— Шефер так и не позвонил? — спросил он.
— Нет, — ответила Шерри. Она стояла возле мойки и ополаскивала тарелки, оставленные детьми после завтрака.
— Это на него не похоже, — сказал Раше.
Прошлым вечером он три или четыре раза пытался дозвониться до Шефера, но тот не брал трубку. Он оставил сообщение на автоответчике квартирного телефона бывшего напарника.
— Возможно, он в засаде, — предположила Шерри, — и будет отсутствовать несколько дней. — Она не стала напоминать ему о множестве случаев, когда он сам по несколько дней сидел в засаде, не стала говорить и о том, что с момента их переезда в Орегон такой работы у мужа не было.
— Не исключено, — согласился Раше. Он улыбнулся Шерри, стараясь убедить ее, что совсем не беспокоится, что все прекрасно и его жизнь здесь, в Блюкрике, стала гораздо счастливее, чем была в Нью-Йорке. Затем улыбка растаяла.
— Что за чертовщина, — сказал он. — Попытаюсь еще раз. — Он отшвырнул в сторону газету и направился к висевшему на стене телефону. Номер телефона в кабинете Шефера он знал на память.
После пятого звонка кто-то поднял трубку, и его напряжение стало спадать, но по голосу он понял, что ответил ему не Шефер.
— Кабинет детектива Шефера. Говорит офицер Уэстон, — ответил незнакомый голос.
— Уэстон? — Раше нахмурился. — Это Раше, Шефер где-то недалеко?
— Нет, он... — заговорил Уэстон. Затем он вспомнил имя. — Раше? Боже мой, вы не слышали?
— Не слышал о чем?
Шерри подняла взгляд, озабоченная внезапным изменением интонации мужа.
— Шефер пропал, — пояснил Уэстон. — Вся его — команда пошла в расход во время облавы на дельцов наркобизнеса, которая плохо кончилась. Мы до сих пор не знаем, что за чертовщина там произошла, но у нас на руках фургон, полный трупами полицейских, три мертвых преступника и воз вопросов, а Шефера нет. Роулингс, Хоршовски и пара техников разом полегли в этом деле.
— Что с Шефером? — потребовал ответа Раше. — Как понимать «а Шефера нет»? — Он просто не допускал мысли, что Шефер мог оказаться в числе трупов полицейских в злосчастном фургоне. Его напарник не мог так умереть, это не его стиль.
— Шефер исчез, — сказал Уэстон, — испарился без следа. Я и сижу на его телефоне на случай, если кто-то позвонит и даст наводку.
— Шефер не может просто взять и исчезнуть, возразил Раше.
— Он ведь в тот раз отправился в Центральную Америку, никому не сказав, — напомнил Уэстон.
— Да, отправился, но сказал об этом мне, — сказал Раше. — Послушайте, посмотрите, нет ли чего-нибудь на его столе. Полистайте журнал назначения встреч, взгляните на календарь, возможно, он оставил какую-нибудь записку.
— Черт возьми, Раше, как я сам не... — Уэстон не закончил фразу; Раше услышал слабый шелест бумаги — Уэстон копошился в записях Шефера.
— Есть кое-какие материалы об облаве, — заговорил наконец Уэстон, — и записка без пояснений, просто пара имен, соединенных стрелкой...
— Каких имен? — спросил Раше. Они с Шефером долго были партнерами; он подумал, что может знать имена, которых никогда не было в официальных протоколах.
— Филипс и Смитерс, — ответил Уэстон. Первое имя прозвучало для Раше ударом грома:
— Филипс? — сказал он и повторил еще раз: — Филипс?
— Да, Филипс, с одной буквой "л", — пояснил Уэстон. — Это имя о чем-то говорит вам?
Не ответив, Раше повесил трубку.
Уэстон несколько раз крикнул «алло», прежде чем сделать то же самое.
Раше остался стоять возле телефона, тупо уставившись в стену.
— Милый? — обратилась к нему Шерри. — В чем дело?
