил все эти мимические упражнения и занялся едой. Очень вовремя, потому что толстуха с крашеными волосами и чета Валхирров уже начали пялиться на нас.

Когда все выходили из зала и спускались в комнатку для повествований, журналист, естественно, вцепился в меня и с тяжелым выдохом спросил:

— Ну что?

Со стороны послушать — всякие гадости в голову лезть начнут. Про сексуальных извращенцев.

— Что что ?! — прошипел я. — Желаете слышать отчет о проделанной работе? Не будет вам отчета! Ничего я не узнал, понятно! А вы ожидали, что я стану бегать по Башне и приказывать всем немедленно встать на уши?

— Успокойтесь, — попросил Данкэн, и в голосе его прозвучала нотка усталости. — Не нервничайте так.

— Я — не нервничаю. И не понимаю, с чего бы вдруг нервничать вам, — лицемерие, конечно, но пускай хоть немного успокоится. Еще свихнется, а мне потом всю жизнь мучаться и себя винить. — Ведь мы здесь не навечно. Пройдет несколько дней, закончатся повествования, и я с вами распрощаюсь, чтобы никогда больше не встретиться. Так что навсегда подпасть под мое дурное влияние вам не грозит. А уж здесь я постараюсь воздержаться от необдуманных высказываний. Довольны?

Он обреченно вздохнул и покачал головой:

— Нет.

Псих. По-моему, процесс уже пошел. Нужно будет справиться у слуг о медпункте. Клиент готов, так сказать.

— Почему же нет?

— Потому что это ведь не решает проблемы, — Данкэн словно объяснял прописную истину пятилетнему умственно отсталому мальчонке. Мне то есть.

— А вам нужно непременно посадить меня под стеклышко и исследовать, желательно — с детальным расчленением? — я начал постепенно выходить из себя.

— Да нет же! Я…

Дальше договорить нам не дали. Мы оказались в повествовательной комнате, а здесь было слишком тесно для подобных разговоров. И так уже на нас стали поглядывать.

Ну что же, договорим…

ПОВЕСТВОВАНИЕ ТРЕТЬЕ

— Ну что же, поговорим с ним, когда вернусь, — Руалнир был недоволен, но старался этого не показывать. В конце концов, мало ли из-за чего принц не смог приехать в Гардгэн, чтобы попрощаться с отцом. Ничего страшного.

Армахог, верховный главнокомандующий армией Ашэдгуна, иначе говоря старэгх, скупо кивнул, не отрываясь от созерцания занавесей на окне. Армахогу было неловко. Он знал, что Руалнир расстроен поступком сына, но ничем помочь правителю не мог. Оба они чувствовали неловкость ситуации, но молчали об этом. Настоящим мужчинам не нужны слова, которые суть форма. Женщины предпочитают играть формами, мужчины умеют молчать о содержании.

— Пора, — вздохнул Пресветлый.

Все было готово, и он отправился бы в Хуминдар часом раньше, но все ждал и надеялся: а вдруг сын просто опаздывает. Дальше ждать не имело смысла. И так понятно: Талигхилл уже не приедет. Жаль, конечно, но — ничего страшного.

— Съезди в усадьбу и передай ему письмо, — напомнил Руалнир.

Армахог заверил Пресветлого, что обязательно передаст. Сегодня же отправится. Правитель рассеянно кивнул — мысли его уже были далеко отсюда.

Пресветлый и старэгх вышли из комнаты и спустились по широким ступенькам во двор, где недовольно взмахивали хвостами заждавшиеся кони и отирали пот люди. К Руалниру подвели жеребца, Пресветлый вскочил в седло и оглядел процессию.

— В путь! — скомандовал он зычным голосом и взмахнул рукой.

Процессия зашевелилась, постепенно выползла из дворцового дворика и устремилась к парадным воротам. Те с легким еле слышным скрипом распахнулись, и делегация Ашэдгуна выехала на улицы столицы.

