К утру Эрвин нашел указанный Юстасом канал. Все приметы сходились – слева от дороги, на высоте человеческого роста. Чтобы войти туда, требовалось приподняться над землей хотя бы на половину этой высоты, чтобы оказаться в зоне перехода – левитировать или просто залезть на что-нибудь. Эрвин, конечно, левитировал.

Судя по тому, что утро сменилось полднем, а не ночью, он оказался не ближе к Кейтангуру, а еще дальше. Скорее всего, на четвертом континенте. Но сам Юстас хотел уйти этим же путем, – видимо, где-то поблизости был канал, ведущий на первый континент. Этого Эрвин уже не знал, у него не было карты каналов.

Самым разумным было бы дождаться Юстаса, намеревавшегося появиться здесь через несколько дней. Эрвин так и сделал бы, если бы у него в котомке завалялась хоть крошка съестного, но обстоятельства не позволили ему запастись едой на дорогу. Одного взгляда вокруг хватило, чтобы понять, что в этой местности не прокормишься плодами и ягодами, – здесь был не вечнозеленый третий континент. Здесь наступал конец холодного сезона, молодая трава едва пробивалась сквозь бурый настил прошлогодней, почки на деревьях слабо зеленели, пока еще только раздумывая, не пора ли им превращаться в листья.

В книгах говорилось, что холодный сезон на юге четвертого континента длился не больше месяца, который, кажется, так здесь и назывался – Месяц Опавших Листьев. Это еще ничего – можно было бы угодить и в места похуже, например в северную часть этого же континента, где сейчас был самый разгар зимы. Эрвин достал из котомки новую куртку, еще не надеванную и служившую гнездом для Дики, натянул ее на себя и запахнулся поплотнее. Кикимора, почти не просыпаясь, перебралась на привычное место за его пазухой.

Он подумал о дороге, и чутье тут же подсказало ему, куда идти. Дорога оказалась недалеко. Широкая, наезженная, она явно вела к большому поселению, но в какую сторону? Получив ответ и на этот вопрос, Эрвин зашагал вдоль разбитой и раскатанной колеи – совсем недавно здесь была непролазная грязь.

Как странно, думал он. Судьба словно играет с ним, как ветер играет оторванным с дерева листком, оставляя беднягу в покое ровно настолько, чтобы тот успел подумать, будто невидимый шалун позабыл о нем. И новый порыв ветра, и снова он несется по миру…

Его деревом была академия. В изнурительных скитаниях по второму континенту Эрвин почти не вспоминал ее, но теперь его мысленному взору ясно представились ее строгие здания, огромные часы с фигурными стрелками на башне главного корпуса, тихая и чистая столовая, где стояли три длинных стола – для старших, помладше и самых маленьких – с широко поставленными стульями, куда они садились есть молча, с привычной уверенностью управляясь с набором всевозможных ложечек, вилок, ножей и щипчиков, полагающихся к столу на светских приемах.

Наверное, ему вспомнилась именно столовая, потому что он был голоден. Эрвин отвлекся от нее и стал вспоминать библиотеку, где даже в разгар летней жары стояла прохлада. И тишина. Неужели он больше никогда не войдет туда и не раскроет толстые тома древних книг? Но что ему были эти книги сейчас, когда насмешливая судьба упорно заставляла его читать другую книгу – книгу жизни.

Те четверо, вместе с которыми он должен был покинуть академию настоящим магом, выпускником с ее ручательством за свои знания и умения – они, наверное, уже ехали к местам своей работы, а кое-кто из них, возможно, уже приехал и начал работать. То же самое должно было случиться и с ним.

Но не случилось. Ему уже не быть настоящим магом, гордым своим призванием, уверенным и в себе, и в своем месте в этом мире. Ему уже не сесть на белую лару под восхищенные взгляды младших учеников и не унестись в небо. Его ноги обречены твердо ступать по земле.

Задумавшись, Эрвин вдруг споткнулся и чуть не упал – его нога зацепилась за торчащий из земли корень. Твердо ступать… Он хихикнул про себя, а затем засмеялся вслух, благо на дороге никого не было и некому было принять его за сумасшедшего.

