Часть первая

Парило уже дней шесть; город ждал дождя, а унылые ватные тучи все никак не могли разродиться влагой.

Крестьяне недовольно зыркали на натянутую холстину неба и проклинали Дьявола, который украл дождь. Небу, впрочем, было все равно.

Зеленые побеги на огородах стали вялыми. Их листья обреченно опускались вниз, и от окончательного высыхания спасали только постоянные перебежки между колодцем и грядками — а много ли так набегаешь? Крестьяне косились на пыльные городские стены, на высокую красную башню с извивающимся на ветру — когда и ветра-то нету, словно на зло поникшим листьям — вымпелом, и тяжело вздыхали: «Праздник, вишь, у Короля. И то верно: что ему до наших забот? сынок вон вырос, надобно ему таперича учителя сыскать — такого, чтобы и на мечах прынца обучить мог, и манерам, и прочему высочайшему мастерству. Так что, стало быть, в одночасье празднует и подумывает о наставнике».

Но долго вздыхать времени тоже не было.

И только когда на вздрагивающем потемневшем небе раскрывал свои звездные глаза Тха-Гаят, люди оставляли дневные заботы и выходили посидеть на разговорных бревнах, что лежали вдоль дороги к городу. Сидели, сложив на коленях натруженные, с потрескавшейся красной кожей руки, медленно говорили ни о чем, все чаще замолкая и поднимая взор к небесам. Недосуг простому-то человеку смотреть вверх, вся его жизнь сосредоточена под ногами: в земле, в воде, в листке зеленом, в дереве. Только вот и подымешь голову, когда небеса начинают вести себя, не как следуют, подымешь да взглянешь с укоризной: доколе будете испытывать нас? Доколе?!..

И знаешь ведь, что ответа тебе в жизни не дождаться, — а смотришь. Наверное, потому что более смотреть некуда и обращаться не к кому. Король вспоминает о тебе лишь тогда, когда настает час сбора податей, а все остальное время — живи, чернь, живи, копошись у стен городских, только веди себя тихо-мирно да вовремя плати за дозволение существовать. А настанет засуха — выкручивайся, как знаешь.

Молчали.

Старики сокрушенно комкали в ладонях седые бороды, чертили в дорожной пыли причудливые узоры размочаленными концами посохов, но… — что они могли сделать, старики? Помогали по хозяйству, чем возможно, но не воду же им таскать, а советом… Не было у них такого совета, чтобы у Дьявола дождь отобрать. И ни у кого не было.

Молчали.

Молчали мужчины, растерянно глядя на свои сильные, но беспомощные руки; молчали женщины, судорожно поглаживая по головам притихших, уморившихся детей; молчали псы, — только позвякивали цепями, — даже сверчки приумолкли, забившись поглубже в прохладные, но неотвратимо высыхающие норки.

Ночь душным маревом кралась за спинами и заглядывала в опустошенные лица.

Наверное, прийди беда чуть позже или чуть раньше, ничего страшного не случилось бы, но сейчас, когда в башне праздновали совершеннолетие принца, засуха стала катастрофой. Король одарил всех людей днем, когда в любом трактире, любой корчме можно было выпить и закусить задарма, в его счет; но одновременно ввел новый разовый налог — в связи с праздником. Одарил медяком, потребовал золотой. И если принимать медяк ты был не обязан, то уж золотой, будь добр, выплати — выплати, смерд, по-хорошему; сегодня Король щедр и снисходителен, а завтра все может измениться, да так, что взвоешь. Плати, смерд, плати!

Чем платить?..

— Сбегу, — сказал из темноты хриплый голос, и сидевшие рядом на бревне не сразу догадались: говорил никто иной, как Бнил. Тем более странно, — ведь была у Бнила и жена, и сын был (почти уж десять годков исполнилось парню), и дом хороший, и скотинка — куда уж бежать, оселый человек.

Кто-то — кажется, старый Герин — так ему и ответил.

Бнил помолчал, а потом отрезал:

— Надобно бежать. Что толку ждать, пока Королевские Грабители пожалуют?

