Бог Агонис.
      Леди Имагента.
      За алтарем возвышается каменная, изукрашенная резьбой кафедра, на которой лежит тяжеленный фолиант. Это священная книга "Эль-Орокон". Только на ее страницах запечатлен подобный союз Агониса и Имагенты. Они никогда не были вместе, их соединение лишь предсказано. Тогда, когда бог Агонис разыщет свою утраченную возлюбленную, мир возродится. В это верят те, кто поклоняется Агонису.
      По крайней мере, те, кто поклоняется ему с чистым сердцем.
      Другие говорят о пяти кристаллах.
      Губы убийцы кривятся в усмешке. Однако это не усмешка снисходительного победителя.
      - Имагента, - печально произносит он. - О Имагента...
      Только теперь он совершает поклон, смиренно склоняет голову перед женщиной-святыней.
      За его спиной в темноту уходят бесчисленные ряды скамей, высокие колонны, древние барельефы и гробницы. Этот храм самый большой и прекрасный в мире - по меньше мере в том мире, который знаком эджландцам. Здесь находятся гробницы сотни королев и королей. Здесь некогда сочетались браком сотни королей и королев. Здесь многие поколения эджландцев во времена печали и во времена радости возносили к своему божеству общие молитвы. Если бы можно было представить народ страны в виде выпаренного из воды вещества, то это вещество, самая его суть, сосредоточено здесь, запечатлено в древних стропилах и каменных плитах. Если бы здесь, словно в сокровищнице, могла храниться надежда и вера, то этот храм и есть такая сокровищница.
      Кто бы посмел посягнуть на святость этого храма?
      Убийца выходит из забытья. Ему надо спешить! Пройдя в глубь алтаря, он входит в нишу и открывает потайную панель. По винтовой лестнице он спускается в глубочайшее подземелье под храмом. Сырые, страшные стены освещает пламя факелов.
      Глубоко под храмом расположена подземная церковь. Она совсем другая, такой не встретишь наверху. Здесь есть, правда, и скамьи, и алтарь, и даже своя община. Но кому... или чему... здесь поклоняются?
      Покрытые клобуками головы поворачиваются на звук шагов. Сверкнув глазами, убийца довольным взглядом обводит собравшихся.
      Десять... пятнадцать... двадцать... двадцать четыре.
      Он последний. Все остальные члены Братства на месте.
      Убийца проворно набрасывает на голову клобук и занимает свое место на дальней скамье.
      Как его имя?
      Это тот самый человек, что именует себя лордом Эмпстером. Лордом Натаниэлем Эмпстером.
      В ту ночь Кате приснился волнующий сон.
      Вообще тревожные сны ей снились часто. Во снах она видела себя в самых странных местах и вела себя пугающе. Много раз ей снилось, как она бежит по лесу - босая, одетая в безобразные лохмотья. Сучья и ветки царапали ее плечи и бедра, но она не ощущала боли, а только неизбывную радость. Порой ей снилась усыпанная лепестками цветов поляна, где к ней, будто давние друзья, подлетали птицы, подходили медведи и лисы. Во сне Кате казалось, что она умеет с ними разговаривать, а они - с ней.
      Как-то раз ей приснился загадочный полосатый зверь, чья шкура вспыхивала желтым огнем, когда он шел по подлеску. А потом этот зверь страшный тигр! - ткнулся мордой в ее руки, и она обнимала его, и гладила, и целовала! Потом... потом несколько ночей подряд снился странный юноша, который лежал рядом с нею. Он был обнажен, и его кожа и волосы были такими светлыми, какими не были ни у кого из знакомых Каты. Во сне она ласкала этого юношу с удивительной страстью - со страстью, от которой она сама вся дрожала и рыдала.
      Такие сны для невинной девушки постыдны, но, проснувшись, Ката очень быстро избавлялась от стыда и мечтала только о том, чтобы снова предаться страстным фантазиям.
      И все же порой ей снились сны, которые ее по-настоящему пугали. Однажды... нет, не однажды, а несколько раз Кате снился старик, прятавший лицо под низко надвинутым капюшоном. Она бежала навстречу ему по лесу, и сердце ее радостно билось, но когда он отбрасывал капюшон, радость девушки сменялась страхом, потому что на месте глаз у старика зияли черные провалы.
