Вылетел из алькова.
      Дверь в комнату матери была распахнута настежь. Скрытый от глаз темным ореолом, Джем, словно дух из Царства Небытия, взирал на происходящее.
      Но только взирать он и мог.
      ГЛАВА 65
      МАНТИЯ С ГОРНОСТАЕМ
      В то время, когда из коридора послышался шум, Умбекка сидела у камина и вязала шарф. На ней было скромное синее платье. Она была счастлива. Вот-вот за ней должна была приехать карета. Чаепитие в лектории сегодня должно было предшествовать казням на лужайке, ну а сливовый кекс и масляные булочки, как известно, способны придать бодрости и телу, и духу.
      Умбекка, правда, чуть раньше пережила страдания. Даже, пожалуй, муки. Что интересно - не взрыв в храме так огорчал ее - на фоне личных переживаний Умбекки он прозвучал закулисным шумом. Точно так же, как Меролина после того, как ей сделал предложение пожилой генерал Этзком, Умбекка провела утро в муках сомнений. Предложение командора застало ее врасплох, оно ее, честно говоря, напутало. Но страх постепенно унялся. О да, конечно, она была разочарована. И это было естественно. Кроме того, она не могла простить капеллану насмешки над ее добродетелью. Но Умбекка была сильной женщиной. Ей и прежде случалось переносить сильные разочарования.
      И потом - в отличие от Меролины - Умбекка прекрасно видела все положительные стороны грядущего брачного союза. Одна сторона ей была видна особенно ясно. Сегодня же вечером она намеревалась открыть сердце своему суженому и поговорить с ним на сугубо личную тему. Заливаясь слезами, она пожалуется Оливиану на то, что больше не в силах ухаживать за хворой племянницей, что теперь Эла нуждается в настоящей сиделке, в более пристальном внимании. Оливиан наверняка все устроит.
      Приняв такое решение, Умбекка облегченно вздохнула. Да! Она обретет свободу. В порыве благодарности судьбе она прошептала строку литании: "Бог Агонис, завтра я послужу тебе еще более верно". О да, послужит непременно! Она послужит своему богу так, как ему никто никогда не служил! Став супругой командора, имея в своем распоряжении хорошую прислугу, избавившись от Элы, Умбекка обретет возможность для неслыханной деятельности на поприще служения своему божеству! Какое влияние она приобретет в свете! Она вынуждена была скрывать свои лучшие качества, а теперь они расцветут пышным цветом.
      Умбекка исподлобья оглядела комнату. Со времени появления капеллана тут стало гораздо уютнее. Новый синий ковер, в тон ему синие шторы чудесно! Но сколько еще предстояло сделать! Хотя... не здесь, не в этой комнате. Вскоре она опустеет, а потом ее закроют, а потом - в свое время отдадут солдатам. Исчезнут все следы долгого пребывания здесь Умбекки. На миг Умбекке стало грустно. Она обвела взглядом окно, нишу, кровать, где спала Эла, ни о чем не подозревая. И счастье с новой силой охватило Умбекку. То было счастье победительницы, празднующей свой триумф. Эла не вставала с постели, а она, Умбекка, столько дней, столько лет отдавала себя заботам об этой неблагодарной безумной развратнице.
      Конец этому!
      Конец!
      - Как сюда попал этот человек!
      - Ой, пожалуйста, госпожа, я не виновата! Его не было, а потом, откуда ни возьмись, появился!
      - Ваганское колдовство, не иначе! Мерзавец!
      - Умбекка, выслушай меня. Прошу, только выслушай.
      В одно мгновение радость Умбекки сменилась яростью. Она швырнула на пол вязание. Покраснев, она вскочила с дивана и встала перед Сайласом Вольвероном. В том, как они стояли друг перед другом, было что-то пугающее. Казалось, столкнулись один с другим два мира и с грохотом ударились. В балахоне с капюшоном, с посохом в руке, старик напоминал персонаж времен Расцвета, неожиданно угодивший не в свое время и в место, где никогда прежде не бывал.
      Эла проснулась и зашевелилась. За окном, не переставая, лил дождь.
      - Прошу вас, господин, уходите же! - умоляюще проговорила Нирри и потянула старика за рукав.