— Не хочешь Грабителей, с Губителями доведется свидеться, — заметили на другом краю бревна.

— Даст Бог — уберегусь да семью уберегу, а нет… На все воля Распятого.

Замолчали.

Где-то далеко внизу на дороге родился звук; сначала неузнанный, он приближался.

Кто-то вздохнул:

— Всадники.

Не к добру это, ох не к добру, когда поздней ночью по дороге в город скачут конные. Особенно, ежели их всего двое.

Но с другой стороны, едут они не торопясь. Значит, не гонцы. Кто ж тогда? Неужто путники, рискнувшие добираться до Зенхарда в таких потемках?

Сельчане зашевелились — одни торопились вернуться в хибарки, подальше от необычностей, иные наоборот, не спешили уходить. Кто-то вынес маленькую свечку, поставил у ног, а сам сел рядом: так и есть, Юзен — все ему неймется. Ох, добалуется парень! ростом вымахал выше отца с матерью, а все дурачится, девок тискает по углам, в город ходит — никак не остепенится. И ведь не то, чтобы шалопай какой, всю засуху исправно батьке помогал, ведра да бадейки натерли мозоли на ладонях, а вот выпал случай — снова чудит. Нужна здесь сейчас его свечка, как мухе — жаба.

Всадники приближались. Уже можно было различить негромкое фырканье лошадей, звяканье сбруи. Потом из тьмы, клубящейся понизу дороги, возникли два силуэта — возникли и вплыли в слабое мерцание свечи: усталые, запыленные, вспотевшие.

Главным был явно тот, что повышее и посветлее кожей: господин в летах, со слабой инеистой сединой и каменным взглядом. Он осадил коня, и пламя выхватило из тьмы его руки и лицо, неожиданно гладкие, без единого шрама на коже.

А странно, в наши-то времена — и без шрамов.

Высокий внимательно оглядел смердов, сидевших по обе стороны дороги. В замершей тишине фыркнул конь и устало стукнул копытом.

Гладкокожий обернулся к своему спутнику — низенькому, мощного телосложения загорелому мужчине средних лет — тот держался чуть позади и ждал.

Взлетели в мутный ночной воздух две руки, кружась в танце, словно влюбленные мотыльки… или сражающиеся соколы — не понять. Однако же смуглокожий понял, кивнул и повернулся к Юзену:

— Парень, далеко до Зенхарда?

Тот покачал головой:

— Нет, господин. Только ворота там закрыты и до утра их не откроют.

Селяне удивленно уставились на парня — чего учудил. Разве ж кто в здравом уме станет говорить такое высоким господам? Это их дело, а мешаться туда смерду вовсе не с руки. Впрочем, Юзен, частенько бывавший в городе и поболее своих односельчан разбиравшийся в людях, был уверен, что с ним ничего плохого не случится.

Снова взлетели в воздух руки, замелькали, забились ранеными птицами.

— Господин благодарит тебя, парень, — снисходительно кивнул смуглокожий всадник. — Как нам добраться туда?

— Прямо по дороге, — Юзен махнул в темень. — А желаете — провожу.

— Не нужно, — покачал головой конный. Потом взглянул на шевеление рук своего спутника, кивнул. — Впрочем, проводи.

Парень поднялся с бревна, поклонился. И побежал вперед по дороге, а за ним поехали и всадники.

Свечка, предусмотрительно задутая Юзеном, медленно остывала, парясь в душной ночи.

Бежать по темной пыльной дороге было тяжело, но Юзен надеялся на вознаграждение. В отличие от своих менее догадливых односельчан, он сразу понял, что щедрость неведомых всадников может спасти его семью от разорения. А заодно поможет проникнуть в город, который во время праздника манил парня, словно кота — кусок свежего мяса. Вот только до сих пор отлучиться из дому не было никакой возможности, а теперь она, возможность эта, появилась, и упустить ее было бы чистейшей воды глупостью. Так что приходилось бежать, глотая на вдохе пыль, вглядываясь с надеждой в смутный горизонт: скоро ли город, долго ли еще?

