Рязанские мужики, плотники, пробираясь на родину, в лесу, далеко от жилья, наткнулись на мертвого человека.
      Труп лежал в шалаше, набросанном из сухих и вялых веток, поджав ноги и скрючив пальцы рук. Голова на длинной тонкой шее подвернулась так, что лица не было видно. На нем был черный подрясник, слежавшийся в грязные комья; одна нога почему-то была босая. От трупа шел тяжелый мертвый запах и странно и страшно мешался с тонким и сладковатым запахом вянущего папоротника, которым поросло это место.
      Один из плотников, рыжий высокий мужик, потрогал ногу трупа носком сапога. Мертвая ступня чуть-чуть шевельнулась и замерла.
      — Померши… — глубокомысленно проговорил мужик, почесал затылок, постоял и вдруг с исказившимся от страха и непонятной ему самому мучительной злобы лицом дернул и потащил труп из шалаша за ногу. Голова закачалась и запрыгала по земле, руки шлепнулись на землю, как будто тяжело всплеснули, и поволоклись, ковыряя пыль. И сразу пахнуло таким ужасным, омерзительным запахом, что мужиков шатнуло.
      — О, черт! — удивленно сказал рыжий мужик, как будто этого никак нельзя было ожидать.
      Мужики стояли и смотрели.
      Горько и одиноко лежал труп, прямо перед собой глядя в далекое небо мертвыми мутными, как будто от тяжких слез, глазами. Холодный и немой, с навсегда сжатыми губами, без слов говорящими о страшной тайне, он как будто распространял вокруг себя вместе с тяжелым запахом скорбное молчание. На груди разорвалась черная материя, желтела иссохшая, как глина, кожа, к которой плотно налипли сухие листья и серая грязь, и казалось, что это земля уж охватила его своими серыми щупальцами и медленно и неуклонно уже тянет в себя.
      Долго стояли мужики и смотрели, как будто не находя того, что было нужно. Наконец, седой и величавый мужик вздохнул, снял шапку и перекрестился. Перекрестился раз, подумал, сказал: — Вечная, значит, память!.. — и перекрестился еще два раза. И все мужики поспешно, точно сваливая с себя страшную томительную тяжесть, посдергивали шапки и замелькали в воздухе пальцами.
      Потом пошли гуськом, не глядя назад.
      И им еще долго казалось, что желтый лес и солнечный свет, трава и высокое небо, как будто невидимым черным налетом, скованы тяжелым молчанием. Но на самом деле все было радостно, светло сверкало и переливалось в свете солнца вечно живой, свежей и веселой в самой смерти своей зеленью.
      Шедший сзади всех мужик украдкой обернулся и далеко уже позади, из-за куста, золотого и яркого, увидел бледный силуэт иссохшей, неподвижной ноги.
      На этом месте из года в год особенно густо и радостно рос папоротник.
       1904