Глава 32

КАЗНЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

— Перец!

— Специи!

— Оливки!

— Масло!

Запруженный народом базар оглашался криками торговцев. Крики взмывали над заваленными всевозможными товарами прилавками, многократным эхом разлетались по прохладным аркадам, по узким проулкам.

— Хина!

— Янтарь!

— Шафран!

— Сахар!

По всему югу, где солнце всегда стояло высоко, не было базара более знаменитого, чем базар в Куатани. Со всего огромного города и из местностей за его пределами, от пристаней, где с плеском бились друг о дружку рыбацкие лодки, от мастерских в глухих переулках и из садов, которыми поросли окрестные холмы, приходили сюда женщины в черных чадрах, мужчины в запыленных белых одеждах, торговцы, чьи головы венчали высокие тюрбаны. Каждый день на этой просторной площади собирались толпы народа.

Рыночную площадь обрамляла смотровая галерея, которая была связана сетью переходов с Дворцом с Благоуханными Ступенями. Здесь, под сводами прохладных стрельчатых арок благородные господа могли наблюдать за всем, что происходило на базаре, оставаясь вдали от всяческих простонародных вульгарностей.

Визирь Хасем шел по галерее вместе с гостями.

— Удивительное зрелище, не правда ли?

— Визирь, тридцать солнцеворотов назад оно было для меня удивительным. Теперь же могу лишь сказать, что оно еще более восхитительно.

Визирь усмехнулся.

— Эмпстер-лорд, я все время забываю о том, что ты уже бывал в Куатани прежде. Прими мои смиренные извинения.

— Почтенный визирь, тебе не стоит извиняться передо мной. Когда человек так долго живет на свете, разве не приятно ему порой забыть об этом? Однако давайте остановимся здесь. Мой приятель притомился и отстал от нас.

Галерея быстро наполнялась придворными, и капитан Порло, пробираясь между ними, успел подрастерять свой обычный апломб.

Его щеки побагровели, глаза налились кровью. На плече его подпрыгивала обезьянка Буби, голова у которой была замотана белой повязкой.

Визирь тепло пожал руку капитана.

— Надеюсь, благородный адмирал, ты простил нас за вчерашнюю шутку? Ничто так не услаждает взор и слух Великого Владыки, как маленькие розыгрыши, а разыграть сразу троих — ты ведь согласишься со мной — намного веселее, чем кого-то одного. И конечно же, мы никому не желали зла.

— Только одна господина Раджа, — пробормотал капитан.

— Воистину, — кивнул лорд Эмпстер, — кто бы мог предположить, что он окажется таким злобным изменником? Визирь, мы в неоплатном долгу перед вами за то, что вы указали нам на нашу ошибку.

Визирь разулыбался и был готов ласково погладить Буби, но сразу передумал: обезьянка свирепо зашипела.

— Ты уверен бывай, что эти парни — изменники? — ошеломленно спросил капитан.

— Никакого сомнения. Никакого сомнения.

Последние фразы принадлежали лорду Эмпстеру. Налитые кровью глаза капитана выпучились от изумления, но его работодатель только улыбнулся и, подойдя к парапету, слегка наклонился вперед. Набивая трубку табаком, агондонский вельможа лениво наблюдал за карнавалом красок, развернувшимся внизу, под лучами послеполуденного солнца. Его взгляд рассеянно пробегал по разложенным на прилавках серьгам и артишокам, плодам манго и связкам четок, крюкам, на которых были подвешены копченые угри, грудам сваренной в меду саранчи.

Посередине площади находился Круг Казни. Он выглядел устрашающе просто: диск из грубо оструганных досок, в котором был вырезан люк, и вертикально поставленная дыба в форме колеса. На колесе должны были распять жертву.

— Крутится, — сообщил гостям визирь. — Это недавнее усовершенствование.

— Колесо? — осведомился лорд Эмпстер, закуривая трубку.

— И помост тоже. Но конечно, смертельные ножевые раны наносятся тогда, когда приговоренный, распятый на колесе, повернут к ложе калифа.