      Но сегодня ночью Кате приснился совсем другой сон.
      Сегодня ей приснилась Пелли Пеллигрю.
      Во сне Ката ехала в закрытой карете. Колеса вертелись быстро, с оглушительным плеском преодолевали лужи, карета мчалась по улицам. Неестественно громко звучал и топот конских копыт.
      Стефель щелкнул бичом.
      Быстрее!
      И тут Ката поняла. Они гнались за "стрелой"!
      Громыхнул гром. Карета промчалась под аркой городских ворот и выехала на раскисшую от дождя равнину. В сумерках трава казалась изумрудно-зеленой. Ката, вдохнув, как бы приняла внутрь себя весь мир - высокие холмы и быстрый бег протекавшей в низине реки. Она увидела позади стены Варби, а впереди - раскачивающиеся под ветром ивы. Карета приближалась к крутому повороту Петли Воспера. Лицо тетки Умбекки было обезображено страхом. Она отчаянно колотила по потолку кареты, пытаясь достучаться до Стефеля.
      Скорее, скорее...
      Ката была в восторге. Она высунулась из окошка чуть ли не по пояс, а тетка, которой, по идее, следовало бы втащить ее обратно, сжалась в комок, став похожей на жирную черную курицу, смешно попрыгивающую на сиденье.
      Потом она пискнула:
      - Детка, ты их видишь?
      Сначала Ката видела тех, за кем они гнались: вроде бы впереди мелькал белый кружевной зонтик Пелли. А потом вдруг "стрела" совершенно исчезла из виду.
      А они не могли больше гнаться на такой скорости. Густая грязь засасывала колеса. Дорога стала такой же, как небо, - черной, зловещей. Испуганно ржали лошади. Карета резко содрогнулась.
      - Стефель! - взвизгнула Умбекка. - Стефель!!!
      - Госпожа! - В окошке вдруг возникло перевернутое смуглое морщинистое лицо, чем-то похожее на мордочку летучей мыши. - Госпожа, нам надо повернуть... вернуться... вернуться... вернуться...
      Голос превратился в писк, мерный и бессмысленный.
      Ката не слушала. Глядя мимо лица Стефеля, она смотрит на что-то... нет - на кого-то. Это фигура у дороги. Это женщина, которая кружится под дождем, раскинув руки в стороны. Мокрые волосы прилипли к ее голове и плечам, ткань мокрого платья облепила округлости грудей. Забыв обо всем на свете, женщина запрокинула голову, разжала губы, словно хотела напиться дождя. Это могло быть видение. Это могла быть галлюцинация. Еще несколько мгновений - и Ката поняла, в чем дело.
      Это была она.
      Издалека доносился до нее голос тетки: "Вернись! Вернись!" Но она не возвращалась. Она не могла вернуться. Ее охватил экстаз. Темно-лиловое, почти черное небо вертелось над ее головой, словно воронка смерча. Она кружилась, кружилась, пока намокший подол платья не стал тяжелым от налипшей грязи и не запутался у нее в ногах. Она оступилась и упала, но поднялась, хохоча, и сбросила туфли. Как прекрасно было ступать по мягкой, податливой земле!
      А потом появился всадник.
      Ката убегала от него и вдруг застыла на месте. Сначала она приняла всадника за господина Бергроува, но нет, это был солдат. Он гнал коня сквозь дождь, а поперек седла лежал какой-то человек. Ката почувствовала, как тревожным набатом колотится ее сердце. С трудом расслышала она сквозь шум дождя голос всадника: "Случилось несчастье... "
      Всадник неуклюже спешился и пошел навстречу Кате, держа на руках неподвижное тело. Ката только смотрела на него, не отрываясь. Она не могла ни думать, ни что-либо чувствовать. А в следующее мгновение она поняла, что случилось. На руках у солдата лежала женщина в муслиновом платье.
      По русым волосам стекала кровь.