А если бы и было кому – что ему, бродяге, их мнение? Какое ему дело до того, за кого его примут? Эрвин смеялся и смеялся, не в силах остановиться – это пусть дипломированные маги заботятся о том, за кого их примут! И не важно, на небе ты или на земле – твердо ступать невозможно, если ты забылся, утратил бдительность! В одно мгновение он словно освободился от невидимых пут, и ему вдруг стало легко и безразлично – он точно так же смеялся бы посреди базарной площади, размахивая котомкой и закинув лицо к небу.

Как все, оказывается, было просто! Он думал, что потерял, а он приобрел – то, чего никогда не получить дипломированному магу, связанному обязательствами перед академией, которая учила его, и перед нанимателями, которые платили ему жалованье. Свободу. Свободу голодать, бродить по миру, браться за любое подвернувшееся дело, свободу выбирать пути и позволять судьбе играть ими. Свободу быть самим собой.

Да и кто сказал, что ему не быть настоящим магом? Академия? Наставники, утверждавшие, что нельзя стать настоящим магом без напутственного слова ректора? Что ему этот ректор, когда он сам себе слово! Никто не мог запретить ему быть магом, потому что он родился магом, – точно так же, как никто не мог запретить ему быть человеком, потому что он родился человеком.

Эрвин смеялся и смеялся посреди разбитой, пустынной дороги – голодный, невыспавшийся, без гроша в кармане, без малейшего понятия, куда он придет, что с ним случится за следующим поворотом, он никогда еще не чувствовал себя таким счастливым. Все его невзгоды, и прошлые и будущие, казались ему недорогой ценой за это знание.

* * *

Поздним вечером Эрвин увидел на горизонте городскую стену. Его усталые ноги сами собой зашевелились быстрее. Нужно было успеть в город до закрытия ворот, а там – таверна с горячей, сытной едой, теплая гостиница… У него еще оставались кое-какие медяки после покупки новой одежды и шаффы, и этого должно было хватить на несколько дней, если тратить разумно. А что дальше – там видно будет.

Стражники уже возились со спусковой лебедкой, когда он вошел под каменную арку ворот. Может, они и не заметили бы невзрачного бродягу с тощей дорожной сумкой через плечо, но Эрвина вдруг дернуло обратиться к ним.

– Какой это город? – спросил он у ближайшего стражника.

– Зулран, – машинально ответил тот и вдруг, насторожившись, уставился на него. – А ты кто такой?

– Да никто, – пожал плечами Эрвин. – Просто иду, и все.

– А что тебе здесь нужно?

– Да ничего, – снова пожал плечами Эрвин. – Поесть, переночевать…

– А ну-ка, поди сюда, – скомандовал ему стражник.

– Это еще зачем?

– А затем, что мы должны осматривать каждого, кто приходит к нам в город. Чтобы не пронес чего недозволенного – оружия там или чего еще.

Эрвин впервые слышал, что путников обыскивают на входе в город. Однако порядки везде были разными, и он подчинился. Что здесь могут найти у него – разве что кинжальчик мага, который никак не мог считаться оружием. Он равнодушно смотрел, как стражник полез к нему в котомку, как откинул верхний клапан…

– А это что?! – раздался торжествующий возглас. Стражник вытащил из котомки Эрвина руку с зажатым в ней пучком сушеной травки. – Клянусь зеленой рожей Гбызга, это же шаффа!

Гбызг, насколько помнилось Эрвину, был каким-то свиррским воякой, чьи выдающиеся заслуги в деле уничтожения себе подобных вот уже несколько веков помнили не только сами свирры, но и все, кто считал наилучшим доказательством своей правоты какую-нибудь штуковину потяжелее, лучше всего железную.

– Ну и что, что шаффа? – недоуменно спросил он, только сейчас вспомнив, что у него после ночной вылазки осталась целая охапка этой травки, взятой с запасом.

– А то, что к нам запрещено ввозить шаффу. Здешние свирры с ума сходят – сначала по ней, а после от нее – и устраивают беспорядки в городе. Градоначальник запретил ввозить ее, но всегда находятся ловкие парни вроде тебя, потому что она здесь ценится на вес золота. Нам велено ловить таких и доставлять в городскую тюрьму для суда.

– Для суда? – переспросил Эрвин. – Значит, меня будут судить?

– Будут, – подтвердил стражник, цепко хватая его за локоть, – как миленького. Посидишь в тюрьме годок-другой, чтобы впредь знал, как нарушать порядок, и считай, что дешево отделался.

– Но я же не знал…

– Ври больше – тебе-то самому она не нужна. – Он кивнул своему напарнику: – Позови наших, пусть отведут этого шельмеца куда надо.