      - Моя дочь! - вскричал старик. - Ее арестовали!
      - Арестовали? - без тени удивления спросила Умбекка. - За то, что она ваганская шлюха, видимо? Эта девчонка - вызов для всех добропорядочных, воспитанных людей. Сайлас, и как тебе только хватило наглости явиться сюда, не пойму?!
      - Я пришел поговорить с тобой, Умбекка. Я хочу тебе кое-что предложить.
      - Предложить? Поговорить? Да как ты сможешь о чем-то просить меня, Сайлас Вольверон? После всего, что произошло! После всего, что ты натворил! Явиться ко мне!
      Умбекка говорила негромко и торопливо. Она не кричала, но голос ее был полон желчи, давно ее переполнявшей. Какой мерзавец! Как она ошиблась в нем когда-то! Что же это за мир, где самые добродетельные, самые неподкупные вдруг становятся злобными и развратными! Умбекка сжала в пальцах золотой круг Агониса и продолжала сыпать обвинительными словами:
      - Испорченный, дрянной человек! От тебя зависела добропорядочность всей деревни! Сколько людей пало после того, как ты пал так низко? Разве моя возлюбленная племянница не стала шлюхой после того, что ты натворил с Эйн! Разве мой любимый племянник, Торвестр, стал бы изменником? Сайлас, мы все обязаны бороться с низменными инстинктами! Не ты ли учил меня этому, когда я приходила к тебе в храм? Я доверяла тебе! Я верила в тебя! Мне казалось, что в тебе, как в зеркале, отражается моя вера. Ты хоть понимаешь, что ты принес нашей деревне? А мне? О Сайлас, как же можно было пасть столь безнадежно, столь мерзко! Вера, доверие людей - все было брошено на ветер, словно пыль! Долг, обеты - все было забыто, все!
      - Умбекка! Умбекка! Глупая, слепая женщина!
      - Слепая? Тебе ли называть меня слепой!
      - Да, ты слепа, потому что ничего не видишь. Умбекка, ты моложе меня, но ты стареешь. Разве за все прожитые годы ты не поняла, что есть долг превыше всех долгов перед этим миром, перед его условностями, перед его учреждениями? Они-то и есть пыль и прах, тлен! Когда я был проповедником в Ирионе, я лгал самому себе. Моей судьбой была Эйн.
      - Судьбой? Ты был членом ордена! Совратить юную девушку - такова была твоя судьба?
      - Умбекка несчастная! Тебе никогда этого не понять. Между мной и Эйн не было низменной страсти. Наш союз с ней не был заключен в храме, но изо всех свадеб, отпразднованных в этой долине, наша была одной из немногих счастливейших. Мы поженились в Диколесье, на ложе из белых лепестков. Это место более священно, нежели ирионский храм. Там покоится моя любимая, хотя ее надгробие в ином месте.
      Умбекка, казалось, не слушает Сайласа.
      - О, оставь меня, Сайлас. Ты мне отвратителен! Не желаю больше слушать о твоих порочных похождениях! - Умбекка поежилась и отвернулась к камину. Подумать только - я поверяла тебе свои сердечные тайны. Подумать только - я столько раз бывала с тобой наедине.
      Старик чуть не расхохотался.
      - О, тебе ничто не грозило, Умбекка! Ты не вызвала у меня ни капли страсти!
      Стало тихо-тихо. Умбекка стояла у камина, заломив руки, когда несколько долгих мгновений спустя она обернулась, лицо и шея ее так побагровели, что казалось, вот-вот брызнут кровью. Сдавленным шепотом Умбекка произнесла:
      - Нирри, позови стражников.
      - Нет. Нирри, останься.
      То был голос Элы. Неловко, медленно, но все же не так медленно, как могла бы больная, Эла встала с кровати.
      - Эла! - хрипло вымолвила Умбекка. Ее маленькие глазки метали молнии. Удивления, правда, в ее голосе было меньше, нежели ярости, возмущения. Ей казалось, что ее дерзко оскорбили. Дали пощечину. Этой, новой ярости хватило, чтобы переполнить чашу терпения толстухи. Как это? Какое право ее племянница имела подниматься? Эле была отведена раз и навсегда утвержденная роль - лежать на кровати, молчать и ничего не делать. Скоро она и этой роли должна была лишиться. Оливиан накажет ее, он покарает ее так, как она того заслуживает.
