Глава 27

Попытка приподнять неподвижное тело не удалась – оно было слишком тяжелым. Ошеломленная, растерянная, Жанетта положила голову Куинси себе на колени, уговаривая его очнуться. Кровавая маска пугала ее, казалось, Куинси уже покинул мир живых. А пепел все падал и падал, пламя ревело все ближе, в переулке становилось жарко. Нужно было срочно отнести раненого в дом.

Осторожно опустив его на землю, Жанетта встала, подняла пистолет и бросилась было в дом, но вернулась за лошадью, не в силах оставить благородное животное на произвол судьбы. В садике, сейчас унылом и сумрачном, она накинула поводья на первую попавшуюся ветку. Экономка уже была в дверях. Лицо ее выражало безмолвный вопрос.

– Там Куинси! – крикнула Жанетта. – Он ранен! Нужно поскорее отнести его в дом.

– Помоги нам, Боже! – Марго всплеснула руками. Девушка бросила пистолет на пол через раскрытую дверь, схватила экономку за руку и потащила за собой. Пожар приближался. Казалось, рядом дышит гигантская топка. Куинси лежал в той же позе, в которой Жанетта его оставила. Она попробовала встряхнуть его, но он не очнулся.

– Боже мой, как же нам забрать его отсюда? – в отчаянии повернулась она к Марго. – Здесь ведь нельзя оставаться!

– Сейчас… сейчас…

Экономка ухватила Куинси под мышки и попробовала сдвинуть с места, но не смогла его даже пошевелить.

– Когда человек в беспамятстве, он чуть не вдвое тяжелее, а хозяин и без того никогда не был хрупким!

– Но нам как-то придется поднять его!

– Мы не справимся!

– Справимся! Другого выхода все равно нет. Возьмем его за руки и потащим.

– Хм… пожалуй, это хорошая идея! – обрадовалась Марго, на время забыв об опасности.

Со двора донеслось громкое лошадиное ржание. Экономка вздрогнула и перекрестилась.

– Ах, это его жеребец!

– Он тоже ранен и к тому же насмерть перепуган.

– Бедняжка!

– Сейчас не до него! Тяните же!

Стараясь действовать слаженно, они взяли Куинси за руки и поволокли по земле, сплошь покрытой копотью и пеплом. Короткая дорога через садик показалась Жанетте бесконечной. У нижней ступеньки лестницы обе помедлили, переводя дыхание, насколько это было возможно в тяжелом горячем воздухе. Вспомнив про распахнутые ворота, девушка бегом бросилась к ним, чтобы запереть, а когда возвращалась, молилась, чтобы Куинси пришел в сознание. Увы, он по-прежнему не подавал признаков жизни! Пришлось втащить его на ступеньки, потом через двери в дом.

– Давайте уложим его на ковре перед камином, – тяжело дыша, сказала Жанетта.

Устроив Куинси поудобнее, девушка без сил опустилась на пол. Марго рухнула рядом с ней. Некоторое время в комнате слышалось лишь хриплое дыхание измученных женщин.

Лицо Куинси казалось спокойным, почти безмятежным, но Жанетте хотелось плакать от того, что она не могла привести его в чувство.

– Я принесу воды, – предложила экономка, передохнув. – Его нужно умыть, иначе мы так и не узнаем, серьезно ли он ранен. Надеюсь, он просто ушибся при падении.

Жанетта кивнула, не спуская глаз с перепачканного лица возлюбленного. Вскоре Марго вернулась с фаянсовым тазиком воды и куском полотна, которым начала бережно смывать кровь и сажу. Лоб был рассечен, но других ран женщины не обнаружили. Очевидно, беспамятство было вызвано ушибом.

– Есть в доме коньяк? – встрепенулась девушка.

– Конечно! – И Марго снова покинула комнату.

Никаких других идей у Жанетты не было, но она надеялась, что это универсальное средство поможет. Снова и снова она макала тряпицу в холодную воду и смачивала лицо Куинси, надеясь пробудить его к жизни. Когда Марго вернулась с бутылкой, Жанетта приподняла ему голову и влила в рот немного коньяку. Не открывая глаз, он сделал слабое глотательное движение. Ободренная этим, девушка повторила опыт, но слишком сильно наклонила бутылку. Куинси рывком сел и так раскашлялся, что запекшаяся рана на лбу снова стала кровоточить. Однако теперь он был в сознании!