— Это понятно.

— Но мы уже поняли, что затем казненного следует еще немного повертеть. Иначе простолюдины передавят друг друга — так им охота поглазеть. Не говоря уже о том, что происходит, когда толпа стремится завладеть отсеченным... органом.

— Органом? Я правильно вас понял?

— Неужели ты забыл, Эмпстер-лорд? Заполучить половой орган казненного считается особенной удачей. Но конечно, — смеясь, добавил калиф, — после того, как его помнут сотни рук, от него зачастую ничего не остается.

— А его никогда не бросают на галерею? Вельможи, полагаю, обошлись бы с ним милостивее.

— Нам вполне достаточно наблюдать за тем, что происходит внизу. Но сегодня, смею предположить, нам предстоят особые удовольствия. Я бы сказал — нечто новенькое. Или точнее — сюрприз.

Лорд Эмпстер заинтересованно выгнул одну бровь.

Визирь Хасем был готов удовлетворить любопытство гостя, но тут его кто-то окликнул, и визирь обернулся — похоже, даже с некоторым облегчением.

— А-а-а! Вот и ваши эджландские друзья.

— Позвольте поприветствовать вас, лорд Эмпстер, — дружелюбно проговорил Полти, — надеюсь, вы хорошо почивали?

Вельможа столь же дружелюбно ответил на приветствие.

— Но... что-то я не вижу вашего приятеля... господина... гм-м-м... Бергроува?

— Жак просто не в настроении. Прихворнул.

— Его выворачивало всю ночь, — уточнил Боб.

Капитан Порло подозрительно осматривал новоприбывших. Прошлой ночью мнимые венайцы в своих синих масках являли собой безумное и странное зрелище. А теперь, при свете дня, их истинные лица — красивое, холеное у Полти и веснушчатое, бледное у Боба — выглядели еще более странными на фоне роскошных дворцовых одеяний.

Визирь Хасем склонил голову.

— Надеюсь, вы извините меня, друзья мои? Казнь вот-вот начнется, и я должен вернуться к моему господину и повелителю.

Но когда визирь уже развернулся, чтобы уйти, Полти схватил его за руку и увлек в глубину галереи.

— Хасем, это правда?

— Пламенноволосый, о какой правде ты говоришь?

Полти зашипел, как змея:

— Бастард — узник-эджландец... Он бежал?

— Есть... скажем так... маленькие сложности.

— Ты тупоголовый осел, Хасем!

Визирь отстранился, горделиво вздернул подбородок.

— Дерзкий эджландец! Я вынужден напомнить тебе, что ты гостишь в моей стране!

— Да, я гость, Хасем, но еще я — торговец. Тебе еще нужно то оружие, что обещано мной, или нет? Ты отлично знаешь, что нужно мне: мальчишка-эджландец.

— Я не притворяюсь, будто не понимаю тебя, Пламенноволосый. Мальчишек у нас хватает, если тебе нужен мальчишка...

— Не зли меня!

— У меня и в мыслях этого не было, — ответил визирь и бросил резкий взгляд на руку Полти, все еще сжимавшую его руку. — Эджландец, если наш уговор тебя не устраивает, осмелюсь предложить немедленно разорвать его.

Это была чистой воды бравада, и Полти это отлично понимал. Разве Хасем отказался бы так легко от торговли с Эджландией, не говоря уже о благоприятных для Куатани отношениях с режимом синемундирников? Вряд ли, но визирь был обидчив, и его следовало успокоить.

— Хасем, прости, я немного переусердствовал. Я понимаю, что ради меня ты стараешься изо всех сил. — Полти бросил выразительный взгляд на лорда Эмпстера. — А ради других?

— За другими мы будем непрестанно следить, как ты того желаешь.

— Добрый Хасем! Надеюсь, тебе что-то перепало из их груза?

— Ты говоришь о корабле? В трюме полным-полно пиратских сокровищ. Но мы еще немного задержим у себя так называемого адмирала, еще немного задержим. А от девчонки я, конечно, уже избавился.

