Но старик только языком прищелкнул.
      Босые ноги Каты колола колючая хвоя. В другой день, забыв обо всем, она бы ушла, скрылась в густых зарослях папоротника. Но сегодня она только вздохнула, вновь прочла про себя стишок про лесного тигра, догнала отца и сжала его слабую, вялую руку.
      - Папа, - попросила девочка, - расскажи мне еще про ярмарку.
      Из-под капюшона снова донеслось прищелкивание языком. Ясное дело, тигр мог и подождать, а вот ярмарка - нет. И вчера, и позавчера, с того самого дня, как в деревню въехали разноцветные фургоны ваганов, отец рассказывал Кате о том, что можно купить на ярмарке, о полосатых балаганчиках, о показе диковинок, о драгоценных камнях, что сверкали и переливались в складках тюрбанов бродячих актеров. Затейливыми словами он вызывал удивительные образы: пестрого арлекина в колпаке со звенящими колокольчиками, морщинистую мудрую старуху-пророчицу с хрустальным шаром, человека без головы, с лицом на груди, женщину с рыбьим хвостом вместо ног. Может быть, он зря распалял воображение девочки? Может быть, все это, как и многое другое, теперь принадлежало другому миру, именуемому прошлым? Ведь так давно не бывало ярмарок! Наверное, он и сам дал слишком большую волю своему воображению.
      - Бедный лесной тигр! Он уже забыл про тебя, моя глупышка! - пошутил старик.
      - О папа! - рассердилась Ката и убежала от отца. Она плясала на лесной тропинке, словно фея.
      Вот так они и шли через лес: старик шагал медленно, словно древний пилигрим, а девочка то отставала от него, то обгоняла - резвая, проворная фея в платьице из домотканой ряднины.
      Диколесье подкрадывалось к деревне словно вор. Тропа шла расширяющимся коридором.
      ГЛАВА 2
      КЛАДБИЩЕ
      Деревня Ирион лежит в глубине Тарнских Долин - лесистых котловин у подножий высоких гор, которые на древнем наречии эпохи Рассвета зовутся Колькос Арос - "Хрустальное Небо". К югу от этих мест, на равнинах Эджландии, снежные горы кажутся легендой, парящим символом другого, высшего мира. А для обитателей Тарна горы вполне реальны, они присутствуют всегда висят на горизонте, словно белое призрачное нагромождение на фоне лазурной синевы небес. Даже в пору изнурительной жары горы напоминаю о том, что холода отступили ненадолго, что они лишь на краткое время ушли из этих, самых северных краев царства Эль-Орока.
      Но когда жара особенно сильна, даже местным жителям кажется, что холода никогда не вернутся. В том году - 997а Эпохи Искупления, в сезон Терона по календарю Агонистов, в долинах стояло настоящее пекло.
      Со времени войны этот сезон Терона выдался самым жарким.
      Только тогда, когда они дошли до конца лесного коридора, Ката снова взяла отца за руку. Старик печально усмехнулся, но девочка этого не заметила, так как лицо отца скрывал капюшон. Такое неизбежно случалось на краю Диколесья. Как ни манила, как ни звала к себе Кату ярмарка, она бы с радостью вернулась в лесную глушь. Девочка потерлась щекой о заскорузлую руку отца.
      Отец отдернул руку.
      - Замарашка! Собралась чесаться об меня? Я что тебе - дерево?
      - Папа!
      Упрек отца был шуткой, конечно. Утром старик отправил дочку к реке, дабы она как следует умылась. Правда, он отлично знал, что вместо этого Ката играла и разговаривала с речной выдрой.
      Ну, что тут поделаешь? У девочки своя жизнь. Она - дитя Диколесья, каким был и он сам, пока жизнь не заставила его стать другим.
      Перед ними встала высокая полуразрушенная стена. Диколесье закончилось. Пройдя сквозь пролом в стене, отец и дочь оказались на кладбище.
      Ката прищурилась.