Сердитое выражение его лица сменилось озадаченным, когда он увидел Жанетту.

– Это невозможно… – пробормотал он, хватаясь руками за голову.

– Отчего же? – тихо возразила она. – Я вернулась, потому что люблю тебя всем сердцем. И больше никогда не оставлю тебя.

Он долго молчал, медленно скользя ладонью по ее золотисто-рыжим волосам в хлопьях пепла, потом губы его тронула слабая улыбка.

– Я бы понял, если бы ты от меня отвернулась… клянусь, понял бы. Ради меня тебе придется пожертвовать…

– Пожертвовать можно лишь тем, что дорого! Я ничем не поступаюсь ради тебя, Куинси, потому что все, что я оставила, не имеет значения. Ты – то единственное, чем я дорожу! Как мне объяснить тебе это?

– Жанетта, и у меня нет никого дороже тебя, однако…

– Ты ведь не прогонишь меня, правда? Если ты это сделаешь, уже сегодня я стану женой Алена де Виньи! Меня принуждают к этому, потому я и сбежала из дому!

Могучее тело Куинси напряглось. Он отстранил Жанетту и долго всматривался в аметистовые глаза, полные мольбы.

– Этому не бывать! – наконец отчеканил он. – Ты моя, и никто не смеет к тебе прикасаться! Отныне ты всегда будешь со мной.

– Это именно то, что я мечтала услышать.

Сердце ее забилось ровнее, смятение в душе улеглось. Куинси снова привлек ее к себе, легонько коснувшись губами виска.

– А теперь скажи, что это ты пыталась совершить пару минут назад? Покушалась на жизнь человека, пользуясь его беспамятством? Я чуть не захлебнулся, – поддразнил он ее.

– Ты все никак не приходил в себя, – серьезно ответила девушка.

– Жеребец сбросил меня, когда в него выстрелил какой-то сумасшедший. Это последнее, что я помню. Что с ним?

– Марго вышла поставить его в стойло.

– Отлично. Позже я проверю, все ли с ним в порядке. В этот момент экономка вошла в гостиную. Вид у нее был куда более спокойный, чем раньше.

– Как дела? – обратился к ней Куинси.

– С лошадью все в порядке… – Она помолчала и, внезапно решившись, быстро сказала: – Я очень тревожусь за сестру. Она где-то там, среди этого кошмара! Должно быть, там такое творится!..

– Могло быть и хуже, – устало объяснил Куинси.

– А почему начался пожар? – спросила Жанетта.

– Думаю, трущобы подожгли намеренно, чтобы запугать народ. Толпа на площади выступает против правительства и не собирается расходиться. Тогда-то и подожгли жилища бедноты. Огонь удалось повернуть от основной части города, но все эти лачуги, конечно, выгорят дотла.

– Что же ждет нас дальше? – робко поинтересовалась экономка.

– Пока трудно сказать. Поживем – увидим!

– Мы должны быть там, – сказала Жанетта решительно. – Я с тобой!

– Ты права, я и сам хочу туда вернуться. Мадам Марго, – сказал он, поворачиваясь к экономке, – мы вернемся в город и сделаем все, что в наших силах, чтобы успокоить народ, а вы останетесь здесь.

– Разумеется, – с достоинством произнесла та.

– Если я увижу вашу сестру, я уговорю ее прийти сюда. Главное – ничего не бойтесь.

– Слушаюсь, месье!

Марго повернулась, как солдат, получивший приказ командира, и, маршируя, удалилась на кухню.

– А тебе нужно переодеться. – Куинси окинул взглядом роскошное платье Жанетты. – Такой наряд не слишком подходит для данной ситуации!

– Ну конечно, милый! – Куинси заключил ее в объятия.

Жанетта запрокинула голову, подставляя лицо его поцелуям. Окружающее исчезло, события потеряли значение, и они позволили себе на миг отдаться долго сдерживаемой страсти.

– Если бы я мог уже сегодня, сделать тебя своей женой!

– Не беспокойся на этот счет, – сказала Жанетта, прижимая, палец к губам Куинси. – Как только сможем, мы обвенчаемся, и, клянусь, я буду с гордостью носить твое имя.

