Аптекарь понимал, в чем суть ее игры. Притворяясь особой высочайших моральных качеств, эта толстуха держала девушку на коротком поводке. На всем протяжении курортного сезона в Варби ни одному молодому человеку не было позволено подойди к ней близко. Девушку это раздражало, а молодые люди просто-таки стонали от тоски. Но к концу сезона какой притягательностью могут похвастаться те девицы, которых на коротком поводке не держали, которым давали порезвиться? Разве они способны привлечь к себе такое же внимание? Разве в ночь новолуния, когда происходил обряд выхода девушек в свет, приуроченный к их совершеннолетию, теми же глазами смотрели бы на них кавалеры? И тут появилась бы госпожа Вильдроп с наживкой на крючке. В течение одной луны - да нет, скорее - вопрос с замужеством был бы решен. Девушка выскочила бы замуж за какого-нибудь богача.
      И теперь она была жутко напугана тем, что за одно-единственное утро все ее труды, вложенные в этот сезон, пошли прахом.
      Аптекарь позволил себе едва заметную иронию.
      - Леди, вы намерены уехать сейчас? В преддверии окончания сезона? О, это непростительно с вашей стороны. - Он широким жестом указал в сторону окна. Солнечный свет с трудом проникал сквозь плотные шторы. - Завтра темное небо над парком Элдрика взорвется миллионами звезд. Яркие фигуры в серебряных масках будут кружиться и подпрыгивать, словно вырвавшиеся на волю духи, и всех и вся очаруют своим волшебством. О миледи, это будет волшебная ночь! Разве вы хотя бы из окна не полюбуетесь на нее?
      Для Каты, стоявшей у того самого окна, о котором говорил аптекарь, его слова звучали сладчайшей музыкой. Она, сверкая глазами, обернулась. Похоже, она на миг забыла о позоре, пережитом в Курортном Зале. Похоже, на миг она подумала о том, что, может быть, ей позволят пойти на бал.
      Умбекка осталась непреклонна. Правда, приняв сильнейшие успокоительные пилюли, она расслабилась, и, как ей сейчас казалось, мозг ее словно обернули ватой, и все же она умудрилась возразить:
      - Добрейший аптекарь, вы не представляете, какой позор обрушился на голову моей бедной падчерицы! О эта порочная кокотка, эта Влада Флей...
      Она еще довольно долго продолжала причитать, но, в конце концов, иссякла. Аптекарь снисходительно погладил ее руку и произнес слова, которые сам посчитал успокоительными:
      - Ну вот, а теперь, как я уже сказал, вам предписан полный покой. Только покой позволит вам сохранить душевное равновесие. Да, и весьма щадящая диета. Я скажу вашей служанке, чтобы она готовила вам на завтрак постный бульон, а на ужин вареное яйцо и кусочек черствого хлеба.
      Умбекка жалобно застонала и крепко уснула. Ката расхохоталась.
      Аптекарь резко обернулся к ней. Она снова была одета в строгое церковное платье. Не успевшие высохнуть волосы были отброшены со лба и схвачены очаровательной небесно-голубой лентой. Непредвиденное купание не принесло ей ничего, кроме пользы. Ее кожа просто светилась чистотой.
      Какой невинной, какой чистой она казалась!
      Увы, аптекарь не видел того, что произошло в Курортном Зале, но слышал уже два рассказа об этом - от девушки-служанки, что вызвала его, а потом от собрата по профессии, который, хохоча до упаду, поведал ему эту историю на площади. "Ах, Франц, жаль, что тебя там не было!" Утирая слезящиеся глаза, он рассказывал о пикантных подробностях происшествия. "Эта жирная старая корова вынырнула из бассейна, словно какой-нибудь громадный кит... А эти двое старикашек барахтались в воде... но девушка... " Тут другой аптекарь смеяться перестал, и во взгляде его возникло нечто мечтательное. Он наклонился к самому уху приятеля и горячо зашептал о том, как облепило фигурку девушки намокшее платье, как прекрасно очертились при этом ее формы. "Но, Франц, ведь юная мисс Вильдроп - из твоих пациенток?" Аптекарь ответил, что это так и есть, многозначительно помахал саквояжем и поспешно попрощался со своим коллегой, который ему явно жутко позавидовал.