      Послеполуденное солнце светило ярко. Надгробные камни, поросшие мхом, лежали, словно дремлющие в заброшенном саду псы. Тишина - плотная, густая, пронизывающая все вокруг, смешалась с жарой, но все же ее нарушали приглушенные голоса, стук барабанов, тоненькие переливы скрипки, доносившиеся со стороны деревни. Звуки наполняли круг, замкнутый домами, словно вода чашу, и переливались через край, поднимались кверху, как пар. Казалось, будто в чаще кто-то варил странное зелье. Ароматы этого зелья стремились ввысь, к полуразрушенной громаде замка, вздымавшейся над деревней, царившей надо всей округой.
      Ослепительно белые облака парили в лазурном небе.
      - О папа!
      Девочка забыла о своих страхах и принялась плясать посреди надгробных камней. А ее отец, в осанке которого еще сохранилась величавость, решительно воткнул посох в траву между могилами и зашагал к высокому тису, росшему в самом углу кладбища.
      Ката посмотрела ему вслед.
      - О папа, не надо! Только не сейчас!
      - Всегда, дитя мое.
      Когда-нибудь она поймет... В сердце старика путь к этому могильному камню был протоптан так же верно, как лесные тропки в Диколесье. Этой тропой ему было суждено идти всегда. Старик с трудом опустился на колени. Над его головой сплелись ветви тиса, а корни дерева накрепко ушли в кладбищенскую землю.
      - Ах, Эйн, - вздохнул старик и провел пальцами по высеченным на камне буквам. Уже пять циклов миновало, а ему казалось, что только вчера его Эйн, казавшаяся просто уснувшей девочкой, начала свое холодное странствие, которое, наверное, продолжала до сих пор, будучи всего-навсего горсткой костей под землей.
      Старик поднял голову. Воздух подсказал ему, что где-то поблизости люди, однако он знал, что его сейчас никто не видит. Старик провел рукой по краю надгробья, сорвал с камня мох и траву. Механизм сработал.
      Надгробный камень медленно поднялся, словно крышка шкатулки.
      Ката нетерпеливо переминалась с ноги на ногу около соседней могилы. При этом ритуале она присутствовала не раз, и он ей порядком поднадоел. Она ведь не могла увидеть маму внутри этой большой коробки! Там ничего нет, только темнота! Мимо пролетала ласточка. Ката протянула руку, и ласточка опустилась к ней на ладонь, не испытывая ни малейшего страха.
      Ласточка, ласточка, где была, скажи?
      Глазками своими мир мне покажи!
      Ката закрыла глаза, чувствуя почти невесомое прикосновение коготков птички. Перед ее взором появилась картина - смесь зеленого и коричневого цветов. Она услышала шелестение жуков под корой и звуки, издаваемые червями, ползавшими в жирной земле кладбища. Ярко-голубая вспышка - и птичка исчезла.
      - Вот глупая!
      Отец стоял у надгробья и что-то негромко бормотал. Ката подпрыгнула, дважды поклонилась маме, которая теперь жила под землей, и быстро побежала по кладбищу, прыгая по надгробным камням, словно по ступенькам. На бегу она распевала:
      Камень холодный, камень жестокий,
      Камень безжалостный и одинокий.
      Ну а земля - это жизнь и спасенье:
      Смерть принесет, но подарит рожденье!
      - Эй, девчонка!
      Голос прозвучал резко и внезапно, словно выстрел. Ката обернулась.
      Она часто моргала. Со стороны храма между могил к ней шла какая-то толстуха.
      - Как ты смеешь осквернять места упокоения усопших, девчонка?
      Женщина была полногрудая, в черном платье с длинным шлейфом.
      - Ты что, не понимаешь меня, девчонка?
      Тяжело дыша, женщина нависла над Катой, похожая на страшную птицу, слишком грузную для того, чтобы уметь летать... На голове у незнакомки был нахлобучен чепец, формой напоминавший ведерко для угля, на груди сверкал золотой кулон.
      - Ты, видно, ваганское отребье! Я научу тебя почитать бога Агониса!
      Ката не понимала, о чем говорит женщина. Девочка только смотрела на ее жирное, заплывшее лицо. Ката стояла на надгробном камне, испещренном причудливым орнаментом. Женщина схватила ее за руку и стащила на землю.
      Ката стала вырываться, раскричалась:
      - Отпусти меня, отпусти!
