Но молния, как говорила тетка Джема, никогда не ударяет в одно и то же место дважды.
      "Пути судьбы загадочны, и не нам, беспомощным игрушкам во всезнающих руках судьбы, - ибо мы игрушки, и тут ничего не поделать - пытаться разгадать ее тайны. Но хотя покарать изменника Порлонда могут только муки в Царстве Вечности и хотя встреча с моей любимой Эвелиссой мне теперь суждена только в Царстве Вечности. Я не грущу и нахожу утешение - как и ты, надеюсь, милая моя, - и в том благословении, которым судьба одарила твою (счастливицу) Анну, которая теперь (к тому времени, когда ты получишь это письмо, моя самая дорогая подруга из оставшихся в живых) отныне и навсегда может подписываться
      Леди Квинмайер".
      Это было слишком.
      Томик выпал из рук Умбекки. Она зарыдала. Командор тоже всхлипывал. Они добрались до финала "Красавицы долин". Подумать только - злые языки некогда твердили, будто бы этот чудесный роман - знак того, что сочинительница исписалась. Несправедливо! Роман был подлинным шедевром.
      Капеллан снисходительно улыбался, глядя на плачущих Умбекку и командора. Воспользовавшись моментом, он быстро, бесшумно прошел через заросли к дверям.
      Хорошо.
      Стражники ждали, наготове.
      Чтение нынче вечером затянулось допоздна, да собственно, так оно и было задумано. Но последние страницы романа так захватили гостью! Ее даже не потребовалось уговаривать задержаться, хотя чаю она выпила многовато, на взгляд капеллана. Ну а съела... морковный кекс, песочный кекс... а еще целую тарелку масляных булочек. Бедная дама! Она, наверное, голодна. Ну что ж, зато ее ждало вознаграждение.
      Умбекка изумленно и почти встревоженно обозревала набившихся в комнату гвардейцев.
      - Ка... пеллан? - неуверенно проговорила она.
      Но на ее вопрос ответил командор.
      - Сударыня! - возгласил старик, взяв Умбекку за руки. - В последние луны вы подарили нам столько радости! Разве мы могли бы проявить черствость и не отплатить вам за вашу доброту?
      Умбекка ошарашенно обводила взглядом стоявших навытяжку гвардейцев. А другие гвардейцы унесли чайный столик и принесли стол повнушительнее. Только мгновение мерцала в свете лампы темная полировка и тут же исчезла под белоснежной скатертью, на которой быстро возникли соусники, тарелки, ножи, ложки и вилки. Аппетитные ароматы поползли по комнате.
      Умбекка растерянно обернулась. Ей казалось, что она грезит. На сервировочном столике через заросли к столу везли сочного жареного поросенка, истекавшего жиром, а во рту у поросенка торчало печеное яблоко! Сам же поросенок лежал на подстилке из жареного лука, моркови, пастернака, тыквы и картофеля. За поросенком последовали судки с дымящейся подливой. Умбекка сглотнула слюну, но капеллан был уже тут как тут. Взял с подноса сверкающий гранями бокал и поднес его, улыбаясь, Умбекке:
      - Если я не ошибаюсь, сударыня, вы останетесь ужинать?
      Наверное, Джем все-таки закрыл глаза. Он так устал и изнемог, что уснул. Когда он очнулся, ему показалось, что он побывал в каком-то странном далеком мире. По его сознанию проносились удивительные темные силуэты. Память и сон составили причудливое смешение: бархатный занавес в алькове, колышущийся от ветра, лик темного бога - громадный, лилово-черный.
      А потом снова полыхнули горящие строки:
      ПЕРЕД ВОЗВРАЩЕНИЕМ ВСЕМИРНОГО ЗЛА
      МИР ОКУНЕТСЯ В ПУЧИНУ СТРАДАНИЙ.
      ТАК БУДЕТ ПОЗНАН КОНЕЦ ПОКАЯНЬЯ,
      И ЗАЩИТИТЬ ОТ ПОГИБЕЛИ МИР
      ЛИШЬ ОРОКОНА МОГУЩЕСТВО СМОЖЕТ.
      Что же с ним случилось?
      О, хоть бы все это пропало, исчезло, оставило его в покое!