      Умбекка с колоссальным трудом взяла себя в руки. И промолчала.
      - Старик, ты сказал, что у тебя есть какое-то предложение к моей тетке, - сказала Эла. - Говори, какое. Объясни, зачем ты пришел к нам.
      Вольверон обернулся к Эле. И капюшон его плаща откинулся и обнажил голову, обезображенную, страшную. Эла закрыла глаза от боли.
      Но тут же открыла.
      Старик поклонился ей.
      - Миледи Элабет, - негромко проговорил он. - Я явился сюда не для того, что мучить и терзать вашу тетушку. Пришел я и не для того, чтобы между нею и мной наконец состоялось примирение. То есть я бы мог предложить ей мир, но знаю, что она отвергла бы мое предложение. Дело мое можно изложить в нескольких словах Синемундирники арестовали мою возлюбленную дочь, подозревая ее в причастности к тому, что случилось прошлой ночью. Командор, действуя во имя справедливости, уже отдал приказ о ее казни. Вместе с ней должны казнить пятерых детей Короса. На закате их всех должны повесить.
      Эла выдохнула:
      - Повесить?
      - Повесить? - подхватила Нирри.
      - Судьба, - фыркнула Умбекка, - которой бы следовало давно ожидать тому, у кого есть глаза.
      Толстуха уже вполне совладала с собой. Чтобы Эла взяла над ней верх? Не бывать этому! Умбекка со злорадством думала о том, какое будущее ждет племянницу. Оливиан избавится от нее! В Агондоне имелись особые больницы. Очень особые больницы. Умбекка облизнула губы. Это почти то же самое, как если бы Элу повесили. В конце концов, Эла ничем не лучше, чем гадкая дочка этого мерзкого...
      - Тетя, помолчите, - потребовала Эла.
      - Нет, племянница, я молчать не собираюсь! Чтобы я это все выслушивала? Нет! Так... Шлюха должна быть повешена. А от меня чего ты хочешь, слепец? Чтобы я пошла к командору и попросила его, чтобы он пощадил никчемную жизнь твоей дочери?
      Умбекка злорадно расхохоталась.
      - Умбекка, я уже сказал, что не жду от тебя милости, - спокойно сказал Вольверон. - Я действительно не жду. Ты сказала, что я обманул твое священное доверие. С тех пор ты не можешь смотреть на меня без отвращения.
      Я сказал, что пришел взывать к тебе, но воззвать я хочу не к твоей любви. Я хочу воззвать к твоей ненависти. Я добровольно предлагаю тебе свершить отмщение, которого ты так долго жаждала.
      Командор, хотя речь идет о судьбе моей дочери, со мной говорить не станет. Меня гонят от ворот проповедницкой. Умбекка, но он выслушает тебя. Пойди к нему, молю тебя, и скажи, что во всем виноват я, что синемундирники могут свалить на меня вину за все, что произошло.
      Милая Умбекка! Милая, глупая женщина! Теперь ты понимаешь, о чем я прошу тебя? Видишь, что я тебе предлагаю? Я стар. Я прожил слишком долго, но пока мог видеть, повидал очень многое. Только пусть моя любимая дочь останется в живых, а моя жизнь пусть тогда разлетается пылью по ветру. Я вручаю ее судьбу в твои руки, Умбекка. Развей пепел по ветру!
      Говоря, старик опустился на колени перед толстухой, держась за посох. Умбекка, однако, не была тронута этой страстной речью. Она равнодушно смотрела на старика. Когда тот умолк, на губах Умбекки мелькнула усмешка, но она тут же сурово сжала губы. И отступила на пару шагов. Ее отказ прозвучал жестко и брезгливо:
      - Злобный, похотливый ваган! Неужели ты надеешься, что я исполню твою просьбу? Твоя просьба ужасна! Она мерзка! Ты забываешь, Сайлас, что я посвятила свою жизнь, как некогда ты, богу Агонису. То, что ты собираешься развеять по ветру, - это истина, сама истина! И ради чего? Ради испорченной девчонки?
      - Хватит, тетя! Довольно!
      Эла молчала и слушала слишком долго. Теперь же она не выдержала и закричала.
