Благодаря им, носителям прекрасного, каждое сооружение в городе подлинный шедевр: жилые дома, мосты, заводские и фабричные корпуса, памятники; даже об общественных уборных, собачьих конурах и клетках в зоопарке можно говорить как о драгоценнейших жемчужинах зодчества.
      В Архитектории модно все, что прекрасно, в том числе постройки двух- или трехтысячелетней давности. Поэтому нет такого стиля, образцы которого не были бы представлены в местной архитектуре: вы найдете тут и Древний Египет, и Древнюю Грецию, и готику, и Возрождение, и барокко... Все прекрасное, что создал человек, все, что он в силах создать прекрасного, вы сможете увидеть в этом городе, и разнобой в его архитектуре не покажется вам безвкусицей, ибо прекрасное + прекрасное = прекрасному.
      Когда все кругом красиво, красота не только радует глаз, но и полнит сердце, и неудивительно, что жители Архитектории отличаются тонкостью и требовательностью вкуса. К тому же их с младенчества учат понимать и чувствовать красоту. В школе, сидя за удобными партами в ультрасовременных классах, они изучают макеты знаменитых шедевров искусства и делают учебные проекты стадионов, дворцов, памятников. При подготовке домашних заданий они пользуются конструкторами, деревянными кубиками, пластилином, а летом, во время каникул, закрепляют пройденное, сооружая на берегу моря замки из песка - до того красивые, что некоторые из них взяты под охрану государства как памятники архитектуры.
      Мой лучший репортаж и его последствия
      Это была идея редактора:
      - В Архитектории начинается Конгресс главных архитекторов. Поедешь туда. Если услышишь что-нибудь стоящее, сделаешь материал для нескольких номеров.
      И я отправился в путь. Об Архитектории и о программе конгресса я понятия не имел. Одно было несомненно: речь шла о чем-то бесконечно скучном, ведь все скучное обычно спихивали мне, самому молодому в редакции.
      В Архитекторию я приехал в отвратительном настроении, но едва ступил на перрон и увидел здание вокзала, на душе у меня повеселело: сколько я ни колесил по свету с блокнотом бродяги-журналиста, такой современной и изобретательной постройкой я любовался впервые.
      Но это было только начало. Я вышел на привокзальную площадь и глазам своим не поверил. "Мираж, - подумал я. - Неужели у меня галлюцинации?" Я видел не просто город, а город-сон, город-мечту. Эти величественные здания, памятники, граничащие с небом купола! Я попал в сказку, подобную "Тысяче и одной ночи".
      Однако ноги мои ступали по земле, и вокруг высились стены реальных зданий. Передо мной был фантастический город, существующий на самом деле. А я боялся чего-то бесконечно скучного! Да отсюда можно такой репортаж настрочить - пальчики оближешь!
      Я шел по улицам Архитектории, с наслаждением любуясь всей этой красотой, и в голове у меня звучали фразы из моей будущей корреспонденции:
      Город мечты. Триумф совершенства, царство гармонии!..
      Чудо Архитектории. Единственное место на земле, где образцы классического зодчества блестяще сочетаются с самыми смелыми современными образцами!..
      Когда смотришь на этот неповторимый город, душа впитывает в себя историю, искусство, красоту и, выпрыгнув наружу, скачет по улицам, точно мяч, обезумевший от радости...
      Я не сомневался, что напишу сногсшибательную статью. Я был первым журналистом, приехавшим в Архитекторию. Номера газеты с моим репортажем раскупят за несколько минут, и уж теперь-то главный редактор наверняка увеличит мне жалованье.
      Завороженный, я ходил по городу, пока не вспомнил о Конгрессе главных архитекторов, который должен был вот-вот начаться. Остановив одного из прохожих, я спросил, как пройти во Дворец конгрессов. Прохожий любезно показал мне дорогу и поинтересовался:
      - Прошу прощения, вы, должно быть, приезжий?
