Оля меня встретила в подъезде: от нетерпения вышла навстречу... Мы взялись за руки и вбежали в квартиру. В передней Оля выпустила мои пальцы из своих и вошла в столовую. А там уже был накрыт чай. Хлопотала Олина мама - милая женщина лет сорока. А папа сидел в качалке. Он поднялся мне навстречу, светлыми глазами человека, привыкшего глядеть в небо, посмотрел на меня... На лице папы была добрая улыбка. Жестом он пригласил меня к столу.
      Но вот его взгляд задержался на моей груди, и улыбка погасла.
      "Ага! - подумал я. - Клюнул на мой значок! Теперь он меня зауважает..."
      Но Владимир Андреевич уселся сам (при этом он не спускал глаз с "моего" значка), подождал, пока Оля и я заняли места за столом, и лишь после этого произнес со значением :
      - Это что же за украшение у вас, молодой человек? - и движением подбородка он указал на парашютный значок.
      - Да, вот... прыгаю понемножку... - самодовольно ответил я. Безусловно - я не авиатор. (Сам не знаю, зачем я так сказал: авиатор, а не летчик.) Но тоже, так сказать, приобщаюсь к нашим советским деловым небесам...
      Оля переводила взор с отца на меня и обратно. И почему-то покраснела. Но я не придал еще значения этому признаку... А Владимир Андреевич нахмурился, помолчал и спросил:
      - Сколько раз вы успели спрыгнуть?
      - Я? Я это... что-то порядка (тут я нагнул голову, чтобы еще раз прочитать число прыжков, обозначенное на овальчике под парашютом)... двухсот или даже - трехсот...
      - Скажите! Триста раз прыгали! Такой молодой и - нате вам! - И в голосе полковника звучала откровенная ирония.
      От этой иронии у меня внутри что-то вроде лязгнуло или дернулось... В общем, я ни с того ни с сего поперхнулся и опустил глаза. А Оля почему-то застонала.
      - Помолчи, Ольга! - скомандовал отец, хотя она ничего не произнесла. Та-ак. А сколько вам лет?
      - Лет мне... лет мне восемнадцать... с чем-то там...
      - Смотрите: какой вы широкий, молодой человек, точно считать не желаете... Прыжков у вас - от двухсот до трехсот, а лет вам "восемнадцать с чем-то"...
      - Папочка, может, сперва выпьем чаю, - дрожащим голосом выдавила из себя Оля.
      - Я сказал: помолчи. Та-ак... В восемнадцать лет вы напрыгали уже двести раз. Вон у вас на значке так обозначено.
      - Да, - подтвердил я со вздохом. И сам почувствовал, что интонация у меня была вроде как с сожалением: мол, неприятно это, но - что ж поделаешь? - вот напрыгал уже на третью сотню...
      - Сколько же раз вы прыгаете, когда попадаете на аэродром?
      - Я? - переспросил я, чтобы как-то оттянуть ответ. - Я это... если уж дорвешься, как говорится, до летного поля, то, безусловно, сигаешь раз десять - двенадцать кряду...
      Мне хотелось выговорить эту фразу небрежно и самоуверенно, но я и сам услышал, что мямлю очень невнятно и даже - с испугом. А Оля закрыла руками лицо и дышала прерывисто.
      - Правильно! - подхватил Владимир Андреевич; он даже как-то развеселился. - А с какими вы парашютами обычно прыгаете?
      - С этими... как их? - ну, с воздушными...
      - Они - что же? - сшиты из воздуха?
      Я сделал вид, что смеюсь такой забавной шутке. Но смех тоже получился тревожный - вроде я подавился, отправив кусок еды "не в то горло", и теперь выдыхаю с трудом и с болью крошки...
      - Зачем же... хе-хе-хе... воздушные? - проговорил я наконец. - Сами парашюты - они брезентовые. В основном... Или там полотняные... Из мадапалама... из бязи.
      - Из бязи, вы говорите? - Владимир Андреевич сыграл большое удивление.
      - Ага. А к ним пришиты эти... ремни... лямки... в общем, постромки...
      - "Постромки" - вы говорите, молодой человек?
      - Да. То есть нет. Не постромки, а эти - стропила...
