Всю ночь Нина проспала тяжелым сном и проснулась с больной головой, разбитым телом и ощущением какого-то ужасного несчастья. Только выйдя в сад, она вспомнила все, что было, и пережила такое страшное потрясение, что одну минуту ей казалось, будто она умирает.
      — Господи!.. Господи!.. — шептала девушка, стоя посреди зеленых, солнцем пронизанных деревьев и глядя перед собой остановившимися побледневшими глазами.
      Ей хотелось с головой забиться куда-нибудь в глушь, в кусты, чтобы никого не видеть. Целый день она ходила как шальная, пряталась от всех, никому не могла смотреть в глаза и, забираясь в самые глухие уголки сада, все думала и думала.
      Этих дум нельзя пересказать словами, потому что мысли неслись обрывками, как будто без всякой связи. Дикая и странная смена чувств и ощущений была в ней: минутами — ужас перед тем, что было, минутами — потрясающая радость. То казалось, что теперь она погибла, то, что начинается настоящая жизнь. Иногда она боялась вспомнить, иногда старалась припомнить все до мелочей и вся замирала в сладостной истоме. То ей казалось, что этого больше не должно быть, то хотелось, чтобы скорее прошел день и была бы новая встреча, новые поцелуи, новые ласки. Только одно было ясно Нине, что случилось нечто такое, чего никогда не было в ее жизни, и проснулись такие чувства, каких она не знала еще.
      Когда она вспоминала инженера, то чувствовала, что ни за что не взглянет ему в глаза, а если он придет, то убежит и спрячется, как девочка.
      Нина представляла себе, какое у него было лицо в ту минуту, и странно любопытная мысль, от которой ей самой было стыдно, вдруг приходила ей в голову:
      «Ну, а он… а ему разве не стыдно было?.. Или это так и надо?..»
      По книгам она знала, что мужчина раздевает женщину, наслаждаясь ее наготой, а ей это не казалось стыдным, а напротив — очень интересным и красивым. Но в книгах были только намеки, волнующие и совсем не пугающие, а как это происходит в действительности, что при этом чувствуют оба, Нина даже и не представляла себе. А потому то, что произошло вчера с нею самою, было неожиданно, потрясло ее и запутало в полном противоречии стыда, страха и радости.
      Но в него, этого красивого, смелого мужчину, который ввел ее в мир новых ощущений, Нина была влюблена уже всем существом своим. Она любила его, но в то же время и боялась: так боялась, что при одном звуке его голоса, казалось, могла бы умереть.
      И в таком внутреннем метании прошел весь день. Только когда солнце, окруженное багровой пылью, устало начало клониться к западу и в воздухе потянуло прохладой близкого вечера, девушка стала успокаиваться. А когда пришел Коля Вязовкин, унылый и оттого окончательно похожий на барана, Нина была уже совсем весела. Она очень обрадовалась Коле, потому что при нем не так страшно и стыдно было встретить инженера, и была такая смешливая, оживленная, шумная, что даже ленивая Анни обратила внимание.
      — С какой радости ты взбесилась?.. — насмешливо спросила она. — Что с тобой?..
      — Со мной?.. Ничего!.. — пропела Нина из «Евгения Онегина», захохотала, дернула Колю за волосы и побежала в сад. — Догоняйте меня!..
      Коля Вязовкин грузно, вприпрыжку, побежал за ней.
      — Сядем, — серьезно и даже важно сказала Нина, когда они, запыхавшись, остановились у скамейки, в самом отдаленном углу сада.
      Коля Вязовкин послушно поместился рядом.
      — Знаете, Коля, — торжественно начала девушка, — о чем я хочу вас спросить?..
      — Нет, не знаю… — уныло ответил Коля Вязовкин.
      Наступило молчание. Вечер уже близился, и зелень деревьев была тиха и бледна. Ни одна веточка не шевелилась кругом.
      Совершенно неожиданно Нина заплакала. Она опустила голову, закрыла лицо руками и, согнувшись к самым коленям, сжалась в комочек, который страдает и никому не может рассказать о своих страданиях.
