- Джемэни, ты пока многого не понимаешь, - сдержанным, тихим голосом проговорил Эмпстер. - Но приближается время, когда тебе станет понятно... больше.
      - Нет! - Это было невыносимо. - Скажите мне все. Скажите сейчас! Джем сжал кулаки, закрыл глаза.
      Что же с ним станет? Он чувствовал полную беспомощность. Кем был лорд Эмпстер? Его другом или его врагом? У Джема мелькнула дикая мысль, которая порой приходила и прежде: "Это все просто испытание". Лорд Эмпстер пытался увести его с пути истинного. Быть может, на самом деле он... как бы не настоящий опекун, а ложный, цель которого соблазнить Джема побрякушками светской жизни?
      Джем топнул ногой.
      - Да! - крикнул он с укором. - Это всего лишь испытание, игра!
      Лорд Эмпстер в ответ только улыбнулся. Джем застонал и снова сжал кулаки. Диким взглядом обвел он книжные полки, множество корешков бесчисленных томов, зыбкую глубину зеркала, синие колечки дыма, парящие в воздухе. На маленьком круглом столике возле стула, где он только что сидел, все еще лежала раскрытая книга Силверби. "Защищайся, злодей!" Эта фраза, будто заклинание, вертелась в голове у Джема. Джем схватил книгу и швырнул ее в огонь. Опустился на стул, закрыл лицо руками. Верно. Он был беспомощен. Он ничего не мог. Если он не мог даже сразиться с Бергроувом, что он мог сделать еще? Грядущие испытания казались мнимыми, выдуманными. Джем вспоминал о той ночи, когда он нашел кристалл. Ему мучительно захотелось снова испытать его могущество.
      А его опекун только улыбался!
      - Господин Нова!
      Джем вздрогнул. Перед ним стоял лакей с серебряным подносом. На подносе лежал маленький, аккуратно сложенный листок бумаги. Письмо. Джем рассеянно взял его. Он долго его не разворачивал, только безо всякого любопытства смотрел на начертанные торопливой рукой буквы: "Нове Эмпстеру".
      Глаза его опекуна мрачно сверкнули.
      И в этот миг Джема вдруг охватило странное волнение, и он сразу понял, кто написал эту записку. Джели! Милая Джели! Его опекун сказал, что о дуэли знает весь Агондон. Это значило, что о ней могла знать и Джели. Она тревожилась за него. Наверняка она отчаянно за него тревожилась! Разве он мог пойти на поединок, не подумав о ней! Джем поспешно убрал записку, не читая, в карман камзола и, сорвавшись с места, выбил из рук лакея поднос.
      Лорд Эмпстер, оставшись один, позволил себе коротко, невесело рассмеяться. Мальчишка был горяч, но обмануть его ничего не стоило. Увы, к подлинным испытаниям он будет готов еще через много-много лун.
      Рисковать было нельзя.
      Они ждали слишком долго. Немыслимо долго!
      Выбежав на улицу, Джем увидел фонарь над скамьей извозчика. Фонарь светил тускло и был еле виден в тумане. Джем крикнул извозчика, забрался в экипаж. Экипаж тронулся с места и медленно (как казалось Джему) поехал в сторону дома его дяди.
      Думая только о том, как он будет успокаивать кузину. Джем взбежал по крутой лестнице. Вдоль старинных каменных перил горели масляные фонари. Обшарпанную дверь отпер и чуть приоткрыл лакей в ливрее цветов герба эрцгерцогов Ирионских. Джем назвал свое имя. Дверь закрылась. Он долго ждал, а когда дверь снова приоткрылась, ему было сказано, что мисс Венс нет дома.
      Джем не поверил. В дни поста Джели наверняка должна была быть дома в это время. Она была дома и жаждала встречи с ним.
      Он снова назвал свое имя, стал умолять, говорить, что у него важнейшее дело, но ответ остался прежним.
      Джем изо всех сил стукнул лакея кулаком и, крича: "Джели! Джели!" ворвался в прихожую и бросился вверх по лестнице.