      - Отпусти ее, Умбекка!
      - Папочка!
      Толстуха отпустила руку девочки. Ката сердито стукнула женщину и спряталась за спиной у отца. Выглянув, она получше рассмотрела женщину. Лицо ее было испещрено сеткой кровеносных сосудов. Поросячьи глазки злобно сверкали.
      - Ах, вот как? Сайлас Вольверон! - язвительно фыркнула толстуха. - Так я и знала. Девочка - не Катаэйн!
      - Я Катаэйн! - сердито воскликнула Ката.
      Но отец ласково погладил ее по голове - похоже, просил помолчать.
      - Ты не изменилась, Умбекка, - только и сказал старик и повернулся, чтобы идти. - Пойдем, детка. Пора на ярмарку.
      - Вот-вот, отведи ее к ее сородичам, - злобно процедила сквозь зубы толстуха. - "Катаэйн" тоже мне нашлась! Ваганское отродье! И думать тут нечего!
      - Нет, Умбекка. Она - дочь Эйн, разве ты не видишь?
      Развернувшись, старик повернул Кату лицом к Умбекке. Толстуха придирчиво оглядела девочку с головы до ног. Худенькая, резвая, возраст пять циклов, черные волосы, перепачканная мордашка. Руки и ноги девочки были покрыты ссадинами и царапинами, юбчонка из мешковины едва закрывала бедра. И все же толстуха поняла: старик говорил правду.
      Девчонка действительно была дочерью Эйн.
      - Это оскорбление, - возмущенно прошипела Умбекка, задыхаясь от возмущения. - Надругательство над памятью ее матери, слышишь?
      - Слышу, Умбекка, я еще не оглох.
      Ката с любопытством переводила взгляд с отца на толстуху и обратно. О чем это она толкует, эта женщина в черном платье? Люди из деревни вообще-то редко заговаривали с ее отцом, а чтобы с ним кто-то вот так говорил, Ката никогда не слышала. Впервые в жизни девочка ощутила, как ее мир - мир, который был ей так хорошо знаком, уходит у нее из-под ног.
      - Папа? - встревоженно проговорила Ката. Но отец только рассмеялся:
      - О Умбекка, ты все та же! Пойдем, детка. И он снова повернулся, намереваясь уйти.
      - Ты грешник, Сайлас Вольверон! - крикнула ему вслед Умбекка. - Бог Агонис покарает тебя!
      Старик перестал смеяться. Обернувшись к Умбекке, он отбросил капюшон. Мгновение толстуха смотрела на лицо старика: на жуткие шрамы, покрывавшие его щеки, на пустые, ввалившиеся глазницы.
      - Можно ли покарать меня сильнее, Умбекка? - только и сказал старик. А теперь прощай.
      Женщина по имени Умбекка, провожая старика и его дочь взглядом, сжала в руке золотой кулон и произнесла молитву богу Агонису.
      - Папа... - начала, было, Ката, когда они с отцом подошли к воротам кладбища. Но отец уже снова накинул на голову капюшон и решительно шагал вперед, мерно поднимая и опуская посох. Девочка могла бы задать ему много вопросов.
      Но за воротами кладбища начинался другой мир. Городская площадь бурлила и шумела, запруженная полосатыми шатрами и разноцветными лотками. Ката бросилась вперед, позабыв о кладбище.
      Мир ярмарки захватил ее.
      - Папочка, пойдем скорее!
      ГЛАВА 3
      СИНИЙ МУНДИР! КРАСНЫЙ МУНДИР!
      Фургоны племени ваганов уже два цикла подряд не наведывались в деревню, если не больше. В мрачные дни войны и еще целый цикл после нее в долине не видели ни одного вагана. Поговаривали, будто бы они ушли высоко в горы, а другие болтали, будто бы они и вовсе отправились в иной мир некоторые верили в то, что ваганы это умеют.
      Ката тоже верила в такое. Она шла рядом с отцом по проходам между ярко раскрашенными фургонами, крепко сжимала его руку и думала о том, как славно бы ей, наверное, жилось в том, ином мире. Толпа колыхалась вокруг, словно волны необъятного моря. Пахло благовониями, звенел смех, сверкало золото. Как зачарованная, Ката проталкивалась к размалеванным яркими красками лоткам, тянула ручонки к разноцветным ниткам бус и рулонам красивейших тканей.
