Грянула музыка, и выходит на пятачок без всякого предварительного представления баскетбольного роста факир, ну, чалма с рубином, халат до пят и всё такое. Публика затихла, ждёт, а тот руки на груди скрестил, глаза закатил и замер, паузу держит. И тут, вот-те фокус, полы халата зашевелились и выползает из щёлочки устрашающих размеров елда, другим словом и не назовёшь. Да такая, что сам Лука Мудищев позавидовал бы. Растёт, вздымается да кровью наливается, ужас просто. А в зале тишина и у всех рты пораскрыты.
      И тут ба-бах прямо фонтан к потолку, выражаясь по научному, бурное семяизвержение, а сверху мелкими капельками на нас. Факир-то, поклонившись, гордо удалился под долгие аплодисменты, а замминистра, отряхиваясь, зверем смотрит на меня. Я – на китайца, а тот своё бормочет, мол, не порно это, а физиология. Я так и перевёл, а замминистра мне кулак кажет. Ну, слава богу тут кордебалет пристойный пошёл, выпили по бокалу, расслабились. Как оказалось, рано.
      В конце представления выходит на тот же пятачок девчушка миленькая такая, из местных. Танцует вокруг какой-то корзины, а сама постепенно с себя всё стаскивает, в общем стриптиз. И тут из корзины вдруг выползает питон, не большой, не маленький, а так, с руку
      Шварценеггера будет. Выполз, огляделся и – к девочке голенькой.
      Забрался на неё, обвил у талии, а голова – глаза в глаза, и глазки такие холодные-холодные. Публика опять вся замерла, а этот гад открывает пасть и ну длинным своим язычком раздвоенным вылизывать у партнёрши грудь, там где самая эрогенная зона.
      А та всё танцует и змеюку вниз тянет, потом и вовсе легла. А питон, не поверите, стал ей голову в вагину совать, туда-сюда. Ну, прямо половой акт на глазах у изумлённой публики. Благо, не долго это продолжалось. Девица в изнеможении откинулась, а питон-похабник напоследок голову вытянул и на пол уронил. Тут затемнение, туш музыкальный, опять бурные, долго не смолкающие аплодисменты. А как свет зажёгся, глянул я в страхе на начальника, сидит он туча-тучей и личико аж багровое. А китайский мой дружбан одно слово только и сказал: "Дрессировка".
      Думал я, конец моей карьере, но, к счастью, обошлось, кое-как оправдался, сославшись на местные нравы. А вот китайцу это обошлось в ящик виски и кучу сувениров для подобревшего в конце концов замминистра. Иваном Тимофеевичем его звали, царствие ему небесное.
 

Спецназ

 
      Вот наслышаны мы о спецназе и по телеку про него насмотрелись, а всё кажется, что это из другого мира и парни те из другого теста. И я так думал до той поры, как приобщился к этому миру. Давно это было, выдернули меня на страшно секретные сборы по линии ГРУ, то есть военной разведки. Был уже кое-какой опыт за плечами, пять лет работы в условиях военного времени во Вьетнаме и даже орденок с медалькой за это дело. За него, видно, и приобщили.
      Собрали в основном бывших выпускников МГИМО и Института стран
      Азии и Африки (я из последних). Все – офицеры запаса после военной кафедры, да вы сами знаете, какая там подготовка. Погрузили в вагончик и – в Литву, на лесную базу под городком Шяуляй. Нарядили нас там в солдатскую форму с офицерскими погонами и разбили на отделения с рычащим названием ГГР (группа глубокой разведки), а меня командиром взвода определили.
      Быстро перезнакомились, оказалось, что в других группах – усатые и бородатые курды, бывшие боевики, нашедшие у нас в стране убежище, и "возвращенцы", дети русских реэмигрантов из Франции, приехавших в
      Хрущёвскую "оттепель" на родину. Эти нашего быта не вытерпели и опять сбежали, но уже недалеко – в Прибалтику, дальше не пустили.
      Каждому такому командиру, как я, приставили "наблюдателя" из кадровых офицеров, и началось.