Этого Армахог уже не видел. Он велел конюху седлать себе жеребца и отошел в сторонку, чтобы не стоять на пути у снующих туда-сюда слуг. Этот пожилой вояка с длинными обвислыми усами и копной рыжих, как грива матерого льва, волос когда-то начинал службу в войске простым пехотинцем и помнил, что жизнь простолюдина достаточно тяжела. Он достиг своего нынешнего положения в государстве собственными силами и поэтому знал цену куску хлеба и мягкой постели, знал даже в большей степени, чем некоторые из придворных финансистов. А еще Армахог знал, что на душе у него сейчас неспокойно. Ему не нравилось то, что Руалнир должен ехать к новому правителю Хуминдара, о котором, к удивлению, ничего толком неизвестно. Все ашэдгунские осведомители как-то в одночасье заболели или пропали, а официальных данных было слишком мало. Слишком мало!

Армахог неодобрительно покачал головой, вспоминая о поступке наследного принца. Старэгх не сомневался: неотложных дел у Талигхилла на сегодня не было. В чем же тогда причина его отсутствия?

Конюх подвел взнузданного и оседланного жеребца, Армахог кивком поблагодарил человека и вставил ногу в стремя.

/смещение во времени и в пространстве, оно бьет по глазам и выжигает на сетчатке прямые параллельные линии — рисунок фантастического пера/

После завтрака Талигхилл снова сел играть. Раф-аль-Мон сегодня выглядел воодушевленным, он несколько раз взмахивал руками и увлеченно принимался что-то объяснять, но потом ловил удивленный взгляд принца и останавливался.

Пресветлый наоборот — чувствовал себя мерзко, но не понимал, что же стало причиной подобного настроения.

Они закончили партию, и Талигхилл, разумеется, проиграл. Глупо было ожидать чего-либо другого, ведь так?

Старик задумчиво пожевал губами, повертел в руках фигурку латника с воздетым кверху мечом и спросил:

— Знаете, господин, в чем ваша ошибка?

— Нет, — покачал головой Талигхилл. — Но буду весьма признателен, если ты объяснишь ее мне.

— Вне всякого сомнения, — пробормотал торговец, — вне всякого сомнения.

Потом он вздрогнул, словно вспомнил, где находится и с кем разговаривает.

— Вы, господин, — пояснил старик, — дорожите каждым своим воином, печетесь о части, а в результате теряете целое. — И Раф-аль-Мон схематически показал, как шел бой и в какие моменты принц поступил так, как поступать не следовало.

— Теперь понимаете?

Талигхилл кивнул, хотя совсем не был в этом уверен. Махтас оказался более сложной игрой, чем представлялось на первый взгляд, — но и более интересной.

— Еще партия?

— Как будет угодно Пресветлому, — поклонился старик.

Вторую схватку Талигхилл проиграл значительно быстрее и с меньшими потерями со стороны противника.

— Еще?

Раф-аль-Мон сокрушенно покачал головой:

— Я очень сожалею, но неотложные дела вынуждают меня отказаться. Если будет угодно Пресветлому, я вернусь несколько дней спустя, дабы продолжить обучение, но сегодня обстоятельства заставляют меня покинуть вас.

Раздраженным взмахом руки принц отпустил торговца. Потом, когда тот был уже у самой двери, неожиданная мысль пришла в голову Талигхиллу:

— Скажи, а откуда у тебя эта игра?

— Мне очень жаль, мой принц, но я не имею права говорить об этом, — дрогнувшим голосом сказал торговец. — Позвольте мне не отвечать вам.

— Ступай.

Все равно ведь не ответил бы. В лучшем случае солгал.

Талигхилл отхлебнул из стакана и принялся расставлять на игровом поле фигурки, чтобы начать новую партию — с самим собой. В это время на входе возник Домаб. Он неодобрительно покосился в сторону махтаса и подчеркнуто холодным тоном сообщил:

— К вам Армахог, Пресветлый. С письмом от вашего отца.

— Пускай войдет, — велел Талигхилл, не отрываясь от своего занятия. — И справься, обедал ли он. Если нет — пускай накроют стол на двоих.