      - Купи мне это! И вот это!
      Вдруг Ката отшатнулась. Ее напугали мальчик и девочка, сжимавшие в руках деревянные мечи. Смеясь, они пробирались сквозь лес ног взрослых людей. Около горы кокосовых орехов мальчик подобрал яркий мяч и радостно воскликнул:
      - Нашел! - и победно подпрыгнул на месте. Отовсюду доносились крики:
      - Сюда, милая!
      - Налетайте! Налетайте!
      Смех, шутки, радостные возгласы. Для Каты все это было чудесным, сказочным царством. Ей казалось, что куклы на полках вот-вот пустятся в развеселую пляску.
      - Поди-ка сюда, милашка!
      Кату манила к себе женщина-ваганка. Она стояла в проеме между двумя фургонами, затянутом занавеской, одетая в яркое платье с множеством оборок. Пальцы ее были унизаны кольцами.
      - Хочешь узнать свое будущее, детка?
      Ката изумленно выдохнула:
      - Мое будущее?
      Женщина-ваганка рассмеялась. Кожа у нее была смуглая, темная, как ягоды бузины, - как будто она намазала себе лицо бузинным соком. В руке женщина держала дымящуюся трубку. Мундштуком трубки она указала на занавес, расшитый золотыми звездами.
      Ката обернулась, нашла глазами отца.
      - Папа, кто они такие?
      Она спрашивала о ваганах. Ката догадывалась, что это очень странный народ, что в них есть нечто гораздо более необычное, нежели украшения, темная кожа и яркая одежда.
      - Папа! - окликнула отца девочка.
      Но старик молчал. Крутом шумела толпа, а он ни с того ни с сего погрузился в глубокую задумчивость. Все эти звуки и запахи вошли в него и пробудили воспоминания о том дне, когда он последний раз побывал на ярмарке. Все предстало воочию перед его мысленным взором. Золотые монеты, сверкавшие в потных ладонях, белая пена, стекавшая с боков серебряных пивных кружек.
      О сладкий обман!
      Сейчас Вольверон, который и тогда уже был немолод, не чувствовал и малой толики того, что чувствовала его дочь. Все это он видел и раньше, и, кроме того, он видел правду: потрескавшуюся, облупившуюся краску, подгнивший ковер, рытвины оспин на лицах бродяг. Но в тот день, в тот последний день, когда они пришли сюда, маленькая обшарпанная ярмарка преобразилась.
      Эйн, его возлюбленная, должна была встретиться с ним на кладбище.
      - Сюда, милочка!
      На миг - так ясно, словно к нему вернулось зрение, старик увидел девушку, бегущую между надгробьями, сжимая в руке туфельки. Ее белое платье развевалось на ветру, подол отлетал назад и казался похожим на шлейф. Сгущались сумерки. Между могилами залегли черные тени. Старик ждал, притаившись под тисом. Упав в его объятия, девушка задохнулась от испуга. К ее губам прилипли крошки печенья. Кукла, выигранная в состязании, упала на землю.
      - Хочешь узнать свое будущее, детка?
      Но даже тогда, сжимая девушку в объятиях, старик слышал, как, перекрывая веселый гомон ярмарки, где-то вдали стучат походные барабаны, как их грохот приближается к деревне по заросшей лесом долине.
      Войско Синемундирников неумолимо приближалось.
      Сайлас Вольверон умел видеть в темноте. Еще тогда, когда он был мальчишкой и глаза его были подобны зеленым озерам и сверкали так, как теперь сверкали глаза Каты, он мог с закрытыми глазами ходить в темноте. Все Диколесье, все его извилистые корни и колючие ветки запечатлелись в сознании Сайласа так, словно были выгравированы на стали. Однако потеря зрения стала для него ужасной утратой, и ничто не могло сравниться с тем кошмаром, который он увидел тогда, когда был еще зряч.
      - Папа!