      Подготовка оказалась воздушно-десантная и диверсионная, проводилась на базе ВДВ. Народ там оказался серьёзный и тёртый. В
      1968 г., когда наши партия и правительство решили несколько подправить ошибочный курс руководства братской Чехословакии, именно эти десантники первыми выбросились на пражский аэродром и обеспечили приём самолётов с основным военным контингентом.
      Руководил нашей подготовкой по парашютному делу бравый майор.
      Этот герой в одночасье сменил лейтенантские погоны на майорские после того, как его в ходе воздушного шоу на канате стравили из самолёта, а он, вытянувшись в воздухе во фрунт, отдал честь стоящему на трибуне министру обороны и своему начальнику, командующему ВДВ генералу Маргелову. А потом ещё, отцепившись от каната, приземлился с парашютом метров с 30, повторив воинское приветствие уже с земли.
      А вот ас-пилот первого самолёта, с которого нас десантировали, наоборот, был понижен в звании за то, что на свой день рождения поднялся в воздух с друзьями-однополчанами и пока не был допит ящик с алкогольными напитками, не приземлился, несмотря на матерный рёв по рации комполка.
      Да, так вот, стали нас, подучив маленько, сбрасывать и с малых самолётов, и с больших, и днём, и ночью, и во поле, и в лес. Страху натерпелись с этим парашютом, не передать. А меж прыжками учили, как мочить противника голыми руками, ножики метать, взрывать, что ни попадя, ну, и конечно, стрельбе из разного оружия. Но всё это воспринималось нами несерьёзно, как игра, детская забава, в общем хихоньки-хаханьки.
      Но вот настал день заключительных учений. Объяснили задание: уничтожить ракетную установку в тылу предполагаемого противника и самостоятельно, любыми средствами, вернуться на базу. Это и была конечная цель подготовки. Короче, сбросили нас ночью с полным боевым снаряжением в чащу непроходимую, и потопали мы по карте, что мне одному как командиру выдали.
      Долго не прошли, стал народ уставать, а иные ноги в кровь разбили, ботиночки-то выдали новые. Я – к "наблюдателю", мол, потеряем людей, надо темп умерить, а он "Вперёд, вперёд!" и дальше чуть не вприпрыжку, привычный, чёрт. А за ним и несколько из моих ребят увязались. Остальные – вповалку. Я им объясняю, что надо идти, никуда не денешься, а они меня хором – по известному адресу.
      Ну, думаю, хана нам пришла, и вдруг, для себя неожиданно, как гаркну: "Встать, ёжкин корень!". Сам перепугался, но и других пуганул, да так, что подчинились ошарашенно мои бойцы. Построил всех, тех кто посильнее – в передовое охранение, слабых в середину, двоих поумнее, кандидатов наук на гражданке, в штаб назначил, мне в помощь с картой разбираться, одного, самого ершистого – главным разведчиком. Народ как-то взбодрился, меня даже не Сашкой, а командиром стали величать. По команде тронулись и в путь.
      Всю ночь шли, на полпути наткнулись на штабную палатку с отцами-командирами сборов, что и полагалось по заданию. Те, естественно, бухали ханку, нас поджидаючись, но встретили нас ни в одном глазу и на полном серьёзе. Сказали, что курды уже отметились, но и мы хороши. Пожурили лишь за один недочёт. Знаком оповещения у нас был вороний "ка-р-р", а, как со знанием дела подсказало начальство, птички ночью не каркают, но что с горожан возьмёшь.
      Нацедили мне, как командиру, стакашек и благословили в дальнейший путь.
      Шли до утра, днём укромно подкормились десантным пайком и выспались, а как солнце село, опять вереницей к уже близкой цели.
      Шли, шли, подустали зверски, и тут чувствую, бунт назревает. Бурчит народ, недовольство выказывает и, вот-те здрасьте, мой же друг и однокашник, тоже Сашка, аж засипел, мол, пора у командира карту отнять, завёл к чёрту на кулички, спасайся, кто может… Но номер не прошёл.