      Джем понял, что промок и озяб, - надо же было уснуть под дождем! Одежда его вымокла до нитки, все тело, казалось, стало таким же беспомощным и непослушным, как ноги.
      Зубы Джема выстукивали дробь.
      Он заставил себя открыть глаза, но тьма не рассеялась. Джем понял, что наступила ночь. Черноту небес лишь немного рассеивала бледная луна, плывущая за завесой туч. Джем с трудом приподнялся, оперся на локти. На кладбище не было слышно ничего, кроме шелеста листвы под ветром да стука капель, падавших с намокших ветвей.
      Сердце Джема сковало тягучей тревогой. Сколько же времени прошло? Он пропустил начало комендантского часа. Наверняка у кладбищенских ворот стоят часовые, наверняка и по лужайке слоняются подвыпившие синемундирники, вывалившиеся из "Ленивого тигра". Джем думал обо всем, что рассказал ему Тор. Раньше он синемундирников не боялся, но теперь он думал о них с неподдельным страхом.
      А потом Джем услышал голоса.
      Он прижался спиной к могильной плите - сам не понимая зачем. Рука его скользнула вдоль края плиты, пытаясь нащупать костыли. Неужели часовые по ночам обходили кладбище? Тревога сменилась жутким, утробным страхом. Далеко в лесу, за той стеной, что выходила на Диколесье, заухала сова.
      Голоса приближались. Но то были не голоса часовых.
      - Я не могу! Не могу! Уходи, прошу тебя!
      - Не уйдешь от меня. Я знаю, что это была ты, я все знаю.
      - Ты с ума сошел! Что ты несешь!
      - Веди меня! Веди меня туда сейчас же!
      Один голос был мужской, другой - женский. Оба звучали приглушенно, и в обоих слышалась мольба, но мольба в мужском голосе вот-вот грозила обернуться кое-чем похуже.
      Жестокостью.
      - Пошли, Долли!
      - Отпусти меня!
      Джем повернул голову и в темноте разглядел две фигуры, движущиеся вдоль могил к пролому в стене. Мужчина в широком плаще держал в руке фонарь и тянул за руку упиравшуюся женщину. Свет фонаря выхватил из мрака ярко-рыжие волосы и красное платье. Лицо женщины было перекошено страхом. Она пыталась вырваться. Но мужчина в плаще держал ее крепко.
      Она закричала.
      - Заткнись, сучка!
      Женщина ударила своего мучителя.
      Он согнулся пополам, выронил фонарь. Фонарь покатился по траве, озаряя тьму безумными всполохами.
      - Ах ты, вонючая маленькая шлюха!
      Женщина вырвалась и убежала бы с кладбища, но не могла.
      Ей было некуда бежать.
      Мужчина угрожающе навис над женщиной. Его зловещую фигуру подсвечивал снизу валявшийся на земле фонарь. Шерстяная шапка слетела с головы мужчины, но Джему не было нужды видеть ярко-рыжие кудри негодяя. Он уже догадался по голосу, кто это.
      - Пошли, Долли. Я заплатил за тебя!
      - Нет! Этого я тебе не позволю!
      - Нет? Вот тут, Долли, сильно ошибаешься. Я могу поиметь все, что пожелаю, и так, как захочу. Я думал, ты все поняла, Долли.
      - Пусти меня! Прошу тебя! Уходи!
      Она заслонилась руками. Прихрамывая, попятилась к тису, к могильной плите, где лежал Джем.
      - О Долли! - причмокнул Полти, наклонился, плюнул на ладонь и поднял руку с вытянутым указательным пальцем. Покачал пальцем и прошипел угрожающе: - Если ты не возьмешь меня, придется мне взять тебя.
      Потрясенный, возмущенный, Джем скатился с могильной плиты и упал в траву. Он выглянул из-за камня. Подол красного платья приближался к нему. Женщина была обута в кожаные туфельки в тон платья.
      Руки Джема сжали костыли.
      Все произошло неожиданно. Так просто... Каблук угодил на камень, и...
      - Ой, моя нога!
      - Вонючая сучка! Грязная, мерзкая ваганская шлюха!
      Полти бросился на нее, навалился. Она царапалась, кусалась.
