Глава 17

Они стояли и смотрели на море. На небо, на ползущее к закату светило. На скалистый остров, дымка над которым медленно растворялась в воздухе, на плещущую к их ногам воду, на прибрежные камни. Маг предложил Нерее прогуляться вдоль берега, и они пошли по влажной хрустящей гальке.

– Спасибо, что ты показал мне это, – сказала Нерея. – Этот удивительный мир – до сих пор я была в нем, но не видела его.

– Пустяки, – отмахнулся Маг. Он не любил благодарственных излияний.

– Я тоже хочу показать тебе кое-что прекрасное, – продолжила она. – В той местности, где мы работаем, сейчас есть один замечательный певец. Когда он начинает петь, не только люди, но и мы собираемся вокруг, чтобы послушать его. Невидимыми, конечно, – уточнила она. – Если хочешь, давай послушаем его вместе?

– Давай. – Гнев Мага давно растаял, его улыбка на этот раз была искренней. Предложение Нереи заинтересовало его – он еще не встречал певцов, которых слетались слушать боги.

Они оба вернулись в привычный облик и полетели на место ее работы. Остановившись над большим полуостровом на северном берегу незамерзающего моря, Нерея стала вглядываться вниз.

– Вон он, – указала она. – Это его искра.

Искра была очень яркой, почти такой же, как искра знакомого Магу Гермеса. Она медленно передвигалась по дороге, приближаясь к небольшому поселению. Рядом с ней посверкивала еще одна, крохотная искорка.

– Кто это с ним? – спросил Маг.

– Мальчик-поводырь, – объяснила Нерея. – Этот певец – слепой.

– «Слепой…» – повторил за ней Маг.

– Да. Он ходит от села к селу и поет людям песни, – сказала она. – Нам нужно подождать, пока он не дойдет до этой деревни и не начнет петь. Он поет везде, куда приходит.

– Как он ослеп?

– Не знаю, – пожала плечами Нерея. – Мы не следили за ним раньше. Он начал петь, только когда ослеп.

– Можно было посмотреть в хрониках, – напомнил Маг.

– Для этого нужно вылетать в Аалан. Слишком много уйдет местного времени, а здесь столько дел!

Она стала увлеченно рассказывать об этих делах. За разговорами они наблюдали, как певец вошел в селение, как вокруг него начали собираться люди.

– Сейчас он начнет петь, – сказала Нерея. – Давай спустимся поближе.

Маг опустился вслед за ней на сельскую улицу, где собиралась толпа. Невидимые, они остановились поблизости от певца, настраивающего струны на причудливо выгнутом инструменте. Это был тощий седой старик с лохматой, всклокоченной белой бородой, с крупноморщинистым лицом, на котором выделялись пустые впадины глаз. Маг понял, что певец ослеп не от болезни – его глаза были выколоты.

Мальчик положил старикову шапку на землю, примял руками, чтобы получилась чашка для монет, и уселся рядом со слепцом. Тот прокашлялся и положил ладони на струны, дожидаясь общего внимания. Люди один за другим смолкали, пока не установилась тишина. Зазвучали первые аккорды, за ними полилась песня.

Голос певца оказался не по-старчески звучным и глубоким. Старик затянул длинное стихотворное повествование из жизни богов и героев. В любом другом исполнении оно показалось бы монотонным и утомительно длинным, но этот певец заставлял каждое слово прозвучать особенно. Каждый миг воспеваемых событий становился неповторимым, приобретал необыкновенную красочность и многозначительность. По воле богов красивый юноша похищал красивую женщину, семь царей во главе с оскорбленным мужем отправлялись на войну с обидчиком, герои точили мечи и потрясали копьями, боги спорили, горячились, воевали, переживали о судьбах смертных, забыв о скуке. Это были не те боги и не те смертные, которые существовали здесь – это был другой мир, сотворенный певцом. И настоящие люди, и настоящие боги входили туда по воле певца, ведомые певцом – единовластным творцом этого мира.

Маг видел, как тонкие энергии свивались в кольца, сплетались в кружево, создавая узор мира песни. На его глазах происходило чудо творения, чудо возникновения нового мира. Что с того, что он пока невелик по сравнению с мирами творцов, что он проработан только в общих чертах, без незаметных, но необходимых подробностей – он обладал всеми свойствами сотворенных миров.