      Я его перво-наперво обложил откуда-то взявшимся уже командирским баском, потом на поляне к какому-то дубу подтащил, а рядом двух ребят самых нахалистых с калашами поставил и завопил: "Расстреляю к чёртовой бабушке! Оружие наизготовку, по счёту три – пли!
      Ответственность беру на себя". Патроны-то холостые были, но знал
      Сашка, что обжечь вблизи можно мало не покажется. Бухнулся на колени, мямлит, мол, простите, товарищ командир. Ну, тут уж полная лафа пошла в смысле дисциплины, ребятки поутихли, подтянулись, благо, и на цель вскоре вышли.
      Выслал вперёд разведчиков, те, на удивление профессионально, на пузе метров пятьдесят проползли и выведали, где наши же ребята, противника изображавшие, покуривали да дремали у костра при фанерной ракете. Даже одного "языка", спеленав и рот закляпив, притащили. Ну тут мы страшный тарарам из калашей устроили, опять же взрывпакет хлопнули по всем правилам искусства и разнесли "ракету" к едрёной фене в щепу, в общем задание командования выполнили. А наставника, лихого капитана, что увёл часть моих ребят, только через двое суток выловили в болотах и благополучно эвакуировали.
      Не буду рассказывать как возвращались, как, выйдя из леса, реквизировали рейсовый автобус с перепуганными латышами, который и доставил нас почти до базы. Оказалось, из всех групп задание выполнили только, естественно, курды да мы, несмышлёныши. Автобус нам простили, а мне, как командиру ГГР, торжественно вручили латышский керамический набор из кувшинчика и стаканчиков.
      А ещё вручили, уже неофициально, самый почитаемый в воздушно-десантных войсках оберег, значок парашютиста с груди разбившегося до состояния мешка с желеобразной массой внутри солдатика. У него это был всего второй прыжок, да вот песчинка попала в прибор для выдёргивания парашютного кольца на случай отключки в воздухе пужливого парашютиста, а он на свою беду таким отказался.
      Вот тогда я и понял, что даже из сопливой интеллигенции, если с ножом к горлу магическое "Надо, Федя, надо", какие-никакие, а спецназовцы могут получиться. А меня ещё через несколько лет те же гэрэушники, повысив в звании, опять забрили на сборы, но уже на базу где-то под Кировоканом в Армении и для прохождения военно-альпинисткой подготовки. Вот уж где я натерпелся страху поболе того, что испытал в прыжках с парашютом.
      Там-то мандраж охватывает только перед шагом из самолёта в воздушное пространство, а я такое уже пережил во время студенческих сборов. К тому ж в Литве я был уже командиром и, если и тряслись поджилки, вида подавать права не имел. А в армянских горах испытал мучительное ощущение мухи, ползущей по стене в убийственной близости к полу. А ведь были ещё и так называемые "отрицалки". Это когда оказываешься подвешенным на крючьях под потолком нависающего каменного козырька. И уж до полного глазного остекленения доходишь, когда перебираешься на карабине по тонкой ниточке троса через бездонную пропасть.
      База с изуверской хитростью была расположена на трёх уровнях крутой горы, внизу столовая, посерёдке палатки, а ещё выше – туалет.
      Так что, хошь не хошь, а карабкайся весь день-деньской, укрепляй мышцы ноженек. Поначалу кое-кто и не доносил заложенное в себя в столовке до высшего уровня, но скоро все пообвыкли и шустрили вверх-вниз не хуже мушек.
      В середине месячных сборов меня выдернул оттуда на воскресенье сосед по дому в Москве и друг закадычный Грачик, проводивший неподалёку (а в Армении всё неподалёку) с семьёй отпуск на родине.
      Это было сделано вопреки всем правилам и обошлось в ящик лучшего армянского коньяка его двоюродному брату, Самвелу, местному
      "князьку" (директору треста общепита).
      И был выезд на горную речку с барашком в багажнике машины, и ещё один ящик, но уже водки, охлаждённый в ледяной речной водичке, и
      "хоравац" (тоже шашлык, но уже не из барашка, а молодого кабанчика).