      Какому же божеству поклонялось Братство? В глубоком подземелье под храмом, в тайном склепе раздается зловещее пение, сопровождаемое притоптыванием. Звуки отлетают от сводов многократным эхом.
      Лорд Эмпстер, как и все прочие, сначала произносит слова совсем негромко, потом начинает выкрикивать, как отчаянную мантру:
      О всемогущий, явись нам скорей,
      Пламенем жарким спали этот мир!
      В волнах потопа его утопи,
      О всемогущий, его не жалей!
      Алою кровью залей!
      Кто-то тебя Сассорохом зовет,
      Нам же ты ведом под именем ТОТ!
      ТОТ, появись, обрети бытие,
      Вновь произносим мы имя твое!
      О всемогущий, явись, наш кумир!
      В пламени жарком спали этот мир!
      Пение звучит и звучит... и вдруг обрывается.
      В алтаре стоит, раскинув руки, некто высокий, худой, аскетичный, весь в белом. Нет, это не божество, это глава секты, но он очень похож на злое божество. Его взгляд, обжигающий жарче пламени факелов, окружает белую фигуру таинственным сиянием. За его спиной задернут плотный занавес. Время от времени занавес приоткрывается, и тогда становится видно огромное зеркало. Белая фигура, судя по всему, вскоре должна исчезнуть за занавесом.
      Но сначала глава секты должен что-то сказать. Он запрокидывает голову. Лицо его ослепительно бело.
      - Братья! - восклицает он. - Мы вновь собрались здесь в то время, когда лик Лунной Дамы горит для нас в небе, словно маяк. В чем ее тоска, в чем ее боль, как не в том, чтобы однажды снова стать истинной богиней для этого прогнившего мира? Ибо что такое луна, как не отраженное в зеркале дитя, которое ждет, когда о нем, наконец, вспомнят? И кто мы для нее, как не такие же дети, испуганные и забытые, прячущиеся в темноте? Когда умирающий глупец, верховный бог, рассеял по свету свои создания, ударяя по Камню Бытия и Небытия, разве владела им забота о тех, кого он сотворил? Нет! Разве была у него иная цель, кроме той, чтобы породить того, кого он сотворил по своему образу и подобию - бледнолицего и сладкоречивого сына, который повторял за ним все его слова, его предсмертный бред? Но только Агонису, лживому Агонису верховный бог дозволил восседать рядом с ним в золотом дворце. Но ни верховному богу, ни его глупому сыну Агонису не удалось совладать с силами, которые они отвергли! О нет, они не сумели совладать с могущественным ТОТОМ!
      Жрец оборачивается к занавесу. Занавес раскачивается, как под сильным ветром. Откуда может взяться ветер здесь, под землей? Темная ткань вспучивается, раскачивается, пульсирует, дрожит. На нее воздействует сила, исходящая от зеркала.
      Из темноты, окутавшей дальние скамьи, взволнованно, нетерпеливо смотрит на занавес человек, называющий себя лордом Эмпстером. Приближается мгновение наивысшего экстаза, время жертвоприношения, воплей, кровопролития. Из-за этого сердце лорда Эмпстера бешено колотится. Сколько раз уже он видел этот ритуал? Это не имеет значения. Он всегда весь горит от возбуждения при первом взгляде на антибожество.
      Теперь в любое мгновение можно ожидать явления Тота-Вексрага, услышать его крик из жуткого Царства Небытия.
      Жрец восклицает:
      - О всемогущий, не раз во многих обличьях удавалось тебе преодолеть Врата Бытия, так страстно желаешь ты вернуться и занять свое место в этом мире! О ВЕЛИКИЙ МАГ, чье колдовство уничтожило Долину Орока, повергло в Отчаяние лживого Агониса, вернись же теперь, дабы довершить начатое тобою! Изгнанный из Орока - ты, которому следовало бы стать величайшим из богов, и который вместо этого даже был лишен права ходить по коридорам отцовского дворца, - близится твое время, скоро ты вернешься к нам в сем могуществе своем! О да, величайший из отвергнутых созданий, близится к концу Эпоха Покаяния! Приди к нам, приди к твоим братьям по вере, согрей нас языками твоего очистительного пламени! О, да приблизится явление твое, о всемогущий, о величайший, о благословенный Тот-Вексраг!