      - Да, я впервые в этих краях. Что за удивительный город! Я объехал полмира, но никогда не думал, что на свете существует подобное чудо.
      Похоже, он принял мои слова за розыгрыш, - иначе зачем ему было смотреть на меня с таким подозрением!
      - Я говорю правду. Удивительный город!
      - А по-моему, так себе городишко, - буркнул он с брезгливой гримасой.
      Водкой от него не пахло. Неужели я наткнулся на психа? Впрочем, у меня не было времени разбираться, и я поспешил на конгресс.
      Войдя в зал заседаний, я остолбенел: это был интерьер в форме головы, и участники конгресса должны были ощущать себя в нем не иначе как мозгом. Гениальное архитектурное решение, которое не могло не стимулировать в каждом из делегатов чувства ответственности и заинтересованности в успешной работе конгресса!
      Конгресс уже начался. В зале собрались самые известные зодчие города - молодые и в летах, мужчины и женщины. Когда я вошел, на трибуне была женщина.
      - Как вы знаете, - говорила она, - архитектурное лицо города во многом определяется тем, насколько он привязан к местности. Так вот, уважаемые коллеги, мне кажется, что профиль гор, окружающих Архитекторию, довольно непривлекателен. Если же горы смоделировать, они будут прекрасно сочетаться с городом. К этому и сводится мое предложение.
      Я немедленно сделал пометку в блокноте: "Сенсация! Женщинаархитектор призывает изменить окрестности Архитектории. Совершенный город должна окружать совершенная природа".
      Однако, к моему удивлению, в ответ на ее призыв не раздалось ни одного хлопка. Председатель, дремавший, пока она выступала, не без труда стряхнул с себя сонливость и сказал:
      - Благодарю коллегу за предложенную идейку.
      Идейку? Да ведь это была грандиозная идея! Скорее всего, председатель чего-то недопонял или недослышал.
      Впрочем, столь же холодно встретили выступление молодого архитектора, предложившего наладить производство "архитектурных очков", которые позволяли бы видеть постройки одного только стиля.
      - Надев красные очки, можно будет видеть исключительно постройки в стиле эпохи Возрождения, в синих очках - современные здания и т. д. Таким образом, каждый житель Архитектории получит возможность смотреть лишь на то, что ему по душе.
      Еще одна гениальная идея! Но председатель проворчал:
      - Подумаем... Правда, если говорить откровенно, банальное предложение.
      Я все больше удивлялся. До чего странный конгресс! Как журналисту мне довелось сидеть на стольких форумах, где люди хлопали в ответ на любую галиматью, хлопали, отбивая ладони; здесь же высказывались идеи одна гениальнее другой, но все молчали, никто не аплодировал, а некоторые откровенно зевали. Что они, оглохли? Или у них нет воображения? Я вспомнил недавнего прохожего и его слова: "...так себе городишко". Неужели все они тут получили солнечный удар?
      Сонный от скуки председатель пробубнил фамилию следующего оратора:
      - Профессор Паллади.
      На трибуну поднялся старичок со стопкой бумаги в руке. Это был первый главный архитектор города, следовательно - лучший зодчий Архитектории. Человек, судя по всему, робкий и скромный, он говорил тихим тоненьким голосом.
      - Уважаемые коллеги, - начал он. - Я разочарован работой нашего конгресса. Раздававшаяся здесь критика поверхностна и не нова...
      Наконец нашелся человек, для которого справедливость прежде всего. И какой человек - первый главный архитектор! Сейчас с высоты своего авторитета он разделает под орех собратьев, позволивших себе пренебрежительно отнестись к таким интересным предложениям...
      Я сжал в руке карандаш и приготовился записывать.
      - Должен сказать, положа руку на сердце ("...что вы слишком самонадеянны" - вот что он им скажет и будет совершенно прав) ...что при строительстве нашего города мы допустили непростительные ошибки, продолжал первый главный архитектор. - Жалкие дилетанты - вот кто мы такие!