Глаза Полти странно сверкнули, и он крепче сжал руку визиря.

— От девчонки? Что за девчонка?

— Эти казни, мои господины... Неужто они суждены господину Раджу?

Лорд Эмпстер пожал плечами и снова принялся разглядывать рынок. Взгляд его, как и прежде, лениво пробегал по горкам резных трубок для курения джарвела, по рулонам золотой парчи, по пятиугольным шахматным доскам с фигурками, выточенными из слоновой кости. Противоположную сторону площади огибали крытые галереи для женщин, которые располагались по обе стороны от ложи калифа — мраморного куба внушительных размеров. Именно здесь должна была появиться дочь калифа и встать рядом с отцом. Полотнища тяжелого занавеса, закрывавшего ложу, были пока задернуты.

Капитан предпринял новую попытку.

— Могла быть не мое дело, мои господины, да только не нравится мне эти игра.

— Верно, Порло, дело не твое, — отозвался вельможа и выпустил длинную струйку дыма. Затем он, не спросив разрешения, вытащил из кармана капитана маленькую медную подзорную трубу и добавил: — Как думаешь, хорошо ли мы разглядим отсюда дочь калифа? Удастся ли нам увидеть ее?

По большому счету это было неприкрытое хамство, и другой бы на месте капитана возмутился. Поведи себя так матрос на его корабле — и Порло заставил бы его пройтись по рее. Но капитан упрямо продолжал гнуть свою линию:

— Я знать, вы быть шибко умная человеки, мои господины. Для старая моряк, как я, вы бывай даже слишком шибко умная. Но ведь вы доверяй старик Порло, не первая год мы с вами знакомцы быть, а? Ну, пожалуйста, мои господины, сказать: вы знай что-то такое, чего я не знай? Какой-то тайна?

Лорд Эмпстер старательно настраивал подзорную трубу.

— Тайна, Порло? Ну... Если я тебе скажу, это уже будет не тайна, верно? Скажем так... Пути судьбы неисповедимы.

Капитан выругался и свирепо ткнул пальцем в сторону Круга Казни.

— Какой такой судьба ожидать бедняга-парень на эта страшный штука? И про что болтать эти малые, Хасем? Что за такой-сякой сюрпризы? Говорить вам, мои господины, эти унангский собака — не цивилизованный люди, как я с вами! — Он громко топнул своей деревяшкой — как бы для того, чтобы подтвердить свои слова, — и добавил еще громче: — Вспоминайте про кобра!

Пока Полти беседовал с визирем Хасемом, Боб без дела торчал на галерее и глазел по сторонам. Народу на галерее уже собралось почти столько же, сколько на площади. Приближенные калифа обменивались приветствиями, слышался веселый смех, клубился синеватый дымок джарвела. Молодой лейтенант с тоской перегнулся через балюстраду и с притворным интересом принялся рассматривать толпы простолюдинов, плывущие мимо прилавков.

Ни с того ни с сего взгляд Боба вдруг остановился на жирной старухе посреди толпы. Старуха держала в руке корзинку, наполненную сухим печеньем, и зазывала покупателей странным улюлюканьем. Эджландцы так кричать не умели, и Боба это зрелище очень заинтересовало, хотя и показалось отвратительным. И вдруг старуха замолчала. Мальчишка-оборванец прокрался сквозь толпу, выхватил из корзинки печенье и бросился прочь. Боб не сводил глаз со старухи. Та потрясала кулаком и ругалась. Мальчишка ловко пробирался по густому лесу ног, рук, одежд. На бегу он сунул печенье в рот. Боб ухмыльнулся, но ухмылка его сразу исчезла: мальчишка вдруг налетел на чье-то куполообразное пузо. Толстяк цепко обхватил голову мальчишки, и печенье вылетело у того изо рта.

— Эй! — крикнул Боб, сам не понимая зачем — словно бы жертвой несправедливости стал мальчишка, а не старуха.

И тут он ахнул.