      А теперь он пристально смотрел на девушку.
      Разве прежде она не казалась ему скучной, бесцветной девицей, марионеткой в жирных пальцах тетки? А теперь он не сомневался в том, что в ее жилах течет горячая кровь. Как он жалел о том, что за все время пребывания этой девушки в Варби он только и делал, что время от времени щупал ее пульс да прописывал ей фруктовые сиропы! Долг аптекаря порой вынуждал его обследовать пациенток более внимательно. Многие высокосветские дамы стонали от восторга, когда он касался их своими тонкими, чувствительными пальцами...
      Но тетка всегда была рядом, вот в чем беда!
      Аптекарь спрятал усмешку и заверил девушку в том, что ее тетушка скоро будет в добром здравии, если только придет в равновесие радикальное тепло, радикальная жидкость и радикальный гумор. Он любил щеголять своей профессиональной терминологией. Однако, отметил аптекарь, трогаться в путь им пока было, безусловно, рано.
      Сам он этому радовался.
      И не сомневался в том, что этому рада девушка.
      На пороге маленькой гостиной он поклонился и на миг пожал руку девушки. Ката обратила внимание на то, что аптекарь сегодня ведет себя с ней более торжественно, более почтительно. Быть может, он в мыслях смеется над ней? Она покраснела и, опустив глаза, уставилась на его руки.
      Ногти аптекаря были удивительно чистыми и ухоженными.
      - Ну до чего вкусны... - покачал головой Нова и облизнул пальцы, перепачканные соком ягод.
      - Тебя не для того послали, чтобы ты их ел, балбес!
      - А почему их есть нельзя? Разве они ядовитые?
      - Мы их собираем для Великой Матери, - прошептал Раджал и кивком указал на Милу - так, словно она могла сильно огорчиться из-за того, что Нова ел собранные ягоды. Все трое шагали под соснами, с игл на них падали капли дождя. Карманы у всех были набиты ягодами боярышника. Солнце стояло высоко над лесом, пробивалось сквозь густую хвою яркими стрелами лучей.
      - Знаешь, я съел... почти все, - шепотом признался Нова. - Я ведь не завтракал.
      - Не завтракал он! Ну, вот что, будет лучше, если ты соберешь еще ягод, понял, Нова? А не то тебе и завтракать не захочется!
      Раджал не смог удержаться от насмешливой ухмылки. Ягоды голлухского боярышника предназначались не для еды, а для волшебства.
      - Да, кстати, а что с тобой стряслось ночью? Нова все еще оставался излишне возбужденным.
      - Спал в подворотне. Угодил в драку в трактире. Ой, и еще... ты не поверишь, Радж. Я чуть было не поступил в "Серебряные маски"!
      Теперь настал черед Новы снисходительно улыбаться.
      - Что?!
      Но разговор на этом оборвался. Чистый, прозрачный звук наполнил воздух. Это была Мила. Девочка остановилась чуть в стороне, ее легкие волосы сверкали в лучах солнца, губы были разжаты, руки раскинуты. С губ ее слетала мелодия без слов... да нет, то была и не мелодия, а скорее этот звук напоминал звучание камертона. Звук этот был настолько завораживающ, что разноцветная птица Эо начала медленно кружить над головой девочки. Мальчики, не шевелясь, слушали как зачарованные. Пение Милы даже немного напугало их. А потом голосом, непохожим на свой собственный - голосом более низким и глубоким, Мила произнесла:
      ВАРБИ ЖДУТ
      Вот и все. Но затем она произнесла эти слова вновь, когда обернулась к своим спутникам. Взгляд у нее был странный - остановившийся, застывший, но глаза ее сверкали.
      ВАРБИ ЖДУТ
      ГЛАВА 14
      СКРОМНЫЙ КАПИТАН
      Когда аптекарь ушел, Ката подошла к окну, отдернула тяжелую штору. В небо неуверенно возвращалось солнце. Но по трепетанию чьего-нибудь платка или плюмажа на шляпе можно было догадаться о том, что воздух все еще прохладен. В том, что высокосветская публика бросала вызов сезону Терона, была своего рода дерзость, как бы попытка доказать, что на самом деле до конца сезона еще далеко.