Город вырос из-за очередного поворота — шумный, яркий, наполненный тенями и звуками праздника. Ворота были надежно заперты; на боковых башенках тускло мерцали факелы да слышалась лихая песня, прерываемая чмоканьем и хриплым смехом. Стражники гуляли.

Смуглокожий, не покидая седла, подъехал к оббитой железом створке ворот и заколотил в нее металической рукоятью плетки. Звук получился гулким, как набат; в результате песня в башенке окончательно оборвалась, и хриплый голос проорал:

— Какого черта! Сейчас я спущусь и самолично надеру задницу тому мерзавцу, который решил, что ему все дозволено! Проваливайте! До утра ворота будут заперты — указ Короля.

Стоило голосу замолкнуть, как рукоять плетки снова ударилась о створку ворот. Юзен подумал, что идея с вознаграждением может оказаться не слишком удачной, но решил подождать дальнейшего развития событий. Сбежать он, по крайней мере, всегда успеет.

— Дьявол! — проревел все тот же голос в башенке. — Я иду!

«Надеюсь, они знают, что делают», — вздохнул Юзен.

Спустился стражник на удивление быстро — видимо, ему не терпелось добраться до наглых проходимцев и как следует поучить их уму-разуму. Распахнулась гонцовая калитка, наружу вывалился вооруженный кривым мечом вояка:

— Я же сказал, проваливайте прочь!

— Ты впустишь меня и этого господина, — тихо сказал смуглокожий, указывая на своего спутника. — Мы — к Королю.

— Да хоть!.. — стражник запнулся, вовремя учуяв, что пахнет паленым.

— Я не слышал, чтобы Король кого-то ждал, — сказал он уже более нейтральным тоном. — И не получал никаких указаний на этот счет.

— Королевскому сыну нужен учитель, — ответил смуглокожий. — Самый лучший учитель. Этот господин — тот, кого ищет Король.

— Ха! — ухмыльнулся стражник. Похоже, былая самоуверенность снова вернулась к нему. — Разумеется! А почему твой господин молчит? Он считает себя слишком высоким, чтобы марать язык словами, обращенными ко мне?

— Какое тебе дело до того, что делает мой господин? — невозмутимо произнес смуглокожий. — Он — самый лучший учитель. Следовательно, его ждут в башне.

— И чему же намеревается учить твой господин молодого принца? — усмехнувшись, спросил стражник. — Может быть, искусству боя на мечах?

— И этому тоже, — небрежно кивнул всадник.

Улыбка воина стала шире и наглее.

— В таком случае пускай он сначала попробует научить чему-либо меня! Я считаюсь лучшим мечником в городе.

— Мой господин не…

Молчаливый спутник смуглокожего остановил его движением руки и спрыгнул на землю, бросая поводья Юзену. Потом достал из ножен длинный прямой меч.

— Мой господин согласен преподнести тебе один урок, — закончил смуглокожий.

— Я готов, — оскалился стражник. И Юзен, проглатывая склизкий комок страха, понял, что узнает его, этого покачивающегося на ногах человека с кривым — по новой моде — мечом в руках. Это был Ркамур, начальник стражи городских ворот, ходивший в свое время у самого Короля в телохранителях, но потом разжалованный — за пьянство и дерзкие высказывания. А мечником Ркамур все-таки был лучшим в городе, так что плакали Юзеновы надежды. Не стоит даже и думать о том, что уставший с дороги всадник может одолеть непобедимого, пусть и немного пьяного Ркамура.

Да и не таким уж пьяным был начальник стражи городских ворот, скорее прикидывался, а вот когда дошло до дела — и взор просветлел, и ноги перестали подрагивать, и руки уверенно сжали рукоять.

Противник Ркамура смотрелся не слишком выигрышно: запыленные одежды, осунувшееся лицо; только взгляд — спокойный взгляд глубоких черных глаз мог насторожить внимательного наблюдателя. Потому что в глазах молчаливого человека с прямым лицом застыло безразличие. Каменный взгляд.