      Старик склонился к дочери, и девочка, взглянув на изуродованное лицо отца, сразу забыла о том, что рассердилась на него за то, что он долго не отзывался. Ката протянула руки и поправила капюшон Сайласа.
      День клонился к вечеру.
      Старик и девочка ходили по проходам между фургонами и кабинками. Кате повезло - она успешно взобралась на самый верх груды кокосовых орехов и получила приз - толстую тряпичную куклу с нарисованной улыбкой от уха до уха. Войдя в темный шатер, девочка с замиранием сердца смотрела на женщину с рыбьим хвостом и ее безголового мужа. А потом отец усадил ее на замечательного пони с колокольчиком на шее.
      Пони поскакал по проходу.
      Вдруг послышался визгливый выкрик:
      - Синемундирник!
      Выкрик донесся оттуда, где проход сворачивал влево. Вот он прозвучал вновь - словно приглашение. В полотняном павильончике было прорезано окошко, а в окошке появлялся и тут же исчезал крошечный человечек в синей курточке.
      Ката радостно рассмеялась.
      Около павильончика быстро собиралась толпа. Кате мешали смотреть чьи-то широкие спины, толстые ляжки, пыльные юбки с турнюрами. Девочка изо всех сил вытягивала шею. Послышалось новое восклицание:
      - Красномундирник!
      Человечек в синей курточке исчез. На его месте подпрыгивал человечек в красном.
      - Синемундирник! -и снова выпрыгнул человечек в синем.
      - Красномундирник! - появился человечек в красном.
      - Синемундирник!
      - Красный!
      Это было кукольное представление - игра в Красно- и Синемундирников. Вольверон, сжимая руку дочери, вздрогнул. Он и не думал, что бродяги-кукольники по-прежнему разыгрывают эту балаганную пьеску. Ведь прошло столько времени с тех пор, как состоялось настоящее сражение. А для Каты куклы были просто смешными маленькими человечками. Что старик мог сказать ей такого, чтобы она узнала правду? Куклы подпрыгивали все быстрее и быстрее. Красный, синий человечек, и снова красный, и всякий раз кукла выкрикивала свое имя.
      Пауза. Над занавесом пусто. А потом вдруг снова:
      - Синий!
      Пауза.
      - Синий, синий, красный.
      Сцена опять опустела. Ката затаила дыхание. Казалось, что сейчас нет ничего важнее на свете, кроме догадки, какой же человечек выскочит - синий или красный.
      Ката подняла повыше свою куклу, чтобы та тоже увидела.
      - Синий!
      - Красный!
      И снова пауза. Открылся задник, на котором была нарисована картинка гряда зеленых холмов, а выше - заснеженные горы.
      - Папочка, это же наша долина! - воскликнула Ката. Внизу, под сценой, застучал барабан. Потом над краем занавеса медленно-медленно появился человечек в синем мундире. Сначала была видна только его треуголка, потом появился нос. О, какой большой был нос, какой распухший! Наконец появился и расшитый золотом мундир. Кукла задрала нос, расправила плечи и начала раскачиваться вперед и назад. В маленьких ручках кукла сжимала штык. Раскачиваясь, она гордо пропела:
      Я солдат в мундире синем!
      Синий - самый лучший цвет!
      Лучше цвета в мире нет!
      Этот цвет я обожаю и люблю,
      Только синему служу я королю!
      Публика зашепталась, послышались смешки, а потом и громкий хохот. Человечек в синем мундире злобно уставился на публику и нацелил на зрителей свой штык.
      - Предатель! - крикнул кто-то.
      Человечек в синем мундире на глазах становился все уродливее и уродливее. Треуголка сползла ему на уши, мундир бесформенно повис на плечах. Однако он продолжал петь, еще более решительно, нежели раньше:
      Синий! Синий! Тру-ля-ля!
      Цвет законного короля!
      Шум и хохот утихли, и только тогда куклу в синем мундире сменила кукла в красном:
      Я синий ненавижу, я красный цвет люблю!
      И красному, законному служу я королю!
