Амеда склонилась ближе к умирающему отцу. Старик зашевелил губами. Голос его дрожал и срывался, он тяжело, хрипло дышал.
— Дочь моя... теперь... теперь ты должна взять мой плащ...
— Отец?
— Ты ведь все понимаешь... правда? О, ты должна... понять! Я ничему не обучал тебя... и твой дар столь же слаб... как теперь мой взор, и все же понимание должно жить... в твоем сердце. Так или иначе, семя твоего дара прорастет и даст плоды.
Осознание того, о чем говорил отец, медленно снизошло к Амеде. Она вытаращила глаза и с неведомым прежде изумлением уставилась на звезду на лбу отца, потом перевела взгляд на рубцы шрамов между прядями бороды.
— Отец, неужто и мне суждено обрести такие шрамы? Скажи мне, отец, и я буду видеть все?
— Не желание ли я слышу в твоем голосе? — Губы старика тронула улыбка. — Доченька, не мечтай о силе богов! Тот, кто увидел бы все, познал бы только печаль. У меня такого дарования не было, и то на мой век хватило печали. Нет, лишь когда пою... вернее... когда я пел «Мольбу о даровании ясновидения», мне являлись ясные образы — такие ясные, какими я их желал увидеть. Но чаще, почти всегда были только вспышки, мимолетные видения... Вот как сегодня, перед тем как меня ударил всадник. Ты ведь знала, что так случится... знала, дочь моя?
— Отец, страх сковал меня! Но теперь меня мучает другой страх, и он хуже, намного хуже!
Из глаз девочки брызнули слезы, но ее отец снова вымученно улыбнулся и сказал:
— О, дочь моя. Для того чтобы сказать, что теперь случится с твоим отцом, не надо быть прорицателем. Но каким я был глупцом, каким ужасным глупцом! Какая тоска, что ты сохранишь обо мне такие жалкие воспоминания!
— Отец, нет!
Старик сдавленно вздохнул и поморщился от боли. Огонь не пощадил не только его плащ, но и кожу. По его лбу бежали струйки пота, а он все дрожал и дрожал в предсмертном ознобе.
— Амеда, — с трудом выговорил он, — не надо меня жалеть. Мне не нужно милосердия и жалости, я их не заслужил. Я был охвачен чувством вины и гордыней и отвернулся от собственного дара... но что того хуже, я отвернулся от тебя. Доченька, твое лицо никогда не изуродуют такие шрамы и ты не будешь ходить в таких одеждах, ибо меня обучили в гильдии в далеком городе, где вся жизнь текла по древним законам, но те строгие правила касались мальчиков — только мальчиков. И все же я точно знаю, что в один прекрасный день дар расцветет в тебе, если... о, если ты сумеешь исправить сделанные мною ошибки. Если этого не случится, доченька... боюсь, и тебя настигнет ужасная судьба! Теперь нет времени рассказывать тебе о моей судьбе, но во время предстоящих тебе испытаний ты непременно узнаешь о ней.
— Испытаний? Отец, я не понимаю...
— То, что случилось сегодня, стало для меня заслуженной карой, но какая жалость, что это произошло до того, как я успел исправить свою самую жестокую ошибку! Теперь исправить ее придется тебе, доченька. Склонись ближе ко мне... еще ближе... ибо Царство Бытия тает вокруг меня с каждым дыханием, которое срывается с моих губ. Слушай меня внимательно, ибо ничто из сказанного мною тебе прежде не было так важно.
Доченька, этой стране предстоят великие беды. Появление Черного Всадника было лишь предвестием зла, которое вскоре падет, подобно жестокому ливню. Мои силы покидают меня, но даже если бы дар мой был в расцвете, я не смог бы описать тебе ужасного грядущего... Только...
— Отец?
Старик закрыл глаза, и на миг Амеда испугалась — уж не настигла ли его смерть. Но и тогда, когда отец открыл глаза и крепче сжал ее руку, страх не отступил. Старик снова тяжело вздохнул и проговорил:
— Доченька, ты знаешь о сундуке, что стоит в моей комнате наверху?
Амеда кивнула.