      - "Стропила"? Как на стройках?! Очень интересно. Это что - новое изобретение в области парашютизма? В мое время такого еще не было.
      - Папа! Хочешь чаю?! - истерически звенящим голосом выкрикнула Оля и метнулась к чайнику, чтобы налить отцу.
      Но он остановил ее жестом руки.
      - Обожди, дочка. Выясним сперва все до конца. Вы можете мне рассказать: как вы прикрепляете к своей особе парашют? Технически как вы это делаете?
      - Как когда, - прошептал я.
      - Не слышу!
      - Как, говорю, когда... Иногда полностью пристегиваюсь...
      - Пристегиваетесь? Отлично. Это значит - иногда. А в других случаях что происходит?
      - А иногда, так сказать, - внакидку... Если расстояние до земли не слишком тово... огромное...
      - Угу. Очень интересно! - теперь полковник не скрывал, что он издевается надо мною. - Значит, вы пользуетесь парашютом то впристяжку, а то - внакидку. Как вот чай пьют: когда - внакладку, а когда - вприкуску. Молодец!
      На секунду во мне возникла надежда, что слово "молодец" сказано без иронии, всерьез... Но, подняв глаза на Владимира Андреевича, я понял, что моим пыткам конец еще не пришел.
      - А вам не приходилось прыгать наизусть, юноша? - задал очередной вопрос папа.
      - Приходи... а как это - "наизусть"? - спохватившись, переспросил я.
      - Ну, так: вы прыгаете без парашюта, а потом вам вдогонку бросают мешок с ним.
      - А разве так бывает? - наивно удивился я. И только задав этот вопрос, понял, что я опять дал промах.
      - Я читал, что теперь бывает. Ну, если с вами такого еще не было, то ладно. Хорошо, что вы не рисковали с этим делом...
      Оля вскочила со своего места и убежала, громко плача. Мы с полковником проводили ее глазами, затем, как по команде, оба повернулись лицами друг к другу.
      - Что бы у вас еще спросить? - раздумчиво произнес Владимир Андреевич. - Ах, вот: а в стратосферу вам не приходилось залетать? Чтобы оттуда вниз головою - у-у-у-у-у-у ! - к земле... Внакладку или вприсядку... А?
      - Приходилось! - отчетливо и громко заявил я. Поняв до конца, что я морально, так сказать, уже рухнул, я решил перейти в наступление. - Сколько раз я именно так - у-у-у-у-у-у!
      - Молодец! Может, ты и в космос залетал?
      - А как же. Вчерашний день из космоса. Даже не согрелся еще толком. Там ведь знаете какие холода?..
      - Значит, ты и с невесомостью знаком?
      - А как же? Как вот с вами... Хочешь встать со стула, а сам уж подскочил под потолок! - Я был так огорчен и разозлен, что решил показать себя.
      - Так. А теперь пошел вон, врунишка несчастный! - сердито сказал Владимир Андреевич и поднялся.
      - А почему? За что?
      - За то, что я не желаю, чтобы моя дочь дружила с таким типом... А этот чужой значок, который кто-то честно заработал в Тушино... Знаешь, кто ты есть?! - тушинский вор! Убирайся вон!
      Я хотел было независимо пройти к дверям, но почувствовал такую невесомость от всего вышеописанного, что качнулся и упал подле стола... Тут подбежала Оля и увела меня на улицу. Отец ее смотрел на нас крайне строго. А мама просто не показывалась больше. Ей, наверное, неприятно было наблюдать мой уход.
      С тех пор прошло много лет. С Олей я давно раздружился. Но свой лжетушинский дебют помню отлично. И буду помнить всю жизнь.
      МОЖЕТЕ, ЕСЛИ ХОТИТЕ
      Когда молодая учительница первых классов Лиля Остеркина бежала на урок в свой 2-й "В" класс, ее остановила в коридоре завуч школы Татьяна Степановна - средних лет особа внушительных габаритов, в очках, через которые глядели на мир острые и быстрые глазки.
      - Лилечка, я давно вам хотела сказать, - начала Татьяна Степановна, жестом дав знать учительнице, что ей должно выслушать нечто значительное, я давно хотела сказать: очень уж велика неуспеваемость в вашем классе!