      Как, и он тоже свихнулся? Я был ошеломлен. Участники конгресса утомленно кивали, словно речь шла об общеизвестных истинах, набивших оскомину.
      - Мне не только стыдно за наш с вами город, но я холодею от ужаса при мысли, что это уродство увидят туристы...
      Старик явно бредил.
      - Какое там уродство!.. - не выдержал я.
      - Что вы сказали? - спросил председатель, с которого сонливость как рукой сняло. - Если вы просите слова, пожалуйста, выступайте.
      Я решительно встал, сразу же оказавшись в центре внимания.
      - То, что я слышу здесь, не укладывается у меня в голове, - заявил я. - Архитектория прекрасный город! Я здесь в первый раз, и мое удивление...
      - Милостивый государь, - отечески перебил меня председатель. Пожалуйста, не обижайтесь, но я вынужден напомнить вам, что лишь невежды способны удивляться. Люди знающие не удивляются никогда. Мы же как раз очень хорошо знаем, что красота и Архитектория не имеют ничего общего между собой.
      Что я мог ответить? Все смотрели на меня с явным состраданием. Я смущенно опустился в кресло.
      - Продолжайте, пожалуйста, профессор Паллади, - вздохнул председатель. - Только постарайтесь избегать наскучивших всем истин: нам и без вас известно, что Архитектория построена в корне неправильно.
      Смертельно обиженный упреком, профессор снова заговорил, упершись глазами в свои бумаги, словно стыдился смотреть на аудиторию:
      - С первых классов начальной школы нас учили, что архитектура есть искусство проектирования и строительства зданий. Но разве кто-нибудь говорил нам, что возводимые здания должны быть неподвижными? Ни у одного из нас, и в первую очередь у меня, нет и крупицы воображения. Разве книги пригвождены к столам? Разве не бывает передвижных выставок, когда картины и скульптуры перевозят из города в город? Разве оркестры не кочуют без конца по всему свету? Так почему же тогда создания архитектуры должны оставаться неподвижными, в особенности сейчас, в эпоху невиданного технического прогресса?
      - Интересно, какая еще глупость придет вам в голову, - проворчал сонный председатель. - Однако продолжайте, продолжайте, мы люди привычные.
      На этот раз мне показалось, что он прав, поскольку из странной теории профессора Паллади я не понял ровным счетом ничего.
      - Простите, что я досаждаю вам своими убогими соображениями, продолжал оратор. - Чтобы вы не сомневались в поверхностности моих представлений об архитектуре, я приведу вам один пример. Мы проектируем здания с определенным расположением и определенной формой окон, дабы максимально использовать естественный свет. Это доказывает, что мы недалеко ушли от эпохи первых шалашей, построенных человеком.
      Залившись краской, он еще ниже опустил голову, и его голос, казалось, взывал о снисхождении:
      - Чуть менее примитивной представляется мне мысль о строительстве зданий на устойчивой оси, что позволило бы им поворачиваться окнами к солнцу. Разумеется, мои идейки могут быть слегка отшлифованы мной в ходе строительства. Спрашивается, почему здание и люди, находящиеся в нем, должны все время оставаться на одном месте? Ведь жилые дома, если поставить их на колеса, могли бы перемещаться по рельсам к морю или за город - в зависимости от времени года. Я признаю, что и это мое предложение банально, как и другое - о домах-амфибиях, жильцы которых совершали бы увлекательные морские путешествия, оставаясь в своих квартирах со всеми удобствами. Я уже и проекты разработал: одни - в форме кораблей, другие - рыб. Что касается летающих зданий, то над их проектом я все еще бьюсь...
      Хорош сумасшедший! Теперь я смотрел на него иначе. Паллади предлагал одну из величайших революций, которые когда-либо знала архитектура. Он предлагал подвижный стиль.