— На самом дне сундука лежит старинная вещица, с виду похожая на лампу. В этой вещице скрыты великие и тайные силы. Сам я только раз воспользовался ими, но воспользовался для совершения жестокого и неправого дела. Эта лампа такова, что тот, кто получит от нее желаемое, сразу забывает о том, что она волшебная, и почитает ее самой обычной старой помятой лампой. Жаль, что и я об этом не забыл. Но я уже говорил тебе, что дар мой стал для меня проклятием, как и та жестокая ошибка, которую я совершил. Дитя моя, эту ошибку теперь надо исправить... иначе... иначе горе этой земле!
Амеда испуганно ахнула, услышав эти слова, но тут отец резко приподнялся, и девочка вскрикнула. Старик судорожно вцепился в руку дочери. На миг в глазах умирающего вспыхнул огонь, дрожащий голос преобразился в вопль.
— Дочка, возьми лампу! Отнеси... отнеси ее в Куатани... принеси калифу... и моли его о том, моли... чтобы он простил твоего глупого... злого...
— Отец!!!
Если старик и хотел сказать что-то еще, но времени для этого не осталось. Огонь в его глазах сразу угас, руки обмякли. Он рухнул на пол. Амеде бы обнять его, полить слезами ставшее неподвижным тело, но она только сидела и смотрела на отца, не мигая. Ее лицо стало землисто-серым, кровь бешено стучала в висках.
Лампа! Лампа! Но где теперь было искать Фаха Эджо?
Мать-Мадана вбежала в трапезную. Все ее постояльцы покинули караван-сарай и бежали в горы. Беснуясь, старуха прокричала:
— Амеда! Ты что там прячешься, мерзавка? А старик почему, спрашивается, тут разлегся?
— Он умер, — прошептала девочка, но хозяйка ее словно бы не услышала. Она была готова пнуть ногой распростертое на полу тело.
— Эвитам! Ах ты, неблагодарная тварь! Подумать только — столько лет я держала тебя здесь, давала тебе кров, кормила тебя, и вот теперь ты уничтожил мое дело! И из-за чего, спрашивается? Из-за какой-то правды, подумать только! Так я тебе тоже сейчас правду скажу! Убирайся вон с моего чистого пола, убирайся немедленно! Помоги, Терон! Куда задевалась моя метла?
Амеда вскрикнула:
— Он мертв, глупая ты старая сука! Он умер!
— Как ты сказала, девчонка? Как ты меня назвала?!
— Я сказала, что мой отец мертв, а виновата в этом ты!
— М-мертв? — в отчаянии переспросила старуха. — Что же, мне его теперь еще и хоронить придется, да?
— Заткнись! Заткнись сейчас же, старая злыдня!
Амеда шагнула к хозяйке, размахивая кулаками. Но мать-Мадана была крепкой старухой. Она схватила девочку за плечи, вцепилась в ее волосы, попыталась другой рукой выцарапать глаза.
— Мерзкая девчонка! Поколотить меня вздумала? Я тебя сама поколочу, да так, что ты не сможешь ни встать, ни сесть!
Амеда еле-еле сумела вырваться. Хранимое не один год недовольство придало ей сил. Она ударила мать-Мадану ногой, и та, охая, отступила. Амеда, обуреваемая злостью, пошла по кругу, сжав кулаки.
— Убью тебя! Убью!
— На помощь! — завопила мать-Мадана. — Помогите! Убивают!
Но до этого не дошло. Амеда нанесла хозяйке еще несколько ударов. Та не удержалась на ногах и, рухнув, упала поперек лежавшего на полу трупа Эвитама. А в следующее мгновение Амеда развернулась и, не слушая жалобные вопли старухи, помчалась к двери, прочь из проклятого караван-сарая.
Солнце безжалостно освещало белые стены и пыльный песок. Амеда, тяжело дыша, привалилась к стене. Она должна была разыскать Фаху Эджо и отобрать у него лампу. Шмыгнув носом, девочка обвела взглядом площадь, сердито утерла заплаканные глаза.
Никого. Нигде ни души.
— Неверный! — крикнула Амеда.
Только эхо ответило ей.