Эти слова, как ничто иное, заставили его поверить в ее любовь. Он поцеловал ее нежно и благодарно, а когда отпустил, взгляд его был полон любви и ласки.

– Хотелось бы мне иметь побольше времени…

– Я иду переодеваться, – решительно произнесла Жанетта, отступая.

– Мужская одежда у меня в шкафу – та, что ты уже надевала однажды.

Девушка с улыбкой стала подниматься по лестнице. Она достала из шкафа одежду, и вскоре перед зеркалом стояла уже не изящная знатная дама, а худенький подросток. Волосы она скрыла под головным убором.

Куинси ждал ее у задней двери, держа в руках по пистолету. Лицо его изменилось, стало решительным и непреклонным, запекшийся рубец на лбу придавал всему его облику суровость. Лишь на миг его губы раздвинулись в улыбке при виде преобразившейся Жанетты.

Когда они шли через садик к конюшне, девушка с тревогой огляделась, но пожар как будто ушел в сторону, хотя воздух был наполнен гарью и зловещий красный оттенок по-прежнему играл на тучах. Жеребец при виде них начал нервно пританцовывать. Пока Куинси чистил и растирал его, Жанетта наполнила кормушку и поилку.

Успокоенная, лошадь затихла и принялась хрустеть овсом. Дверцу стойла Куинси оставил открытой на тот случай, если огонь повернет в сторону дома.

Через несколько минут они шли по переулку навстречу неизвестности.

Глава 28

Жан-Клод пробирался вдоль стены здания, скользя руками по грубому камню. Погруженный в раздумья, он не заметил лежавшее на пути окровавленное тело, споткнулся об него и распростерся сверху.

– Бедный болван! – пробормотал он, вставая и тщетно стараясь отчистить руки от запекшейся крови. – Один из тех, кто так и не увидит плодов своих усилий!

Оглядев свой костюм, еще недавно бывший образцом изящества, а теперь рваный и грязный, Жан-Клод брезгливо поморщился. Лица его было не узнать под слоем копоти, на щеке кровоточила царапина, белокурые волосы свалялись и сосульками свисали на то, что осталось от белоснежного крахмального воротничка.

От мрачных мыслей о своем непрезентабельном виде его отвлекла хлынувшая на улицу толпа. Люди улюлюкали, хохотали и что-то кричали. Они не обратили на него внимания, поскольку – прежде Жан-Клод не мог и помыслить о таком – он выглядел в точности как эти отведавшие свободы бедняки.

Толпа была так густа и возбуждена, что ее хаотическое движение увлекало за собой всякого, кто оказывался на пути. Эта человеческая река подхватила Жан-Клода и некоторое время несла вперед, потом бросила на колени на широких ступенях какого-то здания. Поднявшись, он увидел, что находится перед домом интенданта, и хрипло, истерически расхохотался над тем, что открылось его взгляду. Особняк превратился в дымящиеся руины! На истоптанной лужайке перед ним были в беспорядке разбросаны старинные гобелены, обрывки бесценных полотен и обломки мебели. Трудно было поверить в то, что рука человека уничтожила такую красоту, повергла в прах такое величие. Невольные слезы навернулись на глаза Жан-Клода при виде гибели всего, что он ценил в этой жизни.

Он обвел окружающее диким взором. В этот день народ Марселя при поддержке окрестного крестьянства взбунтовался, захватив и истребив все, что ему не принадлежало. Жан-Клод был на верховой прогулке, когда группа совершенно невменяемых оборванцев напала на него, выскочив из каких-то кустов. Он остался жив только потому, что никогда не расставался с оружием. В ярости они забили дубинками его упавшую лошадь. До сих пор в ушах Жан-Клода звучало ржание умирающего животного. Он бежал, снова и снова сталкиваясь с опьяневшей от вседозволенности толпой, преследуемый, затравленный, постоянно впадая в отчаяние.

Довольно, подумал он наконец, взяв себя в руки. Хватит! Эти ошалевшие от крови звери называют себя людьми! Он не позволит так с собой обращаться! Он сумеет выжить в этом адском котле!

Жан-Клод отвернулся от пожарища, мысленно клянясь себе остаться в живых и воздать по заслугам тем, кто разрушил его жизнь. Некоторое время он пробирался через дурно пахнущую, шумную толпу, избегая тех, кому уж слишком ударили в голову пары дармовых спиртных напитков. Он выглядит таким же оборванцем – что ж, тем лучше! Рано или поздно время утонченности и изящества снова придет, и он, Жан-Клод д'Арси, будет приветствовать его возвращение!