      Кстати, перерезать глотку блеющему барашку было поручено мне как фронтовику и бойцу спецназа, что я и сделал для поддержания репутации ВДВ, предварительно приняв на грудь стакан охлаждённой.
      В завершение дружеского пикника мы вкусили потрясающее блюдо из почти всего, что осталось от закланного мною агнца (на шашлык идёт только спинная вырезка и рёбрышки) и томилось на углях с утра. Блюдо это поглощается стаканами и имеет потрясающий отрезвляющий эффект. А потому уже плотно стоящего на ногах, меня загрузили в машину местного начальника УВД с мигалкой и доставили к шлагбауму сборов.
      Добравшись до палатки, я только смежил веки, как услышал "Рота, подъём!" – и снова вверх-вниз по горам, по долам до самого отбоя.
      А в заключение сборов восхождение на Арагац (названному так, наверно, по одноимённому армянскому портвейну, ибо турецкое название
      – Алагёз). Этот неописуемой красоты трёхтысячник со снежной шапкой, конечно, несравненно мельче турецкого Арарата (вечной боли армянского народа), но сил и нервов у нас забрал много. Главное, мы его всё же (Гип-гип-ура!) покорили, и, скатившись кубарем по снегу в распростёртые объятия отцов-командиров, получили от них, не отходя от кассы, значок военного альпиниста.
 

Чирей

 
      Всегда с удовольствием вспоминаю молодые студенческие годы. Да и не только я. Как встретимся с однокашниками по университету, такая лавина воспоминаний поднимается, что можем часами перемывать старые косточки, перебивая друг друга и каждый раз начиная словами "А помнишь, как…". Жаль, что всё реже эти встречи и народу поубавилось, ну, да ладно. Вот одна из таких историй.
      Послали нас со второго курса на целину. Не поднимать её, родимую, это уж давно сделали наши предшественники, а строить. Выпало нашей бригаде воздвигать в целинном совхозе коровник. Что построили мы, хилые гуманитарии, отдельный разговор, да и не об этом речь. Скажу только, что даже совхозный инженер не нашёл этому определения.
      Вернее, нашел, но это уж из разряда ненормативной лексики, потому опустим.
      Была в нашей бригаде одна девчушка, в отличие от нас, с вечернего факультета, медицинского. Вечером училась, а днём работала в университетской поликлинике санитаркой. Всем она сразу полюбилась за весёлый и добрый нрав. К тому же выполняла врачебные функции, ну там кому что йодом помазать, перевязать, пургену или аспирину подкинуть и так далее. А у меня, на мою беду, прямо перед возвращением чирьи возникли на шее, видать, от степной казахстанской пыли, в которой работали. Вот меня Нина, так её звали, и мазала какой-то вонючей мазью, а перед отъездом наказала и в Москве зайти к ней в поликлинику.
      Зашёл, скорее ради общения с хорошим человеком. Ниночка меня смазала, повязку сменила. Поболтали, повспоминали, похихикали, а напоследок она сказала, в какой кабинет дня через два прийти. Когда решил заскочить, смотрю, у кабинета огромная очередь студентов.
      "Граждане, – говорю я с поклоном, – не откажите в любезности, пропустите вне очереди, мне только чирей перевязать". Чувствую, народ как-то заколдобился и оцепенел.
      Я, пользуясь сумятицей, быстро за дверь и заскочил. А там вижу,
      Нины нет, а сидит какой-то врач с бородёнкой, интеллигентной наружности. Отрывает глаза от бумаг, очки снимает и спрашивает: "Вам что, молодой человек?". Я немного смутился, говорю, мол, к Нине пришёл, она меня тут перевязывала. А он: "И что это вам Ниночка перевязывала?". "Да шею", – говорю, а сам чувствую, что-то не так.
      И тут врач стал как-то мелко-мелко смеяться, аж ногами задрыгал.