      Умбекка в испуге обернулась к племяннице
      Старик, утратив выдержку, рыдал, упав ничком на пол. Эла подошла к нему, подняла, обняла. Стала целовать его изуродованное лицо, гладить волосы, щеки, нежно коснулась кончиками пальцев покрытых жуткими рубцами глазниц. Рубцы набухли от несуществующих слез.
      Умбекка, не веря своим глазам, в отвращении взирала на эту сцену. Она думала о том, что, наверное, одежда старика просто-таки кишит вшами и блохами, о том, какие отвратительные прыщи у него на лице и руках, о мерзком запахе, исходившем от старого негодяя. Она любила его, она его превозносила, а он убежал, и стал жить в пещере, словно зверь, и валялся там со своей шлюхой, предаваясь похоти. Подойди он сейчас к ней хоть на шаг ближе, она бы завопила. Схватила бы из камина кочергу и ударила бы его.
      Эла медленно отстранилась. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал спокойно и властно:
      - Нирри, принеси мой плащ. И туфли.
      - М-миледи?
      - Племянница, что ты несешь?
      - Разве не понятно, тетя? Я собираюсь выйти. Я и раньше выходила. Только на этот раз собираюсь выйти надолго. Вот и все. Нирри!
      - Племянница, ты нездорова! - всполошилась Умбекка. - Ты бредишь! Прошу тебя, вернись в постель, пока не упала и не ушиблась.
      - Нирри? - повторила Эла.
      - Нирри! Поди прочь от шкафа! - толстуха бросилась к служанке и схватила ее за руку.
      - Ой! Вы что! - Нирри попятилась. Она стояла между двумя женщинами, потирая руку. Взгляд ее метался от одной к другой.
      - Нирри, делай то, что я тебе приказала, - ледяным голосом проговорила Эла. - Ты не забыла - твоя госпожа я. Эта женщина, которой ты с такой готовностью повинуешься, всего лишь моя тетка и компаньонка. Хотя... она оказалась ужасной компаньонкой. Каков бы ни был мой позор в глазах света, я была и остаюсь дочерью эрцгерцога. Я - леди Элабет Икзитер Ирионская, аристократка, и именно в этом качестве собираюсь навестить командора Вильдропа.
      - Навестить командора? Племянница, о чем ты говоришь? Она бредит, Нирри, разве ты не видишь? О, да помоги же мне!
      Но Нирри уже стояла у шкафа. Она вытащила оттуда просторный плащ и подала его Эле. Надетый поверх ночной сорочки, плащ был старый и побит молью. Но он был из красного бархата и оторочен горностаем. Затем Нирри подала своей госпоже горностаевую шляпу. К шляпе была приколота брошь с гербом красномундирников.
      - Я пойду туда не для того, чтобы пожертвовать жизнью этого несчастного старика, - объявила Эла. - И не для того, чтобы пожертвовать собственной жизнью. Никто не должен погибнуть. Ни вы, тетя, ни ты, Нирри, ни я, ни Джем, ни проповедник Вольверон. Ни дочь Эйн.
      О, как долго я проклинала слабость, связавшую меня по рукам и ногам, запершую меня в стенах замка! Лежа в постели, я достаточно наслушалась о том ужасе, который охватил и замок, и деревню, и все королевство! Да, я слаба, я больна, но я многое пережила, слишком многое, но есть такое, чего терпеть нельзя Тетя, неужели вы думаете, что я позволю командору Вильдропу и впредь творить зло? Чтобы дочь Эйн была повешена на деревенской лужайке? И кто отдал приказ о ее казни? Вильдроп, подумать только! Отвратительный кусок дерьма!
      - Племянница, ты говоришь о спасителе нашего королевства!
      - О спасителе? О нет, о том, кто погубил королевство!
      - Пойдемте, миледи. Я пойду с вами. Отец отвезет нас к лекторию.
      Нирри взяла Элу за руку, но Умбекка уже стояла у дверей.
      - Ты не сможешь уйти. Я не пущу тебя!
      - Тетя, тетя, не остается иного выбора. Дай мне пройти.
      - Он не станет тебя слушать! Неужели ты думаешь, что... Оливиан тебя послушает?
      - Оливиан?
