Он придумывает их на ходу, увязывая одно слово с другим, как вяжет теплые носки любимому внуку бабушка: петли ложатся ровно, хотя где-то, возможно, нитка растрепалась, а где-то узелок попался. Но Тойре не до красивостей, в жесткий ритм он вплетает смысл, который должен просочиться через вязкую пелену Найдёнышевого беспамятства.

Тойра почти кричит — и он видит, как губы мальчика, начинают подрагивать, а веки трепетать крыльями мотылька.

«Давай, Трескунчик, давай! Держись! Возвращайся!»

Удар ладони — громкий, как будто Тойра забивает последний гвоздь в дверь, в которую постучалась ночь из заговора.

Всё. Теперь остается только ждать. Брат Виккел будет играть столько, сколько сможет, потом его сменит Тойра — еще кого-нибудь найдут — и так до тех пор, пока Найдёныш (именно Найдёныш, а не живущий в нем Носитель!), поддетый на крючок мелодии, не вынырнет сюда, в то, что люди называют реальностью.

И если это произойдет, Тойра постарается, чтобы мальчик никогда не вспомнил о том, что привиделось ему в бреду: никогда в сознание Найдёныша не проберутся воспоминания Носителя.

…Разве только иногда, в снах, которые, просыпаясь, он будет помнить весьма и весьма смутно.

Тойра наклоняется и подбирает с пола разбросанные статуэтки Сатьякала, ссыпает их на тумбочку. Туда же ставит кружку.

Вглядывается в бледное лицо, кажется, начинающее чуть розоветь, хотя, конечно, это обман: изменения, даже если они начались, не могут проявиться так скоро.

И всё-таки…

— Выживи, мальчик, — шепчет Тойра. — Выживи, не сдавайся. Да, я намерен сделать тебя своим орудием и оружием, но… я обещаю, я клянусь тебе, что не забуду о том, что ты не только Носитель, но и человек. И когда-нибудь — придет время! — я всё расскажу тебе.

«Живой или мертвый», — добавляет он мысленно.

Поднимается и выходит из спальни, оставляя Найдёныша наедине с мелодией флейты, с нечеловеческим прошлым и неопределенным будущим.

…И из своего сновидения-бреда Фриний так и не сможет увидеть лица своего учителя — того лица, лица сорокапятилетнего Тойры, — учитель будет поворачиваться к Фринию спиной.

Всегда — спиной.

И Фриний-Найдёныш стонет во сне: там, на кровати, и здесь, в коридорах Лабиринта…

Змея — толстенная, иссиня-черная, явно ядовитая — ждала за дверью.

Гвоздь вполголоса ругнулся и присел, чтобы рассмотреть гадину повнимательнее. Ну да, точно ядовитая — у них у всех головы как бы треугольные, а в «щечках»-то как раз отрава и таится.

Вот пакость!

Кровь у змеи была, как и полагается, красной и вязкой и уже начала подсыхать. Натекло ее немало, и голова, отделенная от туловища, казалось, плавала в этой луже. Гвоздь поддел голову кинжалом, словно боялся (а что? — в глубине души действительно боялся!): вот сейчас возьмет да и оживет. Но нет, никаких чудес, никаких воскрешений, никакого священного сияния и пророческих слов — обычная дохлая змея.

Другое дело, что совсем не обычен сам факт присутствия ее в комнате Гвоздя и господина Туллэка; а впрочем, только на первый взгляд необычен.

Иначе с чего бы молчаливый тайнангинец вдруг оказался в этой самой комнате и застукал здесь конюха? То-то же.

Значит, зашел, чтобы подложить свинью, то есть в данном случае — змею, подложил, заметил мальчонку и поволок за ухо на правый суд? Похоже на то. Почему подложил разрубленную? А это предупреждение. (Тут бы спросить: «О чем можно предупреждать таким образом?» — но разве ж разберешь этих тайнангинцев, к тому же господин Туллэк наверняка-то знает о чем). Откуда Айю-Шун змею взял? Да откуда их обычно берут — словил или купил у торговца змеями (и, выходит, держал, мерзавец, живой в одном из сундуков как минимум пару дней, позже у него случая-то купить или поймать не было). Теперь возможность подвернулась вот и подбросил. А пацану велел молчать — если тот вообще что-нибудь заметил, он небось о другом в тот момент думал.