      Он лупил ее по щекам, рвал на ней платье. Одержимый злобой, он швырнул ее на могильную плиту, ухватил за лодыжку, резко крутанул. Она дико закричала.
      - Сучка такая, все равно будешь моей!
      Он стащил штаны.
      Фонарь угасал. Несколько отчаянных вспышек, а потом - темнота. Последние вспышки света выхватили из мрака фигуру Джема. Он встал на колени с другой стороны надгробия. Потом стал виден Полти, нависший над девушкой. А потом над головой Полти взметнулись тяжелые костыли.
      И опустились.
      И поднялись.
      И снова опустились.
      Мрак. Обмякшее тело сползло с плиты и покатилось по траве.
      Джем бросился вперед:
      - Ката?
      Он все понял, без сомнения. Пусть не сразу, но понял.
      - О Ката, что ты наделала!
      - Нет, Джем. Что ты наделал?
      Юноша молчал. Порывы ветра швыряли в стороны ветви тиса, зловещие тучи закрыли лик луны.
      - Ты убил его, Джем.
      Сочный жареный поросенок оказался всего лишь прелюдией, лишь намеком на те блюда, которые последовали затем.
      За поросенком подали угрей в желе.
      Потом - жареных куропаток.
      Потом - оленину в соусе из красного вина.
      Потом фазанов.
      Потом - жареных гусей, уток, лебедя.
      Потом - сочный бычий бок с кровью.
      Такого пиршества Умбекка себе даже не представляла в самых дерзких мечтах. К каждому блюду подавали лучшие варльские, орандийские и лексионские вина, горячие пресные булочки. А как трудились гвардейцы, с какой элегантностью, с каким изяществом!
      Как утонченно!
      На десерт был подан огромный яблочный пирог с хрустящей золотистой корочкой, высокий дымящийся сливовый пудинг, озаренный пламенем горящего бренди, стоящий на блюде посреди экзотических консервированных фруктов из зензанских лесов. А еще - ослепительно белые горы взбитых сливок. А еще кувшины с заксосским кофе и превосходные тиралосские ликеры. Лучшие варбийские и голлухские сыры - на тот случай, если кто не наелся.
      Только тогда, когда Умбекка, наевшись до отвала, откинулась на спинку стула, прихлебывая очередную чашку заксосского кофе и пережевывая шоколад с мятным привкусом, она, наконец, сумела по достоинству оценить сервировку стола. На белой скатерти были расставлены золоченые канделябры, посередине стоял в вазе чудесный букет цветов, а одна роза - вернее, бутон лежал на столе, как бы предлагая себя гостье. Бутон алой розы. Умбекка долго не отводила глаз от великолепного цветка, потом наконец подняла глаза и заметила, что вокруг стола стоят зеркала, удваивавшие, умножавшие до бесконечности отражения свечей, цветов и лиц ее друзей.
      - О, прелестно, - улыбнулся капеллан.
      А гвардейцы уже вносили что-то еще. Но на этот раз - не очередное блюло, и не цветы, и не новое зеркало. Они внесли странную деревянную фигуру с плоским лицом. То был портновский манекен ростом с Умбекку. На манекене красовалось белое платье (шедевр швейного искусства из кружев, газа и ленточек. Такой красоты Умбекка никогда прежде не видела).
      Понимание пришло к ней медленно, да и то она не сразу поверила, что это правда.
      - О капеллан... - промямлила Умбекка.
      Однако не капеллан, а командор поднялся со стула, опустился перед ней на колени и взял ее за руки.
      - Сударыня, милая сударыня! Неужели? Вы удивлены? Ох уж эти мне скромницы! Неужели вы сомневались в том, что я полюбил вас с первого взгляда? Но как же я мог не полюбить вас, когда вы - не вздумайте отпираться! - когда вы и есть "мисс Р"?
      Командор поднялся с колен, заключил Умбекку в объятия, а Умбекка молчала и только обезумевшим взглядом смотрела на отражение капеллана в одном из зеркал.
      А капеллан загадочно улыбался.
      Ката сбросила опротивевшие ей туфли:
      - Нога! Как болит!
      Лодыжка распухла.
      Но Джем только растерянно смотрел на возлюбленную.