— А если да, господин?

— А если да, тогда принесут что-нибудь легкое на веранду. Тоже на двоих. И, кстати, пускай выпустят Раф-аль-Мона, со слугами и с распиской на получение денег за махтас. Я отпустил его.

— Как будет угодно Пресветлому.

Так бы и запустил чем-нибудь тяжелым в эту морду! Как же он надоел мне со своими вечными заботами!

Армахог вошел на веранду, звякая шпорами, и встал неподалеку от принца, вытянувшись и ожидая, пока на него обратят внимание. То, что старэгх позволял себе в беседе с правителем, того он не позволял при встречах с принцем. Талигхилл умел быть заносчивым и жестоким, словно вознамерился доказать всему миру, что он — наследный принц. Ему невдомек, что и так все об этом знают, даже чересчур хорошо.

Поставив очередного латника на надлежащую клеточку, Пресветлый обернулся и жестом пригласил Армахога садиться.

— Домаб сказал, вы с письмом от отца, — заметил он.

— Да, Пресветлый, — подтвердил старэгх. — Правитель был очень… удивлен тем, что вы не приехали попрощаться с ним. Он ждал вас целый час сверх срока, а не дождавшись, попросил передать вам это письмо.

— Благодарю вас, Армахог, — порази меня молния, если я стану оправдываться перед ним. — Ну-ка, ну-ка.

Талигхилл принял от старэгха запечатанный пергаментный листок, сорвал печать и развернул послание. На миг оторвавшись от чтения, он поднял кверху правую бровь:

— Кстати, ты не голоден?

— Нет, Пресветлый. Благодарю вас, но я завтракал сегодня.

— Ну что ж, как знаете, — принц снова вернулся к прерванному чтению.

В письме отец был довольно сдержан. Он просил Талигхилла на время отсутствия правителя переехать во дворец. Странно, ведь мы же уже говорили об этом и решили, что такие меры не понадобятся. Харлин справился бы со всем сам, а наиболее важные вопросы посылал на рассмотрение мне сюда. Еще отец писал о всяких мелочах, но в общем был краток.

Талигхилл отложил письмо и недовольно покачал головой. Он не хотел переезжать в Гардгэн — там было еще жарче и противнее, чем в усадьбе. И потом — махтас…

— Да, Армахог… — небрежно произнес принц, — если вы не голодны и не торопитесь, может быть, сыграете со мной несколько партий в махтас?

Старэгх неодобрительно покосился на игровое поле, но смолчал. Он догадывался, что не позволило наследнику приехать во дворец, чтобы попрощаться с отцом. И это ему не нравилось.

— Почту за честь, Пресветлый.

— В таком случае я познакомлю вас с правилами, — с облегчением в голосе вымолвил Талигхилл. Его совсем не прельщала перспектива играть в одиночку, а случай сам предоставил ему партнера. Старэгх — кто еще более подходит для того, чтобы оттачивать мастерство игры?

Принц стал объяснять.

/еще одно смещение — неожиданное, как вспышка молнии/

В усадьбу Пресветлых Раф-аль-Мон приехал в карете. Здесь и сейчас кареты были не в моде, но ему больше нравились они, нежели паланкины. Кроме прочего, передвижение в экипаже отнимало меньше времени, а иногда это могло сыграть решающую роль. Как, например, сейчас.

Раф-аль-Мон ждал, устроившись на мягком сидении, пока его слуги запрягали коней, и в очередной раз перечитывал расписку. Сумма, указанная в ней, должна была изрядно удивить придворного казначея. Не исключено, что она удивит некоторое время спустя и самого принца. Но к тому времени Раф-аль-Мон планировал оказаться далеко от Гардгэна. Да и не будет тогда у Талигхилла времени, чтобы разыскивать старого торговца — другие заботы лягут на пресветлое чело.

Раф-аль-Мон выглянул в окошечко кареты и скрипучим голосом окликнул слуг:

— Поживее, поживее, сожри вас демон!