      "Я, – говорит он сквозь хихиканье, – не по этому делу, вот если б что пониже перевязать, тогда пожалуйста". Выскочил я из кабинета, как пробка из бутылки, оглянулся, а на двери крупными печатными буквами "УРОЛОГ". Уж не знаю, каким чудом, но это вмиг стало известно всему курсу, видно, кто-то из наших в очереди затесался.
      Долго потом на потеху всем окружающим спрашивали меня, кивая многозначительно на область ширинки: "Ну, как твой чирей, перевязан?".
 

Перпетуум-мобиле

 
      В жизни чем чёрт не шутит, всяко бывает, столкнёшься с чем-то непонятным, ну, задумаешься на минуту, потом плюнешь и дальше бежишь. Вот ехал я как-то на такси к друзьям на день рождения, вдруг на светофоре дверь задняя открывается и мужичок какой-то вида весьма непрезентабельного залезает. Мы с таксистом обернулись, и на наш немой вопрос тот и говорит деловитым тоном, мол, подбросьте по пути, сойду на третьем перекрёстке.
      Домчали туда, обернулись, а сзади пустота и никогошеньки. Прямо мистика какая-то, машина ведь даже не притормаживала. Посидели мы с таксистом огорошенные да и дальше поехали. Потом уж умные люди объяснили, что был то фантом, застрял между двумя мирами, вот и пугает людей. Ну, фантом так фантом, а выгоду свою блюдёт, за такси-то не расплатился.
      Но это я так рассказал, для затравки. А поведать о другом хочу.
      Работал я в самом начале постсоциалистического периода директором инновационной фирмёшки при одном НИИ. И вот звонит мне замдиректора института, говорит: "Был тут у меня чудик, из тех, что перпетуум-мобиле изобретают, так я его, ты уж извини, к тебе отфутболил". Только трубку положил, в дверь робкий стук, чудик явился – не запылился. В плохоньком пальтишке, волосики редкие, очки в палец толщиной, в руках шапку мнёт. Присел бочком на стул и стал рассказывать.
      Мол, так и так, служу уж десять лет после института в богом забытой деревеньке сибирской, преподаю детишкам физику, а заодно и всё остальное. Вечерами со скуки в сарае рукодельничаю, всё больше приборчики разные для учеников. И вот как-то вроде как озарение нашло, стал мастерить одну штуковину, сам не знаю что. Так она, зараза, уже третий месяц над старым корытом в воздухе висит, без всяких источников питания. Подозреваю, что антигравитация. Вы, говорит, конечно, не поверите и за дурачка, как и другие, меня примите, но Христом богом клянусь, так оно и есть.
      Рассказал ещё, что в Москву приехал ненадолго, в надежде найти эксперта, чтобы поехал и своими глазами убедился. Ну что тут скажешь? Я, вестимо, репу почесал и говорю, мол, приходите через денёк-другой, мы тут покумекаем, может, что и придумаем. С тем мужичка и отправил. Подумал, подумал, плюнул и забыл. А ближе к вечеру звоночек. Поднимаю трубку и слышу весомый такой голос: "С вами говорит майор КГБ такой-то". Я чуть не обделался, время-то было ещё пужливое. А майор мне вкрадчиво и с напором, мол, был у вас гражданин, так не извольте больше беспокоиться на его счёт, теперь мы им занимаемся. А вам я бы твёрдо посоветовал выкинуть это всё из головы. Ну, я естественно проблеял, что уже всё немедля забыл, и трубочку с трепетным пиететом и некоторым облегчением на телефончик вернул.
      Вот помянул я, слава богу что не на ночь, приснопамятное КГБ и потянуло на лирическое отступление. Так уж повелось, что помянешь
      Францию – на ум приходит коньяк "Наполеон", Германию – автомобиль
      "Мерседес", а Россию – водка под икорочку. А ещё два слова из трёх букв. Одно – из тех, что раньше писали на каждом заборе, а другое – что и произнести-то вслух боялись, чтобы чёрта не накликать. Уж больно овеяно оно мистикой и аурой трепетного страха вкупе с почитанием. И вот, как мне кажется, почему.