Взгляд девочки метнулся влево, потом вправо. Она выбежала со двора и опрометью бросилась к поселку метисов, но проулки были пусты, и площадь тоже. Повсюду были видны следы поспешного бегства. Над непогашенным очагом висел котелок с булькающим варевом, валялась в грязи оборвавшаяся бельевая веревка вместе с развешанным на ней тряпьем, по которому не раз прошлись чьи-то сапоги. Громко жужжали мухи, а вонь стояла еще более жуткая, чем прежде.
— Неверный?! — прошептала Амеда в страшной тишине. Она, еле дыша, прижала ладонь к губам. Ее друг не мог уйти, ведь не мог же! Она с опаской пошла дальше. Теперь, когда с ней не было Фахи Эджо, девочке было боязно здесь. Пройдя несколько шагов, она задела ногой ночной горшок. Горшок, звякнув, перевернулся. Потом Амеда наступила на что-то мягкое, податливое. Девочка поежилась — это была мертвая птица. Занудные мухи жужжали и жужжали. Но девочке казалось, что в голове у нее звучит какой-то особый звон. Она думала о Всадниках. О Черном и о Красных и Желтых, которые прискачут за Черным. Неужели они правда спалят деревню дотла? Но если все верили в это, наверное, так и должно было случиться. Но Амеда осознавала и что-то другое. Сначала эта мысль звенела в ее сознании подобно жужжанию мух, а потом вдруг преобразилась в боль.
Девушка! Дона Бела!
Амеда обшаривала взглядом проулки. Поселок метисов напоминал лабиринт, но обшарпанную ваганскую кибитку она бы узнала сразу. Девочка пошла тем путем, которым шла утром с Фахой Эджо. Миновала кособокую хижину, выстроенную из плавника, с занавеской из водорослей на месте двери. К столбику возле входа было приколочено гвоздем некое изображение, сплетенное из водорослей и призванное отгонять злых духов. Закон халифата Куатани возбранял метисам пользоваться дарами моря, но они дерзко нарушали закон и собирали водоросли, а потом открыто развешивали их вот так — словно хотели всем показать, что они ничего не боятся.
— Кроме всадников! — проговорила Амеда вслух и чуть было не расхохоталась, но смех ее сразу же утих, как только она свернула за угол. Кибитки Эли Оли Али на месте не было.
Амеда стукнула себя кулаком по лбу. Какая же она дура! Ну, конечно, кибитки и не могло быть здесь! Двоюродный братец Фахи Эджо был не какой-нибудь глупый крестьянин, готовый бросить все нажитое и бежать в горы. Наверняка сейчас он уже был далеко отсюда и вез свою драгоценную поклажу на рынок в Куатани.
Амеда застонала. Перед ее мысленным взором снова предстал образ прекрасной пленницы, но теперь не время было думать о Доне Беле.
Миновав то место, где раньше стояла кибитка, девочка оказалась на вершине утеса — на том самом месте, где Эли Оли Али отказался от лампы, назвав ее дрянной, никому не нужной вещью. Амеда чуть было снова не рассмеялась. Теплый ветер раздувал ее домотканую рубаху. Глядя на сверкающее под лучами солнца море, девочка зажмурилась. Наверное, Фаха Эджо уехал вместе с братом? Но нет, ведь пастух был рядом с ней в трапезной и исчез только после того, как оттуда выбежал Всадник.
Амеда представила, как ее дружок бежит по дороге и пытается догнать кибитку братца.
Она прищурилась и посмотрела вдаль — туда, куда уводила прибрежная дорога. Дорога шла на подъем, затем пересекала деревню, но больший ее отрезок находился рядом со скалами, примерно на середине откоса. По другую сторону от деревни стоял высокий холм. Амеда побежала туда, зная, что оттуда лучше всего будет видна дорога на Куатани. Сколько раз они с Фахой Эджо сидели на вершине этого холма и смотрели на идущую вдоль побережья дорогу, на блистающий вдали Куатани, Жемчужину Побережья. Фаха Эджо не раз посмеивался над Амедой и говорил, что она дурочка, если не готова в любое мгновение сорваться, бросить все и устремиться к этому городу. «Хочешь уйти, так уходи сейчас», — подзуживал он подружку. Иногда Амеде казалось, что так и надо поступить. Порой она была готова тронуться в путь, если бы только Фаха Эджо согласился пойти с ней.
