ПЕТЕРБУРГ.

Июнь 1879 года.

Лев Саввич отдыхал после плотного ужина в своём кабинете, когда прибыл нарочный со срочным письмом. Письмо было от Адлерберга.

Лев Саввич запахнул халат, вышел к фельдъегерю, взял письмо.

– Подождите в приёмной, – буркнул он и вернулся в кабинет.

Записка была короткой, написана торопливо, что было не очень свойственно министру двора.

«Лев Саввич! Если желаете повидаться с гвардейским офицером, о котором я вам уже писал, это можно сделать прямо сейчас. Лучшего времени не найти. Карета ожидает вас у подъезда ».

Маков озадаченно повертел записку. Гвардейский офицер? Тот, что имеет выход на главарей террористов?.. Однако, странно. К чему эти встречи и тайны? Молодчика давно пора арестовать и допросить. Или осторожный Адлерберг именно для того и устраивает эту нелепую встречу?

Чертыхаясь, Лев Саввич принялся собираться. Глянул на себя в зеркало: лицо осунулось, под глазами мешки, бледен… Он умылся ледяной водой, крепко растёр щёки.

Карета казалась обычным казённым экипажем. Именно в таких после покушения предпочитал ездить Дрентельн… Не к ночи будь помянут…

Рядом с кучером сидел жандармский ротмистр. Увидев Макова, он соскочил с облучка, предупредительно распахнул дверцу.

Внутри было темно, и Лев Саввич замешкался было: внезапно тягостно засосало под ложечкой. Вспомнилось: экипаж, офицер на облучке, ночь, Обводный канал…

Свет фонарей слегка рассеивал сумрак внутри экипажа. Маков разглядел: там сидели двое.

– Прошу вас, – сказал ротмистр; он стоял, браво выпятив грудь, глядя на Макова ничего не выражающими выпуклыми глазами.

Лев Саввич буркнул:

– Не люблю тайн и спектаклей… Где министр двора граф Адлерберг?

Ротмистр немедленно отозвался:

– Встреча, как мне сказали, носит деликатный характер. Мне велено лишь проводить вас в условленное место; граф, видимо, ожидает вас там.

Лев Саввич нахмурился:

– «Видимо»… А что за люди внутри?

Из кареты раздался знакомый голос:

– Какой же вы недоверчивый, однако… Садитесь же!

Из экипажа выглянул Дрентельн.

– Александр Романович! – воскликнул Маков. – Вот уж не ожидал…

– Решил составить вам компанию, Лев Саввич, – отозвался Дрентельн. – Меня этот гвардейский офицер тоже давно интересует.

Вот, значит, как… Лев Саввич, поняв, что отступления быть не может, поднялся в карету, хотя внутреннее чутьё подсказывало ему, что этого не следовало делать.

«Что ж, сказаться больным, что ли?..» – подумал мельком Лев Саввич и сам себе усмехнулся.

Ротмистр убрал ступеньки, захлопнул дверцу. Карета тронулась.

Город жил обычной вечерней жизнью. На улицах фланировали прохожие, двери кафешантанов беспрерывно открывались, впуская новых посетителей, на перекрёстках стояли городовые; на Фонтанке развели мосты и баржи с грузом поплыли в двух направлениях; у пристаней суетились грузчики и ломовые извозчики…

– Следственно, Александр Романович, вы и будете моим провожатым? – спокойно, глядя в маленькое окошко, спросил Лев Саввич.

– Нет, Лев Саввич. Провожатым у вас будет… А впрочем, скоро вы всё узнаете… Воображаю ваше удивление.

Александр Романович коротко хохотнул.

– Ну-ну, – произнёс Маков. – То-то я подумал сначала, зачем тут жандармы…

– Это вы про моих сопровождающих? – уточнил Дрентельн. – Ну, вы же знаете: мои скоты всюду со мной!

Маков хмыкнул: один из «скотов» – подполковник, – сидел как раз напротив Макова. На слова Дрентельна он никак не реагировал.