— Шефер, — ответил Раше.
— Что с ним? — снова задала она вопрос, ставя в сушилку кастрюльку, в которой варилась каша. — Он в порядке?
— Он пропал.
— О, — тихо произнесла она, не спуская с мужа глаз.
— Я должен ехать, Шерри, — сказал Раше.
— Но если он пропал, как ты узнаешь, где его искать? — запротестовала Шерри.
— Дело гораздо хуже, — начал объяснять Раше, — он не просто пропал... — Он замолчал, не зная, что сказать.
Шефер был его другом, больше чем другом — он был его партнером, а это означает полное доверие, даже если партнеры больше не работают вместе. Шефер был тем человеком, который всегда оказывался рядом, когда бы это ни потребовалось Раше и какой бы ни была причина. И Раше старался не отставать от него, стремился всегда быть возле Шефера, когда тот в нем нуждался.
И если генерал Филипс внезапно появился снова, значит, Шефер чертовски нуждается в помощи Раше.
Коль скоро в дело ввязался Филипс, то две вещи не вызывают сомнения: Шефер в затруднительной ситуации и это каким-то образом связано с теми тварями, с теми кровожадными монстрами из внешнего космоса, которые преследуют Раше в ночных кошмарах последние шесть месяцев. Игры с ними — особая сфера деятельности генерала Филипса.
Нет ничего нового в том, что Шефер попал в затруднительное положение, — Шефер жил в затруднениях, дышал ими и прекрасно справлялся со всем, во что бы ни ввязался.
Если на Земле и было что-то такое, что могло оказаться Шеферу не по силам, так это только чертовы твари-пришельцы, а следовательно, и генерал Филипс.
— Я должен ехать в Нью-Йорк, — сказал Раше.
— Но как... — Шерри сверлила его взглядом. — Я хочу сказать...
— Должен, — повторил Раше.
Шерри вздохнула. Она достаточно долго жила с Раше и понимала, что спорить с ним бесполезно. Он хороший муж, рассудительный мужчина, любящий отец. Но иногда на него накатывает что-то такое, что заставляет его забыть обо всем этом, и, когда это происходит, бессмысленны любые аргументы. Его отношение к обязанностям, чувство ответственности всегда сильнее всего, что она могла бы сказать. И это чувство ответственности было частицей того, за что она любила этого мужчину.
— Что ж, отправляйся, если ты так уверен, — просто сказала она.
Раше надел пальто.
— Не позвонишь ли вместо меня мэру? Скажи ему, что моя отлучка связана с семейными обстоятельствами, — попросил он. — Придумай что-нибудь. Постараюсь вернуться как можно скорее. — Он направился в гараж.
Шерри проводила его взглядом.
— Надеюсь, — произнесла она тихо.
Глава 18
Это был «скрытный» бомбардировщик В-2, модифицированный для транспортировки парашютных десантов, а не бомб.
Однако модернизация ни в малейшей степени не коснулась удобств — сиденья были крохотными и жесткими, воздух сухим и холодным, а для питья не было ничего, кроме воды и фруктового сока. Уайлкокс и Лассен почти без умолку недовольно ворчали по этому поводу последние несколько часов, отпуская одни и те же дурацкие остроты, но выпустили наконец пар и замолчали.
Шеферу обычно безразлично, удобны сиденья или нет, единственное, что его беспокоило, — трепотня Уайлкокса и Лассена, не дававшая ему уснуть. Теперь они молчали, и он наслаждался тишиной, пока из двери носового отсека не появился Филипс.
— Ну, полный порядок. Мы вошли в воздушное пространство русских. Пилот снижает самолет и замедляет скорость, чтобы выбросить нас. Расчетное время прибытия на место — три минуты.
Шефер потянулся и встал.
— Вы чертовски беззаботно говорите об этом, — заметил он. — Я думал, что мы расходуем все эти миллиарды на оборону потому, что нас беспокоят вещи вроде русского радара.