Люди затаили дыхание, интуитивно чувствуя, что они стали свидетелями, соучастниками чуда. На короткие мгновения они тоже стали творцами, они проживали мир певца вместе с ним, а тот, словно поводырь, вел их по его дорогам и судьбам. Словно мудрый учитель, кладущий руки детей на инструменты, он заставлял их прикоснуться к великому таинству творения.

Отзвучала песня. Люди очнулись от ее волшебства, зашевелились, заговорили. Зазвенели медяки в шапке. Нерея повернулась к Магу, ее взгляд был детски восторженным.

– Ты видел? – спросила она. – Это настоящее творчество. Как ясно чувствуется, что этот человек – будущий творец!

– Почему – будущий? – ответил ей вопросом Маг. – Если творчество настоящее, то и творец – настоящий.

Он смотрел за ее плечо, на ползающего в пыли мальчишку, который собирал пролетевшие мимо шапки деньги, на старика-певца, напряженно прислушивавшегося к их звону. Сам он – бывалый бродяга – хорошо знал, чего стоят эти медяки.

– Наверное, – улыбнулась ему Нерея. – Разве не удивительно, что в этом мире уже сейчас есть такие искры?

– Удивительно другое, – сказал Маг, по-прежнему глядя за ее плечо. – Десятки поколений будут называть этого певца величайшим, десятки подражателей будут тщетно лезть вон из кожи, чтобы дотянуться до него, но никто не вспомнит, что он создал это чудо, чтобы не умереть с голода. Если бы я умел плакать…

Старик-певец напомнил ему о Гермесе. Расставшись с Нереей, Маг отправился в южный город на берегу реки, где жил этот человек. Его искра светилась в том же переулке, в том же доме, который выглядел еще более ветхим, чем в прошлый раз. Было послеобеденное время, и Гермес сидел за столом в своей рабочей комнате на втором этаже.

Вместе с ним вокруг стола сидели еще несколько человек. Решив подождать, пока хозяин дома не останется в одиночестве. Маг прислушался к разговорам гостей. Они горячо рассуждали о взаимосвязи сущего, видимого и невидимого. Сначала Маг слушал их невнимательно, затем прислушался и стал следить за спором, с его точки зрения, совершенно бессмысленным, досадуя, что не может вмешаться и поставить все на свои места.

Гости Гермеса разошлись незадолго до полуночи. Хозяин со свечой проводил их до входной двери, запер ее на засов и вернулся в кабинет, чтобы прибрать разбросанные по столу книги и бумаги. Маг материализовался прямо за дверью кабинета и потянул за ручку.

Дверь скрипнула, сквозняк рванул пламя свечи. Гермес оглянулся и увидел в дверном проеме высокого белокурого парня, того самого, который загадочно появился в его доме много лет тому назад. Время не тронуло его – он выглядел тем же нищим, дружелюбно улыбающимся бродягой не старше двадцати лет.

– Это ты, бог, – усмехнулся Гермес. В прищуренных уголках его глаз заискрилась радость. – Я думал, больше не увидимся.

– Да, я, – встретил его взгляд Маг. – Пришел поболтать, как обещал.

– Заходи, присаживайся. – Гермес кивнул на кресло, стоявшее у стола с прошлого прихода Мага. – Твое кресло, узнал?

Оно было потертым и продавленным. Маг обновил его и уселся.

– С трудом, – сказал он. – Жизнь не стоит на месте.

– Она идет, бог, – подтвердил Гермес, садясь на свое привычное место. – Она проходит и наконец уходит. – Он развернулся вполоборота, лицом к Магу. – Ничего, что я зову тебя просто богом? Как-то странно звать тебя своим именем.

– Нормально, – заверил его Маг. – Как у тебя дела?

– Живу помаленьку. – Гермес отодвинул бумаги на дальний край стола, чтобы облокотиться. – Теперь я не один – у меня есть ученики.

– Я видел их. Я ждал, пока они уйдут.

– И как они тебе?

– Да как тебе сказать… – Маг выразительно глянул на собеседника. – Не спеши говорить, что ты теперь не один.

Не превзошли они своего учителя, нет. И даже не сравнялись с ним. Их рассуждения были пустыми словами, без настоящего понимания смысла и сути затронутой темы. На высших планах это было еще заметнее. Их искры были мелкими и заурядными, они плохо впитывали тонкие энергии, необходимые для роста творца. Эти люди походили на лягушек, силящихся раздуться до размеров слона – похвальное намерение, конечно, но невыполнимое. Однако из чего еще могли развиться творцы? Может, они еще подрастут позже, несколько поколений спустя, когда-нибудь…

Но не здесь и не сейчас.