Гвоздю сейчас, кстати, тоже о другом подумать не мешало бы.

Рыжий оставил в покое змею и шагнул к своей койке, пошарил под матрасом… да, есть! Вот он — плотный конверт с разломанной печатью! Молодец мальчишка, успел выполнить обещанное! Так читай поскорее, пока господину Туллэку не взбрело в его врачевательскую голову бежать спасать «господина жонглера» от возможных козней Айю-Шуна,

Из-за плотно прикрытой двери в комнату просачивался негромкий гул, в зале на первом этаже давно забыли про «досадный случай», лютнист ужаривал раздумчивого «Рыцаря», слушатели внимали. Пожелай кто-нибудь прогуляться коридором, Гвоздь наверняка услышит скрип досок и успеет принять меры.

Так что не будем обращать внимания на дохлую змею в углу и подсядем поближе к свече… ну-ка, о чем изволит писать покойный граф Н'Адер?..

Ишь ты, накатал целый трактат!..

«Мой дорогой друг!

Поскольку вы читаете это письмо, значит, вы живы, а я уже отправился во Внешние Пустоты. Как сказали бы наши боевые товарищи, «сбежал под крыло Разящей», — хотя, подозреваю, там, где я нахожусь сейчас, когда вы читаете письмо, меньше всего мне захочется оказаться под крылом Цапли. Надеюсь, что этого и не случится, а также надеюсь, что вам, мой друг, удастся завершить начатое нами много лет назад.

Ну, довольно лирики — перехожу к делу.

Я решил ничего не рассказывать Флорине, вернее, не рассказывать ничего существенного. Я слишком хорошо знаю своего шурина, чтобы доверить девочке что-либо, кроме этого письма; да и его я обозвал малозначительным, сделал всё, чтобы она поняла: здесь только пара строк для вас, а остальное вы знаете сами. Опять же раз вы его читаете, значит, письму удалось избегнуть рук господина Фейсала.

Так вот, девочка не знает ничего. Я сказал, что кое-что известно вам, а остальное ей сообщат уже в Храме, когда вы туда приедете. Но отдельных фактов может не знать и Смутный (или забудет вас с ними ознакомить) — вот они: — во-первых, Носители. Вы помните, как мы сперва смеялись над этими сказками тайнангинцев про недолюдей, которые являются частью чего-то большего, чем обычный человек, и всю жизнь ищут себя-целого, свои части в других недолюдях, — и почти никогда не находят? В последние годы мне впору было бы смеяться над самим собой — ибо я тоже искал и не находил. Хвала… (ну вот, не возблагодаришь же здесь Сатьякал! — а кого тогда? впрочем, не важно) к счастью, я сам Носителем не являюсь. Ничего такого мне не снится, да и рожден я был вполне обычным способом, а не найден в капусте. Увы, кормилица моя уже давно отправилась во Внешние Пустоты, равно как и родители, так что спросить, был ли у меня пупок с самого начала или же появился потом, не у кого, а это один из несомненных признаков Носителя. Ну да про признаки вы, кажется, в курсе.

Теперь о количестве Носителей. Вы знаете, что книги «Не-Бытия» всегда неполны, однако в нескольких экземплярах указывается одно и то же число: семь. В действительности же их может быть в данный конкретный момент и меньше, если некоторых убили и души их отправились во Внешние Пустоты — и еще не успели заново воплотиться. (Здесь же уточню, что на новое воплощение, как свидетельствуют кое-какие мои исследования и догадки Смутного, уходит около года. То есть лишь год спустя после своей смерти Носитель снова может родиться в Ллаургине; однако не исключено, что иногда для последующего воплощения требуется больше времени. Не знаю, от чего это зависит, даже гадать не пытаюсь.)