      С этими словами жрец разворачивается к занавесу и раздергивает его. Алтарь окутывает едкий дым. Слышится неблагозвучное пение, зловещие звуки. И вот, наконец, в зеркале появляется жуткий лик!
      Рыдая и вопя, члены Братства падают ниц. Но этим они не умилостивят свое божество. Глядя на них из зеркала, Тот-Вексраг обрушивает на них упреки:
      - Тупицы, злобные тупицы! Вы купаетесь в роскоши, вы валяетесь в ней, словно свиньи в лужах, и вы смеете мечтать о том, чтобы я вам явился? Какое вам дело до моих страданий? Разве вы помните о том, что я закован, пленен в Небытии, что я превращен в это отвратительное создание? Разве вы забыли о том, что мне не освободиться до тех пор, пока не будет найден Ключ к Орокону? Где Ключ? Приведите его ко мне! Приведите его ко мне!
      Жрец восклицает:
      - О величайший! Ключ по-прежнему скрыт от нас. И как может быть иначе, если Кристалл Короса, подброшенный в небеса отцом всех богов, утрачен и ни одному человеку до сих пор не удалось найти его? Но разве не написано в пророчестве о том, что Ключ скоро будет явлен нам, что скоро, очень скоро он сам к нам явится? Уже теперь, как и было предсказано, Дитя Судьбы начало свои странствия! Уже теперь по свету скитается тот, кто обладает Кристаллом Короса!
      Жуткий, визгливый вопль. От него едва не трескается стекло зеркала.
      - Что мне за дело до вашего пророчества?! Какое мне дело до ваших обещаний? Вы что, предали меня? Если бы вы были мне верны, вы бы разнесли свой мир на куски, вы бы осушили реки, камня на камня не оставили бы от самых высоких гор, чтобы привезти ко мне Ключ к Орокону! Будь у меня Ключ, я бы смог освободиться от оков! Будь у меня Ключ, я смог бы собрать все кристаллы! Тогда власть моя стала бы безграничной и вечной! Тогда мне поклонились бы все и вся! Все творения Орока я подверг бы уничтожению, я бы изничтожил всех пятерых его мерзопакостных детей! Ключ, тупицы! Приведите мне Ключ!
      Так бывает всегда. Антибожество всегда изливает на людей свою ярость, обрушивается на них так, словно они - его лютые враги. В отчаянии пытается жрец ублажить Тота-Вексрага. Но ни молитвы, ни увещевания тому не нужны. Поспешно к алтарю подводят жертву - мальчика со связанными руками и заткнутым кляпом ртом. Это совсем маленький мальчик, какой-то нищий, уличный попрошайка. Жрец в белом балахоне срывает с него путы. Мальчик раздет донага. Члены Братства, помогающие жрецу и одетые в черное, укладывают мальчика на каменную плиту, а жрец вынимает из складок балахона кинжал. Жуткие крики мальчика разрывают тишину подземелья.
      С ослепительной вспышкой опускается кинжал, вспарывает нежную юную плоть. Из вспоротого живота вываливаются кишки. Вождь выпрямляется, держа на ладонях почки, легкие, печень жертвы. На камни капает кровь. Наконец он преподносит своему божеству подрагивающее сердце.
      Но и тогда, когда со звоном падает на каменные плиты обагренный кровью кинжал, когда балахон жреца из белого становится алым, а с алтаря стекают красные струйки, и тогда недоволен страшный бог, чей лик предстает в зеркале. Бывали случаи, когда удавалось ублажить его хотя бы на краткий миг, порадовать его той злобной силой, которая высвобождалась в момент жертвоприношения. Тот-Вексраг как бы видел в этом пролог к своему грядущему воцарению.
      Но теперь ублажить его не удалось.
      - Тупицы! Этот мальчишка ничего не стоит! Разве он Ключ к Орокону?
      - О благословенный, но пробьет час, мы приведем тебе и Ключ!
      - Снова ждать? Я ждал уже довольно!