Эрвин от растерянности не стал вырываться, хотя, наверное, было самое время сбежать. Пока он соображал, как же теперь быть, напарник сходил в будку и привел оттуда еще двоих вооруженных пиками стражников, в чьи обязанности, видимо, входило провожать нарушителей порядка куда надо. Один из них взял на плечо котомку Эрвина с вещественным доказательством его вины, затем они подхватили его под локти и повели по ночному городу.

Сначала оба стражника шли молча и зорко следили за каждым его движением, но, убедившись, что парнишка попался несильный и, похоже, смирился со своей участью, они понемногу начали переговариваться друг с другом о бабах, о вчерашней пьянке, о том, что назначенного градоначальником жалованья не хватает на хорошую жизнь, и о других, не менее интересных вещах. Эрвин почти не слушал их – припомнив, как выглядел Юстас после непродолжительного пребывания в тюрьме, он твердо решил, что ему самому там делать совершенно нечего, тем более что он не чувствовал за собой никакой вины.

Стражники между тем расслабились настолько, что их пальцы перестали впиваться Эрвину в локти. Выбрав переулок потемнее, он рванулся из их рук и, высвободившись, стремглав кинулся туда. Они замешкались только на мгновение, но этого хватило, чтобы Эрвин скрылся во тьме переулка. Стражи порядка помчались вслед за ним.

Он несся по переулку, слыша за спиной топот и разъяренные крики стражников, пока на его пути не выросла высокая каменная стена. Вдоль стены шла дорога, но Эрвин не стал тратить драгоценные доли мгновения на пустые гадания, куда ему метнуться, вправо или влево. Вместо этого он подстегнул себя заклинанием левитации, подпрыгнул и, ухватившись руками за камни верхней кромки, пташкой взлетел на стену.

– Стой! – взвыли его преследователи. – Не смей!

Перед тем как спрыгнуть на другую сторону, он оглянулся на них, но в следующее мгновение, почувствовав острую боль в левом боку, понял, что этого не нужно было делать. Пущенная сильной рукой пика чуть не свалила его со стены и теперь висела на нем, застряв в куртке. Эрвин вырвал ее и отшвырнул назад, одновременно соскальзывая вниз. Левому боку стало жарко и мокро, очень мокро. Эрвин с ужасом вспомнил о Дике, но кикимора, по счастью, сидела с другой стороны. Он чувствовал, как она под курткой вцепилась ручонками в его рубашку.

Выпрямившись после прыжка, он увидел роскошный трехэтажный особняк, вольготно раскинувшийся посреди просторной лужайки, обнесенной высокой каменной стеной. И действительно, что еще могло оказаться за такой оградой, разве что тюрьма. Несмотря на скверное положение, в котором он оказался, и на усиливающуюся боль в левом боку, Эрвин не удержался от смешка при мысли, что он сам, собственными усилиями мог бы забраться туда, куда его с таким усердием пытались доставить конвоиры.

Судя по их крикам, они бежали снаружи вдоль ограды. Глянув в ту сторону, Эрвин увидел ворота особняка и какое-то движение около них. Ну конечно же эта роскошь охранялась. Он бросился через лужайку, чтобы перемахнуть через противоположную стену, но не успел добежать и до середины, как охранники заметили его и кинулись к нему наперерез, размахивая оружием.

Так можно было получить еще один удар пикой и, чего доброго, более точный. Эрвину, как раз пробегавшему мимо парадной лестницы, не оставалось ничего другого, кроме как свернуть на нее и кинуться внутрь шикарного строения. Он взлетел по мраморным ступеням, рванул раззолоченную дверь, оказавшуюся незапертой, и скрылся в темноте коридоров.

Снаружи раздавались голоса “Держи вора!” и “Преступник в доме!”, слышавшиеся все ближе и ближе. Захлопали двери комнат, послышался топот ног прислуги, жившей на первом этаже и разбуженной криками. Переполох усиливался. Подумав, что лучше всего будет выскочить в окно, Эрвин шмыгнул в первую попавшуюся коридорную дверь, но в комнате на кровати оказалась какая-то парочка. Женщина завизжала, а беглец опрометью шарахнулся обратно в коридор.