Главный из них, сухощавый Джулах, торопливо подошел и отвесил земной поклон:

— Все готово, господин.

— Тогда чего же вы ждете, бездари? В путь! Немедленно в путь, — велел торговец, захлопывая окошечко перед самым носом слуги.

Карета покачнулась и тронулась с места. Выехала из конюшни, прогремела по мощеной дорожке, ведущей к главным воротам усадьбы, миновала их и запылила по тракту.

Домаб, наблюдавший за отбытием торговца и слышавший его последние слова, недовольно дернул головой: Интересно, куда он так торопится?

Нужно было бы, конечно, рассказать об увиденном принцу, но тот ведь не послушает. Талигхиллу словно вожжа под хвост попала. Домаб попытался убедить себя, что слишком уж рьяно заботиться о том, что не входит в его компетенцию, но убедить себя не удалось. Холодно.

/снова смещение/

Карета Раф-аль-Мона въехала в столицу и направилась прямиком ко дворцу Пресветлых. Задремавший во время пути торговец проснулся, стоило только колесам начать подпрыгивать на булыжнике мостовой. Выругавшись вполголоса и потирая ушибленное плечо, старик уселся поудобнее и выглянул в окошко.

Экипаж подъехал к высокой каменной стене, опоясывающей холм, на котором был построен дворец Пресветлых. Широкая мощеная дорога проскальзывала под щель внизу массивных двустворчатых ворот. Над ними, на стене, возвышались караульных будки, так искусно оформленные снаружи, что несведущему человеку казались лишь украшениями стены. Но Раф-аль-Мон знал, что за узорами и лепными украшениями скрываются лучники, готовые в случае необходимости поразить цель размером с ноготь мизинца. Сейчас эти лучники, вне сомнения, наблюдали за екипажем.

Джулах соскочил со скамеечки позади кареты и подошел к воротам.

— Многоуважаемый Раф-аль-Мон просит аудиенции у Харлина, дворцового казначея.

Ничто не свидетельствовало о том, что слова Джулаха были услышаны, но ворота начали открываться. Карета въехала во двор и остановилась перед двумя стражниками, взявшими лошадей под уздцы. Возница отложил кнут и покорно спустился вниз, как и остальные слуги — кто слезал, как Джулах, со скамеечки позади кареты, кто спешивался и придерживал фыркающих коней.

Джулах с поклоном открыл дверцу, и Раф-аль-Мон ступил на камни внутреннего дворика, щурясь от послеполуденного солнца, бившего в глаза особенно ярко.

Он осмотрелся и кивнул стражнику, который, видимо, был за главного.

— Мне нужно увидеться с господином Харлином, — произнес торговец голосом, не допускавшим каких-либо возражений.

— О вас доложат, господин, — невозмутимо ответил стражник, передавая поводья подоспевшему конюшему. — Прикажете выпрячь коней?

— Нет, — угрожающее проскрипел Раф-аль-Мон. — Прикажу провести меня к господину дворцовому казначею. У меня нету времени — я слишком тороплюсь, чтобы…

— И тем не менее вам придется подождать, — оборвал его стражник. — Не я писал эти правила, господин. И они одинаковы для всех.

Торговец недовольно покачал головой и вернулся в карету, проклиная все на свете. Он не любил задержек, подобных этой.

После ожидания, показавшегося старику невыносимо и неоправданно долгим, явился слуга, — он передал соизволение господина дворцового казначея на то, чтобы допустить к нему гостя. Раф-аль-Мон снова выбрался из кареты и пошел во дворец, сопровождаемый двумя стражниками. Во дворике к тому моменту их набралось предостаточно, чтобы сдержать атаку много большего количества людей, чем было слуг у торговца. И все же он не мог не отдать должное профессиональному уровню охраны дворца.

Это, впрочем, не уменьшило его раздражения. Раф-аль-Мон вышагивал по разноцветным плиткам пола, словно охваченный похотью журавль, высоко вздымая длинные ноги и покачиваясь всем телом. Старик знал, что со стороны это выглядит не лучшим образом, но ничего не мог с собой поделать. Он нервничал… потому что он нервничал.