Глупые мысли! На этого хитрого пастушонка нельзя было полагаться. Он только раззадоривал Амеду, хотел испытать ее храбрость. А Амеда частенько задумывалась: а есть ли у нее хоть толика храбрости? Может быть, храбрость у нее и была, вот только она этого никогда не проверяла.
Скоро ей представится возможность это проверить.
Солнце немилосердно палило. Зной струился вниз, ниспадал на острые скалы и песок. Сначала Амеда разглядела отпечатки следов на осыпи, потом вгляделась в жаркое марево и выкрикнула:
— Неверный!
На самой вершине холма, где они, бывало, сидели и оглядывали окрестности, стоял ее дружок. На миг он обернулся, но только на миг, и Амеда увидела, как сверкнула дужка лампы, высунувшаяся из кармана оборванной куртки Фахи Эджо. Но не из-за этого сердце девочки забилось чаще. Фаха Эджо сжимал в руке большой тяжелый камень. Он занес руку для броска.
С нижней дороги послышался топот копыт.
— Неверный! — снова прокричала Амеда, бросилась вверх по склону холма, понимая, что не успеет. Потом, по прошествии времени, она гадала: понимал ли Фаха Эджо, что делает. Может быть, он хотел показать, как презирает унангов, и желал высмеять их трусость. А может быть, решил показать силу своей дружбы. А быть может, Фаха Эджо просто-напросто был непроходимо глуп.
С криком Фаха Эджо швырнул камень вниз и попятился назад. Он не сумел удержаться на ногах, упал, и лампа вывалилась из его кармана. Амеда, задыхаясь, побежала быстрее. Будь у нее в запасе еще мгновение, она бы успела схватить драгоценную лампу, но вновь опоздала. Рука Фахи Эджо оказалась проворнее. Схватив лампу, он что-то пробормотал.
И тут...
Сначала прозвучал раскат грома. Потом сверкнула ярчайшая вспышка.
— Неверный!
Амеда пошатнулась, заморгала, замотала головой. Сияние было нестерпимым. Медленно, не сразу вернулось к девочке зрение. Не сразу осознала она, что произошло.
— Неверный!
Но на том месте, где несколько мгновений назад стоял Фаха Эджо, не осталось ничего, кроме скал, камней и песка.
Потом Амеда снова услышала топот копыт и в страхе взглянула вниз. Вздымая клубы пыли, в сторону Куатани по дороге скакал верблюд, лишившийся седока. А на дороге, раскинув руки, неподвижно лежал Черный Всадник.
Амеда спустилась вниз по осыпи. Тяжело дыша, она опустилась на колени рядом с Всадником. Коснувшись его шеи, она ощутила последние биения жизни. Черный тюрбан слетел с головы Всадника и откатился в сторону. Ярко-алая кровь растекалась по пыли, булькала, подобно хмельному соку.
Амеда прошептала:
— Нет! Неверный, нет!
И тут свет дня внезапно померк, и Амеда услышала топот копыт нескольких верблюдов.
Девочка вскочила. Она убежала бы, но бежать было некуда. Из-за скал выехали Красные Всадники. Амеда замерла и в страхе уставилась на них.
— Убийца! — крикнул кто-то из Всадников. — Убийца и изменник!
Глава 17
НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЖЕМА
Кибитка наконец остановилась.
Поначалу трясло так сильно, что Джем даже думать ни о чем не мог — вцепившись в ткань, которой были обиты стенки, он пытался удержаться в более или менее устойчивом положении. Но его все равно мотало из стороны в сторону, и он то и дело ударялся о стенки. Потом кибитка поехала медленнее, и на какое-то время Джему удалось задремать — ровное покачивание и позвякивание браслетов на запястьях девушки убаюкало его. Но вот он открыл глаза и, увидев девушку, пристально уставился на нее. В кибитке не было окошек, но с потолка на цепочке свисала горящая лампа и озаряла тесный мирок фургона мягким золотистым светом. При таком освещении девушка показалась Джему чуть ли не богиней, но ее красота возбудила в нем не желание, а только трепетный восторг. Мерцающая чадра! Сверкающие каменья! Джем уже не раз пытался произнести свое имя и извиниться за причиненное красавице беспокойство, но девушка все время молчала. Вот и теперь она сидела, окутанная смирением и печалью, опустив глаза. «Не немая ли она?» — гадал Джем.