Филипс возмутился:
— Они не могут сделать даже приличную копировальную машину, а вы полагаете, что нам не прорваться сквозь их радарную сеть? Этот самолет — часть того, на что идут эти миллиарды, а считать деньги мы умеем.
— Вы полагаете, что действительно хорошо их сосчитали? — в тон генералу возразил Шефер. — Мы не узнаем этого наверняка, пока не убедимся, что нас не сбили.
Филипс не стал с ним спорить и жестом дал команду капитану Линчу.
Линч вскочил на ноги.
— Порядок, плаксивые младенцы, — обратился он к Уайлкоксу и остальным, — время отрабатывать то непомерное жалованье, что мы вам платим. Проверьте еще раз снаряжение и высморкайте носы. — Он щелкнул переключателем, и люк стал открываться.
В самолет ворвался вой ветра, в просвете люка не было видно ничего, кроме серой мглы. Шефер подошел ближе.
— Похоже, предстоит долгое падение, — сказал Линч. — Немного расстроились, служитель правопорядка?
Шефер натянуто улыбнулся:
— Да, я позабыл включить видеокассетник на запись очередной серии «Усадьбы Мелроуз», которую будут показывать на этой неделе. Не позволите мне поглядеть ее у вас, когда вернемся?
Линч смерил его долгим взглядом, затем с отвращением отвернулся.
— Хорошо, парни, — сказал он, — пошли!
Один за другим семеро мужчин прыгнули в люк, первыми рядовые, затем Шефер, Линч и наконец Филипс.
Вокруг надрывался воем холодный воздух; очки защищали глаза, высокотехнологичный полярный костюм — тело, но обнаженную часть лица обожгло, и по мере падения камнем в этом бесконечном пространстве кожа немела все больше. Шефер дернул кольцо на груди.
Парашют раскрылся как положено, и над его головой расцвел большой, не совсем белый прямоугольник, который резко дернул тело вверх, превратив вертикальное падение в плавное парение, но теплее от этого не стало. Шефер поморщился, затем попробовал потянуть стропы и убедился, что управлять полетом действительно не сложно. Что ж, еще одно доказательство того, что не все так уж плохо.
Он стал смотреть вниз, пытаясь выбрать получше место для приземления, но ничего, кроме серой пустоты, не было видно. Сперва он подумал, что запотели очки, но, подняв от земли взгляд, отчетливо разглядел других парашютистов. Значит, со зрением и очками все в порядке, просто внизу не на что смотреть, кроме самой мерзлой пустыни.
Что же касается сугробов, то все они одинаково хороши для приземления, подумал он. Он немного поправил стропы, чтобы его не снесло слишком далеко от остальных членов команды, и просто стал ждать момента, когда ноги коснутся земли.
Снижаясь, он поглядывал на других. Филипс действительно пошел с ними до конца, что удивило Шефера: генералу шестой десяток, а это чертовски солидный возраст для прыжков с парашютом на вражескую территорию, тем более для охоты на пришельцев-монстров.
Что ни говори, а нутро у Филипса крепкое.
Шефер снова посмотрел вниз. Земля приближалась удивительно быстро. До нее оставалось всего несколько метров, и детектив сосредоточил все внимание на том, чтобы превратить падение в бег из-под купола парашюта до того, как он накроет его на льду.
Мгновение спустя Шефер стоял на одном колене в клубах взметнувшегося снега, а парашют накрывал сугроб у него за спиной. Он поднялся на обе ноги, сбросил с себя парашютные ремни и начал скатывать полотнище. Вместе с тканью он свернул и несколько килограммов снега, но об этом не стоило беспокоиться.
Следом за ним приземлились остальные, он оказался первым, потому что весил больше других. Капитан Линч оказался не дальше десяти метров от Шефера.
Он окинул детектива взглядом, затем оглянулся на других. Один из парашютистов помогал другому подняться на ноги.
— Лассен! — крикнул капитан. — Что с Уайлкоксом?