      Конечно, это было немыслимой глупостью. Лакей, малый крепкий, быстро оправился от удара и кинулся следом за Джемом. Поймав юношу, он скрутил его руки за спиной. Джем пытался вырваться. Он дергался, лягался, но все без толку. Но вот на ступенях вверху появилась она, его возлюбленная кузина.
      Она увидела его у дверей из окна, и ей показалось, что он как-то необычно светится, озаренный пламенем фонарей. Теперь на ее бледном лице было запечатлено изумление.
      - Погоди! - крикнула она лакею, когда тот уже был готов вышвырнуть Джема за дверь.
      Джели проворно сбежала вниз по лестнице. Быстро обвела взглядом прихожую. Как ни странно, ее волновала эта встреча, и все же во взгляде ее были страх и неуверенность. Ее светлые волосы сверкали подобно золоту, красота ее была ослепительна даже в полумраке.
      Джем выдохнул:
      - Я должен был повидать вас.
      - Повидать меня? Зачем же?
      - Потому что вам нужно было повидать меня.
      - Я не понимаю, о чем вы говорите.
      - Ваше письмо. - Джем попробовал сунуть руку в карман, но лакей держал его слишком крепко.
      Он спросил у девушки, не стоит ли вышвырнуть нахала за дверь.
      Джели протестующе подняла руку.
      - Я не писала никакого письма, - прошептала она, но Джем и не думал выслушивать возражения.
      - Вы держали меня за руку! - беспомощно простонал он.
      Глаза Джели вспыхнули. Ее волнение преобразилось в гнев.
      Глядя на то, как корчится, пытаясь вырваться из рук лакея, молодой человек, она вдруг ощутила прилив жестокости. Эта жестокость вырвалась наружу. Она шагнула к Джему и сквозь стиснутые зубы процедила:
      - Вы - глупый, неотесанный мальчишка! Я просто развлекалась, вот и все! Неужели вы не понимаете? Мне предначертана судьба, и вам в этой судьбе нет места!
      - Джели, я люблю вас!
      - Да как вы смеете!
      Джели размахнулась и была готова влепить Джему пощечину, но вместо этого развернулась и, рыдая, взбежала вверх по лестнице.
      Последним, что увидел Джем перед тем, как за ним захлопнулась дверь, было вот что: на лестничной площадке возникла величественная фигура Влады Флей, озаренная полукольцом ярко горящих свечей.
      Джели, рыдая, бросилась ей на грудь.
      У подножия крыльца все еще клубился туман - вязкий, серый. Джем тяжело дышал и был готов сгореть со стыда. Спустившись с лестницы, он какое-то время походил туда-сюда возле дома. Что-то было не так. Он не сомневался в том, что Джели хотела его видеть. Девушку к нему не пускала эта злобная старая тетка - да, конечно.
      Но что же было делать? Нужно было думать, думать... Джем бродил вокруг дома. Водил руками по кирпичным стенам. Наконец он засунул озябшие руки в карманы теплого, на меховой подкладке, плаща и нащупал в одном из них скомканную записку - записку от Джели. Нет, от не уйдет, пока снова не повидается с ней. Он с радостью воображал, как она бросится в его объятия и, наконец, откроет ему твои истинные чувства. А он станет нежно целовать ее заплаканные глаза...
      Джем прошел до конца переулка, вышел на улицу, что лежала за домом его дяди. Там не горело ни одного фонаря и было почти совсем темно. Джем услышал звон колоколов в храме. Звон доносился сверху, откуда-то неподалеку. Где-то совсем рядом вздымался ввысь шпиль величественной колокольни, но в тумане его не было видно.
      Только теперь в душу Джема закрались сомнения. "Вы - глупый, неотесанный мальчишка!" Какой жестокостью пылали глаза его кузины! Что же он делал? Кого обманывал? На миг Джем чуть было не лишился сил от всего, что ему пришлось пережить за день. Его глаза заволокло слезами. Как он жаждал вернуться в прежнюю жизнь, когда он любил Кату, а Ката любила его! Тогда - так теперь казалось Джему - все было просто и прекрасно. Ему вдруг показалось, что и его страсть к Джели, и его времяпрепровождение у Чоки, и эта дурацкая дуэль, - все эти искушения исходили от жуткого, окутанного туманом города, который давил на него со всех сторон.