Толстенное пузо принадлежало Эли Оли Али. Жирный коротышка не без труда пробирался сквозь толпу, пытаясь провести ближе к помосту несколько рабынь, предназначенных для продажи. Боб узнал девушек из племени ба-ба. Но прошлой ночью их было три. Теперь же к ним прибавилась четвертая, но она разительно отличалась от обнаженных чернокожих спутниц. Девушки ба-ба, похоже, давно покорились судьбе и смиренно сносили и ругань надсмотрщика-работорговца, и удары его хлыста, и щипки и шлепки зевак. А новая девушка, скованная цепями, извивалась, — брыкалась и дерзко кричала. Но мало того. Девушка была белокожая, и на ней было зеленое платье.

— Подожди! — Полти, напрочь забыв о приличиях, схватил визиря за плечо. — Хасем, о какой девчонке ты говоришь?

Визирь округлил глаза.

— О девчонке с корабля. Она, наверное, корабельная шлюха. Ты же обещал: все, что можно унести с судна, — наше, так ведь?

Визирь снова предпринял попытку уйти, но Полти не отпустил его.

— Как она выглядит?

— А ты думаешь, как? Уж конечно, не как одна из ваших эджландских розочек! Дай вспомнить... Длинные, темные волосы.

Полти стукнул себя по лбу.

— Ну, конечно! Эта сучка, она убежала вместе с бастардом! Хасем, она нужна мне!

— Сначала — мальчишка, теперь — девчонка! Ты и с теми и с другими балуешься, или пока не решил?

— Хасем, где она?

— Я отдал ее содержательнице Дворца Женщин, само собой. Оману не нужна белокожая девица во дворце. Думаю, нынче же вечером ее продадут на рыночной площади во время Кровавых Торгов.

Полти окаменел.

— Кровавых Торгов?

— Вопросы, одни вопросы! Ты совсем не знаком с нашими обычаями, как я погляжу. Сначала кровь, потом торги. Рабы, купленные после публичной казни, ценятся особо, а ты не знал? Они ценятся вдвойне, если на этот день приходится Откровение калифа — появление принцессы перед народом. Думаю, эта белокоженькая уйдет за хорошие денежки. Я не любитель белокожих женщин, но некоторым они нравятся, так я слышал. Ну а теперь позволь...

— Хасем, мне нужна эта девушка!

Чаша терпения визиря переполнилась. Он резко вырвал руку, еще раз сказал Полти о том, что девушка будет продана, и решительным шагом удалился.

Тем временем Боб пробрался к другу сквозь толпу придворных.

— Полти, пожалуй, тебе стоит кое о чем узнать...

Но в это мгновение послышался звон колоколов, и все вокруг сразу изменилось. Сначала донесся звук, похожий на раскат грома, а в следующий миг все унанги — и на галерее, и на рыночной площади — простерлись ниц.

Все стихло. Звучали только приглушенные молитвы.

— Ах, Хасем, что тебя задержало? Ты не молился ли, часом?

— Ты шутишь, Оман? Девушка на месте?

— Конечно! Перед зеркалом.

— Она неподвижна?

— Да. А теперь скорее, Хасем, займи свое место.

Визирь занял подобающее место рядом с троном. Солнце жарко палило даже через опущенный занавес. Внутри ложи калифа царил тусклый алый сумрак. Снизу доносились заунывные голоса молящихся.

— Ненавижу это бормотание.

— Поправь маску.

— Что ты сказал?

— У тебя маска съехала.

До окончания Поклонения остались считанные мгновения. Полотнища занавеса медленно разъехались в стороны. Когда правоверные почитатели Терона поднялись с земли, они все как один устремили взоры на своего разодетого в пух и прах владыку, лицо которого пряталось за золотой маской в форме расправленных крыльев птицы. Немилосердно потея под тяжелой маской и щурясь от яркого солнца, толстяк-коротышка приветственно воздел руки.

С галереи послышались учтивые аплодисменты.

Рыночная площадь огласилась дружным ревом толпы.