      Взгляд Каты в конце концов устремился к портику Курортного Зала. Всего-то одну пятнадцатую назад у всех на глазах ее нес на руках вниз по лестнице от этого портика лакей. Опираясь на руку другого лакея, за ними следом ковыляла Умбекка, причитая и вопя, что ее бедная детка мертва, мертва и что повинна в этом только одна эта злобная шлюха, Влада Флей. Вокруг собралась толпа, на них глазели, пересмеивались. А теперь уж точно весь Варби знает о случившемся. Причитания Умбекки не прекратились до тех пор, пока она не упала от изнеможения в обморок на пороге их дома.
      Наверх ее несли трое слуг.
      Щеки Каты пылали. Она проклинала тетку на чем свет стоит. Что толку теперь было мечтать о бале? В одном Умбекка была совершенно права. Светская карьера Каты закончилась, так и не начавшись.
      Умбекка громко храпела. В какое-то мгновение Ката подумала о том, что могла бы, не задумываясь, схватить с дивана подушку и заткнуть этот противный храпящий рот. Но она этого не сделала, а в отчаянии бросилась на диван. Горячие слезы застилали глаза.
      За дверью послышались шаги.
      Ката поспешно села и вытерла слезы. Вошла Нирри.
      - Мисс, там к вам господин...
      - Господин? Какой господин? Неужели аптекарь так скоро вернулся?
      Но это был не аптекарь, а красивый молодой синемундирник в парадной форме, со сверкающими глазами и напомаженными черными усами. Изящным жестом отпустив горничную, он поспешно переступил порог, снял треуголку, отвесил Кате низкий поклон, зажав под мышкой трость и белые перчатки.
      - Дамы, надеюсь, вы простите мне этот дерзкий визит, но...
      Ката в испуге оглянулась и посмотрела на тетку. Быть может, следовало разбудить ее?
      Ну, уж нет!
      Ката с улыбкой обернулась к гостю, учтиво указала на диван, шепотом велела Нирри взять у гостя шляпу, трость и перчатки.
      Горничная не слишком охотно повиновалась. Из гостиной она уходила хмурая.
      Ката с любопытством смотрела на незнакомца. Тот заговорил тихо, словно не хотел разбудить Умбекку:
      - Мисс Вильдроп, я, видимо, смутил вас. Вы мне знакомы, а я вам - нет. Но, быть может, от вас не укроется некоторое сходство с...
      - Простите, сэр, я...
      Офицер по-актерски прикрыл рукой лицо, отвел руку... и на миг лицо его обрело сходство с физиономией старика. Стало легко домыслить красноватые ревматические глаза, впалые морщинистые щеки... Ката была озадачена, но тут ее гость изобразил над своей макушкой нечто вроде башенки и покачал ею из стороны в сторону.
      Ката рассмеялась. Старик в высоченном парике!
      - Мой... дядюшка... не совсем здоров. Нет-нет, ничего серьезного. Как и вашей милейшей опекунше, ему нужен только отдых и покой. Но, мисс Вильдроп, мой дядюшка чрезвычайно обеспокоен вашим самочувствием, и как радостно будет мне сообщить ему, что вы пребываете в добром здравии.
      Мой дядюшка - джентльмен старой закалки, мисс Вильдроп. Не сомневайтесь, он бы, несомненно, предпочел засвидетельствовать вам свое почтение лично. Будь это возможно, он бы так и сделал, но да будет мне позволено умолять вас принять вместо благородного графа скромного капитана?
      Чары разрушил Раджал. Он бросился к сестре и, схватив ее за руку, увел от солнечных лучей. Мила вырывалась, требовала, чтобы он ее отпустил.
      - Что стряслось? - взволнованно спросил Джем. - Я ничего не понимаю.
      - Она вещала, - ответил Раджал. - Кто-то говорил через нее. Какие-то злобные...
      - Но ведь такое и раньше бывало?