Харлин сидел в большой комнате, заполненной столами и людьми; люди постоянно что-то говорили, перелистывали или писали. Над их головами, словно невидимое облако, сконцентрировалось ровное гудение осиного гнезда.

И Раф-аль-Мон сейчас сунул туда свою руку.

Дворцовый казначей был невысоким пожилым человеком с намечавшейся лысиной и прочерками седины — отметинами, которые оставил на нем возраст. Одевался Харлин был неброско, но удобно: одеяние не стесняло движений, хотя и не спасало от жары, которая царила в эти дни повсюду. Пот, выступавший время от времени на испещренном морщинами лбу, дворцовый казначей вытирал шелковым платком без привычных узоров и надписей.

На вошедшего торговца сперва никто не обратил внимание, и лишь когда один из сопровождавших его стражников подошел к Харлину и что-то прошептал на ухо, дворцовый казначей оторвался от бумаг и направился к визитеру. При этом с лица его ни на миг не сходила усталая озабоченность. На Раф-аль-Мона Харлину явно было наплевать, и только необходимость (а скорее всего — отсутствие весомых причин для отказа) вынуждали его принять торговца.

— Приветствую вас, — холодно бросил казначей, вперив свой тяжелый взгляд в старика. — Мне сказали, вы желаете говорить со мной.

Раф-аль-Мон неопределенно кивнул и протянул Харлину расписку принца:

Подателю сего… Говорить мне с тобой не очень-то и надо…

Дворцовый казначей пробежал глазами по листку, потом поднял свой взгляд и внимательно изучил лицо Раф-аль-Мона. А после этого снова уткнулся в расписку, но читал на сей раз уже не спеша, приглядываясь к каждой закорючке, к каждой вмятине. Торговец буквально слышал, как поскрипывают, ворочаясь, мозги под этим лысеющим черепом, выискивая лазейку — как бы выкрутиться и не выплачивать всю сумму.

— Ну что же, — кашлянул в конце концов Харлин, опуская руку с распиской, но не торопясь возвращать листок Раф-аль-Мону, — ну что же… Когда вы желаете получить означенную сумму?

Старик улыбнулся — чуть-чуть, одними уголками губ:

— Сегодня. Сейчас, если точнее.

Дворцовый казначей снова кашлянул и потянулся за носовым платком. Промокнув лысину, он недоверчиво покачал головой и поднял было руку, чтобы еще раз перечитать расписку, но одернул себя.

— Сегодня? Но у нас сейчас нет такой суммы наличностью, господин Раф-аль-Мон.

Старик снова улыбнулся — он знал, чего стоила казначею эта учтивость.

— Ничего, господин Харлин, я готов принять означенную выше сумму драгоценными камнями. Думаю, так будет удобнее всем нам.

Казначей закашлялся и потянулся к платку, чтобы промокнуть выступивший пот.

— Как вам будет угодно, — ответил он наконец, преодолевая сильное желание пинками выгнать старикашку вон. — Только вы, надеюсь, понимаете, что получите на руки сумму, меньшую, чем та, что указана в расписке?

Раф-аль-Мон вежливо изогнул левую бровь:

— Почему же?

— Налоги и все-такое, — неопределенно махнул рукой Харлин. — Но если вы желаете опротестовать подобный подход, мы готовы принять ваш протест на рассмотрение. Правда, это займет несколько дней, — (за которые казначей сумеет встретиться с принцем и выяснить, за что этому старикашке выдана такая расписка).

— Нет, господин Харлин, — натянуто улыбнулся Раф-аль-Мон. — Я не желаю опротестовать подобный подход. Я желаю получить означенную в расписке сумму.

— С вычетом налогов?

— Да, с вычетом налогов.

Пауза.

— Прошу вас, следуйте за мной.

Не выпуская из рук проклятой расписки, Харлин стремительно вышел из комнаты. Торговец поспешил за ним, мысленно потирая руки:

Удалось!