      - Его так зовут! Оливиан Тарли Вильдроп. Видишь ли, я с ним знакома. И притом очень близко знакома!
      - Мои поздравления, тетя. Вы это хотели мне сказать?
      - Да, племянница. Именно это. Видишь ли, мы с Оливианом собираемся пожениться.
      - Что?
      - Он любит меня! Он любит меня и попросил моей руки! Вот почему я уверена, что он ни за что не станет тебя слушать!
      - Выйти за него замуж? И вы собираетесь это сделать? О напыщенная, несчастная женщина! Да разве вы не знаете, кто он такой? И что он натворил? - Эла взмахнула рукой и указала на распростертого на полу Сайласа Вольверона. - Разве вам не известно, что это он ослепил Сайласа? Это он, ваш дорогой Оливиан!
      Однако Умбекка, похоже, не испугалась.
      - Да, он! И знаешь почему? Потому что я его об этом попросила! Сайлас Вольверон был опасен для всех нас! Он был изменником, предателем и заслуживал смерти. Я рассказала Оливиану обо всем, что сотворил этот порочный негодяй. Рассказала о том, что он передавал секретные сведения синемундирников в замок во время Осады. Это правда, так оно и было! Я его видела! Я сказала и о том, что когда-то он был хорошим человеком. Вот почему его не казнили. Из-за меня! Вот почему к нему отнеслись с состраданием.
      - С состраданием?!
      - Да, с состраданием! А он думает, что я его ненавижу. Мне жаль его, вот и все!
      - А мне жаль вас, тетя. Я больше не желаю пребывать под одной крышей с вами. Выходите замуж за своего драгоценного Оливиана, если вам охота! Разве он может помешать мне уехать из деревни? А вы сможете? Я слишком долго терпела это наказание. Я слишком долго оплакивала...
      - Оплакивала? Что ты оплакивала? Кого?
      Эла, не обращая внимания на тетку, продолжала:
      - Все кончено, тетя. Сейчас я отправляюсь к Вильдропу, а когда вернусь, заберу с собой Нирри и Стефеля, и... и мы уедем в Агондон, и мне все равно. Пусть мы будем голодать, но лишь бы скорее убраться от тебя подальше!
      Речи Элы звучали дико. Казалось, она почти бредит, но силы и ярости в ней сейчас было столько, что о здравом смысле говорить не приходилось. Нирри прижалась к молодой госпоже, лицо ее было полно железной решимости. Но наблюдавший за всем происходившим невидимый Джем думал сейчас об одном: "А как же Тор?!"
      Эла оттолкнула тетку:
      - Прочь с дороги! Уйди! Или ты хочешь, чтобы я дала тебе пощечину? Или толкнула тебя так, что ты покатишься по лестнице?
      Толстуха истерически расхохоталась:
      - О да, ударь свою старую тетку, вот славно-то будет, правда? Дочь эрцгерцога - во всей красе. Ты такая же аристократка, как этот старик ирионский проповедник! Вонючая шлюшка! Думаешь, я пожалею, если ты сдохнешь от голода? Умрешь в канаве? Ты и твой полудохлый ублюдок? А что до Оливиана, думаешь, ему хоть что-то про тебя не известно? Он посмеется над тобой, и только. Благородная дама? Да ты всего лишь жалкая, одурманенная зельем шлюха!
      Эла все-таки ударила тетку по щеке.
      - Прочь с дороги, злобная старая сука!
      Она, почти задыхаясь, оттолкнула толстуху, но та сумела ухватить Элу за руку и принялась стягивать с нее плащ.
      Умбекка хватала воздух ртом в поисках еще более убийственных слов:
      - Я все знаю про Джема!
      - Джем? Оставь Джема в покое! Что ты сделала для него! Шпионила за ним? Мучила его, забивала ему голову своей агонистской дребеденью! Я только рада, что он выстоял и видит тебя насквозь!
      Однако Умбекка не унималась:
      - Я все знаю про него, говорю тебе! Неужели думаешь, что я не догадалась, грязная шлюха?!
      - Догадалась? О чем же ты догадалась?
      - Я знаю, кто его отец!
      Эла попятилась.
      - Его отец? Что ты о нем знаешь?