      Коля Вязовкин ничего не понял. Он суетился вокруг Нины, толокся на одном месте и только повторял:
      — Нина Сергеевна!.. Нина Сергеевна!..
      Должно быть, у него был очень глупый вид, потому что Нина, мельком взглянув на него, вдруг перестала плакать и истерически засмеялась.
      — Ах, какой вы смешной, Коля!.. Какой вы глупый, глупый!..
      Но бедный Коля Вязовкин, сердце которого, сдавленное узкой тужуркой, разрывалось от жалости, любви и каких-то смутных догадок, не обиделся. Он стал преглупо улыбаться и опять повторял одно и то же:
      — Ну, и свава Богу!.. И свава Богу!..
      — Слава, слава!.. — машинально поправляла Нина. — И чего вы так испугались?.. Это так, глупости!.. А я сегодня счастлива, Коля!.. Очень счастлива!.. — повторила она и посмотрела на него расширенными, как будто недоумевающими глазами.
      — Почему?.. — глупо спросил Коля Вязовкин.
      — Почему?.. — лукаво переспросила девушка. — А я почем знаю?.. Счастлива, и все!.. Разве можно сказать, почему бываешь счастлива?..
      — Я думаю, что можно, — солидно подумав, решил Коля.
      Нина долго молчала, глядя себе под ноги, потом вдруг стала дышать все чаще и плечи ее задрожали. Тысячи чувств и вопросов, мучивших ее душу, требовали исхода. Ей хотелось хоть кому-нибудь высказаться, поделиться своим счастьем и страхом.
      — А разве думаете, что нельзя?.. — подождав, спросил Коля.
      — Я думаю… — медленно начала Нина, все так же неподвижно глядя перед собою, — я ничего не думаю!.. — быстро и совершенно неожиданно закончила она.
      Коля Вязовкин, уже наставивший уши, осекся и тяжело вздохнул.
      — Слушайте, Коля, — вдруг заговорила девушка торопливо и не глядя, — вы очень меня уважаете?..
      — Я вас очень уважаю, Нина Сергеевна!.. — без улыбки подтвердил Коля.
      — И всегда будете уважать?..
      — Всегда.
      — Что бы ни случилось?..
      Коля Вязовкин вдруг что-то понял и побледнел. Однако ответил так же тихо и твердо:
      — Что бы ни случилось, я вас всегда буду уважать, Нина Сергеевна!..
      Нина дернула плечом, как бы в досаде, и руки ее задрожали.
      — Ну, а если бы я, например… ну, полюбила бы кого-нибудь?.. — со страшным усилием выговорила она.
      Коля не поднял головы и ничего не ответил. Он догадался, что она подразумевает под словом «полюбила». Нина не поняла его молчания.
      — Ну?.. — с капризной настойчивостью спросила она.
      Коля Вязовкин совсем потупился и не глядя ответил:
      — И тогда…
      — Что — тогда?..
      — И тогда буду вас уважать…
      — Ну, так я… — начала девушка стремительно. Но Коля Вязовкин быстро встал, не глядя и делая руками какие-то странные жесты.
      — Не надо, Нина Сергеевна!.. Не надо!.. — торопливо заговорил он с бесконечной мукой в голосе.
      Нина с испугом посмотрела на него и вдруг густо покраснела.
      — Что — не надо?..
      Но Коля Вязовкин поспешно отошел в сторону, повернулся носом к дереву и закрыл лицо руками.
      С минуту Нина неподвижно глядела на него, ничего не понимая, потом вскочила и кинулась.
      — Коля, Коля!.. — закричала она, хватая за плечи и стараясь повернуть к себе. — Перестаньте!.. Слышите!.. Вы не смеете!..
      Но Коля Вязовкин не давался. Он совсем уперся лбом в сосну и ни за что на свете не показал бы Нине своих слез.
      — Оставьте меня… — бормотал он, — зачем вы меня мучите!..
      Тогда Нина заплакала сама. Она обняла Колю за шею и своим платком утирала ему лицо.
      — Коля, милый!.. Если бы вы знали!.. Не надо!..