      - А что же я могу сделать? - с недоумением отозвалась Лиля. - Дети у меня - маленькие, они еще толком не умеют прорабатывать задания... да и на уроках им трудно долго сосредоточить внимание...
      - Это мы все знаем, - перебила завуч. - Но вы учтите, что ваши двойки снижают успеваемость всей школы и даже успеваемость нашего района. Если это дойдет до заврайоно, - вы знаете, что будет?.. Товарищ Пахомов шутить такими вещами не любит. И наш директор выражала сожаление о том, что...
      - Хорошо, Татьяна Степановна, я постараюсь исправ... поговорить с ребя... в общем, подумать об этом...
      Лиля не смогла найти точное выражение своих мыслей и побежала на урок огорченная.
      В классе учительница наклонилась над журналом, чтобы ребята не видели ее расстроенного лица. Она три раза прочитала список учеников и только на третий раз принудила себя остано-вить внимание на фамилии "Бочков". Она вспомнила, что у Димы Бочкова с арифметикой всегда существовали нелады; последняя отметка у него за домашнее задание тоже была двойка. И учительница решила проверить, насколько именно этот мальчик справился с задачами сегодня.
      - Бочков! - воззвала Лиля.
      На четвертой парте поднялся толстенький щекастый парнишка лет восьми с фонтанчиком белесых волос на самой макушке. Он подозрительно поглядел на учительницу и засопел носом.
      - Дима, - сказала учительница с самой ласковой интонацией, на которую была способна, - ты решил задачу, которая была задана на сегодня?
      Мальчик сперва отрицательно покачал головою, но тут же, видимо спохватившись, кивнул подбородком:
      - Ага. Решил, - неожиданным для его возраста баском ответил он и отвернулся, будучи не в силах вынести взгляда Лили.
      - Ну, и какой же у тебя получился ответ? - с надеждою спросила Лиля. (Если бы Дима сказал правильную цифру, можно было бы, не допрашивая его дальше, сразу поставить тройку, а то - и четверку.)
      Дима снова отвернулся и засопел громче.
      - Ну?
      Дима пыхтел уже, как маленький паровоз.
      - Ну, скажи мне, Дима, сколько у тебя получилось в ответе?
      Мальчик обвел глазами товарищей, что сидели к нему поближе, явно сигнализируя им "SOS". Кое-кто из ребят невнятно зашептал.
      - А? - наивно переспросил Дима, наклоняя ухо в сторону своего бойкого дружка Вовки Калинниченко, сидевшего на соседней парте.
      Но учительница вмешалась.
      - Вова, - произнесла она сладким голосом, - зачем ты подсказываешь Диме, что в ответе там - цифра двенадцать? Дима и сам это знает. Ты знаешь, Димочка?
      Дима нахмурился и двинул головою вбок, желая снова ответить отрицательно. И на сей раз гораздо скорее остановился в этом своем намерении.
      - Ага! - громко заявил он, кивая сверху вниз. - Знаю.
      - Ну, вот и молодец. А чего там было двенадцать? А? Ну, ответь!
      Лицо Димы показало, что данный вопрос он считает личным выпадом против себя и подвохом. Он невольно переспросил:
      - А?
      - Я спрашиваю: чего оказалось двенадцать в этой задаче? Ты помнишь?
      - Неа, - сердито выдавил из себя Дима и отвернулся столь решительно, что весь класс поглядел в ту сторону, куда ушла его голова.
      - Ну, как же ты не помнишь, - искательно начала учительница. - О чем шла речь в задаче? Знаешь?
      - Неа...
      - Хорошо, я тебе напомню: там сказано, что у мальчика было двадцать пять яблок... Ты любишь яблоки, Дима?
      Шустрый Вовка Калинниченко поднял руку кверху с поспешностью, необычной даже для него...
      - Тебе что, Вова?
      - Я хотел сказать, что я люблю яблоки, Лилия Ивановна! - бойко отрапортовал Вова, вскочив со скамьи, как пружинный чертик.
      - И я! И я! И я! - подхватили дети.