      Джем остановился около низкой и узкой двери и заплакал. Он плакал о своей утраченной невинности.
      В двери вдруг открылось маленькое окошечко.
      - Убирайся! - прошипел кто-то с той стороны двери. Джем вздрогнул. Он отер слезы и уставился в чьи-то злые глаза. Наверное, его приняли за одного из отверженных, шатающихся по улицам. Джем отступил и только теперь узнал эту дверь, фонарь над ней, который к ночи должен был загореться призывным алым светом.
      Неужели? Джем поспешно прошел к фасаду дома эрцгерцога. Изумление и ужас смешались в его разуме. Он-то думал, что никогда не встречался со своим таинственным дядюшкой Джорвелом, предавшим истинного короля Эджландии. Теперь же он понял, что на самом деле был очень даже хорошо знаком с ним. Еще как хорошо!
      Джем, прищурившись, посмотрел на дом эрцгерцога.
      - Чоки... - прошептал он.
      Он сел на каменную ступень. Что ему было делать? Свернуться на ступенях подобно псу? Ждать, что кто-то выйдет и утешит его? Но нет, в этом доме не было утешения. У Джема мелькнула дикая мысль: Джели - узница! Узница его злобного дяди и ее гадкой тетки!
      А потом он снова вспомнил о жестокости в ее глазах.
      И содрогнулся.
      И вот тут-то, совершенно рассеянно Джем вытащил из кармана записку, которую, как он по глупости решил, написала ему его кузина. Надо же было так сглупить!
      Сжав в пальцах скомканный листок бумаги, Джем вспомнил о том, как мрачно и злорадно блеснули глаза лорда Эмпстера в тот миг, когда появился лакей с письмом на подносе. Его опекун снова предал его.
      Щурясь, Джем стал читать записку при свете фонарей.
      Джем, я солгал тебе. Постарайся понять: иначе я не мог. Я пообещал, что откажусь от своего замысла, но не могу. У тебя свой кодекс, у меня свой. Я только что вернулся от Бергроува. Я сам вызвал его на поединок, и он принял мой вызов. Тебя же он освобождает от каких-либо обязательств. Прошу тебя только об одном: будь моим секундантом.
      На окраине с наступлением темноты, как договаривались раньше.
      Твой друг Раджал.
      Джем опустил записку.
      - Я должен не допустить этого!
      ГЛАВА 42
      ДОЛЛИ, ДОЛЛИ
      - Невинная девушка вполне могла бы ощутить тревогу.
      - Несомненно.
      - Трепет?
      - О да.
      - Могла бы почувствовать, что она стоит на краю разверстой бездны?
      - М-м...
      Они спускались и спускались по каменным ступеням. Ката рассеянно посматривала на темные стены. Покинув залитый ярким солнцем заснеженный двор, они ушли в мрачные подземелья. Горящие факелы отбрасывали красноватые и золотистые отсветы. Стояли по стойке "смирно" на своих постах стражники. Их синие мундиры при свете факелов казались лиловыми.
      Лорд Маргрейв захватил с собой трость и, хотя очень смущался, но вынужден был ею воспользоваться.
      - Вступление в брак, мисс Катаэйн, - проговорил он, - это, в конце концов, важнейший шаг. А особенно для юной дамы. Как там по этому поводу говорится у Коппергейта?
      Вступая в брак, лишь часть себя мужчина отдает,
      А женщина - все части, без остатка.
      Как точно сказано, верно, капеллан? Ведь очень точно, мисс Катаэйн?