— Вечно гадаю: то ли они восхваляют меня, то ли проклинают, — пожаловался визирю калиф.

— Конечно же, они проклинают тебя, Оман. Они воют, а не радуются.

— Неужели они так нас ненавидят?

— А разве ты не знаешь, как они тебя называют? Они называют тебя слюнтяем. И ленивцем. И беспомощной куклой.

— Куклой?!

— Ведь мы в ежовых рукавицах у твоего братца, не так ли? И честно говоря, Оман, я не вижу, как может быть иначе. Ты бы желал править этим халифатом без помощи империи? Жемчужина Побережья, право слово! Сколько завистливых глаз обратили бы к нам взоры, если бы у кого-то возникло хоть малейшее подозрение в нашей слабости! То были бы взоры венайцев. И взоры эджландцев, если бы мы дерзнули повздорить с ними. И давай не будем забывать об уабинах.

Калиф вздохнул.

— Сними покров.

Торжественным, величавым шагом визирь прошествовал к помосту, на котором стояло нечто вроде двери или ширмы в раме из чеканного серебра. С площади и даже с галереи на эту раму невозможно было смотреть не щурясь — так ярко она сверкала.

На самом же деле в раму было заключено зеркало, накрытое полотнищем ткани. Визирь сорвал с зеркала покров, и принцесса сделала шаг вперед.

На этот раз с площади не послышалось ни единого звука. Появление принцессы толпа встретила безмолвием, которое нарушали лишь тишайшие вздохи. Вероятно, в этой стране, где высокопоставленные женщины вообще редко появлялись на людях, да и то только в тяжелых одеждах и чадрах, зрелище девушки в легком, почти прозрачном платье могло шокировать народ, но в этом было большее, нечто намного большее. Стоны и вздохи при взгляде на другую женщину могли бы быть наполнены страстью, желанием, но в отношении людей к этой девушке не было ничего низменного, земного. Не сбылись ли молитвы, которые отзвучали всего несколько мгновений назад? Как зачарованные, подданные калифа не в силах были оторвать глаз от прекрасного видения.

Потом стал слышен шепот.

— Не богиня ли она?

— Богиня на земле!

— Правда ли, что скоро она должна выйти замуж?

— За сына султана...

— Род Пророка...

— Она станет султаншей...

— Продолжит Род Пророка...

— Вот благодать-то для нас настанет!

Повсюду люди шептали примерно одинаковые слова. А в ложе калифа звучали совсем другие речи. Калиф с тоской смотрел на свою ослепительно прекрасную дочь. Наконец он устремил еще более тоскливый взгляд на простолюдинов под балконом.

Он вздохнул.

— Можно ли уже приступить к казни?

— Еще несколько мгновений, Оман. Пусть наглядятся.

— Как у них еще глаза не лопнули!

Калиф рассеянно уставился на середину площади. Во время Поклонения опытные рабы произвели быстрые приготовления на Круге Казни. Приговоренный уже был привязан к колесу и накрыт черным покрывалом. За колесом стоял с ятаганом наготове придворный палач, которого в Куатани именовали не иначе как Орудием Возмездия. Палач был в ярко-красном, искусно скроенном одеянии.

— Хасем, ты принес подзорную трубу?

— Конечно! Ведь сегодня нас ожидает сюрприз, я ведь говорил тебе?

— Терпеть не могу сюрпризы! Что за сюрприз.

— Жертва. Ее... орган.

— Орган? О чем ты, Хасем?

— Об убийце. Он двуполый. Девочка-мальчик.

— Девочка-мальчик!

Калиф произнес это громче, чем рассчитывал — его слова долетели до призрачных ушей дочери. До сих пор принцесса Бела Дона стояла неподвижно, как статуя. Но тут она, забыв обо всем, бросилась к отцу.

— Девочка-мальчик?! — вскричала она.

Но на самом деле это было не так.