– Кстати, позвольте представить, – оживлённо продолжал Дрентельн, указывая на своего молчаливого спутника. – Подполковник Судейкин. Наша гордость и надежда! Нюх отменный, террориста за версту видит, а уж подход у него к ним такой, что ещё ни один не устоял. Рассказывали всё, как на духу. Я спрашивал: подполковник, как же вам это удаётся? Молчит!

Дрентельн в деланном изумлении посмотрел на Судейкина, как бы восхищаясь.

– Видите? Он и сейчас молчит!

Маков почувствовал себя неуютно. Эти жандармские остроты и панибратские игры, принятые за правило ещё при графе Шувалове, его слегка коробили.

– Вот давайте нарочно его сейчас спросим, – не унимался шеф корпуса жандармов. – Ваше высокоблагородие! В чём состоит ваша, так сказать, метода дознания?

Судейкин тут же, словно заученно, ответил:

– Секрет-с. Талант имею.

Дрентельн рассмеялся:

– Вот видите? То есть, слышите? «Талант имею»! И ведь имеет, имеет, сукин сын!

Он панибратски хлопнул Судейкина по плечу. Подполковник никак не реагировал. Маков молчал. Возможно, этот Судейкин и будет допрашивать таинственного гвардейского офицера. Что ж, тем лучше.

«Мараться не придётся, – подумал Лев Саввич. – Впрочем… уже замаран…»

Карета остановилась. За разговором Маков и не заметил, где ехала карета, и теперь с изумлением рассматривал Аничков дворец, словно видел его впервые. В Аничковом проживал цесаревич Александр Александрович со своим семейством.

Однако…

Возле ворот дворца их поджидал экипаж – вместительный и довольно щегольской «ландо-версаль», с большими окошками, и кучером в свитском мундире.

Ротмистр распахнул дверцу, Лев Саввич вышел. Следом за ним вышел подполковник Судейкин. Ротмистр тут же захлопнул дверцу, в мгновение ока запрыгнул на облучок, и карета, рванувшись с места, быстро покатила прочь.

– А как же Александр Романович? – в изумлении проговорил Маков. – Разве он не…

Маков замолчал: больше слов у него не находилось.

– Александр Романович присутствовать не будет, – предупредительно сказал Судейкин. – Вас ожидают в другом экипаже.

И действительно, дверь ландо уже была открыта. Бравый офицер свиты Его Высочества кивнул Макову.

– Прошу вас, ваше высокопревосходительство… – Он взглянул на Судейкина. – И вас также…

В ландо сидел бледный бритый человек в очках.

– Добрый день, Лев Саввич, – сказал он.

Маков вздрогнул: Победоносцев! Наставник и друг цесаревича. Он-то здесь какими судьбами? И невольно высказал свою мысль вслух:

– Скорее, доброй ночи, Константин Петрович… А вы здесь какими судьбами?

– Да теми же, что и вы, – ответил Победоносцев. – Я, впрочем, с вами не поеду. Вашим чичероне будет господин Судейкин.

Маков был окончательно обескуражен. При чём здесь наставник цесаревича? Победоносцев, блестящий юрист, профессор, учитель того самого Анатолия Кони, который оправдал террористку Засулич, – как он-то связан с террористами?

Лев Саввич не знал, что и думать. А Константин Петрович уже выходил из экипажа, и даже махнул рукой:

– Прощайте, Лев Саввич!

Маков невольно вздрогнул. За Константином Петровичем Победоносцевым утвердилась недобрая слава серого кардинала. Бывший либерал за годы реформ преобразился, став не просто консерватором и монархистом. Он стал символом «восстановления устоев». И, что самое главное – он был воспитателем и ближайшим другом наследника. Его боялись, и даже анекдотов о нём не ходило. Только кто-то из демократов, из-за границы, пугливо написал: «Победоносцев распростёр над Россией свои совиные крылья». Про крылья – это, конечно, образ, но все знали, что с Константином Петровичем, при всей его внешней мягкости и интеллигентности, шутки плохи. И вот – «Прощайте, Лев Саввич!».