Так вот, семь Носителей. Мы со Смутным, как вы помните, предположили, что все они сейчас находятся в плотском обличье в пределах Ллаургина Отсеченного. В разном возрасте, разных сословиях, в разных, разумеется, местах. (Здесь надо бы об Узлах вспомнить, но это будет «во-вторых».) Смутный понимал, что собрать Носителей вместе почти невозможно, и вы поддерживали его. Я не упрекаю вас, в конце концов, вы, друг мой, и так совершили над собой значительное усилие, поверив в то, во что верить вам как бы и не полагалось…»

В этом месте Гвоздь удивленно поднял правую бровь и велел себе после разобраться, что имел в виду покойный граф.

«…А теперь я добавлю фактов, которые помогут вам удержать эту веру на плаву. Мы ведь действительно нашли Носителей! Точнее, большую часть нашел Смутный, сам либо с помощью своих людей. При этом мы выяснили, что (думаю, это вас позабавит) часть Носителей воплотилась уже после того, как мы занялись их поисками.

Однако, увы, мы отыскали не всех. Согласно предположениям Смутного, здесь, по эту сторону Хребта, нам их найти и не удастся. Ибо Смутный считает, что Носители воплощаются в Ллаургине равномерно относительно некоей оси или центральной точки на материке. И полагает таковой (осью или точкой — он так и не решил) Лабиринт. То есть совершенно не обязательно, чтобы они появлялись рядом с Хребтом, просто часть из них обнаруживается в Тайнангине, а часть — в Иншгурре и Трюньиле. За тайнангинскими он намерен отправиться после того, как отыщет здешних и решит, как вообще поступить, когда соберет всех семерых.

Вот тут-то самое время вспомнить про «во-вторых». во-вторых, Узлы. Вы знаете, что они частенько появляются в запеленутых районах, там ими никого не удивишь. Однако иногда Узлы падают и в других областях — и тогда считается, что падение Узлов вызвано особым вниманием Сатьякала к такому месту (или к человеку, в оном месте находящемуся). Иными словами, опосредованно, через Узлы, зверобоги пытаются влиять на Тха Реальный из Тха Внереального. Разумеется, самый живой интерес они проявляют к Носителям, если Сатьякалу удается отыскать таких (а это, как мы знаем, непросто даже для зверобогов). Так вот, согласно моим последним наблюдениям, при первой встрече двух Носителей почти всегда падает Узел. Точнее, не при встрече даже, а при их приближении друг к другу на некое критическое расстояние. (Я прочел об этом в одной из версий «Не-Бытия», которую чудом удалось раздобыть, она неполная, одна из самых «рваных», но при этом в ней обнаружились несколько раньше неизвестных и очень важных фрагментов. В том числе — и о об этом свойстве Узлов; а потом я на практике убедился, что книга не лжет).

Поэтому прошу вас быть осторожнее. Насколько я понял, после первой встречи двух Носителей Узлы больше на них не падают (или падают, но не из-за самого факта повторной встречи). Однако, как вы понимаете, я ничего не могу утверждать наверняка; нам приходится руководствоваться сплошными догадками, а догадки в таком деле бывают весьма далеки от истины. И, добавлю, опасны. А в нашем случае они опасны вдвойне.

Скоро начнется бег наперегонки со временем. Я еще не знаю когда; каждая из сторон накапливает силы — не в физическом плане, ибо в том, что мы задумали, мощь телесная, количество бойцов и пр. будут значить мало, почти ничего. Главное знания. Прежде всего — о природе Носителей, о том, что произойдет, когда они, все семеро, окажутся в одном месте. И что произойдет, если не окажутся.

Ах, мне бы поговорить с кем-нибудь из паттов или настоятелей главных двенадцати монастырей! Увы, я так и не сумел подобраться ни к одному этих людей; были беседы с несколькими прозверевшими, но особой пользы от них не проистекло. А церковники низкого ранга, вроде жрецов и эпимелитов, о Носителях имеют представление весьма смутное, впрочем, как и о Преданном Забвению и «Не-Бытии».

