От убийства до убийства

Зияуддин встал и отбросил ногой стул.

– Ну так и предложи ее одному из тех пятидесяти тысяч.

Выйдя с территории отеля, он обернулся. Патан, смотревший ему в спину, негромко спросил:

– Вот, значит, как платишь ты мне за доброту, маленький патан?

Зияуддин не ответил. Он смотрел в землю. Большой палец его ступни медленно нарисовал кружок. Зияуддин набрал в легкие воздуху и испустил хриплое, бессловесное шипение.

Потом он побежал. Он отбежал от гостиницы, обежал вокруг вокзала, устремляясь туда, где жили индусы, добежал до чайной Раманна Шетти и, обогнув ее, влетел в синюю палатку, в которой жили услужающие мальчики. Там он сел между ними, сжав пестрые губы и крепко сплетя на коленях пальцы.

– Что привело тебя к нам? – спросил старший из мальчиков. – Ты не можешь остаться здесь, ты же знаешь. Шетти прогонит тебя.

Они приютили его на ночь – в память о прежних временах. Когда же они проснулись, его среди них уже не было. Попозже, в тот же день, его видели на вокзале железной дороги, он ругался там с клиентами, крича:

– …я фокус-покус не делаю!

План города

В географическом центре Киттура возвышается дом с облезлым фасадом – это порнографический кинотеатр «Говорящий Ангел»; к сожалению, если вы спросите у кого-то из жителей города, как вам пройти туда или сюда, он воспользуется в качестве отправного пункта именно этим зданием. Кинотеатр стоит в самой середке Зонтовой улицы, являющейся сердцем торгового района города. Значительную часть экономики Киттура образует производство свертываемых вручную биди, и потому не удивительно, что самым высоким зданием города является «Биди-Билдинг Инженера», что на Зонтовой улице, принадлежащий Мабруру Инженеру, которого считают богатейшим человеком города. Совсем неподалеку располагаются самое известное в городе кафе-мороженое – «Продажа Наилучшего Мороженого и Самые Свежие Фруктовые Соки» и звуковой кинотеатр «Белый жеребец» – единственный в городе, показывающий фильмы на английском языке. В 1986 году на Зонтовой улице открылся также первый в Киттуре китайский ресторан «Дворец Мин». На ней же стоит храм Ганапати, точная копия знаменитого храма, находящегося в Гоа, и место ежегодного чествования этого слоноголового бога. Если вы пойдете по Зонтовой улице от «Говорящего Ангела» на север, то попадете, миновав Майдан Неру, в католический пригород Киттура Валенсию, главной достопримечательностью которого является храм Богоматери Валенсийской. На дальнем конце Валенсии возвышаются Двойные Ворота – возведенный в эпоху колониализма арочный проход, который ведет в Баджпи. Когда-то здесь стоял носивший это имя лес, но теперь располагается быстро разрастающийся пригород. Если же вы направитесь от «Говорящего Ангела» на юг, то сначала подниметесь на Маячную гору, а затем спуститесь с нее к Источнику Холодной Воды. От расположенного вблизи Источника оживленного перекрестка начинается дорога, ведущая в Гавань – такое название носит прилегающая к порту населенная местность. К югу от Гавани можно увидеть Султанову Батарею – выкрашенный в черную краску форт, глядящий на дорогу, которая тянется за реку Калиамма, к Деревне Соляного Рынка, самой южной оконечности Киттура.

День первый (ближе к вечеру): Гавань

Если вы прошли по дороге Источника Холодной Воды, миновали улицу Масджид, ощутили в воздухе запах соли и увидели множество стоящих на открытом воздухе лотков, заваленных большими креветками, креветками маленькими, мидиями и устрицами, значит, вы уже приблизились к Аравийскому морю.

Гавань, как называется примыкающая к порту местность, населена по преимуществу мусульманами. Главная ее достопримечательность – это Даргах, гробница Юсуфа Али, увенчанное куполом белое здание, к которому ежегодно совершают паломничество тысячи мусульман Южной Индии. Древний баньян, который стоит за могилой святого человека, неизменно украшен зелеными и золотистыми ленточками, считается, что он обладает способностью исцелять калек. Вокруг гробницы обычно сидят десятки выпрашивающих подаяние прокаженных, увечных, людей, пораженных старческими немощами, и жертв частичного паралича.