      Рыдая, жрец падает на колени.
      - Но подожди еще хоть немного! Не успеет настать новый цикл, как ты сможешь вернуться в этот мир! Судьба свершается уже сейчас, в эти самые мгновения! Еще несколько лун, совсем немного...
      Но тут бог, чей лик запечатлен в колдовском зеркале, вопит громче и пронзительнее, чем кричал приносимый в жертву мальчик. Он кричит о том, что он умирает, что все эти люди убивают его, он дико вопит о том единственном, что он жаждет обрести:
      - Ключ, тупицы! Приведите мне Ключ к Орокону!
      ГЛАВА 11
      ПРЕСЛОВУТАЯ
      - Мисс Ката! Мисс Ката!
      Ката очнулась. Нирри трясла ее за плечо, низко наклонившись над нею. Видно было, что служанка сильно встревожена. Ката потерла глаза. У нее затекли и замерзли ноги и руки. Оказывается, она уснула, сидя в кресле у погасшего камина. В щелочку между шторами пробивался бледный дневной свет. С площади слышался призывный звон храмовых колоколов.
      - Что это вы такое удумали - в кресле заснули? Ох, надо было зайти да проверить! Вставайте же, мисс Ката, на службу опоздаете!
      В это утро Ката одевалась как полусонная. Настроение у нее было странное. Платье, в котором ей следовало ходить на службу в храм, с самого начала вызывало у нее отвращение. Она считала его уродливым и старомодным. Других девушек не заставляли носить черные церковные платья и чепцы, похожие на ведерко для угля, не заставляли носить на груди золотой Круг Агониса.
      Нирри на этот счет только руками разводила, хоть и сочувствовала Кате. К тому же черный чепец вовсе не был похож на ведерко для угля, и вдобавок разве на мисс Пелли Пеллигрю не будет точно такой же? "Будет вам, мисс Ката, - частенько говаривала Нирри, - вы у нас барышня рес-пек-табельная. И одеваться должны, как полагается - как рес-пек-та-бельная барышня строгих правил".
      Ката порой изводила служанку. Нирри втайне восторгалась мятежным духом девушки, но старалась этого не показывать. Ката и так уже задавала очень странные вопросы. "Нирри, а расскажи мне про то время, когда я была маленькая. Как тогда все было?" Или, скажем: "Нирри, а до болезни... какая я была?" Ну что ей могла ответить Нирри? О, она могла бы многое рассказать... Но нет - это было невозможно. Хозяйка то и дело напоминала: "Ни при каких обстоятельствах девочка не должна узнать о своем постыдном прошлом! Тебе понятно, девчонка?"
      Порой Нирри так хотелось проговориться и выложить Кате всю правду. Но это было слишком рискованно. Тогда бы хозяйка, эта злобная старая корова, сразу бы рассчитала Нирри. И что бы тогда с ней стало? Без рекомендательного письма Нирри ни за что не отыскать приличную работу. Нет, она должна была лгать. У Нирри был дружок, он служил в армии, и она надеялась, что в один прекрасный день выйдет за него замуж. Ей нужно было работать, сохранять хорошую репутацию и откладывать денежки.
      Но ей было неловко из-за того, что приходилось все время обманывать Кату. Когда в их дом попала эта обезумевшая девочка, Нирри была напугана, но очень скоро полюбила Кату, полюбила так же сильно, как сильно ненавидела свою жирную и злобную хозяйку.
      Порой Нирри мечтала о том, чтобы убежать из дома Умбекки вместе с Катой.
      Но это была всего лишь мечта. Только мечта, не более.
      - Ну вот, мисс Ката. Вы готовы!
      - А? О... да, да.
      Словно сомнамбула, Ката подошла к столику и взяла молитвенник в кожаном переплете. Нирри недоумевающе смотрела на нее. Да что же такое, в самом деле, случилось с Катой?