      Если гаишники ведут свою родословную от Соловья-разбойника, то
      КГБ во всех своих ипостасях ("скуратовщина", "охранка", ВЧК, ОГПУ,
      НКВД, МГБ, теперешнее ФСБ) своими корнями уходит в Колдовской приказ, учреждённый царём-батюшкой Алексеем Михайловичем (вторым из рода Романовых и по кликухе Тишайший) в качестве службы безопасности державной семьи. Возглавил тот Приказ Артамон Матвеев, дядя девицы
      Нарышкиной, ставшей царицей и маманей самого славного из царей -
      Петра, наречённого Великим.
      В созданном царём учреждении собраны были сильнейшие колдуны
      Руси, а самым-самым и был как раз волхв Артамон, колдовскими чарами загубивший прежнюю жену Алексея Михайловича, дабы подсунуть ему свою протеже. Да и самим царём вертел он как хотел, а в конце концов навёл и на него смертельную порчу. И по сию пору крепки те традиции незапамятные, вы не находите?
      А касаемо того чудика с "перпетуум-мобиле", так я о нём больше ничегошеньки не слышал, а вот нет-нет вспоминаю и задумываюсь, что же всё-таки это было?
 

Мистика

 
      Вот сейчас волна какая-то пошла возрождения интереса к потустороннему. Церковь ожила, экстрасенсы, маги, колдуны всякие расплодились вроде бы ниоткуда взявшись. Кто верит, кто нет, а я вот и да, и нет, на перепутье можно сказать. Я в общем-то крещённый.
      Бабушка в тайне от родителей и с большим риском для их репутации, в церкви окрестила да и в своё время в ушко кое-что крамольное нашептала. Но потом комсомол задолбал, мозги запудрил. Да и сейчас, разбуди среди ночи вопросом, что такое религия, выпалю не задумываясь – опиум для народа.
      Но кое-что сдвинулось всё же в моих мозгах Фомы неверующего. А произошло это так. В студенческие годы увлёкся психологией, интересовала меня допреж всего механика сновидений. Мол, откуда это всё в сон приходит, полёты радостные в небесах, порнуха приземлённая и в те годы строго настрого запрещённая, и прочее. По учебникам выходило, что это отражение реальных событий вкупе с загнанными вовнутрь желаниями. Но сомнения оставались.
      Недаром же ещё древние греки считали, что во сне люди общаются с богами. Менделеев во сне получил как на блюдечке с голубой каёмочкой таблицу химических элементов, Сальвадор Дали как-то признался, что все сюрреалистические сюжеты черпает во сне, Рафаэль тоже что-то подобное говорил. Да что далеко ходить, наш Пушкин никогда не скрывал, что имеет в творчестве сильных покровителей, общающихся с ним во сне.
      Этому можно верить, можно не верить, лучше я вам про себя расскажу, тут уж что было, то было. А было то, что я, как и все дети, летал во сне и знал от бабушки, что когда так летаешь, то растёшь. И любил полетать во сне очень. Кому ж не хочется в детстве побыстрее вырасти? Но вот какая штука со мной приключилась. Лет тринадцать уж было, стало быть в шестом классе учился. И обязали нас всех бежать кросс вдоль забора школьного по всему периметру.
      Надо сказать, что не любил я длинные дистанции. То ли дело рвануть на стометровочку, по которой я занял аж второе место на школьной олимпиаде. А вот мучиться, ждать второго дыхания – ну не по мне это было. Но деваться некуда, принял старт и затрус и л, не особо напрягаясь. И тут вдруг нашло на меня какое-то помутнение и картинка полёта из сна явилась. И я полетел уже наяву. Нет, не взмыл в небеса, а как бы потерял здорово в весе и понёсся, буквально отталкиваясь от земли пальцам ног.
      Что это было, до сих пор не пойму, то ли проблески левитации, то ли ещё что, но к финишу я прискакал как заяц, побив все рекорды.
      Физрук был в отпаде и стучал секундомером о колено, греша на прибор.
      А я впервые о чём-то задумался, но по младости лет скоро выкинул из головы.