Ркамур эту деталь отметил и улыбнулся в ответ: хищно так улыбнулся, широко. И мгновением позже ударил.

Юзен замер, понимая, что на все про все уйдет у господ сражающихся пара минут. Или секунд, — это уж как сложится, — а потом будет Ркамур, начальник стражи городских ворот, отирать свой кривой клинок и захлопывать калитку перед носом у смуглокожего спутника раненого господина будущего учителя. Только вот, скорее всего, господин будущий учитель после этого никого уже не сможет учить, и тем более — принца. А Юзен… Юзену останется только уповать на то, что смуглокожий всадник забудет о наглом смерде, приведшем его спутника в такую беду. Никто ведь не вспомнит, что вовсе не Юзен бил металлической рукоятью плети в створку ворот.

«Урок» на самом деле занял всего несколько секунд. Потом молчаливый господин убрал острие клинка от беззащитной шеи Ркамура и кивком указал тому на кривой меч, лежащий в пыли: подними, мол.

И не дожидаясь ответа, — ничего вообще не дожидаясь, даже не оглянувшись, — он прошел в калитку. Смуглокожий всадник спешился и последовал за своим господином, знаком приказывая Юзену не отставать.

Обалдевший Ркамур провожал из взглядом, стискивая в ладонях рукоять подобранного меча.

Больше никто не мешал. Миновав узкий проход, они вышли на Привратную улицу и мгновенно были подхвачены людской круговертью.

Праздник кипел и переливался через края — смесь осеннего маскарада, новогодних гуляний и еще Бог весть чего, обильно сдобренная вином и смехом. Во всей этой суматохе неторопливые гости смотрелись так же нелепо, как епископ на разговорном бревне.

Смуглокожий снова уселся на коня и подозвал Юзена:

— До башни доведешь?

Парень кивнул. В окружающем гомоне ответ все равно не был бы услышан достаточно отчетливо, а гневить этих странных людей — нет уж, помилуйте небеса! Он подвел коня молчаливому господину будущему учителю, тот впрыгнул в седло и принял поводья.

Направились к башне.

Впрочем, это была не совсем башня: строение не ограничивалось одним только краснокаменным донжоном, торчавшим над городом нелепо и уродливо; были здесь и хозяйственные пристройки, и домишки для прислуги — в общем, все, чему и полагается быть в летней резиденции Короля.

Именно в башне правитель проводил несколько самых жарких месяцев в году, остальное же время жил западнее, в столице. Признаться, не так давно всерьез обсуждался вопрос, где именно праздновать день совершеннолетия принца — после долгих размышлений, остановились на Зенхарде: так хотел Король.

Придворные шептались по углам, что причиной тому была местная фаворитка правителя, которой он еще не успел пресытиться. Недавно почившая Королева наконец-то предоставила своему супругу возможность безоглядно предаваться любовным утехам. Да, завистливо кивали головами мужчины, можно только порадоваться за правителя — он совместил все лучшее, что только есть в религиях мира: западную ученость Распятого и восточное многоженство Скитальца. Нам бы так! Но то, что позволено Королю, не позволено смерду; зорко глядит многоглазый Тха-Гаят, отрекшийся брат Диавола, зорко и пристально, днем ли, ночью — не скрыться от его очей — и не пытайся. Ибо глаза его — не только звезды ночи, но и священники, а карающая десница — мать Очистительница, именуемая в некоторых местах непонятным словом «Инквизитиа». Трепещи же, прелюбодей, трепещи… если ты, конечно, не Король.

Уже у самых стен башни — толстых, высоких, из кроваво-красного камня, специально привезенного из долин От-Мэрила, — смуглокожий спросил Юзена:

— Как тебя зовут, парень?

Тот почувствовал, как в груди поднимается волна ликования, почти благоговения перед добрыми господами: «Может быть, даже запомнят! Может быть, я им пригожусь! Неужто — повезло?»