      - Зачем, Ката? - прошептал он сдавленно.
      Она понимала, о чем он спрашивает. Не поднимая глаз и потирая распухшую лодыжку, Ката ответила:
      - Все из-за этих треклятых поборов. Они собирались забрать папу! У меня не было золота, кроме арлекинской монетки. Должна же я была что-то сделать, Джем!
      - О Ката! - Джем сжал пальцы в кулак и больно ударил себя по лбу. Его переполняли чувства, которым он сам затруднился бы дать название: ревность, зависть, изумление. Чувства набегали волнами и отступали, наконец сменившись чудовищной жалостью. Как же он мог не догадываться? Но как он мог догадаться?
      - Я не могла рассказать тебе об этом, Джем. - Ткнув пальцем в сторону валявшегося в траве тела Полти, Ката добавила: - Тогда, в тот день, в Круге Познания, он узнал меня. Я говорила ему, что это была не я, но он все понял. И сказал, что я должна отвести его туда. - Девушка поежилась и залилась слезами. - Он бы там все уничтожил. А теперь... теперь мы все уничтожили.
      - Ката, о чем ты?!
      По усыпанной гравием дорожке прогрохотали тяжелые шаги.
      - Эй! - послышался чей-то окрик.
      - Кто здесь? - присоединился к нему другой голос.
      Джем схватил за руку Кату. Ката ответила ему рукопожатием. На несколько мгновений они как взлетели, поднялись над временем, перестали слышать стаккато дождевых капель, шелест ветра, перестали видеть бегущие по небу тучи.
      А потом время вернулось.
      - Идут! - выдохнул Джем.
      - Они убьют нас, - прошептала Ката.
      - А мы не можем уйти за стену?
      Ката крепче сжала руку Джема, но на этот раз что-то пошло не так. Она не держалась на ногах, не держался и Джем. Джем прикусил губу.
      - Ката, обопрись на меня. Быстрее! - прошептал он в отчаянии.
      Но нет. Послышался громкий треск. Юноша горько ахнул - костыли надломились. Он дико озирался. Увидел лужу крови рядом с головой Полти. Увидел приближающийся свет фонаря. Свет метался из стороны в сторону, бросал вспышки сквозь спутанные ветви старого тиса.
      И тогда Ката прошептала:
      - Я знаю, куда бежать. Быстро. Сойди с плиты.
      Ката бросилась в траву, обняла надгробие материнской могилы. Джема она при этом невольно оттолкнула. Он лежал ничком, проклиная свою слабость и беспомощность. В живот ему впился острый выступ корня.
      - Ката, я ничего не понимаю. Что это? Механизм зарос мхом и травой, но все же сработал. Джем открыл рот от изумления.
      Плита бесшумно приподнялась, словно крышка джарвельской шкатулки. Фонарь светил на другом краю кладбища. Часовые, обходившие кладбище дозором, ушли в другую сторону.
      Развернулись.
      Теперь они шли к южному углу кладбища.
      Только сила любви сумела заставить Кату встать на больную ногу, подхватить Джема под мышки... Мгновение они стояли, прижавшись друг к другу, готовые вот-вот упасть. Луна осветила лицо Каты, и Джем увидел, что ее глаза полны слез.
      Джем пробормотал:
      - Я люблю тебя, Ката.
      - Мы все разрушили, Джем. Кто-то должен заплатить за это. Вот чему учил нас лесной тигр. Черные полосы, потом золотые. Помнишь? Помнишь, Джем?
      Он не понимал. Но вдруг понял.
      - Нет! - прошептал он в ужасе, но боялся он не отверстой могилы.
      Он боялся разлуки.
      Жертвы.
      А потом все кончилось. Силы оставили Кату. Она опускалась на землю.
      Но в последнее мгновение она столкнула Джема в могилу, и опустившаяся крышка накрыла его.
      - Ката! - дико крикнул Джем.
      Слишком поздно. Опустившаяся плита отрезала все звуки. И когда мгновение спустя свет фонаря озарил Кату, часовые увидели девушку-ваганку, горько рыдающую на могиле матери.
      - Клянусь Агонисом! - крикнул первый часовой. - Ты глянь!
      Такая маленькая. Такая хрупкая.