      Джем, не на шутку встревожившись, вспомнил о том, как Мила в последний раз впала в такой транс, и о том, как это объяснила Великая Мать.
      "Дар ясновидения силен в ней, но Мила еще мала, и ей предстоит обрести способность владеть своим даром. Слишком легко она становится проводником для злобных существ, которые жаждут вернуться в этот мир, для тех созданий, что некогда были отвергнуты Ороком, и теперь просятся наружу из Царства Небытия, пытаются прорваться сквозь непрочную завесу, которая отделяет нас от этого царства".
      Джем поежился. Он не раз слышал, как девочка бормочет какие-то непонятные слова.
      "Еще младенцем, лежа в колыбели, она легко произносила слова. Часто она тяжко заболевала на несколько дней, и мы опасались за ее жизнь".
      - Значит, тут сила злобных существ велика, если она оказалась беспомощна перед ними, как младенец. - Радж нежно гладил волосы сестренки. - Ну, будет тебе, Мила. Уже все хорошо...
      - Это раньше мне было хорошо! - Мила вырвалась и гневно уставилась на брата. - Как ты не понимаешь, братец Радж! Варби хотели говорить. Они хотели говорить... через меня! А теперь они ушли, ты их рассердил!
      - Я тебя рассердил, - попробовал возразить Радж.
      - О чем она говорит? - обескураженно спросил Джем. - И что это значит - "варби ждут"?
      - Нова, ты что, ничего не знаешь? Помнишь ту ночь, когда мы тут только-только лагерем встали? Помнишь ту песню, что пела тогда Великая Мать у костра?
      Джем смутно помнил длиннющую балладу, половина слов в которой была на древневаганском языке. Песня была красивая, но Джем уснул, когда она еще не была спета и наполовину.
      - То была песнь, задабривающая духов, - объяснил Раджал. - Великая Мать говорит, что мы должны уважать духов древности. Варби некогда населяли эту долину, это было задолго до того, как сюда пришли племена эджландцев. И потом еще долго, очень долго источники, которые теперь находятся под землей в стенах города, принадлежали варби. В древние времена здешние крестьяне понимали варби и жили с ними в ладу, а жители Агондона их прогнали. Теперь варби живут в недрах холмов, оплакивают утраченные ими целебные источники и ждут того дня, когда они к ним вернутся.
      Джем нахмурился. Он кое-что знал об истории Варби. Высокосветская публика начала осваивать эти места во времена правления святой императрицы Элабет I. Военный губернатор, генерал лорд Миландер не без удовольствия обнаружил, что купание в теплых варбийских источниках благотворно сказалось на его здоровье - его подагру как рукой сняло. Обуреваемый благодарностью, он пожертвовал крупную сумму на создание в этих местах агонистского монастыря. Через некоторое время этот монастырь, но еще более - целебные источники стали местом массового паломничества. В Агондоне многие модные лекари стали рекомендовать своим пациентам съездить в Варби на воды, а в девятьсот семидесятом цикле, во время эпидемии чумы в Зензане, Элдрик VIII переехал в этот маленький курортный городок вместе со своим двором. С этих пор судьба Варби была решена. Эпидемия чумы миновала, но аристократы продолжали валом валить в Варби, и не только ради здоровья, но и ради развлечений.
      Джем никогда не слышал о существах под названием "Варби", но даже в тех проповедях, что ему доводилось слышать в агонистском храме, порой упоминались злобные создания, некогда обитавшие в этих краях.
      Джем подумал о змее Сассорохе и поежился.
      Мила, успевшая отойти в сторону, пристально смотрела на столп солнечных лучей, озарявших то место, где она только что стояла. У Джема разыгралось воображение или лучи действительно стали ярче? Раджал тоже смотрел на разгорающийся свет и на сестру. Взгляд его метался.
      - Ну, ты сказал, что они были злобные, - поторопил его Джем.
      - Они рассердились, - без тени усмешки уточнил Радж. - А когда кто-то рассердится, если его несправедливо обидели, от этого один шаг до злости.