Пройдя на другой конец Гавани, вы окажетесь в промышленной зоне, здесь в закопченных, ветхих строениях расположены десятки текстильных мастерских, в которых применяется потогонная система труда. Гавань отличается самым высоким в Киттуре уровнем преступности, здесь нередки полицейские облавы, аресты и поножовщина. В 1987 году вблизи Даргаха произошли столкновения индусов с мусульманами, заставившие полицию на шесть дней выставить вокруг Гавани оцепление. После этого индусы перебрались отсюда в Баджпи и в Деревню Соляного Рынка.

Аббаси откупорил бутылку – «Джонни Уокер, красный ярлык», второе по качеству виски, известное Богу и человеку, – налил на два пальца в пару стаканов, украшенных гравированной эмблемой «Эйр Индия Махараджа». Затем открыл старый холодильник, достал ведерко со льдом и пальцами положил в стаканы по три кубика льда, добавил холодной воды, помешал все чайной ложкой. А затем нагнулся, чтобы плюнуть в один из стаканов.

О нет, слишком просто, Аббаси. Слишком просто.

Он сглотнул слюну. Расстегнул молнию на хлопковых брюках, позволил им соскользнуть вниз. Прижал указательный палец правой руки к среднему, погрузил их в свое анальное отверстие, вынул, окунул в один из стаканов и еще раз помешал.

После чего подтянул и застегнул брюки. Посмотрел, сведя брови, на немного изменившее цвет виски. Осталась самая сложная часть процедуры – необходимо устроить так, чтобы правильный стакан достался правильному человеку.

Он взял поднос со стаканами и вышел из буфетной.

Служащий Управления штата по электроснабжению сидел, улыбаясь, у письменного стола Аббаси. Это был человек очень толстый и смуглый, одетый в голубой костюм «сафари», из нагрудного кармана его рубашки торчала стальная шариковая ручка. Аббаси аккуратно опустил поднос на стол перед ним.

– Прошу, – с преувеличенным радушием произнес Аббаси.

Чиновник взял тот стакан, что оказался ближе к нему, пригубил виски, облизнулся. Затем медленными глотками выпил все до дна и вернул стакан на поднос.

– Настоящий мужской напиток.

Аббаси иронически улыбнулся.

Чиновник сложил на брюхе ладони.

– Пятьсот, – сказал он. – Пятьсот рупий.

Аббаси был человеком невысокого роста, с седыми прядями в бороде, которую он не красил, как делали многие пожилые мужчины Киттура, ибо полагал, что седина придает ему вид человека проницательного, а это было отнюдь не лишним, поскольку он знал, что приобрел у знакомых репутацию существа простоватого, подверженного систематическим приступам идеализма.

От предков своих, обслуживавших в Хайдерабаде Дворец приемов, Аббаси унаследовал изысканную учтивость и благородство манер, которые приспособил к особенностям двадцатого столетия, добавив к ним толику сарказма и пародии на себя самого.

Он сложил ладони в индуистском намасте, низко склонился перед чиновником:

– Сахиб, вы же знаете, мы только что снова открыли нашу фабрику. Понесли большие расходы. Если бы вы могли проявить некоторую…

– Пятьсот. Пятьсот рупий.

Чиновник развернул стакан эмблемой «Эйр Индия» к себе, вгляделся в нее одним глазом, как если бы некая малая часть его души стеснялась того, что он делает. Потом поднес пальцы ко рту и сказал:

– И в наши дни, мистер Аббаси, человеку тоже нужно чем-то кормиться. А цены растут с такой быстротой. После смерти госпожи Ганди эта страна начала разваливаться на куски.

Аббаси закрыл глаза. Потом подошел к письменному столу, выдвинул ящик, достал из него пачку банкнот, пересчитал их и положил деньги перед чиновником. Толстяк тоже пересчитал их, купюра за купюрой, облизывая ради каждой указательный палец, достал из кармана брюк синюю круглую резинку и дважды обвил ею банкноты.

Однако Аббаси знал: испытания его на этом не закончились.

– Сахиб, на нашей фабрике существует традиция – не отпускать без подарка ни одного гостя.