в-третьих, паломничество. Я настоятельно прошу вас отправиться к Ллусиму вместе с Флориной — даже не потому, что вы один из немногих, кто знает, что и зачем происходит. Дело в другом: я боюсь за девочку. Случайно мне удалось выяснить, что одним из Носителей является некто Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь, жонглер, автор популярных в народе гвоздилок: я проследил его судьбу от рождения до нынешних дней (насколько, разумеется, это возможно). Его необходимо отвезти к Ллусиму, о чем я позаботился, написав соответствующее завещание. Но жонглер этот — человек опасный, и я бы просил вас приглядеть за ним. На первый взгляд он может показаться простым мужланом, хитрым, но не тонким — однако не полагайтесь на первое впечатление. Он будет ерничать и корчить из себя шута, но даже если он предъявит вам колпак с бубенцами, завизированный самим Суиттаром XII, не верьте, опасайтесь этого Гвоздя. (Кстати, добавлю: он является осведомителем моего шурина, хотя к запретникам, кажется, отношения не имеет.)

Как заставить его отправиться в паломничество, повторяю, моя забота, вам же нужно лишь сопроводить жонглера и флорину до озера. Там вас будет ждать Смутный, и, надеюсь, он многое прояснит.

Если <зачеркнуто> что-нибудь пойдет не так, постарайтесь хотя бы пробыть в Храме до конца встречи Собора двадцати Четырех. То есть девочка наверняка там останется до этого времени, я беспокоюсь лишь о жонглере: не дайте ему уйти. Это важно; насколько важно, думаю, нет необходимости вам объяснять.

Ну вот, кажется, всё в основных чертах я изложил. Надеюсь, не слишком длинно и пространно.

Желаю вам долгих и безоблачных лет жизни, мой друг. И чистого неба над головой!»

Дальше шли подпись и отпечаток всё того же герба с волком.

Гвоздь поморщился: нельзя сказать, чтобы у графа были такие уж нелады со стилем, но сперва желать «безоблачных лет» и здесь же — «чистого неба»… Хотя у графа-то как раз «неладов» нет, ни со стилем, ни с жизнью вообще. «Сбежал под крыло Разящей», подонок. А Кайнора впутал Сатьякал ведает во что.

Словно откликаясь на эти мысли, в коридоре заскрипели доски. Слишком близко от двери, чтобы Гвоздь успел хоть что-нибудь предпринять. Если это Айю-Шун вернулся убрать ненужного свидетеля…

Дверь распахнулась.

— А я и не подозревал, что вы способны так быстро и бесшумно ходить, господин Туллэк.

Врачеватель пожал плечами:

— Вы о многом не подозревали, не так ли? — Потом указал тростью на письмо в руках Гвоздя: — Прочитали?

— Прочитал.

Господин Туллэк присел на свою койку, как обычно, вытянув правую, хромую ногу.

Оперся на трость обеими руками. Спросил:

— Хотите поговорить об этом?

«Тьфу ты, слова кладет, как какой-нибудь второсортный исцелитель душ!

С другой стороны, он исцелитель и есть. Да и с кем говорить «об этом», как не с Туллэком?»

— Почему нет? — по привычке хрустнул пальцами Гвоздь. — Поговорим.

Фриний стонал во сне — здесь, в коридорах Лабиринта. Тень его — рваная, словно состоящая из отдельных лоскутов, корчилась на стенах и потолке. И как будто дразнясь, другая тень, похожая на осьминога, повторяла эти движения — хотя ей, многощупальцевой, висеть бы неподвижно, всё-таки она — барельеф…

Или нет?

Быстро и плавно существо скользит по потолку к стене, его когти едва слышно поклацывают, отыскивая малейшие неровности, цепляясь за каменные лица, стебли, кирпичные стены замков, завитки волн… — наконец прыжок, короткий, почти беззвучный, — и создание оказывается на полу. Сейчас оно напоминает крупную обезьяну, только с большим количеством конечностей — их шесть да плюс еще хвост, который вполне сойдет за седьмую. Во всяком случае, существо при передвижении по потолку пользовалось им не реже, чем лапами.