— Думаю, он грохнулся на голову, — откликнулся Лассен.
— Видимо, парень не захотел повредить что-то более ценное, — предположил Шефер.
Лассен резко повернулся и, сжав кулаки, ринулся на детектива:
— Мы уже наелись вашего дерьма, Шефер! Линч схватил Лассена, преграждая ему путь. Шефер не тронулся с места.
— Надо же, — сказал он, — а я — то подумал, что вам захотелось добавки.
— На этом все! — крикнул Филипс, приземлившийся на вершину большого сугроба. — Нам здесь предстоит работа!
Лассен успокоился, и Линч отпустил его; все повернулись к Филипсу.
— В направлении запад — восток здесь проходит нитка нефтепровода, насосная станция называется Ассима, — сказал генерал. — Мы приземлились почти рядом с ней, немного севернее. На станции небольшой гарнизон, несколько рабочих и пара геологов. Никакой цивилизации поблизости нет. Мы наведаемся туда и поглядим, до чего додумались русские. Если они решили что-то предпринять в отношении наших гостей, то будут действовать базируясь на этой станции, потому что ничего другого у них нет. Держите пасти на замке и смотрите во все глаза. За мной!
Филипс отвернулся и зашагал к насосной станции. Все двинулись следом за ним, не произнеся ни слова.
По одной простой причине, подумал Шефер: в такой дьявольский мороз не до разговоров. Хитроумный комбинезон действительно согревал тело. От горла до пяток было так тепло, словно он нежился дома в постели, но ткань костюма не прикрывала кистей рук, стопы и голову — выданные ему рукавицы и сапоги были предметами обычного зимнего обмундирования. Почему-то никто из колдунов высокой технологии об этих частях чела не позаботился. Голову прикрывал толстый шерстяной капюшон, завязывавшийся поверх каски, глаза защищали очки, но почти все лицо оставалось открытым сибирскому ветру, который был немногим теплее здесь, на земле, чем в полутора километрах над ее поверхностью.
Шефера не оставляло ощущение, что он сунул голову в морозилку холодильника и примерз там. Всему телу было тепло, а лицо уже почти обморожено. Кожа стала сухой и твердой, словно ветер выдул из нее и влагу, и жир; когда он вдыхал воздух ртом, это походило на глотание сухого льда — холод обжигал и язык, и горло. Он чувствовал, что брови стали хрупкими, ноздрей не ощущал вовсе, будто их уже не было.
Странно, думал детектив, сильный мороз жжет не хуже огня.
Он недоумевал, каким образом этот проклятый Филипс ухитряется находить дорогу в сплошной мгле. Ночь была не совсем черной: все вокруг выглядело пронизанным неясным серым сиянием, хотя Шефер никак не мог понять, откуда оно берется. И тем не менее, куда ни кинь взгляд, было одно и то же — бесконечное пространство льда и снега. Откуда Филипс мог точно знать, где они приземлились и в какой стороне проходит нефтепровод?
Шефер предположил, что у генерала есть компас и он знаком с пресловутыми штучками бойскаутов. Во всяком случае, держался он очень уверенно.
И не без оснований, решил Шефер, увидев несколько минут спустя радиомачту насосной станции.
Без лишних слов солдаты рассыпались в цепь, выдвинув на флангах передовых на случай встречи с русским патрулем или часовыми. Все стали двигаться почти ползком. Но не Шефер, он даже не пригнулся — на этом ровном пространстве все равно негде спрятаться. Если за ними следили, то уже заметили.
Хотя, насколько он понимал, все же не заметили. Оказавшись на верху последнего снежного наноса, они смогли хорошо разглядеть станцию.
Блочные серые строения, сооруженные по обе стороны от нефтепровода, были наполовину занесены снегом.
Все погружено во тьму — нигде ни одной точки света. Не было видно и никакого движения.
Станция выглядела вымершей.
В самой середине сибирской зимы Шефер, конечно, не ожидал увидеть играющих в волейбол или загорающих на крышах домов, но от этого места, от окружавшего его пространства веяло чем-то таким, что говорило о заброшенности, о том, что в домах пусто.