Он позвонил в колокольчик, и в кабинет мгновенно вошел, держа в руках рубашку, Уммар, его управляющий. Все это время Уммар ждал за дверью.

Чиновник вынул белую рубашку из картонной коробки, осмотрел ее вышивку: золотого дракона с уходящим на спину рубашки хвостом.

– Великолепно.

– Мы поставляем их в Соединенные Штаты. Эти рубашки носят профессиональные танцоры, исполняющие то, что там называют «показательными танцами». Они надевают их и кружат под красными фонарями дискотек.

Аббаси положил ладони на голову и закружился, непристойно подергивая бедрами и ягодицами; чиновник взирал на него похотливыми глазками.

Затем он хлопнул в ладоши и сказал:

– Станцуйте для меня еще раз, Аббаси.

После чего поднес рубашку к носу и трижды втянул ноздрями воздух.

– Этот узор… – чиновник провел толстым пальцем по очертаниям дракона, – он прекрасен.

– Из-за него-то я и закрыл фабрику, – сказал Аббаси. – Чтобы вышить такого дракона, требуется очень кропотливая работа. У белошвеек, которые ее исполняют, портится зрение. Однажды мне указали на это, и я подумал: мне же не хочется держать перед Аллахом ответ за поврежденные глаза моих работниц. И потому я сказал им: расходитесь по домам – и закрыл фабрику.

Чиновник иронически улыбнулся. Вот и еще один муслим из тех, что глушат виски и через слово поминают Аллаха.

Он вернул рубашку в коробку, сунул ее под мышку.

– Почему же тогда вы снова открыли фабрику?

Аббаси сложил пальцы в щепоть и поднес их ко рту:

– Человеку нужно чем-то кормиться.

Они вместе спустились по лестнице, Уммар следовал за ними, держась тремя ступеньками выше. Когда они достигли первого этажа, чиновник заметил справа от себя темный проход. И свернул в него. В тускло освещенном помещении сидели, держа на коленях белые рубашки, женщины, вышивавшие, стежок за стежком, драконов. Чиновнику захотелось увидеть побольше, и Аббаси сказал:

– Так войдите внутрь, сахиб. Я подожду вас здесь.

Он отвернулся и стоял, глядя в стену, ожидая, когда Уммар проведет чиновника по цеху, познакомит с двумя-тремя работницами и выведет наружу. Прежде чем уехать, чиновник протянул Аббаси руку.

«Не стоило мне прикасаться к нему», – подумал Аббаси, как только закрыл за чиновником дверь.

В шесть вечера, через полчаса после того, как белошвейки покинули цех, Аббаси запер фабрику, уселся в свой «Амбассадор» и покатил из Гавани в Киттур; думать сейчас он мог лишь об одном.

О коррупции. В этой стране ей не было видно ни конца ни края. За последние четыре месяца – с тех самых пор, как он решил снова открыть фабрику, – ему пришлось заплатить: служащему Управления электроснабжения; служащему Управления водоснабжения; половине служащих киттурской Службы сбора подоходных налогов; шести разным чиновникам Телефонного управления; служащему Комиссии по земельному налогу киттурского городского совета; санитарному инспектору Комитета здравоохранения штата Карнатака; делегации Всеиндийского профсоюза работников малых предприятий; делегациям киттурской партии Конгресса, киттурской партии «Бхаратия Джаната», киттурской Коммунистической партии и киттурской Мусульманской лиги.

Белый «Амбассадор» поднялся по подъездной дорожке к большому зданию с белыми стенами. По крайней мере четыре раза в неделю Аббаси приезжал в «Канара-Клуб», чтобы поиграть в бильярд на зеленом столе в маленькой комнате с кондиционером и выпить с друзьями. Он обладал точным ударом, однако после второй порции виски рука Аббаси утрачивала обычную твердость, и потому друзья предпочитали играть с ним длинные партии.

– Что тебя гложет, Аббаси? – спросил Сунил Шетти, также владевший в Гавани рубашечной фабрикой. – Уж больно опрометчиво ты сегодня играешь.

– Очередной посетитель из электрического управления. На сей раз – настоящий ублюдок. Темнокожий. Из какой-то низшей касты.

Сунил Шетти сочувственно заурчал. Аббаси ударил по шару и промазал.