      - Солдат? Ты говорила, простой солдат? Здорово придумано, правда? Мы все думали, что солдат было много, только ты знала, какой из них именно отец твоего ублюдка! Но такой позор был лучше правды, верно? Ты не хотела, чтобы мы знали правду, да? Потому что правда была куда как хуже!
      - Правда? Да какую ты вообще можешь знать правду!
      - Сначала я не догадывалась, да и как я могла догадываться! Капеллан помог мне понять все. И как же я, порядочная женщина, могла даже представить себе такое! И как я могла представить, что моя возлюбленная племянница не только выносила ублюдка, но что этот ублюдок - сын ее родного брата!
      Наступила мертвая тишина.
      В наступившей тишине руки Умбекки соскользнули с ворота платья Элы. Она чуть не оторвала горностаевую оторочку. Эла отшатнулась. Лицо ее сковал страх.
      У Нирри отвисла челюсть. Она была готова упасть в обморок. Тихо, почти бесшумно, отъехала в сторону панель в стене.
      Оттуда, с трудом держась на ногах, вышел Тор.
      Он шел, завернувшись в одеяло. Одеяло сползло с его плеч и...
      Тор был одет в костюм Арлекина.
      Побагровевшая физиономия Умбекки вдруг мертвенно побледнела.
      - Вы ошибаетесь, тетя, - мягко проговорил Тор. - Я люблю мою сестру, но я не был ее любовником. Вы называли ее шлюхой, развратницей. Падшей женщиной. О моя бедная, глупая тетушка!
      - О Тор, Тор! - прошептала Умбекка. Она почти не слушала племянника. Как зачарованная, она шагнула к нему, протянула руки так, словно готова была обнять его, но тут же отдернула руки и закрыла ими лицо. Покачнулась, едва удержалась на ногах. - О чем он говорит? - бормотала она. - О чем он?
      - Ведь ты ничего не понимала, тетя, верно? - усмехнулся Тор. Голос его звучал нежно, тихо, почти невесомо. Он указал на Сайласа Вольверона. Тот встал и отошел к окну, где и стоял сейчас, опираясь на посох и склонив голову в печали. - Ты полагала, что проповедник Вольверон доставляет в замок секретные донесения, поэтому выдала его. Ты ошиблась. Он действительно приходил в замок во время Осады. Но зачем он приходил? Он приходил для того, чтобы освятить брачную церемонию. Он пришел для того, чтобы соединить брачными узами мою сестру и ее возлюбленного.
      - Ч-что? - задыхаясь, вымолвила Умбекка.
      - Тор... - вмешалась в разговор Эла. Она дрожала так сильно, что казалось, вот-вот упадет.
      - Сестра, она должна узнать правду. Наша тетя - простая, не очень умная женщина, но я знаю, что в сердце ее есть доброта. И только в том случае, если она узнает правду, мы сможем призвать ее к исполнению высшего долга, от которого она по глупости своей и по неведению отказалась.
      Теперь Умбекка смотрела на племянника изумленно. А Тор буквально сверлил ее взглядом.
      - Милая тетя, - сказал Тор. - Джем - не бастард. Отцом мальчика был не простой солдат и не я. Моя сестра была и осталась добродетельной женщиной. Она хранила свою добродетель ради самого благородного, самого возвышенного из ухажеров.
      Тор все время говорил тихо, теперь же он шагнул ближе к тетке и перешел на шепот:
      - Тетя, вы называли мою сестру шлюхой, но это обвинение вы бросали не кому-нибудь, а вдовствующей королеве. Да, тетя. Джемэни - сын Эджарда Алого. Он законный наследник престола нашего королевства!
      Тор покачнулся и с трудом удержался на ногах.
      - Нет! - завопила Умбекка и отвернулась. Тор покачнулся еще сильнее, но подбежавшая Нирри успела подхватить его.
      В дверь тихо, вежливо постучали.
      Прибыла карета Умбекки.
      ГЛАВА 66
      ПЯТЕРО ИЗ ИРИОНА
      - Но... это возмутительно! - шептал Морвен. - Пятеро! Пятеро невинных людей! Да, они ваганы, но все же... существуют же принципы справедливости!