— Взгляните на ту дверь, сэр, — сказал Лассен, показывая направление.
Линч и Филипс подняли бинокли, а Шефер просто прищурил глаза. Он нахмурился и стал спускаться по склону наноса, держа наготове свой М-16.
— Эй, Шефер! — закричал Уайлкокс. — Что вы, черт побери, надумали?
— Хочу спуститься вниз и взглянуть на ту дверь, — крикнул в ответ Шефер.
— Он прав, — сказал Филипс, сунув бинокль в футляр, укрепленный на поясе. — Вперед.
Все семеро американцев осторожно спустились с наноса и подошли к разрушенной восточной двери.
Шефер не спешил; первым был возле зияющего дверного проема Лассен.
— Дверь выбита, парень, — сказал он, — но мне думается, что дома никого нет.
Шефер не ответил — он отвернулся в сторону и что-то разглядывал, какое-то цветное пятно, выделявшееся на унылом серовато-белесом фоне всего остального.
Из-под основания стены сооружения, служившего опорой нефтепроводу, торчала дренажная труба. Замерзшая под ней лужа была темно-красной, цвета спекшейся крови.
Хотя в данном случае, подумал Шефер, это замерзшая кровь.
— Шефер, идите сюда, — позвал Филипс.
Детектив присоединился к остальным, собравшимся возле дверного проема.
На полу валялись искореженные полосы и куски стали, на раме остались только половинки петель.
Шефер взглянул на их остатки, заметил, как они перекручены, потрогал кромки разбросанных кусков металла.
— Дверь была вырезана, — сказал он, — хотя это сталь, которую не возьмешь перочинным ножичком. То, как изогнуты петли, свидетельствует, что проделавшие дыру вошли снаружи. — Он бросил взгляд в сторону дренажной трубы, выбросившей лужу крови. — Они побывали здесь, — сказал он, — я их чую.
— Линч, посветите внутрь, — сказал Филипс, — надо взглянуть.
Линч пошел впереди, освещая дорогу мощным ручным фонарем. Вся команда осторожно вошла в тамбур дежурного помещения.
Стены защитили их от ветра, но Шефер заметил, что внутри здания было не намного теплее, чем снаружи. Отопление не работало. Что бы ни произошло со всем комплексом, можно было не сомневаться, что это здание мертво и необитаемо — в такую погоду в неотапливаемом доме долго не продержишься.
Электричества тоже не было — он убедился в этом, щелкнув несколькими выключателями.
Линч обвел помещение лучом света, и они почти моментально обнаружили кровь на стене и на полу — ее было так много, что не заметить было бы невозможно. Все встревоженно переглянулись, но никто не сказал ни слова — да и что можно было сказать?
— Сюда, — предложил Шефер, показывая на боковой проход.
Линч взглянул на Филипса, ожидая подтверждения; генерал кивнул, и Линч повернул в указанном детективом направлении.
— Хеннеро, подождите здесь, — приказал Филипс одному из солдат, оставив его возле входа в проход, — будете охранять нас сзади.
Хеннеро кивнул и занял позицию на Т-образном пересечении коридоров, провожая уходивших товарищей взглядом.
Шестеро вошли в зону обслуживания, и Линч обвел помещение фонариком. Пятно света замерло на высохшей красновато-бурой луже. Капитан медленно повел луч вверх.
— О Боже, — вырвалось у него...
Шефер нахмурился:
— Похоже, эти ублюдки выкроили время для развлечений.
Линч обвел лучом света ряд трупов. Стоявшим внизу людям этот ряд показался бесконечным... три... пять... восемь...
На балке висело двенадцать мертвецов. Двенадцать человеческих трупов, некоторые были обезглавлены. По краям висели дохлые собаки. То в одном, то в другом месте луч фонарика выхватывал на боках человеческих трупов поблескивавшие кривые линии, что-то блестящее свешивалось с голов или с тех мест, где им положено быть... Сосульки замерзшей крови и пота искрились в свете луча фонарика и на кончиках пальцев. Всё вместе выглядело жуткой картиной из сюрреалистического мира.