      Старик аристократ беспомощно улыбался девушке. Да слушала ли она его вообще? Она как зачарованная смотрела на тяжелые двери с решетчатыми окошечками, широко открывала глаза, слыша крики и стоны из-за этих дверей. В Агондоне посещение тюрем было весьма распространенным видом развлечений. И все же любая девушка, ровесница Катаэйн, отреагировала бы на такое посещение неравнодушно. Но лорд Маргрейв не сомневался в том, что мисс Катаэйн - девушка необычная. Она не выглядела напутанной, но была чем-то встревожена. Стоило ли брать ее сюда? О, но он так радовался обществу этой девушки! Капеллан учтиво проговорил:
      - Лорд Маргрейв, но ведь не хотите же вы, чтобы юная дама дрожала от страха? Ощущение, словно перед ними открывается бездна, испытывают те, что решаются на скоропалительные браки, будучи обуреваемы страстями. Недаром такие союзы называют "варбийскими свадьбами". Но нет, мы ведем речь вовсе не о таком союзе! Любезный милорд, мисс Катаэйн предстоит вступить в союз с... - Капеллан собрался с духом и договорил: - С милым другом детства.
      - Вот как!
      Лорд Маргрейв умолк и принял нарочито безразличный вид. Тюремщик, сопровождавший их, открыл зарешеченное окошко на одной из дверей. Мужчины по очереди заглянули в темницу. Груда соломы, скамья, ночной горшок, кандалы, цепи. Капеллан и лорд Маргрейв брезгливо поморщились. Из темницы препротивно несло фекалиями. Заключенный, мужчина со спутанными волосами, клокастой бородой, длинными грязными ногтями и гноящимися нарывами на руках и ногах, сидел на соломе и раскачивался из стороны в сторону. Вокруг него сновали крысы.
      - В чем провинился этот человек, тюремщик?
      - В краже, милорд. Свинью спер у досточтимого Орли.
      Лорд Маргрейв укоризненно поцокал языком. Капеллан уточнил:
      - Стало быть, это было до пожара?
      - О, задолго до пожара, сэр. В следующем сезоне судить его будут. Потом повесят.
      - Гм.
      Лорд Маргрейв пошел дальше. Казалось, все здесь было в порядке, как везде. Но нежное создание, чудесная девушка почему-то задержалась у темницы и с тревогой уставилась на узника.
      Отвела она взгляд от него только тогда, когда капеллан взял ее за руку и решительно проговорил:
      - Пойдем, детка, пойдем отсюда.
      - Так вы говорите, что юный Вильдроп, - негромко промолвил лорд Маргрейв, - привел это невинное дитя из леса?
      Эй Фиваль прокашлялся. Отвечать следовало с осторожностью.
      - Милорд, большей заботы трудно было бы ожидать от молодого человека. Однако те, кому он знаком, нисколько не удивились его поведению. Капитан Вильдроп - ведь он Вильдроп, а не кто-нибудь другой! - удивительный молодой человек, а мисс Катаэйн, с чем вы не станете спорить, - удивительная девушка!
      - Удивительная? Я бы сказал: восхитительная!
      По коридору бесшумно прошел стражник с ведром баланды. Фиваль бережно подтолкнул Кату поближе к горящему факелу.
      - Разве она не встала бы в ряд с первыми красавицами Эджландии, милорд? О, если бы хотя бы одна такая девушка оказалась среди придворных дам! Но бедная девочка... милорд, если что и способно омрачить ее счастье, так это то, что капитан Вильдроп не способен подарить ей дворянский титул, коего она так достойна, не правда ли? О, если бы только его исстрадавшийся отец был удостоен дворянского титула! Как бы это звучало... Лорд Вильдроп! А потом - леди Катаэйн!
      Капеллан улыбнулся знатному гостю со всей учтивостью. Не зашел ли он слишком далеко? Хотя он действовал в своей обычной манере...
      Из глубины коридора послышался лязг отпираемого замка. Открылась дверь. Стражник с ведром баланды вошел в темницу. А в следующее мгновение он дико завопил, ведро вылетело из темницы и стукнулось о стену. Послышался визгливый, истеричный голос:
      - Опять принес мне свои помои, тварь? Ты думаешь, я кто? Такой же подонок, как все тут? Клянусь господом Агонисом, я женщина знатная!
      Ката нахмурилась и с интересом уставилась туда, откуда доносился голос.