— Юзен, — ответил он, не поднимая взора.

— Держи, — к ногам упал мешочек, в котором что-то звякнуло. — Дальше мы доберемся сами. Господин благодарит тебя.

Парень осмелился наконец посмотреть на обоих всадников. Потом изогнулся в поклоне, одновременно поднимая с мостовой мешочек. Пальцы не верили в то, что ощущали, слова сами срывались с языка:

— Рад был служить вам.

— Ступай, — сказал смуглокожий. И господа ускакали в сторону башенных ворот.

Юзен сглотнул и, все еще не веря выпавшему счастью, запихал увесистый мешочек подальше от возможных алчных взоров, за пазуху. Позабыв обо всем на свете, даже о празднике, он поспешил обратно к воротам (но уже к другим, прекрасно понимая, что Ркамур вряд ли пропустит его обратно просто так). Там, отыскав гонцовую калитку, тихонько сбросил засов и — под громкий смех, доносящийся из сторожевой башенки над воротами, — шмыгнул в ночь.

Весь путь к дому он проделал бегом, а потом спрятался в дряхлом нужнике за огородом и извлек наружу сокровище. Луна светила слабо. Но сквозь широкие щели между досками свет все же пробивался сюда, так что, пусть и не сразу, Юзен смог рассмотреть содержимое мешочка.

Монеты; много монет из червонного золота. Парень вскрикнул, его рука дернулась; тяжелые кругляши покатились по настилу и с чавканьем упали вниз, спугнув сонных мух.

Червонное золото. Все равно, что ничего. Его ведь не сменять в городе, не заплатить им Грабителям — это будет выглядеть слишком подозрительно. Тотчас найдутся охочие отобрать сокровище.

«Только и пользы, что мух пугать», — подумал Юзен, но, пересилив, себя, опустился на колени и стал выуживать из зловонной жижи монетки. Мало ли, как жизнь обернется…

Добравшись до ворот башни, всадники спешились, и смуглокожий снова постучал рукоятью плети по железу. На той стороне тотчас загремели шаги. В створке ворот на уровне глаз раскрылось маленькое окошечко, и хмурый сонный голос проворчал:

— Какого дьявола?

— Мой господин приехал, чтобы учить принца, — снова, как и у городских ворот, ответил смуглокожий.

На сей раз гонцовая калитка моментально открылась, и их без промедления впустили внутрь. Опять коридор; впереди шагал наполовину проснувшийся, мрачно сопящий стражник. Он вывел их во двор башни и сопроводил к низенькой пристройке, в окне которой горела одна-единственная свеча. Постучавшись, стражник вошел внутрь и стал говорить с кем-то, негромко и настойчиво. Наконец выглянул, попросил гостей зайти и подождать здесь, пока Королю будут докладывать. Коней он распорядился поставить в стойла, накормить и напоить, изловив для этой цели пробегавшего мимо веснушчатого мальчонку.

В пристройке было тесновато. За маленьким столом сидел старичок с блестящей лысиной и огромной бородой, путавшейся, топорщившейся и всячески ему мешавшей. Он оторвал взгляд от книги, которую читал при слабом свете свечи, кивнул гостям и засуетился, освобождая лавку от вороха пергаментных свитков.

— Садитесь, господа, садитесь. Вы, небось, голодны, с дороги-то. Сейчас кликну Клариссу, она мигом чего-нибудь сообразит. Ничего, что я с вами так, по-простому? — мне, вроде как, позволительно, я ведь здешний «книжный червь», если можно так выразиться, книгочей, писарь и еще Распятый Господь наш ведает кто — в одном лице. Завис, так сказать, между небом и землей, между чернью, стало быть, и знатью, приходится и с теми, и с другими беседы вести, дела решать. Садитесь, садитесь.

— Кларисса! — крикнул он, отворив окно. — Кларисса, у нас гости!

— Сейчас! — пронзительно донеслось из темноты. Кто-то недовольно заворчал, кажется, в стороне похожего на сеновал темного здания. Спустя некоторое время, оттуда отделилась пышная женская фигура и направилась к пристройке книгочея, на ходу поправляя платье.