За деревянной стенкой слышались голоса возницы и его маленького сына, в тишине казавшиеся слишком громкими.
— Ну, все, приехали. Тут и заночуем.
— Пап, мы разве не доедем... до города?
— Ночью? Вот балбес! Мы уже сколько едем и давно удалились от побережья. Неужто ты думаешь, что я стану ехать ночью, когда Всадники в пути? У нас с собой драгоценная поклажа, Малявка, и я не желаю, чтобы ее сцапали эти унангские псы! — Послышался глухой стук — словно на песок упало что-то тяжелое. — Давай спрыгивай. Разбери-ка поживее седельную сумку и разведи костер. Жрать охота. Да, и вот еще что, Малявка...
— Да, пап?
— Выпусти ее. Пусть проветрится. Как-никак, последняя ночь у нее осталась.
Джем, вытаращив глаза, смотрел на прекрасную девушку. Только теперь она ответила ему взглядом, и он понимал, что во взгляде ее скрыта какая-то мольба. Ну, конечно! Зачем бы такой чудесной красавице, высокородной девице, путешествовать в компании с какими-то жуткими оборванцами? Говоря о драгоценной поклаже, мужчина, конечно же, имел в виду девушку. Но что означало — «последняя ночь»? Послышался визгливый скрежет отодвигаемого засова. Джем напрягся, приготовился к драке с отцом Малявки.
Но в кибитку забрался сам Малявка. Заливаясь слезами, девушка обняла мальчика, пригладила его темные волосы. Но он поспешно вывернулся из ее объятий.
— Дона Бела, скорее... выходи.
Глаза девушки наполнились невыразимой печалью.
Джем прошептал:
— Что происходит? Она — его пленница, да?
— Тс-с-с! — прошипел мальчик. — Желтоволосый, тебе надо спрятаться! Сейчас папа Эли ничего не знает, но если найдет тебя, он тебя точно убьет!
— Я его не боюсь!
— Пожалуйста!
Девушка, звеня браслетами и бусами, послушно спустилась по ступенечкам приставной лесенки. Джем потянулся было за ней, безотчетно желая удержать, но ткань ее платья выскользнула из его пальцев.
— Завтра мы приедем в город, — прошептал мальчик. — Сиди здесь... только сиди здесь.
— Но я не могу!
Мальчик, не говоря ни слова, тоже спустился по лесенке. Джем бросился к двери, но Малявка резко захлопнул дверь, и она пребольно стукнула Джема по лбу.
Джем без сил опустился на пол.
— Малявка, что ты там возишься? — сердито крикнул Эли Оли Али.
— Ничего, пап! Все в порядке!
Ржавый засов скрипнул и водворился на место.
Что это за песня?
Джем сжал голову руками, стараясь не застонать. Звучащая на высоких нотах, пронзительная, неземная мелодия плыла по воздуху. Казалось, она доносилась из немыслимой дали. Слов Джем не различал, но голос был необыкновенно красив и чист. Потом он наконец понял, что голос звучит не вдалеке, а совсем рядом, за стенкой кибитки. Девушка? А он решил, что она немая! Джем напряг слух и попытался расслышать слова, но девушка пела со странным акцентом, да и напев был настолько удивительным, что думать о смысле слов не хотелось.
Именно тогда и произошло нечто необычайное. Сначала возникло некое ощущение — знакомое тепло согрело сердце Джема. Неужели это было возможно? Он осторожно привстал, сел, поджав ноги, стараясь не производить шума, и сжал в руке кожаный мешочек, висевший у него на груди под рубахой. Точно! Происходило именно то, о чем он подумал! Лампа погасла, в кибитке стало темно, но Джем видел зеленоватое сияние. Свет пульсировал, пробивался сквозь его пальцы, сжимавшие кристалл.