Макову стало совсем не по себе. Он уже начал придумывать предлог, чтобы избавиться от этой нелепой поездки, которая становилась уже прямо зловещей. Но ландо тронулось, и подполковник, сидевший напротив Макова, спиной к кучеру и свитскому, скомандовал:

– Поехали!

– Ну-с, с чего начнём экскурсию? – спросил Судейкин, довольно непринуждённо развалясь на мягком сиденье.

– Какую экскурсию? – отрывисто спросил Маков. – О чём вы, подполковник?

– Ну, как же… О террористах, естественно… Ба! А вот и первый адрес. Взгляните, ваше высокопревосходительство, налево. Невский проспект, восемьдесят. В этом здании, как нам достоверно известно, в библиотеке, революционеры устраивают свои собрания, встречи и совещания.

Маков с удивлением посмотрел на скудно освещенный фасад, перевёл взгляд на Судейкина.

– Вы хотите сказать…

– Подождите, ваше высокопревосходительство. Тут неподалёку ещё один адресок. Памятное, так сказать, место. А проще говоря, террористическое гнёздышко…

Экипаж проследовал по Невскому и остановился у дома 124.

– В доме под этим нумером, дробь четыре, находится конспиративная квартира. На днях в этой квартире террористы организовали настоящую динамитную мастерскую. Изготовляют бомбы, сволочи, – можете себе представить?

Не дождавшись поддержки от Макова, подполковник продолжал:

– А перед этим в Басковом переулке была устроена динамитная лаборатория. В ней господин изобретатель Кибальчич вместе с государственными преступниками Исаевым и Ширяевым производили опыты, пытаясь достичь максимальной взрывной силы своего самодельного динамита. Впрочем, не секрет, что динамит теперь довольно легко изготовить в домашних условиях. Все необходимые ингредиенты нынче, при настоящем расцвете торговли, можно купить в магазинах и на рынках… Так вот, после того как динамит был изготовлен, динамитчики переехали из Баскова переулка на Невский, где им показалось безопаснее. Однако они ошиблись, как видите… Будем заезжать в Басков? Там, между прочим, проживает Степан Ширяев. Личность оригинальная: выучился на ветеринара, но увлёкся электричеством. Уехал в Париж, практиковался у нашего знаменитого инженера Яблочкова. Потом вернулся, примкнул к террористам, и тоже занялся динамитом… Видимо, вскоре придётся его арестовать. Уж очень много от него беспокойства: бродит по фабрикам, фабричных агитирует.

– Погодите, – перебил Маков, потирая висок. – Вы что, хотите сказать, что все террористы, их настоящие имена и даже местопребывание вам известны?

– Не все, к сожалению. Но основные деятели их «Исполнительного Комитета», который они величают «великим ИК», – да, известны.

– Так почему же вы их не арестовываете?? – почти закричал Маков.

Судейкин сел прямо. Тяжело вздохнул.

– Самому хотелось бы знать.

– То есть?

– Арестовывать пока не велено, – уклонился от прямого ответа Судейкин.

– Да кем же? Кем же не велено? – Маков от волнения подался вперёд и едва не схватил подполковника за отвороты шинели.

Судейкин промолчал. Потом скупо выговорил:

– Об этом сказать не могу. Видимо, вы узнаете всё сами, в своё время… А я на службе-с. Так что попрошу…

Маков опомнился, убрал вытянутые руки, перевёл дыхание.

Помолчали. Ландо всё ещё стояло у дома нумер 124.

– Ну, так что-с? – подал голос Судейкин. – Проедем в Басков переулок? Или сразу на Литейный проспект проследуем? Там тоже есть примечательные места. Или, если хотите, на Сапёрный переулок. В этом переулке господа социалисты типографию устроили для печатания воззваний и листовок. А также и поддельных паспортов. Причём, хочу заметить, паспорта бывают даже не поддельными, а настоящими: выкрали, должно быть. И вот живёт где-нибудь в деревне Воропаевке мещанин Ельников, и не ведает, что по его паспорту…

– Что вы несёте? – снова вскрикнул Маков. – Да их всех надо немедленно арестовать!