Раджал изнывал под черным покрывалом. Ему было страшно, но к страху примешивалась радость. Ему казалось, что уже все потеряно, что очень скоро он умрет. Когда его волокли из темницы, он вырывался и кричал, но когда его привязали к колесу, он сдался и облегченно вздохнул, словно из его плоти извлекли причиняющий боль шип. Словно тяжелый камень, он погрузился в пучину тоски, затем — в омут воспоминаний, а потом — во мрак, где уже не было никаких желаний. Повсюду вокруг себя он ощущал глубокое лиловое тепло своей веры.

Если бы только он смог хотя бы еще разок увидеть Джема... и Милу!

— Мерцалочка, ты... ты так мерцаешь!

— Детка, они увидят!

— Отступи в тень!

— Детка, уходи!

Визирь дает знак — рубит рукой по воздуху. По всей галерее этот жест повторяют стражники. Заунывно поют завитые спиралями рога, и толпа на рыночной площади разворачивается к Кругу Казни.

Палач оживает. Он отвешивает земной поклон в знак почтения к принцессе и ее отцу, после чего, выпрямившись, с удивительным изяществом поднимает свой сверкающий ятаган, поводит им над головой. Он исполняет медленный, плавный танец смерти.

Толпа аплодирует палачу. Приветствует его криками.

— Отец, пусть он перестанет! Останови его!

— Мерцалочка, не говори глупостей!

Колесо поворачивается, вертится помост. Крутится и крутится перед народом распятый узник, вращается в танце палач. Он кажется странной громадной птицей в своих развевающихся алых одеяниях — птицей, готовой в любое мгновение наброситься на свою жертву и начать ее терзать. На пятом повороте помоста палач должен сорвать черное покрывало с узника, дабы тот предстал перед народом в позорной наготе. Затем, когда помост развернется к ложе калифа, палач нанесет приговоренному к казни первый удар. Медленно, с изысканной грацией лезвие ятагана войдет в мягкую плоть.

Толпа топает ногами. Воет.

— Прикажи ему прекратить, говорю!

— Мерцалочка, да что с тобой такое?

— Девочка-мальчик! Он убьет ее!

— Право же, детка! Ты и прежде такое видела!

— Только не девочку-мальчика!

— Мерцалочка, перестань мерцать!

Калиф в отчаянии машет на дочь руками, неуклюже наклоняется и чуть не роняет золотую маску. Визирь Хасем хватает девушку за руку — вернее, схватил бы, если бы его пальцы не сомкнулись, сжав только воздух.

Он кричит рабам:

— Занавес! Задерните занавес!

Но в это мгновение рвется другая ткань. Принцесса Бела Дона в смятении, но ее смятение становится еще сильнее, когда придворный палач срывает с колеса черное покрывало.

Принцесса ахает.

Ахает и ее отец. Он подносит к отверстию в маске подзорную трубу.

— Дай мне эту трубу!

— Хасем!

— Но это невероятно!

— Девчонка, ты говорил! Ты что, разницы не знаешь между девчонками и мальчишками?

— Измена!

Визирь потрясает кулаком, грозит небесам.

ПОЛТИ (ахнув): — Глазам своим не верю.

БОБ: — Полти, кто это такой?

ПОЛТИ: — Боб, ты не ослеп ли, часом?

БОБ: Мальчишка-ваган! Нет!

КАПИТАН ПОРЛО: — Мои господины! Мои господины!

ЛОРД ЭМПСТЕР: не мигая смотрит вдаль.

БОБ: — Полти, мы должны что-то сделать...

КАПИТАН ПОРЛО: — Это господины Раджалы! Мои господины, надо их останавливай...

ОБЕЗЬЯНКА БУБИ визжит.

ЛОРД ЭМПСТЕР по-прежнему смотрит прямо перед собой, но словно бы не замечает Круга Казни. Зачарованно, словно молящийся, он глядит на Мерцающую Принцессу.

ПОЛТИ: — Боб, ты просто душка! Сначала ты нашел мою сводную сестренку! Теперь этого... Конечно, мы должны что-то сделать! Ведь ваган отведет нас прямиком к бастарду! Нужно непременно допросить его, пока его не прикончили!