      Кукла в красном мундире была толстощекая, мордашку ее украшала радостная улыбка, и этим она выгодно отличалась от куклы в синем. Эта кукла не тыкала так злобно штыком в сторону публики - он был закинут за спину. Мундир куклы был чистенький, на груди сверкали медали. Кукла маршировала на месте, держа спину прямо и ровно. Толпа приветствовала куклу в красном восторженными выкриками. Вскоре зрители подхватили песенку куклы, и вся долина запела хором:
      Восславим дружно красный цвет!
      Эджарда Алого лучше нет!
      - Ой, папочка, как мне нравится эта куколка в красном мундирчике! воскликнула Ката, запрокинула голову и запела: - Эджарда Алого лучше нет!.. Папа!
      Но где же он? Старик отпустил ее руку... Ката была зажата между толстой старухой в платье с оборками и стариком с брыжами - еще толще нее. Краснолицые, разгоряченные, они покачивались из стороны в сторону в такт песенке. Оборки юбки старухи и брыжи старика сходились и расходились, словно складки провонявшего занавеса.
      Ката сжалась.
      Заслонив небо у нее над головой, серебряная пивная кружка качнулась в руке старика, уронив пену на шею девочке. Ката вскрикнула, дернулась и вырвалась.
      - Папа!
      Через несколько мгновений Ката увидела остроконечный капюшон отца, вздымавшийся подобно скале над морем чужих голов. Отец стоял около темно-синего занавеса, расшитого золотыми звездами, и разговаривал с женщиной-ваганкой, предложившей Кате узнать ее будущее. Блеснули кольца на руке у женщины. Она схватила Сайласа за рукав. Он наклонил голову, и они вместе исчезли за занавесом.
      - Папочка!
      Ката сердито топнула ногой. Почему он бросил ее! Представление в балаганчике продолжалось. Человечек в красном мундире и человечек в синем бегали по кругу и кололи друг дружку штыками, но Ката в ту сторону не смотрела. Она вертелась, сердито зыркая по сторонам.
      Вот тогда-то она и увидела арлекина.
      ГЛАВА 4
      МАЛЕНЬКОЕ СОЛНЦЕ
      Руки арлекина встревоженно порхали. Тоненькие - кожа да кости, - они, казалось, в любое мгновение были готовы оторваться и полететь над толпой зевак, подобные нескладным, уродливым бабочкам. Арлекин - неописуемое создание в пестром костюме - был тощ и высок ростом. Казалось, части его тела соединены между собой непрочно, зыбко. Блестящие колокольчики венчали его колпак, глаза прятались под серебристой маской. Арлекин вертелся, корчился, раскачивался вперед и назад, он мчался сквозь толпу, будто разноцветный смерч. Жители деревни указывали на него пальцами и хохотали. На бегу арлекин распевал веселые, глупые стишки, вроде:
      Ай-ай-ай!
      Кошка, скорей убегай!
      Сливок ты слопала целую миску,
      Ох, и отлупят нахальную киску!
      Или:
      Птичка, птичка, улетай,
      Быстро, без оглядки!
      Чтоб подбить тебя не смог
      Мальчик из рогатки.
      Допев очередной куплет, арлекин выхватил из-за пояса зеленую дудочку и сыграл веселую, задорную мелодию. За ним, пыхтя и хрипя, шагал карлик в серовато-коричневой одежде, короткой ручкой отчаянно быстро вертя рукоятку колесной лиры, висящей у него на груди. Арлекин распевал:
      Живо в чашке размешай
      Плесень и помои!
      Никому не предлагай
      Кушанье такое.
      Кушай сам, да не зевай,
      На обед, на ужин,
      И запить не забывай
      Слякотью из лужи!
      Разноцветная фигурка арлекина развернулась на каблуках к детям. Он низко поклонился. Толпа зевак, следовавшая за арлекином и карликом, добралась до деревенской лужайки. Колесная лира испустила последний отчаянный скрип, и карлик без сил рухнул на траву под тенистым вязом.
      "Пошли вон!" - казалось, говорил он всем своим видом, устало отгоняя детишек маленькой пухлой ручонкой.
      Но дети только смеялись над ним.