      Крам тяжко вздохнул. Его товарищ в последнее время повторялся. Замыкая цепь гвардейцев, двое молодых синемундирников плелись по размытой аллее к ваганскому табору. Они уже ходили по этой дороге - в тот раз, когда их посылали в табор на разведку. Но тогда было тепло и солнечно, и они ходили вдвоем. А сегодня их впервые отправили патрулировать табор - и так-то дельце противнее не придумаешь, а тут еще у Морвена вдруг совесть заговорила!
      - Вспомним хотя бы "Дискурс о свободе" Витония. Эпистола третья: "правление может осуществлять лишь жезл справедливости, и двигать этим жезлом должно лишь милосердие"... Ради чего написано это великим философом, если мы должны присутствовать при...
      - Морви! - прошипел Крам.
      - Что?
      - Заткнись!
      Крам злился. Справедливость? Милосердие? Раньше о подобных вещах его напарник как-то не очень задумывался. Если Морвен не стоял на посту, во время казней на лужайке он сидел себе в казарме да книжечки почитывал. Он только о своих книжках и думал. Вот теперь начитался про свободу и справедливость - и думает, что до него об этом никто не думал, что он, видите ли, первый додумался.
      Ну, или один из немногих.
      Но Морвен не удержался и добавил:
      - А если вспомнить о великих "Рассуждениях о власти" Джеландра. Д-да, о той самой его речи, которая содержит великую цензуру!
      - Эй, вы! Не сбивайтесь с шага! - рявкнул сержант Банч.
      У сержанта настроение было препаршивое. Обстановка в деревне накалялась. И раньше уже были разговоры о том, что табор следует окружить. Может быть, как раз этим сейчас и придется заняться. Работенка не из приятных. А не будь ваганов, кого бы тогда ненавидели местные жители? Правильно, синемундирников! Банч искренне надеялся, что этими пятью дело и кончится.
      Пятью ваганами и девчонкой.
      Морвен и Крам молча маршировали. По бокам больно лупили тяжеленные мушкеты. Через некоторое время Морвена снова прорвало:
      - Не понимаю, как такое может быть позволено, Крам. Командор образованный человек. Он учился вместе с профессором Мерколи! Наверняка он читал... Крам, а как ты думаешь, он знает, что происходит, или...
      - Морви, а как же ему не знать! Он сам и приказал, тупица ты эдакий!
      - Что?
      - Эй, вы, заткнитесь! - проревел сержант Банч.
      За поворотом открылся вид на табор ваганов - вид, надо сказать, весьма плачевный. Завидев солдат, какой-то малыш горько заплакал. Снова пошел дождь.
      Морвен с горечью проговорил:
      - Просто не понимаю, как ты можешь называть меня тупицей, Крам. Если кто-то из нас двоих тупица, так это ты. Что ты умеешь? Только исполнять приказы и не задавать никаких вопросов? Разве это не типично для военных? А ты никогда не слышал такого слова "взаимосвязь".
      - Морви, помолчал бы ты лучше со своими словечками...
      Впереди сержант Банч уже отбирал ваганов-изменников, которым суждено было болтаться на виселице в качестве сообщников Каты. Крам предполагал, что ваганы будут сопротивляться. Что, может быть, солдатам придется открыть огонь. Но все прошло проще простого. Ваганы покорно пошли с ними. У Крама вдруг противно засосало под ложечкой. Он вспомнил тот день, когда они с Морвеном явились в табор на разведку, вспомнил ваганские ярмарки своего детства. Ему хотелось взбунтоваться, но он только сглотнул подступивший к горлу ком.
      - Ты в политике слабо разбираешься, Морви, да? Ты меня тупицей назвал? Это правда, я таких умных книжек, как ты, не читал. А как бы я их прочесть смог? Таких, как я, читать не учат. Только ты не забывай, я родом из Варля. Я всякое уже повидал, Морви. И я ой как хорошо понимаю, о чем думает твой драгоценный командор. Вчера кто-то взорвал храм. Кто это сделал? Кто знает? Ты бы целый сезон гадал да прикидывал. Только ни хрена бы не выяснил. Но кого-то наказать нужно, верно?
      Морвен остолбенело переспросил:
      - Кого-то?