      - Тихо, ребята! Сейчас мы толкуем не о том. Сейчас я хочу узнать: помнит ли Дима Бочков задачу?..
      Голоса умолкли. Но Дима не спешил с ответом. Он стоял, скрестив руки за спиной, словно ждал нападения.
      - Ну, так вот, Димочка, что же сделал в задаче тот мальчик со своими яблоками?
      Дима еще немного посопел и, не внимая подсказываниям, которые гудели уже со всех сторон, выговорил кратко и энергично:
      - Съел.
      - Как?! По-твоему, мальчик может съесть сразу двадцать пять яблок?!
      - Может! - отрезал Дима и еще раз отвернулся.
      - Сомневаюсь, - с фальшивой улыбкой заметила учительница. - Если бы ребенок съел сразу столько яблок, то...
      - У него было бы расстройство желудка! - восторженно выкрикнул Вова Калинниченко, счастливый возможностью обнаружить свою смекалку и в то же время высказать в классе сомнительную мысль.
      Ребята дружно захохотали. С трудом наведя порядок, Лиля обратилась к Диме, который успел уже сесть:
      - Встань, встань, Дима! Наш разговор еще не окончен.
      Дима встал, всем видом своим показывая, что он предпочел бы, чтобы разговор этот уже был закончен.
      - Итак, у мальчика было двадцать пять яблок. Что же он с ними сделал? Ты можешь мне ответить, Дима?
      - Неа...
      - Ну, хорошо. Я тебе напомню: десять яблок он отдал своим товарищам, а сам съел - сколько? Ну?
      - Остальные! - отрезал Дима.
      - А вот и не все остальные! Пятнадцать яблок - это тоже многовато. Кто помнит: сколько яблок съел тот мальчик? Вова, опусти руку. Все уже поняли, что ты знаешь задачу. Рита, отвечай ты.
      - Он шъел вшего три яблошка, - достойно ответила шепелявая (по причине выпадения молочных зубов) Рита, чуть приподнявшись над партой.
      - Правильно. Садись, Рита.
      - Ну и дурак!
      - Кто сказал "дурак"? Ты, Вова?
      - Ага. Я. Если бы у меня было столько яблок, как у того дурака, я бы слопал десяток, а не три фиговых яблочка...
      - Вова, Вова, ну, какие ты говоришь слова! Разве можно мальчика называть "дураком"? Разве можно говорить "лопать"? Разве... сядь сейчас же! Дима, теперь ты понял задачу?
      - Неа... то есть ага. Понял.
      - Ну, вот видишь! Значит, ты можешь, если хочешь. Садись, Дима. Я тебе ставлю тройку...
      И под удивленный ропот класса Лиля, краснея от нелепости своего положения, начертила в журнале аккуратную тройку против фамилии "Бочков"...
      На следующей перемене, Лиля, возвращаясь в учительскую, опять встретила Татьяну Степановну. Покраснев еще раз, учительница сказала:
      - Только что у меня Дима Бочков ответил на тройку...
      - Вот видите! - отозвалась завуч. - Вы же можете, когда хотите!
      ОШИБКА ЗАГСА
      Она и сама не понимала до конца: что она рассказала. Немолодая сотрудница райзагса, доселе молчавшая за шумным "именинным" столом, вдруг поведала нам:
      - Вот вы говорите - часы пик на транспорте. Ну, это все знают - в метро или на троллейбусах, когда люди торопятся на работу или с работы, там просто давка начинается... А я работаю в районном отделении загса: лично я, если кто умер в нашем районе, регистрирую, справку выдаю. Другие товарищи записывают браки и рождения. А вот когда у нас наступает наш "пик", то... Какой такой в загсе "пик"?.. Ну, как же: в конце июня завершается выпуск студентов из высших учебных заведений: институты, университет, военные училища и академии и так далее. В эти дни нам приходится выставлять дополнительно несколько столиков для регистрации браков: молодые люди и девушки долго ждали этого времени - получения дипло-мов, чтобы оформиться... И тем более - многие уезжают из Москвы на работу надолго, далеко...