      - Есть у меня и еще одна мыслишка (да простят мне коллеги, что я не могу предложить им ничего лучшего): самоходная школа. Поскольку воображения у меня никакого, я ограничился проектом школы на гусеницах. Следующий урок ботаника? Школа переезжает в лес. Зоология? Школа едет в зоопарк. География? Прекрасно: школа путешествует по горам и по берегам рек и озер. Как вы, наверное, уже догадались (нет ничего проще!), классы в моей школе будут сделаны в виде трибун, чтобы ученикам удобнее было следить за объяснениями учителя.
      Председатель приоткрыл один глаз.
      - Да, вы действительно не отличаетесь изобретательностью, вздохнул он. - Но я вижу, вы и дальше намерены злоупотреблять предоставленным вам словом, поэтому продолжайте, а мы, с вашего разрешения, поскучаем.
      Меня трясло от возмущения. Как он смеет так разговаривать! И кто дал право остальным согласно кивать головами? Слушая профессора Паллади, я понял наконец, что передо мной гениальнейший архитектор в мире. Так почему же он говорил с робостью ученика, плохо подготовившегося к экзамену?
      - Возьмем наш стадион, - продолжал профессор.
      Стадион я видел - удивительной красоты бетонная чаша не меньше чем на двести тысяч зрителей.
      - Уродливое сооружение, да и рациональным и удобным его не назовешь. Каждый из вас, я думаю, знает по собственному опыту, как трудно на нашем стадионе следить за тем, что происходит на футбольном поле, особенно - на противоположной от вас стороне. Так вот, чтобы болельщики не сворачивали себе шеи, я предлагаю снести старый стадион и построить по моему проекту новый, хотя, не скрою от вас, проект мой пока еще непростительно слаб. Это будет обыкновенный стадион с подвижными трибунами, настроенными на мяч. Мяч переходит от одних ворот к другим? Очень хорошо: вслед за ним движется трибуна, и от внимания болельщика не ускользает ни одна из подробностей борьбы на футбольном поле. Чтобы больше вам не докучать, я не стану подробно останавливаться на прочих проектах, которые я имел нескромность подготовить: это здания, меняющие форму и цвет, это скатываемые в рулон дороги, дающие возможность использовать их в любом направлении...
      Многие делегаты недовольно вздыхали, и никто не призывал их к порядку, тем более что сам председатель вот-вот, казалось, потеряет терпение.
      Я был возмущен до глубины души:
      - Профессор Паллади, не обращайте на них внимания! Вы гений, вы самый великий архитектор на свете!
      Профессор повернулся в мою сторону.
      - За что вы меня обижаете? - с грустью спросил он. - Хоть вы и гость в нашем городе, прошу вас, будьте снисходительны к старику. Я ведь знаю, как я смешон, поэтому избавьте меня, пожалуйста, от ваших издевательских похвал.
      Возможно ли, что даже он меня не понимает? Ведь он же умница, гений! Я и не думал над ним издеваться, я говорил совершенно серьезно.
      Он еще ниже склонился над своими записями, как будто хотел зарыться в них с головой. Его робкий голосок был едва слышен:
      - Я позволю себе сказать в заключение несколько слов о памятниках - поистине нашем больном месте. В Архитектории памятники стоят на каждом шагу: памятники матери, деятелям искусства, весне и т. д. Это возмутительное расточительство строительных материалов! Это наш позор, и мне совестно, что я могу предложить вам лишь убогий проект монопамятника-календаря. Вспомним часы на некоторых башнях: когда они бьют, на свет появляются фигурки, передвигающиеся по кругу. Так вот, я не нашел ничего лучшего, как воспользоваться этой давным-давно известной всем идеей. Я окончательно разучился думать, работая над проектом единого монумента. Представьте себе пьедестал, на котором каждое утро появляется новая статуя или архитектурная композиция в честь родившейся или умершей в этот день знаменитости либо в память о связанном с этим днем важном событии. Например, 8 марта пьедестал украшает фигура женщины, в день рождения Леонардо да Винчи - бюст великого художника, а в последний день учебы - скульптурная группа "Каникулы". - Собирая свои листочки, профессор обратился к председателю и ко всем присутствующим: "Господин председатель, уважаемые коллеги, прошу простить меня за то, что я утомил вас своими глупыми соображениями".