– Они не понравились тебе? – насторожился Гермес.

– Почему же, понравились, – уклончиво сказал Маг. – Стремление к истине не может не нравиться. Но… нужно учитывать не только стремления учеников, но и их возможности.

Гермес прекрасно понял его высказывание.

– Если бы мне было из чего выбирать, – усмехнулся он. – Даже стремления встречаются редко – что уж говорить о возможностях. Те, кто согласен искать истину, уже ценны.

– Понимаю, – кивнул Маг. – Сочувствую.

– Может быть, я еще встречу их – настоящих. – Взгляд Гермеса стал отсутствующим, словно тот уговаривал сам себя. – Может быть, я еще отдам им свои знания, а они понесут их дальше. Пусть не все, пусть частично…

– Допустим, моя чаша полна, – подхватил Маг. – Если не найдется второй такой же чаши, то, может быть, я перелью ее в чашу поменьше… А тот, другой, может быть, тоже не найдет такую же чашу и перельет свою в другую, поменьше… так и до наперстка дойти можно.

– Что же делать, бог? – стиснул пальцы Гермес. – Если я не буду лить свою воду в мелкие чаши, в конце концов мне придется просто вылить ее на землю! Что мне делать, ответь, всеведущий!

– Не знаю. – Маг потупился под его напряженным взглядом. – Боюсь, что это за пределами моего всеведения.

Некоторое время он сидел молча, размышляя над вопросом этого человека. Гермес тоже не говорил ни слова. Казалось, он не ждал ответа, а тоже размышлял над собственным вопросом.

– Видимо, истину еще много раз придется познавать заново, – произнес наконец Маг. – И много еще воды прольется впустую, но пытаться передать ее нужно – хоть чашу, хоть ложку, хоть каплю – это больше, чем ничего. Если кто-то будет сам наполнять свою чашу, ему будет легче на эту каплю.

– Если вода останется чистой, – уточнил Гермес. – Воду познания могут загрязнить или отравить, и тогда даже капля испортит всю чашу. Хорошо, что мы заговорили об этом – теперь я понял, как быть. Я перелью свою воду избранным, только тем, кто не запачкает ее. Я завещаю хранить ее, скрывать ее от грязных рук, грязных глаз, грязных мыслей. Меня зовут Гермесом-скрытным! – и я сохраню ее чистой.

Маг смотрел на этого человека, на его вспыхнувшие глаза, гордо вскинутую голову. Они были равны – они оба были искателями.

– Может быть, ты поможешь мне, бог? – вдруг заговорил Гермес. – Может быть, ты поможешь передать людям мои знания?

Маг печально усмехнулся в ответ на эту просьбу.

– Это невозможно, – сказал он. – Думаешь, мне самому нечего передать другим? Думаешь, мне этого не хочется? К сожалению, передать им можно только то, что они в состоянии взять. А это… – он развел руками, – сам понимаешь.

– Понимаю. – Гермес подтвердил свои слова медленным кивком. – Значит, у нас с тобой одни и те же трудности. Что наверху – то и внизу.

– Увы, – согласился с ним Маг.

– Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом, – предложил тот. – Расскажи мне о вечном. О сущем. О природе всего.

– Что ж, поговорим. – Маг откинулся на спинку кресла, предвидя долгий разговор. – Спрашивай, я отвечу. Если ты сумеешь задать вопрос, значит, ты достоин ответа.

Наговорившись с Гермесом, Маг помчался в Аалан. Ему хотелось тишины и уединения. Не только Гермесу, но и ему самому было о чем поразмыслить после этого разговора. Он испытывал странную легкость, словно переложил часть своих тягот и разочарований на плечи этого человека, и был уверен, что и тот сейчас чувствует точно такое же облегчение. Казалось, должно быть наоборот, ведь каждый из них принял на себя чужой груз, – как же получилось так?

Он появился в Аалане почти у самого купола. Замечательная точность, если учесть, что он давно не практиковался в переносах между мирами. Маг шагнул сквозь оболочку купола и остановился, натыкаясь взглядом на непривычную пустоту. Среди людей он жил в окружении вещей.

На переливающемся нежными оттенками полу появилось ложе. Мгновение спустя оно дрогнуло и стало медленно превращаться в кресло, которое снова начало принимать форму ложа. Маг затруднялся с решением, чего ему больше хочется – сидеть или лежать. Нужно бы расслабиться, забыться, но он был слишком напряжен для этого. Ложе… кресло… ложе… кресло… Он в нерешительности стоял посреди купола, отстраненно наблюдая за превращениями, происходившими словно бы помимо его сознания.