— В чем дело? — недовольно спросила она, миновав половину разделяющего их расстояния и разглядев, что «здешний „книжный червь“ « смотрит на нее из окна.

— Гости у нас, вот в чем дело! — пояснил он. — Так что не кривись. Блудом займешься опосля. Принеси-ка что-нибудь поесть, гости с дороги, притомились.

— Блудом?! — фыркнула пышнотелая обладательница пронзительного голоса.

— Скажешь тоже! Что нести-то?

— Да все неси, все, — раздраженно взмахнул рукой писарь, роняя на пол свечку. В самый последний момент смуглокожий подхватил ее и поставил на место, сокрушенно покачав головой и взглянув на своего спутника. Тот посмотрел ему в глаза и отрицательно взмахнул рукой. Смуглокожий подчинился и продолжал ожидать дальнейших событий.

События не замедлили явиться в лице все того же стражника. Он вошел в пристройку и попросил гостей следовать за ним. Те молча вышли, только писарь сокрушенно крякнул за их спинами да Кларисса, уразумевшая, что к чему, поинтересовалась у него:

— Угомонился теперь?

— Ну так я пошла, — и она, развив немыслимую амплитуду колебаний всех выступающих частей тела, удалилась в сторону сеновала. Писарь еще более тоскливо крякнул, зыркнул ей вслед и вернулся к оставленной книге.

Человек был среднего роста, уже в летах; с проплешинами на голове и спокойным уверенным взглядом в глазах. Он смотрел на что-то за темным окном и рассеянно кутался в сине-алый плащ.

Когда вошли гости, человек повернулся к ним и стал разглядывать: примерно с такой же бесстрастностью как минуту назад — ночь в окне.

Комната, в которую их привели, не отличалась особой роскошью — так, всего в меру. Не очень больших размеров, она казалась нелепо просторной из-за полного отсутствия мебели; лишь в дальнем углу, у стены, стояло кресло с высокой спинкой, возможно, предназначенное для самого Короля, да висело несколько гобеленов.

Стражник, который привел сюда гостей, вопросительно посмотрел на пожилого человека у окна. Кивок — стражник вышел.

— Добро пожаловать, — произнес скрипящим властным голосом обладатель сине-алого плаща. — Я готов выслушать вас, здесь и сейчас.

— Мой господин желает говорить с Королем, — сказал смуглокожий.

— Так в чем же дело? — невозмутимо спросил человек в сине-алом плаще. — Я и есть Король.

Молчаливый спутник смуглокожего отрицательно покачал головой, его руки взлетели в воздух и замелькали там с быстротой атакующих змей.

— Мой господин считает, что вы — не Король.

Сказано это было легко и буднично; человек в плаще, наверное, должен был бы обидеться, но он только улыбнулся:

— Прекрасно.

Он вернулся к окну и выглянул в него, словно проверяя, на месте ли ночь и не спит ли Тха-Гаят.

— Я на самом деле не Король, — кивнул, повернувшись к ним человек в плаще, — но и вы, господа, можете оказаться не теми, за кого себя выдаете.

Он пересек комнату, приблизившись к гостям, и пристально посмотрел на обоих:

— Кстати, а за кого вы себя выдаете?

Человек в плаще улыбнулся одними губами, глаза же продолжали изучать стоящих перед ним.

— Итак, я повторяю свой вопрос — кто вы, господа? И зачем вы пришли к Королю? Вы можете спросить — и это вполне закономерно — кто я таков, чтобы задавать подобные вопросы. Отвечу — я тот, от кого зависит безопасность Короля в этом месте (впрочем, и во всех других местах — тоже). Если вы явились сюда, чтобы убить правителя, лучше всего дождитесь удобного момента и отправляйтесь прочь, потому что сделать это вам не удастся.

— Мой господин приехал, чтобы учить принца — только за этим. И он не собирается покушаться на жизни правящей семьи, — добавил смуглокожий.