      А что натворила!
      ГЛАВА 63
      ЧЕРНЫЕ ЛЕПЕСТКИ
      Сначала было полное забытье, потом... потом - что-то другое.
      Лежа в непроницаемой темноте, поначалу Джем не чувствовал даже боли и обиды. Казалось, будто темнота, словно промокательная бумага, высушила все его чувства. Даже ощущения и те покинули его. Глубоко ли он упал? Ударился ли? Но если Джем и сломал ребра, он этого не чувствовал. Будь у него нож, вонзи он его себе в сердце - он бы и этого не почувствовал.
      Ката ушла - он и этого не ощутил.
      Минула целая вечность, прежде чем Джем почувствовал боль и начал что-то осознавать. Что наделала Ката? Она пожертвовала собой, заплатила своей жизнью за смерть Полти. Она погибнет на виселице на деревенской лужайке.
      А Джема бросила здесь на погибель, обрекла на медленную мучительную смерть в темноте. Ведь здесь его никто не найдет, не вытащит отсюда.
      - Ката, зачем?
      Джем заплакал.
      Зачем она не оставила его наверху - они бы умерли вместе.
      Далеко не сразу Джем понял, что лежит не на твердом камне, и даже не на полусгнивших костях. Дно могилы под ним оказалось мягким.
      Солома?
      Нет.
      Здесь странно пахло. От запаха немного кружилась голова. Может быть, то был запах смерти? Джем осторожно вытянул руку, прикоснулся к стенке и нащупал лепестки. Стены могилы поросли цветами. Цвели увившие стены лианы. Но как же могли здесь цвести цветы - в темноте, без солнца?
      Джем осторожно пополз вперед, решив узнать, велика ли яма. До сих пор он лежал с закрытыми глазами, предпочитая такую темноту мраку могилы. Теперь он открыл глаза в надежде, что в яму проникнет хотя бы отсвет луны. Ему так хотелось разглядеть цветы.
      Нет. Ни трещины в камне. Ни лунного лучика.
      И все же тут был свет!
      Неяркий, не ослепительный, не луч пламени. Поначалу Джем вообще сомневался, был ли то свет. Слабое, едва заметное глазу лиловато-черное свечение.
      Потускнело.
      Угасло.
      Наверное, воспаленный разум играл с Джемом в злые игры. Свечение, покуда Джем видел его, казалось, исходило откуда-то издалека, словно свет далекой звезды. В узкой тесной могильной яме и такое было невозможно, но мало-помалу юноша понял, что его темница не так уж тесна.
      Свет вспыхнул снова, и на этот раз вспышка длилась чуть дольше. И Джему даже удалось разглядеть яму и понять, куда же он угодил. Он лежал не в узкой тесной яме, а у начала широкого коридора с низко нависающим потолком. Стены туннеля были выстланы цветами, и цветы эти были черными.
      Вернее, очень темными - черно-лиловыми, как и странный свет.
      Источника света Джем пока не разглядел. Он только понимал, что должен до него добраться. Движимый непонятной силой, Джем смутно помнил разговор с теткой - ему казалось, что они разговаривали в другой жизни. Она рассказывала ему о сквозных туннелях, проложенных в стародавние времена под самыми древними из агонистских храмов.
      Мог быть такой туннель под ирионским храмом? Тетка сказала "нет".
      Но она ошиблась.
      Джем помнил: подобные туннели предназначались для того, чтобы ни одна пядь священной земли у храма, даже той земли, где покоились умершие, не должна была ускользнуть от благословенной связи. Видимо, от точки в середине алтаря пятью лучами расходились подземные коридоры, ведущие в каждый из углов кладбища. В более позднее время туннели сочли предрассудком и перестали их рыть. А уже имевшиеся, как правило, запечатывали. Чаще всего о них просто забывали.
      А Ката знала об этом туннеле! Наверняка знала!
      Джем полз вперед, и лиловое сияние впереди становилось все ярче - нет, не ярче, но сильнее. Подобно пламени оно мерцало в воздухе, залитом странным ароматом цветом, горело все сильнее и сильнее, оставаясь при этом светом, исходящим от черноты.