      Вам приходилось видеть, как работает почта в предпраздничные дни, когда буквально миллионы поздравительных телеграмм и писем сваливаются на каждое отделение связи?.. Вот так примерно и у нас бывает в июле... Тут меня обычно переводят тоже - на браки. И приходит-ся заполнять бланки в условиях, что эти все женихи и невесты толпятся вокруг тебя, смеются, ссорятся, торопят... Такой галдеж происходит. Почти у всех - вино, конфеты там, фрукты... Родственники и друзья сопровождают молодых. Проси не проси, чтобы потише, все равно как на базаре шум...
      И вот прошлый год в такой бешеный период я принялась записывать одну парочку, а у него в паспорте была помарка. И это мне показалось подозрительным. Я отложила этот паспорт в сторону, и паспорт его невесты тоже, конечно, отложила, а сама начала регистрировать следую-щую пару. Но тут эти недооформленные молодожены принялись шуметь: дескать, очередь наша, почему нас недооформили? Мы требуем! - и так далее... Что мне было делать? Я взяла паспорт с помаркой и пошла посоветоваться с нашим заведующим. Заведующий сказал, что ничего такого он не видит, регистрировать можно... Понимаете?
      Я возвращаюсь за свой столик, объявляю предыдущей парочке, что, мол, все у них в порядке и нормально, записываю их в книгу - у нас, как вы, наверное, сами знаете, есть такая государственная книга записей о бракосочетаниях. Затем я выдаю на руки молодым удостовере-ние - тоже на государственной бумаге с водяными знаками. Поздравляю их. И, конечно, принимаюсь регистрировать следующую пару, которая тоже отдала мне свои паспорта еще до того, как я бегала к заведующему... Нормально регистрирую и этих, поздравляю, даже, как сейчас помню, пригубила шампанского из ихнего же бокала: они принесли с собою и вино, и бокалы, и салфетки, и, конечно, торт... Тут вся очередь кричит "горько", обе парочки целуются и уходят...
      А я - что? Я берусь за следующих жениха и невесту. Через час я просто думать позабыла про ту пару, у которой на одном паспорте была помарка... Но только я вдруг вижу: эта четверка - то есть и те, что с помаркой, и те двое, что были сразу за ними, они опять рвутся к моему столу и как-то чересчур нервно приближаются... Чего-то там галдят, огрызаются на тех, кто в данную минуту стоит в очереди... В чем дело?
      Тот, у кого в паспорте была помарка, кричит:
      - Товарищ, что же вы наделали?! Вы же нас зарегистрировали крест-накрест!..
      Я сколько лет работаю в загсе, сроду еще не слышала такого выражения: "регистрировать крест-накрест"... И я пытаюсь эту четверку ввести в рамочки:
      - Товарищи, давайте без эксцессов! Вы уже все вступили в брак, идите к себе домой, начинайте новую сознательную семейную жизнь и дайте товарищам, которые еще не поженились, приобщиться к такому же счастью!
      А они все четверо как загалдят:
      - Какое же это счастье, когда вы нас неправильно расписали?!
      - Товарищи! Ну, зачем вы так говорите? Вы записаны точно по инструкции о совершении брачных записей, и в этой книге навеки обозначено...
      Одна из невест... то есть теперь уже - из супруг визжит:
      - Вы же меня записали с ее женихом! - и показывает на другую молодоженку. - А моего мужа отдали ей!!!
      Я даже рот разинула. А вся четверка опять загалдела:
      - Да! Да! Правда! Она говорит правду! Мы будем жаловаться!
      Вы понимаете, товарищи? Оказывается, это я сама, когда бегала на консультацию к заведующему по поводу помарки в паспорте, потом перепутала паспорта и, действительно, зарегистрировала их крест-накрест!.. Что ты будешь делать?!
      А молодожены продолжают наседать:
      - Сейчас же перерегистрируйте нас обратно! Скорее!
      И еще вся очередь начинает шуметь, словно их всех касается это недоразумение. Народ ворчит:
      - Э, да тут нужно держать ухо востро!.. Не то тебя запишут бог знает с кем либо заместо брака развод оформят, а то и - похороны...