      Девушка хотела сказать, что она одинока среди людей, ничего не понимает в жизни, а только чувствует, как затягивает ее какая-то трясина. Но она не умела высказать этого и только повторяла:
      — Если бы вы знали!..
      Потом они сидели на той же скамеечке, и Коле было хорошо, как никогда: Нина держала его за руку и улыбалась сквозь слезы.
      — Какие мы оба еще глупые, Коля!.. Как дети!.. Значит, вы меня очень любите?..
      Коля Вязовкин хотел сказать «люблю» и сказал «вубью».
      И Нина стала хохотать так весело и искренно, как давно не смеялась.
      — И когда вы научитесь говорить по-человечески, Коля!.. Ну, скажите: люб-лю!..
      — Вубью!.. — старательно повторил Коля Вязовкин.
      Нина хохотала, а Коля сконфуженно и радостно улыбался, пыхтел, краснел и все-таки говорил:
      — Вубью!..
      Внезапно из-за зеленых деревьев донесся зов:
      — Нина, Нина!.. Алексей Михайлович пришел!..
      Нина выпрямилась, и вся кровь бросилась ей в лицо. Одно мгновение она оставалась неподвижной, как бы с ужасом глядя по направлению голоса, потом вдруг вскочила, опять села, и сквозь густой румянец на щеках у нее выступили белые пятна.
      Коля Вязовкин, оборвавшись на полуслове и весь посерев, молчал. Ему было жаль Нину и стыдно за нее. В эту минуту, раз и навсегда, из души его исчезли те маленькие, слабенькие надежды, которые он тайком от самого себя носил в самом потайном уголке своего сердца. Он встал с таким трудом, точно подымал непосильную тяжесть.
      — Ну, я пойду…
      Нина взглянула на него и поспешно опустила глаза, растерянная и виноватая. Коля Вязовкин подождал. Быть может, он все-таки надеялся, что она остановит его. Но девушка молчала.
      — До свиданья, Нина Сергеевна, — сказал Коля, не дождавшись ответа.
      Нина опять взглянула на него, и в ее влажных глазах, в кривой улыбке было что-то робкое, жалкое, молящее о снисхождении.
      — Куда же вы?.. — через силу спросила она, протягивая руку.
      — Да, там… я обещал еще зайти… — не глядя на нее и как будто не заметив руки, ответил Коля Вязовкин, повернулся и быстро пошел прочь.
      — Коля!.. — позвала Нина, когда студент отошел уже довольно далеко. Голос у нее был неверен и тороплив, как будто девушка и хотела его остановить, и боялась, что он услышит и останется. Но Коля Вязовкин не вернулся. Быть может, он и слышал.
      Навстречу студенту, по широкой садовой аллее, щеголевато и свободно, как победитель, шел Высоцкий, улыбаясь улыбкой, приготовленной для Нины.
      — А, это вы?.. — сказал он развязно и небрежно. — А где же Нина Сергеевна?
      Коля Вязовкин неопределенно махнул рукой.
      — А вы что же? Уходите?..
      Инженер снисходительно протянул руку. Коля посмотрел на руку, потом на Высоцкого, потом опять на руку, подумал и подал свою.
      — Что так рано?
      Коля Вязовкин опять посмотрел на Высоцкого, неожиданно повернулся и пошел назад. Инженер последовал за ним. Коля прямо и твердо прошел мимо Нины, все еще сидевшей на скамейке и испуганно посмотревшей на него, и, не оглядываясь, скрылся за деревьями. Нина растерянно проводила его глазами, и ни она, ни Высоцкий не поняли, что в эту минуту инженер был ровно на четверть секунды от смерти. Но Коля Вязовкин ушел, и, когда спина его скрылась за деревьями, Нина подумала, что он ушел навсегда.
      Еще охваченная искрой жалости и сознанием своей вины, девушка смотрела вслед уходящему Коле, когда заскрипел песок и, быстро обернувшись, она увидела инженера.