      Ошарашенный стражник выскочил из темницы, но прежде, чем он успел захлопнуть дверь, Ката заглянула в темницу. Там она увидела старуху, похожую на ведьму, в оборванном и грязном платье, в котором еще угадывался некогда дорогой наряд. По морщинистому лицу старухи были размазаны пудра и румяна. Беззубый рот, спутанные редкие седые волосы.
      Ката ахнула от ужаса, а в следующий миг - от изумления. Старуха бросилась к ней, схватила за руку.
      - Долли! Моя куколка, это ты? О Долли, ты пришла навестить мамочку? радостно сверкая глазами, старуха уставилась сначала на Кату, затем на мужчин. - Шкажать вам правду, гошпода хорошие, в моем жаведении не было девочки краше Долли. О, все гошпода были ею о-о-очень даже довольны! У нас даже пешенка про Долли была, помнишь, Долли, дорогуша? Как же в ней пелошь?
      Старуха, не отпуская руку Каты, заставила девушку пойти по кругу и, шамкая беззубым ртом, запела:
      Долли-Долли! Краше не шышкать!
      Долли-Долли! Глаж не оторвать!
      Алы губки, волошы как шмоль,
      Шешть ш тобою рядышком пожволь!
      Вше мечтают Долли обнимать,
      Вше мечтают Долли целовать...
      Это было похоже на ведьминское заклинание. Мужчины замерли как зачарованные. Только через несколько мгновений капеллан вскрикнул:
      - Она безумна, безумна!
      Тюремщик бросился к старухе, затолкал ее в темницу и захлопнул дверь, после чего развернулся и принялся отчитывать стражника:
      - Ты что же, остолоп, до сих пор не научился со старой Виндой дело иметь?
      Старуха прижалась лицом к решетчатому окошечку и заворковала:
      - Да-да, еще многие хотят иметь дело шо штарой Виндой, так-то вот! Жаходи, малый, я тебя кое-чему научу!
      Лорд Маргрейв принялся утешать Кату:
      - Бедное дитя, как она вас, вероятно, напугала... Мне так жаль! Тюремщик, я надеюсь, такое у вас тут случается нечасто?
      - В каждой тюрьме есть узники "с приветом", милорд, - объяснил тюремщик, когда стражник убрался прочь. - Ну а вы-то, ваше преподобие, старую Винду помните? - обернулся он к капеллану. Помнится, вы и приказ подписывали.
      - Тюремщик, уверен, тебе известно, что приказы у нас подписывает только губернатор, - укоризненно отозвался капеллан.
      "Да-да, - подумал он. - Это было всего несколько лун назад, когда мы узнали о приезде его превосходительства".
      - Понимаете, лорд Маргрейв, наш милейший губернатор не допускает никаких отклонений от соблюдений законов.
      Однако улыбочка у него получилась натянутая. Он был не на шутку потрясен. "Долли?" Нет, старая карга определенно свихнулась. И все же, пусть только на миг, капеллан поверил в то, что старухе знакома девушка, а девушке - старуха. Кто знал о жизни Катаэйн до того, как она попала в семью Умбекки? Господин Полти утверждал, что она - сама невинность, дитя природы, обитавшее среди деревьев. То есть что она была такой, покуда на ее невинность не покусился порочный мальчишка Джемэни. Но поверил ли капеллан Полти? Вряд ли! Тут крылась какая-то тайна, и он был обязан эту тайну раскрыть.
      Когда лорд Маргрейв заявил, что было бы хорошо, если бы Ката отправилась вместе с ними в темницы, капеллан сделал все, что было в его силах (он даже некие действия предпринял), для того, чтобы Катаэйн не испугалась и не расстроилась. Оказалось, что этого мало. Теперь девушка рыдала в объятиях лорда Маргрейва. Капеллан встревожился. Очень встревожился.
      - Тюремщик, - сказал он негромко, когда они собрались уходить, пожалуй, мы немного переусердствовали с досточтимой Трош.
      - Сэр?
      Они немного отстали.
      - Она сбилась с пути истинного, это верно, но нельзя забывать о том, что она и вправду женщина со средствами. Так что будь добр, давай ей все, что она просит. Никакой баланды. Кружку-другую эля. Пусть ей принесут одежды поприличней. Пудры, румян. - Он вложил в пальцы тюремщика мешочек с монетами. - Винда Трош - женщина непростая. Я побеседую с ней. Быть может, еще удастся вернуть ее на стезю праведную.