Оказавшись на полу, шестилапое создание, похоже, чувствует себя неуверенно: поводит из стороны в сторону массивной гривастой головой, дышит, широко раздувая ноздри. Раздается невнятный то ли шепот, то ли шорох…

Во-о-от они какие. Забавные. Отсюда — совсем другие, не то что сверху.

Но еще они и опасные, ох. Каждый по-своему, а все вместе… ну, они-то как раз не вместе, но если вдруг… Тогда совсем плохо придется.

Но вряд ли у них это получится — быть вместе. Молчаливица — ну, с ней понятно. Пока не заговорит…

Железноголовый… — слишком у него голова железная, через нее не пробиться мыслям, ни туда, ни оттуда. Горбратику скоро куклиться. А широкоротый вообще не тут живет, а в прошлом, спасибо Дуйнику. Ишь как за широкоротого взялся, ветреный! Продувает ему мозги — и правильно! Может, он хоть немного поумнеет, как Дуйник.

…А Дуйник-то вправду поумнел: мы как-то раньше…

Цепкий стал, ловкий.

И папики вроде сильнее становятся. Это даже хуже, чем то, что Дуйник…

Но сюда им не пробраться, не пробраться, не пробраться!.. Никогда!

— Значит, я — Носитель?

Господин Туллэк кивнул. Смотрел он, как старый добрый дядюшка, который вынужден сообщить внучку о том, что он, внучек, скоро умрет.

Врачеватель, так его! Душ целитель, растопчи его Сколопендра!

— И как же это ваш граф-покойник вычислил?

— Я знаю не больше вашего. Вам снятся сны?

— Что ж я?!.. Конечно, снятся. Как и всем нормальным людям.

— Я имею в виду особые сны. Где вы падаете… летите… и небо всё в разноцветных полосах.

— Господин Туллэк! — Гвоздь сжал кулаки, аж костяшки хрустнули. — Я, может, шут, но не дурак. Такие сны снятся многим, очень многим. А Носителей ваших всего семь штук по миру шляется, так?

— Не по миру, только по Ллаургину Отсеченному, — уточнил врачеватель. — Но вы правы, семь. И вы — один из них, хотите вы этого или нет. Есть способы убедиться, кроме снов. Вы же читали.

— Ах, Узел… Но, согласитесь, ваш граф сам признавал, что всё очень неточно, с Узлами-то.

Господин Туллэк отвел взгляд.

— В конце концов, — сказал он, — если вы не верите в то, что вы — Носитель, тогда вам и волноваться нечего. Совершите паломничество к Ллусиму и вернетесь обрати в свою труппу.

— А если бы был?

— Тогда на озере мы рассказали бы вам кое-что… важное. очень важное. И предложили бы кое-что. А так… выполните завещание покойного Н'Адера, получите причитающуюся вам сумму, и всё.

— Вот так просто?

— Вот так просто.

— Щас! — процедил Гвоздь. И скрутил господину врачевателю большой и совсем не светский кукиш. — Хрен бы я с вами поехал, если б из письма не понял, что граф ваш и вы, милый мой костоправ, с Церковью не в ладах. Или думаете, никто, кроме вас, посвященных, никогда о Запретной Книге не слыхал? Да про этого вашего Низвергнутого в народе байки ходят с тех самых пор, наверное, как Книгу-то эту и запретили! И про то, что делают церковники с Носителями тоже, благодарствую, наслышаны-с! Правда, вот забавная штука: церковники о приметах вроде рождения из ниоткуда и «падающих» снов не в курсе. Хотя, кажется, не глупее вас или Н'Адера.

И всё равно, диву даюсь, чего вдруг ваш граф назначил местом встречи именно Храм? Потому что под носом у служителей Сатьякаловой? Нехитрый трюк, только он не всегда срабатывает. А, ну да, вы же не своими жизнями рискуете, вы-то точно у нас не Носитель, м-м? Сны, господин врачеватель, вам не снятся, с полетами-паденьями? А другие сны, где вы ни в чем не повинных людей на смерть ведете? Слушайте, господин Туллэк, а вы вообще не боитесь попросту не доехать до озера?