      В порыве ветра не улетает так быстро никому не нужный сухой листок, как Коля вылетел из головы Нины. На мгновение побледневшее лицо ее опять вспыхнуло нежным румянцем, и вся она затрепетала, порываясь не то бежать, не то броситься ему на шею.
      Они не сказали ни слова. Высоцкий быстро сел на скамейку верхом, так что Нина оказалась у него меж колен, властно перегнул ее в объятиях и стал целовать в губы, глаза, волосы и уши. Минуты две Нина не могла перевести дыхания, и ей казалось, что кругом стоит оглушающий звон. И когда инженер выпустил ее, лицо девушки было бледно, глаза закрыты. Она не могла сидеть сама и, точно надломленная, склонилась к нему.
      Высоцкий оглянулся кругом, как вор.
      Но еще было слишком светло и сквозь редкие деревья чересчур видно во все стороны. Где-то, совсем близко, слышались голоса.
      — Нина… приходите ко мне сегодня!.. — шепнул инженер.
      Она вздрогнула, огромными лучистыми глазами взглянула ему в лицо и спрятала голову на его же груди.
      — Придешь?.. Нина?.. — настойчиво повторил инженер.
      — Зачем?.. — тихо спросила девушка, не подымая головы.
      Этот глупый вопрос, который задавали ему все женщины, поставил инженера в минутное затруднение. Однако он ответил то же, что и всегда отвечал в таких случаях:
      — Как зачем?.. Но ведь это же ужасно: всегда при других, ни поцеловать, ни приласкать свободно…
      Думал он много короче и проще, но голос его звучал самой искренней наивностью.
      Нина вся дрожала и жалась к нему. Это «ты» звучало в ее ушах как музыка. Было стыдно до слез, но и радостно.
      — Придешь?.. Да?.. — умолял инженер, стараясь поднять ее голову. Приду…
      И будто испугавшись того, что сказала, девушка слабо вскрикнула, взглянула на него безнадежно влюбленными глазами, вскинула руки и, судорожно обхватив за шею, замерла.

      В квартире Высоцкого, обставленной не по-дачному, нарядно и мягко, перебывало уже несколько женщин, начиная с Раисы Владимировны и кончая той самой маленькой актрисой, которая играла в лаун-теннис и у которой была сестра гимназистка. Но Нине, конечно, казалось, что она первая вошла в эту странную незнакомую комнату.
      Девушка наивно принарядилась в белое легкое платье с узенькой черной бархаткой на шее и вид у нее был такой, точно она пришла в гости. Как только инженер увидел ее, он сейчас же сообразил, что с этим платьем будет много возни.
      Нина сидела на диване и с любопытством оглядывала незнакомую обстановку. В голове у нее была одна страшная мысль: что бы сказали родные и Коля Вязовкин, если бы знали, где она?..
      Несмотря на всю свою опытность и безусловную уверенность, что все кончится по шаблону, инженер немного волновался и держал себя как любезный хозяин. Он показывал Нине свои альбомы и фотографии, давал объяснения, обращал ее внимание на редкие снимки и вел себя так, точно между ними никогда ничего не было.
      Нина добросовестно рассматривала фотографии, и когда Высоцкий говорил, подымала на него глаза, но от волнения плохо слышала и видела. Привлекло ее внимание только обилие женских портретов и разнообразные интимные женские надписи.
      — Почему так много?.. — тихо спросила она наконец.
      — Чего?.. — не сразу поняв, переспросил инженер.
      — Так… женщин… — еще тише пробормотала Нина и низко наклонилась к альбому, чтобы его приподнятым листом скрыть лицо.
      Высоцкий с любопытством посмотрел на нее и слегка прищурился.
      — Это все женщины, которые были близки мне… — нарочито ответил он.
      Видно было, как потемнели щеки девушки и чуть дрогнули ее пальцы, поддерживающие альбом.
      — Да?.. — совсем уже не слышно уронила она и еще ниже нагнулась над портретом какой-то хорошенькой блондинки, которую вряд ли и видела в это время.
      Эта маленькая наивная сценка первой ревности была приятна инженеру, как тонкое вино.
      — Конечно!.. — сказал он.