      Я хочу соблюсти мой собственный авторитет и, наконец, авторитет нашего солидного учреждения и говорю им:
      - Товарищи, попрошу тишины: работать в таких условиях я отказываюсь. Это - во-первых. А во-вторых: еще надо проверить ваши безответственные заявления, товарищи брачавшиеся. Предъявите ваши паспорта и свидетельства, которые я вам выдала!
      - Пожалуйста! Вот они!
      Я рассматриваю документы и вижу, что воистину я их соединила по принципу кадрили... Знаете, есть такой старинный танец, в котором кавалеры и дамы меняются местами?.. Что же теперь делать? Запись аннулировать не так просто. И притом: ошибка-то - моя... Все ж таки я пытаюсь соблюсти свое достоинство. Я им заявляю:
      - Да, действительно, есть известное несоответствиеце между сегодняшними вашими брачными записями в книге и предварительными заявлениями от вас же - то есть от обеих парочек...
      Тут все, кто это слышит, как загалдят:
      - Ничего себе "несоответствиеце"! Что ж у вас тут делается, если людей венчают по произволу отдельных работников?!
      Понятно, что под "отдельными работниками" они подразумевают меня одну. Мне делается не по себе, поскольку народ прямо разбушевался... Но я подымаю руки перед собою, будто ладонями отодвигаю всех в воздухе, и успокаиваю эту толпу брачащихся и родственников:
      - Тихо, тихо, тихо, товарищи! Повторяю: в подобной обстановке я за правильность записей ручаться не могу!.. Безусловно, мы исправим эту ошибку, которая вкралась в нашу книгу совершенно напрасно, но на это мне нужно время! Так?..
      Тогда один из неправильно мною женатых - как сейчас помню, военный, старший лейтенант, - он начинает волноваться еще больше... Он произносит:
      - Какое "время", когда я сегодня в шестнадцать ноль-ноль убываю к месту службы - на Алтай?!
      Я просто не знаю: что ему ответить? И вдруг его невеста - то есть теперь уже жена, но не та, с которою я его неправильно зарегистрировала, а как раз другая, та, что была им самим намечена для брака ранее и которая значится в предварительном заявлении, но по моей вине расписана с другим, она его спрашивает с раздражением:
      - Это еще что за новости?! Какой такой может быть Алтай?! Ты же меня уверял, что останешься на работе в Москве!
      - Да, Лелечка, - отвечает ей старший лейтенант, - сперва предполагалось, что я буду служить тут. Но вчера меня вызвали к начальству, и мне приказано ехать на два года в район Алтая, чтобы...
      - Ну, извини меня! - перебивает его эта первоначальная невеста. - Я не дура, чтобы обрекать себя на жизнь в захолустье! Я, может, и согласилась за тебя выйти потому, что намерена остаться в столице!
      - Лелечка! Что ты говоришь?! Как же мне быть без тебя?! - Это старший лейтенант жалобно так обращается к ней.
      А она отвернулась от него полностью и через плечо показывает большим пальцем на молодоженку № 2, которая из второй пары:
      - Можешь захватить с собою эту гражданку. И тем более она с тобою уже зарегистрирована! Ха-ха-ха!..
      Вы понимаете, товарищи? Эта особа буквально смеется над своим намеченным заранее мужем. Более того: она тут же спросила молодоженку, как мы ее условно назовем - № 2:
      - Гражданочка, а вы поедете с ним на Алтай?
      Весь народ так и придвинулся к этой четверке: каждому хочется услышать, что скажет нечаянно зарегистрированная жена офицера. Такая, знаете ли, из себя довольно миловидная девушка лет девятнадцати - не больше. И вдруг мы слышим: эта девушка негромко, но твердо говорит:
      - Да. Я поеду, если товарищ офицер сам предложит мне с ним отправиться туда, где он будет работать!
      Народ прямо ахнул. И я в том числе. Но тут вступает первоначально намечавшийся супруг этой особы № 2:
      - Катя, я, наверное, ослышался... Ведь недоразумение с записью скоро будет исправлено! Мы должны ехать к моей маме в Голицыно, где нас ждут на свадьбу и вообще... чтобы мы там провели медовый месяц...
      - Вот именно! - откликается Катя. - От твоей мамы я хоть на Алтай уеду, хоть - на Северный полюс... А в Голицыно мне ехать вообще противно!