— Боюсь, — сухо промолвил тот. — А еще больше боюсь, что доеду и не обнаружу там человека, о котором писал покойный граф.

— Смутного?

— Смутного. Он единственный в Ллаургине, кто более-менее разбирается в вопросе с Носителями. Если по каким-либо причинам… даже думать не хочу, что тогда придется делать.

— А вы бы лучше подумали, — посоветовал Гвоздь. — Если вдруг что — там ведь поздно будет. Да и потом…

Что-то отвлекло его — не мысль, не звук, а некое постояннее ощущение, как будто взгляд за спиной… вот только там, за спиной, была глухая стена — им с врачевателем отвели угловую комнату, самую дальнюю по коридору.

— Что потом? — напомнил господин Туллэк.

— Да мало ли что может произойти потом, — пробормотал Гвоздь. Ладно, на сегодня хватит разговоров. Отчего вы письмо-то мне разрешили прочесть, а?

— Понял, что вы рано или поздно попытаетесь это сделать, — признался врачеватель. — И подумал, что лучше рано. К тому же… помните, граф пишет о вас…

— Мол, я хитрый и опасный?

— Да, так вот… я счел самым правильным открыть перед вами карты.

Гвоздь поднялся и направился к выходу.

— Я это учту, — сказал он уже от двери. — Кстати, тут кто-то нам змею подбросил. Пойду велю, чтоб убрали.

Он спустился в зал, где по-прежнему сотрапезничали чернявая в компании Матиль, Талиссы и Айю-Шуна. Как ни в чем не бывало присел к ним за стол:

— Ну что, Дальмин так и не вернулся? Вещи? Нет, всё на местах, ничего больше не тронули.

Некоторое время спустя, когда отслушали очередное исполнение «Двух псин и кота», Кайнор как бы между прочим спросил:

— А что, конопатая, тебе когда-нибудь сны снились, где бы ты летала?

— Знаешь, снились, — неожиданно серьезно отозвалась Матиль. — И еще там полоски такие разноцветные… ну, как если венок из разных цветов сплести, а потом на пальце быстро-быстро крутануть. А ты чего спрашиваешь?

— Мне знакомый чародей сказал, — это первый признак того, что человек в будущем воплощении станет белой цаплей.

Чернявая засмеялась:

— Тогда, господин Кайнор, если верить вашему чародею, все люди в следующем воплощении должны стать исключительно белыми цаплями. Почти все видят такие сны, о которых вы спрашиваете. Талисса, тебе когда-нибудь снилось, что ты летаешь?

— Не помню, — манерно закатила глазки та. — Кажется снилось…

— И мне тоже, — не унималась графинька. — В детстве такое часто бывает, господин Кайнор, а у некоторых и потом, в зрелые годы. И что? Людей вокруг видимо-невидимо, а цапель белых маловато, не находите?

— А-а, — махнул на них рукою Гвоздь. — Ну о чем с ними говорить, конопатая? Разве ж они что-нибудь в поэзии высокой понимают? Ладно, сидите, слушайте вон «Платочичек» — самое оно для вас.

Он подмигнул Матиль и, залпом допив пиво, отправился наверх.

Как любил говаривать Жмун, для циркача главное оставаться смешным, даже когда хочется завыть на луну от тоски. Вот, для Гвоздя сейчас — самое то!

— И чего ты на ту кружку повелся? — злился поваренок Шерг. — Она ж никакая. И стоит гроши!

Глиркин пожал плечами. Не станешь же объяснять, что не в кружке дело. Просто пару лет назад компания подвыпивших постояльцев заловила одного конюха в конюшнях же, ну и… то ли на девок у них денег не было, то ли оказались из тех уродов, которым больше мальчики по душе. Если бы не рыжий жонглер, разогнавший эту пьяную кодлу…

— Дурак! — по-своему истолковал молчание Шерг. — На вот, матушка тебе мазь передала, для спины. Второй же день на животе спишь!