      Нина подняла глаза, встретилась с его улыбающимися глазами и, покраснев еще больше, опять нагнулась к альбому.
      — А вам это неприятно?.. — спросил инженер, кладя руку на альбом и захватывая в плен ее дрожащие горячие пальцы.
      Нина вздрогнула, выдернула руку, небрежно отодвинула альбом и с неестественно равнодушным видом оглянулась кругом.
      — Да, неприятно?.. — повторил Высоцкий.
      — Нет, почему же!.. Разве мне не все равно?.. — деланным голосом брезгливо возразила Нина, но в глазах ее явственно горел злой, ревнивый огонек.
      — Вот как!.. — Неужели так-таки и все равно?.. — с нежной насмешкой покачал головой инженер и опять завладел ее рукой.
      Нина снова выдернула руку, не глядя на него.
      — Здесь жарко!.. — сказала она, чтобы сказать что-нибудь.
      Снимите шляпу, — самым невинным тоном посоветовал инженер. — Давайте я вам помогу.
      Он поднял руку к ее голове, но девушка испугалась этого движения начинающейся близости и, спасаясь от него, сама сняла шляпу, опустив ее на колени. Инженер тихонько разжал ее пальцы и положил шляпу на стол. Потом сел рядом и обнял девушку за талию.
      — Нина!.. — сказал он. Девушка вся затрепетала.
      — Ну, скажите еще что-нибудь, — поспешно сказала она, уже зная, что сейчас он будет ее целовать, и инстинктивно стараясь помешать этому. Ей почему-то было страшно, что он поцелует ее здесь, у себя.
      Инженер пристально взглянул на девушку, как зверь перед прыжком, измеряя расстояние и место, и вдруг опрокинул на диван, покрывая бешеными поцелуями. Нина защищалась, но все слабее и слабее, пока, побежденная, не замерла совсем в состоянии, близком к обмороку.
      Когда инженер поднял ее и посадил, девушка тяжело дышала, не смотрела на него, и глаза у нее были мутны, а щеки горели. Ей казалось, что страшно душно и что черная бархатка на шее душит.
      Высоцкий жадно смотрел на девушку.
      Белое платье так и ходило на груди Нины, и в легкий вырез видно было, как быстро подымается и падает розовое тело. Инженер незаметно осмотрел фигуру девушки и сообразил, как расстегивается это платье.
      — Чего вы так тяжело дышите?.. — спросил он вздрагивающим голосом. Вам жарко?..
      Инстинктом девушка поняла, чего он хочет, и мучительно покраснела.
      — Нет, ничего!.. — растерянно пробормотала она, судорожно хватаясь за свою бархатку, которая положительно сжимала горло.
      — Снимите ее… — как-то таинственно и неуверенно шепнул инженер.
      — Зачем?.. Не надо!.. — умоляюще прошептала она.
      — Почему не надо!.. — как будто уже не считаясь с ее волей, возразил инженер и стал развязывать бархатку.
      Нина старалась помешать ему, но Высоцкий легко победил ее слабые пальцы и снял бархатку. Нина хотела показать, что это ничего не значит, но неожиданный поцелуй ожег ее спину там, где, она думала, все закрыто платьем. Девушка рванулась, но инженер не выпустил и продолжал целовать, не давая опомниться, все дальше и дальше. Нина боролась почти с отчаянием, но голова ее горела, сопротивление было беспорядочно и бессильно.
      От стыда ей казалось, что она умирает, и когда почувствовала наготу своих плеч, Нина не поверила себе.
      — Ну, полно… полно… Ниночка!.. Ведь ты же любишь меня… ну! — бормотал инженер неодолимо и беспощадно.
      Девушка еще билась и умоляла, но когда увидела, что грудь ее обнажена и последняя защита вырвана из рук, она ахнула и, чтобы не дать смотреть на себя, охватила его голову руками и изо всей силы прижала лицом к своей груди.
      Наступило какое-то безумное состояние, в котором даже самый стыд был наслаждением. Нина упивалась ласками, лишилась сил и сознания.