      Но и Умбекка сегодня была какая-то подавленная, непохожая на себя. Обычно она отправлялась в храм Агониса напыщенная, горделивая. По лестнице они спустились молча. Светило яркое, лимонно-желтое солнце, в утреннем воздухе звучал мелодичный перезвон колоколов. Площадь запрудили экипажи. Высокосветские особы направлялись к высоким створкам ворот варбийского храма. Ката рассеянно скользила взглядом по толпе. Дама в кринолине, девчушка в платье из топорщащейся тафты, синемундирник с высокими эполетами...
      С той же рассеянностью она посмотрела и на юношу-пажа в перепачканном плаще, который торопливо шел ей навстречу через площадь. Лишь на миг, на странный, томительный миг их взгляды встретились, а в следующее мгновение в глазах юноши мелькнуло разочарование. Быть может, этот юноша тоже видел сегодня прекрасный сон и теперь его сон оборвался. В руке он сжимал широкополую шляпу. Вдруг пальцы его разжались, шляпа выпала и медленно покатилась по мостовой.
      Лицо Каты осталось равнодушным. В другой день, быть может, что-то и шевельнулось бы в ее душе. Теперь же она только смотрела, все видела, но ничего не понимала.
      Но она не видела женщину в зеленом платье, которая стояла у окна в доме напротив. Это было окно дома Пелли Пеллигрю, но женщина была не Пелли и не вдова Воксвелл. Зловещая дама пристально смотрела на юношу. Она словно чувствовала, что он может ей чем-то грозить.
      Глаза ее полыхнули зеленым огнем, мгновение истекло. И в толпе тут же послышался крик:
      - Вот он! Держи его!
      Растрепанный паж обернулся и припустил бегом. За ним следом устремился слуга в желтом бархатном камзоле и какой-то юноша, закутанный в одеяло.
      - Подумать только! Какая распущенность! - проворчала Умбекка, которая не успела толком разглядеть юношу, за которым бросилась погоня.
      Только Нирри, тащившаяся позади, успела уловить крошечную искорку истины. Этот юноша... он был так похож на господина Джема! Нирри чуть в обморок не упала.
      Но нет, это было невозможно. Бедный господин Джем умер.
      Поднимаясь по ступеням храма, Ката обернулась и посмотрела на площадь. Пелли нигде не было видно. В дни Канунов Пелли и вдова Воксвелл всегда догоняли их на ступенях, и в храм они входили все вместе. Сегодня же пришла только вдова. Она шла потупившись, лицо у нее было еще более тоскливое, чем обычно.
      - Где Пелли? - спросила Ката.
      Ответа не последовало. Началась служба. Из открытых дверей доносились величественные звуки органа, паства рассаживалась по скамьям. К высокому сводчатому потолку взлетели хвалебные восклицания. Ката рассеянно открыла молитвенник и устремила взгляд к алтарю.
      Восхвалим, восхвалим, восхвалим,
      Владычицу нашу восхвалим!
      На Кату нахлынули воспоминания. Она вдруг увидела себя в другом храме... Тогда она медленно обернулась и увидела, как по проходу между скамьями несут длинный блестящий ящик. Это было вскоре после болезни Каты, и она многого еще не понимала. В ящике, как ей объяснили, лежала леди Элабет, но Ката понятия не имела о том, что это за леди. Она только знала, что ей грустно и тоскливо.
      Теперь ею овладела иная грусть. Она снова обернулась и почти воочию увидела другой гроб... гроб Пелли, который несли к алтарю. Бедняжка Пелли. В такую ночь кататься по Петле Воспера - это было истинное безумие... Еще мгновение, пока не отступило жуткое видение, Ката почти не сомневалась, что она действительно в эту ночь стала свидетельницей страшной трагедии.
      В дверях послышался шум. Обернувшись, Ката увидела... нет, не похоронную процессию. Люди шептались, ахали. Две прекрасно одетые дамы, опоздавшие на службу, шли по проходу царственной походкой. Одна была одета в роскошное изумрудно-зеленое атласное платье. Лицо ее было закрыто темной вуалью, свисавшей с полей фантастически красивой шляпы. На ее согнутой в локте руке восседала маленькая белая собачонка, время от времени зевающая.