На бегу он наудачу заглянул еще в несколько комнат, но окна везде оказались зарешеченными. Нужно было сразу бежать на верхние этажи, где окна наверняка открывались свободно, но все лестницы наверх остались позади, а там уже слышался топот преследователей. В отчаянии Эрвин бросился в последнюю, угловую комнату, надеясь спрятаться за мебелью, но она оказалась пустой, если не считать небольшого матрасика с нарядными покрывальцами, под которым не укрылся бы и ребенок.

Эрвин прислонился к стене, чувствуя, что не может сделать ни шагу дальше, да и бежать было некуда. От быстрого бега, голода и потери крови у него потемнело в глазах, и он бессильно опустился на пол, слушая приближающийся шум в коридоре. Еще немного – и его схватят, и отвечать ему придется уже не только за незаконный ввоз шаффы.

В темноте перед ним мелькнул полосатый хвост трубой и усатая мордочка с круглыми ушками и карими глазами. Римми был точной копией того, которого Эрвин лечил у лорда Астура. Почему он здесь, подивился Эрвин, мысли которого путались от испуга и внезапно наступившей слабости. Или этот зверек померещился ему?

– Майли? – пробормотал он. – Как ты здесь оказался?

Римми проворно вскочил ему на грудь. Розовый язычок лизнул кровь, которой была пропитана вся левая половина его одежды, а в следующее мгновение Эрвин почувствовал легкий холодок переноса. Серая пустота канала, промелькнувшая перед его глазами, сменилась бледно-голубым небом, необычайно светлым после только что окружавшей Эрвина ночи.

Когда его глаза привыкли к свету, он увидел, что оказался на пологом берегу неширокой речки. Здесь было тихо и зелено, но ни одна травинка не казалась Эрвину знакомой. Приглядевшись, он понял, что это был не тот уголок неведомого мира, где он побывал однажды, – очертания местности были другими, да и рядом с ним вместо деревца, которое он лечил когда-то, росло другое, побольше и покудрявее.

Римми сидел перед ним, аккуратно обернув полосатый хвост вокруг передних лапок.

– Побудь здесь, – сказал он на алайни, заметив, что взгляд Эрвина остановился на нем. – Я вернусь назад, а когда там все успокоится, приду за тобой.

Зверек исчез, и Эрвин остался один. Он высадил из-за пазухи Дику, строго-настрого запретив ей трогать что-либо в этом местечке, и разделся до пояса, чтобы осмотреть рану. Оказалось, что пика рассекла ему кожу и мышцы на боку до самой реберной кости. Эрвин спустился к воде и промыл рану, затем остановил кровотечение и, морщась при каждом движении от боли, стал полоскать окровавленную одежду – куртку, штаны, светлую рубашку, половина которой была темно-красной. Это нужно было сделать сейчас, пока кровь на одежде не засохла.

“Теперь мы и с этим миром, наверное, кровники”, – думал он, глядя, как красная струя уплывает по течению вместе с прозрачной водой. Отмыв одежду, он разложил ее на траве сушиться, а сам занялся залечиванием своей раны. Натощак это получалось не слишком хорошо, но в конце концов края раны закрылись, и боль утихла. Ладно, остальное позже, сказал он себе, укладываясь на мягкой траве.

Он проснулся от щекочущего прикосновения – длинные вибриссы римми ощупывали его лицо.

– Там утро, – сказал зверек. – Дом обыскивали всю ночь, а сейчас везде поставили усиленную стражу. Тебе будет лучше остаться здесь до следующей ночи.

Здесь было тепло и спокойно, здесь не нужно было прятаться от городских стражников. Это было бы превосходно, если бы не одно обстоятельство…

– А здесь найдется еда? – спросил Эрвин. – У меня есть глупая привычка питаться, хотя бы изредка.

Вибриссы римми шевельнулись, словно он понял шутку и улыбнулся.

– Найдется, – ответил он, – но ты ранен, тебе будет тяжело найти ее. Я принесу тебе еды с нашей кухни.

– А тебя не накажут? – на всякий случай спросил Эрвин, памятуя, как люди обращаются с животными, забравшимися за едой на кухню.

– В кухне мне позволяется все, – ответил зверек, растворяясь в воздухе. Вскоре он появился с большим куском сочного копченого мяса в зубах. – Это подойдет?

– Подойдет. – Эрвин взял у него мясо. – Хлеба бы еще сюда…

– Сейчас принесу. – Римми исчез и через пару минут появился с хлебом.