БОБ: Нет, нет, нет!

ПОЛТИ: Тихо, Боб! Да что с тобой?

Перед глазами у Раджала промелькнули пять цветов. Сначала, как только с него сорвали покрывало, он увидел ослепительную золотую вспышку. На миг он лишился зрения, но золотой свет тут же собрался в точку и снова вспыхнул.

То был ятаган, лезвие которого описало полукруг.

Синий цвет. Не вспышка — много синего цвета. Небо.

Красный. Палач снова поднял руку.

Зеленый. Мерцание зеркала.

А потом — лиловый. Девушка из зеркала.

Раджал закричал, но не от боли. Колесо повернулось — и он увидел принцессу. В видении перед ним предстал потерянный им кристалл, он сверкал и переливался, подобно светящемуся сердцу в груди девушки. Вправду ли это было так? Возможно ли это было?

Вдруг принцесса Бела Дона вскрикнула. Протянула руки, потянулась к незнакомцу, обреченному на казнь, будто это и вправду была ее возлюбленная девочка-мальчик.

Колесо повернулось. И помост тоже.

Еще мгновение — и опустится ятаган, и вонзится в плоть несчастного юноши.

— Мерцалочка, что ты делаешь!

— Она лишилась рассудка!

В это мгновение закричал отец девушки: ее силуэт озарился вспышками молний. Ее руки озарились лиловым сиянием. Этот свет, струясь от ее рук, достиг помоста и коснулся колесованного юноши.

Девушка снова вскрикнула.

Попятилась, наткнулась на зеркало.

И исчезла.

А потом послышался взрыв. Перепуганный странным волшебством, сопровождавшим его дочь, калиф поначалу решил, что взрыв — это тоже из области волшебства, еще более странного и опасного.

Крики.

Топот ног многолюдной толпы.

Взорванная галерея просела.

Трупы в пыли.

— Хасем? Что происходит?!

Придворный палач повалился замертво.

В следующее мгновение Раджал уже развязывал путы. На его лицо легла тень. Раджалу на краткий миг представилось, что это принцесса Бела Дона волшебным образом прилетела к нему, чтобы спасти его.

Но то была не принцесса.

— Вот дерьмо-то! — послышался знакомый голос.

Деревянный помост пошатнулся. В воздухе запахло порохом. Никакое это было не волшебство. Это рвались, одна за другой, на рыночной площади уабинские бомбы.

— Спасайся, кто может! — доносились дикие вопли со всех сторон.

И снова знакомый голос:

— Скорей! Скорей же!

Раджал обрел свободу.

— Уабины!

В одно мгновение все было кончено. На площадь на всем скаку въехали всадники в белых балахонах. Они размахивали мечами и горящими факелами. Ложа калифа сотрясалась — там шло побоище. Потом распахнулась дверь, и в ложу размашисто, нагло вошел воин-уабин и вложил в руку калифа свиток. Маленький толстячок стащил с вспотевшего лица маску. Маска со звоном упала на пол. Дрожащими руками Оман развернул свиток и передал визирю, пискляво пролепетав:

— Хасем, что... там... написано?

— Не так много, — мрачно отозвался Хасем.

— Хасем! Я спрашиваю... что там?..

— Прочти сам, Оман. Ведь это написано тебе.

Толстячок, заикаясь, начал читать.

— "Приветствую тебя, Великий Владыка..." Но это же хорошо написано, Хасем, а?

Визирь свирепо вырвал у калифа свиток и, брызгая слюной в лицо своего господина и повелителя, прочел следующее:

Твой город окружен. Сопротивление бесполезно и не нужно. Мы пришли с миром, чтобы освободить ваш халифат от засилья султана Каледа, а твою дочь — от ее помолвки. И поскольку все земли Унанга теперь будут принадлежать мне, принцесса Бела Дона станет моей невестой.

Ожидаю тебя в твоем дворце.

Твой единоверец,

РАШИД АМР РУКР

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВЛЮБЛЕННЫЕ И НЕЗНАКОМЦЫ