      Джем по-прежнему не видел, откуда исходит свечение, но то место, к которому он полз, явно было точкой пересечения пяти лучей - пяти туннелей. Чем ближе Джем подползал к этой точке, тем пышнее чернели вокруг него цветы. Черные усики, черные лозы устилали его дорогу, черные лепестки осыпали юношу, упрямо пробиравшегося к цели. Теперь Джем видел, что лозы растут из той самой точки, к которой он стремился.
      Посередине оказалась более просторная пятиугольная камера. Лозы переплетались так плотно, что сначала Джем не разглядел потолка, который по мере приближения к пересечению поднимался все выше и выше. Он сам не заметил, что уже не ползет, а идет, легко переставляя ноги.
      Сначала он шел пригнувшись, но, дойдя до пересечения туннелей, выпрямился во весь рост.
      Он медленно развернулся, осмотрелся. На сон не было похоже. Джем пребывал в сознании, но чувствовал себя в высшей степени странно. В пяти направлениях от того места, где он стоял, расходились туннели. Черные лозы разрослись здесь так пышно, что Джем не без труда рассмотрел изгиб лестницы, которая некогда вела наверх, в храм. Теперь хода туда не было, но это не пугало Джема.
      Зачарованный, он стоял посреди неведомого сияния, медленно поворачивался на месте и никак не мог разглядеть, откуда же исходило сияние. Светом был наполнен окутавший пятиугольную комнату туман, казалось, этот туман и светился.
      Свет лился из воздуха.
      Или исходил от самого Джема?
      Джем опустил глаза, посмотрел на свои ноги. Поразительно - они выдерживали его вес. Оказывается, он стоял на небольшом возвышении пола, усыпанного черными лепестками. Поворачиваясь, он смял лепестки.
      От возвышения в разные стороны разбегались корни лиан. Значит, это было одно, единое растение, древнее, как сами туннели.
      А потом Джем увидел камень.
      Он с трудом разглядел этот камень, лежавший между спутанными корнями. Непонятно, почему этот камень так взволновал Джема - ничего более обычного за время своего странствия по туннелю Джем не заметил. Ничего особенного обломок твердой породы - нет, скорее кусок спекшейся глины, схваченный корнями лианы. Камень был размером с кулак, а, пожалуй, и поменьше. Он не искрился. Не сверкал.
      Сердце Джема билось медленно-медленно.
      Осторожно он опустился на колени.
      Даже очень сильному мужчине было бы трудно высвободить камень из мертвой хватки корней. Не стоило и пытаться, однако порыв, охвативший Джема, был сильнее голоса разума. И глубже разума. Он ухватился за корни и потянул их в разные стороны.
      Нет. Немыслимо, корни, казалось, сделаны из железа.
      Джем предпринял еще одну попытку.
      Снова стало темно. Черно-лиловый свет над головой у Джема погас.
      Но Джем не испугался.
      Бояться было нечего.
      Он чувствовал, что все, что происходило с ним до сих пор, было иллюзией. А теперь полился новый свет, самый настоящий. Это произошло тогда, когда камень вдруг странно засветился, как прежде воздух - сначала то было слабое свечение, а потом камень загорелся ярко.
      Джем как зачарованный смотрел на камень, и хотя он ничего пока не понимал, он знал: вся его жизнь вела его к этому мгновению. Он знал: вот она, его судьба, хотя не знал, что это за судьба. Это было благословение, от которого Джему хотелось радостно кричать. Но в то же время и такая тяжкая ноша, от груза которой Джем был готов пасть ниц и разрыдаться. Тоска и дикий восторг наполнили его сердце.
      Толстые корни поддались под пальцами Джема. Он схватил камень.
      Нет. Не камень. Кристалл!
      Теперь Джем понял все.
      Теперь он все знал.