– Как ты быстро! – удивился Эрвин, беря у него хлеб.

– Но ведь я уже в кухне, – объяснил зверек. – Я всегда возвращаюсь в точности на то место, с которого перенесся сюда.

– А слуги не пугаются, когда ты исчезаешь у них на глазах?

– Я сначала прячусь, и они не видят этого. Сейчас, например, я спрятался там под разделочный стол.

Эрвин поделился мясом с Дикой, острые зубки которой одним движением разрезали кусок пополам. Оставшуюся половину он положил на хлеб и начал есть. Римми уселся рядом с ним.

– Тебе тоже кусочек? – Эрвин протянул зверьку надкусанный бутерброд.

– Нет, я жду, не понадобится ли тебе что-нибудь еще.

– Значит, ты можешь сам создавать каналы? – поинтересовался Эрвин, поедая хлеб с мясом. – Неужели ты можешь переноситься, куда угодно?

– Нет, я могу создавать канал только к своему дереву и обратно. Вот оно. – Римми указал мордочкой на стоявшее рядом деревце.

– Разве это твое дерево? – удивился Эрвин. – В тот раз оно было другим, да и росло в другом месте.

– В тот раз? Я не встречался с тобой прежде.

– Но ты же – тот самый Майли? Разве ты не поэтому спас меня?

– Я тоже майли, как и тот, кто сообщил тебе это слово. Это не его личное имя, это имя нашей расы на нашем языке. Мы называем себя майли, как вы называете себя людьми. Очень редко мы сообщаем это имя существам других рас – только своим друзьям по крови, но и среди них далеко не каждому. Ты оказал кому-то из наших важную услугу, ты стал его кровником, он доверил тебе наше имя – и я без колебаний помог тебе.

– Я, наверное, неточно понял его тогда, – догадался Эрвин.

– А где ты познакомился с ним? – полюбопытствовал зверек. – Что ты сделал для него?

– Он живет в Дангалоре у лорда Астура. Я лечил его дерево – его сломал скатившийся со склона валун. Как это неудобно, когда твоя жизнь зависит от какого-то дерева.

– Почему? – возразил римми. – Ведь и твоя жизнь зависит от многих внешних вещей. От этой еды, например, от болезней или от врагов. А мы, майли, никогда не болеем, мы всегда можем спастись от врага переходом сюда, а затем пожить здесь, пока опасность не минует. Это вопрос привычки, не больше.

– Тогда почему вы не остаетесь, раз здесь безопасно?

– Мы любопытны. – Зверек шевельнул вибриссами – это, видимо, означало у него улыбку. – Сам знаешь: где безопасно, там скучно.

– Может быть, – улыбнулся в ответ Эрвин, – но я в последнее время живу так весело, что был бы только рад поскучать в укромном местечке. Хотя бы несколько дней, пока не залечу это. – Он приподнял руку и кивнул на рану.

– Оставайся здесь, я буду носить тебе еду, – предложил римми.

Предложение зверька было таким соблазнительным, что Эрвин без лишних слов согласился на него. Этот мир, бледно-голубой и нежно-зеленый, располагал к покою и размышлению, а Эрвину хотелось передышки. Ему хотелось хоть немного набраться сил и собраться с мыслями перед тем, как снова пуститься в скитания.

И он остался здесь залечивать рану. Странно, в этом мире не было смены дня и ночи, и, как рассказал ему появившийся с очередным куском пищи римми, смены сезонов не было тоже. Теплая погода, ласковый ветерок, мягкая трава, свежая прозрачная вода, струящаяся по тонкому песку…

Эрвин сидел на песке и размышлял, вполглаза поглядывая на резвящуюся поблизости Дику. Здесь было так хорошо отдыхать, но согласился бы он остаться здесь навсегда? Или, как римми, бросил бы свое дерево и ушел в другие миры навстречу опасностям, чтобы насытить свое неуемное любопытство?

Впрочем, Эрвин не мог назвать себя любопытным. До сих пор, оставшись без опеки академии, он скитался по Лирну в основном для того, чтобы насытить желудок. Не из-за этого ли он попадал в неприятности, а затем выпутывался из них?

Нет, наверное, не из-за этого. Разве он не понимал, на что идет в этой истории с некромантом, выкинувшей его из Кейтангура? Поступи он как все – жил бы там и сейчас, завоевывая уважение клиентов и городских колдунов. Глядишь, с годами устроился бы ничуть не хуже, а возможно, и лучше дипломированных магов, связанных договором со своими нанимателями. Если бы был как все.