Человек в плаще кивнул так, словно заранее знал ответ.

— Если вы приехали, чтобы учить принца — как вы говорите — и если вы намереваетесь учить его в своих интересах, чтобы потом использовать — я советую вам сделать то же самое — уехать отсюда как можно скорее. Я не позволю причинить вред ни Королю, ни принцу, и у меня достаточно забот, чтобы заниматься очередными наемными убийцами, если вы таковыми являетесь. Вполне допускаю, что мои подозрения беспочвенны; и все же, учтите это, господа. Ну-с, так как же вы желаете, чтобы я представил вас Королю? Ваши имена, господа.

— Моего господина зовут Моррел. Я -Таллиб.

— Просто Моррел? — удивился человек в сине-алом плаще. — Без титулов, без званий?

— Ему не нужны титулы и звания, — ответил Таллиб, глядя на мелькание рук своего господина. — Те же, которыми он обладает, не должны быть раскрыты.

— Хорошо, — кивнул их собеседник. — В таком случае зовите меня просто Готарк Насу-Эльгад, опуская те титулы и звания, которые принадлежат мне — их слишком много. Теперь о вашей цели — насколько я понял, господин Моррел намеревается стать учителем принца. Но, — да будет ему известно, — принцу нужен не простой учитель. Не простой, а такой, который сможет обучать его боевым искусствам. Мечный бой, рукопашная, стрельба из лука — вот что нужно.

— Мой господин владеет всеми этими науками, — а также многими другими, не упомянутыми вами, — в совершенстве. И готов продемонстрировать это в любой момент.

Готарк Насу-Эльгад рассеянно кивнул, думая о чем-то своем. Он прошелся по комнате, провел рукой по гобеленовой вязи, и потом надолго остановился перед троном, словно там кто-то сидел. Наконец повернулся к Моррелу и Таллибу.

— Что же, я представлю вас Королю. Не знаю, господин Таллиб, каким образом ваш спутник надеется стать учителем принца — с оглядкой на его немоту, я бы не был столь самоуверен, но… Пускай попробует убедить в этом Короля. Кстати, — Готарк Насу-Эльгад повернулся к Морелу, — вы ведь понимаете, что просто так в учителя не принимают. Нужно будет пройти испытание. Какое именно — решит Король. Вы согласны?

Моррел кивнул.

— В таком случае, следуйте за мной, господа, — и Готарк Насу-Эльгад вышел из комнаты, не позаботившись убедиться в том, повинуются ли ему гости. В дверном проеме Таллиб замешкался, оглянулся на своего господина, но тот только утвердительно кивнул и сделал знак кистью: «Ступай».

Винтовая лестница, по которой им пришлось подниматься, была узкой и крутой; факелы, укрепленные в стене через равные промежутки, вовсю чадили, освещали же ступеньки крайне слабо. Слева, из-за каменной кладки доносились звуки веселья — и здесь, как во всем городе, царил праздник, здесь даже в большей степени, чем где-либо еще.

Готарк Насу-Эльгад и гости поднимались все выше и выше. Наконец они остановились у широкой двери с яркими рельефными изображениями зверей и цветов. Среди прочих особенно выделялся большой лохматый зверь, похожий на оживший валун. Это был медведь — животное редкое для здешних краев. Говорили, что в зверинце Короля есть несколько таких чудовищ.

По обе стороны двери застыли воины. При приближении гостей и их спутника, стражи отдали честь и распахнули створки. Готарк Насу-Эльгад вошел в зал. Гости последовали за ним.

Здесь было просторно и, благодаря свечам, необычайно светло, у стен стояли столы, на них — блюда с угощениями. А по всему пространству зала ходили высокие господа, удостоенные чести быть приглашенными на праздник совершеннолетия принца: бароны, лорды, графы — вместе со своими женами и фаворитками, своими вечными склоками, мелочными притязаниями и большими неуемными амбициями.