      МИРА СПАСИТЕЛЬ ОТЫЩЕТ ВНАЧАЛЕ
      МРАКА КРИСТАЛЛ, ЧТОБ ПОТОМ ОТЫСКАТЬ
      КАМНИ ИНЫЕ: ЗЕМЛИ И ОГНЯ,
      ВОЗДУХА КАМЕНЬ И КАМЕНЬ ВОДЫ,
      ЧТОБ В ОРОКОНЕ ИХ СЛИТЬ ВОЕДИНО
      Джем закричал - сначала от радости, потом от боли, а потом от радости и боли сразу. Сверкающая чернота кристалла жгла его ладони. Он выхватил кристалл из корней, поднял руку, сжимавшую его, вверх и поднялся сам. Казалось, кристалл тянет его за собой. Одежды упали, выжженные черным жаром. Плащ, рубаха, штаны рассыпались черным пеплом. Он был обнажен, и кожа его была черна. Горячие слезы побежали по щекам Джема, он не видел ничего вокруг. Входы в туннели растворились, исчезли, расступились лианы, увяли, обуглились в лучах черного пламени и обратились в пепел.
      А потом исчезло все.
      Не осталось ничего, кроме кристалла!
      Все сильнее и сильнее палил жар, который не был жаром, все ярче разгорался свет, который не был светом. Кристалл поднимался все выше и выше. Джем вытянулся во весь рост. Кристалл поднимал его еще выше. Весь мир обратился в лилово-черное свечение. Дикие образы, видения, сны вспыхивали вдоль туннелей, расходились пульсирующими волнами.
      А когда произошел взрыв, он оказался громче и сильнее любого раската грома. Гром заполнил собой весь мир. Вот только молния не сверкнула.
      ГЛАВА 64
      СЕРЕБРЯНАЯ ШКАТУЛКА
      По кругу, по кругу.
      Лик луны был так близко. Резало глаза от света. Ослепительный свет, казалось, способен растерзать мир. Свет луны был ярче света солнца.
      Но в одном направлении горизонт был темен. На востоке? На западе? Луна вращалась в небе, словно колесо, туманная полоса между мраком и светом тоже вращалась, но медленно. Внизу раздвинулись пологи облаков. Тот, кто вращался между черным бархатом небес и облаками, видел, как внизу гаснут последние лучи ярчайшей вспышки.
      Смеркалось. По кругу, по кругу...
      Джем открыл глаза.
      То был сон.
      Исчезло и кладбище, и туннель. Ни цепких лоз, ни черных цветов. Ни кристалла. Ката была в Диколесье, и Полтисс Вильдроп не лежал мертвый на траве у могилы ее матери.
      Джем был в замке, и ноги его, как прежде, были изуродованы.
      Они навсегда останутся такими. Разве когда-нибудь было иначе? Он так думал, но теперь ему казалось, что все происходившее с ним было обманом, иллюзией, возникшей из-за его жажды, его нестерпимой мечты ходить.
      Он немного приподнял голову и разглядел под одеялом знакомые контуры ног - выгнутую и вогнутую. Предметы в алькове, бесстрастные и серые в предутреннем свете, окружали его. За высоким, закрытым ставнями окном медленно падал дождь. Слышался стук, голоса, доносившиеся из коридоров и со двора. Утро, судя по всему, было в разгаре.
      Да нет, не утро. День.
      Джем откинулся на спину. Он лежал под одеялом голый и озяб. Огонь в камине не горел.
      - Господин Джем? Вы все еще не вставали?
      Откинулась штора.
      - Нирри!
      Служанку Джем в последний раз видел вчера, ко почему-то ее внешность показалась Джему странной. Нирри смотрела на юношу удивленно и осуждающе.
      - Вы только поглядите на него! Проспал до вечера! А перемазались-то как! Я вам точно говорю, господин Джем, она этого не потерпит. Уж за полночь было, как она пришла сюда, а вы где были? Бьюсь об заклад, она бы ни о чем другом и слышать не захотела, не случись...
      Служанка сновала у кровати Джема. Подобрала с пола носки, скомканную тунику, заскорузлый, перепачканный шейный платок. В алькове отвратительно пахло.
      - Не случись чего? Что случилось? - Джем протер глаза.
      - Да ладно вам, господин Джем, уж, небось, слыхали, где бы вас там по ночам ни носило! Храм взорвали! Говорят - ваганское колдовство! - глаза у Нирри стали большие-пребольшие. - "Вертлявый" - ну это солдат один, дружок мой большой, говорит, что на лужайке нынче большущая толпа собралась!
      У Джема кружилась голова. Он только и сумел тупо глянуть.
      - Толпа?