– Я же сказал: не велено, – почти вкрадчиво повторил Судейкин. – Да и потом: сейчас в столице из известных нам лиц остались совсем немногие. Большая часть уже, надо полагать, в дороге. Они отправились на свой съезд, который, по нашим данным, состоится частью в Липецке, частью – в Воронеже. Ожидается раскол их партии на террористов и пропагаторов… А в Липецке, как вы знаете, курорт, лечебные воды… Замечательное место. Ничего лучше для террористов и выдумать нельзя: под видом курортников разъезжать по окрестностям и, не торопясь, обсуждать свои текущие задачи…

Маков вытер со лба испарину. Выдавил:

– Абсюрд…

Когда ландо вернулось к Аничкову дворцу, там уже стоял экипаж Дрентельна. Заметив ландо, шеф жандармов вышел и ожидал, стоя у ворот со своим ротмистром.

– Ну, как вам, Лев Саввич, мой чичероне? – спросил Дрентельн, когда Маков вышел из ландо.

– Болтлив не в меру, – угрюмо ответил Маков.

Судейкин, стоявший позади Макова, деланно развёл руками.

– А поездка, Лев Саввич? Понравилась вам поездка?

Маков взглянул на Дрентельна исподлобья.

– Сударь… – наконец выдавил он, побагровев. – Вы или шут гороховый, или… государственный преступник.

Дрентельн отступил на шаг.

– А за такие слова, мсье, у нас принято бить в морду.

– Нисколько не сомневался в ваших методах, – кивнул Маков. – Однако предпочёл бы отложить мордобитие до завтра, ибо я намерен встретиться с членами Государственного совета, градоначальником, министрами…

– А вот это вряд ли получится, – ответил Дрентельн. – Прежде всего потому, что дома вас ожидает ещё один сюрприз. А кроме того, созвать сейчас, в дачный сезон, столь представительное, судя по вашим словам, совещание будет затруднительно. Ну и, наконец: в отсутствие Государя такие совещания можно проводить только под председательством цесаревича. Что ж, вы прямо к нему пойдёте? Лично я бы… не советовал. В вашем нынешнем положении…

– На что вы намекаете? – грубо спросил Маков.

– Да уж вы должны бы догадаться, на что. Или ещё не догадались? Не догадались, Лев Саввич, нет?

Маков не ответил. Стиснул кулаки, свёл брови к переносице. Кровь бросилась ему в лицо, и – внезапно отхлынула.

– Вы хотите сказать, что цесаревич…

Дрентельн кротко глянул на ротмистра. Тот козырнул и исчез.

Они остались вдвоём у ограды Аничкова дворца.

– Да-с, – вполголоса произнёс Дрентельн. – Именно это я и хочу сказать. Вам ли не знать, что происходит? Государь император ожидает, когда императрица Мария Александровна преставится. Она действительно очень плоха. Сразу же после этого Государь венчается с Екатериной Долгоруковой…

Дрентельн был совершенно серьёзен. Говорил тихо, но отчётливо.

– Затем, – продолжал Дрентельн, – спешная коронация новой императрицы. Что может последовать далее, Лев Саввич?

– Внесение изменений в закон о престолонаследии… – прошептал Маков.

Дрентельн кивнул.

– Цесаревич Александр Александрович перестаёт быть наследником. Право занять престол переходит к детям Государя от Екатерины Долгоруковой… Или, как она теперь именуется, княгини Юрьевской. Что это будет означать для России? Вы только подумайте: затяжная распря между Аничковым и Зимним дворцами. Две партии вступят в схватку не на жизнь, а на смерть. И в эту войну будут втянуты не только высшие круги общества. Я исхожу исключительно из интересов России. И мне известно, что обе партии уже готовятся к войне, вдохновлённые своими непреклонными руководителями. А вернее, руководительницами… – Дрентельн коротко взглянул на Макова. – Такова диспозиция, Лев Саввич. Не секрет, что Государь недолюбливает своего второго сына, Александра Александровича. До сих пор первенца, Николая Александровича, вспоминает. И с Александром Александровичем сравнивает… Сравнение, как вы понимаете, не в пользу последнего…

Маков раскрыл от изумления рот.