      Прошли годы, и вот я решил сны свои моделировать. Технология простая. Перед сном разрабатывал общий сюжетец с участием конкретных, мне знакомых лиц, завязку там, кульминацию. Короче, сам себе режиссёр по методу Станиславского. И пошло-поехало, не поверите, такие сериалы лепил, что теперешние и в подмётки не годятся. Жизнь стала намного интереснее, это вам не "Голос Америки" по ночам втайке слушать.
      Ума хватило обо всём об этом помалкивать, но по частоте вопроса
      "Чего это ты лыбишься?" понял, что и народ наш студенческий стал во мне что-то замечать. Но недолго фраер танцевал, стало меня это что-то угнетать. Вроде как кто-то с моего режиссёрского кресла сгоняет – я одно заказываю, а сюжет совсем по-другому развивается, да всё страшней и непонятнее.
      И вот как-то заготовочку очередную слепил, и заснуть не успел, как появился мой любимый питерский родственник, дядя Жоржик.
      Чувствую, недоволен чем-то, но за стол всё же усадил и разлил привычно. Приняли мы на грудь, выдохнули, а дядька мне пальчиком грозит, мол, прослышал, не тем делом занялся. Я с виноватой улыбочкой по второй наливаю, а он рюмашку кусочком чёрного хлебца прикрыл и говорит: "Будя, мне на упокой надобно". И на кровать возлёг, руки скрестив.
      Проснулся я совершенно обалделый, в голове каша и сердце щемит.
      Маялся, маялся, не выдержал, звоню в Питер. А тётка мне тут и сообщает со слезами, что скончался, мол, раб божий, приказал долго жить. Ну, как обухом по голове, и одна в ней только мысль: "Надо в церковь дуть". Собрался, пошёл, благо, недалече. Прикупил свечку тонюсенькую, поставил за упокой души куда все ставили. Потом по храму прошёл и каждому лику святому поклонился и внутренне помолился за очищение от скверны. Уж и не знаю, откуда и слова-то взялись.
      И ниспошло облегчение на душу мою, и глупостями небогоугодными заниматься перестал. Атеистом-то я остался, но уже не таким закоренелым, каким был. Всё-таки понял, что там, наверху, в космосе ли, астрале или где ещё, но есть что-то вроде матрицы, что почитать следует да побаиваться.
 

Вежливость

 
      Приятно, конечно, что вежливость внедрилась наконец в сферу обслуживания. Но порой она обретает уж больно формальный характер, балансируя на грани бестактности. Вот, скажем, пришлось намедни побывать в морге на прощальной церемонии по поводу кончины моего друга старого. При выходе служительница ритуального культа с елейно сладкой улыбкой на лице и полупоклоном вежливо говорила каждому покидающему зал "До свидания!". Нетрудно вообразить смятение чувств родственников и друзей усопшего. Хорошо ещё не "До скорого!", что оставляло надежду порезвиться ещё в этой жизни.
      Или это наскучившее предупреждение Минздрава о вреде курения. Ну, чего стоит это многократно тупо повторяемое выражение заботы о твоём здоровье? Да в силу эффекта "замыливания" каждый курильщик в упор это предупреждение давно не видит. А если уж это клятое министерство всерьёз озаботилось твоим здоровьем, во что верится с трудом, то прояви такт и уважение к потребителю. Напиши на сигаретной пачке, что предупреждение последнее и что в каждую миллионную сигарету добавлена капля такого никотина, который и взаправду убивает лошадь, не говоря уж о курильщике. Вот тогда дело будет. Да народ сбежится поглазеть на прикуривающее чмо, ставки будут ставить на "помре-не помре".
      Так что, граждане, будьте, конечно, взаимно вежливы, но если предупреждаете, то только раз, а при повторе можно и мордой об стол.