Но как же это? Почему? Лиловый кристалл, когда Джем носил его на груди, оживал только вблизи от другого, зеленого кристалла, который был у него теперь. Не прошло еще и суток с того мгновения, когда Джем внезапно и странно попал на побережье этой страны. Неужели он уже оказался так близко от цели своего странствия? Джем затаил дыхание. Его зазнобило от предчувствия чуда. Чуть ли не виновато смотрел он на зеленое свечение. А потом вдруг ему стало страшно. Не только вблизи от своего собрата загорался первый кристалл. Нет. Это происходило и еще в одном случае.
Это случалось тогда, когда где-то рядом появлялось антибожество.
Все это время сквозь сознание Джема, подобно стеблю странного растения, пробивался диковинный напев. Но вот песня смолкла и кристалл угас.
Снова наступила темнота. Сердце Джема взволнованно билось. В одно мгновение кристалл не только угас, но и остыл. Теперь Джем думал: уж не померещилось ли ему, что камень вообще светился. А если померещилось, то, может быть, из-за того, что он стукнулся головой о дверь? Лоб у него по-прежнему побаливал. Джем поспешно пригладил растрепавшиеся волосы, прижался ухом к двери. Теперь был слышен голос Эли Оли Али, и слова можно было разобрать без труда.
— Милая сестрица, ты так радовала нас все время, пока мы странствовали... Подумать только, что теперь я больше никогда не услышу твой сладкой песни, звенящей у костра посреди ночи в пустыне! А может быть, споешь еще разок, а? Перед сном? Что-что? Ах да, я вижу тревогу в твоих глазах... можешь ничего не говорить. Молчи, я сам все пойму. Только постарайся смотреть поласковее, лишь об этом я тебя прошу... Какой мужчина устоит перед такой красотой? Знаешь что, милая... Есть у меня одна мыслишка: хочу проехать с тобой под окнами Каска Далла, как только мы попадем в Куатани. Да у него пена на губах выступит, он на землю грохнется от зависти!
Эли Оли Али довольно крякнул. Затем послышалось бульканье жидкости. Джем, сидевший в кибитке, нервничал все сильнее. Эти звуки ему совсем не нравились.
— Ох и хорош этот хмельной сок... да не бойся, милашка! — продолжал Эли. — Что я, девушек вроде тебя не видал, что ли? Ну, пусть не таких милашек, как ты, но... в твоем положении, так скажу. Ты боишься? Пф-ф-ф! Это же быстро делается! А тот мужчина, что заплатит за твою непорочность, все сделает быстренько и ладненько, и не сомневайся!
Послышался сдавленный вздох, приглушенные рыдания. Затрещали поленья в костре. Джем сидел, прижав кончики пальцев к двери, и гадал, не удастся ли ему посильнее надавить на нее, чтобы она сорвалась с петель.
Мальчик играл с собакой.
— Ко мне, пес!
Тяжелое дыхание собаки.
— Пес, неси сюда палку!
Заливистый лай, потом — злобный окрик Эли Оли Али. Звук затрещины, хныканье мальчишки.
— Хватит! Брось этого грязного пса и ступай спать, понял? У меня с сестрицей приятный разговор... и мы не желаем, чтобы ты, грязный оборванец, нам мешал.
Собака умолкла. Мальчик тоже.
— Ну, сестренка, садись же поближе к братцу, а? Я тебе говорил, что этот малый — иноземец? Ну, тот, что первым желает купить тебя? О да, да, конечно, стоит обрадоваться! Хороший покупатель, очень хороший, и я не желаю, чтобы Каска его переманил, вовсе не желаю... Ну а я что сказал своему иноземному приятелю? Хм... Я ему так сказал, что привезу ему такую красотку — точь-в-точь такую же, как Мерцающая Принцесса, пальчики оближешь... а ведь ты и вправду на нее сильно похожа... только эта красотка — так я ему сказал — искушена в ремесле любовных утех! Ну-ну, пока что не искушена, но ведь ты всему научишься, правда?