      Вторая дама была тоньше и моложе, и вид у нее был не такой уж надменный. На ней было светло-зеленое платье, расшитое серебряными нитями. Она вела себя так, словно все было для нее ново, и во всем старалась подражать своей госпоже. Пожалуй, она была даже несколько неуклюжа, но именно эта дама, а не та, что была постарше, поразила Кату.
      Потому что это была никакая не дама. Это была Пелли Пеллигрю.
      Парк Элдрика.
      Не все высокосветское общество отправилось на службу в храм. В сыром полумраке тенистой аллеи Полти - вернее, капитан Фоксбейн - достал карманные часы и недовольно скривил губы. Затем он пригладил темный парик, поправил кончики наклеенных черных усов. Вот ведь какая негодяйка эта маленькая мисс Квисто! Заставлять ждать такого блестящего кавалера! Уж могла бы вырваться из дому!
      Желание переполняло Полти. Прошлой ночью он снова мечтал о Катаэйн... о хорошенькой маленькой Катаэйн, такой близкой и такой далекой. Время от времени он раздумывал над тем, что в образе Фойса Фоксбейна он мог бы как-то приблизиться к девушке, но это было трудно, очень трудно и очень опасно. О, как он стремился к своей милой сводной сестрице! После того как Воксвелл свершил обряд злого колдовства, Полти так надеялся на то, что эта девушка станет принадлежать ему безраздельно! Разве могла она тогда, когда все воспоминания о прошлом были стерты из ее разума, отвергнуть своего добродетельного братца? Тогда воображение Полти рисовало радужные картины будущего. Он представлял, как легко поведет ее: "Пойдем же, сестрица, пойдем. Мы преодолеем этот лабиринт... " - и выведет в итоге к новым восторгам.
      Ничего из его мечтаний не вышло. Как же он проклинал на все лады эту старую корову Умбекку! И как ей только взбрела в голову такая блажь превратить одичалую девчонку в светскую даму? Бывало, Полти хохотал до слез, размышляя над бредовыми идеями своей мачехи. Он представлял, как бы она побледнела, как бы жутко стала стонать, если бы узнала правду о том, насколько невинна ее милая приемная дочурка! Иногда Полти подмывало взять да и выложить Умбекке все начистоту, чтобы злорадно полюбоваться на то, как покраснеет ее жирная рожа и лопнет от злости. Полти не сомневался в том, что все так и вышло бы, если бы она узнала о том, как ее добродетельный пасынок (в ту пору сущий новичок в любовных утехах) в свое время целый сезон наведывался в комнатушку над "Ленивым тигром", где добрая женщина Винда Трош держала свою лучшую девочку-кокотку.
      Конечно, поначалу Полти не знал о том, что Долли, как Винда называла эту девочку, на самом деле не кто иная, как отродье старика Вольверона, та самая маленькая оборванка, наполовину ваганка, что иногда наведывалась в деревню. В детстве они швыряли в нее камнями. Она была вшивая и блохастая, у нее вечно текло из носа. Но, узнав правду, Полти узнал и еще кое-что. Он понял, что ему все равно. Его страсть стала только еще сильнее и яростнее.
      После того как девушку увезли из Ириона, Полти хотелось только одного: как можно скорее бежать оттуда. В конце концов, это оказалось не так уж трудно. Его перевели по службе, и уже через несколько лун его прежняя жизнь отлетела в прошлое. Он мог бы забыть о своей сводной сестре, поскольку, как он сам говорил Бобу, в мире было полным-полно девиц и многие из них были красивее и доступнее, а некоторые бывали и не очень доступны, что только сильнее разжигало желание.
      Но, снова увидев свою сводную сестрицу в Варби, Полти ощутил былую страсть. Не сказать, чтобы здесь ему не хватало объектов для завоевания. На сегодняшний день он познал все радости, какие только может дать мужчине женщина. Тем не менее, Полти вынужден был признаться себе в том, что пока ему не встретилось женщины, которую он желал бы столь же страстно, как свою милую, такую милую сводную сестрицу. Но как он мог овладеть ею? Грубое насилие - да, это было бы возможно, но это было не в правилах Полти.
      Вот какие мысли бродили в его голове, пока он поджидал Джильду.