      Ее намечавшийся муж оглядывается на все стороны и шепчет:
      - Ты хоть при людях не срами мою маму... и меня!..
      - Мамочке своей передашь от меня привет. А себе самому кланяйся...
      - От кого, Катя?!
      - От меня же, Вова. Ну, так что же - как оно будет, товарищ старший лей...
      - Костя - я. Константин. Я очень рад! Едем на Алтай, Катюша!
      - Вот и отлично! А ты, Вова, попроси вот эту гражданку, которая боится Алтая : может быть, она согласится принять участие в свадьбе в Голицыне - в качестве невесты и вообще...
      - Катя! Ну как же ты можешь?! Это... это... это я не знаю что!
      - А я знаю: избавление отроковицы из пасти чудовища. Отроковица - это я. А чудовище - твоя... кхм... Кстати, Леля, вот вы боитесь ехать на периферию. А вам не страшно будет войти в дом, где свекровь - как бы это выразиться? - пострашнее всех трудностей горной жизни?
      - Нет, Катюша, - я правильно вас назвала? - со свекровью я справлюсь. Будьте уверены. Вопрос только в том: подойдет ли мне ваш предполагавшийся муж?.. Ну-ка, Вова... Владимир Семенович, если я правильно прочитала в нашем с вами нечаянном свидетельстве о браке... Правильно? Ну вот и отлично. Расскажите мне немного о себе, о своей работе... ну, и о вашей матушке... В Голицыно у вас - своя дача?
      - Дача своя. И участок хороший. А вообще я - научный сотрудник. Пишу диссертацию... квартира в Москве у меня есть... Знаете что, Леля, отойдемте лучше в сторонку: больно много народу нас слушает...
      - Не возражаю... А где же мой бывший Костя?
      Тут этой Леле объясняют другие брачащиеся:
      - Он уже ушел - ваш Костя: все ж таки скоро поезд у них! На Алтай ехать - не шутка!
      Леля спокойно кивнула головой и отошла к стенке. Но тут кто-то спросил Вову:
      - Извините, я хотел бы знать: вы не боитесь взять такую жену, которая заранее готовится к войне с вашей мамочкой?
      - Нет, - отвечает Вова, - с моей мамой иначе нельзя. И потом, надо же мне кого-то привезти в Голицыно, если приготовлен уже свадебный пир...
      А через пять минут Леля сказала мне:
      - Товарищ регистратор, мы вот с мужем сейчас тоже пойдем отсюда. Но мы оставляем за собою право впоследствии потребовать исправления неточно выполненной записи в вашей книге... Если, конечно, это нам понадобится... Вы слышите?
      Я заявила, что слышу. А что мне оставалось сделать?.. И они тоже ушли - под смех и аплодисменты всех собравшихся...
      Вы, наверное, хотите знать: пришла ли эта пара для аннулирования записи? Можете себе представить: не пришли. До сегодняшнего дня их нету! Но и те, которые поехали на Алтай, не появлялись у нас и письменно тоже не требовали расторжения брака. Так что я, если хотите знать, даже выговора не получила за свою серьезную ошибку при исполнении обязанностей... Как будто так и надо было их регистрировать: крест-накрест...
      МНИМЫЕ БОЛЬНЫЕ, ИЛИ НЕПУТЕВЫЕ ПУТЕВОЧНИКИ
      I. СРОЧНО ВЫЗДОРОВЕЛ
      В этот санаторий меня привезли вскоре после тяжелой операции. Чувствовал я себя неважно. Диета мне была показана строжайшая. Я разместился в палате, где стояла еще одна кровать, а на кровати помещался угрюмый человек - с виду в состоянии не лучшем, чем я сам. Едва я уложил в тумбочку нехитрое свое имущество, как прозвучал сигнал к обеду...
      И за столиком в большом зале я оказался рядом с моим соседом по палате. Ел я мало и неохотно. Но сосед еще меньше вкушал от диетических яств. Он капризно ворошил вилкой или ложкой содержимое тарелок, брезгливо гримасничал и возвращал официантке все блюда подряд со словами:
      - Возьмите, девушка, неохота мне что-то... бог уж с нею - с едой. Вот когда выздоровею, поедим по-настоящему...