Снова послышалось бульканье. Эли Оли Али явно угощался каким-то хмельным пойлом. А Джем был уже вне себя от гнева. Он был готов немедленно прикончить этого старого сводника. Джем еще раз надавил на дверь всем телом.
— Куда подевался этот мерзавец? — выкрикнул Эли Оли Али. — Малявка, ты где?
— Писаю, пап! — донесся в ответ испуганный голосок.
— Тьфу! Ладно, ложись спать в кибитке. У нас с сестрицей разговорчик по душам, верно? — замурлыкал Эли Оли Али. Джем с ужасом представлял себе, как этот грязный толстяк гладит девушку, ласкает ее похотливыми руками. — Ну, больше не боишься? А у этих иноземцев, у них, знаешь ли, порой... такие диковинные пристрастия... так что вот тебе мой совет: будь готова ко всему. И вот я что думаю, милашка... Может быть, нам немножечко с тобой попробовать... кое-что попробовать перед тем, как для тебя наступит большой праздник? Ну, поучу я тебя кое-чему, а? Для опыта, а? Девчонки Каски — они опытные, ух какие опытные... Да... уж это да... девчонки много всякого знают, чтобы ублажить мужика, но притом остаться невинными... ну же, милашка, не надо дичиться!
Вдруг голос Эли Оли Али стал злобным:
— Стой, сучка!
Джем быстро отполз от двери и приготовился вышибить ее, превратившись в живой таран. Он бросился вперед. Но в это же самое мгновение Малявка отодвинул засов.
Девушка вскочила и побежала во тьму.
Пьяно качаясь, Эли Оли Али бросился следом за ней как раз в тот миг, когда Джем вывалился из кибитки. Поднявшись на ноги, он накинулся на сводника и повалил его на землю.
— Ох! — вырвалось у Эли. — Что за...
— Грязная скотина! Не смей прикасаться к этой девушке!
Началась драка, но Джем был трезв, и потому преимущество было на его стороне. Он изо всех сил заехал толстяку кулаком между глаз, и тот обмяк и затих. Джем бросил его, вскочил, выпрямился и всмотрелся в темноту. Он впервые осознал, что находится в пустыне, посреди диких, темных, таинственных барханов. Он с благоговейным трепетом воззрился на усыпанное звездами небо.
— Ты его... убил? — послышался рядом жалобный голосок.
— А? — откликнулся Джем. — Да нет, он дышит. Просто чувств лишился, вот и все.
— И я тоже! — Малявка с трудом поднялся с песка. — А он... скоро прочухается?
— Он крепкий малый. Думаю, скоро придет в себя.
— А может... ну, ты понимаешь...
— Что? — обескураженно спросил Джем.
Малявка шмыгнул носом.
— Убьем его?
— У меня и в мыслях этого не было! — Джем с усмешкой посмотрел на мальчика. — Ведь он твой отец, как-никак.
— Лучше бы он не был моим отцом!
— Ну, тогда — другое дело. Мы его убьем — но не сейчас. Где та веревка... помнишь? Пожалуй, лучше его связать.
Малявка обрадованно ухмыльнулся и нырнул под кибитку. Через считанные мгновения Эли Оли Али уже лежал бы связанный по рукам и ногам, а к услугам Джема была бы кибитка. Еще немного — и все это так и случилось бы. Но этому плану кое-что мешало. Джем растерянно всматривался в темноту за пределами круга света, отбрасываемого костром.
Дона Бела! Куда она подевалась?
За барханами послышался лай собаки. Джем сорвался с места и помчался в ту сторону.
— Дона Бела! Дона Бела, где ты?
Было темно — хоть глаз выколи. Незнакомые созвездия ярко горели в ночном небе, но их свет не доходил до черных барханов.
Луны не было. Джем вглядывался и вглядывался во мрак, но не видел ни девушки, ни собаки.
Джем успел уже уйти довольно далеко от кибитки. Он тревожился за девушку, но боялся и за мальчика, которого оставил наедине со злобным папашей. Долго ли оставалось ждать, пока старый греховодник придет в себя? Джем растерянно обернулся. Он уже не знал наверняка, в какую сторону возвращаться.