– Так что же, сам цесаревич… – он замолчал, не в силах выговорить страшные слова.

– Нет, вряд ли, – мигнул Дрентельн. – Его супруга, Датская принцесса, цесаревна Мария Фёдоровна. Она – да. Она в курсе событий. Хотя и не всех. И без деталей, так-сать.

– А кто ещё… в курсе? – спросил Маков отрывисто.

– Многие, Лев Саввич.

– Но не все, – с какой-то злобой выговорил Лев Саввич. И повторил: – Не все!..

Он круто развернулся и зашагал прочь. Дрентельн посмотрел ему вослед долгим и странным взглядом. И как бы про себя проговорил:

– Но даже не это самое печальное… Самое нетерпимое – предстоящая реформа МВД. И планы ликвидации Третьего Отделения Собственной Его Величества Канцелярии… Впрочем, – Дрентельн усмехнулся, – об этом даже самоубийцам знать не нужно.

Ротмистр догнал Макова:

– Ваше высокопревосходительство! Пожалуйте в карету! Я должен вас доставить до дома!

– Благодарю, – не оборачиваясь, сквозь зубы ответил Маков. – Мне тут по Невскому, знаете ли, недалеко. Пройдусь.

Ротмистр заволновался:

– Мне велено-с…

Маков развернулся:

– «Велено-с»? Кем «велено-с»? Дрентельном? Победоносцевым? Господом Богом? Да кому вы служите, наконец? Отечеству или преступникам?

Он перевёл дух.

– И зачем вообще эта поездка? Спросите у Дрентельна – он что, выдал мне все тайны, и думает, что теперь я буду ему служить? А может быть, он решил меня попросту убить, чтобы эти тайны никогда не раскрылись? А?

И, к его величайшему изумлению, – уже в который раз за этот проклятый вечер, – ротмистр громко, совершенно обыденно ответил:

– Нет-с, ваше высокопревосходительство. Вас убивать не надо. Вы сами себя убьёте. Прощайте-с, – добавил он, козырнув.

Отвернулся и зашагал к поджидавшему его Дрентельну.

А Маков остался стоять, открыв рот. Потом опомнился, чертыхнулся, и двинулся по проспекту такой свирепой походкой, что редкие припозднившиеся прохожие шарахались от него.

Жена еще не спала. Вышла, взглянула на Льва Саввича.

– Что-то на тебе лица нет…

– Нет – и не надо, – буркнул Маков, проходя в кабинет.

Жену он не любил. Не любил давно, хотя женился по самой что ни на есть высокой, до отчаянности, любви. Брак был неравным: будучи молодым офицером, во время учебного похода Лев Саввич по уши влюбился в дочку хозяина, в доме которого квартировал.

Дочь показалась ему не просто красавицей – идеалом. Точёная фигурка, благороднейшие черты лица, прекрасный глубокий взгляд… Трудно было поверить, что она плебейского происхождения, а отец её лишь недавно выкупил себя и семью у барина.

История тянулась долго, со скандалами: родственники не могли смириться с выбором Макова, говорили, что карьера его погибнет, что с женой, едва грамотной, ему просто не о чем будет говорить, что, в конце концов, он кончит плохо. Маков не слушал, ругался, и всё-таки настоял на своём: привёз из орловской глухомани в столицу красавицу-жену.

И лишь спустя год-два, когда спала с глаз розовая пелена, Маков вдруг с ужасом осознал, что его красавица – набитая дура. Мало того, она еще кичлива, капризна, ленива и в обыденной жизни просто невыносима: всегда молчит и либо лежит на диване, листая модные журналы и каталоги, либо спит, либо судачит на кухне с прислугой. Правда, у неё было ещё одно излюбленное занятие: вырядившись по парижскому фасону, она могла целыми днями бродить по магазинам, не брезгуя даже захудалыми лавками.