      Так могла бы сказать Великая Мать. Собственно, она так и говорила несколько лун тому назад, после того как Раджал и Нова в очередной раз подрались. Джем не удержался от смеха, но тут же умолк, когда к нему обернулась Мила и произнесла своим собственным голосом, в котором, правда, не осталось ничего детского:
      - Тебе-то смеяться ни к чему, принц Джемэни.
      Птица, сидевшая на ветке, сопроводила эти слова Милы громким щебетанием. Мила сорвалась с места и побежала, птица вспорхнула и полетела за ней, лавируя по зеленым лабиринтам соснового бора.
      - Сестрица Мила! Вернись! - крикнул Раджал, рванулся вперед, но тут же остановился - запутался в густых зарослях папоротников. Девочка успела убежать далеко.
      Раджал обернулся и устремил на Джема свирепый взгляд.
      - Как она тебя назвала?
      - Не знаю. - Столп солнечных лучей мало-помалу угасал. - По-моему, это какая-то ерунда.
      "Она все знает", - подумал Джем.
      - Сестрица Мила никогда ничего не говорит просто так.
      - Ты сам не раз говорил, что она часто что-то бормочет.
      - Она ничего не бормотала! - Раджал схватил Джема за руку. - Она что-то знает про тебя, да?
      "Конечно, знает. Ведь она - наследница Ксал".
      - Что она знает?
      - Кто ты такой. Как тебя зовут по-настоящему. Думаешь, я поверю в то, что ты простой крестьянин, которого Великая Мать подобрала у дороги? Я так не думаю.
      Эта мысль не давала Раджалу покоя и прежде. Ему было ужасно обидно. Он так любил Великую Мать, он обожал Милу, но почему они что-то скрывали от него? Как они могли ему лгать? Раджал в отчаянии и тоске уселся на скользкое после дождя упавшее дерево. А мальчишка, которого он называл Новой, отвернулся и снова уставился на то место, куда падали угасающие солнечные лучи.
      "Молчи, - твердил себе Джем. - Молчи. Не говори ни слова".
      А Раджал думал: "Какой же я глупец!" Порой ему вдруг удавалось убедить себя в том, что Нова - как и он сам, дитя Короса. "Он мой брат", - убеждал себя тогда Раджал. Но братья не могли принадлежать к разным народам. Раджал думал о том, что для Новы принадлежность к ваганам была не более чем краска на его коже, которую он мог смыть в любой момент. С неожиданной ясностью Раджал вдруг понял, что Нова скоро покинет их. Все это время этот странный юноша шел в Агондон и словно трус прятался под плащом у Великой Матери. А доберется до Агондона - станет там жить по-новому. Эта новая жизнь представлялась Раджалу почему-то очень легкой, подобной порханию Эо, любимой птицы Милы. "Когда-то я был ваганом", - так скажет Нова в один прекрасный день какому-нибудь своему бледнокожему спутнику, проходя мимо ваганских мальчишек, дерущихся на потеху публики на деревянных мечах.
      Потом Раджал подумал: "А я всегда останусь ваганом". О да, он мог бы прятать клеймо, красный рубец в паху, отметину, которую носили все мужчины-ваганы. Именно в пах ударил темного бога Короса его брат Терон. Раджал знал о том, что есть ваганы, которых от эджландцев отличает только это клеймо - ваганы с бледной, почти белой кожей, которые могут выдавать себя в худшем случае за зензанцев. Но Раджал всегда останется ваганом, и только ваганом.
      Отметина в паху напомнила о себе жгучей, пульсирующей болью. Он слышал о том, что такие боли случаются у юношей в годы четвертого цикла. А некоторые говорили, будто отметина порой болит всю жизнь. Раджал злился на Короса. Он-то почему должен был страдать из-за глупости древнего бога? Но в "Эль-Ороконе" было написано о том, что дети Короса должны страдать, ибо это их бог вмешался в план сотворения мира и нарушил его. И если некоторые, в том числе и Великая Мать, верили, что настанет время, когда страданиям ваганов придет конец, то разве легко было другим поверить в это?
      Они всегда страдали, во все времена.
      Тут Раджал задал Нове неожиданный вопрос:
      - Ты ведь наврал про "Серебряные маски"?