      Уму непостижимо: гениальнейший зодчий извинялся за высказанные вслух гениальные мысли, и никто ему не хлопал!
      - За неимением лучшего, - промямлил председатель через силу, предложения профессора Паллади принимаются. Но мы призываем его и всех присутствующих подготовить что-нибудь поновее к следующему нашему конгрессу.
      В подавленном настроении, с низко опущенной головой, профессор покинул зал заседаний.
      Какой это было несправедливостью - так унижать его! Я поспешил вслед за ним.
      - Профессор, не слушайте их. Ваши проекты не глупости, вы гений, я серьезно говорю. - Мне хотелось утешить его, показать ему, что хоть один человек оценил его по достоинству. - Я восхищен вами, вы самый...
      - Милостивый государь, - сказал он, - в Архитектории не существует ничего самого. Я очень хорошо знаю предел своих возможностей, и председатель правильно поступил, напомнив мне о нем. В нашем деле нельзя останавливаться на достигнутом: мы, архитекторы, работаем для блага человека. Мы хотим, чтобы люди жили лучше и чтобы их окружало все красивое. А посему ничто не может быть окончательно хорошо и удобно.
      - Но ведь вы уже построили чудесный город!
      - Пустяки, - сказал он, качая головой. - А вы откуда приехали?
      - Из Рима.
      - Ну вот, теперь я понимаю, почему вы так странно рассуждаете. Значит, вы из Рима, из такого же бесцветного городишка, как Париж, Флоренция, Лондон, Венеция... Если у вас будет время, милости прошу, заходите как-нибудь ко мне, и мы спокойно поговорим, а сейчас меня ждет работа.
      Он убежал.
      Близился вечер, и, повторяя мысленно слова профессора Паллади, я направился в гостиницу. Лифта в ней не было: когда клиенты входили в холл, их номер подавался на первый этаж. Переступив порог, вы нажимали на кнопку, и ваш номер поднимался на тот этаж, на котором вам хотелось жить. Нажав на верхнюю кнопку, я очутился на последнем этаже небоскреба. Я повернул ручку рядом с дверью-окном, и передо мной открылась не какая-нибудь крошечная лоджия, а огромная терраса. Далеко внизу мерцали огоньки Архитектории. Это был не город, а восьмое чудо света.
      "По-моему, так себе городишко", - сказал мне прохожий.
      "Идейка", - говорил председатель.
      "Не существует ничего самого... Ничто не может быть окончательно хорошо и удобно".
      В голове у меня была полная мешанина. Кем считать профессора Паллади - сумасшедшим или мудрецом из мудрецов?
      "В нашем деле нельзя останавливаться на достигнутом". Кто прав люди вроде меня, готовые расхваливать все, что кажется им мало-мальски приличным, или те, кто все ругает, веря, что можно жить лучше и в более красивом мире?
      Теперь мне было ясно: прав профессор Паллади. Его слова в моем сознании постепенно становились ярче огней Архитектории.
      Я разорвал все свои наброски и в один присест написал совсем не ту статью, какую собирался написать:
      Архитектория, май
      Итак, я в Архитектории - неплохом городе, который всего лишь раз в сто красивее Рима, Флоренции, Венеции и Ленинграда, вместе взятых. Город состоит из ряда довольно удачных построек. Разумеется, очень многое в нем оставляет желать лучшего.
      Описав основные здания Архитектории, я продолжал:
      Считаю своим долгом предупредить читателей, что это описание способно ввести их в заблуждение и они могут подумать, будто Архитектория не город, а чудо. В действительности, это далеко не так, хотя местные архитекторы и стараются, в меру своих скромных возможностей, сделать что-нибудь хорошее для своих земляков. Тем не менее, несмотря на благие намерения, с высокой трибуны конгресса прозвучало немало глупостей. За неимением лучшего, утверждены весьма посредственные проекты профессора Паллади...