Перед его мысленным взором поплыли воспоминания о той ночи, когда его, связанного, с кляпом во рту, бросили на пол в кабинете маркиза, и о несправедливости, которая совершилась после этого. Как он был унижен, как растоптан, когда де Бомон лично развязал путы, снял маску и заглянул ему в лицо! Как ненавидел он тогда этого негодяя Лиса! Не то чтобы маркиз выгнал Жан-Клода из дому, однако он недвусмысленно дал понять, что до поимки знаменитого разбойника его протеже больше не желанный гость и уж точно не потенциальный жених Лоретты.

Собрав остатки достоинства, Жан-Клод покинул «Прибежище Авроры» и направился прямиком к интенданту. Однако тот встретил его не менее сурово. «Я ненавижу дураков», – сказал интендант. Однако Генри уже кормит могильных червей, а Жан-Клод жив только потому, что он аристократ, но это временная отсрочка. Голова Лиса – или смерть!

Трудно выразить ярость Жан-Клода в тот момент, когда он со стыдом покидал особняк интенданта. Поместье ускользало из его рук. Теперь в награду за поимку Лиса интендант мог «облагодетельствовать» его разве что прощением ранее совершенной ошибки, а ради этого не стоило и стараться. Оставалась надежда на маркиза. Именно поэтому Жан-Клод вновь похитил Жанетту и скрыл ее в пансионе Иветты. Он был уверен, что Куинси не придет в голову искать ее там, и намерен был все-таки заставить брата плясать под свою дудку. Увы, судьба была против него: Жанетте помогли скрыться ее отчим и жених.

Жан-Клод не сдавался. Он начал разрабатывать новый план, но все окончательно пошло наперекосяк. Теперь он, грязный и оборванный, брел по горящим улицам города. В памяти всплыл образ Лоретты, и Жан-Клод замер на месте. Хотя вся знать бежала из города, маркиз был слишком привязан к «Прибежищу Авроры», чтобы бросить особняк на произвол судьбы.

Почему бы и нет? Лишившись поместья, он, Жан-Клод, перестал быть дворянином. Кто посмеет причислить его к знати? А то, что плохо для аристократа, хорошо для простолюдина, каковым он теперь и является! Что Бог ни делает, все к лучшему. К чему величие и красота, если он не может ими обладать?

Злорадная улыбка исказила его черты. Он огляделся и сразу приметил небольшую толпу, нерешительно переминавшуюся поблизости, не зная, что делать дальше. «Этим людям нужен предводитель», – подумал он удовлетворенно. Набрав в грудь побольше воздуха, он бросился в ту сторону, призывая их громить дома богачей. Ответом ему был радостный рев толпы. Люди охотно признали в нем лидера и двинулись следом, проклиная знать и угрожая расправой каждому, кто станет у нее на дороге. Расстояние до «Прибежища Авроры» они одолели в считанные минуты.

Разрушение еще не коснулось этого района – ничего странного, ведь особняк был расположен поодаль, среди густой растительности. После короткой речи, в которой он гневно заклеймил аристократию и все, что ей принадлежит, Жан-Клод простер руку в направлении темной громады. Толпа с воплями бросилась туда и начала крушить все, что попадало под руки. Он дал людям возможность выплеснуть возбуждение, которое сам же и подогрел, и лишь потом появился на месте трагедии.

Некогда великолепный вестибюль особняка был теперь совершенно неузнаваем. Те из слуг, что решились защищать собственность хозяина, лежали среди обломков, истекая кровью. Жан-Клод усмехнулся, думая об их преданности, обернувшейся против них самих. Если бы слуги присоединились к бунтовщикам, то поживились бы богатством, из-за которого так нелепо погибли. Обозвав их непроходимыми дураками, Жан-Клод начал осторожно пробираться между обломками предметов, в которых трудно было узнать сокровища, еще совсем недавно заполнявшие «Прибежище Авроры». От пресловутого богатства маркиза де Бомона не осталось и следа.