В дальнем углу, у окон, несколько музыкантов играли на флейтах и гитарах. Везде сновали слуги, стараясь предупредить любое высокогосподское желание.

Звякнула неосторожно задетая посуда.

Все присутсвующие, как только вошел Готарк Насу-Эльгад и гости, остановились, обратив на них взоры, а после продолжали свое прерванное передвижение вкупе с разговорами, приглушенным смехом и плетением интриг.

В дальнем конце зала на троне из черного дерева сидел Король — средних лет мужчина с уверенным взором властелина. Он взирал на своих подданных с высоты своего положения — как в зале, так и в государстве — и чуть презрительно щурился, когда до его слуха доносились обрывки высокосветских бесед. Если бы не случай, он вполне мог бы стать одним из них, ходить сейчас меж столов и соперников, думая, как бы урвать кусочек послаще да повкуснее. Но ему повезло, он родился в Королевской семье, и теперь в полной мере мог насладиться всеми благами, даруемыми ему этим родством. Взгляд Короля часто возвращался к высокой стройной даме с глубоким вырезом декольте, из которого буквально выпирала наружу снежно-белая плоть. Дама несколько раз ловила сей взгляд и возвращала его Королю, так что даже несведущий в придворных делах мог догадаться: сегодня ночью вдовствующий супруг, отец виновника торжества, не останется одинок.

Сам принц сидел рядом с Королем, на уменьшенной копии отцовского трона и откровенно скучал. Все были заняты своими взрослыми делами, официальная часть с преподнесением подарков давным-давно закончилась, сами подарки унесли; а он, долговязый рыжеволосый мальчик, обреченный на вечное одиночество уже одним тем, что родился принцем, вынужден был сидеть в зале и наблюдать за происходящим. Еще год назад он вполне мог бы уйти с этого праздника, но теперь считался совершеннолетним, так что подобная выходка уже не сошла бы ему с рук. Увы, этот день рождения грозил стать худшим из всех, им отпразднованных.

Появление Готарка Насу-Эльгада, прервавшее на некоторое время разговоры, привлекло внимание Короля. Он знаком поманил вошедших, и те отправились через весь зал к трону.

— Мой Король, — сказал Готарк Насу-Эльгад, кланяясь: почтительно, но не слишком низко. — Я привел к вам человека, который хотел бы удостоиться чести учить принца.

Король огладил ладонью широкую черную бороду, оценивая взглядом пришедших. В результате он выделил Моррела и обратился к нему:

— Итак, ты хочешь стать учителем принца?

Моррел поклонился в знак согласия со словами Короля.

— Хорошо, — сказал тот. — Готарк, вы ознакомили его с условиями?

— Да, мой Король, — ответил Насу-Эльгад. — Иначе я не посмел бы беспокоить вас.

Король кивнул

— Что ж, тогда… — он на мгновение задумался, — пускай позовут Ркамура. Испытаем этого господина. Посмотрим, годится ли он в учителя наследнику.

Послали за Ркамуром.

Пока длилось ожидание, любопытные гости успели сообразить, что к чему. Те, кто слышал разговор Короля с пришедшими, пересказывали его остальным. Вскоре на Моррела и Таллиба так или иначе были обращены взгляды всех присутсвующих: кто-то смотрел исподтишка, еще не зная, какой статус получит пришелец, и не желая раньше времени проявлять к незнакомцу какой-либо интерес; кто-то — в открытую, то ли от чрезмерной самоуверенности, то ли от слишком сильного любопытства.

Наконец Королю доложили:

— Начальник стражи городских ворот ждет вашего повеления.

— Отлично.

— Господа, — произнес правитель, и все разговоры в зале оборвались. — Господа, к нам только что прибыл человек, который претендует на место учителя принца. Сейчас мы проверим, насколько хорошо он владеет мечом. Для этого состоится поединок между нашим гостем и Ркамуром — лучшим мечником Зенхарда. Вы готовы?

Моррел, к которому был адресован вопрос, кивнул и вышел в центр зала, дожидаясь своего противника. Тот не замедлил появиться.