      Перечислив предложения профессора, основанные на его теории подвижной архитектуры, я написал в заключение:
      Конечно, у человека, приезжающего сюда из Рима, Парижа или НьюЙорка, возникает чувство, будто он попал из пещеры в добротной постройки дом; однако, чтобы в Архитектории можно было жить, нужно перестроить весь город.
      Поставив точку, я тут же позвонил в редакцию и продиктовал по телефону статью, из которой мой главный редактор, коллеги-журналисты и читатели должны были узнать мое мнение о том, что такое настоящая архитектура.
      Мнение главного редактора я узнал на следующее утро из полученной мной телеграммы:
      НЕ ЗНАЮ зпт ПОГЛУПЕЛ ТЫ ИЛИ ПОМЕШАЛСЯ тчк ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ТЫ УВОЛЕН тчк ГЛАВРЕД тчк
      Подумаешь, испугал! Я был возбужден, голова у меня пылала, мысль судорожно работала. Я носился по городу, жадно изучая его архитектуру, восхищаясь каждой стеной. Слова профессора Паллади становились для меня все большим озарением, в особенности - его теория подвижной архитектуры.
      Я вспомнил о его приглашении и зашел к нему. Он принял меня в мастерской, напоминающей вопросительный знак, и пояснил, что мастерская в форме вопросительного знака стимулирует полет фантазии и рождает полезные в любом деле сомнения.
      Профессор спросил, что я написал о конгрессе, и я признался, что меня уволили.
      - Весьма сожалею, - посочувствовал он.
      - А я даже рад этому. За то время, что я в Архитектории, я многое понял. И решил остаться здесь и стать архитектором. На меня произвела огромное впечатление ваша теория подвижной архитектуры, ваши проекты перемещающихся в пространстве зданий, самоходных школ, единого памятника. Мне кажется, вашу идею не только можно, но и нужно значительно расширить и углубить. Если здания должны двигаться, то почему бы не двигаться и ансамблю в целом, то есть всему городу?
      Профессор Паллади без всякого интереса смотрел на меня своими печальными глазами.
      - Неужели вы не понимаете, профессор? Да ведь это величайшее открытие - движущийся город, который переезжает на зиму в теплые края, а летом - к морю! Вы не находите?
      - Не вижу в этом ничего особенного, - услышал я в ответ.
      Возможно ли? Я предлагал ему построить первый в мире подвижный город, а он и бровью не повел!
      - Впрочем, такой проектик можно было бы обмозговать, - продолжал он равнодушно. - Простите за нескромность, но этим вопросиком я занимаюсь не первый год, и, если вы не против, мы могли бы объединить усилия...
      Я был на седьмом небе:
      - Работать с таким гением, как вы! Профессор, я в восторге! Ведь вы самый...
      - Умоляю вас, забудьте это грубое выражение. Нет ничего самого. И еще должен предупредить, что вижу в вас не более чем весьма посредственного помощника, а посему вам предстоит еще долго учиться, очень долго. Архитектура - дело серьезное...
      С тех пор я живу здесь, в Архитектории. Бывший журналист стал архитектором и работает с профессором Паллади. Я ни в чем не раскаиваюсь, уверяю вас. Архитектория удивительный город, и люди в нем удивительные! Вернее, так себе городишко. И народ вполне сообразительный. Я бы даже сказал, что это наименее некрасивый в мире город, где живут наименее глупые и самонадеянные люди...
      СУПЕРСТАР
      Одна суббота и шесть воскресений
      Нет, Суперстар - город не для бездельников! Целыми днями вертишься как белка в колесе, и, хочешь не хочешь, приходится подкрепляться сверхдозами витаминов.