Но у него, наверное, были вывихнутые мозги, не дававшие ему поступать как все. Чего стоила хотя бы эта внезапная необъяснимая любовь к белой ларе, о которой он запрещал себе даже думать, но которая тем не менее существовала. Почему он не влюбился в девчонку, как все нормальные парни его возраста?

Эрвин вспомнил полудевочек из приличных семей, в которых влюблялись старшие ученики академии. Среди них были и умненькие, и откровенные дуры, но все они казались ему красивыми если не внешностью, то хотя бы юностью и свежестью. Наверное, поэтому он и строчил такие письма, за которыми к нему бегали буквально все влюбленные приятели, показывая ему тайком избранницу, чтобы получалось правдивее. Но что-то мешало ему увлечься одной из них, как будто эти милые, славные девушки принадлежали не его расе.

Они действительно были ему чужими, родившиеся на свет только для того, чтобы произвести и выкормить себе подобных, чтобы стать матерями семейств, каких много повсюду, – слезливыми и вздорными, требовательными и суетливыми, стервозными и не очень, сбившимися с ног в стремлении как можно лучше устроить в жизни себя и свой выводок. Эрвин был слишком непрактичным, чтобы соблазниться такой судьбой и такой женщиной.

Но оказывается, любовь существовала. Оказывается, можно было превратиться в огонь, проваливаясь в нежно-зеленые глаза возлюбленной. Что, интересно, он сказал бы, если захотел бы рассказать о ней, допустим, Гинсу или влюбчивому Леантусу? Какие он нашел бы слова, чтобы описать ее благородную, утонченную красоту? Какие сделались бы физиономии у его приятелей, если бы на вопрос, где он откопал подобное совершенство, он ответил, что его возлюбленная – огненная кобылица?

“Ди-и-ниль, Ди-и-ниль…” – повторяло его сердце, пока он сидел на берегу реки посреди неведомого мира, где не было ни одной знакомой ему травинки.

Но белая лара была далеко, она не слышала его зова.

* * *

Через несколько дней его рана затянулась, почти не оставив шрама. Хуже было с одеждой, которая не зарастала сама, но Эрвин уговорил римми принести иголку с ниткой и кое-как зашил дыры в куртке и рубашке. Теперь он был готов продолжать путь.

Его котомка вместе со всем содержимым осталась у стражников. Правда, в кармане куртки завалялось несколько медяков и обнаружился кинжальчик мага, который он сунул туда перед походом на свиррскую тюрьму, а затем забыл вернуть в котомку. Когда выяснилось, что Эрвину некуда положить даже кусок хлеба, доброжелательный римми предложил одно из своих покрывалец. Эрвин завязал туда продукты, которые зверек натаскал ему в дорогу, и приготовился расстаться с этим ласковым, гостеприимным миром.

Римми пришел за ним, когда в Зулране наступила полночь. Эрвин взял его на руки и мгновенно перенесся в Лирн. Зверек оказался достаточно хитер, чтобы сначала прийти в удобное для побега место – за особняком, в дальнем углу каменной ограды.

– Я не выхожу за ограду, поэтому не смог перенести тебя прямо в город, – объяснил он на прощанье, – но, как я понял, тебе будет нетрудно перебраться через нее.

– Да. – Эрвин поблагодарил его за все и попрощался с ним, а затем, произнеся в уме заклинание левитации, подпрыгнул и перемахнул через стену. Он намеревался сегодня же оставить Зулран; если ему не изменяла память, в нескольких днях пути отсюда на юг располагалась Квенда – еще один большой город, где наверняка можно найти работу.

Ночной город был пустынным, и Эрвин благополучно добрался до южной городской стены. Обнаружив, что стена высоковата для левитации и, кроме того, по ней расхаживает стража, он подождал до утра в ближайшем переулке, а на рассвете, едва прогрохотал подъемник, вышел к воротам. Стражники смерили его бдительными взглядами, но парнишка был слишком похож на десятки других, ежедневно выходивших из города бродяг, чтобы представлять собой хоть какой-то интерес. Вот если бы он входил сюда, тогда другое дело – тогда его можно было бы обыскать, а так…

Они равнодушно отвернулись от Эрвина, и он беспрепятственно покинул город.