Они, словно два правительственных скорохода, промчались по коридорам дворца, вспугивая слуг и служанок, потом стали спускаться по витой лестнице вниз, к сокровищнице Пресветлых. Раф-аль-Мон к этому времени уже задыхался и проклинал резвость казначея; тот чувствовал себя не лучше. Сзади бряцали оружием и доспехами стражники: но не отставали ни на шаг.

Но вот дворцовый казначей остановился перед небольшой дверью, рядом с которой застыли очередные бдящие воины. Ключиком, висевшим на шее, Харлин отпер дверь, провернул несколько раз большое колесо, выпиравшее из стены справа от входа, и лишь после этого нажал на створку, отодвигая ее в сторону. Казначей, а за ним и торговец со стражниками вошли в сокровищницу.

Она оказалась не такой уж большой, какими привыкли расписывать сокровищницы досужие сплетники. И содержимое ее не было разбросано по всему полу в изящном беспорядке. Скорее сокровищница напоминала кладовую бережливой хозяйки — и одновременно закрома деревенской колдуньи. К стенам ее было пристроено огромное количество широких полок с невысокой окантовкой по краю, чтобы содержимое случайно не скатилось на пол. В качестве содержимого здесь были представлены все мыслимые драгоценные камни мира, а также золотые и серебряные слитки; предметы искусства, изготовленные из благородных материалов; жемчужины и многое другое. Каждый предмет имел бирочку, на которой указывалась его стоимость, время и источник поступления и тому подобные важные сведения. Драгоценные камни и монеты лежали в специальных пакетиках, тщательно взвешенные и оцененные; к пакетикам также были пришиты бирочки.

Раф-аль-Мон поневоле восхитился хозяйственным подходом дворцового казначея к своим обязанностям. Что не мешало торговцу чувствовать к Харлину одновременно и неприязнь. В особенности эта неприязнь усилилась, когда старик получил требуемую сумму (уже с вычетом налогов и прочего ). Он недовольно скривился, расписался в получении денег и поспешил прочь из сокровищницы, прижимая к груди несколько мешочков.

Стражники так же бесстрастно вышагивая позади. В результате Раф-аль-Мон заблудился. Он раздраженно обернулся и велел одному из болванов провести его к выходу.

Шагая по лабиринту коридоров, торговец полностью погрузился в свои размышления, поэтому изумленный возглас, разразившийся, подобно весеннему грому, над самым ухом, заставил Раф-аль-Мона нервно вздрогнуть. Он чуть было не выронил мешочки и сердито обернулся, намереваясь высказать наглецу все, что думает по этому поводу.

— Ты?! — гневно повторили у него над ухом.

Рядом с торговцем стоял еще один старик, одетый в простой полотняный халат серого цвета и подпоясанный нарагом. Голова незнакомца напоминала череп, который обтянули загоревшей кожей; причем обтягивали тщательно и со вкусом.

Светло-голубые глаза старика смотрели на Раф-аль-Мона с нескрываемым презрением, а правая рука поневоле легла на рукоять метательного ножа.

— Ты?!

Два возгласа прогремели почти одновременно.

— Что ты делаешь здесь, презренный сын проклятых родителей? — свирепо вопросил старик у торговца, но тот лишь осклабился в ответ.

— Ступай, куда шел, и не путайся у меня под ногами. Тебя это не касается.

— Возможно, — процедил загорелый. — Но если ты до сумерек, — (он демонстративно взглянул в окно — там солнце уже опустилось так, что цепляло одним краем за стену дворца), — если ты до сумерек не покинешь столицу, боюсь, твое тело завтра утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.

— Жрецы Ув-Дайгрэйса замарают себя подобным деянием? — презрительно скривился Раф-аль-Мон.

— Для этого всегда найдется кто-нибудь попроще, — ответил загорелый. — Правда, узнай он, кого придется обслуживать , пришлось бы платить больше — за грязь на руках.

— Согласен, — кивнул торговец. — Платить пришлось бы больше. Но не за грязь, а за риск.