Это да, Патур Плешивый слов на ветер не бросает. Высек от чистого сердца. Ну, он в своем праве — хорошо хоть, не выгнал.

Жалко, что так всё получилось. Когда рыжий просил для него письмо стянуть, он сразу объяснил: «Скорее всего, выйдет гладко, никто не должен ничего заметить. Но если всё-таки вдруг… сделай вид, что собирался своровать какую-нибудь финтифлюху подешевле. Пойми, — добавил, — я б тебя не попросил, но это очень важно, может, от этого жизнь моя зависит».

Письмо, как и договаривались, Глиркин сунул под матрас на правой от двери койке. И если бы не та змея…

Глиркин взял мазь. Пахла она, как обычно пахнут все целебные мази, преотвратно, как бы в компенсацию за то, что целебная.

— Поблагодари за меня матушку, ладно?

— Да чего уж…

— Глиркин! — гаркнули за стенкой. — Живо во двор, новые постояльцы прибыли!

Их было четверо, трое мужчин и дама, все верхом на взмыленных, до предела измочаленных конях. Это ж как надо спешить, чтобы так загнать животину!..

Впереди мешком покачивался в седле узколицый и горбоносый трюньилец. Он скользнул взглядом по стенам «Единорожца», наконец кивнул, как будто убедился в чем-то.

К нему подъехал другой, рослый, по виду — явно из знатных. Спросил:

— Здесь?

Узколицый еще раз кивнул и слез с коня. Вымотан он был не меньше, чем животные.

Рослый заметил наконец Глиркина:

— Эй, конюх! Вели, чтобы подготовили две двухместные комнаты, еду, бадьи с водой и прочее.

Тот задорно (Патур требует, чтоб задорно) отозвался: «Бу сде…», — и метнулся в дом.

Жокруа К'Дунель поглядел мальчику вслед и тоже спешился.

— Вы уверены, Ясскен?

Трюньилец лишь раздраженно дернул плечом:

— Ни в чем я не уверен. Сейчас вернется конюх — спросите.

Капитан на резкость внимания не обратил: эта скачка всем им далась нелегко. И если бы не Ясскен с его «способностями»…

Услышав о том, что предстоит, трюньилец перепугался не на шутку. Вместе с остальными циркачами он находился в доме Н'Адеров на положении полугостя-полупленника. Как доложил К'Дунелю начохраны (предусмотрительно поставленный сюда господином Фейсалом — видимо, из заботы о племяннице), Ясскен вел себя тихо-смирно, только разок спросил, как долго продлится вынужденное заточение. На «тихо-смирно» Жокруа хмыкнул: судя по тому разговору в храмовне Разливчатых Ручьев, Ясскен ни на что «громкое» и не способен. А «долго ли продлится»… да вот как раз и возьмем на прогулку болезного.

— Простите, что? — переспросил трюньилец.

— Говорю, сударь, нам с вами предстоит прогулка. Ваше отношение к господину Кайнору, известному также как Рыжий Гвоздь, за последнее время не изменилось?

— Я бы даже сказал, усугубилось, — осторожно произнес Ясскен. — Однако…

— Вот и отлично. Я же обещал, что не забуду о вашем жесте доброй воли. Собирайтесь, время не ждет.

— Но куда…

— По дороге расскажу. Давайте-давайте, а то ведь ваш, с позволения сказать, антипод, уедет далёко — потом ищи-свищи. Кстати, господин Ясскен… как у вас с колдовскими способностями?

Тот кашлянул:

— Я не понимаю…

— Ладно, это тоже по дороге выясним.

Следующим пунктом было посещение таверны «Лысый пекарь», где капитана, по словам господина Фейсала, дожидались два его будущих спутника. Те самые, которые «не состоят в Братстве, но — абсолютно послушны».