В общем, семейная жизнь не сложилась. И Маков с головой ушёл в работу, бывало, и ночевал в казармах. И возвращался домой каждый раз с чувством отвращения к себе, к своему дому, и даже к детям – милым близняшкам Оле и Коле.

Оба ребёнка умерли, едва им минуло пять лет.

С тех пор Маков окончательно отдалился от супруги, предпочитал спать в кабинете, обедать тоже, и вообще старался как можно реже встречаться с женой. Иной раз по целым неделям не виделись.

«И слава Богу!» – думал Лев Саввич.

Он лишь следил за тем, чтобы у жены всегда имелись деньги, и не было, таким образом, повода встретиться с ним. Но с деньгами иной раз приходилось туговато. Помимо других своих «достоинств», супруга обладала ещё одним: она умудрялась тратить чудовищные суммы на безделушки и различные чудодейственные притирки и мази, о которых вычитала в журналах. При этом совершенно не помнила, сколько потратила и что именно купила…

Абсюрд…

Маков прошёл к себе, снял мундир, и вдруг заметил на своём рабочем столе пухлую папку с вензелем министерства двора. Папка лежала точно посередине стола, как бы приглашая заглянуть в неё.

Лев Саввич почувствовал, как сильно и больно забилось сердце.

Словно что-то подсказало ему: всё, жизнь его кончена.

Маков переоделся, умылся, выпил крепкого чаю. Он знал, что просто пытается оттянуть время. Он стал прохаживаться по кабинету, пытаясь не глядеть на папку, и уже догадываясь, что именно в ней содержится.

Кстати, откуда она здесь взялась? Доставил фельдъегерь, видимо. А на стол кто положил? Не прислуга же!

«Жена! – догадался Маков. – Только она, кукла безмозглая, могла сюда войти и эту папку между делом шлёпнуть на стол!»

Подумав о жене, он тут же вспомнил и о деньгах. Деньги он давно уже прятал от жены, передавая ей лишь часть. А когда у неё бывали какие-то срочные траты (что случалось с тягостной периодичностью приблизительно раз в две недели), открывал секретный ящик в столе и выдавал требуемое. Ящик был устроен хитро, итальянцем-краснодеревщиком, жившим лет двести назад. Открываешь ящик – он пуст. Нужно было сначала нажать особый рычажок сбоку, – и тогда ящик открывался по-настоящему, а фальшивая задняя панель оказывалась плотно прижатой к передней.

Маков тотчас же подошёл к столу, открыл секретный ящик. Там лежало несколько ассигнаций, хотя ещё вчера – он проверял, – была целая пачка толщиной в два пальца. Догадалась, значит. Вызнала. Дура-дура, а когда о деньгах речь, – по-собачьи их чует, везде находит. Маков уныло выругался, захлопнул ящик, и снова стал бродить по кабинету.

Было уже два часа пополуночи. Маков смертельно устал. Он прилёг было на диван, почти задремал, и внезапно очнулся; вскочил. Бросился к столу, открыл папку.

«Доклад на Высочайшее имя Государственного инспектора, генерал-адъютанта свиты Черемнина о результатах проверки финансового состояния Министерства внутренних дел.

Проверку проводили:

Тайный Советник И. В. Балагуров,

Действительный статский советник А. С. Кресс,

Статс-секретарь В. М. Макаров.

Заверено: государственный секретарь Е. А. Перетц».

Маков прочитал первые строки доклада, и в глазах у него потемнело.

То, что в министерстве воровали все кому не лень, Макову было известно. Самых отъявленных взяточников и казнокрадов, как это и было принято в любом министерстве, пересаживали с одного тёплого места на другое, в крайних случаях – понижали в должности или посылали воровать в губернии.

И, в принципе, то, что содержалось в докладе Балагурова, самому Макову ничем не грозило. Государь, – это все знали, – к взяточникам относился либерально, полагая, что натуру человеческую невозможно исправить.