      * * *
      Тюремщик убрал в карман мешочек с золотыми и потер подбородок. Не поймешь их, этих благородных господ! Нынче капеллан - само сострадание, само милосердие. А разве не он день назад отдал совсем другой приказ чтобы другого узника, слепого старика, выгнали из темницы раздетым на мороз? И ведь тоже приказ губернатора был, срочный, и попробуй, возрази.
      На мороз раздетым...
      Как жестоко!
      Но разве тюремщик мог хоть что-то возразить? Вместе с приказом он получил еще более увесистый кошель. Нет, грех было обижаться на капеллана, что и говорить!
      ГЛАВА 43
      СИНИЙ БАРХАТ
      - О-о-о, мисс Ката, что они с вами сделали!
      За застекленной стеной на лестничной площадке быстро садилось солнце. Несчастная Нирри только недавно рассталась с костылями, и лодыжка у нее до сих пор болела. Морщась от боли и прихрамывая, она подхватила девушку под мышки и повела ее вверх по лестнице.
      - Ну, еще пару шажков, мисс. Давайте.
      Глаза у мисс Каты остекленели, она не могла произнести ни слова только стонала и дрожала. Что же могло случиться? Капеллан небрежно бросил: "Переутомилась, вот и все" - и передал девушку с рук на руки горничной. Переутомилась? Нирри в это не поверила. У мисс Каты сил было предостаточно. Да вот хотя бы всего только несколько дней назад она по снегу прошла пешком до деревенской лужайки и обратно, чтобы привести к командору нотариуса. Само собой, капеллану про это говорить не следовало. Девушка, ступая тихо, по-кошачьи, привела нотариуса в дом тогда, когда все остальные улеглись спать. Нирри даже не делала вид, что понимает, что такое затеяла мисс Ката. Она вообще мисс Кату не понимала. Но уж что она понимала, так это то, что в замке нынче что-то стряслось. И у лорда Маргрейва вид был виноватый и напуганный, когда они вернулись. Еще какой напуганный...
      - Ну, мисс. Вот мы и пришли...
      Руки и ноги у Каты одеревенели, но она, не сопротивляясь, позволила горничной снять с себя ботинки и чулки, распустить корсаж и уложить на чистые, накрахмаленные простыни. Честное слово, можно было поверить, будто старик Воксвелл воскрес и снова принялся за свои пакости! От мисс Каты не пахло снотворным снадобьем, но если честно, то Нирри не была бы против, если бы это было так. Тогда хоть что-то стало бы понятно.
      Горничная стеснительно поцеловала девушку в щеку, окинула ее встревоженным взглядом.
      - Ну вот, мисс Ката. Теперь спите.
      Но как только Нирри задернула занавески балдахина, Ката вдруг проговорила:
      - Долли.
      - Мисс?
      Слово "Долли" мисс Ката произнесла высоким, писклявым голосом, совсем не похожим на свой собственный. Такой голос мог быть у старой ведьмы, готовой вот-вот хрипло расхохотаться. Нирри раздвинула занавески и озабоченно взглянула на девушку. Та все-таки уснула. Внизу, в прихожей, часы отбили пятнадцатую.
      - Я вас к обеду разбужу, мисс Ката, хорошо? - нервно пробормотала Нирри. - Вы же не хотите обед пропустить?
      Ответа не последовало, но как только Нирри дошла до двери, писклявый голос снова произнес:
      - Долли.
      Нирри поежилась. Что бы это могло значить?
      Ката лежала дрожа, в полузабытьи.
      "Долли". Это имя молоточком стучало у нее в висках. И песня, которую пела старуха. "Долли". Что это была за песня? Злое заклинание? Какие-то смутные воспоминания бередили сознание Каты. Воспоминания вообще посещали ее часто - короткими, яркими вспышками. В день ее именин - ей сказали, что это день ее именин - дядя Оливиан подарил ей медальон с миниатюрным портретом. "Открой, нажми-ка вот здесь, детка".