      Ваганов заковали в цепи, нацепили кандалы на запястья, на шеи железные обручи. Теперь патрулю предстояло отвести их на лужайку. Крам уже пошел маршевым шагом, когда Морвен поймал его за руку и прошептал:
      - Кого-то. То есть - кого угодно? Любого?
      Казалось, он до сих пор не в силах в это поверить.
      Крам пожал плечами:
      - Это же политика.
      Он вырвал руку. Ему не хотелось больше говорить. Бедняга Морви! Краму вдруг стало ужасно жалко товарища. Учился бы в своем университете...
      Морвен стоял с отвисшей челюстью. Он не в силах был шевелиться. С ним что-то происходило.
      - Морви, ты что! - поторопил товарища Крам. - Давай пристраивайся, шагай в ногу!
      Но тут случилось нечто ужасное. Морвен давно подозревал, что королевство Эджландия утопает во зле. Он догадывался и о том, что он, Плез Морвен, стал орудием этого зла. Но до сих пор "зло" все-таки оставалось для него абстрактным, книжным понятием. Теперь оно стало ощутимо. Слезы брызнули из его глаз, когда он проводил взглядом закованных в кандалы ваганов. Морвен упал на колени в грязь. Молитвенно сжал руки, отчаянно уставился в зловеще серое небо. Воспоминания детства захлестнули его, и ему показалось, будто он стоит на коленях в главном храме Агониса и произносит искреннейшую из молитв тех дней, когда вера его была проста и сильна.
      - Благословенный бог Агонис, прости меня, прости меня...
      - Морви, хватит тебе, перестань, - испуганно увещевал друга Крам.
      Слишком поздно.
      - Эй, ты! Рекрут Морвен! - рявкнул сержант Банч. Неприятностей для одного дня ему уже хватило - через край. Он гневно протопал по слякоти и изо всех сил въехал носком сапога молодому солдату под ребра. Морвен согнулся и, рыдая, упал на землю. Да что он, сосунок, сбрендил, что ли? Чем образованней, тем хлопот с ними больше!
      - Давай, дурак, поднимайся! Чего это в грязи поваляться надумал?
      Крам, не мигая, смотрел на Морвена. Лицо его побелело от страха. Дождь зарядил сильнее.
      Умбекка совладала с собой. Наконец ей это удалось. Колеса кареты грохотали по склону скалы, а она еще долго содрогалась при воспоминании о том, что ей довелось пережить. А стражник что-нибудь заметил? Если да, что же ей теперь делать? Как быть?
      - Подумать только, а ведь совсем недавно она была так счастлива!
      Конечно, она не поверила ни единому слову Тора. Мальчишка во все времена был обманщиком и предателем и выдумал все это, чтобы скрыть постыдную правду. И потом, он явно утратил рассудок. И все же... каким он был когда-то красавчиком! Как обожала его Умбекка!
      Это Эла испортила его, она его совратила - уж в этом можно было не сомневаться. Да, Умбекка все понимала. Эла утащила брата на позорную дорожку инцеста. А потом... дальше - хуже, и в конце концов мальчишка утратил последние остатки порядочности и добродетели.
      Эла была больна.
      Эла была безумна.
      От нее весь мир мог заразиться безумием.
      Умбекка согнулась, застонав, как от боли. До сих пор она не понимала, как глубока ее неприязнь к племяннице, как она ненавидит ее безумие, ее слабость.
      И вдруг Умбекку охватило нестерпимое желание. О, с какой радостью она била бы Элу, она бы насмерть ее забила. Умбекка была в отчаянии от того, что этому ее желанию, судя по всему, не дано было осуществиться.
      Джем летел.
      Выбравшись на волю из главной башни, из ее коридоров и низко нависших арок, он резко взмыл в тусклое, промокшее от дождя небо. Крепко сжимая в руке кристалл, Джем видел внизу замок, повозки, лошадей, крыши казарм, кабачки и кочаны капусты на грядках около кухни, гусей и свиней во дворе. Все выше и выше поднимался Джем. Он парил в вышине над развевающимися на крепостной стене флагами, дозорными и башнями с пустыми глазницами бойниц. Взгляд его скользнул по перекидному мостику, по рву, окружавшему стену. Он смотрел на белые вершины гор, занавешенные облаками, на домишки и поля лежащей в низине деревушки.