Поднимаясь по лестнице, заваленной осколками, хрустальных ваз, Жан-Клод услышал крики о помощи. Похоже, семейство маркиза в момент нападения находилось наверху. Движимый странным возбуждением, он все ускорял и ускорял шаг. Крики слышались из хозяйской спальни. Это не был голос Лоретты, и Жан-Клод не стал спешить. Он отряхнул и оправил одежду и только после этого вошел в комнату. Первое, что бросилось ему в глаза, – это маркиз де Бомон с петлей на шее, закрепленной на люстре. Он был еще жив, но только потому, что бунтовщикам захотелось позабавиться. Бывший покровитель Жан-Клода балансировал на высокой стопке переплетенных в кожу книг. Окружавшие его оборванцы по очереди выдергивали из нее по одному толстому тому, так что маркизу приходилось все выше привставать на цыпочки, чтобы не повиснуть в петле.

Спальня походила на свалку мусора. Все было сломано, изорвано, даже обивка мебели вспорота ножами. Полотна картин были изрезаны и висели лохмотьями, из шкафа вывалилась груда одежды. Балдахин на кровати был сорван и истоптан грязными башмаками, одеяла и простыни валялись на полу. Маркиза де Бомон лежала поперек кровати, изнасилованная и убитая, ее некогда прекрасные черты искажали ужас и боль. Жалость к этой милой женщине коснулась сердца Жан-Клода, но он подавил ее, зная, что это не поможет ему выжить. Он заставил себя думать о мести, наслаждаться ею.

Оглядевшись, он обнаружил Лоретту. Она забилась в дальний угол и защищала свою жизнь и невинность с яростью, которой трудно было ожидать от этого легкомысленного создания. Обороняясь стулом, она ухитрялась сдерживать натиск здоровяка чуть не вдвое выше ее. Недалеко, пересмеиваясь, наслаждалась этим спектаклем группа его приятелей. Поскольку бежать Лоретте было некуда, она могла лишь отсрочить неизбежное.

Жан-Клод быстро оценил ситуацию. Бунтовщики были в стельку пьяны и едва могли держаться на ногах, иначе дочери маркиза не удалось бы так долго противостоять их натиску. Пожалуй, все еще оставался шанс спасти ее жизнь и сберечь ее невинность для себя.

Подражая пьяной походке бунтовщиков, Жан-Клод приблизился, отвесил Лоретте насмешливый поклон, отпустил скабрезное замечание и первым захохотал над ним, ожидая, когда она узнает его. Девушка ахнула и открыла рот, намереваясь окликнуть его по имени.

– Держу пари, девчонка похотлива! – поспешно выкрикнул Жан-Клод, выхватил бутылку из рук насильника и приложился к обслюнявленному горлышку.

Все с громким хохотом обернулись к нему.

– Я вот что подумал, друзья мои! Почему бы нам не завалить ее в постель и не показать ее папаше, как славно она умеет ублажить мужчину?

Новый взрыв пьяного хохота был ему ответом. Здоровяк вырвал у Лоретты стул. Она с криком прикрылась руками, разом утратив надежду на помощь Жан-Клода, который, судя по всему, был заодно с бунтовщиками. Когда он протиснулся к ней и схватил за руки, девушка попыталась оттолкнуть его.

– Прекрати это, дурочка! – прошипел он сквозь зубы. – Я пытаюсь тебе помочь! Черт с ней, с твоей девственностью, достаточно того, что я спасу твою жизнь!

Лоретта не вполне поняла его, но сообразила, что появилась надежда на спасение. Инстинктивно она прильнула к Жан-Клоду, открыв зубы в улыбке, больше похожей на оскал ужаса. Толпа взвыла от восторга, только здоровяк выразил недовольство поворотом событий.

– Эй, приятель, я первый ее заметил! Она моя по праву!

– Да ладно! Такого добра везде полно! Пусть девчонка сама выбирает, для разнообразия. Как она скажет, так и будет.

Идея пришлась насильникам по вкусу своей новизной. Выстроившись в ряд, они принялись паясничать, выпячивая грудь, задирая нос и потрясая руками. Потом один из них со смехом начал развязывать кюлоты, чтобы показать маленькой аристократке свои мужские достоинства. Не дожидаясь этого, Лоретта отчаянно вцепилась в Жан-Клода.