Снова повернулся. Тьма. Только непроницаемая тьма кругом. Но не мог же так быстро погаснуть костер?
Но если на то пошло, барханы были высоки. Очень высоки.
Джем тяжело дышал.
Снова залаяла собака, и Джем решил, что пустыня насмехается не только над его зрением, но и над слухом тоже. Он позвал девушку. Окликнул собаку.
А потом увидел нечто очень и очень странное.
Джем ахнул. Это была собака, но как же необыкновенно она выглядела! На месте грязной тощей дворняги стояло создание, испускавшее неземной свет. Лиловый свет.
Собака снова залаяла и помчалась прочь.
— Погоди! Стой! — В изнеможении, с трудом дыша, Джем побежал вверх по склону очередного бархана. Что могло означать это странное свечение? В одном Джем уже больше не сомневался: ему ни за что не отыскать обратной дороги к кибитке.
Новые приключения звали его вперед.
У него вдруг закружилась голова. Пошатнувшись, он прижал ладонь ко лбу. Он снова увидел собаку, но теперь свечение, окружавшее ее, изменило цвет.
Он стал зеленым! Пес снова залаял и снова помчался прочь.
— Подожди, пожалуйста!
В следующее мгновение собака засветилась красным светом.
В воздухе раздался каркающий хохот. Джем завертелся на месте. И тут кто-то напал на него сзади. Джем стал вырываться, но на его лицо легла мерзко пахнущая тряпка.
Глава 18
ПЫЛАЮЩАЯ ПТИЦА
— Удивительно!
— Великолепно!
— Какие белые!
— Какое голубое!
— А эти утесы!
— А эти корабли!
— Какие цвета!
— Какие паруса!
— То быть фелюги, — прозвучал хрипловатый голос и прервал восторженные восклицания.
— Капитан? — Раджал обернулся к старому морскому волку.
Капитан Порло стоял у борта чуть поодаль от молодых людей. Как и они, он жадно всматривался вдаль, где открывался вид на гавань. Вот только лицо его, в отличие от лиц Каты и Раджала, выражало отнюдь не восторг, а мрачное недовольство.
— Фелюги, — повторил капитан, вытащил подзорную трубу и навел ее на пристани, возле которых и на рейде стояло множество кораблей. — Не говорить уже про шебеки, каяки и дхоу. Иноземцы, сплошной иноземцы, их там жутко много бывай! Это почти все равно быть, как будто попадай в яма с кобра, а мы про кобра очень даже хорошо знай, мой левый нога, а? Да там мы увидать даже один-другой ланьярский торговец, можете мне поверить.
— Ланьярский? — непонимающе переспросил Раджал.
— Из Ланья-Кор, — объяснила Ката. — Радж, ты разве не изучал географию? А я, когда училась в пансионе госпожи Квик, часами просиживала над атласом.
— Правда? А я-то думал, что ты его носила на голове!
Ката рассмеялась.
— Ну, большинство девочек именно для этого и пользовались толстыми книжками — мечтали о красивой осанке! А я, бывало, тайком пробиралась в библиотеку, когда все остальные спали, и узнавала о многом таком, о чем нам не рассказывали на уроках — и все это были очень важные вещи. Просто наши учителя считали, что девочкам про такое знать вовсе не обязательно. Наверное, еще тогда у меня было чувство, будто в один прекрасный день мне предстоят путешествия.
— Ни за что не поверю, что ты ожидала именно такого путешествия!
— Такого совсем не ожидала.
На миг Ката погрустнела. Ею снова овладела печаль. Если бы только Джем был здесь! В последний день плавания Раджал и Ката рассказывали и пересказывали друг другу истории своих странствий, будто, повторяя их, пытались найти разгадку внезапного исчезновения Джема. Но добивались они только того, что начинали мучить друг друга вопросами. Что произошло? Почему пропал Джем? Когда Ката, собравшись с духом, попросила лорда Эмпстера помочь им понять случившееся, благородный господин только одарил ее добрым взглядом и протянул еще одно яблоко.