В середине партии игрокам пришлось отойти от стола, чтобы подождать, пока неторопливо пересекавшая комнату мышь не пройдется вдоль стен и не отыщет дырку, в которую можно нырнуть.

Аббаси ударил кулаком по краю стола:

– На что уходят наши членские взносы? Они тут даже полы в чистоте держать не способны! Вконец проворовались.

Высказавшись подобным образом, он уселся спиной к плакату СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА ИГРЫ и, опершись подбородком о кий, стал следить за игроками.

– А ты здорово расстроен, наш Аббаси, – заметил Раманна Падивал, хозяин магазина готовой одежды на Зонтовой улице, слывший лучшим в городе бильярдистом.

Дабы не дать этому мифу укорениться в сознании друзей, Аббаси велел принести всем виски. Игра прервалась, все стояли, прикладываясь к обернутым бумажными салфетками стаканчикам. И, как это водится, первой темой, к которой обратился общий разговор, стало само виски.

– Вы знакомы с человеком, который ходит из дома в дом, предлагая по двадцать рупий за старые картонные коробки из-под красного «Джонни Уокера»? – спросил Аббаси. – Как по-вашему, кому он их потом продает?

Все захохотали.

– Для муслима, Аббаси, ты на редкость наивен, – сказал, отсмеявшись, Падивал, продававший также и подержанные автомобили. – Разумеется, он продает их тем, кто гонит поддельное виски. И потому красный «Джонни Уокер», покупаемый тобой в магазине, это подделка, даже если продается в настоящей бутылке, которую достают из настоящей коробки.

Аббаси медленно заговорил, пальцем описывая в воздухе круги:

– Стало быть, я продаю коробку человеку… который продает ее другому человеку, который гонит эту отраву и продает ее мне? Получается, я сам же себя и надуваю?

Падивал, изумленно взглянув на Сунила Шетти, сказал:

– Для муслима этот человек воистину…

Именно это местные фабриканты и говорили – еще с той поры, как Аббаси закрыл свое производство из-за того, что труд в нем повреждал глаза работниц. Большинство здешних игроков в бильярд владело – или вкладывало в них деньги – фабриками, на которых женщины работали в совершенно одинаковых условиях, и ни одному даже в голову не приходило закрыть хоть одну из них лишь потому, что какая-то работница ослепла.

Сунил Шетти сказал:

– Пару дней назад я прочитал в индийской «Таймс», что, по словам главы «Джонни Уокера», в среднем индийском городке «Красного ярлыка» продают больше, чем его производят во всей Шотландии. Во всем, что касается трех вещей, – и он сосчитал их, загибая пальцы, – черного рынка, подделок и коррупции, мы самые что ни на есть чемпионы мира. Если бы соревнования по ним включили в Олимпийские игры, Индия неизменно получала бы по три золотых, серебряных и бронзовых медали.

После полуночи Аббаси, пошатываясь, вышел из клуба и дал монету охраннику, который поднялся из кресла, чтобы поприветствовать его и помочь усесться в машину.

Пьяный, он пронесся по городу, а после поехал к Гавани и вскоре услышал запах моря.

Когда вдали показался его дом, Аббаси остановил машину у обочины дороги, решив, что ему нужно выпить еще. Он всегда держал под сиденьем своего «Амбассадора» – там, где жена не смогла бы найти ее, – бутылочку виски и теперь, наклонившись, похлопал ладонью по полу машины. Ушибив голову о приборную доску, он отыскал бутылку, а следом и стакан.

А выпив, понял, что домой ему идти нельзя – жена учует запах спиртного, едва лишь он переступит порог. И разыграется очередная сцена. Никак она не могла понять, почему ее муж столько пьет.

Он проехался по Гавани, поставил машину у мусорной свалки и, перейдя улицу, вошел в чайную. За узким пляжем виднелось море, по воздуху плыл аромат жареной рыбы.

На черной доске у входа в чайную было написано мелом: МЕНЯЕМ ПАКИСТАНСКИЕ ДЕНЬГИ И ВАЛЮТУ. Стены лавочки были украшены фотографией Великой мечети Мекки и плакатом, на котором юноша и девушка склонялись перед Тадж-Махалом. На веранде чайной стояли четыре скамьи. Привязанная к столбику у торца веранды крапчатая, белая с коричневым, коза жевала жухлую траву.