Послышался приглушенный свист Хеннеро.
Шефер резко повернулся всем телом, остальные, завороженные омерзительным зрелищем над головой, отреагировали не так быстро.
Хеннеро был в коридоре и показывал рукой в сторону разрушенной входной двери.
— Что-то там движется! — прошептал он. — Я слышал шум машин.
— Проклятие, — выругался Филипс. Он оглядывался по сторонам, явно пытаясь сообразить, кого поставить в караул.
— Мы должны держаться вместе, генерал, — сказал Шефер. — Если это те твари, то они большие специалисты по снятию часовых и захвату отставших солдат.
— Тогда вперед всей группой, — приказал генерал, и они двинулись обратно по проходу.
Мгновение спустя группа была в наружном коридоре; люди шли к выходу, прижимаясь к стенам. Шефер вгляделся в тусклую серую мглу за дверным проемом.
— Ничего не видно, — сказал он.
— Я уверен, — заговорил Хеннеро, — шум шел оттуда. — Он махнул рукой в сторону нефтепровода.
— Вперед, — скомандовал Филипс.
Они все вместе двинулись навстречу ветру и холоду. Держась поближе к наружной стене здания, группа медленно шла в направлении, показанном Хеннеро.
Прозвучал резкий сухой треск и следом за ним свист отскочившей от стены пули; облако цементной пыли взвилось прямо над стволом модифицированного М-16 Шефера.
— Немедленно бросьте оружие! — выкрикнул кто-то высоким голосом по-английски, но с сильным акцентом. — Вы все арестованы!
Шефер повернулся на голос и увидел цепь солдат, которые залегли на самом верху снежного наноса, по которому недавно спустились американцы, и держали их под прицелом. Русским не привыкать к зимним условиям — они смогли незаметно занять выгодную позицию, оставить американцев без укрытия и окружить возле стены без малейшей надежды на спасение. Трудно сказать, сколько их, — за этим невысоким бугром могла залечь целая дивизия.
Шефер опустил оружие — медленно и осторожно, как сам всегда требовал от арестованных. В конце концов, подумал он, эти враги — человеческие существа.
У них общий враг.
Глава 19
Даже в длиннополой русской армейской шинели приближавшийся к американцам лейтенант с АК-100 наготове выглядел очень щуплым и низкорослым, но так Шеферу казалось лишь до тех пор, пока она не сняла снегозащитные очки. Он понял, что попал в плен к женщине.
— Вы арестованы, — повторила она.
— Не думаю, что это хорошая мысль, — сказал Шефер по-русски.
— Но так думаю я, — возразила русский лейтенант, переходя на родной язык. — Вы говорите по-русски, я поражена, однако, на каком бы языке вы ни говорили, вторжение на чужую территорию есть вторжение. Американские солдаты в полной экипировке здесь, на моей Родине! Чтобы разнести в клочья нашу станцию? Не вышло.
— Мы ничего не разносим, — ответил Шефер. Лейтенант мотнула головой в сторону двери:
— Не взрывали эту дверь? Чем вы ее снесли? Гранатой?
— Не мы сделали это, — настаивал Шефер, — она была в таком состоянии до нашего появления. Послушайте, ваши там внутри мертвы. Нас перебьют всех до единого, если мы не станем сотрудничать.
— Мертвы? — У лейтенанта на мгновение пропал голос, но она взяла себя в руки. — Если вы говорите правду и все мои друзья мертвы, я убью вас последним. — Она угрожающе приставило дуло АК-100 к лицу Шефера.
Он на шаг попятился:
— Взгляните сами.
Лейтенант подняла взгляд и пристально посмотрела ему в глаза, потом ответила:
— Мы посмотрим. — Она перехватила штурмовой автомат так, чтобы держать его одной рукой, а другой сделала знак и крикнула: — Стешин! Загляните внутрь!