      Арлекин не изменял своей позы - стоял, согнувшись в неуклюжем поклоне. Затем, наполовину разогнувшись, он принялся ходить туда-сюда - медленно, широкими шагами. Склонив голову, он делал вид, будто за кем-то украдкой подсматривает. Наверное, он пытался изображать охотника, крадущегося по следам своей жертвы, если только можно было себе представить охотника, отправившегося за добычей в колпаке с колокольчиками.
      Арлекин бросился к толстому дереву и спрятался за ним.
      Какое-то время он не показывался, но вот его физиономия в маске высунулась из-за ствола.
      - Играй, Варнава! - крикнул арлекин, и карлик, издав тяжкий вздох, снова завертел рукоятку колесной лиры.
      Из-за ствола вылетела и повисла дутой золотистая жидкость. Сверкая, она взмыла в воздух, повисла и, испуская легкий парок, упала на высушенную жарким солнцем траву.
      Дети весело пищали и хлопали в ладоши.
      Когда арлекин вышел из-за дерева, какой-то мальчишка крикнул:
      - Покажи фокусы, арлекин!
      Мальчишка - толстый, веснушчатый коротышка - все же был выше других ребят и явно был их вожаком. Волосы у него были ярко-рыжие, даже скорее цвета моркови.
      - Фокус! Фокусы! - подхватили остальные ребятишки.
      Ката, стоявшая с краю, присоединила свой голосок к общему хору.
      Арлекин повиновался. Хлопнув в ладоши, он призвал зрителей к тишине, затем сделал замедленный пируэт, застыл на месте, приложил палец к губам. Взгляд его глаз под серебристой маской стал задумчивым, сосредоточенным.
      - Варнава! - проговорил арлекин, не оборачиваясь. Карлик, порядком уставший от музицирования, к этому времени улегся под деревом. Колесная лира была так тяжела, что он, беспомощно болтая в воздухе коротенькими ручками и ножками, с трудом поднялся на ноги.
      Детишки хихикали:
      - Ну, Варнава, давай!
      Арлекин схватил толстенького коротышку за плечи и поставил на ноги. Карлик устало заработал руками. Но на этот раз он заиграл не веселую мелодию, а нечто медленное, странное, не имеющее ни четкого ритма, ни напева. Музыка исходила из лиры подобно дыму курящихся благовоний. Арлекин задвигался под музыку. Его длинные, тонкие руки заскользили по воздуху, словно змеи.
      Танец был красив и жутковат. Ката завороженно смотрела на арлекина, и в какое-то мгновение ей показалось, что пестрая фигурка таинственно и непостижимо словно бы уводит ее в лабиринт. Девочке было и страшно, и интересно. Бродяжья ярмарка и так уже казалась Кате иным миром. И в танце арлекина этот иной мир целиком захватил ее. Яркое солнце золотило колокольчики на колпаке танцора, а когда мальчишка потребовал от арлекина фокусов, Кате стала ужасно любопытно, что же это могут быть за фокусы, ведь сам танец арлекина - это и есть самый-рассамый настоящий фокус.
      А арлекин запрокинул голову, прогнулся назад и замер. Звенели колокольчики, извивались гибкие тонкие руки арлекина... Казалось, еще мгновение - и он упадет на спину. Только музыка, похоже, удерживала его
      Но вот он неожиданно рванулся вперед, упал на колени, выбросил вперед одну руку с растопыренными пальцами, вторую сложил "ковшиком" и поднес ко рту. Плечи арлекина содрогались, поднятая кверху рука судорожно хватала воздух. Он громко кашлянул, и изо рта его выпала на ладонь золотая монетка.
      Арлекин торжественно показал монетку детям. Те застыли, завороженно следя за ним. Ката вытянула шею - ей тоже хотелось получше разглядеть монетку. И разглядела: на монете, блестевшей от слюны, был выгравирован какой-то замысловатый рисунок.
      Арлекин поднял руку над головой. Монетка горела, словно маленькое солнце. Дети молча, восторженно наблюдали за его восходом.
      Монетка вспыхнула и исчезла.
      Арлекин показал детям пустые ладони. Пожал плечами. Побродил, делая вид, будто ищет монетку. Словно крадущийся к мухе паук, он то двигался вперед, то отползал. Наконец он остановился напротив мальчишки с морковными волосами и схватил его за плечи. Мальчишка попытался вырваться, но довольно быстро успокоился, тараща глаза, а арлекин костлявыми пальцами разжал его губы. Изо рта мальчишки выпала обслюнявленная монетка.