      Утро начинается с будильника, причем он не просто звонит, а проигрывает попурри на тему вчерашних эстрадных песен. Затем на скорую руку завтрак перед телевизором, по которому передают программу концертов на сегодня. Не успеешь позавтракать, беги в школу - учиться с восьми до часу игре на гитаре, танцу и пению. Учеба нелегкий крест: попробуй попляши сорок пять минут на современный лад - с тебя семь потов сойдет. А пение во все горло, когда после первой песенки кажется, что на вторую уже не осталось голоса!
      Прямо из школы летишь как сумасшедший домой. Обед уже на столе спагетти под соусом "шейк", мясо духовое, салат "Робертино", компот из сухофруктов "меццо-сопрано". Есть приходится в спешке, одновременно листая журналы, ведь иначе не узнаешь, что происходит на белом свете, и мимо тебя, не дай бог, пройдет такое событие, как свадьба знаменитой артистки или пресс-конференция популярного певца.
      Прилечь после обеда? Об этом не может быть и речи! Нужно торопиться в кино на последний вестерн по-итальянски. Дальше - беготня по городу в поисках автографов (нельзя пропускать ни дня, иначе коллекция устареет). За ужином один глаз смотрит в тарелку, другой на экран телевизора: идет музыкальная викторина, первая премия туристическая поездка в Голливуд, и нужно быть последним дураком, чтобы упустить такую возможность. И наконец, спать? Какое там! А кто побежит в дансинг! В мире изобретают столько новых танцев, что недолго отстать от жизни.
      Возможность перевести дух между одним делом и другим, конечно, есть, но ведь нужно еще и транзистор покрутить, и заглянуть в журналы мод, и послушать портативный проигрыватель, чтобы освежить в памяти две-три песенки.
      И так каждый день, потому что неделя в этом городе состоит из одной субботы и шести воскресений. Иначе говоря, все дни здесь рабочие и вместе с тем выходные. И никто не жалуется, все преисполнены желания учиться. Если кто-то обронит, будто видел летающие тарелки, к нему тут же бросаются с вопросом:
      - А кто на них играл? Чья музыка?
      Прозевать космическую новинку - только этого недоставало !
      Да, горе тому, кто отстанет от моды, пропустит очередную сенсацию!
      Один умный человек заработал кучу денег, изобретя телерадиолистатель. Гениальнейшее устройство! Вы садитесь в кресло, ставите ноги на педали, и ваши ноги начинают двигаться в ритме танца, который вам хочется разучить. Прибор оборудован также тремя телевизионными экранами, настроенными на три программы. Но и это еще не все: в один подлокотник вмонтирован радиоприемник с мини-наушником (для правого уха), в другой - проигрыватель (для левого уха), а на телевизорах установлены листатели, которые в интервалах переворачивают страницы журналов. Благодаря телерадиолистателям люди экономят массу времени и всегда идут в ногу с жизнью.
      Да, если верить суперстарцам, им не позавидуешь. Но кто сказал, что людям нельзя потанцевать, попеть, сходить в кино? Иными словами развлечься.
      Развлекаться, но не сходить с ума! Так считал в городе лишь один человек - юноша по имени Освальдо. О нем как раз и имеет смысл рассказать.
      Какая прелесть этот Освальдо!
      Освальдо осточертело вечное сюсюканье вокруг. Целыми днями только и слышишь: "Ах, какая прелесть!.."
      - Какая прелесть последний танец!..
      - Какая прелесть последняя пластинка!..
      - А последний фильм? Какая прелесть!..
      Прелесть! Прелесть! Прелесть! Все модное, все, что пользуется успехом, - прелесть. Достаточно было в газетных киосках появиться книге комиксов с бумажной ленточкой "Огромный успех. Книгапобедительница Фестиваля комиксов на станции 101-й км", и перед киосками выстраивались очереди.