      На портрете был изображен красивый молодой человек с ярко-рыжими, огненными волосами. "Детка, ты не узнаешь своего будущего супруга?" Но Ката вместо радости ощутила при взгляде на портрет жуткий, щемящий страх. Она вскрикнула и уронила медальон на пол. "Детка, детка!"
      Тогда она довольно быстро пришла в себя, но другие воспоминания тревожили ее. Чаще всего они подступали, когда Ката сидела в Стеклянной Комнате. Здесь, среди густых зарослей папоротников, кустарников и цветов, ей казалось, будто рядом находится кто-то невидимый. Порой за невидящими глазами командора ей виделись глаза другого старика - выжженные пустые глазницы.
      А теперь Кате снился сон. Ведь ей давно не снились сны. Ее сознание словно томилось, скованное цепями, а теперь обрело свободу. Поначалу ей снились только отдельные цвета - яркие и резкие, потом тусклые и темные, они быстро сменяли друг друга, как стеклышки в калейдоскопе. Потом появились звуки - как бы далекие голоса. Потом все это преобразилось... Но во что? В Стеклянную Комнату? Нет... В настоящий лес, полный звуков жизни. Плескала рыба в быстром ручье, сновали, порхали между густыми ветвями птицы.
      "Кто кататься?" А это уже ярмарка, карусели, яркие палатки и лотки. И дети, много детей. Визги, крики радости. Вот кукольник с марионетками, а вот паяцы. А какой красивый шелк! Рулон, еще рулон и еще... А это что такое? Камень? Скала?
      Ката заворочалась во сне. Ей приснилась скала, вставшая у нее на пути. Скала светилась неземным, темно-лиловым светом. А потом ей приснился юноша, упавший с неба. Его ноги ударились о землю, он взял ее за руку, и они вдвоем взлетели навстречу сиянию, лилово-черному свету, подобному свету солнца и готовому спалить весь мир.
      О, как им хотелось, чтобы этот свет поглотил их!
      Их руки и ноги переплетались. Они барахтались в светящемся воздухе.
      Ката очнулась. Она взмокла от пота. Простыни и одеяло были скомканы и спутаны. Ката почему-то лежала в изножье кровати и судорожно сжимала в руках маленькую бархатную подушку. Где-то впереди брезжил лиловый свет.
      На самом деле это был всего-навсего свет от пламени в камине, проникавший сквозь занавески балдахина. Ката медленно отползла от изножья кровати, сдерживая дыхание, словно испуганный зверек. Она не выпускала из рук подушечку. Какая красивая подушечка! Из какой чудесной ткани она была сшита! Из такого же прекрасного синего бархата, из какого были сшиты занавески на кровати. Этим синим бархатом было отделано все-все в Доме Проповедника. Подушечка была набита чем-то очень мягким, нежным. Но... неужели ей не показалось? Что-то твердое находилось внутри подушечки? Это "что-то" задело щеку Каты. Что бы это такое могло быть? Разве Ката не видела, как Нирри набивала эту подушку тряпьем? Ката смутно помнила, что одна из тряпок ей почему-то нравилась. Она села, скрестив ноги. Спутанные волосы упали на ее лицо. Она нащупала шов по краю подушки.
      Стежки разошлись легко - даже слишком легко.
      Сердце Каты встревоженно забилось. В полумраке, озаренная лишь мерцающим светом, исходившим от камина, она принялась вытаскивать из бархатного чехла то, чем он был набит. Маленькая, детская черная курточка, оторванный лоскут - от чего? - вроде бы от мальчишеских штанов, заскорузлый носовой платок...
      Ката застонала. Тяжело, учащенно дыша, она извлекла из чехла обрывок белой женской ночной сорочки и лоскуток... от пестрого костюма арлекина. Затем последовало скомканное детское платье из домотканой ряднины, принадлежавшее когда-то какой-то маленькой нищенке.