      Мальчишка, тяжело дыша, опустился на колени
      А арлекин снова пронес монетку перед глазами зачарованных детишек.
      И снова взошло крошечное солнышко, и снова пропало.
      Трижды арлекин повторял фокус, и всякий раз вынимал монетку изо рта у кого-нибудь из ребят. А карлик все играл и играл, и мелодия пробиралась по извилистым переходам воздушного лабиринта.
      Сердце Каты билось быстро и тяжело. Ей показалось, будто монетка - у нее в горле, будто пальцы арлекина касаются ее губ...
      Девочка крепко прижала к груди куклу.
      Ей так хотелось, чтобы это произошло!
      Но музыка утихала. Колесная лира издала последний жалобный скрип, карлик упал ничком на траву. Чары развеялись? Арлекин выпрямился. Зевнул. Отвернулся от детей и усталой походкой побрел к своему напарнику.
      Мальчишка с морковными волосами возмущенно потребовал:
      - Эй, арлекин, а золотой-то где?!
      Но арлекин уже прислонился спиной к стволу дерева и закрыл глаза. Мальчишка подбежал к нему и принялся трясти его за плечи. Звякали колокольчики на колпаке арлекина.
      - Арлекин!
      Арлекин хитро улыбнулся и приоткрыл один глаз под маской. Лениво вытянул руку и указал вдаль, туда, где толпа зевак продолжала бродить по ярмарке. И хотя дети явно не играли в эту игру прежде, они поняли, что на этот раз монетка спрятана где-то неблизко, и они должны ее найти сами.
      Они поспешили прочь. Ката - за ними.
      Раньше Ката побаивалась других детей. Отец изредка приходил с ней в деревню, но девочка всегда крепко держала его за руку, и если деревенские дети смотрели на нее, Ката отворачивалась. Но сама потихоньку подглядывала - так, чтобы они не заметили.
      За мальчишкой с морковными волосами и его дружками она следила много раз. Все они были старше Каты - наверное, на целый цикл, но девочке ужасно хотелось попасть в их компанию. Как-то раз, во время сезона Агониса, она подглядывала за ребятами из-за кладбищенской стены. Мальчишки - в теплых зимних шубах - играли в снежки на лужайке. В другой раз, в жаркий день во время сезона Терона, Ката, притаившись за деревом, смотрела на мальчишек, гулявших в Диколесье. Они представлялись ей странными зверьками, с которыми она не могла разговаривать, так как не знала их языка, но все-таки ей очень хотелось подружиться с ними и поиграть в их игры. Только страх сдерживал Кату - страх и то, что она ощущала преграду между ней и этими детьми, она знала - это прочная и нерушимая преграда - как кладбищенская стена. А вот от танца арлекина ее никакая преграда не отделяла.
      Теперь она была одной из них, и она бежала вместе со всеми.
      Но не успела она пробежать и трех шагов, как мальчишка с морковными волосами вдруг резко повернулся к ней. Его лицо было жестоким. Молочно-белую кожу покрывали веснушки. Пухлые губы искривились в злорадной ухмылке.
      - Пошла вон, ваганское отребье!
      Ката испугалась, замерла.
      _ Но...
      Мальчишка топнул ногой.
      У Каты глаза покраснели от набежавших слез, она попятилась, а все дети громко захохотали.
      Под высоким вязом крепко спал арлекин.
      ГЛАВА 5
      СКАНДАЛ В ДОМЕ ПРОПОВЕДНИКА
      - Ничего? - спросил старик.
      - Ничего, - ответила женщина тихо и участливо. Шершавыми кончиками пальцев она провела по шрамам, уродующим лицо старика, и вздохнула. Она обладала способностью, которую в этих краях люди назвали бы черной магией. За долгие-долгие годы бесконечных странствий люди ее племени познали многое, научились пользоваться для целительства горькими травами, кореньями и липкой глиной. В мешочках хранились порошки, составленные из редких растений, во флакончиках с крышками - целительные бальзамы.