Наконец он выбрал кресло, широкое, просторное, с наклонной спинкой, чтобы можно было сидеть полулежа, и опустился в него. Значит, Нерея была права, когда утверждала, что если выговоришься, от этого становится легче. После разговоров с ней, однако, у него не было такого безусловного ощущения легкости. Но сейчас, после общения с Гермесом, Магу было так легко, словно у него с этим человеком была одна ноша на двоих. Какое новое чувство – только теперь, расставшись с тяжестью невысказанных слов, Маг осознал, как давила она на его плечи.

Милая, добрая Нерея, во взгляде которой светилось обожание… наверное, он был слишком требователен к ней. Жаль, конечно, что она не знала, что слова должны быть не только высказаны, но и приняты. Между Силами это было несложно, у них всегда находились такие, кто был в состоянии принять друг друга. Но его, Мага, они не принимали никогда – вечная маета Властей, которым некуда прийти со своим словом.

Там, в плотном мире, существовал этот человек.

Со следующим пробуждением он придет сюда, в этот мир. И не он один, будут и другие. Внезапная мысль пришла в голову Магу – кто знает, может быть, этого и хотел Единый, допустив его беспечную выходку в ночь семнадцати лун? Кто знает…

Следующая мысль закономерно выходила из предыдущей – он, Маг, обязан сделать все, чтобы это сбылось. А если Единому все-таки не хотелось этого?

Так ли уж это важно? Он, Маг и творец, свободен в своем выборе, и он выбрал – пусть люди станут творцами, пусть они придут сюда, в Аалан. Он выбрал – и никто не остановит его.

– Талеста, – позвал он.

– Да? – приподняла узелок дремавшая на его поясе веревка.

– Ты ведь подслушивала мой разговор с Гермесом?

– И подсматривала. Должна же я быть в курсе твоих дел.

– Ну и какое у тебя от него впечатление?

– Его кожаный пояс – дурак и хам, – возмущенно фыркнула Талеста. – Сразу видно, что из свиной кожи, и пряжка у него медная!

– С чего ты взяла? – спросил Маг, поперхнувшись смехом. Веревка была искренне рассержена, она могла и обидеться на него, если он вдруг расхохочется.

– Когда вы начали рассуждать об очевидных вещах, мне стало скучно, и я решила познакомиться с этим парнем. Все-таки, раз вы с Гермесом такие приятели, почему бы и нам с ним не познакомиться? – Светский тон Талесты не мог замаскировать обиженные нотки в ее голосе. – И что, по-твоему, мне сказал этот неотесанный тип?

– Трудно угадать. – Маг с трудом проглотил приступ неудержимого хохота. – Может быть, ему не удалось выговорить твое полное имя?

– Это бы я еще простила, – сообщила она тоном попранного достоинства, – но до этого даже и не дошло. Он сказал мне, что скорее лопнет, чем познакомится с какой-то растрепанной пеньковой вешалкой. И это про меня, высокородную веревку из лунных лучей!

– Какой кошмар! – пробормотал сквозь стиснутые зубы Маг. – Какое невежество!

– Именно, – кивнула узелком веревка. – Как приятно, что ты так понимаешь меня.

– Не расстраивайся ты из-за этого невежды. – Маг вдохнул поглубже – кажется, ему все-таки удастся не рассмеяться. – Таким, как он, не понять твоей утонченной натуры. Они всегда смотрят только на внешность.

– Вот именно, – поддакнула обрадованная Талеста. – Он так мне и сказал: вот если бы я была дамой из шелковых нитей с золотыми кисточками… Но я не осталась в долгу, я ему ответила, что кнут и веревка с виселицы – самая подходящая для него компания.

– Правильно ответила, – одобрил Маг. – Пусть он лопнет, не жалко. Хозяин выкинет его на свалку, а сам новый купит.

– Пусть, – снова поддакнула она. – Но знаешь… почему бы тебе не воплотить меня там дамой из шелковых нитей? Ну, не с золотыми кисточками, а хотя бы с шелковыми… и с парчовой прошивкой? Тебе же это не трудно.

– Милая моя Талесточка! – простонал Маг. – Подумай, как я, нищий бродяга, буду там выглядеть с такой дамой на поясе! Меня же заберут в первую попавшуюся тюрьму – никто не поверит, что ты – моя дама. Все, напротив, будут уверены, что я украл тебя!