 

Школа жестов

 
      Как-то подзабылась у нас лексика жестикуляции. Всё свелось, особенно среди молодёжи, к выпячиванию среднего пальца правой руки в направлении обидчика да вихлянию задом в знак отказа от подчинения, а в отдельных случаях – приглашения к разврату. А ведь гамма человеческого общения посредством жеста весьма широка. Вспомним хотя бы принятую у древних славян сложную комбинацию из трёх пальцев с введением большого между двумя соседними (фига или по научному – кукиш). Это изначально символизировало половой акт, но потом вылилось в оповещающий знак отказа от оного.
      Нелишне напомнить, что знак из двух пальцев в форме латинской буквы "V" от "Victory", столь любимый Черчиллем и другими лицами англоязычной национальности, изначально тоже был нашим и назывался
      "коза рогатая". Использовался он для шутливого устрашения малышей путём тыкания в область животика. В молодёжном варианте применялся при заигрывании с девушками-хохотушками, при этом движение вилочкой, развёрнутой ладонью вверх, производилось по более низкой траектории.
      Кстати, хитросплетение большого и указательного пальцев правой руки неправомерно трактуется как обозначение буквы "о" от "О'кей!".
      Давно доказано, что это "о" от русского слова "очко", просто наши пращуры дополняли этот жест введением в образованное пальцами отверстие указательного перста левой руки, что означало тогда угрозу страшной расправы.
      Сложную метаморфозу претерпела так называемая распальцовка, получившая у нас столь широкое распространение среди бандитствующих элементов и политиканов местного разлива. Этот жест в екатерининские времена был принят в московских масонских ложах всего лишь как намёк на супружескую измену и не считался в ту эпоху размягчения нравов непомерно обидным. Правда, и тогда в среде музицирующей публики этот жест означал, что мелодия навеяна Сатаной.
      А мягкое пошлёпывание внешней стороной ладони по шее, означающее ныне шутливое приглашение опрокинуть стакашек? Историческими хрониками зафиксировано происхождение этого жеста. Возвращаясь на шхуне из Голландии после обучения, молодой ещё царь Пётр возжелал отблагодарить шкипера за науку и выжег ему на шее государеву печать, демонстрация коей в любом кабаке Российской империи гарантировала тому выпивку на халяву.
      Вытянутый перед собой кулак при покачивании с небольшой амплитудой – обозначение угрозы в рамках полушутливого "Ну, погоди!". Забавно, что этот жест в Юго-Восточных странах является показателем скрытности характера и готовности к любой подлянке, в отличие от открытых ладоней, приподнятых до уровня груди. Этот жест мы часто встречаем в изображениях Будды, а вот кулак да ещё с зажатой в нём кепкой, что навязчиво мельтешил ранее на портретах и в скульптурных изображениях приснопамятного Ильича, однозначно воспринимался восточным человеком как угроза.
      Кручение головой туда-сюда в горизонтальной плоскости – отказ или отрицание, причём по резкости движения можно определить категоричность смысла, от мягкого "Фигушки" до "Пошёл ты на…".
      Вертикальное кивание головой – знак согласия или, по обстоятельствам, выражение подобострастия. Характерно, что у наших славянских братьев болгар полярность этого жеста изменена на противоположную. То есть, если болгарка крутит носом – это согласие с предложением, а если кивает, то отзынь. Тут легко попасть впросак.
      Троекратное подмигивание мужчины правым глазом означало приглашение разлить на троих. Этот жест, по предположению, можно проследить до библейских времён формирования святой троицы. А вот подмигивание левым глазом в исполнении особы противоположного пола – приглашение к соитию. Отсюда, вероятно, и бытующее по сию пору выражение "сходить налево". Ответным жестом иногда служило покачивание кулаком согнутой в локте руки. При этом локоть должен упираться в пах, а кулак дрожать якобы от напряжения.
      Колебательные движения пальцами в области рта с одновременным произнесением магической формулы "бля-бля-бля" означало в супружеском общении "много болтаешь, дура", а постукивание костяшками кулака правой руки в области верхней чакры головы, то есть темечка – "ну, ты и тупой". Дальнейшее развитие беседы могло привести к покручиванию указательным пальцем у виска в знак констатации низкого интеллектуального уровня собеседника.