      Внезапно ужас пронизал это сладкое безумие. В паническом страхе девушка стала вырываться, отталкивать его, хватать за руки. Она оледенела и билась в таком отчаянии, точно он убивал ее.
      Это была долгая знойная борьба, в которой оба превратились в диких животных. У него было одно невыносимое желание добиться своего, у нее смертельный ужас и отчаянная мольба о пощаде. Наконец девушка победила.
      Инженер сидел на краю дивана, руки и ноги у него дрожали, все тело сотрясала животная злоба. Растерзанная Нина неподвижно лежала за его спиной, еще не веря в свое спасение и судорожно прижимая к подбородку кружево разорванной рубашки и скомканную кофточку. Она была безумно рада, что Высоцкий оставил ее, и в то же время ей было мучительно больно, что она огорчила его.
      Инженер уже начал приходить в себя и пароксизм телесной злобы упал, но он нарочно не оглядывался и принимал вид человека, оскорбленного в лучших чувствах. Надо было, чтобы она поняла свою вину!
      Вдруг девушка тихо шевельнулась, и легкая слабая рука осторожно легла ему на локоть. Инженер невольно вздрогнул, но не пошевелился. Только глаза у него злорадно вспыхнули.
      Робкие пальчики зашевелились, осторожно пробираясь выше, и наконец в немой ласке замерли на его руке. Минуту она ждала неподвижно, потом чуть-чуть потянула к себе. Девушка просила прощения, звала и соглашалась на все.
      Но когда инженер повторил свою попытку, Нина стала защищаться с новой силой. Очевидно, это было против ее воли.
      Борьба продолжалась долго. Несколько раз Высоцкий оставлял ее, прибегая к просьбам, поцелуям и жалким мольбам. Девушка уступала, соглашалась, крепко стискивала зубы, чтобы пересилить самое себя, но каждый раз стихийный ужас затемнял ее сознание и она билась, кусалась и царапалась, как зверек.
      Наконец инженер, обессиленный борьбой, бросил ее окончательно, отошел к столу и сел, подперев голову руками.
      Нина лежала и плакала. Ей казалось, что все погибло, что он никогда не простит, и она готова была избить самое себя за то, что не могла уступить.
      Инженер слышал, что она плачет, но не шевелился. Нина умолкла, наступила тишина. Потом послышался торопливый шорох: она одевалась. Высоцкий сидел как каменный. Шорох затих.
      Вдруг две руки обняли его сзади и горящее от слез лицо прижалось к его щеке. Высоцкий хотел оттолкнуть ее, но Нина не выпустила. Она протянула губы для робкого, умоляющего поцелуя и старалась улыбаться ему. Инженер грубо отвел ее.
      Глаза Нины налились слезами. Она безнадежно опустилась на обвивших его шею руках и снизу заглядывала ему в глаза.
      Инженер сделал холодное и равнодушное лицо.
      — Ну, что вы хотите?.. — спросил он. Губы девушки задрожали.
      — Но я же не могу… не могу!.. — жалобно прошептала она.
      — Как вам угодно!.. А я не могу иначе!.. — жестко ответил инженер.
      При этих словах что-то смутно вспомнилось Нине. Она выпустила его шею, отвернулась, прижав к подбородку скрещенные пальцы, и задумалась.
      Гордость наконец смутно пробудилась в ней. Почему же это никто не хочет считаться с нею?.. Почему они думают только о себе? Что же она такое?.. Неужели им только этого и нужно?.. Это оскорбительно, наконец!..
      Девушка решилась сделать еще одну попытку: она притворилась, что ничего не случилось, и заговорила о чем-то совершенно постороннем.
      — Это не любопытно! — грубо возразил инженер.
      Нина закусила губы и долго стояла не шевелясь. Потом тихо, но твердо двинулась, взяла шляпу и направилась к двери. Инженер хотел удержать ее, но передумал.
      «Ничего, придет опять!..» — подумал он.