      И он вздыхал так глубоко и печально, что официантка отвечала ему сочувствующим вздохом...
      После обеда мой сосед лежал на кровати и читал "Огонек". А за ужином снова отказывался от еды, испускал вздохи и грустно качал головою, как бы сокрушаясь о своем здоровье...
      Мы рано отошли ко сну. И я скоро очутился в "объятиях Морфея"... А проснулся я часов в восемь. Летнее утро шумело и сияло уже во всем своем блеске. У окна, выходящего в сад, стоял мой "сокоечник" в полосатой пижаме, короткой не по росту, и разговаривал вполголоса с женщиной, которая оперлась локтями о подоконник и всунула в нашу палату голову и торс, формально находясь в саду (палата наша помещалась на первом этаже).
      - Ну, а Пахомов что тебе сказал? - строгим голосом вопрошал мой сосед.
      Женщина грустно как-то всхлипнула и ответила:
      - Тоже говорит: "рано еще"...
      - Хорошо ему указывать: "рано, рано"! Он бы сам попробовал!..
      - А что же сделаешь, Пашенька? - виноватым голосом произнесла женщина. - Вот и Кудеркин тоже посоветовал не торопиться...
      - У Бульбарка была?
      - Была. А как же?.. Бульбарк еще того строже: "Я, говорит, ему пропишу, если он - если ты то есть - появится сейчас!" Бульбарк очень сердитый.
      - Да ревизия хоть кончена?!
      - То-то и дело, Пашенька, что - нет. Бульбарк говорит: "Сейчас самый тонкий момент - акт пишется". Ревизионный, то есть, акт. Он мне сказал: "Если, говорит, ваш муж сейчас высунет нос, - тогда всё; тогда и ему каюк, и нас всех за собой потянет. Пусть сидит там в больнице тише воды, ниже травы". Вот так...
      - Нда... Как будто я один носом рыл, а они - святые ангелы - в стороне стояли и ахали!.. Чтоб их всех!!!
      - Пашенька, ну что ж поделаешь?.. Каждому свое... Зато кончится ревизия, ты опять начнешь оклад получать, народ соберем у нас дома, закусочка будет, винцо...
      - "Закусочка, закусочка"!.. Когда-то еще это я съем твою закусочку... Лучше скажи, что ты мне принесла?
      - Добыла кой-чего... Балычок... на вот, бери... сайры баночку... селедочку в винном соусе... я знаю, ты солененькое любишь... Торт возьми: бисквит с шоколадным кремом... Или, может, тебе жирного-то не надо?
      - Ты что? - обалдела? Почему это мне не надо? Нешто я - на самом деле больной? Я тебе утку заказывал жареную...
      - Вот она - утка... А вот - копченой колбаски кольцо...
      - Ладно. Водку захватила?
      - А как же!.. Я четвертинки купила: все ж таки легче тебе будет прятать под кровать-то... Забирай: четыре четвертинки...
      - Ладно. Ступай теперь. И скажи там всем - особенно Пахомову и Бульбарку, что я долго сшиваться на этой койке не намерен! Пускай поторапливаются!..
      - Пашенька, так разве ж это от них зависит? Они же сами сидят по домам, как суслики, трясутся, а ты говоришь...
      - Ладно. Завтра принеси килечек: что-то мне килек очень хочется...
      - Принесу, Паша, не сомневайся, все принесу. Лишь бы ты успокоился...
      - Ну, ступай, ступай, нечего тебе...
      Женщина в последний раз всхлипнула и отступила от окна. А мой сосед донес полученные им яства и пития до тумбочки у кровати и принялся шуршать бумагой, разворачивая свертки и извлекая утку и балык, селедку и четвертинки... Заметив, что я проснулся и гляжу на него, он смущенно захихикал.
      - Да, вот так, дорогой сосед... Приходится иной раз и поболеть без болезни... Балычком не побалуетесь вместе со мной? Нет? А уточки кусочек?.. Жирная, бестия! Один смак!..
      Выслушав мой отказ, мнимый больной повернулся ко мне почти что спиною и зачавкал с каким-то даже остервенением...