      Журналы мод предлагали юбку-лохмотья? "Прелесть! До чего оригинально!" И девушки начинали щеголять в драных юбках. Рождался новый танец под названием "Орангутанг"? Под стук барабанов все принимались подпрыгивать и раскачиваться, с силой ударяя себя в грудь кулаками: "О, какая прелесть!"
      "Хороша прелесть! - думал Освальдо. - Весь город сошел с ума, но у меня-то, к счастью, иммунитет".
      Совсем недавно он несколько месяцев лежал в клинике, где ему назначили полный покой, запретив даже слушать радио, сидеть перед телевизором, читать журналы. Естественно, что после такого лечения Освальдо смотрел на мир другими глазами. Он словно протрезвел: долгие месяцы тишины и размышлений сделали свое дело. Суперстар, этот безумный, этот суматошный город казался ему теперь клеткой для буйнопомешанных. Повсюду музыка, танцы, фестивали, повсюду кричащая реклама, а газеты только и пишут, что об артистах кино и популярных певцах.
      Последний невежда и тот знает, что название города произошло от слова "superstar" - сверхзвезда. На улицах в любое время дня и ночи толпы возбужденных поклонников осаждают машины эстрадных звезд, все охотятся за автографами, девушки штурмуют киностудии, уговаривая режиссеров попробовать их на роль героини ("Я стану знаменитой! Какая прелесть!").
      Освальдо чувствовал, что за несколько месяцев в клинике он повзрослел.
      - Впрочем, не столько повзрослел, - уточнял он, - сколько поумнел.
      Его тошнило от глупых и бесконечно пошлых фильмов, вызывавших в зрительном зале вздохи восхищения: "Ах, какая прелесть!" Его доводили до белого каления эпилептические танцы и какофоническая музыка, которую все превозносили до небес. Он не мог без сострадания говорить о последнем повальном психозе - так называемой пульверизаторной живописи (на холст направлялась струя краски из полного распылителя).
      У Освальдо выработалось свое отношение к тому, что он видел и слышал. Ему могли нравиться лишь по-настоящему прекрасные вещи, которые несли бы в себе определенный смысл, говорили бы что-то сердцу, волновали чувства, открывали перед человеком новые горизонты.
      "Когда я стану взрослым, - думал Освальдо, - я создам что-нибудь подобное, и мне все равно, ждет меня успех или нет"
      А пока что даже дома он не был защищен от бесконечных криков моды, от последних повальных увлечений, о которых без конца бубнили по радио, по телевизору, кричали в журналах. Он чувствовал себя, словно в открытом море во время нестихающего шторма: на него обрушивались, подобно вспененным волнам, новые кумиры, открытия, увлечения.
      Между тем подошло время Большого Конкурса. Задачей знаменитого смотра талантов было создание и популяризация новой моды и новых кумиров в искусстве, и, как всегда, ему предшествовала шумная реклама:
      Будущие шансонье, будущие режиссеры, будущие живописцы, будущие артисты! Участвуйте в Большом Конкурсе! Один свежий замысел, одна неожиданная идея поднимут вас на вершину славы! Вы можете стать законодателями моды! Вы можете подарить людям радость! Вас ждет успех!
      Весь город готовился к Конкурсу. Стать знаменитостью - какая прелесть!
      "Интересно, сколько дурацких новинок появится на свет, - думал Освальдо. - И люди все проглотят. Когда человек приходит в тратторию, он заказывает еду по своему вкусу, а если собирается в кино или на концерт, для него главное - мода".
      Несколько жюри в составе крупнейших специалистов внимательно изучали горы работ, представленных на Конкурс. Покончив со своей частью работы, Председатель жюри живописцев в радостном возбуждении прибежал к писателю, возглавлявшему литературное жюри:
      - Мы открыли удивительного художника! Его ждет громкий успех! Это новый стиль в живописи! Какая оригинальная находка! Подумать только белый холст! Совершенно белый, без единого мазка, настоящий пир цвета! Подобный замысел мог родиться только в гениальной голове!