      Джем, не отрывавший взгляда от того места, где прежде стояла Мила, озаренная солнцем, вспоминал о тех временах, когда Раджал рассказывал ему об этой труппе, о том, какие талантливые в ней актеры, какая у них слава, как они богаты. Для Раджала они были богами. Джему ужасно хотелось рассказать другу правду, но что-то остановило его. Не то чтобы сострадание - нет, скорее осторожность. Ему показалось, что в столпе света задрожали, заколебались очертания каких-то прозрачных существ.
      Джем не стал оборачиваться.
      - Я увидел, что они едут, - негромко проговорил он. - Издалека увидел. Роскошная карета, цветов Короса, с королевским гербом на дверце - ну, словно видение из времен Элдрика, когда бывали пышные парады...
      Глаза Раджала сверкнули.
      - Издалека, говоришь?
      Для него "Серебряные маски" всегда были фантазией. Теперь они стали казаться настоящими. Наверное, именно в этот миг он принял решение: "Я попаду в эту труппу".
      Но как?
      Раджал поднялся.
      - А как ты в город вернулся?
      - Через грузовые ворота. Там, где ты меня встретил. Там легко пробраться в город, Радж. Всякую всячину, которую в город везут, синемундирники пропускают, глядя на нее сквозь пальцы. И никого они не опасаются...
      - Неужто и зензанцев не опасаются? А ходят слухи о новой войне...
      Джем отозвался еле слышно:
      - Что-то надвигается. Но почему-то мне кажется, что дело не в Зензане.
      Раджал подошел к Джему, коснулся его руки. За те сезоны, что они странствовали вместе, его друг вытянулся, осунулся, стал крепче. В его облике появились едва уловимые черты мужской зрелости. Этому Раджал тоже мог бы позавидовать, но сейчас он не завидовал этому. В конце концов, очень скоро они должны были расстаться.
      "Он - мой брат".
      - О чем ты? Ты что-то знаешь, да? Скажи мне, кто ты такой...
      Совсем близко послышался барабанный бой.
      - Синемундирники! - сверкнул глазами Джем. Выходит, они находились не в чаще леса, а довольно близко от дороги? Да, дорога, ведущая от Варби к Голлуху-на-Холме, пролегала неподалеку. - Но где же Мила?
      Тир-лир-лир-ли-ли!
      А куда подевалась птица? Голосок Эо звучал пискляво, встревоженно, казался каким-то нереальным.
      - Быстрее!
      Джем первым сорвался с места. Мальчики бежали по лесу. На поляне снова стало тихо-тихо, только потрескивали на ветру ветки, тихо опадали хвоинки да слышалось шуршание жуков под корой.
      И только белка, вдруг замершая на стволе сосны, увидела, как снова стали ярче проникшие сквозь густую хвою острые лучи солнца, как внутри столпа света проступили призрачные лица и странно очерченными губами произнесли слова:
      ВАРБИ ЖДУТ
      Ритмичный храп Умбекки зазвучал снова, теперь он стал громче. Но Ката уже к нему не прислушивалась. Она изумленно смотрела на своего гостя. Стиль его речи ее странно волновал. У нее мелькнула мысль о том, что на самом деле они с ним наедине.
      Что бы по этому поводу сказала Джели?
      На пальце капитана сверкнул перстень с аметистом. Он сунул руку за лацкан мундира и вытащил небольшую плоскую серебряную коробочку. Открыв крышку, он вынул из портсигара сигаретку.
      - Не возражаете, мисс Вильдроп?
      Ката покачала головой.
      - Правда, красивая вещица? Хотите взглянуть?
      Капитан протянул ей портсигар. Ката с волнением взяла его, пробежалась кончиками пальцев по резной крышке, потрогала замочек. На обратной стороне портсигара были выгравированы написанные бисерным почерком строки:
      Прими в подарок, милый друг,
      Вещицу памятную эту.
      Когда закуришь сигарету,
      Ты обо мне припомнишь вдруг.
      Тут крылся какой-то намек. Ката не поняла какой, но на всякий случай понимающе улыбнулась. Она взрослела на глазах, и это пугало ее. Неужели это и есть приближение совершеннолетия?
      В воздухе заклубился серо-голубой дымок.