На одной из скамей сидели мужчины. Аббаси тронул ближайшего из них за плечо, тот обернулся:

– Аббаси.

– Мехмуд, брат мой, освободи мне немного места.

Мехмуд, толстый безусый мужчина с бахромчатой бородой, так и поступил. Аббаси уселся рядом с ним. Ему говорили, что Мехмуд крадет автомобили, что четверо сыновей Мехмуда перегоняют их в деревню, которая стоит на границе со штатом Тамил-Наду, и живут исключительно перепродажей ворованных машин.

Рядом с Мехмудом сидел Калам, который, если верить слухам, возил из Бомбея гашиш и отправлял его морем в Шри-Ланка; за ним – Саиф, зарезавший в Тривандруме человека; а за ним – маленький беловолосый мужчина, которого все называли Профессором и никак иначе и который, как уверяли, был самой темной в этой компании личностью.

Эти люди были контрабандистами, автомобильными ворами, бандитами, а то и кем похуже, но, пока они пили с Аббаси чай, ничего дурного случиться с ним не могло. Такой была культурная традиция Гавани. Пырнуть человека ножом при свете дня – это сколько угодно, а вот ночью – ни в коем разе, и уж тем более если он пьет чай. Да и в любом случае, после беспорядков солидарность мусульман Гавани значительно укрепилась.

Профессор завершал рассказ из жизни Киттура двенадцатого столетия – историю про арабского моряка по имени Саад, который увидел город с моря как раз в ту минуту, когда уже распрощался с последней надеждой добраться до суши. Саад воздел руки к небу и пообещал Аллаху, что, если ему удастся высадиться на эту землю, он навсегда отречется от игры и винопийства.

– И что же, сдержал он свое слово?

Профессор подмигнул:

– Догадайтесь.

Профессор всегда был желанным участником ночных бесед, потому что знал очень много интересного о Гавани, о восходящей к Средним векам истории Киттура, – например, о том, как султан Типу поставил здесь однажды, чтобы отогнать британцев, батарею французских пушек. Теперь Профессор ткнул пальцем в Аббаси:

– Ты нынче сам не свой. О чем задумался?

– О коррупции, – ответил Аббаси. – О коррупции. Она точно демон, который сидит у меня в мозгу и ест его ножом и вилкой.

Все остальные придвинулись поближе к нему. Аббаси считался богачом и потому должен был обладать сведениями о коррупции намного большими, чем у всех прочих. И Аббаси рассказал им о сегодняшнем утре.

Торговавший наркотиками Калам, выслушав его, улыбнулся и сказал:

– Это еще пустяки, Аббаси. – И указал на море: – У меня там вот уж месяц стоит метрах в двухстах от берега судно, груженное наполовину цементом, наполовину кой-чем еще. А почему? Да потому что меня пытается выдоить портовый инспектор. Я заплатил ему, но он пожелал получить еще больше, гораздо больше. Вот судно и болтается в море, нагруженное наполовину цементом, наполовину кой-чем еще.

– Я думал, что когда к власти в стране придет этот молодой человек, Раджив, то все наладится, – сказал Аббаси. – А он всех нас подвел. Такая же дрянь, как любой другой политик.

– Нам нужен человек, который не спасует ни перед кем, – сказал Профессор. – Всего лишь один честный, храбрый человек. Такой за один день сделал бы для страны больше, чем Ганди и Неру.

Эти слова были встречены хором всеобщего согласия.

– Ну да, – согласился, поглаживая бороду, Аббаси. – А на следующее утро он уже плавал бы в реке Калиамма. Вот так.

И Аббаси изобразил утопленника.

И с этим также согласились все до единого. Однако Аббаси, еще не договорив, подумал: «Неужели это правда? Неужели мы не способны к борьбе?»

Примечания

1

Патаны, они же пахтаны, пуштуны, пашто – древний кочевой народ восточно-иранского происхождения, обладающий развитым кодексом чести («Пуштунвалай») и обитающий ныне на юге и юго-западе Афганистана и на севере Пакистана. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Имран Хан Ниязи (р. 1952) – в то время капитан пакистанской сборной по крикету.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.