Солдат, которого она назвала Стешиным, поднялся со снега, пробежал мимо командира и американцев и нырнул сквозь развороченный дверной проем внутрь комплекса насосной станции. Шефер хорошо слышал, как мягкий топот сапог по снегу внезапно превратился в их грохот по бетонному полу.
Бег сменился шагом, затем звук шагов замер, и тогда Шефер крикнул по-русски:
— Прямо по проходу, потом направо!
— Свет не включается, лейтенант, — крикнул Стешин, — но я вижу на полу кровь.
— Линч, — сказал Шефер, переходя на английский, — дайте ему фонарик.
— С какой стати? — возмутился Линч. Лейтенант перевела направление дула автомата с Шефера на Линча.
— Потому что нам будет прискорбно видеть, как вас застрелят при попытке бежать, если вы не дадите его сержанту Яшину, — ответила она вместо детектива на чистом, но с заметным акцентом английском языке. — У нас в вездеходах есть фонарики, но ваш ближе.
Линч сердито посмотрел на нее, но протянул руку с фонариком. Взявший его сержант последовал за Стешиным внутрь станции, и Шефер услыхал удаляющийся топот двух пар сапог.
Американцы и взявшие их в плен русские довольно долго стояли не шелохнувшись. Мороз буквально высасывал жизненные соки из их обнаженных лиц. Шефер задавал себе вопрос, так же ли хорошо защищают от арктического холода эти толстые суконные шинели русских, как американцев их фантастические пластиковые костюмы. Наверное, нет, подумал он, но все равно их одежда не так уж плоха. Резкий контраст между теплом всего тела и замерзавшим лицом был очень неприятен.
Снова послышался топот, но возвращался только кто-то один, и его шаг был далеко не строевым. Шефер повернулся и увидел появившегося в дверном проеме Стешина. Парень пошатывался, его лицо было почти таким же белым, как снег.
— Лейтенант, — заговорил он, — они все мертвы, как и говорил этот американец. Но дело хуже. Трупы подвешены к потолку, словно туши забитого скота. Всюду кровь.
Лейтенант в бешенстве сверкала взглядом, переводя его с Шефера на Стешина и обратно, затем приказала:
— На караул! Стрелять без предупреждения в любого, кто потянется к оружию или сделает хотя бы шаг. Я должна взглянуть сама.
— Не двигаться, — перевел Шефер американцам. — Она только что приказала снести вам головы, если кто-то шелохнется. — Он заложил руки за голову, полагая, что так будет просто безопаснее.
Лейтенант одобрительно кивнула, опустила оружие и направилась к входу в здание.
Стешин не отставал от шагавшей по восточному коридору лейтенанта Лигачевой. Она повернула направо в проход к центральной зоне обслуживания. Впереди виднелся слабый свет американского фонарика, позади осталось небо полярной ночи, но ей был знаком каждый квадратный сантиметр помещений насосной станции.
Сержант Яшин стоял в дверном проеме зоны обслуживания, направив АК-100 в темную пустоту. Он повел лучом фонаря по полу от своих ног, затем стал поднимать его вверх.
Лигачева проследила путь пятна света и увидела подвешенные на балках трупы, на них поблескивали сосульки замерзшей крови.
— Я нашел стреляные гильзы на полу, — доложил Яшин. — Нет никаких признаков того, кто это сделал.
— Шапорин, — сказала Лигачева, узнав лицо, покрытое льдом и спекшейся кровью, — и Лесков, Веснин...
— Они здесь все, лейтенант. Двенадцать трупов, бригада в полном составе. Даже собаки Сальникова.
Лигачева была не в силах оторвать от трупов взгляд.