      - Ах, мисс Вильдроп, я понимаю, о чем вы думаете.
      Но на самом деле капитан этого не понимал.
      - Мое имя - то есть имя моего дядюшки - вам ни о чем не скажет. Слава преходяща, увы! Вы молоды, мисс Вильдроп, и ваша молодость прекрасна, но если бы на ваших плечах лежал груз прожитых лет, вы, быть может, и припомнили бы дни славы моего дядюшки. Вам он кажется накрашенным старым дураком, но...
      - Капитан, вовсе нет!
      - Да, мисс Вильдроп, да, и не стоит лгать из вежливости. - Капитан, улыбаясь, взял Кату за руку. - Давайте раскроем друг другу сердца. Юность, мисс Вильдроп, это цветок, которому суждено быстро отцвести и увянуть. Если бы вам удалось увидеть моего дядюшку в годы правления королевы-регентши, перед вами предстал бы мужчина, который был украшением Варби. Бедняга достоин сожаления, но всегда должен быть кто-то, чья слава осталась позади, потому что найдется и другой, чья слава, наоборот, впереди. Быть может, именно сейчас я лицезрю перед собой именно такую особу?
      Глаза капитана предательски блеснули. На миг их взгляды встретились.
      Ката вскочила. Горло ее сдавили рыдания.
      - Капитан, вы смеетесь надо мной! Вы говорили, что ваш дядюшка рассказал вам о том, что случилось в Курортном Зале!
      Она подошла к окну, чувствуя, что вот-вот расплачется. Но капитан уже был рядом с ней. Он взял ее за руку. Развернул к себе.
      - Милая мисс Вильдроп, вы так юны, так юны! Неужели вы верите в то, что глупые события одного-единственного дня способны омрачить счастье, которое непременно дарует вам судьба? Поверьте, свет предложил мне куда более суровые испытания. Поверьте мне, послушайте меня, милая девочка, и утрите слезы. Сегодня о вас судачит весь Варби, но очень скоро - в этом я уверен, как в том, что завтра утром взойдет солнце - внимание высокосветской публики переключится на еще какое-нибудь глупое происшествие. Нет, мисс Вильдроп, этот мир лежит перед вами. Берите же его, заключите его в объятия!
      Кате трудно было что-либо возразить. Капитан крепко держал ее за руки. Глаза его сверкали, его губы тянулись к ее губам. Ката вдруг испугалась. Кончики его напомаженных усов щекотали ее лицо. Она бы и сама стала вырываться, но тут ей на помощь неожиданно пришел стук в дверь.
      - Госпожа Вильдроп! Госпожа Вильдроп!
      Капитан отпустил Кату, и они проворно отпрянули - как раз вовремя. Умбекка мгновенно открыла глаза, ее многочисленные подбородки встревоженно заколыхались. Увидев капитана, она ахнула:
      - Сэр! Что это значит?
      Тут распахнулась дверь.
      - Вдова Воксвелл, ну, пожалуйста!
      Нирри беспомощно пыталась удержать гостью, но та, забыв о каких-либо правилах этикета, прошмыгнула в комнату мимо нее. Рыдая, вдова упала на пол.
      - Ну, что еще?! - взвыла Умбекка. - Что еще могло случиться?
      Морщась от боли в укушенной лодыжке, она попыталась подняться.
      Капитан поспешил к ней и заботливо усадил на место, после чего склонился к распростертой на полу вдове.
      - Любезная госпожа, что вас так опечалило? Умоляю, скажите нам, в чем дело?
      Ответом ему был поток бессвязных слов, рыдания, слезы. Наконец стали прорываться более или менее осмысленные фразы типа: "Она ушла, ушла... " или "Моя бедная, бедная Пеллисента!"
      Умбекка простонала:
      - Случилось нечто ужасное, я так и предполагала!
      Морщась от боли, толстуха опустилась на колени и принялась щипать и хлопать по щекам вдову Воксвелл.
      - Бертен, Бертен, скажи нам, что случилось?!
      Бедная вдова не в силах была проронить ни слова. Все стало ясно мгновение спустя, когда капитану удалось взять из онемевших пальцев несчастной женщины скомканную записку.