      Ката подняла платьице. Выношенная ткань просвечивала насквозь. Платье должно было бы быть невесомым, но почему-то в нем чувствовалась странная тяжесть... Ката принялась взволнованно ощупывать платье и вдруг нащупала что-то, что было зашито в подол. Она вспомнила, что этот металлический кружок когда-то она сама и зашила в подол этого платья. Наконец ей удалось извлечь этот кружок. В свете от камина блеснула золотая монета.
      Золотая монетка арлекина!
      Ката вскрикнула коротко, дико, по-звериному.
      Внизу, в прихожей, ударили часы. Ката сунула монету в рот, стала лизать ее, сосать.
      Она рыдала, как дитя. Она вспомнила все.
      ГЛАВА 44
      ЧАЙ С МОЛОКОМ
      Что это был за звук?
      Как будто кто-то скулил, скулил, как зверь. Звук слышался через стену. Из комнаты девушки? Лорд Маргрейв поворочался в кровати и с трудом поднялся. Путешествие по подземельям замка его доконало, и он решил прилечь перед ужином. Пожалуй, он был уже слишком стар для своей работы в правительстве.
      "И вообще я слишком стар", - с тоской подумал он.
      Однако поспать ему не удалось. Какое-то время он пролежал, не зажигая лампу и глядя сквозь щель между шторами на холодный зимний мир за окном. Когда он думал о зиме, на память ему не приходили такие занятия, как катание на коньках и санях, потрескивание сосновых поленьев в очаге, подогретое вино. Всего этого он теперь был лишен. Думы о зиме приносили только думы о близкой смерти.
      Немного погодя лорд Маргрейв зажег лампу и перечитал написанный несколько дней назад отчет. Затем - уже подготовленные рекомендации... Бумаги были составлены нечестно? Но нет, он ничего не станет менять. Это ни к чему. Он отправит отчет завтра же, бумаги опередят его, он их, можно сказать, швырнет на ветер. А потом все будет кончено - его карьера, его жизнь. Он уже чувствовал приближение своих последних дней, как чувствуют приближение тоскливых сумерек. Лишь мысль о долгом пути до Агондона огорчала его. Но он решил, что на этот раз просто-напросто задернет шторки на дверцах кареты...
      Неужели и вправду там кто-то скулил? Нет, вряд ли. Лорд Маргрейв вздохнул, собрал и аккуратно сложил в стопку разбросанные по кровати листки отчета. Неужели он все-таки задремал? Снизу, из прихожей донесся громкий звон. Этот звук ни с чем было не спутать. Звонили к ужину. Есть лорду Маргрейву почти совсем не хотелось. Какое он мог теперь испытать удовольствие от еды, которую нужно было пережевывать вставными зубами. Десны у него разнылись. Дантист в Агондоне сказал, что у него какая-то болезнь, разъедающая десны. Все равно скоро помирать, с деснами ли, без десен ли... Порой собственный гниющий рот, столь часто произносивший страстные патриотические речи, представлялся лорду Маргрейву символом загнивания государства, которому он служил. Его называли лордом, господином, но он скорее был слугой - слугой короля, как и подобало истинным лордам. Он служил новому королю точно так же, как служил прежнему, и точно так же, как тому, что был до него... Он был верен престолу, он исполнял свой долг и всегда верил в то, что поступает правильно. Но вот теперь, лежа в кровати и страдая от боли в деснах, он вдруг с ужасом подумал о том, что никакого долга он на самом деле не исполнял, а если и исполнял, то служил не тому, кому был бы должен служить... Лорд Маргрейв с тоской посмотрел на стакан с водой, стоявший на тумбочке, в котором лежали его фарфоровые зубы.
      А потом он услышал приглушенные рыдания из соседней комнаты.
      Нет, звуки ему не мерещились! Там кто-то плакал! Острая как нож тревога вонзилась в сердце старика. Он поднялся с постели и потянулся за одеждой. Дойдя до порога, он обернулся и окинул взглядом комнату, освещенную лампой.
      Первым порывом был порыв гордости: он вернулся к кровати, вынул из стакана вставные зубы и вставил их в рот, морщась от боли.
      Вторым порывом было желание соблюсти секретность. Он взял сложенные в стопку листки отчета и быстро убрал их в карман камзола.