      - Ваганы, господин Джем. - Нирри жестом изобразила затягивающуюся на шее петлю, высунула язык, закатила глаза, но тут же вернулась к жизни. Наконец-то эти ваганы получат по заслугам. Помните, что они с вами сделали, когда в лес уволокли? А теперь вся деревня всполошилась. "Вертлявый" говорит, они уже окружили табор. Ну а вы давайте, господин Джем, вставайте. Я бы на вашем месте считала, что мне еще повезло. И так-то все худо. А ведь она все знает.
      - Знает? - Джем рывком сел на постели, не хватит ли уже Нирри пугать его? - Нирри, что она знает?
      Служанка отпрянула.
      - Сами знаете!
      - Не знаю я ничего!
      Нирри сжала край шторы и устремила на юношу взгляд, полный отчаянной любви. Закусила губу. Наконец, заалевшись как маков цвет, Нирри выпалила:
      - Она ваши простыни видела, господин Джем!
      Джем оглушительно, дико расхохотался. Нирри испуганно отступила за штору и побежала по коридору.
      Джем снова откинулся на спину и перестал смеяться. Правда ли это насчет казней на лужайке? У него нестерпимо болела голова, ныло все тело. Он опустил руку за край кровати, намереваясь обнаружить костыли на привычном месте. Рука Джема обшаривала пол. Он лег на бок, свесив голову с кровати, И тут на пол упало что-то легкое, маленькое - наверное, перышко из подушки, запутавшееся в волосах у Джема. Но нет, то было не перышко. То был черный лепесток.
      В алькове вдруг резко потемнело. Лепесток взлетел и скрылся с глаз.
      Джем чуть было не закричал. Повернул руки ладонями к себе. Нет, ему не было больно, но ладони его были покрыты глубокими рубцами - так, будто бы когда-то давным-давно он схватил раскаленный шар.
      Джем сел, отбросил одеяла. Сердце его бешено колотилось.
      Как же это? Неужели это возможно?
      А ноги у него остались изуродованными.
      Изменилось все - и не изменилось ничего. Грудь Джема сотрясали горькие, беззвучные рыдания.
      В коридоре послышались голоса:
      - Прошу тебя, девушка! Я должен повидать твою хозяйку. Должен!
      - Нельзя! Ой, как ты только сюда попал? Уходи, пожалуйста!
      Второй голос принадлежал Нирри. Первый - какому-то мужчине. Голос был измученный, дребезжащий, однако чувствовалось, что его обладатель - человек сильный. Силу ему придавало отчаяние. Нирри пыталась загородить ему дорогу, а он рвался к двери, ведущей в комнату Элы.
      Кто же это мог быть такой?
      Вскоре Джем это узнал.
      Он был настолько изумлен, что почти забыл о том, что случилось всего несколько мгновений назад. Он вцепился в края кровати. О, если бы только у него были костыли! Он хотел поприсутствовать при этой встрече не меньше, чем служанка хотела, чтобы встреча не состоялась.
      Он должен был!
      Он должен был все узнать.
      Джем перевернулся на бок, не мигая, уставился прямо перед собой. Откуда-то издалека, из коридора, послышался голос тетки, возмущавшейся тем, что ее побеспокоили.
      Диким взглядом Джем окинул альков... Набитая опилками тряпичная свинья - молчаливая свидетельница его ночных страстей, покореженные кубки и канделябры и картина, изображавшая белесую дорогу. Серебряная шкатулка в нише над камином - там, куда ее когда-то поставил Варнава. Но что-то изменилось. Джем, приглядевшись, понял, что шкатулка немного сдвинута. Как будто кто-то брал ее и поставил в нишу.
      Юноша-калека упал с кровати на пол, пополз к пустому холодному камину. Дотянулся до ниши, взял шкатулку, без особого любопытства посмотрел на украшенную причудливым орнаментом крышку.
      Да.
      Он так и знал.
      Пальцы нащупали механизм.
      Внутри лежал кристалл и пульсировал странным, темным светом. Джем осторожно сжал кристалл в пальцах и обнаружил, что по телу его растекся свет. Свет поднял Джема с пола, окутал его лиловатым ореолом.
      Джем взлетел над полом, задел спиной потолок.