      Мисс Пеллисента Пеллигрю у нас в плену. 10 000 эпикрон - или девушка умрет. Подробности - письмом.
      ВАРБИ ЖДУТ.
      ГЛАВА 15
      ХИЖИНА Б ЛЕСУ
      - Полк из Тарна.
      - Ирионский?
      - Пятый.
      - Далеко же они забрались.
      - Что-то надвигается.
      - Я же тебе сказал: что-то не так в Зензане.
      - Неужто правда...
      Джем напряженно, сухо шептал. Раджал отвечал ему сквозь стиснутые зубы. Друзья залегли в кустах на краю леса и наблюдали за дорогой, по которой под визг волынок и барабанный бой топали грязные ботинки. Холодно поблескивали на солнце пуговицы, кокарды и штыки.
      - Эй, вы там! В ногу! - рявкнул кто-то из младших командиров.
      Трепетали на ветру синие штандарты. В арьергарде колонны усталые лошади тащили повозки.
      Пятый полк тарнских королевских фузилеров шагал в гору, продвигаясь к Голлуху.
      - Но где же Мила?
      - Она наверняка перебежала дорогу. Побежала-то она в эту сторону.
      Только тогда, когда мимо, грохоча, проехала последняя повозка, мальчики решились покинуть свое укрытие. По другую сторону от дороги лес рос гуще, склон резко уходил вверх, к скалистой вершине холма, где располагалась крепость Голлух. Вдалеке постепенно таяли звуки волынки и барабанов.
      А потом послышалось чириканье Эо.
      - Туда, - сказал Джем.
      - Мила! Сестрица Мила!
      Неожиданно они вышли к лесной бревенчатой хижине, прилепившейся к скальному склону. Она была так густо увита лианами, что легко можно было мимо пройти, не заметив. Хижина, должно быть, пустовала многие годы, но сейчас из трубы поднималась струйка дыма.
      - Вон она, - сказал Джем.
      - Эо?
      Джем указал на лиану. Над дверью хижины сидела радужная птица Милы, но теперь она молчала, спрятав клювик в перышках на груди. Такую позу птица принимала после того, как умолкала, созвав зрителей на представление.
      - Но где же моя сестра? - растерянно проговорил Раджал.
      - Дверь открыта.
      Перешептываясь, друзья боязливо направились к хижине. Вокруг густо разрослись кусты и травы, но к хижине вела хорошо утоптанная тропа, а по тому, как примята была трава, можно было догадаться, что не так давно тут проехал экипаж.
      - Сестрица Мила!
      Раджал вошел в хижину первым. Ржавые петли жалобно застонали. Огонь в очаге был готов угаснуть. Алыми янтарями тлели угли, сквозь щели между ставнями едва поглядывала зелень леса. Но даже в полумраке можно было догадаться о том, что это не хижина дровосека и не охотничий домик.
      Комната была обставлена богатой резной мебелью.
      - Ты только посмотри!
      Друзья изумленно передвигались по комнате, проводя руками по изгибам изящного шезлонга, по спинкам обтянутых атласом стульев, по мраморным полкам, крышкам столиков, украшенных маркетри и мозаикой. Где-то мерно тикали часы с гирями. Грубый дощатый пол покрывали толстые мягкие ковры, поблескивали золоченые рамы развешанных по стенам портретов.
      - Что же это за место такое?
      Джем распахнул ставни. В комнате стало светлее. Если сначала комната произвела на мальчиков впечатление необычайной роскоши, то при свете стало ясно, что роскошь эта весьма иллюзорна.
      Мебель была расставлена как попало, и вся была старая, поцарапанная и потускневшая. Обивка местами порвалась, полировка потрескалась. Все эти вещи почти наверняка были куплены на аукционе при распродаже имущества какого-нибудь разорившегося аристократа. На полировке тут и там темнели потеки вина, напоминавшие струйки запекшейся крови. На нескольких столиках и на мягком диване красовались остатки пиршеств - обглоданные куриные кости, недоеденные бисквиты. Пробираясь между стульями, Джем запнулся о крышку для блюда, которая издала колокольный звон.