      Он вздохнул, походил из стороны в сторону. Закурил сигаретку.
      Он шел по зелени травы
      В лучах возвышенной любви,
      Тепло и свет ему дарило
      Любви прекрасное светило.
      Соединившиеся в хоре звонкие голоса взлетали к высоким сводам, отталкиваясь от надежных, поддерживающих звуков органа. У Каты пылали щеки. Она стояла бок о бок с Пелли, одетой в сверкающее платье, и могла только беззвучно открывать и закрывать рот. Два раза она чуть было не выронила молитвенник.
      Пелли поддела ее локтем.
      - Катти! Я ведь тебе говорила, что приехала тетя Влада?
      Несколько мгновений Ката делала вид, что так погружена в молитву, что не слышит взволнованного шепота Пелли. Но вот песнопения отзвучали, и Пелли проговорила писклявым голоском:
      - О, тетя Влада, эта моя лучшая, самая лучшая подружка...
      - Мисс Вильдроп... Очень, очень приятно... Моя маленькая племянница все-все мне рассказала о вас.
      Элегантная дама не подняла вуали. Ее голос показался Кате таким добрым. Ее руки коснулась рука, затянутая в перчатку. Паства расселась по скамьям, и варбийский максимат, поглядывая сверху вниз на собравшихся, принялся читать отрывок из "Эль-Орокона", предназначенный для этого дня. Огромная книга была закреплена на кафедре золотой цепью.
      - ...В то время долгие дни сезона Терона быстрее, намного быстрее уступали пришествию мрака. Тайком подкрадывался холод, и мы вновь осознавали, что время нашей жизни и любви подошло к концу...
      Это было толкование смысла окончания сезона из "Книги Пяти Сезонов". Но Ката почти не слушала. Мысли ее метались. Максимат разошелся. Голос его наполнился чувством. Он говорил об опадающих листьях, о налетающих ветрах, о шелестящей поступи богини Джавандры. А Ката не могла думать ни о чем, кроме Пелли Пеллигрю и той удивительной женщины, что сидела рядом с нею.
      Тяв! - негромко гавкнула маленькая собачонка.
      - Ринг, тс-с-с! - успокоила песика хозяйка и, судя по звуку поцелуя, чмокнула в нос.
      Ката с трудом вспомнила о том, что Пелли действительно говорила ей о приезде тетки. Но тетя Влада оказалась совсем не такой, какой ее представляла себе Ката. Ката завидовала подруге с болью в сердце. Куда подевалась ее жалость к той Пелли, которая в ее страшном сне погибла?
      - ...И вновь мы стоим на перекрестке, и мы уже бывали на этом скрещении дорог. Куда же мы направим свои стопы? - вопросил максимат. - Но ведь мы знаем, как знали и прежде, что путь у нас лишь один. Теперь, когда умирает очередной сезон, давайте задумаемся о собственной смерти и о добродетели, которой суждено остаться и выстоять в то время, как мы, спотыкаясь и падая, движемся к Судному дню, надеясь и молясь о том, чтобы он не стал для нас слишком суровым испытанием...
      Кто-то презрительно фыркнул:
      - Какая чушь!
      Это была тетя Влада. Сказано это было тихо, прозвучало не громче выдоха. Вряд ли бы эти слова мог расслышать максимат. Но не это было важно. Ката изумилась до глубины души. Выказывать насмешку над проповедью! Ее тетка всегда настаивала на том, чтобы даже не задумываться над тем, что говорит максимат, а все принимать как истину. В пансионе госпожи Квик девочек, которые шептались, хихикали или отводили взгляд от алтаря во время службы, сурово наказывали.
      - Ну, наконец! - облегченно воскликнула Влада, когда все снова поднялись для песнопений. - А то уж он совсем заговорился, верно?
      Только мощные аккорды органа заглушили слова Влады, и поэтому их не услышали те, кто стоял позади. Вся дрожа, Ката старалась смотреть прямо перед собой, но против воли повернула голову и воззрилась на тетку Пелли. Ярко блеснули под вуалью глаза Влады. Ката с изумлением и испугом поняла, что тетка Пелли смотрит на нее.