– Я выбираю его! Оборванцы схватили девушку и, не обращая внимания на ее отчаянные крики, понесли к кровати. При этом они лезли к ней под юбки и за корсаж, щипали и тискали. Сорвав с нее одежду, они прижали ее за руки и за ноги к перине рядом с мертвой матерью. Некоторое время Жан-Клод не мешал им развлекаться. С минуту он прикидывал, не дать ли маркизу возможность наблюдать за групповым изнасилованием его дочери, но решил, что тому будет достаточно умереть с сознанием, что это неизбежно случится. Он вовсе не желал выглядеть излишке жестоким в глазах Лоретты.

Подойдя к де Бомону, он тронул его за ногу, каменную от усилий удержаться на цыпочках. Взгляды их встретились. Ярость и боль исказили лицо маркиза, когда он понял, кто стоит перед ним в таком виде. Жан-Клод показал ему на кровать. Взгляд маркиза обратился к обнаженному телу дочери, на котором уже вспухали красные пятна от щипков и шлепков. Он заскрежетал зубами. Дав ему несколько мгновений на страдание, Жан-Клод выдернул из стопки верхний том. Тело де Бомона задергалось и обвисло.

На город опустилась ночная тьма. Тысячи мародеров и насильников вышли докончить то, что днем начали бунтующие толпы. Избегая их, Жан-Клод переулками спешил к пансиону Иветты. На плече он нес бесчувственную дочь маркиза, укутанную в шелковый балдахин.

Оказавшись перед нужной дверью, он испустил облегченный вздох и тихонько постучал. Никто не ответил. Он постучал сильнее. Безрезультатно. Уже собравшись забарабанить изо всех сил, он услышал торопливые шаги. Стукнула щеколда, дверь, приоткрылась.

– Что вам нужно? – испуганно спросила Иветта, не узнавая его. – Уже слишком поздно…

– Черт возьми, Иветта, это же я, Жан-Клод! Впусти меня, Пока, не подоспел кто-нибудь из этих безумцев.

– Если хочешь переступить мой порог, не смей говорить такое! – предостерегла Иветта, отворяя дверь шире. – Эти люди не безумцы! С прошлым покончено. Если будешь цепляться за него, подвергнешь опасности и себя, и меня.

– Не волнуйся, я буду осторожен. Мне нужна только ты, остальное не в счет.

– Ладно, – вздохнула она. – Ты умеешь убеждать, красавчик. Позже приходи в мою комнату, а сейчас укройся у себя.

Жан-Клод попытался пройти мимо, но Иветта ухватила его за рукав.

– Не спеши! Что это ты приволок в мой дом, красавчик? Еще одна знатная потаскушка?

– Она может пригодиться, потому я ее и прихватил.

– Пригодиться, вот как? Знаю я, для какой цели! – Иветта сердито сверкнула глазами.

– Ну и ревнива же ты! Как можно даже думать о другой, когда рядом чертовка вроде тебя?

– Все равно я не позволю оставить ее здесь, кто бы она ни была, – настаивала Иветта. – Найди ей другое пристанище, не важно где.

– Против Жанетты ты ничего не имела.

– Ну, если ты собираешься отнести свою ношу в погреб и привязать к столбу…

– До чего же ты бессердечна! Это девушка, совсем молоденькая, которую только что изнасиловали. Их было не меньше дюжины! Она неделю не сможет ходить, не говоря уже о прочем!

– Да уж, пожалуй… – задумчиво, хотя и без всякой жалости протянула Иветта, глядя на сверток у него на плече. – Ладно уж, неси ее наверх, но помни, что вы оба простолюдины.

– Запомню, не волнуйся. Может, согреешь немного воды, чтобы вымыть девчонку? Она едва жива.

– Еще бы! – Иветта приглушенно расхохоталась. – Аристократка не может выдержать объятий даже одного простолюдина, а уж если их десяток… Представляешь, сколько таких, как она, помрет сегодня от народной любви?

Она удалилась на кухню, все еще посмеиваясь. Жан-Клод сочувственно потрепал по свертку в районе безжизненно свисающей головы. Он знал, что судьба обесчещенных и убитых аристократок безразлична таким, как Иветта.

Проходя мимо дремлющего в кресле старика, он покосился на него, поражаясь тому, как можно не замечать откровенных измен жены. Впрочем, сказал он себе, его это не касается.