Она вспомнила, как впервые появилась на Ассиме предыдущим летом. Вспомнила, как солдаты и рабочие подшучивали над ней, единственной женщиной на станции; как большинство из них, одни раньше, другие позднее, пытались затащить ее в постель — даже женатые, которых где-то в Москве или Санкт-Петербурге дожидались жены. Она отвергла все их домогательства, обрекая себя на одинокую жизнь в полной изоляции. Но этого не произошло: к ее категорическому отказу отнеслись с уважением, молчаливое отношение к насмешкам было воспринято как признак силы. Вскоре оскорбления прекратились.
Коротким сибирским летом главным развлечением были футбольные состязания между солдатами и рабочими — играли на утрамбованной земляной площадке в южной стороне станции. Она упрямо выступала только за команду рабочих, потому что не могла позволить подчиняться распоряжениям рядового, если его выберут капитаном команды, а сама она, и как женщина, и как наверняка не самый лучший футболист, вряд ли имела право претендовать на такую роль в солдатской команде. Со временем она стала для них больше чем неизменным участником этих развлечений — некоторые рабочие сделались ее друзьями.
Она пыталась вспомнить их милые, улыбающиеся после игры лица в косых лучах незаходящего солнца. Ей хотелось не дать этим образам исчезнуть, помешать сознанию заменить их в памяти этой картиной скованного морозом ужаса в холодном свете американского фонарика.
— Стешин, — крикнула она, — возьмите с собой двоих и отправляйтесь в котельную, она на противоположной стороне этой зоны. — Лигачева показала рукой направление. — Взгляните, не удастся ли восстановить освещение и отопление комплекса.
Стешин отдал честь и направился к выходу.
— Подлые американцы, — проворчал Яшин, — они перерезали этих нефтяников, словно скот!
— Этих людей действительно перерезали, — согласилась Лигачева, — но не американцы. Зачем американцам расчленять трупы? Зачем было развешивать их явно напоказ? Есть ли хотя бы на одном трупе пулевые раны? И почему нет ни одного мертвого американца? — Она замолчала, взяла у него фонарь, посветила на пол и подняла забрызганный кровью АК-74. — Наши люди были вооружены, они израсходовали немало патронов, так почему ни одна пуля не зацепила американцев? — Лигачева отрицательно покачала головой: — Нет, это сделал кто-то другой. Отправляйтесь наружу, приведите всех внутрь и начните поиск по всему комплексу, возможно, обнаружится свидетельство того, кто или что ответственно за это преступление. Доставьте ко мне того крупного американца. Остальных заприте в бараке для рабочих и поставьте охрану, но большого приведите сюда. Я хочу поговорить с ним, прежде чем тот, кто сделал это, решит вернуться.
Она ничего не сказала о монстре, о том существе, которое искромсало ее дозор там, во льдах, — Яшин все равно не поверил бы ей. Лейтенант не сомневалась, что побывала здесь именно эта тварь.
Может быть, существо искало ее.
— Американцы сделали это, лейтенант! — продолжал настаивать Яшин. — Варвары!
— Я не верю в это, Яшин, — возразила она решительным тоном, исключавшим любую попытку дальнейших возражений.
Взбешенный Яшин лишь промычал что-то нечленораздельное — она офицер, он не посмел бросить ей открытый вызов. И все же по чину он на заставе следующий за ней.
— Если американцы не делали этого, откуда вам знать, что ответственного за это здесь нет, что преступники не скрываются где-то внутри комплекса?
— Я этого не знаю, — ответила Лигачева. — Поэтому и необходимо провести поиск. А теперь марш выполнять приказание! Приведите людей и доставьте мне этого американца!
Яшин нехотя отдал честь, продолжая ворчать себе под нос, и ушел.
Вскоре Шефер и Лигачева стояли бок о бок в зоне обслуживания, разглядывая трупы. Остальных американцев провели под конвоем мимо, чтобы запереть в жилых помещениях для рабочих.
— Я мучился вопросом, много ли вам потребуется времени, чтобы понять, что вовсе не мы ответственны за это рождественское украшение, — сказал Шефер по-русски. — Может быть, теперь вы прислушаетесь к голосу рассудка.