— Пшел! — прорычал загорелый.

Раф-аль-Мон хмыкнул и гордо зашагал дальше, сопровождаемый стражниками. Те за все время беседы не проронили ни слова, только прятали довольные улыбки в густых усах. Им тоже не нравился этот заносчивый старикашка, на их глазах нанесший урон сокровищнице Пресветлых — так что они не спешили вмешиваться.

Загорелый постоял, провожая Раф-аль-Мона насупленным взором, потом продолжил свой путь. Правда, теперь он немного изменил направление и шел к сокровищнице, чтобы переговорить с Харлином.

Дворцовый казначей как раз запирал двери хранилища. При этом он несколько раз путался в количестве поворотов колеса, чего раньше с ним никогда не случалось. Расписка, по которой он выдал сегодня драгоценные камни, произвела на Харлина сильное впечатление, в особенности же то, что она была настоящей. Он не мог представить себе, что кто-нибудь в состоянии подделать подобный документ и явиться с намерением получить по нему деньги, но еще меньше дворцовый казначей мог представить, что наследный принц способен выдать такую расписку на самом деле. Боги, да что же такое этот Раф-аль-Мон продал Пресветлому?! — ошарашенно думал Харлин, запирая дверь сокровищницы.

Наконец он справился с замками, и обернувшись, увидел Тиелига — верховного жреца Бога Войны. Жрец застыл на последней ступеньке лестницы черно-серой фигурой и, сложа руки, наблюдал за действиями Харлина. Когда его заметили, Тиелиг приветственно кивнул казначею и сделал шаг навстречу:

— Добрый день, Харлин. Да будут Боги милостивы к вам и вашему дому.

— Добрый день, Тиелиг, — сдержанно ответил тот. — К сожалению, ваше пожелание немного запоздало.

— Боюсь, что так, — согласился жрец. — По дороге сюда я встретил старика, который волочил в своих дрожащих лапах несколько мешочков с бирками сокровищницы. Но поскольку рядом с ним шагали стражники, я не стал останавливать его. Надеюсь, я не ошибся?

— Нет, — покачал головой Харлин. — Думаю, не ошиблись. Что привело вас ко мне в этот предзакатный час?

Тиелиг развел руками:

— Тот вопрос, который я уже успел задать. Что же за услуги Ашэдгуну оказал этот старик?

— Не имею ни малейшего представления, — признался Харлин, промакивая лысину скомканным платком. — Я получил расписку от принца и не имел ни малейших оснований не выплачивать денег.

— Да? — удивился Тиелиг. — Странно, мне всегда казалось, что такой финансист, как вы, способен изобрести сотню-другую причин, если не найдет ни одной настоящей. Времена меняются.

— Скорее уж меняюсь я, — пробормотал с ноткой горечи казначей. — Проклятье! Хотел бы я знать…

Он замолчал и растерянно уставился на загнутые носки своих туфель.

— Думаю, завтра узнаете, — заметил Тиелиг. — Завтра Талигхилл приедет в столицу.

— С чего вы взяли?

— Руалнир просил меня приглядывать за принцем и помочь в случае надобности. Он собирался говорить с ним лично, чтобы тот на время отсутствия правителя находился в городе, но наследник не приехал. А почти сразу же после отбытия Руалнира в усадьбу Пресветлых отправился Армахог с письмом к принцу. Думаю, завтра Талигхилла следует ждать во дворце.

— Вы просто поразительно осведомлены, — слабо улыбнулся Харлин. Последние несколько часов вымотали его, в том числе и сумасшедший бег по коридорам.

— Ничего поразительного, — пожал плечами Тиелиг. — В конце концов, я верховный жрец Ув-Дайгрэйса.

Он развернулся и стал подниматься по лестнице вверх, а Харлин задумался. О том, почему жрец Бога Войны осведомлен о таких вещах, как переезд наследника в столицу. И еще о том, как Тиелиг станет присматривать за принцем, который на дух не переносит служителей и любых других упоминаний о Богах.