Взяв Лоретту на руки, он начал подниматься по лестнице, не замечая злобного взгляда, который старик бросил на его башмаки. Покрытые грязью и кровью, они все же оставались дорогими башмаками аристократа.

Глава 29

Жанетта сидела в полутемной гостиной, слушая, как ее тетка вполголоса описывает ужасные события последних дней. Они с Куинси рискнули пробраться в квартал, где жила Гретхен, чтобы убедиться, что она не пострадала, и сейчас сидели за опушенными шторами и тщательно запертой дверью. Тетка рассказывала о том, как народ взбунтовался, отказался признавать монархию и лидеры восставших провозгласили себя Национальной Ассамблеей. Вынужденный уступить, Людовик XVI в конце июня официально признал Ассамблею, но вскоре после этого попытался бежать из страны, прихватив государственную казну. Поскольку народ все больше склонялся к крайним мерам, это неизбежно привело к революции. 14 июля народ штурмовал Бастилию.

– Невозможно поверить! – говорила Гретхен. – Столько разрушений, столько смертей! И как быстро все это случилось! А ведь я годами взывала к знати, я говорила, что нужно идти на уступки, чтобы не потерять все! Никто не думал о будущем – и вот результат.

– Нельзя ли подробнее? – спросил Куинси.

– По всей стране творится одно и то же, – с болью ответила Гретхен. – После взятия Бастилии народ, опьяненный свободой, словно обезумел. И в городах, и в провинции прокатилась волна грабежей, поджогов и убийств. Множество прекрасных замков превращено в руины. Когда я думаю о произведениях искусства… – Она оборвала себя и продолжала более спокойно: – Что ж, лес рубят – щепки летят! Невозможно было и дальше вести прежнюю жизнь.

Жанетта молчала, вспоминая поместье, в котором выросла, его чудесную красоту. Она едва решилась задать вопрос.

– А что с «Верденом»?

– Можно сказать, его больше нет… как и «Бонтемпа», как и «Сангуина».

Куинси мрачно покачал головой. Жанетта не хотела верить в услышанное. Как красив был «Верлен», как живописен! Просто смотреть на него, видеть смену времен года, ступать по плодородной земле – уже и это было счастьем! Чувство горького сожаления стеснило ей сердце. Она пыталась, но не могла увязать в одно целое мирных крестьян, которым когда-то помогала, и одержимую разрушением кровожадную толпу. Куинси привлек ее к себе. Лишь тогда она ощутила, что дрожь сотрясает ее тело.

Куинси хорошо понимал чувства Жанетты. Его сердце тоже болело за сожженный «Сангуин» – единственный дом, который он когда-либо имел. Все самые лучшие, самые светлые воспоминания были связаны с ним. Там был погребен его отец, там сам он когда-то присматривал за пахотой, севом и жатвой. Но под глубокой скорбью таилась надежда. Можно было уничтожить здания, но не землю, на которой они были построены. «Земля была, есть и будет, – думал Куинси, – и всегда найдется тот, кто засеет ее и соберет урожай». И еще он думал о тех, кто владел этой землей, но был слишком высокомерен, чтобы поступиться даже малым. Теперь они потеряли все!

Он гладил Жанетту по голове и говорил себе, что она еще очень молода, она забудет. Сердце ее оправится от тяжелого удара. Иное дело – Гретхен.

– Известно ли вам, что стало с тамошним дворянством? – спросил он тихо.

– Как только прошла весть о взятии Бастилии, большинство дворян бежало из Франции, прихватив все, что можно было увезти. Но не все. Некоторые лишь сейчас снимаются с места.

– Мой отчим, например? – вопросительно произнесла Жанетта.

– Эдуард покинул страну одним из первых. Он звал и меня, но я отказалась. Я не из тех, кто бросает родину в час испытаний. – Гретхен сказала это с гордостью и грустью, помолчала и заговорила снова: – Насколько мне известно, Ален де Виньи был послан представителем от дворянства на съезд народа, но как только король признал Ассамблею, демонстративно покинул собрание и вернулся в провинцию. Он наотрез отказался покинуть «Сангуин» и «Бонтемп», хотя Эдуард уговаривал его уехать. Он не мог вообразить себе масштаба беспорядков и полагал, что сумеет защитить свои владения. Эдуард взял с него слово, что он позаботится и о «Вердене»…