      Высоцкий решил хорошенько проучить девушку, чтобы заставить ее отказаться от всякого сопротивления. Несколько дней его не было видно, и Нина узнала, что он уехал. При этом известии девушку охватил смертельный ужас: ей показалось, что он уехал навсегда, и больше она его не увидит. Но инженер вернулся и даже подошел к ней, когда она гуляла в парке вместе с Анни.
      Нина встретила его такой сияющей, беззаветной улыбкой, что у нее даже слезы навернулись на глазах. Но инженер был неумолим. Он очень вежливо поздоровался, но разговаривал только с Анни, не обращая на Нину никакого внимания. Девушка напрасно старалась поймать его взгляд, краснела, бледнела и чуть не плакала. Наконец, улучив мгновение, шепнула ему:
      — Вы на меня сердитесь?..
      — Я думаю!.. — холодно пожал плечами инженер и опять обратился к Анни.
      Нина бессильно замолчала.
      Когда прощались, девушка еще раз попыталась улыбнуться ему, но инженер смотрел холодно и равнодушно. Оскорбленная Нина вспыхнула и сжала губы, чтобы не разрыдаться. Сердце ее разрывалось, она даже как-то растерялась.
      То же повторилось и на следующие дни. Потом Нина сама попыталась не обращать на него внимания, но этого хватило только на несколько часов.
      В один из таких дней приехал муж Анни, добродушный усатый штаб-ротмистр, обожавший жену и очень любивший Нину, которую знал еще девочкой.
      Прежде Нина приходила в детский восторг, когда он приезжал, потому что приезд ротмистра сопровождался всевозможными веселыми затеями, поездками, пикниками, катаньями на лодке. Но теперь девушка не ощущала ничего, кроме досады: она сразу сообразила, что теперь ей очень будет трудно переговорить с инженером наедине. А когда штаб-ротмистр сразу же предложил поездку в лес, Нина чуть не заплакала от досады. Ясно было, что в этот день она даже и вообще не увидит Высоцкого.
      Так и случилось: после обеда поехали в лес, потом катались на лодке, потом ужинали при свете костра и вернулись домой, когда ночь стояла на дворе. Все были веселы и довольны, ленивую Анни нельзя было узнать в той хорошенькой оживленной женщине, которая смеялась и дурачилась так заразительно-весело, а Нина ходила как в воду опущенная, еле сдерживая безумное раздражение, ненавидя всех и все.
      Так пошло изо дня в день. Нина не могла вырваться ни на минуту. Инженер пришел сам, но был так же холоден и все свое внимание, казалось, обратил на ротмистра. Наконец Нина не выдержала этой пытки. Она улучила минуту и почти на глазах у всех робко и нежно прижалась к Высоцкому, без слов умоляя о прощении. Инженер быстро и пытливо взглянул на нее.
      — Вы меня уже больше не любите?.. — спросила Нина, краснея.
      — Нет, я люблю вас, но для меня слишком мучительно любить и не обладать… Вы требуете, чтобы я щадил вас, и я щажу… Чего же больше?.. Моею вы быть не хотите?..
      Отчаяние выразилось в умоляющих глазах девушки.
      — Я не могу!.. — прошептала она.
      — Не могу и не хочу здесь — одно и то же!.. — холодно возразил инженер и отошел.
      Нина проплакала всю ночь и пала духом. Она уже не могла сопротивляться. Наутро она стала ждать инженера, чтобы сказать ему что-то самое важное, что ей и самой не представлялось ясно. Но инженер нарочно не пришел, учитывая последствия бывшего разговора.
      Вся семья сидела за вечерним чаем, и ротмистр оглушительно хохотал, рассказывая какие-то, как казалось Нине, ему одному интересные анекдоты из полковой жизни.
      Девушка томилась, как больная. Бледная и беспомощная, бродила взад и вперед, то присаживалась у стола, то выходила в сад и с такой тоской смотрела на темнеющее небо, точно с каждым погасающим лучом зари таяла ее последняя надежда. Вечер шел медленно, и никуда нельзя было пристроить себя, и было страшно, что и сегодня она не увидит инженера.
      — Что ты мечешься как неприкаянная? — спросила наконец Анни, заметив ее блуждания.