Оказалось, что пока в наличии имеется только один («Постояльцы из восьмой слева, что на втором этаже? — переспросил слуга в „Пекаре“. — Мужчина вон сидит за столом в углу, видите? А спутница его отлучилась куда-то, часа три назад»).

Угрюмый коренастый бородач на слова-ключи ответил правильно, молча указал на лавку напротив. Ясскен с К'Дунелем сели.

— Зовите меня Клином. — Голос у бородача был на удивление тихим, мягким…

«Словно удавка профессионального убийцы», — подумалось Жокруа. Он представился сам и представил Ясскена.

— Ну что же, отправляться мы готовы хоть сегодня, — развел руками Клин. — Только дождемся Элирсу. А вот, кстати, и она. Знакомься, — кивнул он высокой, одетой в охотничий костюм молодой женщине. — Это наши будущие спутники. Господин К'Дунель — за главного.

— Элирса Трасконн, — представилась она, стягивая дорожные перчатки и опускаясь на скамью рядом с Клином. — Кое-что поменялось. Господин К'Дунель, вы в курсе, что господин Фейсал при смерти?

— Глупости! Мы расстались с ним несколько часов назад, он был здоров, как… как бык.

Элирса усмехнулась:

— «Как бык», говорите? Вот бык его и поддел рогами. Рядом с площадью Горелых Костей, там еще эта уродливая статуя Бердальфа с веслом. Хорошо, позвали «драконов», те любопытных разогнали и отнесли господина Фейсала домой.

Жокруа не сдержался — захохотал. Отсмеявшись, извинился и объяснил, что к чему.

— Да, забавные совпадения случаются в жизни, — согласилась Элирса. — Только… вы поймите нас правильно, господин К'Дунель, у нас есть причина выяснить у господина Фейсала, остались ли в силе его прежние указания.

— Причина — может быть. А времени — нет. Потому что, сударыня, человек, который нам нужен, отбыл из столицы несколько дней назад. Мы можем попросту потерять его след — и когда господин Фейсал подтвердит мои полномочия (вы ведь в них сомневаетесь, не правда ли?), — так вот, когда он их подтвердит, время будет безнадежно упущено. Или вы собираетесь ломиться к упомянутому господину прямо сейчас, даже если он лежит без сознания?

Элирса переглянулась с Клином. Тот кивнул и поднялся:

— Добро, господин К'Дунель. Пока мы поверим вам на слово и подчинимся. А со временем уточним насчет ваших полномочий. У нас есть свои способы.

— Не сомневаюсь.

— Тогда ждите нас через час у Кожевенных ворот.

И они действительно прибыли туда ровно через час, минута в минуту. Жокруа как раз успел рассказать Ясскену то, что, по мнению капитана, ему следовало знать. А заодно выяснил, что трюньилец обладает зачатками колдовских способностей.

Правда, пока прибегать к их помощи нужды не было. Хватило беседы со стражниками, которые знали капитана и охотно (за соответствующую мзду) поделились своими наблюдениями пятидневной давности. Да, была двуполка, сейчас в таких редко кто разъезжает, неудобно, знаете, по нынешним-то дорогам… да, с таким гербом, как вы описали… да, по северной, которая на Три Сосны… угу, и вам того же, господин.

В средствах К'Дунель ограничен не был, так что коней не жалели. Да и на жалость времени попросту не оставалось — гнали, как бешеные, с редкими остановками на «перекусить», «поспать» и «купить новых». Попутно Жокруа выяснил, что Элирса, выражаясь по-книжному, греет Клину постель, и уже давно. Парочка подобралась странная, на первый взгляд — друг другу совсем не подходят, но К'Дунелю доводилось видеть и более парадоксальные союзы. Больше его волновал Ясскен, который по-прежнему вел себя тихо и вот за этой смиренностью, запуганностью Жокруа иногда чудилось что-то такое… Если бы не дикая, на пределе возможностей гонка, капитан непременно «прочесал» бы трюньильца и выяснил, что у того на уме; во всяком случае попытался бы. А так… «Да что он может! — сердился на себя К'Дунель. — И никуда он не денется. Потом, потом разберемся».